Из письма к Джейн Нив 8–9 сентября 1962

 

 

Тетя Толкина, ныне живущая в Уэльсе, читала корректурный экземпляр его лекции «Английский и валлийский», прочитанной в 1955 г. и опубликованной в 1963 г. в сборнике: «Англы и бритты: О'Доннелловские лекции».

 

Я был так рад вновь получить от вас весточку. Я отчасти боялся, что с этой лекцией зашел слишком далеко: большая часть содержащегося в ней материала довольно скучна — для всех, за исключением профессоров. На самом-то деле она вовсе не «научная»: моя задача состояла в том, чтобы нанизать на одну нить общеизвестные (профессионалам) факты в попытке заинтересовать англичан. Единственное, что там есть «оригинального», так это автобиографические вставки, и упоминание о «красоте» языка, и теория о том, что «родной язык» человека совсем не обязательно тот, что усвоен «в колыбели».

Ничуть не удивляюсь, что ваш почтальон не знал bobi: caws bobi . Кажется, в современных словарях этого слова нет; вероятно, оно устаревшее. Оно значит или значило «расплавленный сыр»; то есть «гренки по-валлийски». Валлийское слово роbi означает «готовить, жарить, обжаривать на огне», и (если Эндрю Бурд[381] ничего не переврал) р- перешло в b-, потому что роbi употребляется как прилагательное, после существительного. Одно время Лондон с валлийским был на короткой ноге (как видим у Шекспира); так что валлийские словечки и обороты то и дело возникают в пьесах и повестях. Но представление о том, что валлийский — это «язык небес», куда древнее. Эндрю Б. просто-напросто вышучивал распространенное валлийское притязание. Полагаю, почтальон о нем наверняка слышал. Почтальоны в целом — славное племя, особенно деревенские, те, что до сих пор ходят пешком. Но валлийские почтальоны, похоже, особенно доброжелательны и образованны в придачу. Сэр Джон Моррис Джоунз, знаменитый ученый, специалист по валлийскому (и автор той самой грамматики, что я купил на премиальные деньги, как сказано в статье[382]), говорил, комментируя работу маститого французского ученого (Лота) на тему валлийских стихотворных размеров: «Да в этой области мой почтальон ему сто очков вперед даст по части учености и здравого смысла».

Из этого, конечно же, не следует, что Лот был столь же невежественен, как самый обычный почтальон, «любитель лясы точить»; следует лишь то, что данный конкретный почтальон оказался начитаннее и эрудированнее французского профессора. Возможно, что это даже правда — в том, что касается валлийского. Ведь Уэльс, и поныне остающийся «бедной страной», еще не приучился ассоциировать искусство или знание исключительно с определенными классами. Однако валлийцы, при всех их достоинствах, вздорны и зачастую злобны; они не только перемывают косточки «иностранцам», но нередко обращают острие сарказма и на своих соплеменников (а те обид не забывают). Все «ученые» — народ сварливый и склочный, но валлийские гуманитарные науки и филология — это ж просто война фракций. Мое замечание на стр. 3 касательно «вступления в воинствующие ряды»[383] — это не просто фигура речи, но совершенно необходимое отрицание собственной принадлежности к какой-либо из фракций.

Рассказывают, будто сэр Джон М. Дж. выстроил себе роскошный особняк близ Бангора, с видом на пролив Менай и Мон (Англси). Но на большой земле жителей этого острова «ласково» называют moch , «свиньи». Представители дворянства из Бомари{Замок Бомари на острове Англси, построен английским королем Эдуардом I в 1295 г. с целью утвердить свою власть над валлийцами.} явились к нему с визитом и, полюбовавшись домом, спросили, собирается ли он как-нибудь его назвать. «Ода, — отвечал он, — я назову его «Видна Гадару»{Аллюзия на эпизод из Евангелия от Луки (Лк. 38: 26–37): Иисус, приплыв в «страну Га-даринскую», изгоняет бесов из одержимого, бесы же, «выйдя из человека, вошли в свиней, и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло»}…..

Посылаю вам «Лист работы Ниггля». Я заказал с него копию специально для вас, на случай, если захотите оставить ее себе, — с «Даблин ревью», в котором повесть публиковалась почти 20 лет назад. Она была написана (как мне кажется) перед самым началом Войны, хотя впервые я прочел ее вслух друзьям в начале 1940 г. Ничего не помню о том, как она писалась, кроме разве того, что однажды утром проснулся с этой историей в голове, быстро ее нацарапал, — причем опубликованная версия, по большому счету, почти ничем не отличается от первого, набросанного второпях варианта. Она меня до сих пор трогает несказанно, всякий раз, как я ее перечитываю.

На самом деле и строго говоря, это не «аллегория», это, скорее, «миф». Ведь предполагается, что Ниггль — реальная личность , в которой смешалось и хорошее, и дурное, а вовсе не «аллегория» какого-то отдельного порока или добродетели. Фамилия Пэриш{Фамилия «Пэриш» является говорящей и означает «(церковный) приход», что об» грывается в финале повести: Niggle's Parish, то есть «Нигглев приход».} оказалась очень кстати для шутки Носильщика; однако, наделяя ею персонажа, я не вкладывал в нее никакого особого значения. Некогда я знавал садовника по фамилии Пэриш . (А в нашем телефонном справочнике, как я вижу, Пэришей целых шесть.) Разумеется, отдельные детали можно объяснить исходя из биографических фактов (что вызывает в современных критиках интерес просто-таки маниакальный, так что они зачастую ценят литературное произведение лишь постольку, поскольку оно являет нам автора и предпочтительно в неприглядном свете). Росло некогда огромное дерево — гигантский тополь с раскидистыми ветвями; я видел его в окне, даже лежа в кровати. Я любил его и тревожился о нем. Несколько лет назад его безжалостно обкорнали, однако тополь доблестно отрастил новые ветви, хотя, конечно же, им недоставало безукоризненного изящества, некогда дереву присущего; но вот бестолковая соседка[384] принялась требовать, чтобы тополь срубили. У каждого дерева есть свой враг; а заступник мало у какого найдется. (Очень часто эта ненависть иррациональна: это страх перед гигантским живым существом, которое так просто не приручишь и не уничтожишь; пусть это чувство и облекается порою в псевдорациональные термины): Эта дуреха{Только в этом отношении — как деревоненавистница. Во всем прочем то была дама выдающаяся и незаурядная. — Прим. авт. } заявила, что тополь, дескать, загораживает от солнца ее дом и сад и что она опасается за свой дом: как бы дерево на него не рухнуло, если сильный ветер поднимется. Тополь рос точнехонько к востоку от ее парадной двери, по другую сторону широкой дороги, на расстоянии, превосходящем его высоту раза этак в три . Так что тень в ее направлении падала разве что в равноденствие, и лишь с утра спозаранку помянутая тень дотянулась бы через дорогу до тротуара перед ее воротами. А ветер, способный вырвать это дерево с корнем и швырнуть на ее дом, стер бы с лица земли дом вместе с нею самой без помощи дерева. Полагаю, тополь до сих пор стоит на прежнем месте. Хотя с тех пор ветра дули не раз и не два[385]. (Сильный ураган, завершивший жуткую зиму 46–47 г. (17 марта 1947 г.), выкорчевал почти все могучие деревья вдоль аллеи на Лугу Крайстчерча и опустошил олений парк в Модлине — но тополь не потерял ни единой ветви). Кроме того, конечно же, я переживал за свое собственное внутреннее Дерево, за книгу «Властелин Колец». Оно разрасталось, выбивалось из-под контроля, открывало взгляду все новые, бесконечные горизонты — мне так хотелось докончить книгу, но мир грозил помешать. Кроме того, я намертво застрял где-то около главы 10 («Голос Сарумана») в Книге III, а впереди маячили эпизоды, часть которых в итоге удалось вместить в главы 1 и 3 Книги V, однако большинство их, как оказалось, истине не соответствовали, особенно все, что касалось Мордора — и я понятия не имел, что делать дальше. Только когда Кристофера отправили в Ю. Африку, я заставил себя написать Книгу IV, которая отсылалась ему кусок за куском. На Дворе стоял 1944 год. (Первый, черновой вариант я закончил только в 1949 г.; помню, по мере того, как я писал, на страницы капали слезы (сейчас это — эпизод чествования Фродо и Сэма на Кормалленском поле). Затем я собственноручно перепечатал весь этот великий труд, все шесть книг, а затем еще раз — в отредактированном виде (а отдельные места — по многу раз), по большей части на кровати на чердаке крохотного одноквартирного домишки{В оригинале — terrace-house; одноквартирный дом, составляющий часть непрерывного ряда небольших стандартных домов с общими боковыми стенами вдоль улицы (как правило, в дешевых, рабочих районах).} в ряду ему подобных, куда война изгнала нас из дома, в котором выросли мои дети). Но все это, по сути дела, на «Лист работы Ниггля» особого света не проливает, верно? Если у произведения есть какие-никакие достоинства, они таковыми и остаются, неважно, знаете вы обо всем об этом или нет. Надеюсь, вам оно хоть сколько-нибудь понравится. (Думаю, вам и личные подробности по душе придутся, хотя и в силу совсем иных причин. А все потому, что вы у нас лапушка, и интересуетесь жизнью ближних своих, особенно тех, что приходятся вам кровной родней.)

 

⇐ Предыдущая61626364656667686970Следующая ⇒

Поделиться: