Глава 7. Шерман, Шеридан и их победы

 

Марш Шермана к морю

 

Если к концу лета 1864 г. на фронтах инициатива явно была в руках северян, то в вопросах внутриполитических администрация Линкольна, образно говоря, находилась в обороне. Тактичный я мягкий (порой излишне) президент часто оказывался бессилен против лживых, демагогических приемов, которыми не брезговали демократы и тем более его противники «справа», обобщенно именуемые «медянками». (Словом «медянка» по‑английски обозначается змея щитомордник, распространенная в США, но мало известная у нас. Поскольку американцы наделяли это слово смыслом «ядовитая змея, жалящая из‑за угла, тайком», то в отечественной историографии оно еще с дореволюционных времен переводится как «медянка».) Лидером демократов летом 1864 г. стал Макклеллан, нанесший в свое время такой ущерб военной репутации Союза. 29 августа на съезде демократов в Чикаго Макклеллан был официально утвержден кандидатом партии на президентские выборы. Правда, предусмотрительный экс‑генерал сделал хитрый шаг: он не поставил своей подписи под антилинкольновской программой демократов, хотя и против нее не высказывался.

А Линкольн, еще в начале июня выдвинутый республиканцами кандидатом на второй президентский срок, был в те дни крайне подавлен. 23 августа на очередном заседании кабинета министров (Линкольн проводил их практически ежедневно, исключая лишь выходные и праздники) президент попросил каждого министра расписаться на чистом листе бумаги, на оборотной стороне которого был какой‑то текст. Линкольн обещал удивленным министрам показать этот текст «как‑нибудь попозже». Когда такой день настал (11 ноября), выяснилось, что в записке, в частности, говорилось: «Сегодня утром, как и в течение нескольких последних дней, кажется все более вероятным, что нынешняя администрация не будет переизбрана. Тогда моим долгом станет сотрудничество с новоизбранным президентом в такой мере, чтобы сохранить Союз в период между выборами и его вступлением в должность…»[152]

Даже в эти труднейшие для страны и лично для него дни Линкольн думал не о сохранении за собой кресла в Белом доме, а о спасении нации, о восстановлении единства страны. Президент очень ждал «большой» победы, надеялся на нее, но не был уверен, что она (или они) придет до выборов. Впрочем, к тому времени уже была добыта важная победа: 5 августа в заливе близ города Мобил флот адмирала Фаррагута разгромил эскадру южан[153]. Но Линкольн, не являвшийся специалистом в военном деле, считал победы, одержанные на море, менее весомыми, чем «сухопутные».

Среди последних одной из наиболее ярких на завершающем году войны стал марш Шермана к морю. Небезынтересно, что еще в марте 1862 г. в английском «Волэнтир джорнэл фор Лэнкешир энд Чэшир» и в венской газете «Ди Прессе» была опубликована статья К. Маркса и Ф. Энгельса «Гражданская война в Америке», где указывалось, что для решительного перелома в воине северяне должны перейти к активным действиям и нанести удар в самый центр Конфедерации, но Джорджии, которая «служит ключом к сецессионистской территории. С потерей Джорджии Конфедерация оказалась бы разрезанной на две части, лишенные всякой взаимной связи»[154]. Именно такой план и был предложен Грантом генералу Шерману, но, к сожалению, только в марте 1864 г., т.е. два года спустя.

Как и было условлено, Шерман выступил в поход на Атланту одновременно с Грантом, 4 мая, во главе более чем 100‑тысячной армии. Шерману подчинялись, если говорить точно, не одна, а три армии — Камберлендская, Теннессийская и Огайская, во главе которых стояли опытные генералы Дж. Томас, Дж. Макферсон и Дж. Скофилд. А соперником Шермана был Джозеф Джонстон, сменивший генерала Брэгга после разгрома мятежников у Чаттануги. В двух его корпусах (их возглавляли Дж. Худ и У. Харди) было к началу кампании, по данным самого Джонстона, 41856 человек[155].

Три армии Шермана неудержимо двигались вперед, оттесняя противника к Атланте. Но Джонстон, как правило, предпочитал отходить сам, надеясь в скоротечных стычках обескровить части Шермана, вынужденного к тому же оставлять в занимаемых городах небольшие гарнизоны, а также части для охраны коммуникаций. Джонстон не без оснований надеялся, что со временем это привело бы к потере Шерманом численного превосходства, и тогда‑то генерал‑южанин планировал нанести северянам мощный удар. Кстати, к мятежникам подходили подкрепления, и уже к концу мая войско Джонстона увеличилось до 70 тыс. человек, а у Шермана действительно людей поубавилось. Маневрирование соперников напоминало игру искусных шахматистов или поединок опытных фехтовальщиков, чередующих разящие удары с ловким уходом от них.

Продолжая продвигаться вперед, армия Шермана 8 июля вышла к реке Чаттахучи, последнему естественному рубежу перед Атлантой. Северяне в разных местах сразу же начали переправу на южный берег, а Шерман уже готовил штурм города. Атланта, возникшая менее чем за 30 лет до описываемых событий, успела стать одним из крупнейших городов страны и индустриальным центром аграрного Юга. В городе были оружейные мастерские, швейные фабрики, шившие обмундирование для солдат‑южан, железнодорожные депо. Стратегическое значение города для Конфедерации было огромно: с его потерей неизбежно рухнул бы западный участок всей системы обороны мятежников. Зная это, Джонстон самым, тщательным образом укреплял подступы к Атланте, а в это время в Ричмонде готовилась радикальная перемена его собственной судьбы.

Постоянные отходы Джонстона вызывали растущее недовольство военно‑политического руководства Конфедерации и ее населения. Пресса Севера и Юга именовала генерала не иначе, как «отступающим Джо». Выражая раздражение в переписке с Джонстоном и президент Дэвис. (Злые языки видели причину этого еще и в том, что, когда Джонстон и Дэвис вместе учились в Вест‑Пойнте, они влюбились в одну девушку, но Дэвис был менее удачлив, чего и не смог простить счастливому сопернику.) В результате, когда на решительный запрос из Ричмонда о дальнейших планах Джонстон не сумел толком ответить, Дэвис сместил его и поставил во главе армии Джона Худа.

Объективно замена Джонстона энергичным и агрессивным, но вместе с тем безрассудным и невыдержанным Худом в известной мере упростила задачи Шермана, 33‑летний Худ уже пострадал от своей опрометчивости: он не раз бросался в схватку без всякой на то надобности для генерала и в результате при Геттисберге был ранен в руку, потерявшую подвижность, а спустя два месяца в чикамогском сражении лишился ноги. Впрочем, эти тяжелые ранения только способствовали росту популярности Худа у армии и населения Юга. Обстоятельства требовали от нового командующего решительных действий, и Худ в течение недели с небольшим попытался нанести Шерману три удара, каждый раз рассчитывая, сокрушить северян.

Первый удар Худ провел 20 июля. Накануне Шерман. понимавший, что Худ будет атаковать, решил опередить его и вечером 19‑го двинул свои армии вперед. Однако на следующее утро Худ обнаружил, что Скофилд и Томас наступают на расстоянии 3 миль друг от друга (брешь возникла из‑за неточных карт, обозначавших ручей Пичтри (Персиковый) гораздо короче, чем на самом деле), и, мгновенно сориентировавшись, нанес в месте их разрыва сильнейший удар. Особенно тяжело пришлось частям Томаса, но он в самый критический момент подтянул из резерва несколько батарей, открывших по мятежникам огонь прямой наводкой. Те бросились бежать, и лишь отчаянная контратака дивизии А. Стюарта позволила им и относительном порядке отвести свои потрепанные части к окраинам Атланты.

В этом бою у Персикового ручья сошлись примерно до 20 тыс. человек с каждой стороны; из этого числа южане потеряли 4796 человек, северяне — около 1,6 тыс. (по другим данным, 1719 человек)[156]. На следующий день, 21 июля, передовые отряды Макферсона ворвались в поселок Болд‑Хилл близ юго‑восточных окраин Атланты, на расстоянии орудийного выстрела до ее центра. Установив там (а вскоре и на других участках) мощные орудия, Шерман приказал вести систематический обстрел военных и промышленных объектов города. Неизбежные в таких случаях жертвы среди гражданского населения Атланты вскоре нашли отражение в яростной газетной кампании на Юге против «варварства» Шермана.

Худ же почти без паузы нанес еще один удар. Поздно вечером 21 июля он направил корпус Харди в 15‑мильный ночной бросок к юго‑востоку от Атланты с дальнейшим поворотом на север. В полдень 22 июля части Харди внезапно возникли у юго‑восточных окраин города, куда в это время наступала армия Макферсона. Харди обрушил на ее левый фланг удар, сила которого была такова, что многие северяне бросились бежать. К счастью, еще до начала сражения в наиболее слабо защищенное место обороны Макферсона были посланы две дивизии из корпуса Г. Доджа. Как раз в разгар атаки мятежников эти части появились на поле боя, буквально с марша вступив в сражение. Сомкнув разорванные было ряды, северяне сумели занять жесткую оборону.

Но и Худ не собирался упускать победу, которую, как ему казалось, он уже держал в руках. Он приказал бросить на Макферсона мощную группу из корпуса Читхэма. Наблюдавший за сражением Шерман заметил, что части Читхэма куда‑то уходят. Заподозрив неладное, Шерман приказал Скофилду выделить пару батарей орудий на конной тяге и во главе их помчался вдогонку за Читхэмом. Когда мятежники набросились на части Макферсона, почти настигший их Шерман приказал канонирам развернуть орудия и открыть по Читхэму огонь. Мятежники в ужасе бросились наутек. А с другой стороны по ним палили орудия Макферсона. Вспоминая об этом эпизоде, бывший капитан армии Макферсона Дж. Пеппер писал: «Вся наша артиллерия обрушилась на них, 17 тыс. винтовок и несколько батарей палили одновременно. Весь строй мятежников был сметен, подобно пшеничному полю, над которым пронесся смерч»[157].

В суматохе боя, когда северяне дрогнули и начали было отступать, Макферсон, пытаясь остановить бегущий корпус Ф. Блэйра, в азарте выехал прямо на пикет мятежников и был убит наповал. Его место временно занял генерал Дж. Логан, которого солдаты за богатырское телосложение называли «вышибалой». Еще до появления Шермана со спасительной артиллерией Логан сам повел солдат в контратаку, в которую северяне пошли с криками: «С нами Вышибала!», «Отомстим за Макферсона!» Мужество солдат и офицеров северян спасло судьбу сражения 22 июля, получившего название «битвы за Атланту» и завершившегося только в темноте. Северяне потеряли в нем 3722 человека, мятежники — 8499[158].

Отчаянные попытки Худа перехватить инициативу показали Шерману, что силы мятежников на исходе. У него возник смелый план: скрытым маневром выйти в глубокий тыл противника с юга и отрезать его от Саванны, крупного атлантического порта (впрочем, к тому времени роль порта уже потерявшего, так как его блокировал флот Севера), откуда к Худу подступала большая часть продовольствия, боеприпасов, подкрепления. Этот выход в тыл мятежников удался Шерману не сразу. «Первая попытка» была поручена армии Оливера Ховарда (он был назначен на место Макферсона, а самонадеянный Хукер, считавший, что этот пост «по старшинству» должен достаться ему, в знак протеста подал в отставку), но Худ, предупредив хитроумный маневр северян, 28 июля у церквушки Эзра, к юго‑западу от Атланты, нанес им третий удар. Ховард отменно руководил боем, и мятежники были отброшены, потеряв 4632 человека. А у северян, удачно построивших оборону, выбыло из строя в этот день лишь 562 человека[159]. После этого сил для новых ударов у Худа уже не оставалось, и он перешел к жесткой обороне. А Шерман продолжал и попытки обхода противника крупными силами, и дерзкие кавалерийские броски. До поры до времени мятежники отбивали все его выпады. Наконец в ночь на 26 августа Шерман скрытно увел почти все свои войска на запад от Атланты, оставив в траншеях лишь корпус Г. Слокама. Быстро выйдя к железным дорогам Атланта—Монтгомери, а затем Атланта—Саванна, северяне стали самозабвенно разрушать их, чтобы полностью блокировать мятежников в Атланте.

Была даже разработана специальная «технология»: множество солдат выстраивалось вдоль одной из сторон полотна, по двое у каждой шпалы. По команде десятки таких пар одновременно поднимали внушительный участок колеи к опрокидывали его навзничь. А затем кувалдами, ломами, камнями — всем тяжелым, что попадалось под руку, солдаты отбивали шпалы от рельсов и швыряли их в заранее разведенные костры. Следом за шпалами в огонь бросали и рельсы, раскаляли их добела, после чего причудливо изгибали вокруг ближних деревьев или телеграфных столбов. Получавшиеся при этом загогулины солдаты остроумно прозвали «галстуками (или „шпильками“) Шермана»; такие «галстуки» южане при всем желании уже не могли использовать для восстановления колеи. Несколько позже О. По, начальник инженерных войск Шермана, придумал для упрощения этой процедуры устройство в виде гигантского гаечного ключа, который закрепляли на обоих концах рельса, а затем крутили в противоположных направлениях. Рельс при этом скручивался, как канат.

Лишь в ночь на 30 августа Худ узнал, что северяне вышли к железнодорожной станции Джонсборо, далеко у него в тылу. Он бросил туда корпус Харди, усиленный до 24 тыс. человек, и уже 31 августа мятежники ворвались на станцию. Завязался тяжелейший бой, но части Ховарда отбили все атаки Харди, а на следующий день так разгромили его, что мятежники едва успели унести ноги. Худу пришлось спешно эвакуировать Атланту. В паническом состоянии мятежники жгли паровозы, вагоны, взрывали боеприпасы, которые не могли захватить с собой. Многочисленные взрывы и начавшийся от них в городе пожар создали в Атланте обстановку подлинного кошмара, во много раз превосходившую «ужасы» обстрелов северян, столь охотно описываемые позднее в мемуарах бывших мятежников. Худ увел армию на юго‑восток, сумев избежать столкновения с силами северян у Джонсборо. 4 сентября он телеграфировал в Ричмонд, что его армия теперь базируется у железнодорожной станции Лавджой милях в 30 к югу от Атланты.

В ночь на 2 сентября Шерман в волнении прогуливался у своей штабной палатки, близ Джонсборо. Слыша грохот взрывов со стороны Атланты, он опасался, что Худ атакует оставшегося в одиночестве Слокама. Генералу так и не удалось уснуть. На рассвете он услыхав поблизости оживленные возгласы, смех. Это Томас, только что получивший от Слокама сообщение о бегстве армии Худа, громко читал его оказавшимся рядом солдатам и офицерам. А 20‑й корпус во главе со Слокамом как раз в эти утренние часы входил в оставленную противником Атланту.

Вечером 2 сентября Линкольн работал в своем кабинете. Он не заметил, как задремал, но вскоре настойчивый стук в дверь разбудил его. Вошедший Хэллек молча протянул только что полученную от Шермана телеграмму, в которой президенту сразу же бросились в глаза пять подчеркнутых слов: «Атланта наша и завоевана безусловно»[160]. Зная обо всех сложностях и проблемах вашингтонского руководства, Шерман последним словом хотел выразить свою решимость ни при каких условиях не отдавать Атланту противнику. Этот город был настолько важен для Конфедерации, что Ф. Энгельс счел необходимым отметить в письме К. Марксу от 4 сентября (в те далекие времена вести из Америки доходили, как вы понимаете, гораздо медленнее, чем сейчас): «Справится ли Шерман с Атлантой, неизвестно, однако полагаю, что у него большие шансы… Падение Атланты явилось бы тяжелым ударом для Юга»[161]. Шерман справился!

Север ликовал. В честь Шермана и его армии слагались поэмы, сочинялись марши, а Линкольн даже распорядился отслужить в церквах благодарственные молебны и прислал Шерману телеграмму с выражением «благодарности нации». Получил Шерман телеграмму и от Гранта. В ней говорилось: «В честь твоей великой победы я приказал произвести салют боевыми снарядами из орудий всех батареи, направленных на противника»[162], т.е. на укрепления Питерсберга. Подытожим: в ходе кампании за овладение Атлантой, с 4 мая по 2 сентября. У северян выбыли из строя 31 687 человек, в том числе 4423 были убиты. Потери мятежников, соответственно: 34979 и 3044[163].

Пробыв несколько дней в Джонсборо в надежде «перехватить» отступавшую армию Худа, Шерман 7 сентября прибыл в Атланту. В ходе осады горожане терпели серьезные лишения. Доброволец из штата Нью‑Йорк Э. Уэллер писал в эти дни невесте из Атланты: «Город густо изрешечен нашими ядрами и снарядами. На его главней улице с трудом можно отыскать жилое или торговое здание, не пораженное ими. Некоторые семьи выкопали в своих садах пещеры, приспособив их для: жилья: настелили полы, покрыли их коврами, принесли мебель. Многие из них говорили мне, что во время бомбардировки города нашими осадными орудиями они, по сути дела, жили в этих пещерах»[164].

Но эти неизбежные издержки войны не меняют подтверждаемого документами факта: Шерман и его солдаты не желали принести лишения и вред гражданскому населению Юга. Опасаясь, что присутствие в фактически прифронтовом городе мирного населения обречет его на новые жертвы и лишения, Шерман 7 сентября известил горожан, что они должны в кратчайшие сроки выехать из Атланты в направлении, которое сами изберут. Разумеется, этот шаг вызвал на Юге бурю протестов и патетических обвинений в адрес Шермана, но его это мало волновало. Еще 4 сентября он телеграфировал Хэллеку: «Если этот народец (население Джорджии. — С. Б. ) поднимет вой насчет моего варварства и жестокости, я отвечу, что война — это война, а не погоня за популярностью. Если они хотят мира, то им и их родственникам следует прекратить эту войну»[165].

Ситуация тех дней осложнялась тем, что Худ неожиданно двинул остатки своей армии на северо‑запад. Уйдя в сторону от Атланты, он явно рвался в штаты Среднего Запада. Некоторое время Шерман пытался преследовать его, но затем поручил это специально выделенным группам Томаса и Скофилда. В письме Томасу от 20 октября Шерман так объяснял это решение: «Преследовать Худа глупо, так как он может крутиться и изворачиваться, подобно лисе, и измотать нашу армию в ходе преследования»[166].

Линкольн и Грант, однако, были крайне обеспокоены выпадами «недобитого» Худа. Но Шерману в длительной переписке с Грантом удалось отстоять свой план: наступать на Саванну, отказавшись при этом от коммуникаций и какой‑либо связи со столицей. Грант сам не раз прибегал к такому методу, в котором, несмотря на риск, было немало преимуществ. Но теперь, в споре с Грантом, Шерману пришлось доказывать, что во враждебной местности (каковой и была Джорджия) содержание коммуникаций и их охрана обходятся крайне дорого в прямом и в переносном смыслах. «…Попытка удержать эти дороги, — телеграфировал он Гранту 9 октября, — приведет лишь к ежемесячной потере тысячи человек и не даст никакого результата. Я могу проделать этот марш и заставлю Джорджию застонать»[167]. Будущий решительный марш, доказывал Шерман, принципиально изменил бы всю ситуацию: «Вместо ведения обороны я буду наступать. Вместо раздумывания над тем, что он (Худ. — С. Б. ) намеревается сделать, я заставлю его самого ломать голову над моими планами»[168]. По‑видимому, эти доводы окончательно убедили Гранта. Спустя более 20 лет он писал в мемуарах: «На вопрос о том, кому принадлежит замысел марша от Атланты к Саванне, легко ответить: это, безусловно, был Шерман. Ему же принадлежит и честь великолепного осуществления этого плана»[169].

Перед началом марша Шерман отправил в Чаттанугу раненых, больных, излишки артиллерии — все, что могло помешать ему в походе. В последние дни подготовки марша была повреждена железнодорожная колея и уничтожен проволочный телеграф, чтобы никто не мог узнать что‑либо об армии Шермана. С этого момента, с 14 ноября, все 68‑тысячное войско Шермана почти на месяц исчезло для внешнего мира. Одна за другой части северян покидали Атланту, и днем 16 ноября выступила в поход последняя из них.

Известия о выступлении армии Шермана из Атланты «куда‑то на юг» привели в Конфедерации к взрыву как паники, так и судорожной воинственности. С призывами к населению Джорджии обращались министры и сенаторы Конфедерации. 19 ноября из Ричмонда пришло очередное воззвание от шести конгрессменов‑южан, писавших: «Пусть каждый мужчина возьмется за оружие! Уводите ваших негров, лошадей, скот и продовольствие от армии Шермана! Сжигайте все, что не можете унести! Сжигайте все мосты, прочно блокируйте все дороги на его пути! Атакуйте захватчика во фронт, во фланги, в тыл днем и ночью! Не давайте ему отдыха!»[170] Но и эти призывы мало что могли изменить.

Гигантская армия Шермана шла вперед четырьмя мощными колоннами; при ней было 65 орудий, до 600 санитарных повозок, 2,5 тыс. фургонов с продовольствием и боеприпасами. Иногда на авангарды и фланги армии пытались напасть кавалеристы Уилера и милиционеры Джорджии, но северяне легко их отбрасывали. Тогда мятежники стали зарывать в землю на пути движения северян самодельные мины, на которых подорвались несколько солдат. Но Шерман распорядился вести перед колоннами группы пленных, которых заставляли кирками и лопатами откапывать мины. А когда пресса Юга в очередной раз обвинила генерала в жестокости, он ответил, что мятежники хотели этими минами убить его солдат, он же спасает их жизни, отчасти рискуя при этом жизнями солдат противника, которых вовсе не обязан жалеть. Операция Шермана была секретом для всех, кроме узкого круга военно‑политического руководства Севера, Но конкретных ее деталей не знал никто. А газеты Юга настойчиво уверяли читателей, будто армия северян «умирает с голоду», мечтая скорее добраться до побережья и укрыться под защиту флота Союза. Взволнованный Линкольн как‑то раз в начале декабря попросил Гранта сообщить ему хоть что‑нибудь о Шермане. Не вдаваясь в детали, Грант ответил, что огромную армию, да еще во главе с таким героем, как Шерман, победить невозможно. С тех пор на вопросы назойливых газетчиков о судьбе армии Шермана президент отвечал так: «Грант говорит, что с таким генералом они в безопасности и что, если они не сумеют пробраться туда, куда хотят, они смогут уползти назад через нору, в которую влезли»[171]. Но Шерман и не думал «уползать назад». Его колонны стремительно шли вперед. В целях снабжения огромной армии Шерман приказывал реквизировать у населения (так и хочется добавить: «симпатизировавшего мятежникам», но, по‑видимому, в той обстановке рвавшиеся к победе солдаты не слишком внимательно исследовали симпатии и антипатии жителей Джорджии) продовольствие, лошадей, мулов. Одновременно разрушались расположенные в важных стратегических пунктах укрепленные здания, предприятия, железнодорожные строения и сама колея, чтобы ничто не смогло более послужить мятежникам в эти последние месяцы войны. Нигде не задерживаясь, даже в столице Джорджии Милледжвилле (ее северяне миновали 23 ноября), Шерман рвался к океану.

В первых числах декабря его колонны одна за другой начали в различных местах выходить к побережью Атлантики. А с поджидавших Шермана судов флота Севера еще в конце ноября была высажена на побережье диверсионная группа, которая 6 декабря попыталась перерезать железную дорогу Саванна—Чарлстон (это окончательно отрезало бы Саванну от внешнего мира), но мятежники сумели отбиться. Любопытно, что при этом милиционеры из Джорджии категорически отказывались воевать «на иностранной территории», т.е. в Южной Каролине, и их командиру пришлось хитростью бросить их против северян, переведя в темноте поезд на пути, ведущие к Чарлстону.

Разведчики Шермана сообщили, что оборона Саванны сильна, город защищают примерно 5—6 тыс. солдат и 8—10 тыс. милиционеров. Поскольку солдаты Шермана устали от долгого марша, генерал стал было склоняться к мысли об осаде Саванны. Но такое решение было не в его характере, и вскоре Шерман приказал захватить мощный форт Макаллистер — ключ к Саванне с юга, милях в 15 от нее. Днем 11 декабря штурмовая дивизия У. Хейзена пошла в атаку, за которой Шерман и офицеры штаба наблюдали с крыши ближней рисовой мельницы. Орудия форта встретили наступавших яростным огнем. Когда рассеялся густой дым, Шерману на мгновение показалось, что мощный залп смел всю дивизию прорыва. В отчаянии он опустил подзорную трубу, но, как выяснилось, на пути наступавших оказалась большая впадина, минуя которую, они на пару минут скрылись из виду. Кстати, впадина спасла жизни многим северянам, укрыв их от убийственного огня. И вот уже дивизия Хейзена возникла на дальнем гребне впадины и продолжила штурм. А еще через несколько минут солдаты карабкались на брустверы форта.

Именно в те минуты со стороны пролива Оссабо показалось судно с флагом США. Это была канонерка «Одуванчик», которая уже несколько дней вместе с другими судами северян высматривала, не появится ли где‑нибудь армия Шермана. Сигнальщик «Одуванчика», адресуясь к группе на крыше мельницы, просигналил: «Кто вы?» Сигнальщик Шермана ответил: «Генерал Шерман». — «Взят ли форт Макаллистер?» — последовал новый вопрос. Шерман приказал ответить: «Еще нет, но будет взят через минуту»[172]. Генерал чуть‑чуть ошибся: форт продержался еще минут пять. Примерно четверть его гарнизона погибла при штурме, остальные попали в плен. Шерман же, добравшись на шлюпке до «Одуванчика», а затем и до флагманского корабля северян, телеграфировал в Вашингтон, что судьба Саванны предрешена. Север вновь ликовал: Шерман и его армия не только «нашлись», но и вышли к океану, разрубив территорию мятежников.

17 декабря Шерман направил «старому знакомому», генералу Харди, теперь стоявшему во главе обороны Саванны, предложение о сдаче города. На следующий день Харди прислал отказ, и Шерман приказал готовиться к штурму. Но и Харди, конечно, понимал, что Саванну ему не спасти. Спешно прибывший туда из Чарлстона командующий всеми силами Конфедерации на юге‑востоке генерал Борегар также настоятельно посоветовал Харди поскорее оставить город, пока еще был шанс отойти к Чарлстону. Поколебавшись, Харди согласился. Его солдаты скрытно навели три понтонных моста через рукава реки Саванна, и в ночь на 21 декабря войско Харди ускользнуло из города и ушло в Чарлстон. А уже в 5 часов утра в Саванну вступали отряды Шермана, которым досталось 800 пленных, более 100 орудий, 12 тыс. кип хлопка, 13 паровозов и 190 вагонов с различным имуществом, 3 парохода, множество боеприпасов и проч.[173]

Счастливый Шерман отправил Линкольну телеграмму, текст которой, навсегда оставшийся в истории США, гласил: «Прошу Вас принять в качестве рождественского подарка город Саванну со 150 тяжелыми орудиями, множеством снаряжения, а также примерно 25 тысячами кип хлопка»[174]. Цифры в этой телеграмме несколько завышены: Шерман торопился обрадовать президента и прикинул все «на глазок». Его же войско в ходе месячного марша от Атланты и боя за форт Макаллистер потеряло чуть более 800 человек.

И все же значение блестяще осуществленного марша Шермана вряд ли следует считать решающим для исхода войны. А. Бэрне писал в связи с этим: «Очевидно, что ни один из этих маршей не оказал такого непосредственного влияния на крушение Конфедерации, каковым явился военный разгром армии Северной Виргинии»[175]. Об этом же говорят и факты, беспристрастные цифровые данные.

Отличный рождественский подарок получил в конце года и сам Шерман. Преподнес его генерал Томас, который был еще в октябре направлен Шерманом в столицу Теннесси — Нашвилл, чтобы сдерживать там попытки Худа захватить этот штат. Вначале, правда, генерал Скофилд (его Огайскую армию Шерман также бросил на оборону от мятежников штата Теннесси) нанес Худу тяжелейший урон в ноябрьских боях у Спринг‑Хилла и Франклина; в последнем бою, кстати, были убиты шестеро генералов‑южан, а еще один попал в плен. Затем Худ осадил Нашвилл, но части Томаса и Скофилда решительно атаковали его и в двухдневном сражении 15—16 декабря разбили мятежников наголову. Северяне взяли в плен 4462 мятежника, а еще 1,5 тыс. были убиты и ранены. Потери Томаса составили 3061 человека (в том числе 387 убитыми)[176]. Это единственный случай в ходе данной войны, когда одна из армии была фактически уничтожена на поле боя.

 

Шеридан против Эрли

 

Ко времени завершения войсками Шермана легендарного марша к Атлантическому океану Линкольн уже одержал победу на выборах. Но в начале сентября взятие северянами Атланты крайне помогло республиканской администрации стабилизировать свое положение накануне выборов.

К тому же решительная политика администрации Линкольна, вначале понятая и принятая даже не большинством американцев, постепенно завоевывала все больше сторонников. Сам же Линкольн уже с осени 1862 г. не мог осуществлять военно‑политическое руководство прежними, «конституционными» методами, ибо, выражаясь современным языком, «кредит доверия», отпущенный населением Севера его администрации, явно иссякал.

Но к началу осени 1864 г., особенно после падения Атланты, это пошатнувшееся было доверие вновь укрепилось благодаря решительным политическим мерам Линкольна, а в области военной — принципиально новой стратегической концепции главнокомандующего Гранта. Важным компонентом в ее осуществлении стали в те дни операции генерала Ф. Шеридана в Долине. Напомним, что еще в начале мая 1864 г. Зигель пытался там наступать, но был остановлен мятежниками. Затем попробовал прорваться в Долину генерал Хантер, но и он был разбит поисками одного из лучших командиров Юга — Джубала Эрли — формального и фактического преемника знаменитого Джэксона Каменная Стена. В начале этой фазы боев в Долине амбициозный Хантер, вступив 11 июня со своим войском в городок Лексингтон, распорядился сжечь здание Виргинского военного института, связанного с именем Вашингтона и других национальных героев США. Этот ничем не мотивированный поступок вызвал резкий протест даже на Севере, а разгневанный Ли приказал Эрли совершить в отместку налет на Вашингтон, а затем расправиться и с Хантером.

Но как только 13‑тысячное войско Эрли перед рейдом на Вашингтон все‑таки «завернуло» в Долину, трусливый Хантер после первого же столкновения с южанами (17—18 июня) стремительно отступил на запад, даже не попытавшись оказать сопротивления. А части Эрли уже 6 июля перешли реку Потомак у Шепердстауна, начав третье вторжение на Север в ходе войны. Заявив, что Север должен в буквальном смысле слова расплатиться за сожжение Виргинского военного института, Эрли налагал «контрибуцию» на северные городки, через которые шквалом проносилось его войско. С горожан Хейгерстауна Эрли потребовал 20 тыс. долл., в г. Фредерике — 200 тыс. При этом мятежники продолжали идти на Вашингтон, в котором уже началась паника. Уступая истерическим призывам Стэнтона, Грант снял два корпуса Потомакской армии из‑под Питерсберга и направил к столице.

Одна из дивизий этих корпусов, возглавляемая Л. Уоллесом, вместе с милиционерами‑ополченцами из Балтимора (всего до 6 тыс. человек) попыталась 9 июля преградить путь Эрли у речки Монокаси. Но Эрли, обрушив на северян мощный артиллерийский огонь, быстро отбросил их с пути, потеряв при этом менее 700 человек; северяне потеряли 1800 человек[177]. До Вашингтона оставалось 40 миль, но войск, способных противостоять Эрли, впереди уже не было! Пройдя в течение 10 июля еще 30 миль из этих 40, мятежники утром 11‑го числа остановились близ форта Стивенс, практически в конце вашингтонской 7‑й стрит. И тут‑то Эрли, в лучших традициях своих северных «коллег» Макклеллана, Батлера, Бэрнсайда, Бэнкса и прочих, испугался, что северяне подготовили ему ловушку, и несколько часов простоял перед укреплениями столицы. А за ними в тот момент были лишь хилые силы ополчения: юнцы, не умевшие стрелять, и даже уволенные из армии инвалиды.

Тем не менее страху на жителей столицы Эрли, конечно, нагнал. Сам Линкольн 11 июля счел необходимым явиться прямо на передовые позиции, чтобы разобраться в происходящем. Хэй писал в этот день в дневнике: «Он (президент. — С. Б. ) был в форте Стивене, когда тот подвергся первой атаке, и стоял прямо на бруствере. Один солдат резко приказал ему спуститься вниз, иначе его голову оторвало бы выстрелом»[178]. Но вернулся президент из форта в отличном настроении: к моменту атаки Эрли в форт Стивенс уже вошли только что прибывшие от Питерсберга подкрепления, и шансы мятежников хотя бы на частичный успех упали до нуля, А утром 12 июля солдаты‑потомакцы вместе с ополченцами сами двинулись в атаку на Эрли, и тот поспешно ретировался. Особых потерь стороны не понесли, но мятежники удрали в такой спешке, что бросили у стен Вашингтона до 400 раненых. Правда, Эрли удалось сохранить захваченный им ранее обоз, поистине драгоценный для обнищавшей Конфедерации — там было продовольствие, боеприпасы, товары, ценности на общую сумму 220 тыс. долл.

Историки и мемуаристы сломали немало копий в спорах о том, что мог бы (или не мог) принести Югу этот рейд. Влиятельный в штабе Эрли офицер Г. Дуглас справедливо писал в мемуарах: «Говорят, что если бы Эрли двигался быстрее — при этом, очевидно, полагая, что все его солдаты стали бы кентаврами, — и атаковал бы: без промедления, он смог бы войти в Вашингтон. Я не верю в это. Если бы он туда вошел, убежден: он никогда бы не выбрался оттуда. Не сомневаюсь, что на самом деле ни он, ни любой из его офицеров никогда и не надеялись взять Вашингтон»[179].

Отыгрываясь за неудачу у Вашингтона, Эрли разорял северные города и местечки, вторгшись после короткой паузы уже не в Мэриленд, а в Пенсильванию. Ворвавшись 31 июля в г. Чеймберсберг, Эрли потребовал у его мэра выкуп в 500 тыс. долл., «любезно» предложив заменить его на 100 тыс. долл. золотом. Но в городе не было ни того, ни другого, и Эрли приказал сжечь Чеймберсберг, хотя даже некоторые из его офицеров протестовали. Возмущенный этой акцией, Линкольн срочно вызвал Гранта в Вашингтон и поручил ему «разделаться» с Эрли как можно скорее. Итогом этого короткого разговора явилось создание новой армии Шенандоа (по имени Долины, где ей предстояло воевать) во главе с Шериданом. Приняв 7 августа командование над 48‑тысячным войском (6,4 тыс. составляла отборная кавалерия), Шеридан двинулся в Долину. Узнав об этом, Ли срочно послал в помощь Эрли 6‑тысячный корпус Лонгстрита, что осложнило задачу Шеридана.

У северян были и иные трудности: на их тылы и фланги постоянно нападали уже знакомые нам «партизаны» — банды головорезов, дезертиров, деклассированных лиц, привычных к грабежам и убийствам. Особенно Досаждали Шеридану группы «партизан» во главе с полковником Дж. Мосби, и тогда генерал‑северянин решил выбить клин клином. На базе 17‑го кавалерийского полка добровольцев Пенсильвании Шеридан создал специальное ударное подразделение для борьбы с «партизанами» (а также для разведки). Эти молодые, прекрасно державшиеся в седле парни чаще всего переодевались в форму южан и, обусловив место встречи, растекались по их тылам. Эта служба была крайне опасна: многих из них мятежники поймали и казнили, а кое‑кто, не успев переодеться при возвращении, погиб от пуль своих же снайперов. Значительного вреда опытнейшему Мосби пенсильванцы не нанесли, зато неизменно держали Шеридана в курсе всех перемещений противника.

А Грант тем временем продолжал сжимать кольцо осады вокруг Питерсберга, и Ли пришлось отозвать Лонгстрита назад. Едва разведка северян установила это, как Грант дал Шеридану короткую телеграмму: «Иди внутрь (т.е. в Долину. — С. Б. )». Поясним, что к тому времени Шеридан, пытаясь выманить Эрли из Долины, отошел немного на север, к г. Хэллтауну. Получив 9 сентября эту телеграмму от Гранта, Шеридан вновь двинулся в Долину. Рано утром 10 сентября его авангард атаковал Эрли у ручья Опеквон и после ожесточенной схватки обратил мятежников в бегство. Особенно отличилась кавалерия. За эту победу конгресс США «от имени нации» наградил Шеридана золотой саблей.

Северяне продолжали гнать Эрли прочь из Долины. По приказу Шеридана они оставляли за собой полосу выжженной земли, уничтожая все, что могло бы снабдить армию Эрли: амбары, склады, поля, лавки. В одном местечке, где было сожжено все, кроме церкви, на ее стене кто‑то из северян углем написал: «Это — за Чеймберсберг!» После того как Шеридан нанес Эрли еще два сокрушительных удара при Винчестере и при Фишерс‑Хилле (19 и 22 сентября), казалось, что с мятежниками в Долине покончено навсегда. В этих боях появлялись новые герои: отличался особым мужеством, например, молодой генерал Дж. Кастер. Во время небольшого боя у городка Гаррисонберга (9 октября) Кастер, несясь в атаку во главе своих кавалеристов, вдруг притормозил и, не сходя с коня, ухитрился сделать забавный реверанс, крикнув южанам: «Ребята, давайте устроим честный бой. Никакой злобы!»[180] Что ж, остается еще раз подивиться (а быть может, и восхититься?) наивно‑старомодному рыцарству, нередко проявлявшемуся в этой войне.

В первой половине октября, когда у Питерсберга установилось затишье, Ли укрепил части Эрли пехотной дивизией и кавалерийской бригадой. Эрли решил, что настал час взять реванш у Шеридана, части которого в те дни стояли лагерем близ ручья Сидэр, к северу от г. Страсбурга. 13 октября кавалерия Эрли, стремительно атаковав северян, вдруг столь же молниеносно ретировалась. Шеридан хотел было преследовать Эрли, но 16 октября его сигнальщики перехватили послание, которое передавалось для Эрли с вершины одной из гор. Текст гласил: «Будьте готовы атаковать, как только мои части присоединятся к Вам, и тогда мы сможем сокрушить его (Шеридана. — С. Б. ), даже если он узнает, что я к Вам присоединился. Лонгстрит»[181]. Как выяснилось позднее, это было намеренной дезинформацией, с помощью которой Эрли хотел припугнуть Шеридана и заставить его отступить. Но Шеридан не отступил, хотя и атаковать, как только что планировал, не решился. А тут как раз генерала на пару дней вызвали в Вашингтон, в министерство обороны.

Очевидно, узнав об этом от разведчиков, Эрли решил разгромить северян до возвращения их командира. В ночь на 19 октября его части скрытно перешли горный хребет Массанатен, прикрывавший левый фланг лагеря Шеридана у ручья Сидэр, и обрушились на спящих солдат. Началась паника, и только 6‑й корпус во главе с Г. Райтом более или менее достойно отбивался от наступавших, которые, установив на ближнем холме Капп свои орудия и развернув брошенные там бежавшими северянами, вели по оборонявшимся нещадную пальбу. Но затем Эрли совершил ошибку: он позволил своим солдатам сделать паузу «для отдыха». После того как шеридановцы почти полностью опустошили Долину, солдаты Эрли получали резко ограниченные рационы (этого‑то Шеридан и добивался!), так что они с энтузиазмом набросились на разносолы, оставшиеся в брошенных северянами палатках и фургонах.

Завтракал в это время и Шеридан, но милях в 15 от места боя, в Винчестере. Он возвращался из Вашингтона, еще ничего не зная. Когда рано утром офицер пикета сообщил ему, что со стороны лагеря у ручья Сидэр доносится беспорядочная пальба, генералу и в голову не пришло, что «разгромленный» Эрли пытается атаковать. Все же Шеридан раньше, чем собирался, поскакал к лагерю. Уже через несколько минут он по звукам орудий (у противников, как правило, были орудия разных систем, и специалисты легко различали их на слух) понял, что идет самый настоящий бой. Вскоре Шеридан в потрясении увидел бегущие навстречу разбитые части своей армии. Глядя на удручающую картину отступления, один из офицеров, сопровождавших генерала, предложил «на всякий случай» вернуться в Винчестер. Шеридан в бешенстве воскликнул: «Что Вы хотите этим сказать? Что Джубал Эрли выгнал меня из Долины? Да я еще до вечера пожру его, как пламя!»[182]

Генерал сорвал с себя голубую шляпу и, призывно размахивая ею, приподнялся на стременах. Его громовой голос перекрыл гомон бегущей толпы и рокочущий гул орудий. «Кругом, ребята! — кричал Шеридан. — Кругом! Мы возвращаемся!» И он поскакал вперед, продолжая размахивать шляпой. За ним мчался его адъютант, высоко подняв личный штандарт Шеридана — красно‑белый флажок с двумя белыми звездами на красном поле. И всего несколько человек эскорта скакали позади…

Да, в смысле переменчивости, неожиданности, драматизма сюжетов это была, пожалуй, самая захватывающая война нового времени. Произошло невероятное: десятки, сотни, тысячи беглецов, еще минуту назад совершенно деморализованных, в едином порыве развернулись и помчались следом за генералом, не знавшим и так и не узнавшим поражений. Из невзрачных лужиц, ручейков, капель вдруг родилось голубое море, с грозной неотвратимостью катившееся назад, к брошенному лагерю. Доскакав до позиций все еще державшего оборону 6‑го корпуса, Шеридан после паузы понесся дальше, прямо на мятежников. За ним устремилась дивизия генерала Гэтти, наиболее стойко отбивавшая натиск южан, следом — другие части. Одновременно в атаку ринулись кавалерийские дивизии Дж. Кастера и У. Мэррита. Ничего не понимавшие мятежники, только что торжествовавшие победу, приготовились к обороне. Но было уже поздно.

Голубое море накатилось на серые мундиры южан и поглотило их. Удивительная кампания Шеридана в Долине окончилась: воевать там было больше не с кем.

Спустя полмесяца, 8 ноября, состоялись президентские выборы, на которых Линкольн получил 2,2 млн голосов, а Макклеллан — лишь 1,7 млн. Новая победа республиканцев на выборах окончательно лишала мятежников надежд на мирное решение конфликта. Вечером 10 ноября, едва стали известны итоги подсчета голосов, Грант в телеграмме Хэллеку просил поздравить президента с успехом и писал: «Эта победа для страны стоит больше, чем выигранное сражение»[183]. Но, отдавая голоса за Линкольна, американцы голосовали и за его лучших генералов: Гранта, Шермана, Шеридана… Когда же в конце года страна узнала о выходе армий Шермана к Атлантике, мало у кого, даже на Юге, остались какие‑либо сомнения в том, что наступающий год станет последним годом войны.

 

 

Глава 8. Победа!

 

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: