Матримониальное повеление в среде деловых людей

 

XIV–XVI вв. принадлежат эпохе, когда в публичной сфере почти безраздельно доминировали мужчины. Это утверждение в полной мере можно распространить и на купеческий социум Лондона, элитарную группу которого составляли представители так называемых «Двенадцати больших ливрейных компаний», монополизировавшие муниципальное управление в городе, — олдермены. Однако совершенно очевидно, что функционирование публичной, «мужской», сферы зависело от созидательной деятельности женщин в домашней, частной, жизни, от ее участия в повседневном управлении семейным хозяйством1229. Кроме того, женщины имели возможности неформального влияния на модели поведения мужчин, подкрепляя или корректируя их публичные действия. И именно женщины служили весьма эффективным инструментом, при помощи которого мужчины скрепляли деловые и политические союзы.

В силу этого заключение брака и связанный с этим матримониальный выбор представляются одними из наиболее ответственных поступков в жизни деловых людей Лондона. При этом социальное положение мужчин и женщин оказывало решающее влияние на матримониальное поведение — как на саму возможность вступления в брак, так и на способ (в условиях полного контроля со стороны родственников или при самостоятельном решении) и критерии выбора будущей супруги или супруга. Институты брака и семьи играли во многом решающую роль в определении индивидуальных судеб мужчин и женщин.

Обыденное пренебрежение к женщинам не отражало их реальной роли в судьбах мужчин. Как уже было показано, брак купцов с наследницами дворянских фамилий служил механизмом реализации их социальных амбиций, брак с горожанкой — дочерью или вдовой лондонского купца — был одним из распространенных инструментов, при помощи которого осуществлялась интеграция новичка в купеческий социум столицы. Более того, матримониальный союз был одним из средств для проникновения богатых купцов в городскую правящую верхушку. Знакомство с нашими источниками показывает, что муниципальную среду Лондона буквально пронизывали узы родства. Так, известно, что бакалейщик Джон де Престон, сын олдермена 1321–1339 гг. Джона де Престона-ст., был женат дважды. Первый раз — на дочери своего опекуна Джона де Оксенфорда, виноторговца и олдермена 1324–1342 гг.; второй — на дочери Ричарда Константина, суконщика, олдермена 1336–1343 гг., и внучке Ричарда Константина-ст., тоже суконщика и олдермена 1319–1336 гг. Примечательно, что и сын Ричарда Константина-мл., Джон, также суконщик, был лондонским олдерменом в 1349–1358 гг.1230 Потомок де Престонов — Ричард, бакалейщик и олдермен 1378–1387 гг., состоял в браке с дочерью Джона Олшема, торговца предметами роскоши, олдермена 1342–1345 гг., одна из дочерей которого была замужем за Уильямом де Уэльдом, суконщиком, олдерменом 1349–1372 гг.1231

Теснейшими узами родства были связаны еще три фамилии лондонских олдерменов: де Кройдоны, де Джизорсы и Хорны. Две дочери торговца рыбой и олдермена 1367–1375 гг. Ричарда де Кройдона (они же — внучки торговца рыбой и олдермена с 1347 г. Джона де Кройдона) вышли замуж за внука Джона де Джизорса, торговца пряностями и олдермена 1306–1321 гг., представителя одной из наиболее уважаемых лондонских семей, и за родственника торговца рыбой и олдермена 1377–1381 гг. Джона Хорна. Любопытно, что в XV–XVI вв. в Лондоне было еще три олдермена по фамилии Хорн1232.

Интереснейшие сведения о брачно-семейных узах в деловой чреде Лондона предоставляют материалы по истории фамилии Чайчелов. Роберт Чайчел, бакалейщик и олдермен 1402–1426 гг., женился дважды: первый раз — на вдове виноторговца Уильяма Мора, олдермена 1382–1400 гг., второй раз — на вдове Ричарда Мэрлоу, торговца железными изделиями, олдермена 1403–1420 гг. При этом вторая супруга Роберта Чайчела, и это особо подчеркивалось, приходилась родственницей сэру Уильяму де Фарндону, лондонскому ювелиру и олдермену конца XIII в. Брат Роберта — Уильям Чайчел, бакалейщик, олдермен 1407–1420 гг., состоял в браке с дочерью тоже олдермена и бакалейщика Уильяма Барета. Потомка Роберта Чайчела удалось обнаружить среди олдерменов XVI в. — это сэр Эндрю Джадд, меховщик, олдермен 1541–1558 гг.1233

Немало олдерменов XVI в. находили брачные партии для себя и своих детей в собственной олдерменской среде. В частности, три дочери торговца железными изделиями, олдермена 1556–1581 гг. Кристофера Дрейпера вышли замуж за лондонских олдерменов: Беннет — за сэра Уильяма Уэбба; Эгнис — за сэра Уолстона Дикси; Бриджит — первый раз за Стефена Вудроффа, второй — за сэра Генри Биллинсгейта1234. Торговец предметами роскоши Лайонел Дакет, олдермен 1564–1587 гг., вторым браком сочетался с вдовой Хэмфри Баскерфелда, тоже олдермена 1558–1564 гг.1235 Отметим, что именно в год смерти Хэмфри Баскерфелда (1564 г.) Лайонел Дакет пополнил олдерменскую элиту Лондона. Джордж Барн-мл., галантерейщик и олдермен 1574–1593 гг., сын олдермена, галантерейщика сэра Джорджа Барна-ст., был женат на Анне, дочери сэра Уильяма Гаррарда, олдермена 1547–1572 гг., тоже галантерейщика1236. Немаловажно, что Джордж Барн-мл. стал олдерменом на второй год после смерти своего тестя. Одна из дочерей сэра Джорджа Барна-ст., Элизабет, была супругой сэра Джона Риверса, бакалейщика, олдермена 1565–1584 гг.1237

Становится понятно, что многие лондонские олдермены стремились жениться на дочерях, вдовах и прочих родственницах своих «коллег» по должности в муниципалитете и детей своих предпочитали отдавать в такие же олдерменские семьи. Потомки таких браков также нередко становились олдерменами Лондона. Этот вывод может быть подкреплен многочисленными и не менее яркими материалами источников.

Заключение браков между представителями олдерменских фамилий, безусловно, способствовало сплочению и консолидации правящей элиты Лондона, придавало ей большую устойчивость и закрепляло относительную замкнутость этой социальной группы. Семейная солидарность — важнейший инструмент реализации как политического и экономического господства городского нобилитета, так и хозяйственных и политических устремлений высших слоев купечества.

Материал наших источников позволяет проследить переплетение деловых и матримониальных интересов лондонских олдерменов и купцов, как столичных, так и провинциальных. Особенно много ярких фактов содержат завещания. Приведем лишь некоторые из них. Три дочери торговца предметами роскоши Роберта ле Кэллера, олдермена 1321–1323 гг., были замужем за столичными купцами. В своем завещании Роберт ле Кэллер, наряду с пожертвованиями часовне и приходской церкви св. Томаса и наследством сыновьям — Уильяму и Генри, оставил «суконщику Джеффри де Уэстону и его жене Маргарет, дочери завещателя, ежегодную ренту в приходе св. Марии и имущественные права на помещение на Кордуэйнер-стрит, сданное в аренду Джону де Брайе, торговцу шерстью, и его жене Джоанне, второй дочери завещателя. Имущественные права на помещение, сданное в аренду Роберту Миссоку, торговцу шерстью, и его жене Маргарет, третьей дочери завещателя, передаются им…»1238. Вероятно, эта семейная компания, состоявшая из отца, трех дочерей и их мужей, была связана как родственными, так и деловыми интересами. Возможно, что Джон де Брайе и Роберт Миссок поставляли шерсть для Джеффри де Уэстона, участвовавшего в организации процесса переработки сырья и производства сукна, торговлю которым могли осуществлять и сам де Уэстон, и особенно его тесть — Роберт ле Кэллер, имевший, как олдермен, наиболее широкие возможности.

Дочь Ричарда де Уэркинга, суконщика и олдермена 1335–1348 гг., вышла замуж за поставщика пшеницы1239. Можем предположить, что и Ричард был каким-то образом связан с торговлей зерном — это не являлось большой редкостью для лондонских олдерменов, учитывая многообразие их коммерческой деятельности. Известно также, что ювелир и олдермен 1464–1468 гг. Хэмфри Хэйфорд был женат на дочери торговца предметами роскоши1240. Две дочери бакалейщика Томаса Хэйла, олдермена 1473–1485 гг., вышли замуж за представителей компаний суконщиков и ювелиров1241. Олдермен 1495–1503 гг. Роберт Фабиан, суконщик, заключил брачный союз с дочерью тоже суконщика1242, а торговец предметами роскоши и олдермен 1497–1500 гг. Роберт Тэйт — с дочерью Ричарда Вуда, купца из Ковентри1243.[139]

Многие факты из источников XIV–XVI вв. свидетельствуют об особом интересе олдерменов к купеческим вдовам и вдовам своих бывших «коллег» по муниципалитету. Так, суконщик и олдермен 1319–1332 гг. Ричард Константин состоял в браке с вдовой богатого лондонского торговца пряностями Саймона Горрарда1244. Меховщик Джон Сели (один из предков Ричарда Сели-ст. — главы семейной компании XV в.), олдермен XIV в, дважды заключал брак: первый раз — с вдовой лондонского торговца рыбой Уильяма Лоуренса, второй — с вдовой известного лондонского купца Ральфа де Каунтбриджа1245. Обратим внимание на то, что Джон Сели предпочел взять в жены вдову торговца рыбой, т.е. представителя ливрейной корпорации, которая занимала более высокое положение в иерархии «Больших ливрейных компаний» Лондона. Вероятно, такой брак мог обеспечить меховщику Сели укрепление и материального, и социального положения в деловом мире английской столицы. То же можно сказать и в отношении торговца рыбой и олдермена 80-х — начала 90-х гг. XIV в. Николаса Экстона, связанного браком с вдовой суконщика Джона Гилла1246. На протяжении трех рассматриваемых столетий в почетном списке ливрейных компаний Лондона компания суконщиков неизменно находилась выше компании торговцев рыбой. И меховщик Ричард Элли, олдермен 1451–1460 гг., женился на вдове суконщика Клемента Лиффина1247. А торговец солью Ричард Чаури, олдермен 1481–1509 гг., был женат на вдове меховщика Уильяма Шосмита1248. Известно, что корпорация торговцев солью в то время только оформлялась как ливрейная, входившая с число «Двенадцати Больших ливрейных компаний», и заручиться поддержкой давно зарекомендовавшей себя компании меховщиков было весьма своевременным и полезным шагом.

Примечательно, что олдермен 1381, 1385–1387 гг. Джон Фрэш, принадлежавший к компании торговцев предметами роскоши, женился на вдове Николаса Плакета, тоже торговца предметами роскоши1249. Два представителя компании торговцев рыбой — Уильям Аскем, олдермен 1395–1410 гг., и Томас де Уэрнвелл, олдермен 1433–1437 гг., также предпочли вступить в брак с вдовами торговцев рыбой. Супругой Уильяма Аскема стала вдова Уильяма Уайта1250; супругой Томаса де Уэрнвелла — вдова Уильяма Флэта1251.

По подсчетам Б. Хэнуолт, в 1309–1458 гг. 2/3 олдерменских вдов вновь выходили замуж, причем очень быстро, в период между смертью супруга и регистрацией осиротевших детей и их имущества у мэра и чемберлена1252. Столь повышенный интерес к горожанкам, оставшимся без своих богатых и влиятельных мужей, не случаен. По городскому обычаю, они наследовали так называемую «вдовью долю», которая, как правило, составляла треть движимого имущества умершего купца1253. А вдовы с малолетними детьми получали еще и треть недвижимости скончавшегося супруга, которая закреплялась за его несовершеннолетними детьми. В такой ситуации мэр и олдермены несли ответственность за эту собственность и назначали опекунов, обычно мать или мать совместно с ее новым супругом. Естественно, опекунство могло служить и служило источником доходов опекуна1254, и олдермены не желали упускать такую привлекательную, с точки зрения материальных выгод, возможность. Данный факт наглядно подтверждает история заключения брака между Джорджем Сели и Марджери Ригон. Эта вдова обрела второго супруга через 3 месяца после кончины первого. И произошло указанное событие не без участия представителей лондонской элиты из числа купцов-стапелыциков Кале1255.

Однако еще более показательна «карьера» вдовы Маргарет Стоди (леди Филпот) в 70 гг. XIV — начале XV в. «Переходя» от одного мужа к другому, сменяя один траурный наряд на другой, Маргарет превращалась из «пешки на шахматной доске», которую перемещали и которой жертвовали представители «сильного пола», реализуя свои социальные и политические амбиции, в настоящую «королеву», главным образом благодаря тому, что наследство ее отца и мужей сделало эту женщину необычайно богатой и привлекательной на рынке невест.

Своими корнями Маргарет Стоди связана с хорошо известной в лондонском обществе и влиятельной семьей торговцев пряностями и вином, бакалейщиков де Джизорс, представители которой впервые упоминаются в анналах городской истории еще в начале XIII в. Основателем этого семейного клана, на протяжении трех столетий игравшего заметную роль в истории Лондона, считается Лоренс де Джизорс. Именно его внук, Джон, торговец пряностями и вином, в 1243 г. стал первым олдерменом из этой семьи и первым мэром английской столицы — в 1245–1246 и 1258–1259 гг.1256 После него на протяжении XIV–XV вв. из де Джизорсов были избраны еще пять олдерменов Лондона1257.

Маргарет приходилась внучкой Джону де Джизорсу, третьему олдермену (1306–1310, 1310–1321 гг.) и мэру (1311–1312, 1312–1313, 1314–1315 гг.) из этой фамилии, бакалейщику и торговцу вином, финансисту1258. Отцом Маргарет был сэр Джон Стоди, крупнейший импортер вина, олдермен, мэр Лондона 1357–1358 гг., женатый на Джоан, внучке и сонаследнице упомянутого Джона де Джизорса[140]. Этот брак оказался необычайно выгодным для Стоди: после кончины Джона де Джизорса в 1351 г. он получил два огромных дома и другие строения, сосредоточенные вокруг одного из престижных районов — Винного двора в Лондоне1259.

В браке сэра Джона Стоди и Джоан Джизорс родились четыре дочери: Айдония, интересующая нас Маргарет, а также Марджери и Джоан. Джон Стоди (ум. 1376 г.) сумел подобрать весьма подходящие брачные партии для всех своих дочерей. Айдония в 1369 г. вышла замуж за Николаса Брембра, став женой одного из самых богатых, амбициозных и одновременно противоречивых фигур того времени. К моменту заключения брака Брембр, бакалейщик и торговец пряностями, уже был состоятельным и успешным человеком: жил в огромном лондонском доме, тесно сотрудничал с торговцами вином из Гаскони. Значительную часть своего состояния, в том числе некоторую недвижимость, он приобрел благодаря удачным вложениям в торговлю шерстью1260. Женившись на дочери сэра Джона Стоди, Брембр обеспечил себе вхождение во влиятельную среду лондонских виноторговцев и олдерменов Лондона1261.

Именно Николас Брембр, признанный лидер «партии виктуаллеров», наиболее последовательный сторонник Ричарда II (1377–1399) в его борьбе против «партии» Джона Гонта, герцога Ланкастерского, в ноябре 1379 г. устроил брак Джоан, младшей дочери сэра Джона Стоди, с Томасом Гудлейком, который к тому времени давно и успешно участвовал в коммерческих делах Брембра. Вполне вероятно, что Гудлейк получил руку девушки как средство более основательного вовлечения его в тесный круг доверенных лиц Николаса Брембра. Брембр также — видимо, в благодарность за оказанные услуги и гарантии лояльности в будущем[141] — поспособствовал назначению Томаса ко двору малолетнего Ричарда II, на должность смотрителя королевских охотничьих угодий и парков Ислворт в Миддлсексе1262.

Избранником еще одной дочери Джона Стоди, Марджери, стал Генри Веннер, считавшийся завидной партией из-за своих семейных и отлаженных деловых связей. Он был сыном виноторговца, одного из компаньонов Джона Стоди, унаследовавшим после смерти своего отца в 1354 г. солидную недвижимость в Кенте, Миддлсексе и Лондоне. Мать Генри Веннера вторично вышла замуж за еще одного богатого торговца вином Томаса Корнуоллиса, шерифа в 1378–1379 гг.1263 Следовательно, когда Веннер взялся за управление процветающим бизнесом своего тестя, ему было на кого опереться. И хотя Генри Веннер не стал столь же влиятельным как Брембр, вплоть до своей кончины в 1395 г. он играл значимую роль в управлении Лондоном в качестве олдермена, члена парламента и шерифа1264.

Возможно, стараясь расширить экономические связи семьи, Джон Стоди до декабря 1370 г. устроил брак интересующей нас Маргарет с купцом Джоном Беллингэмом, вовлеченным в коммерческие дела семьи Стоди. Именно в это время Беллингэм присоединился к Брембру и новому тестю в управлении собственностью — двумя манорами в Миддлсексе. Джону Беллингэму, казалось, суждена блестящая политическая карьера (в октябре 1373 г. он был избран в парламент), но его ранняя смерть в 1375 г. разрушила эти надежды.

Маргарет в это время ждала третьего ребенка, но вопрос о ее втором браке был слишком важен, чтобы откладывать его решение. Известно, что дела ее почившего супруга шли успешно: в октябре 1375 г., например, его душеприказчики выплатили 200 марок адвокатам двух итальянских купцов, у которых он закупал предметы роскоши, а единственная дочь, Айдония, получила крупную сумму — 100 ф. — в качестве «свадебного капитала»1265. В целом наследство Джона Беллингэма, которое оказалось в руках Маргарет, было весьма значительным: оно состояло не только из наличных денег, но также из лавок и прочей недвижимости, по крайней мере, в шести приходах Лондона и земель в Миддлсексе1266. И это наследство необходимо было использовать с максимальной выгодой.

Джон Стоди тем временем старел и, видимо, задумывался о том, чтобы подыскать для Маргарет еще гораздо более удачную партию, чем первый брак. Реализации задуманного способствовало и быстрое продвижение Брембра по социальной лестнице, и его стремление использовать семейные связи и усилить свое влияние в городе. В 1372 г. он был шерифом вместе с Джоном Филпотом, торговцем рыбой, необычайно богатым и влиятельным человеком, с которым стремился заключить длительный союз[142]. Жена Филпота, Маргарет Кройдон, умерла в то же время, что и Беллингэм, и, таким образом, не было препятствий для его брака с молодой вдовой. Брак Джона Филпота и Маргарет Стоди (Беллингэм) был заключен к марту 1376 г. Именно в это время Джон Стоди написал завещание, разделив свое состояние на четыре части, — для каждой из дочерей. Все три зятя становились душеприказчиками, но опека над младшей дочерью, Джоан, которая получала дополнительные 200 ф. после свадьбы, досталась, что примечательно, одному только Брембру1267.

Не только материальные, но и политические мотивы заставили Филпота породниться с Брембром и Стоди. Все трое были связаны с королевскими финансами; после смерти Стоди и воцарения Ричарда II два свояка доминировали в правительстве Лондона, поочередно занимая должность мэра во время богатого на события десятилетия, закончившегося в октябре 1387 г. Не следует пренебрегать и тем обстоятельством, что в 1376 г. умер могущественный покровитель Филпота — Ричард, герцог Арундел, один из основных кредиторов Эдуарда III, использовавший обладавшего несомненными способностями Джона в качестве своего коммерческого агента и финансового советника1268. В изменившейся ситуации Джону Филпоту необходимо было найти влиятельного союзника в Сити, которым и стал Ник Брембр.

На фоне острейшей борьбы фракций в Сити, когда богатые олигархи столкнулись с угрозой со стороны «партии» Джона Нортхемптона и серией серьезных столкновений с Джоном Гонтом и другими членами Королевского совета, Филпот предстает как привлекательная и популярная фигура. Его личная храбрость в нападках на коррумпированный двор и тот факт, что он практически в одиночку взял на себя финансовые расходы, связанные с двумя крупными сухопутными и морскими операциями против французов[143], обеспечили Джону поддержку в городе. Вместе с тем, он продемонстрировал преданность королю, активно участвуя в подавлении восстания Уота Тайлера 1381 г., за что Ричард II даровал Филпоту рыцарство1269. Ему повезло заручиться лестными отзывами персонального пропагандиста в церковных хрониках Томаса Уолсингема, который не скрывал своего восхищения всеми, кто был достаточно храбр, чтобы противостоять дискредитировавшей себя «партии» королевского двора. «Как следствие, все требовали похвалы, оценки и восхищения, но лишь Джон Филпот заслужил их»1270, — писал он, наделив своего героя ролью одинокого и лояльно патриота, окруженного сворой рычащих и мерзких дворян и знати.

Личные чувства Маргарет Стоди к ее второму мужу доподлинно неизвестны. Вместе с тем, готовность Филпота обеспечить Маргарет пожизненным доходом от его имений в Лондоне и Миддлсексе (за исключением тех, которые были оставлены для благотворительных целей) в ущерб своим взрослым сыновьям и дочерям, указывает на то, что он достаточно высоко ценил свою супругу и был искренне к ней привязан. Именно на Маргарет Джон Филпот возложил выполнение некоторых религиозных обетов, указанных в его завещании, хотя и не назначил ее душеприказчицей. Он был весьма щедр к ее дочери Айдонии, завещав ей 100 ф.1271 Маргарет, в свою очередь, была готова пожертвовать интересами и перспективами своих сыновей от первого брака, чтобы обеспечить достойным приданым старшую дочь Джона Филпота: первоначально мальчики были записаны в завещании как наследники ее доли в состоянии Стоди, включая движимое и недвижимое имущество, но затем она лишила их права на наследование недвижимости в пользу дочери Филпота1272. Смерть летом 1384 г. «лорда Джона Филпота, рыцаря и гражданина Лондона, знатнейшего из мужей, служивших королю и королевству»1273, вероятно, была причиной искренней скорби Маргарет и явилась жестоким ударом для Брембра. Он также был посвящен в рыцари в 1381 г., но, в отличие от Филпота, не получил признания горожан. В феврале 1384 г. Брембр успешно, но жестоко подавил выступление оппозиции Джона Нортхемптона и его сторонников, и у него оказалось много врагов среди горожан и еще больше — среди влиятельной знати, которых все больше не устраивал стиль правления Ричарда II. И эти враги скоро проявят себя. А пока Брембр был озабочен поисками новой брачной партии для леди Филпот, которая теперь стала вдовой одного из самых уважаемых горожан своей эпохи, обладала огромным состоянием и могла выйти замуж за одного из членов городской элиты или найти мужа в среде знати[144]. Но судьба Маргарет была связана с Брембром, который вместе в Веннером, всегда поддерживавшим его в семейных делах, стал опекуном наследства Маргарет в период ее вдовства. И она вышла замуж за королевского чиновника Джона Фиц-Никола, который, как и ее свояк, был вовлечен в мир правительственных финансов.

Знакомство Брембра и Фиц-Никола состоялось в 1373 г., когда крупнейшие финансисты лондонского Сити, в том числе Брембр и Филпот, предоставили королевскому правительству 9 тыс. ф. для займа Жану де Монфору, герцогу Бретонскому, сражавшемуся в тот момент за свое наследство1274, и Фиц-Никол, с 1369 г. являвшийся, по сути, одним из доверенных лиц герцога, выступил его агентом в этой сделке1275. С этого времени у Джона Фиц-Никола установились тесные деловые контакты с купцами и финансистами Сити, а с Брембром сложились и дружеские отношения. Поэтому выбор Фиц-Никола в качестве мужа для Маргарет Филпот кажется вполне оправданным. Готовность Брембра принять Фиц-Никола в семью во многом была продиктована стремлением удержать под контролем состояние Маргарет. Сама мысль о том, чтобы передать этот источник дохода кому-нибудь, кроме близкого друга, вызывала сильнейшее беспокойство[145]. Возможно, что брак Фиц-Никола и Маргарет Филпот был вызван желанием короля Ричарда II устроить судьбу преданного подданного за счет другого подданного. Возможно, оба фактора имели место, и дали Брембру шанс угодить венценосному покровителю и укрепить собственные позиции. Даже если, что вероятно, именно король приложил руку к третьему браку Маргарет, Брембр был весьма доволен выбранным ей мужем. У Фиц-Никола была приличная собственность в Лондоне и поместье в Хартфордшире, хотя, надо признать, его доход в 80 ф. был слишком мал по сравнению с доходом любого зажиточного лондонца. Причина его продвижения лежала в связях с королем Ричардом и сэром Николасом Брембром. Свадьба состоялась в последние месяцы жизни Брембра, сразу же после того, как 10 июня 1387 г. Маргарет подтвердила права на получение Фиц-Николом части доходов с ее поместий. Примечательно, что в тот же день Фиц-Никол совместно с сэром Николасом получили права на годовую ренту в 8 ф. с лондонской недвижимости, а в сентябре 1387 г. он и Веннер весьма своевременно стали опекунами собственности Брембра. Каковы бы ни были причины этого брака, он укрепил связи Маргарет с королевским двором: далеко не случайно в конце 80х гг. XIV в. ее овдовевшая сестра Айдония стала супругой сэра Болдуина Реддингтона, влиятельного представителя королевского окружения, тесно связанного со столичными купцами и, вероятно, покровителя Фиц-Никола при дворе[146].

Между тем, для сэра Николаса Брембра наступили трудные времена. Своей политикой в качестве мэра, сопровождавшейся многочисленными злоупотреблениями, он вызвал массовое недовольство в Сити. К этому времени сумели укрепить свое положение и противники короля — главного покровителя Брембра. В феврале 1388 г. сэр Николас Брембр был казнен1276. Ни один из его родственников не смог действенно постоять за него.

А в конце февраля или начале марта 1391 г. умер Джон Фиц-Никол. Снова, уже в третий раз, Маргарет овдовела, а ее богатая коллекция собственности обогатилась поместьем Бадуэлл, всеми владениями Фиц-Никола в Лондоне и солидной долей от вложений почившего супруга.

Казалось бы, смерть Брембра и сдвиг в городской политике от конфронтации к согласию между различными «партиями» сделали вопрос о браке Маргарет менее насущным, но она была слишком выгодным активом, чтобы спокойно наслаждаться годами вдовства. Ее огромное состояние и социальный статус теперь как никогда могли использоваться правящей элитой, чтобы окончательно победить или умилостивить последние остатки «демократической» оппозиции. Спустя девять или даже менее месяцев ей вновь была предложена партия на рынке невест.

Последний брак Маргарет был самым политически ангажированным и в полной мере иллюстрирует весь чуждый сентиментальности прагматизм, который был характерен для многих женщин ее круга. Ее новым «избранником» стал ювелир Адам Бамме, личность столь примечательная, сколь и неоднозначная. Первоначально он был сторонником мэра Джона Нотхемптона и поддерживал его в борьбе против Брембра и других купцов-виктуаллеров. В качестве шерифа в 1382 г. он сыграл главную роль в обвинении в измене, предъявленном пяти соратникам Брембра из числа олдерменов. Однако, будучи столь же расчетливым, как и амбициозным, он предусмотрительно покинул Нортхемптона за два года до падения последнего, избежав тем самым ответных мер со стороны Брембра после его триумфального, но недолгого возвращения в должность в 1385 г.1277

Отголоски старой вражды между крупными продовольственными компаниями (представленными в свое время Брембром) и «партией» Джона Нортхемптона, все еще ощущались на выборах мэра 1389 г. На должность претендовали ювелир Адам Бамме и бакалейщик Уильям Венур. Бамме был слишком искушен в опасном деле городского противостояния и предпочел победить своих противников демонстрацией внутренней величественности. Его готовность в данный момент отступить в пользу Венура не только обеспечила ему победу на следующих выборах 1390 г.[147], но стала пропуском в круг ведущих олигархов.

Рука и состояние леди Филпот стали предложением, от которого Бамме не смог отказаться, особенно если учесть, что его первая жена, будучи вдовой преуспевавшего ювелира Лондона и источником доходов для него самого, недавно скончалась. Как необычайно искусный ювелир, клиентом которого были Джон Гонт и его сторонники при королевском дворе, Бамме может считаться более выгодной партией, чем почивший Фиц-Никол. Он к тому же не уступал Джону Филпоту, когда речь шла о заботе о так называемом общественном благе. Во времена жестокого голода, который совпал с его пребыванием на посту мэра в 1391 г., например, он лично подписал заем на 400 ф. из корпоративной казны, чтобы купить дополнительные запасы пшеницы, договорившись о поставке «зерна из-за моря <…> в таком количестве, которое необходимо для города»1278.

Как следовало ожидать, Бамме максимально пользовался своими новыми связями. В 1392 г., например, он получил поместья Брембра, которые были конфискованы у его душеприказчиков. Бамме помог Маргарет получить, по крайней мере, 600 ф. от имения покойного сэра Джона Филпота, с чем у нее возникли серьезные затруднения: сбор таких больших сумм денег лежал в сфере его личных интересов, так как Адам мог эффективно пользоваться ими по своему усмотрению. Если говорить об отношениях между свояками, можно предположить, что они были рады покровительству такой влиятельной и снисходительной персоны. Не теряя времени, Веннер, например, передал Бамме управление своими поместьями в качестве доверителя и вверил ему надзор за исполнением условий его завещания1279.

Адам Бамме внезапно умер 6 июня 1397 г., во время второго срока пребывания в должности мэра. Возможно потому, что в предыдущем браке у Адама не было сына, он предпочитал по большей части арендовать, а не покупать недвижимость, вследствие чего значительная часть оставленного им состояния была получена Маргарет лишь на время. Тем не менее, Адам арендовал эту собственность на льготных условиях, и во владении семьи еще несколько десятилетий находились лавки, постоялые дворы, дома в двух лондонских приходах. В полной собственности оказались гостиница, известная как «Ле Контур» с разнообразными пристройками, пивоварня в Паултри, лавки и дома в Уэстчипе1280. У Маргарет к тому же был солидный доход в 116 ф. от собственности в городе. Смерть ее родственницы, Джоан Джизорс, вдовы крупного бакалейщика и олдермена Хью Фастолфа и наследницы бакалейщика и олдермена Саймона Долсли, принесла ей дополнительные ренты и недвижимость, по крайней мере, в четырех городских приходах, которые отошли к ней в 1423 г.1281

Маргарет, чье четвертое замужество принесло не только важные материальные приобретения, но и сына Ричарда, могла покинуть рынок невест и насладиться 34 годами в качестве уважаемой, знатной и самой богатой вдовы Лондона. Ей было уже за 40, она вышла из детородного возраста, и, по крайней мере, один из ее отпрысков мужского пола дал надежду дожить до зрелого возраста — все это снижало ее привлекательность как невесты. Теперь, когда и Брембр, и Веннер скончались, она могла вести свои дела без постороннего вмешательства, следовательно, мало что мешало ей удалиться с рынка невест и принять формальный обет целомудрия. Так она и сделала через семь недель после смерти Бамме перед лицом епископа Лондонского Роберта Брейбрука в ризнице собора св. Павла. Неясно, сделала ли она это, исполняя волю своего мужа, или из уважения к нему. Возможно, ей просто хотелось побыть одной, что само по себе весьма привлекательный мотив. Так или иначе, Маргарет отошла от общества в знак исполнения обета, облачившись в траурное одеяние, украшенное мехом горностая, которое впоследствии перешло ее крестнице, Марджери Уэйк1282.

Примечательно, что в период вдовства Маргарет предпочитала называть себя леди Филпот, но похоронить себя она завещала рядом с Адамом Бамме в церкви св. Георгия в Баклсбери. Следует также отметить, что в своем завещании, составленном менее чем за месяц до кончины (ум. 1431 г.)1283, она именовала себя вдовой обоих мужчин, скромно пропустив первого и третьего мужа и троих детей от Беллингэма, один из которых, надо полагать, пережил ее на несколько лет. Она, несомненно, испытывала теплые чувства к сыну Ричарду Бамме, чье имя встречается рядом с ее собственным на всех распоряжениях по поводу собственности Адама Бамме начиная с 1407 г. (а ему тогда было не более 7 лет). И именно ему она оставила свои владения в Лондоне. Не удивительно, что Ричард был назван исполнителем ее завещания, в котором она оставила ему также утварь и кровать с драпировкой. Мы можем лишь догадываться, был ли тайный смысл в ее подарке своей невестке, дочери судьи Мартена, которой она отдала серебряную чашу с павлинами — птицами, известными своим тщеславием, но щедрость, с которой она одарила своих прислужниц, Сесили и Эмми, «за их труд и усердие», показывает, что и ей была свойственна доброта. Об этом же свидетельствует ее дар из двух серебряных блюдец младшему внуку, Джону Бамме, который, надо полагать, был ей утешением во время ее долгого уединения. В отличие от драматичных событий первых лет ее жизни, последние прошли без потрясений.

Несмотря на свое состояние и важное место в обществе, которые выделяют Маргарет Филпот среди других женщин такого же уровня, ее фигура остается неясной, затененной ее политически активными и амбициозными родственниками-мужчинами. Вероятно, она помогала в коммерческих делах своему первому мужу, но с тех пор она заняла слишком важное место, чтобы стоять за прилавком или вести счета семьи. Возможно, ей не хватало интеллектуальных способностей и образования, чтобы стать купцом, более того, нет никаких свидетельств, что у нее вообще было образование, хотя она, безусловно, могла написать свое имя. Отношение Маргарет к религии было весьма обыденным, а принятие ею обета целомудрия могло быть и реакцией на бурную молодость, и стремлением оградить себя от амбиций родственников. Можно предположить, что у нее наконец-то были развязаны руки, чтобы исполнять собственные желания после стольких лет исполнения желаний родственников-мужчин, но будем надеяться, что ее скромное домашнее окружение и любящая семья принесли ей некоторое удовлетворение.

Важно отметить, что женитьба была семейным делом. В этом нас убеждает и история Маргарет Филпот, и пример купеческой семьи Сели. В частности, Ричард Сели-мл. в своем письме брату Джорджу, отправленном из Лондона в Кале 4 июня 1481 г., подробно описывает события и высказывает свои суждения: «…Сэр, ты должен помнить о разговоре по поводу сестры Дальтонов. Ты опасался условий, поставленных ее отцом и братьями <…> Я видел ее, она была на том завтраке со своей матерью. Она интересная молодая женщина: красивая, с хорошей фигурой, серьезная. Дай Бог, чтобы это отложилось в твоей голове и затронуло сердце. Сэр, в последнюю пятницу мы с отцом были в новом фруктовом саду, и я рассказал ему о впечатлении, которое произвела на меня эта молодая женщина…»1284.

В этом письме любопытны многие детали. Совершенно очевидно, что предполагаемая невеста Джорджа находилась под опекой отца и братьев, один из которых был деловым партнером купцов Сели. Ясно и то, что между сторонами велись переговоры об условиях заключения брака, которые впоследствии, возможно, должны были оформиться брачным договором. Видно, что обе семьи, по крайней мере, отец братьев Сели и мать Дальтонов, благожелательно относятся к возможной женитьбе. Просматривается и определенная заинтересованность в этом самого Джорджа Сели. Весьма характерно, что Ричард передает свои впечатления, описывая брату внешность его возможной избранницы и некоторые особенности ее характера, — свидетельство неподдельного интереса к личности будущей супруги. Показательно и желание Ричарда, чтобы достоинства избранницы не только «отложились в голове», но «и затронули сердце» Джорджа1285.

По каким-то причинам свадьба Джорджа Сели и сестры Дальтонов так и не состоялась. В конечном счете, супругой Джорджа стала Марджери, молодая вдова лондонского суконщика и купца-стапелыцика Эдмунда Ригона, который завещал ей 1800 марок и назначил ее главной душеприказчицей1286. Эта богатая вдова, еще не имевшая детей и находившаяся под покровительством компании купцов-складчиков Кале, оказалась весьма достойной брачной партией для одного из братьев Сели.

Не меньший интерес вызывал поиск супруги другому брату — Ричарду. В письме брату Джорджу из Лондона в Кале от 13 мая 1482 г. он сообщает: «…Уильям Мидуинтер встретился со мной и в разговоре спросил, подумываю ли я о женитьбе. Я ответил утвердительно…»1287. Заметим, что когда в XV в. молодой человек из обеспеченной семьи говорил, что готов жениться, это означало, что его имущественное положение позволяет после заключения брака жить в соответствии с происхождением, достоинством и без ущерба для репутации. Затем Ричард довольно подробно рассказывает о встрече и знакомстве со своей возможной избранницей и ее мачехой, о семье предполагаемой невесты, ее мачехе и отце — «крупнейшем rewlar и богатейшем человеке» из дворян — Лимрике1288.

И вновь, как и в предыдущем письме, бросается в глаза то, с каким вниманием отнесся Ричард Сели к внешности молодой женщины: «Она молода, невысока, очень хороша собой и белолица…»1289. Немаловажно, что братья просят совета друг у друга в таком, казалось бы, личном вопросе, как выбор невесты, что позволяет говорить о доверительных отношениях между ними: «Напиши, что ты думаешь об этом деле…»1290, — пишет Ричард Джорджу. Не подлежит сомнению в данном случае и то, что одним из немаловажных мотивов выбора брачной партии братьями Сели, видимо, как и многими другими купцами, были материальные соображения и вопросы социального престижа.

Неизвестно, по каким причинам, но женитьба Ричарда Сели на этой особе тоже не состоялась. Можно лишь предположить, что отказ последовал, скорее всего, со стороны влиятельного и богатого Лимрика. Но вот уже 22 мая 1482 г. в своем письме Джорджу Сели в Кале или Брюгге Ричард-мл. пишет: «…Гарри Брайан убедительно советовал мне повидать дочь Роузона <…> У меня много разных мыслей»1291. Речь в данном случае идет об Анне, дочери Ричарда Роузона, торговца предметами роскоши и лондонского олдермена, на которой Ричард Сели-мл. женился в январе 1484 г.[148] Видимо, семьям крупнейших купцов Лондона, каковыми являлись Роузоны и Сели, договориться об условиях заключения брака оказалось проще. Безусловно, важным объединяющим моментом здесь, как и в случае с Джорджем, выступали не только личные симпатии сторон, но и их деловые интересы.

Однако не все братья Сели удачно женились. Много неприятностей и переживаний семье доставил старший из братьев — Роберт. Из нескольких писем становится ясно, что личная жизнь Роберта Сели после того, как он, находясь в лондонском доме, 19 июля 1479 г. потерял жену во время эпидемии, не была безоблачной и очень волновала домочадцев. Так, Ричард Сели-мл. в письме брату Джорджу из Лондона в Кале от 7 апреля 1480 г. с досадой сообщает: «…Сэр, между нашим братом Робертом и той женщиной, которая должна стать его женой, произошла размолвка, он не пошел ей на уступки. Теперь он предполагает уехать и вскоре будет в Кале…»1292. А 15 мая 1480 г. он же взволнованно пишет брату Джорджу: «…Сэр, нам предстоят большие хлопоты. Дело в том, что женщина, которая поймала в ловушку брата Роберта, оставила его и забрала все имущество — и то, которое привезла с собой, и все то, что брат приобрел за время их совместного проживания…»1293. Данные фрагменты писем очень ярко характеризуют повседневную практику межличностного общения, выявляют особенности характеров и поведения людей. Обратим внимание и на то, что Роберт Сели фактически сожительствовал с некой, оказавшейся весьма недобропорядочной, женщиной, а не находился с ней в законном браке. Это лишний раз доказывает, что реальная жизнь и в XV в. была значительно сложнее и разнообразнее известных общественных установок и обычаев.

Понятно, что поведение Роберта вызывало недовольство его родственников. Роберт, в том числе по этой причине, был отстранен от торговых дел, хотя по традиции, существовавшей в английской торговле, дело должен был унаследовать именно он, как старший сын. Но, несмотря на немилость к Роберту, семья, как могла в тех условиях, продолжала оказывать ему помощь: «Сэр, наши отец и мать хотели бы, чтобы ты уплатил за его жилье в Кале и передал ему 5 ш. или чуть больше на расходы, взяв с него долговое обязательство на всю выданную сумму…»1294. Особенно удивляет следующая фраза из того же письма Ричарда Сели-мл.: «Сэр, я прошу тебя не показывать ему этого письма и не говорить с ним об этом, пока все не успокоится…»1295. Оказывается, и в конце XV столетия близкие родственники столь трепетно относились к чувствам и переживаниям друг друга!

К сожалению, у нас крайне мало данных, по которым мы могли бы судить о возрасте, в котором в богатых купеческих семьях Лондона вступали в брак. Известны лишь отдельные случаи. Небезызвестный мерсер и олдермен второй половины XIV в. Джон Пайел женился в возрасте 30–35 лет, а Джон Ишем — в 28 лет. Косвенными свидетельствами, указывающими на брачный возраст, могут служить имущественные распоряжения отдельных купцов в отношении дочерей и сыновей. Согласно документу, проходившему через лондонскую мэрию 24 июля 1464 г., Элис, дочь скончавшегося торговца предметами роскоши Джеффри Болейна, могла вступить в права наследования по достижении 25 лет или в случае замужества1296. Вполне вероятно, что выйти замуж она могла и раньше, не дожидаясь 25-ти летнего возраста. Такой возраст (25 лет) встречается во второй половине XV в. довольно часто, и не только когда речь идет о дочерях олдерменов, но и при упоминании сыновей1297. Единственное исключение в отношении дочери было сделано в 1469 г.: она получила от своего отца — виноторговца право вступить в наследство «в возрасте 15 лет или в случае замужества»1298. Для сыновей определены также 24 года1299 и 27 лет1300. Известно, например, что Джордж Сели женился, судя по всему, в возрасте 25–26 лет, а его брат Ричард, видимо, когда ему было 26–27 лет.

В XVI в. в одном из завещаний встречается и такая фраза: «дочери Анне — 1500 фунтов <…> по достижении ею 21 года или в случае замужества»1301. Что касается юношей, то они, судя по некоторым завещаниям XVI в., получали свободу в распоряжении своей частью имущества позднее. Так, торговец предметами роскоши Николас Элвин 22 февраля 1504 г. завещал, чтобы душеприказчики «владели усадьбами <…> на Милк-стрит до тех пор, пока сын Фрэнсис не достигнет 26 лет. Если Фрэнсис умрет раньше, то пусть все усадьбы перейдут Николасу, сыну Ричарда Элвина, брата завещателя, когда ему исполнится 26 лет»1302.[149]

Особый интерес представляет вопрос о возможности повторных браков в семьях лондонских купцов. История с Робертом Сели показывает, что овдовевшим мужчинам ничто не препятствовало вновь жениться. А, судя по некоторым завещаниям, — даже в весьма преклонном возрасте. Об этом красноречиво говорят факты из завещаний. Торговец рыбой Джон де Мокинг де Сомерсет в завещании от 8 сентября 1347 г. оставляет «некоторые средства на проведение заупокойных служб по душе своей умершей жены»1303, а в качестве одной из наследниц называет жену здравствующую. Скорее всего, она была моложе своего супруга. Стефен Броун, бакалейщик и олдермен 1429–1460 гг., в своем завещании от 28 апреля 1462 г. просил «в течение 60 лет молиться за упокой душ жен Джулианы, Элис и Роуз»1304. И суконщик Уильям Уайт, олдермен 1482–1504 гг., распорядился «молиться за упокой души умершей жены Маргарет»1305 и оставил имущество живущей супруге Анне. То же можно сказать в отношении бакалейщика Роберта Чайчела: находясь к моменту составления завещания в 1438 г. в весьма почтенном возрасте (не менее 70 лет), он просил молиться за упокой души трех своих умерших жен1306. Упоминание в купеческих завещаниях нескольких умерших жен не должно удивлять. Смертность среди женщин даже из состоятельных семей была довольно высокой, прежде всего, из-за частых родов (до 20% от общей смертности замужних женщин). В семьях богатых горожан высокий уровень жизни, лучшие гигиенические условия, использование кормилиц и раннее вступление женщин в прокреативный период стимулировало рождаемость. Женщины рожали детей примерно каждые два года, что ослабляло организм и могло привести если не к смерти, то к инфицированию, истощению и туберкулезу1307.

Как отмечает Л.П. Репина, в повторных браках отчетливо проявляется тендерная дифференциация: вдовцы заключали такие браки гораздо чаще и с более коротким интервалом, чем вдовы. Женщинам, как правило, удавалось вступить в повторный брак лишь, если они были еще молодыми: чем старше была невеста, тем сложнее было найти для нее жениха1308, но не невозможно. Трудно представить, что супруга Ричарда Сели-ст., скончавшегося 14 января 1482 г., мать троих, уже не юных сыновей, пребывала в молодом возрасте, когда Ричард Сели-мл. написал 24 июня 1482 г. брату Джорджу в Кале: «…наша мать собирается вступить в брак или, по крайней мере, размышляет об этом…»1309.

Но зачастую женщины оставались вдовами в весьма молодом возрасте, что подтверждается многими примерами из истории лондонской жизни. Так, из 14 горожанок, судьба которых, в большей или меньшей степени, изучена и представлена в исследованиях, только одна — Джоанна Хилл — не прожила и года после смерти своего супруга, лондонского олдермена XV в.; остальные 13 женщин впервые овдовели в возрасте 26 лет1310. При этом одна из них, Элизабет де Бург, и после трех замужеств, продолжавшихся 14 лет, осталась вдовой в возрасте 38 лет; вдовство Элис Линн продолжалось 59 лет; еще четыре женщины (среди них — Маргарет Филпот и Джоан Пайел — супруги олдерменов XIV столетия) оставались вдовами около 30 лет1311.

Очевидно, что повторные браки были достаточно распространенной практикой. По оценке Б. Хэнуолт, в первой половине XIV в. только треть овдовевших горожанок Лондона повторно вступала в брак; вслед за «Черной смертью» эта пропорция увеличилась на половину; после 1380 г. — вновь сократилась и оставалась на относительно низком уровне в течение всего XV столетия1312.[150] Аналогичные данные для XVI в., но в отношении вдов лондонских олдерменов, приводит К. Бэррон: из 208 повторно вышли замуж 70, т.е. около трети1313.

Иногда горожанкам Лондона удавалось неоднократно побывать в браке. Из 14 горожанок, о которых мы упоминали выше, восемь были замужем лишь один раз, одна — дважды, три — трижды и две — четыре раза1314. Пожалуй, самая яркая иллюстрация к сказанному — Элизабет Николас, жена, а затем вдова сэра Эмброуза Николаса, торговца солью и олдермена 1566–1578 гг., мэра и шерифа Лондона. У этой «госпожи», как она сама себя называет в завещании, были дочь Анна от сэра Эмброуза и еще шесть дочерей и два сына от разных мужей1315! Видимо, состоятельные вдовы находились в наиболее благоприятном, прежде всего материальном, положении, дающем им возможность применить свою энергию и деловые качества, что не могло не привлекать предприимчивых лондонских купцов и представителей дворянских кругов.

Однако сами олдермены иногда противились подобной практике. В частности, при вступлении в повторный брак женщинам грозила утрата того имущества, которое покойный завещал им в пользование при условии отказа от нового замужества. Суконщик и лондонский олдермен 1336–1343 гг. Ричард Константин записал в своем завещании: «…жена Маргарет назначается опекуном детей, всех их товаров и движимого имущества до тех пор, пока не выйдет замуж вновь…»1316. Подобные завещания могли служить достаточно большим стимулом для отказа от повторного замужества. Видимо, надеясь сохранить для своих наследников приданое их матерей, мужья завещали последним часть своего имущества и выгодные права распоряжения им при условии, что, овдовев, жена останется жить с детьми, будет воспитывать и оберегать их. Заметим попутно, что в таком поведении мужчин просматривается и их отношение к женщине — жене и матери. Будучи уверены в морально-нравственных и деловых качествах своих супруг, они доверяют им и воспитание своих детей, и управление имуществом.

 

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: