Вестминстерский дворец, Лондон. Осень, 1494 год

 

Две недели праздновали превращение нашего маленького Гарри в герцога Йоркского, и в течение всех двух недель малыш ел непривычные кушанья, сидя за общим столом во время пиршеств; одевали его как маленького короля; а спать он ложился слишком поздно, когда уже буквально падал от усталости, и потом долго плакал, потому что никак не мог уснуть, и утром просыпался страшно возбужденный, а потом вся эта круговерть начиналась снова.

Даже мне, весьма критически относившейся к присвоению Гарри титула герцога Йоркского, было заметно, что мальчик наслаждается своим новым положением, что он прямо-таки расцветает от похвал и славословий. Мой младший сын всегда отличался буйным нравом и невероятным тщеславием; для него не было ничего лучше, чем быть в центре всеобщего внимания. А тут вдруг все стали им восхищаться и хвалить за успехи в учебе, за силу и красоту, и маленький Гарри буквально расцветал, точно красная роза Ланкастеров, под ливнем этих похвал.

Артур, который всегда был более тихим, серьезным и сдержанным, чем его буйный братишка и шумливая сестренка Маргарет, сидел рядом со мной во время большой торжественной мессы и молча слушал, как Томас Лэнгтон, епископ Винчестера, помогает архиепископу наставлять Гарри как герцога Йоркского. Но за обедом, когда Генрих поставил своего младшего сына на стол, чтобы каждый мог его видеть, Артур все же не выдержал и тихонько сказал мне:

— Надеюсь, петь Гарри все же не будет. Хотя ему ужасно хотелось спеть для всех.

Я засмеялась и заверила сына:

— Нет, петь я ему не позволю. Хотя голосок у него действительно чудесный…

Договорить я не успела: маленькая Маргарет, страшно возмущенная тем, что ее брату уделяется так много внимания, не выдержала, сползла со стула, подобралась к отцу и стала дергать его за плащ. Нянька в ужасе бросилась за ней и, низко кланяясь королю, попросила у него прощения. Однако все это происходило на людях, в обеденном зале, мы праздновали присвоение нашему сыну титула герцога Йоркского и просто обязаны были всячески демонстрировать собственную уверенность и величие. Разве король может показать всем, что при залпах орудийного салюта у него сердце в пятки уходит, а при малейшем раздражении он, смертельно побледнев, мгновенно впадает в бешенство? Нет, Генрих вел себя именно так, как и должен был вести себя на людях король. Этот «праздничный» Генрих не возражал, даже если его дети позволяли себе отвратительные выходки, сползали на пол, дергали его за плащ. Этот Генрих отлично понимал, что ему делать, если он хочет всегда выглядеть королем. Я сама его этому научила. Вот и сейчас он от души расхохотался, словно выходка Маргарет его действительно позабавила, подхватил девочку на руки и поставил ее рядом с братишкой, и она принялась приветственно махать ручкой и кланяться направо и налево. Затем он поманил к себе няньку, державшую на руках малышку Элизабет, и велел ей поднять девочку повыше, чтобы каждый мог видеть всех наших троих младших детей.

— Это дети Англии! — громогласно возвестил мой муж, и все приветствовали это заявление радостными криками, а он протянул руки к нам с Артуром, явно желая, чтобы и мы к нему присоединились. Артур подчинился весьма неохотно, но все же встал сам и помог встать мне, учтиво отодвинув мой стул. Мы с ним подошли к королю, который по-прежнему стоял, обнимая младших детей, и теперь уже всем нам шестерым пришлось выслушивать очередную порцию похвал и аплодисментов, точно актерам на сцене.

И тут Гарри, повернувшись к отцу, что-то прошептал ему на ухо. Генрих внимательно его выслушал и хлопнул в ладоши, призывая всех к молчанию.

— Мой сын, герцог Йоркский, хочет нам спеть! — объявил Генрих.

Артур бросил на меня лишь один выразительный взгляд, смысл которого, впрочем, остался непонятен остальным. Присутствующие застыли в молчании, а Гарри приятным легким сопрано запел «Веселое приветствие весне»; потом кое-кто принялся отбивать такт по столу и негромко подпевать мальчику, так что, когда песня закончилась, все разразились неожиданно громкими и дружными аплодисментами. А мы с Артуром лишь молча улыбнулись друг другу, и со стороны казалось, что и мы чрезвычайно довольны выступлением Гарри.

 

* * *

 

Финальным аккордом двухнедельных празднеств был королевский турнир. Призы победителям должна была раздавать маленькая принцесса Маргарет. А вот Гарри я в итоге велела увести из королевской ложи, поскольку он отвратительно себя вел, разочарованный тем, что я запретила ему не только участвовать в турнире, но и проехаться верхом на пони во время общего парада.

— Ты либо будешь смирно стоять здесь и молча махать участникам парада ручкой, либо отправишься прямиком в детскую, — твердо заявила я.

— Нет, пусть он останется, — вмешался Генрих. — Сегодня все должны его видеть. Причем непременно улыбающимся.

Я повернулась к своему сердитому зареванному сынишке.

— Ты слышал, что сказал король? — спросила я. — Ты должен вести себя как настоящий герцог Йоркский: всем махать ручкой и непременно улыбаться. Ты уже большой и должен понимать, что порой нам, членам королевской семьи, приходится делать такие вещи, которые нам делать совсем не хочется. Например, выглядеть веселыми и счастливыми, когда на самом деле мы печальны или сердиты. Нас всегда должны видеть радостными, довольными и уверенными. Да, радостными, довольными и уверенными!

Гарри всегда прислушивался к тем доводам, которые затрагивали его тщеславие. Все еще немного сердитый, он согласно тряхнул своей медноволосой головкой, подошел к перилам ложи и приветственно замахал рукой собравшимся, которые, разумеется, приветствовали его радостным ревом. Эти крики моментально прогнали из его души обиду и гнев, он радостно заулыбался и снова принялся махать участникам турнира, подпрыгивая при этом, точно молодой барашек. Стоявший с ним рядом Артур тоже поднял руку и с улыбкой помахал ею, но куда более сдержанно. А Гарри так развеселился, что мне пришлось тайком ото всех нежно, но крепко ухватить его за жилет и удерживать, чтобы он не перепрыгнул через низенькие перила и не опозорил нас всех.

Когда все участники турнира наконец выехали на арену, у меня перехватило дыхание. Я ожидала, что плащи у всех будут традиционных цветов Тюдоров — зеленые; этот цвет молодой травы как бы подчеркивал весну правления моего мужа. Но оказалось, что Генрих и его мать приказали участникам одеться в цвета Йорков — в честь нового герцога Йоркского, а также для того, чтобы напомнить всем, что роза Йорков находится здесь, а не в Малине. А потому все участники были в темно-красных плащах с синей каймой — это были цвета моего Дома, я не видела их с того дня, когда Ричард III, последний король Йорков, выехал из дворца навстречу своей смерти в поле близ Босуорта.

Генрих перехватил мой взгляд и сказал равнодушно:

— Выглядит хорошо.

— Да, неплохо, — согласилась я.

Присутствие Тюдоров, впрочем, было отмечено невероятным количеством алых роз, которыми была убрана буквально вся арена; немногочисленные белые розы Йорков терялись среди множества красных роз Ланкастеров. Но порой можно было заметить и новые розы — их теперь все чаще специально выращивали для подобных случаев: это были «розы Тюдоров», белые с красной сердцевинкой, словно каждый йоркист в душе был ланкастерцем.

* * *

 

Каждый в Англии получил приглашение на этот турнир, и пришли все: и верные слуги короля, и предатели, и те — таких было большинство, — кто еще ничего для себя не решил. Лондон был до предела набит приехавшими людьми; лорды из всех графств Англии явились в столицу со своими домочадцами и слугами; каждый сквайр счел необходимым прихватить с собой все свое семейство. Все праздновали присвоение высокого титула нашему Гарри. Дворец тоже был полон; в большом зале нельзя было найти ни дюйма свободного пространства; все ложились спать там, где смогли отыскать хоть какое-то местечко. Гостиницы на две мили в любом направлении лопались от наплыва постояльцев, на каждой кровати спали вчетвером. Все частные дома принимали постояльцев, и люди готовы были спать на сеновалах или на конюшне прямо над стойлами. Именно то, что в город стеклось столько людей — лорды, джентри, простолюдины, коммонеры, — играло на руку Генриху и его шпионам: в такой толпе было легче легкого выследить или арестовать любого, кто подозревается в предательстве, неверности или даже просто в неуместных высказываниях в адрес короля.

Как только турнир завершился, но люди еще не успели разойтись и разъехаться по домам, Генрих выслал своих гвардейцев-йоменов, и огромное количество людей — виновных и невинных — было арестовано; людей хватали прямо в домах, а многих и вовсе вытаскивали из постели. Это был поистине великолепный ход со стороны Генриха; были арестованы все те, чьи имена фигурировали в донесениях с той поры, когда в них впервые был упомянут «этот мальчишка»; и вот сегодня их схватили как раз в тот момент, когда они менее всего этого ожидали. Собственно, они сами шагнули в расставленную Генрихом ловушку. Да, это был поистине блестящий ход. Безжалостный. Жестокий.

Юристы пребывали в некоторой растерянности; большая их часть прибыла на турнир в качестве гостей, их клерки тоже праздновали, и обвиняемым оказалось весьма сложно найти себе адвокатов, способных представлять и защищать их в суде; они даже друзей своих не смогли или не успели отыскать, чтобы те внесли за них те гигантские штрафы, которые были наложены Генрихом. Несчастных арестовывали по десять человек за раз, и столица, убаюканная беспечностью долгих дней веселья, как-то совсем позабыла, что ими правит король, который никогда не бывает беспечен и вряд ли когда-либо бывает просто весел.

 

⇐ Предыдущая44454647484950515253Следующая ⇒

Поделиться: