Угасание надежды на скорую парусию

 

Как мы уже видели в главе XIII, ожидание близкой парусии было неотъемлемой частью первоначального христианства и одной из важных черт христианского самосознания первого поколения христиан. В этом смысле появление ранней кафоличности можно отнести в лучшем случае ко второму поколению, но никак не к первому. Ведь ранняя кафоличность — это не просто организация. Речь идет об организации, которая собирается продолжать существовать. По крайней мере отчасти, ранняя кафоличность была реакцией на исчезновение надежды на парусию. Где в Новом Завете мы можем найти следы угасания этой надежды?[653]

 

71.1. Поздний Павел и Пастырские послания. В § 68.1 мы уже отметили, как сильно выражены апокалиптические категории в (ранней) проповеди и учении Павла, когда он обращался к язычникам. Что касается ожидания близкого Конца, мы могли бы сослаться на 1 Кор 7:26–31 и 15:51–52 или на твердую убежденность Павла в эсхатологичности его апостольства — в том, что его миссия к язычникам была последним актом в истории спасения перед Концом (Рим 11:13–15,15:15–17,1 Кор 4:9)[654]. Есть, однако, свидетельства в пользу того, что эта надежда на скорую парусию начала понемногу угасать перед концом его жизни.

Самым ранним свидетельством такой перемены перспективы может быть 1 Кор 15:51–52 — хотя парусия еще ожидается при жизни данного поколения, смерть до нее уже стала более чем нормой. Еще менее определенно выглядит Рим 13:11–12, — при всей интенсивности выраженной в нем надежды — близко? Да, но насколько близко?[655] В более поздних письмах Павла контраст с эсхатологической восторженностью 1 и 2 Фес уже ясен. В Послании к Филиппийцам упование на парусию по–прежнему сильное (Флп 1:6,10, 2:16, 3:20, 4:5), но Павел сомневается, что сам он будет жив, когда наступит "день Христа" (Флп 1:20–21), хотя был уверен в этом в 1 Фес 4:15–17 (см. также выше, § 5.4).

В Послании к Колоссянам есть только одно ясное упоминание о пришествии Христовом (Кол 3:4), причем нет ощущения близости и безотлагательности (ср. 1:5,12, 23, 27, 3:6, 24). Более того, как мы уже отмечали выше (§ 6З. З. в), в 1:13 и 2:12, 2:20–3:3 ставится сильный акцент именно на осуществленной эсхатологии: если в своих более ранних посланиях Павел говорит, что унаследовать и войти в Царство Божье еще предстоит (1 Кор 6:9–10,15:50, Гал 5:21,1 Фес 2:12,2 Фес 1:5), то в Кол 1:13 он сообщает, что верующие уже перенесены в Царство Сына (при обращении); если в Рим 6:5 и 8:11 Павел говорит о воскресении со Христом как о будущем событии (части еще не наступившего Конца), то в Кол 2:12 и 3:1 воскресение со Христом мыслится как нечто уже свершившееся, часть "уже". Разве не достаточно ясно, что в Послании к Колоссянам мы видим отход Павла от свойственных ему прежде упований на близкую парусию и подход к более спокойной надежде, считающейся с отсрочкой парусии и более длительными человеческими взаимоотношениями (3:18–4:1), а потому сосредоточивающей внимание на том, что уже сделано Христом? Таким образом, можно справедливо заключить, что перед нами первое движение к ранней кафоличности у самого Павла.

В Послании к Ефессянам то же ощущение отсрочки исполнения надежды проявляется более сильно. Ожидание грядущего завершения еще есть (Еф 1:14,18, 21, 4:4, 30, 5:5), как и напоминающая раннего Павла настойчивость в увещеваниях (5:16). Но о близости Конца не говорится, парусил даже не упоминается (ср. 5:27). Вместо этого Павел, по–видимому, говорит о гораздо более длительном периоде на земле, длящемся несколько поколений, прежде чем наступит Конец (2:7,3:21, 6:3). Сильно подчеркивается "уже" новой жизни и спасения (2:1,5–6,8,5:8), а надежда на завершение во Христе в 2:19–22 и 4:13–16 не имеет апокалиптических черт (хотя остатки апокалиптизма еще видны в 1:10, 20–23). Независимо от того, произошел ли этот сдвиг в перспективу самого Павла, или сделан после него, именно из такой перемены возникает ранняя кафоличность.

В Пастырских посланиях мы видим почти то же самое. По–прежнему сильна вера в день Господень (2 Тим 1:12,18, 4:8) и в "явление Господа нашего Иисуса Христа" (1 Тим 6:14,2 Тим 4:1, 8, Тит 2:13). Возможно даже, автор верит, что он и его читатели (всё еще) живут в последние дни (1 Тим 4:1, 2 Тим 3:1), хотя 2 Тим 4:3 может означать, что для автора последние дни еще не настали. Либо это так, либо выражение "последние дни" превратилось в формальную фразу, в которой уже нет первоначального эсхатологического пыла, ибо в 2 Тим 2:2 перспектива, несомненно, увеличилась. Другие отрывки, говорящие о будущем, напоминают позднейшее благочестие, где есть учение "о последних вещах", но нет ожидания скорого Конца (1 Тим 4:8, 5:24, 6:7, 2 Тим 2:10–12, 4:18). Опять мы видим перемену перспективы и исчезновение эсхатологического напряжения, которые отличают раннюю кафоличность.

 

71.2. Евангелие от Луки — Книга Деяний Апостолов. Пожалуй, нигде в Новом Завете так ясно не выражено разочарование первых христиан по поводу ожидания скорого Конца, как в писаниях Луки. Наиболее поразительны в этом смысле редакция апокалипсиса Марка, осуществленная Лукой, и данное им в Книге Деяний описание ранней иерусалимской общины.

а) Очень похоже, что писавший после падения Иерусалима (70 г. н. э.) Лука столкнулся с проблемой, что делать с текстом Мк 13, где, как мы уже видели (§ 68.2), разрушение Иерусалима рассматривается как часть мессианских страданий, начало Конца. Если мы сопоставим Мк 13 и Лк 21, то станет ясно, что Лука эти два элемента (падение Иерусалима и парусию) тщательно разграничил, развив предостерегающий мотив в высказываниях Марка для удлинения периода времени. Например, Лк 21:8 — у Марка лжепророки говорят лишь: "Это Я" (Мк 13:6); Лука добавляет другое их прорицание: "Время близко"; проповедь о близости Конца превратилась в лжепророчество! Марк говорил о всемирном смятении как о "начале мук рождения" (Мк 13:8); Лука эту фразу целиком опускает (Лк 21:11). Марк написал: "Претерпевший же до конца, тот будет спасен" (Мк 13:13); Лука ссылку на Конец убирает (в Лк 21:19: "Терпением вашим вы приобретете души ваши") — страдания при падении Иерусалима не связаны со скорбью последних дней. Марк понимал страдания, вызванные осадой и падением Иерусалима, как эсхатологическое бедствие — настолько тяжелое, что Бог сократит его ради избранных (Мк 13:20); Лука полностью отделяет падение Иерусалима от Конца — "и Иерусалим будет попираем народами, доколе не окончатся времена народов" (Лк 21:24). Марк тесно соединил разрушение Иерусалима с космическими катаклизмами Конца — "в те дни…" (Мк 13:24); Лука эту связь не упоминает, опуская всю фразу (Лк 21:25). Как мы уже говорили (§ 68.2. в), одной из причин, по которой Лука отделил ожидание Марком близкой парусии от разрушения Иерусалима и Храма, было желание вновь подтвердить надежду на парусию, несмотря на несбывшуюся надежду Марка. Но сделать это Лука мог, лишь отвергнув представление о непосредственной близости второго пришествия Иисуса, "отложив" его (на другое поколение?) до самого конца следующей исторической эпохи ("времена народов" = век церкви)[656]. Итак, здесь исполнение надежды откладывается, и ожидание близкого пришествия угасает.

б) Как мы уже отмечали (§ 67.3), мышление и самопонимание первоначальной христианской общины в Иерусалиме имели сильные апокалиптические черты. Едва ли можно объяснить, откуда появились такие ключевые представления, как воскресение Иисуса или дарование Духа в качестве начатка урожая последних времен; или восклицания типа "Маранафа" ("Господь наш, гряди!") укоренились в языке богослужения (1 Кор 16:22); или как непредусмотрительная практика общности имущества (распродажа состояния) вызвала в новой секте воодушевление — если только все это не было более или менее спонтанным выражением преобладающего убеждения в том, что последние времена уже наступили, парусил произойдет скоро и Конец близок. Тем не менее это чувство горячего ожидания в повествовании Книги Деяний совершенно отсутствует. В нем нет ничего близкого к призыванию "Маранафа". О парусии еще упоминается (Деян 1:11), но внимание скорее сосредоточено на ответственности за проповедь всему миру (1:6–8), а чувство близости завершения сохранено лишь в использованном Лукой более раннем материале Деян 3:20–21. Говорится и о дне суда (Деян 10:42,17:31, 24:25), но только как об отдаленной угрозе (последние события), а не чем‑то уже нависшем. Цитируется апокалиптический материал Иоил 2:28–32, включая космические знамения (Деян 2:17–21) — но как пророчество, уже исполнившееся в Пятидесятницу. Других следов первоначального христианского апокалиптического пыла не остается. То же верно и в отношении ожидания скорого Конца в ранних писаниях Павла, хотя Лука и сообщает некоторые детали миссионерской деятельности Павла в Фессалониках (Деян 17). Лука не мог не знать о горячих эсхатологических чаяниях первоначального христианства. Поэтому объяснение может быть лишь одно: он решил эту особенность проигнорировать или скрыть — даже ценой того, что общность имущества покажется не проявлением ревностной веры, а полной безответственностью. Подобное изображение первого поколения христиан, как полностью уравновешенных и удивительно неапокалиптически настроенных верующих, заслуживает определения, "ранняя кафоличность".

Добавим, что, как было широко признано за последние 30 лет, сам факт написания истории первоначального христианства (а не апокалипсиса) был признанием того, что первоначальное упование на парусию было ошибочным и что само это упование угасло. Лука описал не только "жизнь Иисуса", но также и историю Церкви. Этим он фактически вставлял между воскресением/вознесением Иисуса и парусией целую новую эпоху. Смерть и воскресение Иисуса больше нельзя было считать началом Конца, (окончательной) эсхатологической кульминацией, каковыми они были для самого Иисуса и для первых христиан. Теперь они мыслились как срединная точка истории, по обе стороны которой лежат эпохи прошлого и будущего. Было бы неправильно считать, что Лука просто заменил раннюю эсхатологию на историю спасения, с целью решить эту проблему задержки парусии[657]. Эсхатология скоро грядущего и история спасения никоим образом не противоречат друг другу и не исключают друг друга: перспектива истории спасения лежит в основе всех основных книг Нового Завета, а напряжение между "уже" и "еще не" почти неизменно присутствует в новозаветной эсхатологии[658]. Но в Евангелии от Луки и Книге Деяний эсхатологическое напряжение значительно ослаблено ; для Книги Деяний, в частности, парусил есть реальность отдаленная, которая наступит в самом конце века Церкви. Таким образом, описывая христианство, столкнувшееся с необходимостью самоорганизации в преддверии долгого будущего, Лука, несомненно, открыл путь к ранней кафоличности.

 

71.3. Мы не можем игнорировать тот факт, что наиболее сильное выражение осуществленной эсхатологии в Новом Завете содержится в Евангелии от Иоанна. Особенно его отличает убеждение, что суд уже произошел в пришествии Иисуса как света миру и отношении к Нему людей (Ин 3:19): слушающий и верящий правде Иисусовой "на суд не приходит, но перешел из смерти в жизнь" (5:24), Сам Иисус есть воскресение и жизнь, знать Его — значит знать жизнь вечную, воскресение здесь и теперь (11:25–26). Когда Иоанн говорит: "мы увидели славу Его" (1:14), он фактически сжимает прошлую и будущую славу Сына Божьего в один период Его земного служения, завершающегося крестом и воскресением. Евангелие написано, чтобы люди уверовали в Того, Кто теперь незрим, — на основании свидетельства видевших славу Его, не требуя прикосновения к ее будущему проявлению (20:29–31). Когда Иисус говорит о Своем близком уходе и возвращении (14:18; 16:16–22), явно имеется в виду пришествие Утешителя (14:15–26,16:7). Фактически парусия Утешителя, жизнедательного Духа, настолько заняла место Иисуса, что о парусии еще предстоящей говорить ни к чему.

Тем не менее было бы ошибкой считать, что в Евангелии от Иоанна будущая эсхатология отсутствует; такие отрывки, как 5:28–29,6:39–40,12:48 (ср. 1 Ин 2:18,28,3:2,4:17), нельзя просто приписать редактору и тем самым оставить без внимания. Но надежда, которую они выражают, в отличие от первохристианской, не содержит идеи скорейшего пришествия. Видимо, во всем четвертом Евангелии лишь текст Ин 14:1–3 говорит о втором пришествии Христа как таковом, но и этот отрывок скорее (справедливо) утешает сердца осиротевших, чем передает чувство вот–вот надвигающегося Конца. В эпилоге (Ин 21) последний маленький эпизод с кульминацией в ст. 23, видимо, был вставлен для разрешения проблемы смерти Иоанна до наступления парусии. Похоже, что все дальнейшее развитие истории спасения у Иоанна сосредоточено во вневременном эсхатологическом "теперь", где важен лишь отклик человека на слова Иисуса, которые есть Дух и жизнь (4:23, 5;25, 6:63). Правомерно ли такое богословие называть "ранней кафоличностью" — другой вопрос, к которому мы вернемся ниже.

Недалеко от эсхатологии Иоанна отстоит эсхатология Послания к Евреям. Конечно, у автора письма ожидание приближающейся парусии более пылкое (10:25, 37, ср. 1:2, 6:18–20, 9:27–28). Но его эсхатологию существенно смягчает соединение иудейского апокалиптического учения о двух веках с платоновским различением между небесным миром реальности и земным миром теней (см. выше, § 58.3 и прим. 58). Таким образом, он до какой‑то степени отделил надежду на полное участие в небесной реальности от веры в более отдаленное завершение (4:14–16; 7:19; 10:19–22,12:22–24). Это дало ему возможность воодушевить своих читателей в их борьбе и страданиях, а также "рассказать верующим о близости невидимого мира, не настаивая на близости парусии"[659].

 

71.4. Необходимо также упомянуть Второе послание Петра — вероятно, позднейшее из произведений Нового Завета. В его эсхатологии поразительнее всего отчасти нецельная "ортодоксальность". Она достаточно "ортодоксальна" в высказываниях о входе в "вечное царство Господа нашего и Спасителя Иисуса Христа" (2 Петр 1:11), о дне суда (2:9,17, 3:7), о насмешниках "в последние дни" (3:3), о приходе дня Господа, как вора в ночи (3:10), о будущем конце космоса, который описан в ярких апокалиптических красках (3:10,12), и наступлении новых небес и новой земли (3:13). Но задержка парусии, несомненно, стала главным камнем преткновения — "Где обещание пришествия Его?.." (3:4). Ответ автора носит в целом традиционный характер: он говорит о замысле Божьем в истории спасения (3:5–7) и о том, что задержка — это милость Божья с целью дать время для покаяния (3:9) и т. д. Несколько странное звучание имеет стих 3:8, где высказывается не совсем удовлетворительное соображение о том, что к Богу понятие времени неприменимо — "один день у Господа, как тысяча лет, и тысяча лет, как один день". То есть автор отрицает, что христиане могут связывать свои надежды с настоящим: человеческое время и обетование Божье не так легко соотносятся. Это вносит оттенок произвольности в деяния Божьи (по крайней мере с человеческой точки зрения) и подрубает под корень апокалиптическую эсхатологию[660]. Тот, кто приводит такие доводы, потерял всякую надежду на близкую парусию и не удивится, если до осуществления традиционных чаяний о парусии пройдут века, а то и несколько тысячелетий. Одним словом, в этом послании изначальный апокалиптический пыл уступает место более догматическим и сухим представлениям о "последних вещах". Если ранняя кафоличность была реакцией на неоднократные разочарования в апокалиптических надеждах, то Второе послание Петра представляет собой основной пример ранней кафолигности [661].

Поздние послания Павла и Пастырские послания, Евангелие от Луки и Книга Деяний, Евангелие от Иоанна и Второе послание Петра — книги Нового Завета, наиболее ясно отражающие перемену в акцентах и самопонимании, которой задержка парусии требовала от ранних христиан во второй половине I в. и позже. Эти примеры в достаточной мере подтверждают, что если хотя бы отчасти ранняя кафоличностъ характеризуется угасанием надежды на близкую парусию, то она уже прочно укоренена в Новом Завете.

 

Рост институционализации

 

Рост институционализации — самый первый признак ранней кафоличности[662], когда церковь все более отождествляется с институтом, когда авторитет все более соединяется с должностью, когда нарастает разделение между духовенством и мирянами, когда благодать все теснее ограничивается четко определенными обрядовыми действиями. Как мы видели выше (главы VI и VIII), этих черт в первом поколении христианства не было, хотя во втором поколении картина начала меняться.

 

72.1. Послание к Ефесянам и Пастырские послания. Сильнейшим свидетельством в пользу того, что раннекафоличная перспектива проявляется уже в Еф, является использование слова εκκλησία и Еф 2:20. Если у раннего Павла εκκλησία (церковь) почти всегда обозначает всех христиан, живущих или собирающихся в конкретном месте, в Εφ εκκλησία обозначает исключительно вселенскую Церковь (1:22, 3:10, 21, 5:23–25, 27, 29, 32, ср., например, Кол 4:15–16.). В Еф 2:20 легко можно видеть почитание вторым поколением лидеров первого поколения. С другой стороны, есть тесные параллели между образом церковного устройства в Еф 4 и метафорой тела в Рим 12 и 1 Кор 12. Поэтому, исходя из одних внутренних свидетельств, нельзя сказать, принадлежит ли Еф самому Павлу, который расширяет свое видение местной церкви как харизматической общины до космических размеров (Еф 1:22–23, 2:19–22, 3:10, 5:23–32, ср. Кол 1:18,24), или оно принадлежит какому‑либо ученику Павла из второго поколения, который начинает думать о служениях как о должностях, установленных для всей вселенской Церкви[663]. Даже в последнем случае отсутствие упоминаний о епископах и пресвитерах ставит вопрос о том, что автор может противиться раннекафоличным тенденциям[664].

Яснее обстоит дело с Пастырскими посланиями. Сошлюсь хотя бы на приведенное выше (§ 30.1) свидетельство. Отметим, что уже возникло понятие должности: пресвитеры, надзиратели (епископы) и диаконы — все это наименования сложившихся должностей (1 Тим 3:1 — "епископство"). Еще поразительнее отношение Тимофея и Тита. Они уже не просто посланцы Павла, отправляющиеся в какие‑либо его церкви, как в былые дни (1 Кор 4:17, Флп 2:19,1 Фес 3:2,6,2 Кор 7:13–14,12:18). Скорее они походят на правящих епископов, которым подчинены общины и их члены. Они ответственны за то, чтобы держать веру в чистоте (1 Тим 1:3–4,4:6–8,11–16 и т. д.), руководить жизнью и взаимоотношениями в общине (1 Тим 5:1–16 — Тимофей имеет право самовластно вносить в список вдов и отказывать в этом; 6:2,17, Тит 2:1–10,15 — "со всякой властью"), отправлять правосудие и налагать наказание, в том числе и на пресвитеров (1 Тим 5:19–21 — Тимофей выше пресвитеров, к нему апеллируют), возлагать руки (1 Тим 5:22 — функция, уже отведенная Тимофею?) и ставить пресвитеров (Тит 1:5). Появляется понятие "апостольского преемства" — от Павла к Тимофею, потом к "верным людям", потом к "другим", хотя неясно, насколько важной здесь была формальная сторона (2 Тим 2:2). Неясно также, появляется ли здесь сакраментализм: "высказывания верности" в Тит 3:5–7 мало отличаются от (более раннего) понимания крещения Павлом (см. выше, § 39.6), хотя образ "омовения" может связываться автором с водой крещения. Это более вероятно, чем предполагает само высказывание, ибо в других местах Пастырских посланий мы видим появление богословия рукоположения, где харизма уже понимается не как свободное проявление Духа через любого члена Церкви, а как должность передающаяся путем возложения рук (1 Тим 4:14, 2 Тим 1:6)[665]. Такое свидетельство подтверждает, что Пастырские послания в какой‑то степени разрабатывают раннекафоличную традицию.

 

72.2. Евангелие от Луки — Деяния Апостолов. Свидетельства в пользу раннекафоличных тенденций в Лк и Деян собрать нетрудно (ср. выше, § 28.1), хотя есть и другая сторона вопроса. Прежде всего достаточно ясно, что Лука попытался изобразить первоначальное христианство гораздо более единым по духу и по организации, чем оно было на самом деле.

а) Рассмотрим сначала, как он скрыл очень серьезное и глубокое разделение между сосредоточенными на Иерусалиме иудеохристианами и расширяющейся миссией среди язычников. Разделение между евреями и эллинистами он представил как простую административную заминку (Деян 6), хотя в реальности дело обстояло куда серьезнее (см. выше, § 60). Разногласие по поводу обрезания между Павлом и Варнавой и "какими‑то людьми" из Иудеи было серьезным, но дружески и единогласно разрешилось на Иерусалимском соборе (Деян 15). При этом мы ничего не слышим в Деян о последующей конфронтации между Павлом и Петром в Антиохии (включая "некоторых от Иакова"), к которой Павел явно относился чрезвычайно серьезно (Гал 2), а также о враждебности между Павлом и апостолами из Палестины (2 Кор 10–13), не говоря уже о чрезвычайной резкости текстов Гал 1:6–9, 5:12 и Флп 3:2–4 или ее причинах. Отчет Луки о последнем посещении Павлом Иерусалима (Деян 21) совершенно игнорирует цель посещения (доставить пожертвования) и таким образом умалчивает о, быть может, самом печальном разрыве — между Павлом и руководителями иерусалимской общины (см. выше, §56). Все это придает дополнительный вес наблюдениям по поводу Деян, впервые высказанным Шнекенбургером (М. Schneckenburger, Über den Zweck der Apostelgeschichte) [666]: параллелизм между деятельностью Петра и Павла (ср. особенно 3:1–10 с 14:8–10, 5:15 с 19:12, 8:14–24 с 13:6–12,9:36–41 с 20:9–12), изображение Павла как человека, выполнившего требования закона (отметим особенно 16:1–3,18:18, 20:16, 21:20–26, и ср. 23:6, 24:17, 25:8, 26:5, 28:17) и высказывавшего должное уважение к иерусалимским апостолам (9:27,15,16:4, 21:26); характер проповедей, приписанных в Деян Павлу, больше напоминает проповеди первой половины Деян, они почти не содержат его индивидуальных особенностей (ср. особенно 2:22–40 с 13:26–41). Ввиду этого едва ли можно считать, что Лука дал полное и беспристрастное описание даже тех эпизодов, которые он взялся освещать. Конечно, необязательно он все, или почти все, это придумал, да и отношение Павла к разгогласиям между ним и Иерусалимской церковью едва ли было полностью объективным и справедливым. Но если подход Павла был односторонним, то же можно сказать и о подходе Луки. По меньшей мере, Лука сгладил острые углы в том, что касается личности Павла и происходивших споров, чтобы без помех включить это в картину единства раннего христианства. Разве не видим мы здесь раннекафоличное заделывание шероховатостей I в.?

б) Отметим, как искусно сосредоточил Лука единство раннего христианства на Иерусалиме как первоисточнике. Действие его Евангелия начинается в Храме. В Храме заканчивается рассказ Луки о рождестве (Лк 1–2). На Храме же сосредоточена кульминация его повествования об искушениях Иисуса (Лк 4:9–11). Более трети этого Евангелия приходится на долю путешествия из Галилеи в Иерусалим (Лк 9:51–19:46). Заканчивается евангельское действие там же, где и началось: ученики "были постоянно в Храме, благословляя Бога" (Лк 24:53). Поразительнее всего то, что все явления Иисуса после воскресения, согласно этому Евангелию, происходят в Иерусалиме. Путем простой редакции Лука опускает все упоминания о явлениях в Галилее. У Марка стоит: "Идите, скажите ученикам Его и Петру, что Он предваряет вас в Галилее; там вы Его увидите, как Он сказал вам…" (Мк 16:7, со ссылкой назад, на 14:28). Лука же вместо этого дает такой вариант: "Вспомните, как Он сказал вам, когда был еще в Галилее, говоря о Сыне Человеческом, что надлежит Ему быть преданным в руки людей грешных…" (Лк 24:6–7, где реплика Мк 14:28 просто опущена). Лука, несомненно, хотел представить Иерусалим как источник благовестия, бесспорное место появления христианства и как его материнскую церковь. Неслучайно в его понимании истории Евангелие выходит из Иерусалима и кругами распространяется по земле, достигая Рима (Деян 1:8, 28:30–31). Лука показывает, что на заре христианства вожди иерусалимской общины осуществляют надзор за решающими стадиями расширения проповеди (8:14–16, 11:1–3,22–24). Во второй половине Деян, где главным действующим лицом является Павел, Лука добивается своей цели, описывая неоднократные посещения Павлом Иерусалима, а его проповедь — как ряд миссионерских путешествий из Иерусалима и обратно (9:28,12:25,15:2,18:22 — иерусалимская община названа "церковью"; 20:16, 21:17)[667]. Все это имеет некоторое историческое обоснование в том, что Павел признавал определенное первенство Иерусалима (Рим 15:27). Но в подаче Лукой материала заметна тенденциозность. Согласно его описанию, раннее христианство представляло собой единое целое, благовестие распространялось от Иерусалима к Риму, опираясь на церковь, объединенную вокруг Иерусалима, — серьезная или длительная опасность грозила лишь извне. Такое преподнесение фактов естественно именно в устах раннекафоличного историка.

в) Лука также делает попытку сделать центром единства первого поколения церкви двенадцать иерусалимских апостолов и показать, что ранние церкви были едины в своей организации. Как мы уже видели, изначально понятия "Двенадцать" и "апостолы" не были синонимичны (§ 28.1. а). В то время как Иерусалимская церковь вначале группировалась вокруг Двенадцати (§ 28.2), общины за пределами Палестины и "языческие" собирались вокруг апостолов, причем "апостольство", видимо, связывалось с миссией (§ 28.1). Лука эти две (не полностью совпадающие) группы фактически соединил в одну, сделав их синонимами — центром единства всей Церкви по всему миру (отметим особенно Лк 6:13, Деян 1:21–26,2:42–43,4:33,6:2,6, 8:14, 9:27,11:1,15:22–23,16:4). Это имеет два любопытных следствия. Во–первых, согласно 8:1, вся Иерусалимская церковь была рассеяна по Иудее и Самарии (ср. 1:8) — все, "кроме апостолов". Оставляя апостолов в Иерусалиме, Лука совершенно отказывается от раннего понимания апостола как миссионера и изображает иерусалимских апостолов как представителей и даже институциональный центр всей растущей церкви. Еще важнее второе следствие. Используя 1:21–22 как определение апостола (человек, ходивший с Иисусом все время Его служения и засвидетельствовавший Его воскресение и вознесение), он фактически исключает Павла из числа главных апостолов (Двенадцати) [668]. Возможно, именно поэтому он называет явление Иисуса Павлу на дороге в Дамаск просто "видением" (особенно в Деян 26:19), а не хорошо осязаемым явлением после воскресения, подобным тем, которые были апостолам и которые это апостольство определяли (ср. особенно Лк 24:39). Лука, апологет Павла, так страстно желает описать церковь первого поколения христианства как находящуюся в единстве и согласии, что готов уступить в одном из пунктов, на которых сам Павел горячо настаивал в споре с, по крайней мере, некоторыми иудеохристианами (Гал 1:1,15–17,1 Кор 9:1–6,15:7–9). Лука достигает сближения с Иерусалимом, который избегал контакта с Павлом в конце. По при этом он затушевывает расхождения Павла с Иерусалимом, представляя его единым с иерусалимскими апостолами и фактически подчиненным им.

Тот же эффект достигается в области "церковного управления". Согласно Луке, Павел поставил в каждой своей церкви пресвитеров (14:23). Об этом мы не найдем никаких упоминаний в посланиях самого Павла. Это противоречит представлению Павла о церкви как о харизматической общине (см. выше, §§ 28 и 29). Но таким образом Павловы церкви приходят в соответствие с изначальной иерусалимской моделью управления (см. выше, § 28.2). В 20:28 "надзирателями" названы "пресвитеры" (20:17), что служит предзнаменованием происшедшего после Павла смешения порядка, выработавшегося в Павловых церквах, с формой церковного управления в Иерусалиме, а также подразумевает бо́льшую степень единства, чем та, что была, видимо, на самом деле (выше, § 30). Не надо думать, что повествование Луки — полная фальсификация: большинство функций, которые после Павла сосредоточились у надзирателей и пресвитеров, вероятно, сначала исполнялись в Павловых церквах разными членами общины (харизматически). Но необходимо признать, что отчет Луки — анахронизм, ему свойственно раннекафоличное соединение первоначальных разнообразных форм в одну единую форму, характерную скорее для более поздних десятилетий (ср. 1 Клим 42:4).

Отсюда вытекает поразительный вывод. Не так уж далек от истины был Фердинанд Баур (Е С. Baur) в своем понимании Деян при всем своем догматическом преувеличении. Изображение Лукой первоначального христианства и роли Павла в нем в какой‑то степени представляет собой компромисс между иудейским и языческим христианством, сглаживание разрывов, портящих ткань первого поколения христианства — составление облика, одинаково приемлемого для обеих сторон[669]. Компромисс, однако, не столько между Петром и Павлом, как считал Баур, сколько между Иаковом и Павлом — Петр стоял между ними, и с ним некоторым образом согласовывались оба (Иаков — см. Деян 15:13–15, Павел — см. выше, § 72.2. а)[670]. Разве не будет правомерно назвать это "ранней кафоличностью"? Но и этим не все сказано.

г) Вспомним, что Лука был "восторженным" верующим (см. § 44.3). Между тем ранняя кафоличность была именно реакцией на восторженность, попыткой "преградить путь потоку восторженности"[671]. Как понять этот удивительный парадокс? Лука старается преподнести раннее христианство как единое целое, но он также желает продемонстрировать верховную свободу Духа над церковью. То есть еще более, чем полноты двенадцати апостолов, Церковь должна ждать нисхождения Духа (Деян 1–2). Еще более, чем официальное учение апостолов, подчеркивается пророческое вдохновение Духа (§ 44.3.2). Наставление Духом и экстатическим видением, еще важнее, чем руководство Иерусалимом церковной миссией (Деян 1:8, 8:29, 3,10:19,13:2–4,16:6–7,19:21, 20:22 и см. выше, § 44.3). Именно дар Духа — решающий фактор принадлежности к христианству, а не одобрение или принятие Иерусалимом и апостолами. Для Луки это, конечно, не противоположности (8:14–17), но где стоит основной акцент, достаточно ясно из эпизодов с эфиопским евнухом (8:38–39 — здесь утверждения Иерусалимом нет), обращения Павла (9:10–19 — Анания описан как благочестивый иудей, 22:12, но нет попыток связать его с Иерусалимом или представить как посланника Иерусалима), с Корнилием и его друзьями (10:44–48,11:15–18,15:7–9), с Аполлосом (18:25–26 — Прискилла и Акила, как и Анания, от Иерусалима независимы и ничего существенного не добавляют к христианству Аполлоса).

Эти эпизоды также подчеркивают, что в Деян нет развитого сакраментализма. В рассказах о крещении (Деян 8,10 и 19) Дух не вторичен по отношению к крещению. Скорее создается впечатление, что Дух здесь важнее всего (8:12–17,19:2), что там, где Дух уже дан, крещение служит в основном подтверждением этого и ритуалом вхождения в церковь (10:44–48)[672]. Конечно, Лука говорит о передаче Духа через возложение апостолами рук (8:18, ср. 5:12,14:3,19:11), но продолжение сразу исключает сакраменталистское истолкование (8:19–21). И в других местах Деян возложение рук — полностью харизматический акт, спонтанный акт идентификации, молитва о ниспослании соответствующего дара благодати (см. особенно 3:6–7, 6:6, 9:17,13:3,19:6, 28:8). Попытка Кеземана увязать эти свидетельства с собственными представлениями о Луке как полностью раннекафоличном авторе существенным образом искажает сами свидетельства[673]. Так же обстоит дело и с его попыткой доказать, что в Деян "слово" подчинено церкви[674]. Совсем нет: основная тема Деян — свободное и победное распространение слова Божьего. Причем не столько церковь распространяет слово от Иерусалима до Рима, сколько слово распространяет церковь (см. особенно 6:7,12:24,13:49,19:20)[675].

Я не вижу иного выхода, как признать, что Лука сочетает и раннекафоличный, и "восторженный" подходы, сколь бы странным и парадоксальным это ни казалось. Возможно, ему удается совмещать два противоположных направления потому, что он пишет в обстановке второго поколения, когда восторженность сильно пошла на убыль и стали преобладать раннекафоличные тенденции. Но в той мере, в какой Лука отказывался подчинять Дух таинству, а слово — церкви, не изображая раннехристианское служение как род священства, — в этой мере его нельзя назвать "ранним кафоликом". Описание Луки как раннего кафолика необходимо смягчать его описанием, как восторженного верующего, и наоборот. Конечно, можно возразить, что в его повествовании "восторженность" ограничена прошлым, истоками. Но ведь он также преуменьшает значение упований первых христиан на парусию. А это заставляет предположить, что он изображал жизнь и миссию раннего христианства как образец для своего времени. Ему ничего не стоило преуменьшить или проигнорировать и другие восторженные черты раннего периода, но он этого не сделал (скорее наоборот — см. выше § 44.3). Отсюда можно подтвердить вывод, что сам Лука был восторженным верующим. Если в Деян у него и присутствуют раннекафоличные тенденции, то его собственная восторженность их сдерживает.

 

72.3. Пастырские послания, Евангелие от Луки и Книга Деяний — единственные произведения Нового Завета, которые могут серьезно претендовать на наименование "раннекафоличных" в плане роста институционализации, хотя 2 Пет 1:19–21 можно понять как ограничение истолкования писаний официальным учением[676]. Нельзя также забывать Матфея и Иоанна: у обоих есть место, где о церкви говорится как о вселенской, Una Sancta (Мф 16:18, Ин 17:20–23). Но, как мы уже видели, их экклезиология гораздо менее институционализирована и гораздо более индивидуалистична, чем экклезиология Пастырских посланий (см. выше, §§ 30.3, 31.1), а акцент на вселенской церкви скорее напоминает Еф, чем кафоличность Пастырских посланий. То же суждение, mutatis mutandis, следует вынести о 1 Пет, Евр и Откр (см. выше, §§ 30.2,31.2,3). Иуд в этом отношении ясного впечатления не создает (хотя Иуд 1:20–22 перекликается с рядом мест у Павла). Не видно в этих писаниях и сакраментализма. Возможно, Мф 28:19 имеет в виду более формальный обряд крещения, но намек на сакраменталистское понимание крещения здесь отсутствует. 1 Пет 3:21 определяет крещение как выражение веры (не как путь для благодати), других упоминаний о крещении в этом послании (как и в Иак) нет. Текст Евр 10:22 описывает крещение как простое омовение тела чистой водой, таким образом уравнивая его с иудейскими омовениями (также 6:2). Такие отрывки, как Откр 7:14, едва ли относятся к крещению (омовение кровью)[677].

Индивидуализм Иоанна вполне можно понять именно как протест против тенденций к институционализации, столь сильно проявившихся в Пастырских посланиях (выше, § 31, ср. опять Евр и Откр - §§31.2,3). Противостоит Иоаннов корпус, видимо, и сакраментализму, укоренившемуся уже в ранней кафоличности Игнатия ("врачевство бессмертия" — Ефес 20:2) (см. выше, § 41). Особенно любопытно выступление "пресвитера" против Диотрефа в 3 Ин 1:9–10. Диотреф, несомненно, руководил по меньшей мере этой церковью: он не только мог отказывать в гостеприимстве приходящим христианам, но также "изгонял из церкви" противодействующих ему. Иными словами, Диотреф действовал с полномочиями правящего епископа (ср. Игнатий, Ефес 6:1, Тралл 7:2, Смирн 8:1–2); именно против его "любви первенствовать" (φιλοπρωτεύων) в церкви высказывался "пресвитер". Допуская, что 3 Ин принадлежит тому же кругу, что и 1–2 Ин, лучше всего рассматривать его, как отклик со стороны обособленного христианства, антиинституционального и личного пиетизма, протестующего против возрастающего влияния ранней кафоличности[678].

Короче говоря, в Новом Завете начинает проявляться раннекафоличный рост институционализации (частично в Лк и Деян и наиболее явно в Пастырских посланиях), но одновременно возрастает и протест против ранней кафоличности (частично в Евр, Откр и даже в Деян, более сильно в Ин и 1–2 Ин, и наиболее явно в 3 Ин).

 

⇐ Предыдущая15161718192021222324Следующая ⇒

Поделиться: