Николай Алексеевич Соколов

Николай Алексеевич Соколов

Убийство царской семьи

 

Романовы. Тайны династии –

 

Текст предоставлен правообладателем http://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=21165549

«Убийство царской семьи / Николай Соколов»: Алгоритм; Москва; 2016

ISBN 978‑5‑906861‑09‑2

 

Аннотация

 

В 1918 году в Екатеринбурге было совершено зверское преступление.

Мать, отец и их дети – четыре девочки и маленький мальчик – были жестоко убиты. Их достреливали в упор, добивали штыками. Стены комнаты, забрызганные кровью, расчлененные тела, попытка скрыть следы преступления…

Появись такое сообщение в прессе, даже в наше криминальное время, оно заставило бы многих содрогнуться. Но без малого 100 лет назад убили не просто семью – убили царскую семью, пытаясь покончить с тысячелетней исторической Россией. О том, как шаг за шагом, день за днем шли «пламенные революционеры» к этому беспрецедентному преступлению, рассказывает книга следователя по делу об убийстве Романовых Н.А. Соколова.

Это расследование стало делом всей жизни одного из самых опытных сыщиков России. Соколов скрупулезно и дотошно изучал мельчайшие детали, которые могли бы раскрыть истинный ход событий. К сожалению, сам он погиб в эмиграции при странных обстоятельствах, а собранные им документы бесследно исчезли.

 

Николай Соколов

Убийство царской семьи

 

Предисловие

 

Нет ничего тайного, что не сделалось бы явным; и ничего не бывает потаенного, что не вышло бы наружу.

Марк. 4.22

 

Эта книга посвящена одной из трагических страниц нашей истории: расстрелу без суда и следствия последнего российского императора Николая II и его семьи на Урале летом 1918 г.

Первые публикации на эту тему появились в двадцатых годах. Это книги М. К. Дитерихса, Р. Вильтона, Н. А. Соколова, П. Жильяра и других авторов, основывающиеся на первоисточниках, полученных в ходе следствия по делу расстрела Романовых и личных наблюдениях. В нашей стране эти книги с момента их появления сразу же стали достоянием специальных хранилищ. В СССР основным документом стал небольшой сборник «Рабочая революция на Урале», составленный П. М. Быковым и опубликованный в Екатеринбурге в 1921 г., и его же, Быкова, книга, вышедшая в 1926 г. под названием «Последние дни Романовых». И на этих книгах вскоре появляется гриф «совершенно секретно». Интерес в народе к этой трагической теме никогда не угасал и усилился в последние годы в связи с преобразованиями в России. Потребность в правде и объясняет появление столь многочисленных свидетельств и документов, доступа к которым мы были лишены столько лет.

Основными документами об убийстве царской семьи в течение долгого времени являлись материалы расследования Н. А. Соколова и воспоминания генерала М. К. Дитерихса.

…Белые взяли Екатеринбург 25 июля 1918 г., через неделю после расстрела царской семьи и свиты. Решено было провести расследование. С трудом нашли следователя, некоего А. Наметкина, который и приступил к «Предварительному следствию по делу об убийстве бывшего императора Николая II». Через неделю исполнявший обязанности прокурора Екатеринбургского окружного суда Кутузов, считая, что А. Наметкин ведет расследование недостаточно энергично, отстраняет его и передает дело в руки молодого и, увы, не очень опытного следователя И. А. Сергеева. М. К. Дитерихс пишет: «Если Наметкин отличался леностью и апатичностью к своим обязанностям, то Сергеев в произведенной работе выказал полное отсутствие самого скромного таланта следователя и абсолютное непонимание следственной профессиональности». И. Сергеева отстранили от ведения дела 25 января 1919 г. Через месяц следствие об убийстве царской семьи было передано генералом М. К. Дитерихсом судебному следователю по особо важным делам Омского окружного суда Н. А. Соколову.

Николай Алексеевич Соколов родился в 1882 г. в Пензенской губернии. Окончил юридический факультет Харьковского университета. Революция застала его в должности судебного следователя по важнейшим делам в Пензе. Переодевшись крестьянином, Соколов пешком пробрался в Сибирь. Он получил назначение на должность судебного следователя по особо важным делам Омского окружного суда, и ему вскоре было поручено следствие об убийстве царской семьи. Основываясь на многочисленных свидетельствах, а также предметах, найденных на месте преступления и рядом с местом захоронения Романовых, Соколов почти точно восстановил ход развития событий. После гибели А. В. Колчака Соколов выбрался в Европу и осел в Париже. Он продолжал опрашивать всех, кто мог добавить что‑то новое к его расследованию и, в конце концов, написал книгу «Убийство царской семьи». В 1924 г. Соколова нашли мертвым около своего дома. На его могиле друзья написали:

 

«Правда Твоя – Правда Во Веки»

 

Материалы Н. А. Соколова органично дополняет книга М. К. Дитерихса, сыгравшего важную роль в расследовании убийства царской семьи. Генерал тщательно следил за ходом следствия и всячески помогал Соколову. В 1922 г., во Владивостоке он издал книгу «Убийство царской семьи и членов Дома Романовых на Урале».

Михаил Константинович Дитерихс родился в 1874 г. В 1900 г. окончил Николаевскую академию Генерального штаба. С осени 1917 г. генерал‑квартирмейстер Ставки, Верховного Главнокомандующего, а с ноября – начальник штаба Ставки. У адмирала А. В. Колчака Дитерихс командовал Сибирской армией, а затем Восточным фронтом. Умер он в Шанхае в 1937 г.

К этим работам примыкает публикация бывшего воспитателя Наследника Престола Алексея – Пьера Жильяра (мы печатаем две главы из его книги «Император Николай II и его семья»). Трагический конец русского царя и его семьи он наблюдал как бы со стороны и прибыл в Екатеринбург только после взятия его белыми. П. Жильяр посетил места, связанные с трагедией, собрал богатую информацию и многочисленные вещественные доказательства о кровавых событиях тех дней.

В книге также публикуются различные документы, относящиеся к этому чудовищному по своему зверству и цинизму убийству бывшего императора, его семьи и свиты. Связь между руководством большевистской партии в Москве, санкционировавшим убийство, и Уральским Советом, определившим время и способ убийства, была позднее описана Троцким.

«Я вернулся в Москву после падения Екатеринбурга. Зайдя к Свердлову, я спросил его мимоходом: «Да, кстати, а что с царем?» – «Все кончено, – ответил Свердлов, – он расстрелян». – «А где семья?» – «И семья вместе с ним». – «Все?» – спросил я с оттенком удивления. «Все, – ответил Свердлов. – А что?» Он хотел увидеть мою реакцию. Я ничего не ответил. «А кто принял решение?» – обратился я к нему. «Мы решили это здесь. Ильич считал, что мы не должны оставлять белым знамя, которым бы они везде размахивали, особенно в теперешних трудных условиях».

Я не стал больше задавать вопросов и счел дело закрытым, – пишет далее Троцкий. – Конечно, это решение было не только целесообразным, но и необходимым. Серьезность положения в это лето заставляла нас вести беспощадную борьбу, не останавливаясь ни перед чем. Казнь царя и его семьи была необходима не только для того, чтобы запугать, ужаснуть и лишить всяких надежд врага, но и для того, чтобы сомкнуть наши ряды и показать, что дороги назад нет, что впереди или окончательная победа, или полное поражение… Ленин чувствовал это очень хорошо».

 

От автора

 

Мне выпало на долю производить расследование об убийстве Государя Императора Николая II и его семьи.

В пределах права я старался сделать все возможное, чтобы найти истину и соблюсти ее для будущих поколений.

Я не думал, что мне самому придется говорить о ней, надеясь, что ее установит своим авторитетным приговором русская национальная власть. Но суровая действительность не сулит для этого благоприятных условий в близком будущем, а неумолимое время кладет на все свою печать забвения.

Я отнюдь не претендую, что мне известны все факты и через них вся истина. Но до сего времени она мне известна более, чем кому‑либо.

Скорбные страницы о страданиях Царя говорят о страданиях России. И, решившись нарушить обет моего профессионального молчания, я принял на себя всю тяжесть ответственности в сознании, что служение закону есть служение благу народа.

Знаю, что в этом исследовании на многие вопросы не найдет ответов пытливый ум человеческий: оно по необходимости ограничено, ибо основной его предмет – убийство.

Но потерпевший от преступления – носитель власти верховной, правивший многие годы одним из могущественнейших народов.

Как и всякий факт, оно свершилось в пространстве и времени и, в частности, в условиях величайшей борьбы народа за свою судьбу.

Оба эти фактора: личность потерпевшего и реальная действительность, в условиях которой свершилось преступление, – придают ему особый характер: явления исторического.

«Одним из отличительных признаков великого народа служит его способность подниматься на ноги после падения. Как бы ни было тяжко его унижение, но пробьет час, он соберет свои растерянные нравственные силы и воплотит их в одном великом человеке или в нескольких великих людях, которые и выведут его на покинутую им временно прямую историческую дорогу»1.

Никакой исторический процесс немыслим вне представлений прошлого. В этом нашем прошлом – тяжкое злодеяние: убийство Царя и его семьи. Правдивым рассказом я полагал бы послужить моему родному народу.

Поэтому и, помня слова великого русского историка, я старался, как ни соблазнительно ярки порой были мои личные воспоминания пережитого, излагать факты, основываясь исключительно на данных строгого юридического расследования.

Надо сначала знать, как оно было построено.

 

Организация расследования

 

25 июля 1918 года2 г. Екатеринбург, где содержалась в заключении царская семья, был взят от большевиков войсками Сибирской армии и чехами.

30 июля того же года началось судебное расследование. Оно возникло у судебного следователя по важнейшим делам Екатеринбургского окружного суда Наметкина3 в обычном законном порядке: в силу предложения, данного прокурором суда 30 июля за № 131.

7 августа 1918 года Екатеринбургский окружной суд в общем собрании своих отделений поставил освободить Наметкина от дальнейшей работы по делу и возложить ее на члена суда Сергеева.

Такая передача была вызвана, с одной стороны, поведением самого Наметкина, с другой – обстановкой того времени.

Пред лицом фактов, указывавших на убийство, если не всей царской семьи, то по крайней мере самого Императора, военная власть, единственно обеспечивавшая порядок в первые дни взятия Екатеринбурга, предъявила Наметкину, как следователю по важнейшим делам, решительное требование начать немедленно расследование.

Опираясь на букву закона, Наметкин заявил военной власти, что он не имеет права начинать следствия и не начнет его, пока не получит предложения от прокурора суда, каковой в первые дни освобождения Екатеринбурга отсутствовал.

Поведение Наметкина вызвало большое негодование по его адресу и в военной среде, и в обществе. В чистоту его беспредельного уважения к закону не верили. Одни обвиняли его в трусости перед большевиками, продолжавшими грозить Екатеринбургу, другие шли в своих подозрениях дальше.

Естественным выходом из создавшегося положения была бы передача дела судебному следователю по особо важным делам, в участок которого входил Екатеринбург, но Казань, где проживал этот следователь, была отрезана от Екатеринбурга большевиками.

По предложению прокурора суд передал дело члену суда Сергееву, что в некоторых случаях разрешалось специальным законом.

В первые месяцы, когда Сергеев вел свою работу, вся свободная от большевиков территория России от Волги до океана представляла собой конгломерат правительств, еще не объединившихся в одно целое. Такое объединение произошло 23 сентября 1918 года в Уфе, где для всей этой территории возникло одно правительство в лице директории из пяти лиц.

18 ноября 1918 года верховная власть сосредоточилась в руках Верховного правителя адмирала Колчака.

17 января 1919 года за № 36 адмирал дал повеление генералу Дитерихсу, бывшему главнокомандующему фронтом, представить ему все найденные вещи царской семьи и все материалы следствия.

Постановлением от 25 января 1919 года член суда Сергеев, в силу повеления Верховного правителя как специального закона, выдал Дитерихсу подлинное следственное производство и все вещественные доказательства.

Передача была совершена в строго юридическом порядке в присутствии прокурора суда В. Ф. Иорданского.

В первых числах февраля месяца генерал Дитерихс доставил все материалы в г. Омск в распоряжение Верховного правителя.

Высшей власти представлялось опасным оставлять дело в общей категории местных «екатеринбургских» дел, хотя бы уже по одним стратегическим соображениям. Казалось необходимым принятие особых мер для охраны исторических документов.

Кроме того, дальнейшее нахождение дела у члена суда не оправдывалось уже задачами работы, выяснилась необходимость допросов весьма многих лиц, рассеянных по всей территории Сибири и дальше, а член суда прикован к своему суду.

Наконец, самая передача дела Сергееву, являвшаяся компромиссом, противоречила основному закону, возлагавшему производство предварительных следствий на особый технический аппарат судебных следователей.

5 февраля меня вызвал к себе адмирал. Я был приглашен им как следователь по особо важным делам при Омском окружном суде. Он приказал мне ознакомиться с материалами следствия и представить ему мои соображения о дальнейшем порядке расследования.

6 февраля я защищал перед адмиралом следующий порядок:

1. Расследование должно быть построено на началах закона, как это делалось и до сего момента: устава уголовного судопроизводства.

2. К нему должны быть привлечены в достаточном количестве судебные следователи, ибо оно недоступно физическим силам одного лица.

3. Во главе расследования должна стоять не коллегиальная, а единоличная авторитетная власть. Она представлялась мне в лице сенатора с опытом в следственной технике.

Но суровая действительность была жестока к нам. В далекую Сибирь не пришли такие сенаторы. Отсутствовали и рядовые техники, так как Сибирь почти не знала института судебных следователей. Иные боялись связать свою судьбу с опасным делом.

При вторичном свидании в тот же день 6 февраля адмирал сказал мне, что он решил сохранить обычный порядок расследования и возложить его на меня.

7 февраля я получил предложение министра юстиции о производстве предварительного следствия и в тот же день принял от генерала Дитерихса все акты следствия и вещественные доказательства.

3 марта, перед моим отъездом к фронту, адмирал нашел необходимым оградить свободу моих действий особым актом. Он принял лично на себя моральную заботу о деле и указал в этом акте, что следствие, порученное мне в законном порядке, имеет источником его волю. Эту заботу он проявлял до самого конца.

После его гибели я прибыл в Европу, где моя работа заключалась в допросах некоторых свидетелей.

Я указал в главных чертах основание, на котором было построено судебное расследование, имея в виду укоренившееся в обществе ошибочное представление об этой стороне дела и, в частности, о роли в нем генерала Дитерихса.

К моему прискорбию, он и сам не удержался на высоте исторического беспристрастия и в своем труде объявил себя высшим «руководителем» следствия.

Это неправда. Генерал Дитерихс, пользовавшийся в военной среде уважением и авторитетом, оберегал работу судебного следователя более, чем кто‑либо. Ему более, чем кому‑либо, обязана истина. Но ее искала не военная, а судебная власть, имевшая своим источником волю Верховного правителя. И, конечно, генерал Дитерихс работой судебного следователя никогда не руководил и не мог руководить, хотя бы по той простой причине, что дело следователя, как его столь правильно определил великий Достоевский, есть свободное творчество.

Я излагаю результаты преемственного судебного расследования. В основе его лежит закон, совесть судьи и требования науки права.

 

Глава I

Глава II

Глава III 11

Глава IV

Глава V 17

Тобольский дом

 

Тобольский дом, где жила заключенная царская семья, находился на улице, получившей после переворота название «улица свободы». Ранее в нем жил губернатор.

Это каменный дом в два этажа, с коридорной системой.

Первая комната нижнего этажа справа, если идти по коридору от передней, занималась дежурным офицером. В соседней с ней – помещалась комнатная девушка Демидова. Рядом с ее комнатой – комната Жильяра, а далее столовая.

Против комнаты дежурного офицера находилась комната камердинера Чемодурова. Рядом с ней – буфетная, а далее шли две комнаты, где жили камер‑юнгфера Тутельберг, няня детей Теглева и ее помощница Эрсберг.

Над комнатой Чемодурова шла лестница в верхний этаж. Она выходила в угловую комнату‑кабинет Государя. Рядом с ним был зал. Одна из его дверей выходила в коридор, также деливший дом на две половины. Первая комната направо, если идти от зала, служила гостиной. Рядом с ней – спальня Государя и Государыни, а далее – комната Княжон.

С левой стороны коридора, ближе к передней, была шкафная комната. Соседняя с ней – спальня Наследника, а далее – уборная и ванная.

Дом был теплый, светлый.

 

Жизнь семьи в Тобольске

 

Первое время, приблизительно месяца 11/2, было едва ли не лучшим в заключении семьи.

Власть была в руках полковника Кобылинского. Местным властям он не подчинялся. Посланцев же центра не существовало.

Жизнь сразу вошла в спокойное, ровное русло.

В 8 часов 45 минут подавался утренний чай. Государь пил его в своем кабинете всегда с Ольгой Николаевной; остальные дети – в столовой.

После чая до 11 часов Государь занимался у себя: читал или писал свои дневники. Затем он шел на воздух и занимался физическим трудом. Обыкновенно он пилил дрова.

Дети, кроме Ольги Николаевны, до завтрака, с часовым перерывом, занимались уроками.

В час был завтрак.

Затем Государь и Княжны шли на воздух. К ним приходил несколько позднее и Наследник, обычно отдыхавший после завтрака по требованию врачей.

Все они обыкновенно пилили дрова. Их общими трудами была выстроена площадка над оранжереей и лестница. Здесь на площадке, обращенной к солнцу, они любили сидеть.

От 4 до 5 часов Государь преподавал Наследнику историю.

В 5 часов подавался чай.

После чая Государь проводил обычно время у себя в кабинете. Дети до 8 часов занимались уроками.

В 8 часов подавался обед.

После обеда семья собиралась вместе. К ней приходили Боткин, Татищев, Долгоруков и другие. Беседовали, играли. Иногда Государь читал вслух.

В 11 часов подавался чай. Затем все расходились. Наследник ложился спать вскоре после обеда.

Государыня обычно не покидала своей комнаты до завтрака. В эти часы она или преподавала у себя некоторые предметы детям, или занималась чтением, рукоделиями, живописью. Чаще всего она и обедала у себя вместе с Алексеем Николаевичем: она все время жаловалась на сердце и избегала ходить в столовую, находившуюся в нижнем этаже. Иногда, оставаясь одна в доме, она играла на пианино и пела.

Вместе с семьей обедали Гендрикова, Шнейдер, Татищев, Долгоруков, Боткин, Жильяр и Гиббс. По праздникам приглашался доктор Деревенько и его сын гимназист Коля.

Обед готовил старый царский повар Харитонов. Стол был удовлетворительный. За завтраком подавались супы, мясо, рыба, сладкое, кофе. Обед состоял из таких же блюд и фруктов, какие можно было достать в Тобольске.

В сравнении с царскосельской жизнь в Тобольске имела одно преимущество: семья имела возможность здесь посещать церковь. Всенощные богослужения и в Тобольске совершались на дому. Литургии же (ранние) совершались для нее в церкви Благовещения.

Население участливо относилось к заключенным. Когда народ, проходя мимо дома, видел кого‑либо в окнах, он снимал шапки. Многие крестили узников.

Разные лица присылали провизию. Большое участие в жизни семьи принимал Ивановский женский монастырь.

В Тобольске было спокойнее, чем в Царском. Но это было… сибирское спокойствие. Все здесь было однообразно. Семья жила в темном мире одних и тех же событий, одних и тех же интересов. Здесь было скучно. Дом, огороженный двор да небольшой сад – вот вся территория, доступная семье. Всегда одни и те же люди. Даже в церкви узники не могли иметь ни с кем общение, так как народ не допускался, когда там молилась семья.

Физический труд, качели и ледяная гора – это все развлечения, доступные для них.

Чтобы скрасить жизнь, дети усиленно занимались уроками. Им преподавали: Государь – историю Алексею Николаевичу, Государыня – богословие всем детям и немецкий язык Татьяне Николаевне. Математику и русский язык преподавала Битнер. Гендрикова занималась по истории с Татьяной Николаевной. Жильяр и Гиббс преподавали французский и английский языки.

Иногда ставились домашние пьесы на английском и французском языках. В них принимали участие дети.

Грусть была у детей, когда они в свободные часы сумерек сидели у окна и на «улице свободы» видели свободных людей.

То же чувство звучит в некоторых записках Государыни к Гендриковой, когда она именует в них себя «узницей».

Наследник отмечает в дневнике 22 ноября 1917 года: «Весь день прошел как вчера и так же скучно».

Среди документов царской семьи имеется записка, писанная рукою Шнейдер18. Там записаны отрывочные мысли: «…Расхищают казну и иноплеменники господствуют… Насильственное пострижение – тяжелая смерть… А на окнах не легкие узоры, а целые льдины».

Чьи скорбные думы оставила после себя Шнейдер?

 

Комиссар Временного правительства Панкратов

и его помощник Никольский

 

В сентябре месяце в Тобольск прибыл комиссар Панкратов и его помощник Никольский. Это были посланцы центра.

Полковник Кобылинский показал: «Панкратов привез с собой бумагу за подписью Керенского, в коей говорилось, что я поступаю в полное подчинение Панкратова и должен исполнять то, что он мне будет приказывать».

В показании Керенского значится: «Главным лицом, представлявшим в Тобольске власть Временного правительства, был Панкратов, назначенный мною. Затем, по его ходатайству и по его рекомендации, ему был назначен помощником Никольский, мне неизвестный».

Василий Семенович Панкратов имел в своем прошлом весьма солидный багаж, чтобы оказаться достойным караулить заключенного Царя. Полковник Кобылинский показал: «Этот Панкратов, как он сам рассказывал, будучи 18 лет, убил в Киеве, защищая какую‑то женщину, какого‑то жандарма, был за это судим и заключен в Шлиссельбургскую крепость, где в одиночном заключении пробыл 15 лет; после этого он был сослан в Якутскую область, где пробыл 27 лет».

Помощник его Александр Владимирович Никольский был также в ссылке в Якутской области за свою принадлежность к партии эсеров, где и сошелся с Панкратовым.

Свидетели характеризуют этих людей и их отношение к царской семье в таких красках:

Кобылинский: «Панкратов был человек умный, развитой, замечательно мягкий. Никольский – грубый, бывший семинарист, лишенный воспитания человек, упрямый как бык: направь его по одному направлению, он и будет ломить, невзирая ни на что».

Теглева: «Про Панкратова я должна по совести сказать, что он был человек по душе хороший. Он был социалист и был в ссылке где‑то в Сибири. Он был человек добрый и сердечный. К семье, в особенности к Княжнам, и особенно к Марии Николаевне, он относился хорошо. Марию Николаевну он любил больше всех. Государь при встречах разговаривал с ним. Никольский же был груб и непорядочен. Он был противоположностью Панкратову. Панкратов проявлял заботу о семье, как мог. Никольский держал себя совсем по‑другому, и, не будь около нас Кобылинского, он бы, пользуясь слабохарактерностью Панкратова, наделал нам много плохого».

Эрсберг: «Панкратов был хороший, честный, добрый человек. Он хорошо в душе относился к ним и, как заметно было, жалел их. Особенно он любил Марию Николаевну.

Однажды она зашибла себе глаз: упала. Он, услыхав об этом, сейчас же прибежал и заметно беспокоился из‑за этого. Так же он относился к болезням Алексея Николаевича. Он и к Государю относился внимательно. Иногда он приходил к нам и любил рассказывать Княжнам и Алексею Николаевичу о своей ссылке в Сибири. Они любили его слушать. Никольский был страшно грубый и недалекий. Он худо относился не только к ним, но и к нам».

Ввиду однообразия не привожу показаний других свидетелей.

Однако дело было не в личных свойствах Панкратова и Никольского. Они были представителями власти. Чем они были для семьи в этом отношении?

Свидетели показали:

Жильяр: «Они (Панкратов и Никольский) были главными распорядителями нашей жизни, и им был подчинен полковник Кобылинский… Они принесли нам вред бессознательно: своим обращением с нашими стрелками они их разложили».

Кобылинский: «Панкратов сам лично не был способен причинить сознательно зло кому‑либо из царской семьи, но тем не менее выходило, что эти люди ей его причиняли. Это они делали как партийные люди. Совершенно не зная жизни, они, самые подлинные эсеры, хотели, чтобы все были эсерами, и начали приводить в свою веру солдат. Они завели школу, где учили солдат грамоте, преподавая им разные хорошие предметы, но после каждого урока понемногу они освещали солдатам политические вопросы. Это была проповедь эсеровской программы. Солдаты слушали и переваривали по‑своему. Эта проповедь эсеровской программы делала солдат, благодаря их темноте, большевиками».

То же самое говорят все другие свидетели.

Сердце Царя скорбело, когда он наблюдал, что новая власть стала проделывать над русскими солдатами. Здесь лежал источник той иронии, с которой Государь относился к Панкратову, дав ему прозвище «маленький человек»: Панкратов был невысокого роста.

Кроме пропаганды были и другие причины, разлагавшие солдат. Когда отряд уходил из Царского в Тобольск, Керенский обещал солдатам всякие льготы: улучшенное вещевое довольствие по петроградским ставкам, суточные деньги. Условия эти не соблюдались, суточные деньги совсем не выдавались. Это сильно злобило солдат и способствовало развитию среди них большевистских настроений.

Пребывание в Тобольске Панкратова и Никольского продолжалось довольно долго: они пережили власть Временного правительства, оставаясь комиссарами и после большевистского переворота. Их выгнали сами солдаты, обольшевичившиеся в громадной массе. Это произошло 9 февраля 1918 года.

 

Тобольский отряд. Солдаты и офицеры.

Полковник Кобылинский

 

Комиссар Макаров, доставивший царскую семью в Тобольск, прислал ей из Царского вино «сен‑рафаэль». Им пользовались как лекарством.

Когда Никольский увидел ящики с вином, он собственноручно вскрыл их и перебил топором все бутылки. Эрсберг показала: «Его даже солдаты ругали за это идиотом».

Детям скучно было в доме. Хотелось на воздух. Невесело было и во дворе, закрытом высоким забором. Тянуло посмотреть на улицу, на свободных людей. Никольский заметил это и решил пресечь такое нарушение правил. «Взрослый человек, – показывает Теглева, – Никольский имел глупость и терпение долго из окна своей комнаты наблюдать за Алексеем Николаевичем и, увидев, что он выглянул через забор, поднял целую историю». «Он, – показывает Кобылинский, – прибежал на место, разнес солдата и в резкой форме сделал замечание Алексею Николаевичу. Мальчик обиделся на это и жаловался мне, что Никольский «кричал» на него. Я тогда же потребовал от Панкратова, чтобы он унял усердие не по разуму Никольского… Когда они (Панкратов и Никольский) приехали и ознакомились с нашими порядками, Никольский сразу же заявил мне: «Как это у вас так свободно уходят, приходят? Так нельзя. Так могут и чужого человека впустить. Надо их всех снять». Я стал его отговаривать от этого, так как часовые и без того прекрасно всех знают. Никольский ответил мне: «А нас, бывало, заставляли сниматься и в профиль и в лицо! Так надо же и их (прислугу и свиту) снять».

Не разум носителя власти руководил Никольским, а чувство тупой злобы и бессмысленной мести. Он хотел мстить и в злобе не разбирал, что мстит не Царю даже, а свите и прислуге.

Наглядное поведение Никольского развращало солдат: они тоже мстили. Первое, на что устремилось их внимание, были качели для детей. Они стали покрывать доску качелей отвратительными по цинизму надписями.

Как в Царском под влиянием Домодзянца, так здесь под влиянием Никольского солдаты перестали отвечать на приветствия Государя. Однажды он поздоровался с солдатом: «Здорово, стрелок» – и получил в ответ: «Я не стрелок. Я – товарищ».

Кобылинский показывает: «Государь надел черкеску, на которой у него был кинжал. Увидели это солдаты и подняли целую историю: «Их надо обыскать. У них есть оружие». Кое‑как удалось мне уговорить эту потерявшую всякий стыд ватагу, что не надо производить обыск. Пошел я сам просить Государя отдать мне кинжал, объяснив ему о происшедшем. Государь передал кинжал».

Провожая старых солдат, выражавших чувства преданности семье, Государь и Государыня поднялись на ледяную гору во дворе, чтобы через забор видеть их отъезд. Оставшиеся солдаты ночью срыли гору.

Во время литургии в первый день Рождества диакон Евдокимов, по приказанию священника Васильева, провозгласил за молебном многолетие Императору по старой формуле. Это вызвало бурю в солдатской среде. Солдаты вынесли постановление убить священника, и епископ Гермоген был вынужден удалить его временно в монастырь. В конце концов злоба их пала на семью. Они постановили запретить царской семье посещать церковь: пусть молятся дома в присутствии и под наблюдением солдат. С трудом Кобылинскому удалось вырвать решение, чтобы семья посещала церковь в двунадесятые праздники.

В дневнике графини Гендриковой значится: 27 января: «В церкви не были; солдаты постановили пускать в церковь только по двунадесятым праздникам»; 15 февраля: «Солдатский комитет не позволил им и сегодня пойти в церковь»; 17 февраля: «Вчера и сегодня службы дома».

Присутствовал за домашним богослужением в роли контролера солдат Дорофеев. Священник упомянул в молитве Святую Царицу Александру. По невежеству Дорофеев не понял смысла молитвы и поднял большой скандал. Едва его умиротворил полковник Кобылинский.

Без всякого видимого повода солдаты выселили свиту и прислугу, живших в отдельном доме купца Корнилова, и поселили всех с царской семьей, стеснив ее удобства.

Долго обсуждали они вопрос о снятии погон офицерами. Вынесли решение и потребовали через Кобылинского, чтобы снял погоны и Государь. Понимая, как оскорбительно будет для него это требование, Кобылинский долго боролся с солдатами, грозя им и английским королем и германским императором. Солдаты стояли на своем и грозили Государю насилием. Кобылинский вынужден был обратиться к нему через Татищева. Государь подчинился насилию и снял погоны.

Рядом с этими прискорбными фактами данные следствия устанавливают, однако, и иные.

В Царском едва намечалось деление офицерского и солдатского настроения к Царю и его семье. В Тобольске оно выразилось резко.

Я не могу назвать ни одного имени из офицерской среды, с которым бы связывалось что‑нибудь худое для семьи.

Наряду с солдатами, отравлявшими жизнь в Тобольске, были солдаты, питавшие совсем иные чувства к Царю и его семье.

Свидетели показывают:

Теглева: «Все они (солдаты) разделялись на две партии. Одна партия относилась к семье хорошо, другая худо. С этими Кобылинскому приходилось туго. Когда дежурили хорошие солдаты, Государь ходил к ним в их караульное помещение, где помещались дежурные солдаты, разговаривал с ними и играл в шашки. Ходил туда к ним и Алексей Николаевич, и княжны тоже ходили с Государем».

Эрсберг: «Многие солдаты из нашего караула относились к ним хорошо. Такие жалели и на словах, и на деле семью. Помню, особенно хорошо к ним относился солдат 1‑го полка стрелок… Он весьма старался, от души старался устроить в доме как лучше для них, когда мы приводили его в порядок».

Этот стрелок, когда ему истек срок службы, не желал уходить от семьи. Он хотел остаться в составе охраны, считая «своим долгом» остаться служить Царю. Ему не позволили этого сделать другие солдаты.

Стараясь не показывать воочию своих чувств, некоторые солдаты тайком пробирались в кабинет Царя и там давали простор им. Кобылинский показывает: «Когда солдаты, хорошие, настоящие солдаты уходили из Тобольска, они тихонько ходили к нему (к Государю) наверх (в его кабинет) и прощались, целовались с ним».

Много злостного мне приходилось слышать о полковнике Кобылинском: ставленник Керенского, тюремщик, погубивший царскую семью. Скажу о нем, как его роль устанавливается следствием.

Евгений Степанович Кобылинский – офицер лейб‑гвардии Петроградского полка. Участник европейской войны, он был ранен в боях под Лодзью. Раненый, он вернулся на фронт и в боях под Гутой Старой был сильно контужен. Снова он вернулся на фронт, но контузия повлекла за собой острый нефрит, и он потерял боеспособность.

В его исключительно трудном положении он до конца проявил исключительную преданность Царю.

Свидетели показывают:

Теглева: «Кобылинскому приходилось туго. Он однажды потерял надежду справиться с ними (с солдатами) и заявил Государю об этом. Государь просил его остаться, и он остался. Я должна сказать про него, что он явно был на стороне Августейшей Семьи, делал для нее все, что мог хорошее, и всячески боролся с хулиганскими проявлениями солдатского настроения».

Эрсберг: «В высшей степени хорошо, душевно относился к ним Кобылинский. Он их любил, и они все хорошо относились к нему. Он был весьма предупредителен к ним и заботился о них. Но ему было очень тяжело ладить с распущенными солдатами и приходилось быть весьма осмотрительным. Он, однако, проявлял большой такт. Не будь около них Кобылинского, я уверена, много худого они могли бы пережить при ином человеке».

 

Денежный вопрос

 

Для трагической судьбы царской семьи большое значение имел денежный вопрос.

Князь Львов показал: «Разрешался (правительством) также вопрос о средствах, принадлежавших царской семье. Семья, конечно, должна была жить на свои личные средства. Правительство должно было нести лишь те расходы, которые вызывались его собственными мероприятиями по адресу семьи».

Логическая несообразность такой точки зрения очевидна.

Императору, как бывшему главе России, приличествовал известный образ жизни. Создать и поддерживать уклад этой жизни было обязанностью Временного Правительства, так как оно лишило Царя свободы.

Предложение покинуть царскую семью создало тяжелое состояние для всех тех, кто был действительно предан им и кто в своей совести считал унизительным для человеческого достоинства бросить царскую семью в тяжелую для нее минуту.

Мог ли Царь содержать всех этих лиц?

Князь Львов показал: «Их личные средства были выяснены. Они оказались небольшими. В одном из заграничных банков, считая все средства семьи, оказалось 14 миллионов рублей. Больше ничего у них не было».

Керенский показал: «Их личные средства по сравнению с тем, как говорили, оказались невелики. У них оказалось всего в Англии и в Германии не свыше 14 миллионов рублей».

Фактически и эти деньги были недоступны для Царской семьи. Она жила на средства правительства.

В Царском недостатка в денежных средствах не было. В Тобольске же положение стало хуже: Временное правительство как бы забыло о семье и не посылало пополнений ни на содержание семьи, ни на содержание отряда. Кобылинский показывает: «Деньги уходили, а пополнений мы не получали. Пришлось жить в кредит. Я писал по этому поводу генерал‑лейтенанту Аничкову, заведовавшему хозяйством гофмаршальской части, но результатов никаких не было. Наконец, повар Харитонов стал мне говорить, что больше «не верят», что скоро и отпускать в кредит больше не будут».

В конце концов Кобылинский был вынужден пойти по городу и просить денег на содержание Царя и его семьи. Он достал их под вексель за своей личной подписью, Татищева и Долгорукова. «Я просил, – показывает Кобылинский, – Татищева и Долгорукова молчать о займе и не говорить об этом ни Государю, ни кому‑либо из Августейшей Семьи».

Когда Керенский отправлял семью в Тобольск, он говорил Кобылинскому: «Не забывайте, что это бывший Император. Его семья ни в чем не должна нуждаться».

Почему слово его разошлось с делом?

Он показал при допросе: «Конечно, Временное правительство принимало на себя содержание самой царской семьи и всех, кто разделял с ней заключение. О том, что они терпели в Тобольске нужду в деньгах, мне никто не докладывал».

В показании Кобылинского значится: «…Все эти истории были мне тяжелы. Это была не жизнь, а сущий ад. Нервы были натянуты до последней крайности. Тяжело ведь было искать и выпрашивать деньги на содержание царской семьи. И вот, когда солдаты вынесли постановление о снятии нами, офицерами, погон, я не выдержал. Я понял, что больше нет у меня власти, и почувствовал полное свое бессилие. Я пошел в дом и попросил Теглеву доложить Государю, что мне нужно его видеть. Государь принял меня в ее комнате. Я сказал ему: «Ваше Величество, власть выскальзывает из моих рук. С нас сняли погоны. Я не могу больше Вам быть полезным. Если Вы мне разрешите, я хочу уйти. Нервы у меня совершенно растрепались. Я больше не могу». Государь обнял меня одной рукой. На глаза у него навернулись слезы. Он сказал мне: «Евгений Степанович, от себя, жены и детей я Вас прошу остаться. Вы видите, что мы все терпим. Надо и Вам потерпеть». Потом он обнял меня, и мы поцеловались. Я остался и решил терпеть».

 

Первые меры большевиков по адресу семьи

 

Большевики еще более ухудшили денежный вопрос. Это было самой первой их мерой.

23 февраля 1918 года полковник Кобылинский получил от комиссара по Министерству двора Карелина телеграмму. В ней говорилось, что «у народа нет средств содержать царскую семью». Она должна жить на свои средства. Советская же власть дает ей квартиру, отопление, освещение и солдатский паек.

В то же время запрещалось тратить из своих средств больше 600 рублей в месяц на человека.

Это все ухудшало жизнь. Со стола исчезли кофе, сливки, масло. Стол вообще стал хуже, скуднее. Испытывали нужду в сахаре. Были уволены 10 служащих.

12 апреля от ЦИКа пришло письменное распоряжение об аресте Татищева, Долгорукова, Гендриковой и Шнейдер.

Но солдаты пошли дальше. Они самовольно арестовали всех лиц, бывших при семье, не исключая и прислуги. В это время они и поселили их в губернаторском доме. Только один англичанин Гиббс упорно боролся за свою свободу и настоял на своем.

 

Глава VI

Глава VII

Глава VIII

Глава IX

Глава Х

Глава XI

Перевоз детей из Тобольска

 

Задержание Государя в Екатеринбурге, вероятно, не встретило в конце концов возражений немцев. Екатеринбург лежит на железной дороге. Он был более безопасен для них, чем глухой Тобольск, отрезанный от железнодорожных путей и дальностью расстояния, и реками.

Но здесь оставался еще Наследник Цесаревич. Нужно было спешить с увозом его.

С отъездом Яковлева власть над детьми перешла в руки его сподвижника матроса Павла Хохрякова, имевшего полномочия от ЦИКа и уральского областного совдепа.

Хохряков копировал Яковлева.

Все его внимание было сосредоточено на Наследнике. Он спешил увезти его и тщательно следил, действительно ли он болен.

Гиббс показывает: «Он приходил и смотрел Алексея Николаевича. Он, должно быть, не верил его болезни, потому что, посмотрев его, он ушел, но тут же вернулся, думая, должно быть, что он после его ухода встанет».

Гендрикова отмечает в своем дневнике 16 мая: «Хохряков приходит по нескольку раз в день, видимо, очень торопится с отъездом».

Кончилось тем, что Наследник был увезен из Тобольска полубольным. С чьими интересами считался Хохряков?

17 мая отряд полковника Кобылинского был распущен и заменен красногвардейцами.

Вот его состав59:

 

 

Во главе этого отряда, состоявшего почти сплошь из латышей, был человек, носивший фамилию Родионова.

При встрече с ним кому‑то из свиты припомнилось: пограничная с Германией станции Вержболово, проверка паспортов, жандарм, похожий на Родионова.

Завеса над ним немного приподнялась, когда он увиделся с Татищевым.

Камердинер Волков показывает: «Родионов, увидев Татищева, сказал ему: «Я вас знаю». Татищев его спросил, откуда он его знает, где он его видел. Родионов не ответил ему. Тогда Татищев спросил его: «Где же вы могли меня видеть? Ведь я же жил в Берлине». Тогда Родионов ему ответил: «И я был в Берлине». Татищев попытался подробнее узнать, где же именно в Берлине видел его Родионов, но он уклонился от ответа, и разговор остался у них неоконченным».

Так же говорят и другие свидетели: Кобылинский, Жильяр, Гиббс, Теглева, Эрсберг.

Генерал М. К. Дитерихс занимал должность генерал‑квартирмейстера в ставке, когда был убит генерал Духонин. Он говорит в своей книге, что этот Родионов был в числе убийц Духонина60.

Как Родионов относился к детям Царя и к тем, кто самоотверженно служил им до самого конца?

Свидетели показывают:

Кобылинский: «Я бы сказал, что в нем чувствовался «жандарм», но не хороший, дисциплинированный солдат‑жандарм, а кровожадный, жестокий человек с некоторыми приемами и манерами жандармского сыщика… Родионов, как только появился у нас, пришел в дом и устроил всем форменную перекличку. Это поразило меня и всех других. Хам, грубый зверь сразу же показал себя… Была в это время всего‑навсего одна, кажется, служба в доме. Латыши обыскивали священника; обыскивали грубо, ощупывая монашенок, перерыли все на престоле. Во время богослужения Родионов поставил латыша около престола следить за священником. Это так всех угнетало, на всех так подействовало, что Ольга Николаевна плакала и говорила, что, если бы она знала, что так будет, она и не стала бы просить о богослужении. Когда меня не впустили больше в дом, я и сам не выдержал и заболел: слег в постель».

Мундель: «Сам Родионов производил впечатление наглого, в высшей степени нахального человека, с язвительной улыбочкой. Это не тип прапорщика, а скорее всего жандармского офицера. Вот что я могу удостоверить: у него была шинель офицерского сукна, как носили и жандармы».

Теглева: «Про Хохрякова я не могу сказать ничего плохого. Он не играл значительной роли. Заметно было, что главным лицом был не он, а именно Родионов. Это был гад, злобный гад, которому, видимо, доставляло удовольствие мучить нас. Он это делал с удовольствием… Он явился к нам и всех нас пересчитал, как вещи. Он держал себя грубо и нагло с детьми. Он запретил на ночь запирать комнаты даже Княжон, объясняя, что он имеет право во всякое время входить к ним. Волков что‑то сказал ему по этому поводу: девушки, неловко. Он сейчас же помчался и в грубой форме повторил свой приказ Ольге Николаевне. Он тщательно обыскивал монахинь, когда они приходили к нам петь при богослужении, и поставил своего красноармейца у престола следить за священником. Когда мы укладывались и я, убрав кровать, собиралась спать на стуле, он мне сказал: «Это полезно. Вам надо привыкать. Там совсем другой режим, чем здесь».

20 мая в 11 часов дня детей поместили на тот же пароход «Русь», на котором они приехали в Тобольск. В 3 часа дня они уехали в Тюмень.

С ними отправились: 1) Илья Леонидович Татищев, 2) Петр Андреевич Жильяр, 3) Сидней Иванович Гиббс, 4) графиня Анастасия Васильевна Гендрикова, 5) баронесса Софья Карловна Буксгевден, 6) Екатерина Адольфовна Шнейдер, 7) Александра Александровна Теглева, 8) Елизавета Николаевна Эрсберг, 9) Мария Густавовна Тутельберг, 10) камердинер Алексей Андреевич Волков, 11) дядька Наследника Клементий Григорьевич Нагорный, 12) повар Иван Михайлович Харитонов, 13) повар Кокичев, 14) поварской ученик Леонид Седнев, 15) официант Франц Журавский, 16) писец Александр Кирпичников, 17) парикмахер Алексей Дмитриев, 18) лакей Сергей Иванов, 19) лакей Тютин, 20) лакей Алексей Егорович Трупп, 21) кухонный служитель Франц Пюрковский, 22) кухонный служитель Терехов, 23) служитель Смирнов, 24) прислуга Гендриковой Паулина Межанц, 25 и 26) прислуга Шнейдер – Екатерина Живая и Мария.

Как ехали дети?

Свидетели показывают:

Жильяр: «Родионов держал себя очень нехорошо. Он запер каюту, в которой находились Алексей Николаевич с Нагорным, снаружи. Все остальные каюты, в том числе и Великих княжон, были не заперты на ключ изнутри».

Теглева: «Родионов запретил Княжнам запирать на ночь их каюты, а Алексея Николаевича с Нагорным он запер снаружи замком. Нагорный устроил ему скандал и ругался: «Какое нахальство! Больной мальчик! Нельзя в уборную выйти!» Нагорный вообще держал себя смело с Родионовым, и свою будущую судьбу он предсказал себе сам».

22 мая утром дети приехали в Тюмень. Несколько часов ушло в ожидании поезда. Затем они уехали в Екатеринбург.

Дети ехали в классном вагоне. С ними помещались Татищев, Гендрикова, Буксгевден, Шнейдер, Эрсберг и Нагорный. Все остальные ехали в товарном вагоне.

23 мая в 2 часа утра дети приехали в Екатеринбург. Всю ночь вагоны катались по путям. В 9 часов их продвинули между вокзалами Екатеринбург I и Екатеринбург II. Были поданы извозчики. На них детей увезли в ипатьевский дом.

Отмечу, что председатель тобольского совдепа Павел Хохряков, доставив детей в Екатеринбург, больше не возвращался в Тобольск. Видимо, миссия никому здесь не известного «выборного» председателя этого «выборного» учреждения была окончена.

 

Глава XII

Глава XIII

Дом Ипатьева

 

Дом Ипатьева находится на углу Вознесенского проспекта и Вознесенского переулка, сравнительно в центральной части города63.

Передним фасадом дом обращен на восток в сторону Вознесенского проспекта.

Здесь почва перед фасадом дома сильно понижается и имеет резкий уклон по Вознесенскому переулку.

Благодаря этому нижний этаж дома носит совершенно подвальный характер и окна его со стороны Вознесенского проспекта ниже уровня земли.

Ворота и калитка (не видны на снимке за выступом дома) ведут во двор, вымощенный каменными плитами. Здесь расположены различные хозяйственные службы.

Вблизи дома – деревянная будка, давно существующая при доме.

Задним фасадом дом обращен в сад, идущий вдоль Вознесенского переулка. В саду растут тополя, березы, липы, одна ель, кусты желтой акации и сирени.

В сравнении с другими домами данной местности дом Ипатьева оставляет благоприятное впечатление. Садик же его мал и однообразен.

Ход в верхний этаж – со стороны Вознесенского проспекта.

Тут же за дверью открывается помещение с внутренней парадной лестницей дома. Она освещена окнами со стороны двора.

Деревянная перегородка с маленькой дверкой отделяет это помещение от соседнего.

Здесь расположены ванная и уборная. Окно ванной обращено в сад, уборной – во двор.

Из помещения тут же за лестницей налево дверь ведет в прихожую верхнего этажа.

Соседняя с ней комната занималась большевистским начальством.

Все остальные комнаты верхнего этажа предназначались для царской семьи и состоявших при ней лиц.

Показаниями камердинера Чемодурова и доктора Деревенько, допускавшегося иногда в дом Ипатьева, установлено, что Их Величества и Наследник Цесаревич занимали одну комнату под цифрой XIII, а Великие княжны – соседнюю под цифрой X.

В комнате под цифрой XI помещалась Демидова, под цифрами VII и VIII (зал и гостиная) – Боткин и Чемодуров, под цифрой XII (проходная) и под цифрой XIV (кухня) – лакей Трупп, повар Харитонов и Леонид Седнев.

Комната под цифрой IX служила столовой.

Пять окон верхнего этажа дома обращены на Вознесенский переулок. Из них два, ближайшие к заднему фасаду дома, выходят из комнаты Демидовой; окно, соседнее с ними, из комнаты Княжон; два окна, ближайшие к углу, и два соседние с ними со стороны Вознесенского проспекта – из комнаты Их Величеств и Наследника Цесаревича.

На чертеже нижнего этажа под цифрами I, II, IV, V, VII, VIII и Х обозначены жилые комнаты; под цифрами III, IX, XII, XV – кладовые; под цифрой XI – уборная и под цифрами XIII и XIV сени. Из этих сеней имеются двери во двор дома.

Верхний этаж сообщается с нижним при помощи лестницы, идущей с верхнего этажа из помещения в сени под цифрой XIV.

Из всех этих комнат для нас имеет значение лишь комната под цифрой II.

Ее размеры 7 аршин 8 вершков и 6 аршин 4 вершка. В ней одно окно с двойными рамами, покрытое снаружи толстой железной решеткой. Оно обращено в сторону Вознесенского переулка.

На снимке № 22 это окно находится как раз под окном комнаты Великих княжен.

Смежная с этой комнатой кладовая (III) глухая, выхода не имеет. Ее окно также с двойными рамами и железной решеткой снаружи, оно ближайшее к будке.

Дом Ипатьева, когда царская семья была заключена в нем, обнесен был двумя заборами. Первый проходил почти у самых стен дома, закрывая дом с окнами. Второй шел на некотором расстоянии от первого, образуя как бы дворик между заборами. Он совершенно закрывал весь дом вместе с воротами.

В наружном заборе были свои ворота и калитка.

По углам его – две будки, где помещались постовые охранники.

 

Глава XIV

Глава XV

Глава XVI

Глава XVII

Глава XVIII

Научная экспертиза частей стен и пола в доме Ипатьева для определения характера их разрушения

 

Куски дерева, взятые Сергеевым в доме Ипатьева, подвергались исследованиям двоякого рода.

Нужно было точно определить количество попаданий в них и род оружия.

Нужно было установить научно, имелась ли на них кровь человека.

Я излагаю результаты исследований первого рода языком подлинных актов85.

 

1. Кусок дерева из восточной стены комнаты под цифрой II.

«Одна из сторон носит явные следы штукатурки и переплета драниц, на которые кладется последняя. На этой покрытой налетом штукатурки стороне дерева ясно усматриваются два вдавления. Они оба конической формы, причем края дерева около сих вдавлений сплющены по направлению хода вдавлений. Диаметр одного из них 1 сантиметр, диаметр другого 6 миллиметров. Глубина первого 2 сантиметра, глубина второго 2,2 сантиметра. На дне второго вдавления, имеющего в глубину 2,2 сантиметра, под слоем штукатурки прощупывается дно пули. Пуля не извлекалась».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Рассмотрев этот кусок дерева, эксперт пришел к определенному выводу, что первое углубление, имеющееся на этом куске, есть пулевой отпечаток. Вернее всего, этот отпечаток есть след пули от револьвера системы Нагана. Обнаруженная в другом углублении пуля была извлечена из него при помощи инструмента зубила, для чего целость куска пришлось разрушить. Пуля не изменила своего вида. По измерении ее эксперт пришел к определенному выводу, что эта пуля принадлежит автоматическому пистолету системы Браунинга. Определить точно систему оружия в настоящий момент эксперт отказался, найдя необходимым для этого произвести особо взвешивание пули».

 

Заключение эксперта 27 февраля 1919 года:

«По взвешивании пули вес ее определяется в 41/2 грамма. Принимая во внимание ее вес и наружный вид (круговая накатка), следует признать, что она принадлежит трехлинейному автоматическому пистолету американского изготовления».

 

2. Второй кусок дерева из той же стены.

«Одна из сторон куска также носит следы штукатурки и переплета драниц, на которые она кладется. Этот кусок имеет сквозное отверстие, проходящее через всю толщу куска. Входное отверстие находится на той стороне, которая покрыта налетом штукатурки; выходное в противоположной. Отверстие круглой формы; его диаметр 6 миллиметров. Края отверстия со стороны входа вдавлены по направлению к выходу».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Эксперт пришел к выводу, что отверстие в этом куске дерева есть след прошедшей через его толщу пули. Пуля эта принадлежит трехлинейному револьверу, скорее всего системы Нагана».

3. Третий кусок дерева из той же стены.

«Одна из сторон куска также носит следы штукатурки и переплета драниц. На той стороне куска, которая покрыта налетом штукатурки, имеется отверстие, идущее через всю толщу куска и выходящее в противоположной стороне куска. Оно круглой формы; его диаметр 6 миллиметров. Края отверстия со стороны, покрытой штукатуркой, вдавлены по ходу отверстия. Ясно видно, что это отверстие есть канал пули, пробившей кусок дерева. На нем написано черным карандашом Сергеевым: «Пуля извлечена».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Эксперт пришел к выводу, что отверстие в этом куске есть след пули, прошедшей через его толщу. Пуля эта трехлинейная, от револьвера, но определить систему не представляется возможным».

 

4. Четвертый кусок дерева из той же стены.

«Одна из его сторон также покрыта налетом штукатурки и носит следы переплета драниц. На этой именно его стороне имеется в дереве вдавление круглой формы диаметром и глубиною по 1 сантиметру. Края дерева вокруг вдавления сдавлены внутрь. Дно вдавления также покрыто легким налетом штукатурки».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«По рассмотрении этого куска эксперт пришел к выводу, что имеющееся на куске вдавление есть отпечаток пули, принадлежащей трехлинейному револьверу или автоматическому пистолету».

 

5. Пятый кусок дерева из той же стены.

«Кусок также покрыт налетом штукатурки и имеет следы переплета драниц. С этой стороны в дереве имеется отверстие круглой формы, имеющее в диаметре около 1 сантиметра. Введенный в это отверстие зонд проникает в толщу дерева на 8 сантиметров и не проходит далее, упираясь в какой‑то твердый предмет, издающий при простукивании его зондом звук металла».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Пуля была извлечена из него также при помощи инструмента зубила, для чего пришлось разрушить целость этого куска. Внешний вид пули не изменен. По измерении ее эксперт пришел к определенному выводу, что эта пуля принадлежит трехлинейному револьверу Нагана».

 

6. Шестой кусок дерева из той же стены.

«Одна сторона его покрыта налетом штукатурки и имеет следы переплета драниц. С одной стороны на дереве имеются два вдавления. Одно из них имеет в диаметре 1 сантиметр и в глубину 5 миллиметров. Другое вдавление имеет в диаметре 8 миллиметров. Края дерева вокруг него сплющены и вдавлены внутрь по ходу вдавления. Глубина его 2,8 сантиметра. Далее зонд не идет и упирается в дно пули, засевшей в толще дерева и видимой простым глазом».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Рассмотрев этот кусок, эксперт пришел к выводу, что обнаруженное при осмотре этого куска вдавление есть пулевой отпечаток. Его виду более всего соответствует пуля трехлинейного Нагана. Обнаруженная при осмотре этого куска пуля была извлечена из него при помощи того же инструмента зубила, ввиду чего целость этого куска была разрушена. Наружный вид пули мало изменен. При измерении ее эксперт пришел к выводу, что эта пуля также принадлежит трехлинейному автоматическому пистолету (круговая накатка)».

 

7. Седьмой кусок дерева из той же стены.

«Одна сторона его покрыта также налетом штукатурки и имеет следы драниц. На двух боковых стенках этого куска дерева ясно усматриваются два круглой формы вдавления; диаметр их около 1 сантиметра. Видимо, эти вдавления есть следы двух пуль, ударивших в этот кусок дерева с боков».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Рассмотрев этот кусок, эксперт пришел к выводу, что на этом куске имеются следы двух пуль, ударивших в него. Одна принадлежит трехлинейному, а другая – четырехлинейному револьверам».

 

8. Восьмой кусок дерева из той же стены.

«Одна сторона его покрыта налетом штукатурки. На одной из его боковых стенок имеется круглой формы вдавление, идущее вдоль боковой стенки, диаметром около 8 миллиметров».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Имеющееся в этом куске вдавление есть след пули, принадлежащей трехлинейному револьверу. Никаких иных выводов относительно этой пули сделать нельзя».

 

9. Девятый кусок дерева из той же стены.

«Вдоль одной из его боковых стенок идет вдавление круглой формы, имеющее в диаметре 1,1 сантиметра. Одна из сторон куска имеет налет штукатурки и следы переплета драниц. Направление вдавления, идущего по боковой стенке, – от той стороны, которая покрыта налетом штукатурки».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Рассмотрев этот кусок, эксперт пришел к выводу, что отверстие на этом куске есть след пули, принадлежащей трехлинейному револьверу. Оно причинено рикошетом. Благодаря этому не представляется возможным сделать какие‑либо иные выводы».

 

10. Десятый кусок дерева из той же стены.

«Одна сторона его покрыта налетом штукатурки. С этой стороны в дереве имеется вдавление круглой формы, имеющее в диаметре 1 сантиметр. Введенный в отверстие зонд проходит через всю толщу дерева и упирается в дно пули, застрявшей в дереве и вышедшей своим концом наружу на протяжении 1 сантиметра».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Обнаруженная при осмотре этого куска пуля была извлечена из него при помощи того же инструмента зубила, для чего пришлось разрушить целость куска. Наружный вид пули почти не изменился. По измерении ее эксперт пришел к выводу, что эта пуля принадлежит трехлинейному револьверу системы Нагана».

 

11. Одиннадцатый кусок дерева из той же стены.

«На одной из боковых его стенок имеется отверстие круглой формы, имеющее в диаметре 8 миллиметров. Зонд, введенный в это отверстие, проникает всю толщу дерева и упирается в дно пули, вышедшей своим небольшим концом наружу».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Обнаруженная при осмотре этого куска пуля была извлечена из него также при помощи инструмента зубила, для чего пришлось разрушить целость этого куска. Наружный вид пули мало изменился. По измерении ее эксперт пришел к выводу, что эта пуля принадлежит трехлинейному револьверу системы Нагана».

 

12. Двенадцатый кусок дерева из той же стены.

«В середине отщепа сидит пуля».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Пуля свободно была извлечена из отщепа, переломившегося на две части. Наружный вид ее мало изменен. По измерении ее эксперт пришел к выводу, что эта пуля принадлежит трехлинейному револьверу системы Нагана».

 

13. Тринадцатый кусок дерева из той же стены.

«Сбоку в этом отщепе имеется приставшая к одной из наружных стенок отщепа пуля, сидящая в своем гнезде. Она еле держится в отщепе, и почти все ее стороны хорошо видны. Пуля в оболочке. Конец ее усечен или вдавлен от удара».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Из этого отщепа пуля свободно была изъята руками. Ее наружный вид мало изменился. Но оболочка несколько содрана. По измерении пули эксперт пришел к выводу, что эта пуля принадлежит трехлинейному револьверу системы Нагана».

 

14. Кусок дерева из южной стены.

«Посередине куска, с той его стороны, которая оклеена обоями, имеется пулевой канал круглой формы, в диаметре 6 миллиметров. Канал идет к одной из боковых стенок куска, вблизи которой застряла пуля, ясно видимая простым глазом».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«Внешний вид пули мало изменился. По измерении ее эксперт пришел к выводу, что эта пуля принадлежит трехлинейному револьверу системы Нагана».

 

15. Второй кусок дерева из той же стены.

«Посередине куска со стороны, покрытой обоями, имеется круглой формы отверстие, диаметром около 1 сантиметра. Это отверстие сквозное. Оно идет наискось через всю толщу куска и выходит в противоположной стороне, ближе к боковой».

 

Заключение эксперта 26 февраля 1919 года:

«По рассмотрении этого куска эксперт пришел к выводу, что отверстие в этом куске причинено пулей, принадлежащей трехлинейному револьверу».

 

16. Кусок пола.

«Одна сторона доски выкрашена желтой краской. На этой ее стороне черным карандашом вычерчены86 два прямоугольника. В середине одного из них усматривается овальной формы отверстие, имеющее в длину 1,5 сантиметра, в ширину 1,1 сантиметра. Края доски вокруг этого отверстия сплющены и вдавлены по направлению глубины отверстия, идущего внутрь дерева. Совершенно ясно видно, что это отверстие сделано пулей, ударившей в дерево с выкрашенной стороны. Зонд, введенный в это отверстие, идет через всю толщу доски и выходит наружу с противоположной стороны. Таким образом, это отверстие сквозное. Выходное отверстие также овальной формы; его длина 1 сантиметр и ширина 9 миллиметров; но точный размер его дать трудно, так как с этой стороны в доске получился отщеп, изменивший точную форму и величину отверстия. Края этого отверстия с выкрашенной стороны доски как будто бы имеют еще иное окрашивание: темновато‑красного цвета. Но без научного исследования не представляется возможным определить его природу, так как возможно, что это окрашивание, отличное от цвета краски, покрывающей доску, дается грунтом на котором лежала краска, выкрошившаяся вокруг отверстия от удара, видимо, пулей. В середине другого прямоугольника усматривается такое же по форме отверстие, как и только что описанное, имеющее в длину 2,3 сантиметра и в ширину 11/2 сантиметра. Зонд, введенный в это отверстие, проникает на 2,2 сантиметра и не идет дальше: он упирается в дно пули, ясно видимой простым глазом. Края доски вокруг этого отверстия, сделанного пулей, также сплющены и вдавлены по ходу отверстия по направлению к пуле. Вокруг этого отверстия с выкрашенной стороны доски усматривается какое‑то иное окрашивание также темновато‑красного цвета. При тщательном осмотре хода пулевого канала в мельчайших отщепах доски, находящихся в канале в ближайшем соседстве с пулей, найдено несколько шерстинок материи. Одни из шерстинок кремового цвета другие – красного. Эти шерстинки были осторожно извлечены из канала при помощи зонда и помещены в особый пакет. Пуля была извлечена до производства научного исследования тех окрашиваний, которые усматриваются около входных каналов пуль».

 

17. Второй кусок пола.

«Одна сторона доски также выкрашена такой же краской. В середине куска с выкрашенной стороны имеется отверстие почти круглой формы, диаметром 1 сантиметр. Края дерева вокруг этого отверстия сплющены и смяты по ходу отверстия внутрь дерева. Отверстие сквозное. Оно проникает всю толщу дерева. Определить его размер с противоположной стороны невозможно благодаря отщепам в доске. Поверхность доски с выкрашенной стороны, где имеется вход отверстия, и с противоположной, где имеется его выход, имеет как будто бы некоторое окрашивание темновато‑красного цвета. Но определить его природу по наружному осмотру не представляется возможным. Отверстие несомненно представляется пулевым каналом».

 

18. Третий кусок пола.

«С одной стороны кусок выкрашен такой же краской, как и предыдущие, и также имеет с этой стороны следы вычерчивания карандашом. С этой выкрашенной стороны усматривается в нем отверстие полукруглой формы. Оно идет через всю толщу куска и выходит не с противоположной стороны, а, пройдя кусок наискось, выходит в одной из боковых стенок. Размер его в боковой стенке, благодаря тому, что стенки отверстия в дереве несколько сошлись, определить затруднительно. Края дерева с выкрашенной стороны также сплющены и вдавлены внутрь дерева по ходу отверстия. Окрашиваний около отверстия ни с входной, ни с выходной сторон не усматривается».

 

19. Четвертый кусок пола.

«Одна его сторона выкрашена такой же краской, как и предыдущие куски. Около самого края куска усматривается пятнышко темновато‑красного цвета, круглой формы, имеющее в диаметре 5 миллиметров. Оно расположено на той стороне куска, которая выкрашена краской, и притом близко к грани. Часть дерева у самой грани вблизи пятнышка или изъята при помощи долота, или же отщепилась. Боковая стенка куска, начиная как раз от грани, где имеется пятнышко и отщеп, имеет окрашивание, напоминающее кровь. Оно идет на протяжении 7 сантиметров в длину и 2,5 сантиметра в ширину».

 

20. Пятый кусок пола.

«На выкрашенной стороне у самого края куска имеется в дереве вдавление круглой формы в диаметре 2 сантиметра, глубиною 1/2 сантиметра. В середине вдавления ясно видна пуля, внедрившаяся в дерево и сплющившаяся. Дно вдавления около пули и края его носят как будто бы следы крови. Боковая стенка куска имеет ясно видимый потек крови, направляющийся по этой боковой стенке как раз от края вдавления, где находится пуля. Длина потека 7 сантиметров; в ширину он занимает толщу доски».

 

Заключение эксперта 26–27 февраля 1919 года:

а) в отношении пули в куске пола под пунктом 16‑м:

«По взвешивании пули вес ее определяется около 15 граммов. Для более точного определения рода оружия, которому она принадлежит, было произведено точное измерение ее штангенциркулем; точный ее диаметр оказался 11,43 миллиметра, то есть 4 1/2 линии. Эта пуля принадлежит автоматическому пистолету системы Кольта, калибра 45».

б) в отношении пули в куске пола под пунктом 20‑м:

«Пуля эта очень сильно сплющена. Вследствие этого ее измерение не производилось. Ее вес определяется в 5 1/2 грамма. Скорее всего, следует признать, что эта пуля принадлежит автоматическому пистолету системы Браунинга, изготовленному в Европе (но не в России)».

Не было никаких сомнений, что в пяти кусках пола имелось шесть пулевых каналов. Эти куски необходимо было сохранить для исследования крови. Поэтому я пожертвовал выяснением вопроса, каким оружием были причинены остальные каналы, ограничившись предъявлением эксперту двух пуль.

На снимке изображены некоторые из пуль, найденных в доме Ипатьева.

 

Глава XIX

Глава XX

Июля на руднике

17 июля 1918 года, ранним утром, тихая жизнь Коптяков и покой глухого рудника были нарушены рядом чрезвычайно таинственных происшествий.

Настасье Зыковой понадобилось в это раннее утро ехать в Екатеринбург. Поехала она с сыном Николаем и его женой Марьей. Настасья везла продавать рыбу, а Николай призывался в Красную Армию.

Солнце еще не всходило. Был предутренний рассвет. Старый бор хранил тьму ночи.

Когда Зыковы проехали рудник и подъезжали к Четырем Братьям, навстречу им показался какой‑то кортеж. Двигались телеги, шли пешие и конные красноармейцы. Как только Зыковы были замечены, к ним сейчас же подскакали двое верховых.

Вот образное показание Настасьи Зыковой90: «Нам навстречу двое верховых. Один был в матросской одеже, и я его хорошо узнала. Это был верх‑исетский матрос Ваганов. Другой был в солдатской одеже: в солдатской шинели и солдатской фуражке. Верховые скоро нам навстречу ехали: впереди Ваганов, а сзади солдат. Как только они к нам подъехали, Ваганов на нас и заорал: «Заворачивайтесь назад!» А сам вынул револьвер и держит у меня над головой. Лошадь мы быстро завернули, круто, чуть коробок (тележка) у нас не свалился. А они скачут около нас, и Ваганов орет: «Не оглядывайтесь, г… в… м… Застрелю!» Лошадь у нас, сколько духу в ней было, скакала. А они нас провожают, и Ваганов все револьвер у меня над головой держит и кричит: «Не оглядывайтесь, граждане, г… в… м..!» Так мы скакали до стлани, за которой Большой Покос. Там они нас провожали около полуверсты или трех четвертей версты, а потом отстали. Мы, конечно, назад не оглядывались, как только они нам это сказали… Что это такое было, я не поняла, а показалось мне, что идет войско. Приехали мы домой в Коптяки, рассказали народу, что видали. А потом что было, не знаю».

Зыковы были сильно напуганы. Их встретил на дороге кр‑н Зворыгин91, поехавший было в город следом за ними: «Проехали мы версты две от Коптяков, а нам навстречу гонит шибко Николай Зыков с матерью и женой и кричит: «Ой, дядя Федор, не езди! Там меня прогнали. Какой‑то револьвером грозил и кричал: «Не оглядывайтесь».

В ужасе прискакали Зыковы в деревню и подняли большой переполох. Вот показание кр‑на Алферова92: «После Петрова дня в среду рано утром я был на улице: хотел на покос идти. Гляжу я: едет по улице Николай Зыков в коробке с матерью и своей хозяйкой. Едет и кричит и рукой машет: «Убегайте! Убирайтесь из Коптяков! Там орудия везут, сюда войско идет». Тут он лошадь остановил. На его слова народ выбежал. Стали мы Николая допрашивать, что он такое говорит. Он нам стал сказывать и объяснил:

«Только мы Большой Покос проехали, к Четырем Братьям стали подъезжать, а нам встречь трое верховых. Кричат: «Заворачивайтесь! Заворачивайтесь!» Я стал коробок заворачивать, а бабы назад оглядываются. Один кричит: «Не оглядывайтесь!» А там на дороге орудия везут. «Они шибко лошадь гнали, а те их даже проводили несколько по дороге и все не дозволяли им оглядываться. Тут мы и не знали, что подумать».

В те дни на Екатеринбург двигалась Сибирская армия и угрожала господству большевиков. В Коптяках знали это и, притаясь, ждали развязки.

В то же время мужичий интерес властно пробуждал свои заботы.

Вот показание кр‑на Швейкина: «Мы, мужики, забеспокоились. Каждому надо на покос, а тут войско идет. Войско идет, значит, бой будет».

Решили узнать толком, что же происходит на коптяковской дороге, и послали в разведку кр‑н Швейкина, Папина, Зубрицкого и скрывавшегося в Коптяках офицера Шереметевского93.

Они пошли и недоумевали: в лесу было тихо, на коптяковской дороге пустынно.

Поругивая «за болтовню» Зыковых, разведчики прошли было рудник, как услышали там непривычное ржание множества коней. В этот момент они подошли к той дорожке‑свертке, что первая от Четырех Братьев ведет к руднику94. Эта дорожка поразила их своим видом.

Шереметевский и Папин показывают:

Шереметевский: «Эта дорожка, до того глухая, заросшая травой, как это обыкновенно бывает с заброшенными глухими лесными дорожками, была в тот момент накатана. По ней хорошо заметно было, что тут по этой свертке к руднику ст. коптяковской дороги какие‑то экипажи проехали».

Папин: «Трава по ней была прямо вся положена, и маленькие деревца были кое‑где погнуты».

Хотели было пройти этой дорожкой к руднику, как по ней выехал оттуда красноармеец, вооруженный винтовкой, двумя револьверами, шашкой и гранатами. Он сказал разведчикам, что на руднике будет происходить обучение метанию бомб, и приказал им удалиться.

С этого момента было прекращено всякое движение по коптяковской дороге, и рудник был оцеплен заставами.

Но людской интерес делал свое дело. Многим нужно было поехать из Коптяков в Екатеринбург и обратно. Удалось точно установить и время и место оцепления.

Движение по коптяковской дороге было прекращено рано утром 17 июля. Оно возобновилось с 6 часов утра 19 июля.

Застава со стороны Коптяков находилась приблизительно в одной версте от них.

Застава со стороны Екатеринбурга находилась вблизи переезда № 184.

Все эти дни на руднике слышны были взрывы гранат. 25 июля большевики бежали из Екатеринбурга. 27 июля кр‑не Папин и Михаил Алферов поехали по своим делам в город. Они заехали в Верх‑Исетск и сообщили там военной власти про таинственное оцепление рудника.

Когда они ехали в этот день домой в Коптяки, их взяло любопытство: посмотреть, что происходило на руднике. Доехав до свертки, о которой говорилось выше, они оставили здесь своих лошадей и пошли по этой свертке пешком к руднику. Но едва они вышли туда, как их охватил безотчетный страх.

Папин показывает: «Стало тут нам почему‑то жутко. Решили мы собраться как следует народом и идти. Тут же мы, ничего не трогая, ушли».

Утром 28 июля семь человек коптяковских крестьян: Николай Папин, Михаил Бабинов, Михаил Алферов, Павел Алферов, Яков Алферов, Николай Логунов и Александр Логунов отправились на рудник95. Они пришли сюда пешком по дорожке, ближайшей к Коптякам96. Внимательно они исследовали рудник и обнаружили ценные нахождения.

Они проявили величайшую осторожность и ничем не нарушили состояния той свертки, где произошла встреча красноармейца с разведчиками.

На заявление крестьян в Верх‑Исетск обратили внимание. 28 июля вечером на рудник прибыли местный лесничий Редников с кр‑нами: Николаем Божовым, Александром Зудихиным, Иваном Зубрицким и Николаем Тетеневым97.

28 и 29 июля они обстоятельно исследовали и дорожку к руднику, ближайшую к Четырем Братьям, и самый рудник.

30 июля сюда прибыл судебный следователь Наметкин. С ним приезжали доктор Деревенько, камердинер Чемодуров и многие офицеры. Были обнаружены некоторые ценные нахождения.

Внимание Наметкина привлекла открытая шахта. Она подвергалась исследованию под руководством товарища прокурора Магницкого.

Я осматривал рудник и окружающую его местность с 23 мая по 17 июня 1919 года.

Когда я доложил результаты следствия адмиралу Колчаку, он приказал вести раскопки. Они были начаты 6 июня и прерваны 10 июля.

 

Глава XXI

Глава XXII

Глава XXIII

Примечания

 

1 Речь профессора академика В. О. Ключевского в торжественном собрании Московской Духовной Академии 26 сентября 1892 года.

2 Даты везде указываются по новому стилю. Там же, где употреблен старый стиль, это оговаривается.

3 В России было три категории судебных следователей: 1) «участковый», 2) «по важнейшим делам» и 3) «по особо важным делам», делившиеся по степени важности самых дел. Эта «важность» определялась прокурорским надзором, и следствия у следователя по важнейшим делам возникали по предложениям прокурора суда, у следователя по особо важным делам – по предложениям прокурора суда, прокурора палаты или министра юстиции, как генерал‑прокурора.

4 Свидетель Д. Н. Дубенский был допрошен мною в Париже 28–29 декабря 1920 года.

5 Свидетель А. С. Лукомский был допрошен мною в Париже 3 июля 1922 года.

6 Архив Русской Революции, тт. II и III.

7 Свидетель Б. А. Энгельгард допрошен мною 12 апреля 1921 года в Париже.

8 Эти свидетели допрошены на следствии: П. А. Жильяр 12–14 сентября 1918 года в г. Екатеринбурге членом суда Сергеевым и мною: 5–6 марта 1919 года и 27 августа того же года в г. Омске, 14 марта 1920 года в г. Харбине и 27 ноября того же года в Париже; М. Ф. Занотти – мною 11 ноября 1920 года в Париже; М. Г. Тутельберг мною 23–27 июля 1919 года в г. Ишиме; А. А. Теглева мною 5–6 июля 1919 года в г. Екатеринбурге и 17 июля того же года в г. Тюмени; Е. П. Эрсберг мною 6 июля 1919 года в г. Екатеринбурге, 17 июля того же года в г. Тюмени и 16 марта 1920 года в г. Харбине; А. А. Волков 22 октября 1918 года в г. Екатеринбурге членом суда Сергеевым и мною: 20–23 августа 1919 года в г. Омске и 15 марта 1920 года в г. Харбине.

9 Свидетель Е. С. Кобылинский был допрошен мною 6–10 апреля 1919 года в г. Екатеринбурге.

10 Эти свидетели были допрошены мною в Париже: князь Г. Е. Львов – 6–30 июля 1920 года, А. Ф. Керенский – 14–20 августа того же года, П. Н. Милюков – 23 октября того же года и 12 июля 1922 года.

11 Содержание настоящей главы, кроме показаний предыдущих свидетелей, основывается еще на показаниях камердинера Государя Т. И. Чемодурова, лакея Наследника Цесаревича С. И. Иванова, преподавателя английского языка детям С. И.Гиббса, дочери доктора Боткина Т. Е. Мельник и на записях в дневнике Наследника Цесаревича.

Свидетели Т. И. Чемодуров, С. И. Иванов и С. И. Гиббс были допрошены: первый членом суда Сергеевым 15–16 августа 1918 года в г. Екатеринбурге, второй мною 18 июля 1919 года в г. Тюмени, третий мною 1 июля 1919 г. в Екатеринбурге. Письменные показания Т. Е. Мельник составлены ею для дела 25 июня 1920 г. Дневник Наследника Цесаревича был обнаружен при обыске у охранника М. И. Летемина 6 августа 1918 года в Екатеринбурге.

12 Свидетель А. И. Гучков был допрошен мною 15 сентября 1920 года в г. Париже.

13 Трагическая судьба Императора Николая II.

14 Инструкция в разорванном виде найдена 8 сентября 1918 года в г. Екатеринбурге, в здании Волжско‑Камского банка, где помещался Уральский областной Совет, товарищем прокурора Н. И. Остроумовым.

15 Шаровары Императора были похищены из дома Ипатьева охранником Леонидом Васильевичем Лабушевым. Они были найдены в частной квартире 7 августа 1918 года чинами Екатеринбургского уголовного розыска в присутствии камердинера Чемодурова.

16 Телеграмма эта получена от прокурора Тобольского окружного суда, в числе других документов по делу, при отношении от 29 марта 1919 года за № 13.

17 Кроме указанных выше судебных доказательств я пользуюсь в освещении тобольского периода показаниями свидетелей: учительницы детей К. М. Битнер, офицера отряда Н. А. Мунделя и записями в дневнике графини А. В. Гендриковой. Битнер и Мундель были допрошены мною в г. Ишиме – первая 4 августа, а второй 6 августа 1919 года. Дневник графини Гендриковой был обнаружен в здании Уральского областного Совета 4 сентября 1918 года товарищем прокурора Н. И. Остроумовым.

18 Эта записка, относящаяся к тобольскому периоду заключения царской семьи, обнаружена в числе других документов товарищем прокурора Н. И. Остроумовым 4 сентября 1918 года в здании Уральского областного Совета в г. Екатеринбурге.

19 Свидетель граф Б. М. Капнист был допрошен мною 21 февраля 1920 года в г. Харбине.

20 Свидетель Н. Н. Ипатьев был допрошен членом суда Сергеевым 30 ноября 1918 года в Екатеринбурге.

21 Сведения о переходе к нам Яковлева были мною получены от генерал‑лейтенанта Дитерихса 17 апреля 1919 года. Я в тот же день командировал доверенное лицо к военному министру генерал‑майору Степанову и просил его принять все меры к розыску Яковлева. Арестован он был по телефонограмме чешского полковника Клецанда от 30 декабря 1918 года за № 3909 и отправлен в Омск. Все приведенные выше сведения основаны на точных документах. Они были мне представлены командированным мною лицом 4 июня 1919 года.

22 Милюков П. Н. История второй русской революции, с. 34.

23 Милюков П. Н. История русской революции, с. 28.

24 Сводка Руднева была получена мною через начальника Военно‑административных управлений фронта в Сибири генерал‑майора С. А. Домонтовича 8 февраля 1920 года.

25 Свидетель П. Н. Переверзев был допрошен мною 8 июля 1921 года в Париже.

26 Свидетельница М. Г. Соловьева (дочь Распутина) была допрошена мною 26–27 декабря 1919 года в г. Чите.

27 Эта свидетельница была допрошена мною 6 августа 1920 года в Париже.

28 Этот свидетель был допрошен мною 15 апреля 1921 года в Париже.

29 Свидетель В. В. Похвиснев был допрошен мною 7 мая 1921 года в Париже.

30 Это письмо было получено мною у известного лица 12 июля 1922 года в Париже.

31 Свидетель князь Ф. Ф. Юсупов был допрошен мною 3–4 января 1921 года в Париже.

32 Свидетель В. А Маклаков был допрошен мною 10 сентября 1920 года в Париже.

33 Этот свидетель был допрошен мною 16 апреля 1921 года в Париже.

34 Она была представлена к следствию Бурцевым 11 августа 1920 года в Париже.

35 Свидетель В. Л. Бурцев был допрошен мною 11 августа 1920 года в Париже

36 Людендорф. Воспоминания о войне 1914–1918 гг.

37 Жильяр П. Трагическая судьба Императора Николая II и его семьи, с. 216.

38 Б. Н. Соловьев был допрошен мною в качестве заподозренного свидетеля (722 ст. уст. угол. суд.) 26 декабря 1919 года – 3 января 1920 года в г. Чите.

39 Свидетель Е. К. Логинов был допрошен военным контролем 24 октября 1919 года в г. Владивостоке.

40 Генерал А. И. Деникин. Очерки русской смуты, т. 1, в. 1, с. 102.

41 Дневник Б. Н. Соловьева был изъят мною у него 28 декабря 1919 года в г. Чите.

42 Дневник М. Г. Соловьевой был изъят мною у нее 28 декабря 1919 года в г. Чите.

43 Сестра Соловьевой, младшая дочь Распутина.

44 Матрена Соловьева старается пользоваться более благозвучным именем Мария. Так называет ее муж.

45 Ольга Владимировна Лохтина – поклонница Распутина.

46 Васильев – священник в Тобольске, как указывалось выше. Он не имел никакой организации, но был в первое время связан с Соловьевым. Потом они рассорились на почве денежных дел.

47 Свидетель Н. Е. Марков был допрошен мною 2 июня 1921 года в г. Рейхенгалле.

48 Свидетель В. И. Соколов был допрошен мною 3 июня 1921 года в г. Рейхенгалле.

49 Свидетель К. С. Мельник был допрошен военным контролем 2 ноября 1919 года: судебным следователем по важнейшим делам Ростовского‑на‑Дону окружного суда Павловым, по моему требованию, 18–19 августа 1923 года в Сербии.

50 Свидетель В. С. Боткин был допрошен военным контролем 2 ноября 1919 года.

51 Этот свидетель был допрошен мною 2 сентября 1919 года в г. Омске.

52 Свои письменные показания С. В. Марков представил доверенному от меня лицу 26 марта, 18 и 19 апреля 1921 года.

53 Офицер N – посланец Н. Е. Маркова, о котором шла речь выше.

54 Свидетель К. И. Ярошинский был допрошен мною 1 сентября 1920 года в Париже.

55 Свидетель В. И. Гурко был допрошен мною 20 ноября 1920 года в Париже.

56 Свидетель А. В. Кривошеий был допрошен мною 17 января и 6 февраля 1921 года в Париже.

57 Свидетель Д. Б. Нейдгарт был допрошен мною 27 и 29 января 1921 года в Париже и 29 мая того же года в Рейхенгалле.

58 Свидетель А. Ф. Трепов был допрошен мною 16 февраля 1921 года в Париже.

59 Эти списки представлены к следствию 1 сентября 1919 года № 29386 начальником контрразведки штаба Верховного Главнокомандующего.

60 Дитерихс М. К. Убийство Царской Семьи и Членов Дома Романовых на Урале, часть I, с. 252.

61 Самохвалов скрывался на территории адмирала и был пойман контрразведкой Штаба Верховного Главнокомандующего в октябре месяце 1919 года. Он был мною допрошен в качестве свидетеля 20–21 ноября 1919 года в г. Чите.

62 Князь В. А. Долгоруков.

63 Дом Ипатьева осматривался судебным следователем по важнейшим делам Наметкиным 2–8 августа 1918 года, членом суда Сергеевым 11–14 того же августа, мною 15–25 апреля 1919 года.

64 Удалось выяснить личность трех охранников этого раннего периода, несших наружную охрану. Это были: кр‑н Каменомской волости Святцанского уезда Виленской губернии Феликс Михайлов Якубцов, кр‑н Н.‑Салдинской волости Верхотурского уезда Пермской губернии Григорий Иванов Суетин и кр‑н В.‑Вишнединской волости Белебеевского уезда Уфимской губернии Мухамет Закир Абдул Латыпов. Они были допрошены начальником Екатеринбургского розыска – первый 10 августа, второй – 2 октября и третий – 3 октября 1918 г. в Екатеринбурге.

65 Начальником Екатеринбургского уголовного розыска были допрошены: 28 сентября 1918 года кр‑нка с. Уктуса Н.‑Исетской волости Екатеринбургского уезда Анна Петрова Белозерова, 30 октября того же года кр‑нка того же села Уктуса Ольга Иванова Степанова и того же 30 октября кр‑нка с. Крутихина той же волости Шадринского уезда, Евдокия Семенова Межина – бывшая в интимной близости к некоторым из рабочих. Их показаниями состав охраны удалось установить точно. Он проверялся осмотрами книг фабрики.

66 Из числа этих лиц были задержаны Летемин, Медведев и Проскуряков. Летемин был допрошен в качестве свидетеля начальником Екатеринбургского уголовного розыска 7 августа 1918 года и членом суда Сергеевым 18–19 октября того же года. Медведев, как обвиняемый, был допрошен агентом Розыска Алексеевым 12 февраля 1919 года в Перми и членом суда Сергеевым 21–22 того же февраля в Екатеринбурге. Проскуряков был допрошен Алексеевым 26 того же февраля в Екатеринбурге и мною 1–3 апреля того же года в Екатеринбурге.

67 Из числа этих лиц был задержан Якимов. Он был допрошен агентом Екатеринбургского уголовного розыска Алексеевым как обвиняемый. 2 апреля 1919 года в Перми и мною 7–11 мая того же года в Екатеринбурге.

68 Авдеев был в Тобольске в отряде не Яковлева, а Заславского. Они выехали из Тобольска в Екатеринбург, опередив Яковлева шестью часами.

69 В. К. Шульц был допрошен в г. Екатеринбурге военным контролем 3 июля 1919 года.

70 Рапорт агента Екатеринбургского уголовного розыска Алексеева от 9 апреля 1919 года за № 26.

71 Мария Даниловна Медведева была допрошена в качестве свидетельницы начальником Екатеринбургского розыска 7 августа и Сергеевым 9–10 ноября 1918 г. в г. Екатеринбурге.

72 Борис Владимирович Дидковский был, видимо, эмигрант и проживал в Швейцарии. Был близок к профессору геологии Дюпарку и состоял при нем коллекционером. Национальности его не знаю.

73 Красноармейцы наружной охраны самого раннего периода.

74 Я привожу объяснение Медведева, которое он дал агенту Алексееву под наблюдением прокурора Пермского окружного суда Шамарина. Член суда Сергеев допросил его менее обстоятельно.

75 Сведения о личности Юровского основаны на точных данных: на показаниях его матери Эстер Моисеевны, допрошенной агентом Алексеевым 27 июня 1919 года в Екатеринбурге, родных его братьев Эле‑Мейера и Лейбы и жены первого Леи‑Двейры Мошковой, допрошенных мною 5 ноября того же года в г. Чите.

76 В. Н. Деревенько был допрошен военным контролем 11 сентября 1919 года в г. Томске.

77 Свидетельницы А. М. Пьянкова, П. И. Морозова, Ф. А. Дедюхина и А. Н. Швейкина были допрошены Сергеевым 18–26 февраля 1919 года в Екатеринбурге.

78 Свидетель С. Н. Смирнов был допрошен мною 16 марта 1922 г. в г. Фонтенбло.

79 Свидетельницы‑послушницы Антонина и Мария допрошены были мною 9 июля 1919 года в Екатеринбурге.

80 Свидетель о. Сторожев был допрошен членом суда Сергеевым 8–10 октября 1918 года в Екатеринбурге.

81 Свидетельницы М. Г. Стародумова и В. О. Дрягина были допрошены членом суда Сергеевым 11 ноября 1918 года в Екатеринбурге.

82 Свидетели А. Н. Белоградский и Д. А. Малиновский были допрошены мной: первый 13 июня 1919 г., второй 22 июня того же года в Екатеринбурге.

83 В целях технического удобства мною допущено отступление от подлинного акта: измерения даны не по русской, а по метрической системе.

84 В эту самую ночь Валтасар был убит своими холопами.

85 Они производились мною через эксперта‑артиллериста 20–27 февраля 1919 года в Омске.

86 Карандашными очерчениями Сергеев определил площадь выемки дерева.

87 Необходимо иметь в виду, что кусок пола из комнаты под цифрой 1 описывается на следствии в пункте 1‑м протокола 17–18 февраля 1919 года; остались куски – в пунктах 2, 3, 5 и 6 того же протокола. В актах научного исследования первый условно значится под цифрой 297, остальные под цифрами 298, 299, 300 и 301 с употреблением, где нужно, букв русского алфавита.

88 Пуля была извлечена в моем присутствии.

89 Свидетель С. Г. Логинов был мною допрошен 4 апреля 1919 года в г. Екатеринбурге.

90 Свидетели Н. П. Зыкова и Н. С. Зыков были допрошены мною 27 и 29 июня 1919 года в Екатеринбурге.

91 Свидетель Ф. П. Зворыгин мною был допрошен на месте (на руднике) 28 июня 1919 года.

92 Свидетель Г. Е. Алферов был мною допрошен на месте 28 июня 1919 г.

93 Свидетели Н. М. Швейкин, Н. В. Папин, П. А Зубрицкий и А. А. Шереметевский были допрошены мною на месте 9, 10 и 27 июня 1919 года.

94 Она обозначена на чертеже под цифрой 1.

95 Свидетели М. И. Бабинов, М. Д. Алферов, П. Ф. Алферов были допрошены мною на месте 27 июня 1919 года.

96 Она значится на чертеже под цифрой 5.

97 Свидетели В. Г. Редников, Н. Е. Божов, А. Р. Зудихин, И. С. Зубрицкий, Н. А. Тетенев были допрошены мною: первый 4 августа 1919 года, второй и третий 5‑го того же августа и последние 7‑го того же августа в г. Ишиме.

98 Свидетель Я. И. Лобухин был мною допрошен на месте 10 июля 1919 г.

99 Она обозначена на чертеже под цифрой 1.

100 Она значится на чертеже под цифрой 5.

101 Свидетель В. Я. Лобухин был мною допрошен на месте 10 июля 1919 г.

102 Свидетели П. А. Леонов и А. А. Леонов были мною допрошены в с. Воздвиженке Екатеринбургского уезда 29 и 30 апреля 1919 года.

103 Петр Лазаревич Войков был в штабе Ленина и прибыл в Россию вместе с ним. Национальности его не знаю.

104 Свидетель В. С. Котенев был мною допрошен 22 июля 1919 года в г. Ишиме.

105 Большая часть этих предметов с 10 февраля по 18 декабря 1919 г. подвергалась экспертизам через врачей, оптиков, ювелиров, сапожников, портных, торговцев.

106 Свидетель Ф. Я. Буйвид был допрошен начальником Екатеринбургского уголовного розыска 10 августа 1918 года.

107 Свидетель П. Ф. Цецегов был допрошен им же (начальником Екатеринбургского уголовного розыска) 22‑го того же августа.

108 Часовая стрелка была передвинута большевиками на 2 часа вперед.

109 Путь на Коптяки.

 

[1] Здесь и далее имеется в виду ВЦИК. – Прим. ред.

 

Николай Алексеевич Соколов

Убийство царской семьи

 

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: