Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Разорить врага: блокада и «гаст»



 

Знатным торговцам из Пикардии и Шампани, которые в военное время просили для себя права на торговлю с бургундскими землями и на продажу им зерна, король ответил твердым отказом: «Поелику оные страны имеют великую потребность в хлебе, пусть же возропщут на государя Бургундского». Роптать против герцога, не оказывать ему содействия, возможно, не платить более налогов или не иметь на то возможности... Людовик XI неоднократно подвергал экспорт зерна суровым ограничениям и разрешал вывозить его только в земли своих союзников или родственников; вывоз же его во Фландрию, подвластную Бургундии, почти всегда был под запретом, и король прямо заявлял о своем праве использовать это как оружие, более действенное, чем все прочие: вызвать дефицит или голод среди населения, чтобы оно, не в силах сопротивляться, предаваясь страху и не видя выхода, отвернулось от своего государя и принудило его подписать мир — то есть признать себя побежденным.

Сжигать деревни и урожай? Королевские военачальники вели такую же грязную войну, как мрачной памяти бродячие солдаты-«живодеры». С той лишь разницей, что разбойники гнались за наживой, захватывали добычу или повиновались мерзким инстинктам, тогда как люди короля поступали так по приказу, в рамках кампании по разрушению, продиктованной политической необходимостью и вписывавшейся в военную практику того времени. Эту практику, которую, коверкая итальянское «guasto», обычно называли «гаст» — «разор», охотно использовали тогдашние государи, и дисциплинированные войска шли за своими командирами опустошать поля и риги, поджигать крестьянские дома, лишать бедный люд пропитания и сеять ужас угрозами худших зверств.

Будучи дофином, Людовик сражался с бандами разбойников и очистил от них несколько провинций королевства. Но почти в то же время он использовал их для грязной работы — «гаста». В 1437 году, получив задание в одиночку отвоевать города, еще удерживаемые англичанами в верховьях Луары, он сначала собрал несколько десятков копий в Жьене, набрал лучников и, наконец, кутильеров. Он поручил им черное дело — беспощадно опустошать края, где английские гарнизоны худо-бедно находили себе пропитание: сжигать поля и хутора, вырубать виноградники и плодовые деревья. Весьма возможно, что несколькими годами позже, узнав о злодеяниях «живодеров» на равнинах Эльзаса, Людовик, вместо того чтобы покарать преступников, увидел в этом способ оказать давление на города и вельмож, чтобы склонить их к переговорам.

Став королем, он больше не имел дела с этими бродягами. Разор отныне осуществлялся солдатами на жалованье, выполнявшими его приказы. Сначала он оправдывался, утверждая, что его враги первыми подали пример столь ужасных преступлений и применили такой способ ведения войны. Летом 1465 года люди Карла де Шароле, осаждавшие Париж, разбили лагерь возле Гранж-о-Менье и моста Шарантон, «носились по Франции и Бри», грабя амбары, занимаясь конокрадством, обирая мужчин и женщин, разрушая дома в городах, сжигая урожай и вырубая виноградники под Парижем. Немного спустя бретонцы, вынужденные уйти из страны, поступили так же в Нормандии; они разграбили все, что могли найти в полях и деревнях — хлеб, фураж, крупный рогатый скот, коз, овец и свиней, все движимое имущество, словно проводя систематические разрушения на вражеской территории. Тома Базен и Коммин в кои-то веки заявляют в один голос, что королю тоже пришлось издать приказ о погромах, узнав об опустошениях, проведенных Карлом

Смелым в Вермандуа, Бовези и вокруг Нойона по возвращении из нормандского похода в 1473 году. Взъярившись на Людовика XI, которого он обвинял в отравлении Карла Гиеньского, раздосадованный тем, что не смог ничего поделать с Руаном, где он простоял лагерем всего четыре-пять дней, Карл Смелый повел войну так, как никогда ранее этого не делал: сжигая все на своем пути. Обнаружив пустые поля, поскольку крестьяне прятались по лесам или убегали подальше, он не оставил после себя камня на камне.

С тех пор король стал использовать разор как обычное оружие. Уже в июне 1474 года конный отряд, выехав из Лангра, оказался в одном-двух лье от Дижона, сея ужас на своем пути: разграбленные фермы, вырубленные деревья, угнанный скот, избитые или плененные крестьяне. Годом позже две армии напали на бургундские земли: одна с юга, у Шато-Шинона, другая из Пикардии и Геннегау вплоть до Эсдена, поджигая, грабя и убивая. И это вовсе не было бесчинством разнузданных молодчиков, совсем наоборот; король сам это объяснил: «Дабы порушить планы англичан явиться в Нормандию... я послал своих людей пронестись по Пикардии, дабы сокрушить страну, коя поставляет им пропитание». Приказ был исполнен блестяще; войска дошли до самого моря и «все пожгли от Соммы до Эсдена и до слобод при Эсдене, и оттуда пришли, верша свое дело, до самого Арраса».

Король нанимал настоящих специалистов в искусстве разора и требовал от капитанов, чтобы работа была выполнена быстро и безупречно. Июнь 1477 года: его армия под командованием главного дворецкого хочет покончить с Валансьеном, который еще сопротивляется: «Посылаю вам три или более тысяч головорезов для ведения "гаста"... приставьте их к делу и не пожалейте пяти-шести бурдюков вина, дабы они его испили и опьянели». И король напоминает, что этот военачальник до сих пор делал дело лишь наполовину: «Прошу вас, чтобы вам не пришлось в другой раз возвращаться для "гаста", ибо вы такой же слуга короны, как и я». Чтобы успокоить его совесть, король припомнил и то, что некогда творили во Франции англичане Тэлбота.

Напоминание о преступлениях англичан было лишь предлогом. В плане разора король показал себя таким же решительным, жестоким и настойчивым во время войны в Руссильоне, уже не пытаясь оправдаться. 9 апреля 1474 года он сообщил из Санлиса губернатору Жану Дайону, что в Париже находятся два посла графа де Перпиньяна. Неизвестно, «явились ли они с добрыми предложениями или же желают обмануть и провести меня». Возможно, они просто хотели выиграть время и затягивать переговоры до тех пор, пока жители Руссильона не соберут урожай. Будем же хитрее: я задержу их здесь до первой недели мая, а вы в это время спешно отправляйтесь в Дофине и соберите сто копий. Вам потребуется только тысяча франков для начальных выплат, поскольку они будут лишь сжигать хлеба и производить опустошения, а затем вернутся обратно, а за это полагается платить по десять франков в месяц на копье. Этих денег будет достаточно, поскольку им потребуется всего восемь-десять дней. Но пусть все будет сделано к 25-му числу сего месяца, с превеликой поспешностью, чтобы вы пораньше сожгли их хлеб. Другой военачальник, Оде д'Айди, получил сто копий, чтобы «помочь вам делать "гаст"». В мае Дайон получил новое письмо, такое же настойчивое, как и предыдущее: король исполнил свою роль и задержал каталонских послов даже дольше, чем обещал; он рад слышать, что замок Перпиньян находится в безопасности, но у него нет точных сведений о «гасте»: «И сотворите его так, дабы не пришлось туда более возвращаться, и чтобы не осталось ни единого дерева хоть с единым плодом, и ни единой непорубленной лозы, и чтобы все хлеба сожжены были». Три месяца спустя — новые инструкции, теперь уже герцогу Миланскому, который прислал ему морем подкрепления для поддержки королевских войск под Колиуром за неделю до Михайлова дня: «Прикажите военачальникам вашим, дабы те вели самую злую, лютую и жестокую войну, какую только возможно».

Лютая и жестокая война... Это были не доблестные сражения с врагом, не честный бой с людьми, вооруженными точно таким же образом, а грабеж населения, обреченного на голод. И здесь нельзя было пренебрегать ничем. Блокада дорог и портов, перехват караванов с продовольствием, пиратство и набеги — все это существовало с незапамятных времен. Военачальники и чиновники Людовика XI многократно использовали эти средства и зачастую добивались успеха. Война с англичанами и бургундцами на море была в основном войной пиратских набегов и захватов, и хотя о ней упоминается реже, чем о нападениях на пограничные или укрепленные города, она все же требовала немало сил и денег. Из портов на Ла-Манше, особенно Арфлера, регулярно отправлялись каперские корабли, и продажа захваченной добычи была весьма прибыльным делом. Чаще всего король открещивался от капитанов пиратских кораблей, но все знали, как обстояло дело. В последние годы царствования пиратские набеги поддерживали походы против бургундцев и приняли удивительный размах: в море выходили целые флоты, хорошо оснащенные и обстрелянные. В 1480 году корсар Кулон и «прочие морские волки» захватили именем короля почти восемь десятков фландрских кораблей, отправившихся за хлебом в Пруссию; был также захвачен весь улов селедки.

Экономическая и валютная война, разор, блокада и пиратство служили той же политике и были продиктованы теми же намерениями: уничтожать живую силу врага, нарушать его снабжение и сеять панику. Бесспорно, «гаст» являлся знаком времени. Натравить кутильеров, профессионалов разора, на поля, чтобы они вырубали деревья и сжигали урожай на корню или в амбарах, требовало, разумеется, меньше денег, не заключало в себе никакого риска, сулило верный успех и в конечном счете оказывалось более действенным и скорым приемом, чем ведение правильных военных действий. Как следует из писем самого короля, достаточно было сотни головорезов, чинивших разбой на протяжении десятка дней, чтобы сломить сопротивление.

Правда, такие войны велись не против других стран или других народов, а против так называемых мятежных принцев. Фрондеры из Лиги общественного блага сплотились против своего государя; графы д'Арманьяк и другие знатные рода с юга и из центра Франции присягнули королю. Снова взявшись за оружие против него, они стали считаться мятежниками, изменниками и клятвопреступниками. Людовик XI неукоснительно требовал, чтобы каждый вельможа, сдавшийся на его милость, получил прощение, только торжественно поклявшись на кресте Святого Лода из Анжера — реликвии, ценившейся выше всех прочих. Нарушить клятву значило провиниться перед Богом и оправдывало самую ужасную кару. Те же обвинения выдвигались против герцогов Бургундских, особенно Карла Смелого, которые не уважали неотъемлемые права французской короны в своих государствах и не соблюдали заключенные перемирия. И король, естественно, не упускал случая жестоко наказать чиновников, капитанов и даже простых крестьян и горожан, сражавшихся на стороне этих мятежников.

Во время своего первого военного похода, будучи дофином и командующим королевскими войсками, он захватил 8 июля 1437 года, после осады, длившейся не больше недели, Шато-Ландон, который еще удерживали англичане. Вопреки мнению своих капитанов, он велел повесить английских солдат, а в назидание толпе — обезглавить на городской площади французов, уличенных в «сочувствии» врагу; таких оказалось много. Впоследствии, кажется, он уже не был так суров: например, при взятии Монтеро, где после скорого суда были казнены только наиболее скомпрометировавшие себя представители знати; тогда он явно ограничился тем, что придал некую видимость законности обычному сведению счетов. Но в сентябре 1441 года, под Крейлем и Мобюиссоном, приведенный в ярость долгим сопротивлением англичан, которые сражались две недели подряд, он решил заставить их заплатить дорогую цену и не давать пощады. Множество людей были убиты сразу или в погребах и чуланах, где они прятались; прочие взяты в плен и отведены в Париж, «на хлебе и воде, скованные по двое... как свора охотничьих собак... и каждый был одет в лохмотья, и шли все босые»; там их обложили огромным выкупом или утопили в Сене на глазах у всего народа, связав по рукам и ногам, «как собак, безо всякой жалости». 15 августа 1443 года, войдя в Дьеп, дофин велел казнить всех французов, состоявших на службе у врага, а также нескольких англичан, «покрывавших его бранью» во время штурма; получилось целых триста человек из гарнизона в четыре или пять сотен.

Осадная война, во время которой враги часто находились лицом к лицу в течение дней, недель и даже месяцев, накаляла страсти и обостряла желание отомстить гораздо больше, чем обычные сражения между двумя линиями всадников. Не все люди, втянутые в это невеселое предприятие, были бойцами; они наблюдали за действиями друг друга, перекликались, перебрасывались насмешками и оскорблениями. Они использовали всевозможные приемы, даже нечестные, жестокие: огонь, артобстрел, подкопы и глухая блокада — с одной стороны; неожиданные вылазки в противоположный лагерь во время отдыха, засады, метание камней с крепостных валов — с другой. Может быть, некоторые капитаны слышали о боях между итальянскими городами во времена войн гвельфов и гибеллинов, когда оскорбительные выкрики, попытки подорвать решимость противника демонстрацией силы и выставить его в смешном виде шутовскими спектаклями были частью военного искусства. В те времена осажденные сбрасывали со стен нечистоты и протухшее мясо, чтобы вызвать эпидемии. Во всяком случае, капитаны знали, что их люди, маясь от безделья и безысходности, не получив трофеев, страдая от холода, а порой и от голода, несущие серьезные потери, думали лишь о том, как отыграют-ся во время штурма на тех, кому недостало ума уступить раньше. Завоеванный город, выломанные ворота, дома, отданные на разграбление, беззащитные женщины и дети — это было лучшим полем для торжества, грабежа и насилия, чем обычное поле битвы вечером после победы.

У современников эти долгие осады вызвали более сильный и длительный отклик, нежели столкновения между отрядами конников или лучников. Почти у всех осад был ужасный конец: победители врывались в город, который так долго их дразнил; командиры не пытались их сдержать и даже опережали события, отдавая тотчас исполнявшиеся приказы, — это было наградой солдатам и поучением другим, кто вздумал бы сопротивляться слишком долго. Мужественное сопротивление расценивалось тогда победителями не как военный подвиг, доблестный поступок, достойный уважения, а как преступное упорство. За победой следовало наказание.

И Карл Смелый тоже поддавался мстительной ярости: осенью 1469 года Льеж был опустошен, а его жителей преследовали даже в церквях; в 1472 году в городе Нель в Вермандуа жители, захваченные живыми, были тотчас повешены, а множеству пленников, которым не удалось убежать далеко, отрубили кисти рук. Людовик XI в 1477—1478 годах казнил столько же человек, в частности во время осады Арраса. Двадцать два или двадцать три посла, отправленных к Марии Бургундской, были перехвачены по дороге; при них нашли бумаги, а им самим отрубили головы. Бургундские гарнизоны Лилля, Дуэ, Орши и Валансьена собрали пятьсот конников и тысячу пехотинцев, которые выступили на Аррас, чтобы помочь осажденным. Жан Дайон нанес им сокрушительное поражение: из шестисот пленников одних повесили, других обезглавили, а остальным удалось бежать. Двумя годами позже, чтобы отомстить за одного капитана-гасконца, которого Максимилиан Австрийский приказал повесить, когда тот сдался взамен на обещание сохранить ему жизнь, король «велел повесить пятьдесят лучших пленников, захваченных его жандармами». Из мести и, возможно, в назидание другим, чтобы вселить ужас в жителей еще сопротивляющихся городов, он постарался превратить эти казни в настоящую демонстрацию силы. Семерых человек вздернули на том месте, где был повешен капитан короля, десять других — перед стенами Сент-Омера, еще десять — перед Аррасом, и десять — перед Лиллем; прево, которому была поручена эта работа, каждый раз сопровождали восемьсот копий и шесть тысяч вольных стрелков. Затем они отправились в графство Гин и во Фландрию, захватили семнадцать укреплений и «перебили и сожгли все, что там нашли, уведя с собой быков, коров, лошадей и прочее добро, после чего вернулись в свои гарнизоны».

 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-06-19; Просмотров: 222; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.016 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь