О потерях в ладожской трагедии

 

Суммарное число всех погибших в катастрофе баржи №752 из‑за отсутствия полного учета пассажиров осталось для истории неизвестным.

Только по военно‑морским училищам, по Военно‑морской медицинской академии и по Гидрографическому управлению в трагедии погибло:

 

курсантов 433

выпускников академии 132

младших командиров 8

офицеров36

женщин 46

дети (число которых не учитывалось) погибли все

вольнонаемных и служащих 30

 

Кроме них погибли все ученики ремесленного училища, погибли офицеры, женщины и все их дети, а также вольнонаемные работники Артиллерийского и Технического управлений ВМФ и другие лица, сумевшие погрузиться на баржу.

Погиб также взвод курсантов Ленинградского военно‑инженерного училища им. А.А. Жданова. В распоряжении администрации этого училища не сохранилось данных о погибших курсантах и офицерах, и никто в этом училище не знает об этих потерях.

Если считать, что на барже было более 1200 человек, то погибло около тысячи человек, но возможно, и больше, так как встречается указание на численность пассажиров в 1500 человек.

По военно‑морским училищам и по академии «Орел» подобрал с воды 160 человек и «Селемджа» — 24 человека.

В отчетном документе военком Макшанчиков указал и полное число спасенных «Орлом» — 216 человек с учетом спасенных пассажиров от всех организаций вместе взятых.

В полное число спасенных вошли от Военно‑инженерного училища лейтенант Алексашин А.М. курсант из Гидрографического управления — Терентьева Александра Ермиловна, Воскресенская Лидия, Баранова Ирина, Симаничева Зинаида Николаевна, Знаменский В.В., Ханин, Новиков Б.В., Павлов А.Н.

Большинство из тех спасенных, которые пережили стрессовые напряжения и перемерзли, почувствовали болезненные последствия позднее в виде различных хронических заболеваний, связанных с нервной системой, с сердечно‑сосудистой деятельностью, с деятельностью легких, у двоих были ампутированы ноги. Но это произошло потом.

А тогда среди спасенных находились травмированные, которые были немедленно отправлены в местный госпиталь. Для оказания им медицинской помощи в госпиталь была отправлена также и группа военврачей из числа участников трагедии, которые сразу же надели на себя белые халаты и приступили к выполнению своих обязанностей.

После оказания помощи травмированных успели отправить к назначенным местам службы.

Макшанчиков Д.А. донес об этой трагедии военкому ВМУЗов корпусному комиссару Лаухину 9 октября 1941 года.

10 октября Лаухин направил один экземпляр этого донесения начальнику Особого отдела полковому комиссару Масленникову и второй экземпляр — начальнику Главного политического управления ВМФ армейскому комиссару Рогову.

 

* * *

 

Каковы же были основные причины гибели барж?

Если оставить в стороне непреодолимые силы стихии и глубже вдуматься в обстоятельства их гибели, то следует прийти к выводу, что большинство катастроф на Ладоге произошло по вине самих людей, из‑за их ошибок.

Для мореплавания по Ладоге были использованы неправильные инженерные решения в проектировании барж и ошибки в расчетах их мореходных качеств, были также перегрузки барж, были нарушения норм эксплуатации в неблагоприятных условиях погоды и эксплуатации заведомо непригодных барж для перевозки людей.

Если бы этих ошибок не было, то не было бы и разрушений барж, не было бы гибели людей и грузов.

Катастрофы барж с батальонами по величине потерь относятся к числу крупнейших катастроф за многие годы мореплавания.

Катастрофа баржи №752 по трагическим последствиям приближается к катастрофе лайнера «Титаник», происшедшей в 1912 году. О гибели «Титаника» человечество болезненно вспоминает до сих пор. И это — правильное отношение к трагедии «Титаника».

Гибель батальонов произошла не только из‑за непреодолимой стихии и дезорганизации, но и под бомбовыми ударами и пулеметными обстрелами, при которых погибла часть людей.

Именно в этом заключена разница в трагедиях этих катастроф. И это тоже подлежит учету.

В трагедии курсантских батальонов в спасательных работах не было участия штаба Ладожской военной флотилии и управления Северо‑Западного пароходства, эти управления остались в стороне. А в связи с близостью к участку катастрофы штаба этой флотилии он мог мобилизовать силы для активной спасательной помощи. Но не сделал этого.

Война многое списывает на счет противника. И это — правда. Если бы войны не было, то и батальоны не попали под бомбежки и обстрелы авиации противника и не произошла бы их бесцельная гибель.

Ладожской военной флотилией в сентябре 1941 года командовал капитан 1 ранга Хорошхин Б.В., переведенный на Волжскую флотилию и погибший на Волге в ходе Сталинградской битвы.

13 октября 1941 года флотилию от него принял Чероков Виктор Сергеевич, который высказал автору предположение о том, что перевод Хорошхина Б.В. был связан с катастрофами на Ладоге. После анализа аварийной обстановки на Ладожском озере Чероков В.С. запретил перевозки людей на баржах. Все годы войны при его командовании флотилией для перевозок людей стали использовать только боевые корабли и транспорты. Благодаря этому решению число катастроф резко сократилось.

Некоторые участники трагедии полагали, что за потери курсантов был ответственен начальник Управления ВМУЗов ВМФ контр‑адмирал Самойлов Константин Иванович и что за эти потери он был расстрелян.

Однако это не так.

Самойлов К.И. имел крупные воинские заслуги. Он участвовал в боевых действиях Астрахано‑Каспийской военной флотилии, участвовал в подавлении восстания в Астрахани, а также в боевых действиях Волжско‑Каспийской военной флотилии против шахских войск в 1919 — 1921 годах. До 1930 года служил в Каспийской военной флотилии. Затем был назначен командиром линкора «Парижская коммуна» Балтийского флота, а в 1938 году — командиром бригады линкоров этого флота. И наконец, в 1940 году был назначен начальником управления ВМУЗов.

При этих заслугах он был беспартийным.

При его командовании в июле 1941 года боевые действия вела Чудская военная флотилия, укомплектованная курсантами, потерявшая до 1 августа двадцать одного человека. Отдельная курсантская бригада и отряд училища им. Фрунзе в обороне Таллина включились в боевые действия в августе.

А Самойлов К.И. 1 августа этого же года уже был уволен из ВМФ по сокращению штата и умер в 1954 году.

Таким образом, предположение о его расстреле является ошибочным.

На должности начальника ВМУЗов его сменил контр‑адмирал С. Рамишвили, у которого не было прав для контроля боевых действий Ладожской военной флотилии.

Было бы неверно обойти молчанием нравственную сторону этих трагедий.

В борьбе против штормовой стихии при налетах вражеской авиации сотни людей, одетых и раздетых, плавали среди волн 10‑балльного холодного шторма, одни — не имея под собой никакой плавучей опоры, другие — опираясь на плавающие обломки, и при этом находились под прямыми или осколочными попаданиями бомб и пулеметных пуль.

Гибель в бою — это правило войны. Однако честный противник не может убивать людей, попавших в беду.

В описанных же случаях летчики вражеской авиации бомбили и расстреливали людей, терпящих катастрофу. Это были однозначные и отвратительные отрыжки фашизма — среди множества подобных на протяжении всей войны. Вечный закон моря, требующий оказания помощи людям, терпящим бедствие, фашисты игнорировали.

Казалось бы, в таких условиях должен был господствовать инстинкт самосохранения. А на самом деле имелось множество фактов взаимной помощи, и особенно в спасении детей и женщин. Здесь были многие примеры самопожертвования при спасении других жизней.

Даже опытные моряки считают, что люди, оказавшиеся за бортом в 10‑балльный шторм при низких температурах, обречены на гибель. Однако положение таких людей за бортом зависит и от времени их пребывания там. Для правдивости этого мнения следует отметить, что, действительно, многие курсанты и другие люди погибли среди волн от перемерзания и окоченения.

Глядя на «Девятый вал» И.К. Айвазовского, зрители поражаются мощи штормовой стихии и видят обреченность шести человек, находящихся на обломке корабля.

На Ладожском озере были не раз подобные ситуации. Но здесь погибали сотни людей. Они упорно боролись и погибали не потому, что дрогнули в борьбе, а потому, что борьба была неравной.

10 октября 1997 г .

Гибель «Лаконии»

В сгущающихся сумерках «Лакония» скользила по волнам, которые солнце, уходящее за далекий горизонт Атлантики, окрашивало в пурпурный цвет. Было 12 сентября 1942 года. На борту в этот час готовились к ночевке. Обыкновенная, рутинная работа: пригасить огни, задраить выходящие на палубу двери коридоров. Ужин, начавшийся, как всегда, в 19.30, уже подходил к концу.

«Лакония» была крупным судном — водоизмещением 19 695 тонн. Но судном старым — как‑никак плавала уже 20 лет. До войны «Лакония» обслуживала линии Северной Атлантики, ну а теперь, как и многие другие гражданские суда, служила для морских перевозок армии. Этим рейсом она шла из Суэца в Великобританию и везла на своем борту британских солдат и офицеров, а также служащих с семьями — женщинами и детьми, да кроме того еще 1800 итальянских пленных, захваченных в Ливии. Перед отправкой их заперли в зарешеченных трюмах. Охрану несли польские солдаты, держа наготове штыки винтовок.

Корабль поднял якорь 12 августа 1942 года. Командир Рудольф Шарп понимал, что ему предстоит перевезти почти три тысячи человек. Это было очень много. Пожалуй, еще никогда раньше старый корабль не брал на борт столько пассажиров сразу. Правда, по пути следования предстояло высадить около двухсот женщин‑проституток, арестованных британскими военными за шпионаж в пользу оси Берлин — Рим, — это были, конечно, агенты низшего разряда. С другой стороны, во время остановок предстояло принять на борт других пассажиров и грузы. В итоге в этот день, 12 сентября 1942 года, пока «Лакония» с попутным ветром мчалась по Южной Атлантике, делая свои 15 узлов в час, командир Шарп ни на минуту не забывал, что на его плечах лежит ответственность за жизнь 2789 человек, включая пассажиров и экипаж.

В тропиках ночь наступает быстро. Когда садились за стол, было еще совсем светло. К концу ужина, в 20.00, вокруг уже стояла черная ночь. В кают‑компании из проигрывателя лился блюз. Как и каждый вечер, несколько пар поднялись и закружились в танце. Другие расселись вокруг столов для бриджа, и каждый надеялся, что уж сегодня‑то ему непременно повезет. Многие пассажиры вышли на палубу подышать воздухом. Ну а итальянцы, приникнув к вентиляционным трубам, скупо пропускавшим хоть чуть‑чуть влажного воздуха, проклинали в эти минуты — как и каждый день, и каждый час — свою судьбу.

Внезапно — было 20 часов 7 минут — страшной силы взрыв потряс корабль. Людей, находившихся в кают‑компании и в коридорах, швырнуло на пол. С грохотом разлетелись переборки, и в воздухе закружилась какая‑то странная серая пыль. Сейчас же погас свет. И тут грянул второй взрыв. Как по команде смолк равномерный гул машин, с самого отплытия сопровождавший пассажиров успокаивающим фоном. На борту «Лаконии» воцарилась зловещая тишина. Электричество отказало на большей части корабля, и люди в темноте натыкались друг на друга. Тишину разорвали громкие призывы: офицеры требовали, чтобы все немедленно поднялись на верхнюю палубу, где пассажирами займутся матросы спасательных команд. А «Лакония» уже начинала медленно крениться на один бок. Никакой паники, однако, не возникло. Не зря подобная ситуация была многократно «отрепетирована». И женщины, и мужчины бросились к своим каютам за спасательными поясами, а оттуда — к трапам. Люди плотной толпой взбирались вверх, каждый — на свое определенное место, где находились заранее распределенные шлюпки. Матери успокаивали детей. Некоторые пассажиры даже шутили.

В этот миг за спиной последних взбиравшихся по трапу раздался какой‑то странный, все нарастающий гул. Глянув вниз, они увидели огромную толпу истощенных и оборванных людей, которые с безумными от ужаса глазами, дико крича, неслись вперед, готовые смести на своем пути все. Конечно, это были итальянцы. Решетки, которыми были забраны их клетки, выдержали оба взрыва. Тогда пленные начали умолять польских охранников выпустить их. Но никакого приказа не поступало, и солдаты отказались открыть двери. Тогда итальянцы, не сговариваясь, всей своей плотной массой налегли на стальные решетки. Оказавшиеся в первых рядах были немедленно раздавлены, но остальные все напирали, и вот металл не выдержал, начал гнуться и ломаться… Поляки еще пытались удержать пленников штыками. Стрелять в них они не могли по той простой причине, что винтовки их были не заряжены. Ударами штыков они остановили нескольких человек, но силы были неравны, и вот уже огромная толпа объятых ужасом и гневом людей неслась вперед. Они знали, что наверху их может ждать верная смерть, но это была бы смерть на свободе. Никто из них не желал умереть запертым, как сардины в банке.

«Лакония» между тем уже сильно накренилась, и тут выяснилось весьма печальное обстоятельство: спасательные шлюпки, находившиеся на том борту, что медленно погружался в океан, достать было уже невозможно. Остальные спешно заполнялись пассажирами, и уже было очевидно, что на всех места в шлюпках не хватит. Мало того, уже спущенные на воду шлюпки быстро отдалялись от корабля, и люди отрешенно смотрели, как они уплывают, не имея возможности спуститься. Три катера были разнесены взрывом в щепки. Пострадали и другие.

Люди начали судорожно метаться от борта к борту, ища возможности покинуть тонущее судно. Офицер Королевского флота лейтенант Джон Тилли приказал:

— Первыми спускаются женщины и дети!

Польским охранникам была дана команда не пропускать к борту напиравших сзади итальянцев.

А пассажиры между тем начали мастерить хоть кое‑какие плоты. Наконец были сброшены веревочные трапы и тросы. По ним отважно начали спускаться люди. Многих из них внизу не ожидало ничего, кроме бескрайней черной воды. Тьма стояла кромешная, беспросветная. В ту ночь не светила даже луна. И вот уже сотни мужчин и женщин плыли по океану. Кое‑кто держался на воде только благодаря спасательным поясам. А шлюпки все отдалялись, нагруженные сверх всякой меры. Это был настоящий ужас. Итальянцев, все рвавшихся к бортам, отгоняли топорами. Тем, кому удавалось схватиться руками за борт, солдаты с размаху рубили кисти…

На капитанском мостике «Лаконии», медленно уходящей под воду, спокойно стоял капитан Рудольф Шарп. Он сделал все, что мог, этот немолодой грузный человек и хороший моряк. Внук моряка, племянник моряка, отец морского офицера и курсанта морского училища. В его жизни уже было одно кораблекрушение. 17 июля 1940 года затонула, потопленная самолетом люфтваффе, «Ланкастрия», которой командовал капитан Шарп. Все, что от него зависело, он уже сделал и на этот раз: организовал эвакуацию людей, передал по радио координаты судна, сообщил, что «Лаконию» потопила подводная лодка. А «Лакония», с задранной к небу кормой, уже превратилась просто в огромный кусок железа…

С трудом удерживая равновесие, стоял капитан Шарп на своем мостике. Он знал, что должен умереть. Этого требовала от него не только традиция, этого требовала честь офицера. Внезапно он услышал за спиной голос. Это был его первый помощник, капитан Джордж Стил:

— Я остаюсь с вами, командир.

Вокруг них в безбрежном океане качались на волнах перегруженные шлюпки с пассажирами, переполненные людьми плоты, отдельные пловцы на воде. И на глазах всех этих людей «Лакония» вдруг резко выпрямилась и, подняв вокруг себя целую бурю, с ужасающим грохотом провалилась в океан. По среднему гринвичскому времени было 21 ч 25 мин.

 

* * *

 

Человека, потопившего «Лаконию», звали Вернер Гартенштейн. Тридцатитрехлетний капитан третьего ранга, командир немецкой подводной лодки U‑156, отличного военного судна, спущенного на воду в октябре 1941 года. Экипаж лодки состоял сплошь из добровольцев. Вернер Гартенштейн мог по праву гордиться своими подчиненными. Они отвечали ему тем же, эти моряки, слепо преданные своему подтянутому командиру, всегда, в любую жару, безупречно одетому, всегда в сияющих чистотой парусиновых туфлях и фуражке с белой подкладкой. При одном взгляде на это лицо с высоким лбом, орлиным носом, глубоко посаженными глазами и худыми впалыми щеками становилось ясно, что его обладатель безгранично предан своему делу. Свое призвание Вернер осознал в те далекие годы, когда Германия вынужденно подписывала Версальский договор. Германский военный флот в результате этого договора превратился в мираж: достаточно сказать, что ежегодный прием в военно‑морскую школу ограничивался десятком человек. Желающих поступить было 600, среди них — Вернер Гартенштейн. В первый раз — в 1926 году — он провалился. Через два года, в 1928‑м, попробовал еще раз, но теперь уже успешно. Наконец‑то он станет моряком! Вначале, правда, простым матросом, зато очень скоро курсантом, а затем и офицером.

U‑156 вышла из Лорьяна 15 августа 1942 года. Задание: обогнуть мыс Доброй Надежды и войти в Мозамбикский пролив. U‑156 была не единственной подлодкой, бороздившей воды Атлантики. Вместе с ней задание «прочесать» океан получили еще четыре немецкие лодки. Как пишет историк Леонс Пейар, расследовавший это дело, каждый «зуб» этих гигантских «грабель» «держал под контролем сектор в 50 квадратных миль.

Операция началась 12 сентября 1942 года в 11 часов 37 минут по немецкому времени. Матрос, несший вахту на корме левого борта, закричал: «Вижу справа по борту дым. Пеленг — 230».

Немедленно следует приказ Гартенштейна: перейти с крейсерской скорости в 10 узлов на 16 узлов. Вскоре лодка приблизилась к источнику дыма. Большую часть пути лодка шла по поверхности океана, следуя инструкциям адмирала Деница: «Погружение производить только в случае опасности либо для нападения в светлое время суток. Погружение означает потурю скорости судна до 7 — 8 узлов». Итак, после полудня немцы приблизились к незнакомому кораблю. К 15 часам Гартенштейн уже знал, что перед ними вражеское грузопассажирское судно. Уже хорошо были видны труба и надпалубные постройки. Что оно везет? Вероятно, вражеских солдат. Подходить ближе не следовало: судно, разумеется, имеет на борту вооружение. Самое надежное: атаковать с наступлением ночи, т. е. в 22 часа по немецкому времени. Или в 20 часов по английскому.

Ровно в 22 часа 7 минут экипаж занял боевые позиции. Вернер Гартенштейн лично повернул рукоятку торпедного аппарата №1, а спустя 20 секунд — аппарата №3.

После чего флегматично проговорил:

— Приятного аппетита, господа англичане!

Разве мог он знать, что стал причиной одной из величайших трагедий в истории мореплавания, которой суждено остаться в памяти потомков?

 

* * *

 

Согласно предписанию, Гартенштейн атаковал «Лаконию» в надводном положении. И его матросы, находившиеся в тот момент на открытом воздухе — «в ванне», как говорят подводники, — могли своими глазами видеть, как первая торпеда со всего размаху врезалась в середину теплохода. Вдоль всего его корпуса и до самой верхней палубы поднялся гигантский сноп воды. Едва волна спала, они увидели зияющую дыру в корпусе корабля. Вторая торпеда попала в корму. Уже потом стало известно, что первая торпеда разнесла в щепки трюм №4, в котором томилось 450 пленных итальянцев. Почти все они погибли сразу. Вторая торпеда ударила на уровне трюма №2, в котором также находились итальянцы.

Оба удачных попадания в цель были встречены на подлодке громовым «ура». Теперь она стала медленно приближаться к своей добыче. Гартенштейн уже мог приблизительно определить тоннаж подбитого корабля: по меньшей мере 15 000 тонн! Значит, этим ударом его U‑156 перешел отметку в 100 тысяч тонн, если сложить воедино тоннаж всех потопленных им судов. Да, эта игра стоила свеч! Адмирал Дениц, вместе со своим штабом расположившийся в Париже, на бульваре Сюше, будет доволен. Ну, а им сейчас ничто не помешает отпраздновать удачу, благо на борту имеется запас отличных вин. Каждый из членов экипажа заслужил эту награду.

Жертвы? О жертвах на борту U‑156 никто не думал. Вернее, никто и не собирался о них думать. В конце концов, разве эти люди не были солдатами? Ведь это был военный транспорт, он перевозил вражеских солдат. А они, подводники, начни они размышлять о стонах раненых людей, о причиненных страданиях, о всех убитых или еще пытающихся спасти свою жизнь, барахтаясь посреди темного ужаса океана, разве смогли бы они и дальше заниматься своим делом? Для них, как, впрочем, для любого солдата, летчика, моряка любой армии на свете, были темы, думать о которых даже намеками они сами себе строго‑настрого запретили. Точно так же относились они и к собственной смерти. Разве подводная лодка не была, в сущности плавучим гробом, да еще самым страшным из всех, какие только можно себе представить?

И Гартенштейн неторопливо заполнял судовой журнал: «22.07 — 7721. Торпедные аппараты №1 и №3. Половинный угол. Длина вражеского корабля — 140. Время подхода — 3'6''. Первая цель достигнута. Вторая цель достигнута. Пара должно быть гораздо больше. Паровая машина встала. Спускают спасательные шлюпки. Сильный крен на нос — с подветренной стороны. Дистанция 3000 м . Курсируем в ожидании окончательного затопления».

И тут к Гартенштейну вбегает матрос‑связист. Только что перехвачена радиограмма. Потопленное судно сообщает свое название — «Лакония», свои координаты, а дальше идет бесконечный призыв: SSS. Не «SОS», как следовало бы ожидать, а именно «SSS». Гартенштейн даже подпрыгнул на стуле от неожиданности. Он понял задумку потерпевших крушение: средняя «S» должна была означать «субмарину», т. е. подводную лодку. Это был сигнал тревоги всем, находящимся в этом районе океана судам и самолетам: «Нас потопила подводная лодка. Она где‑то здесь, поблизости!»

Гартенштейн приказал немедленно начать глушение радиосигнала с «Лаконии». А расстояние между двумя судами между тем все сокращалось. Уже начинало понемногу светать. И то, что открылось взорам Гартенштейна и его моряков, было поистине ужасным. Море вокруг было буквально усеяно людьми. Шлюпки были набиты так, что их пассажирам приходилось стоять. То же самое творилось на плотах. А сколько народу просто держалось на воде, вцепившись в какой‑нибудь плавучий обломок! Капитан приказал уменьшить скорость подводной лодки. Здесь следовало вести себя очень осторожно. Теперь уже Гартенштейн знал наверняка, что потопленный им корабль был британским судном под названием «Лакония», водоизмещением в 20 тысяч тонн, перевозившим тысячи пассажиров. До этого ему приходилось торпедировать только грузовые или нефтеналивные суда. Он видел и раньше, как оставшиеся в живых члены экипажа пытались спастись в шлюпках. Были тогда и жертвы, но уж конечно, не так много. И потом, там были одни военные. Впервые Гартенштейну довелось потопить корабль, на котором кроме солдат было полно гражданских. А сколько среди них женщин? А сколько детей?

Это были совсем не веселые мысли. Но разве не шла война? Снова вспомнив приказ Деница, Гартенштейн понял, что сейчас ему придется искать среди всех этих людей командира потонувшего судна и его первого механика. Взять их в плен, учил Дениц, значило лишить врага его военного потенциала. Каждому ясно, что капитана военного корабля или хорошего механика не выучишь за неделю. Но искать их здесь? Легче найти иголку в стоге сена!

И тут Гартенштейн увидел совсем рядом плот. На досках лежала, распластавшись, едва прикрытая остатками какой‑то одежды, женщина. На плоту она была одна, но несколько мужчин, держась руками за края плота, плыли рядом. Чуть поодаль немецкий офицер заметил еще двоих: эти вцепились в пустой ящик из‑под апельсинов. Приглядевшись внимательнее, он увидел оранжевые точки плодов, плавающих вокруг… Это казалось жестокой насмешкой… И вдруг раздался крик: «Aiuto! Aiuto!». Это кричали двое с ящика. Гартенштейн уперся взглядом в дежурного радиста, Маннесманна. Почему эти люди кричат по‑итальянски? В том, что кричали по‑итальянски, не сомневались ни тот, ни другой. А крики все не смолкали: «Aiuto! Aiuto!» Что здесь делают итальянцы? Итальянцы — союзники Германии! Ведь «Лакония» — британское судно! Гартенштейну даже успели уже передать краткие данные о потопленном судне: построено в 1922 году на судоверфи Уайт Стар Лайн, в мирное время число пассажиров — 1580, в военных условиях — до 6000 человек. И снова этот вопль: «Aiuto! Aiuto!» Нет, с этим надо было разобраться. И Гартенштейн отдает приказ выловить и поднять на борт двоих с апельсинового ящика. Матросы быстро бросили пеньковый трос, и вот двое несчастных уже на борту подводной лодки. Их немедленно ведут к Гартенштейну, как есть: мокрых, задыхающихся от слабости и волнения.

— Вы — итальянцы?

— Итальянцы!

И оба заговорили разом, перебивая друг друга. Гартенштейн не понял ни слова. Тогда он просто указал на плавающих вокруг людей:

— Тоже итальянцы?

Спасенные дружно закивали: да, да, итальянцы! Больше тысячи. Пленные. Только тут Гартенштейн начал понимать. Итак, по его вине в волнах Атлантики плавают сейчас, каждую минуту рискуя жизнью, более тысячи союзных солдат! Один из вновь прибывших показал на длинную кровоточащую рану на своем теле и объяснил: «Поляки! Штыками!» Гартенштейн едва не подпрыгнул: теперь еще и поляки! Слово «Polacco» он понял сразу.

Он приказал обогреть, одеть, накормить и напоить обоих спасенных, а главное — начать вылавливать из воды остальных. И их потащили на лодку пачками. У многих было изранено все тело. Но странными казались эти раны: ровные, как будто кто‑то вырезал ножом куски мяса из ножных икр, ягодиц, даже пяток… Нет, это были не польские штыки. Это были акулы. Еще один удар для Гартенштейна. Этот участок моря, оказывается, кишел акулами, полутораметровыми прожорливыми чудовищами. Они на страшной скорости подплывали к жертве, выдирали зубами кусок мяса и уносились прочь.

Среди поднятых на борт итальянцев оказался один, более или менее сносно говоривший по‑немецки. У него Гартенштейн поспешил выяснить, сколько же было на борту «Лаконии» итальянских солдат.

— Точно не знаю, но не меньше полутора тысяч…

И снова Гартенштейну пришлось вздрогнуть: полторы тысячи!

А итальянец говорил не переставая. Он рассказывал, какой ужасной была их жизнь на корабле, какой кошмар они пережили, когда началось крушение, он все говорил и говорил о клетках, в которых их держали, о том, как они бросились вперед, о том, как падали в открытое море, где их ждали акулы.

Но Гартенштейн слушал его вполуха. Что скажет Муссолини, когда узнает, что немецкая подлодка виновна в смерти полутора тысяч итальянцев?

Ему вдруг снова увиделась та полуобнаженная женщина на плоту. А сколько же всего было на «Лаконии» гражданских? Сколько женщин? Сколько детей?

А если попытаться их спасти? Это было опасно, он понимал это очень хорошо. «Лакония» успела передать свои координаты, да еще этот пресловутый сигнал: три «S»! В нормальных условиях он должен был, убедившись, что вражеское судно затонуло, немедленно уходить подальше от этого места на максимальной скорости. Какое он имел право подвергать риску немецкое подводное судно? С другой стороны, оставить всех этих людей на верную гибель? И он решился:

— Продолжать спасательные работы.

Теперь подводники начали методично вытаскивать из воды людей и собирать их на палубе. В основном в этой части моря плавали итальянцы. Потом один из поднятых на борт оказался англичанином. За ним — еще один. Гартенштейн приказал продолжать спасательные работы, но не уточнил, следует ли вытаскивать из моря одних итальянцев. Для моряка человек за бортом — это прежде всего человек за бортом. У него не спрашивают, какой он национальности. Стоя на палубе, англичане стучали зубами от холода и смотрели на немцев затравленным взглядом. Неужели бросят их обратно в море? Но их вместе с остальными пустили внутрь подлодки. Как и остальным, дали по тарелке супа и по чашке кофе. Очень скоро на борту оказалось девяносто спасенных. И казалось, им не будет конца. Все‑таки нужно было предупредить Деница. И в 1.27 в эфир ушла радиограмма: «13.9. Атлантический океан. Ближайший порт — Фритаун. ЕТ. 5775, 1 — 2, 1, 7 1100.400 — видимость 4 мили . Потопил английскую „Лаконию“, 7721 — 310 град. — к сожалению на борту находились 1500 пленных итальянцев. В настоящий момент спасено 90. Гартенштейн».

Адресат: адмирал Карл Дениц, бульвар Сюше, Париж.

Парижане, пережившие оккупацию, хорошо помнят комплекс современных роскошных зданий, построенный перед самой войной на опушке Булонского леса. Архитектурный камуфляж этих домов, выкрашенных в зеленый цвет, с перерезающими его черными линиями, многим тогда казался провокационным — дома словно стремились слиться с лесными деревьями. Именно здесь, в доме №2 разместился штаб Военно‑морского флота Германии. Вице‑адмирал Дениц, командующий подводным флотом, жил здесь же. Сухощавый пятидесятилетний человек с жестким волевым лицом, на котором особенно выделялись властные голубые глаза, глядящие суровым, инквизиторским, взглядом, он нес на своих плечах немалую ответственность.

В ту ночь он спал. Это был вполне заслуженный отдых, потому что в сутках Деница всегда оказывалось гораздо больше, чем 24 часа. Разбудил его телефонный звонок. Сняв трубку, он услышал голос Гюнтера Гесслера, капитана второго ранга, своего ближайшего сотрудника и зятя. Гесслер докладывал о только что полученном от Гартенштейна сообщении, из‑за которого он и решился разбудить адмирала. Дениц реагировал немедленно: «Жду вас у себя».

Гесслер прибыл тотчас же. Переданное сообщение Дениц читал медленно, словно прилежный ученик. Прочитав, отослал Гесслера. Ему нужно было побыть одному. Какое решение принять? Проблема, разумеется, заключалась в этих самых полутора тысячах итальянцев. Надо же, какое невезение! Уж лучше бы Гартенштейн не услышал этих криков о помощи! Но он их, к сожалению, услышал. И поспешил на помощь. Что теперь делать? Побросать людей обратно в море? Именно ему, Деницу, следовало отдать приказ. Но и у него самого был приказ: он обязан был выиграть войну. Подводная лодка представляла собой огромную ценность. Со спасенными на борту U‑156 не сможет идти с нужной скоростью, следовательно, станет легкой добычей врага.

Итак, вышвырнуть спасенных в море? Но и Дениц был моряком. Есть вещи, которые моряк делать не может, во всяком случае, никогда еще не делал. Он пытался успокоиться. Нужно было отдать такой примерно приказ: «Сохраняйте полную готовность к погружению». В конце концов, даже с 90 человеками на борту судно могло идти своим курсом, могло маневрировать, могло погружаться. Нет, выбросить людей в море — это не решение. Решением будет, если он найдет способ помочь Гартенштейну. Дениц поднялся и пошел к себе в кабинет. Там он собственноручно написал одно из уникальнейших сообщений за всю историю последней войны: «Шахт, группа „Белый медведь“. Вюрдеманн, Виламовиц, немедленно следуйте для помощи Гартенштейну в кв. 7721, скорость максимальная. Шахт и Вюрдеманн, сообщите свои координаты».

Итак, Дениц издал приказ трем остальным немецким подводным лодкам идти на помощь Гартенштейну и принять участие в спасательных работах. Было 3 часа 45 минут утра. Лишь после этого адмирал Дениц снова лег спать.

 

* * *

 

Радиограмма ушла к Гарро Шахту, 33‑летнему капитану третьего ранга, командиру подводной лодки U‑507 — потомственному моряку, человеку, отнюдь не разделявшему взгляды национал‑социалистов; лейтенанту Вюрдеманну, командиру подводной лодки U‑506; капитану третьего ранга фон Виламовицу‑Меллендорфу, командиру подводной лодки U‑459. Шахт еще в 22.15 поймал сообщение Гартенштейна, в котором говорилось, что он потопил «Лаконию», но, к сожалению… и так далее. Шахт сразу и самостоятельно решил, что Гартенштейну нужно помочь. Поэтому, получив в 3.55 приказ Деница, он немедленно рапортовал: «Направляюсь к месту торпедирования со скоростью 15 узлов. Нахожусь на расстоянии в 750 миль . Буду там через два дня. Шахт».

Точно так же реагировал и Вюрдеманн, при первом же известии о крушении взявший курс к месту катастрофы. После официального приказа Деница он еще увеличил скорость и стал готовить подлодку к приему «большого числа пассажиров». Кок получил задание приготовить огромное количество супа. Но вот капитан фон Виламовиц‑Меллендорф первым делом после получения адмиральского приказа тщательно рассчитал все координаты. Он находился гораздо дальше от места гибели «Лаконии», чем остальные. Если даже он туда пойдет, то напрасно сожжет огромное количество горючего, потому что к моменту его прибытия все уже будет кончено. И потому его решением было продолжать идти юго‑восточным курсом с нормальной скоростью в 8 узлов. Конечно, у него был приказ Деница. Но кроме этого существовала еще и реальная действительность. Виламовиц был практичным офицером. И он знал, что Дениц признает его правоту.

 

* * *

 

Занималась заря. Наступало воскресенье, 13 сентября. U‑156 по‑прежнему курсировала на малой скорости, подбирая тех из терпящих бедствие, кто был в самом отчаянном положении. К утру U‑156 уже подобрала 193 человека, в том числе 21 англичанина. Теперь Гартенштейн знал, что к нему на помощь идут еще две подводные лодки. И раз уж Дениц отдал такой приказ, значит, он считал все его действия правильными. Эта мысль принесла огромное облегчение. И поскольку масштаб случившейся катастрофы постепенно овладевал его сознанием, он решился отправить Деницу еще одну радиограмму: «Сотни пострадавших держатся на воде благодаря спасательным поясам. Предлагаю объявить зону бедствия дипломатически нейтральной территорией. Анализ радиосигналов показывает, что в непосредственной близости от места катастрофы проходит неизвестное судно. Гартенштейн».

И снова на бульваре Сюше пришлось будить Деница. Дипломатически нейтральная территория? Дениц посоветовался со штабными офицерами. Никто не верил, что американцы и англичане пойдут на это. Подвергать же себя риску нарваться на отказ было немыслимо. Кое‑кто из офицеров, в частности Гесслер, вообще предлагали прекратить спасательные работы. Если в районе бедствия проходит неизвестное судно, пусть оно и подбирает потерпевших крушение с «Лаконии». Дениц сухо прервал разглагольствования офицера. Он уже принял решение. Операцию по спасению необходимо продолжить, но бульшими силами. Следует обратиться за помощью к итальянцам. В водах близ Фритауна находилась итальянская подводная лодка «Каппеллини». Пусть итальянцы отправят ее к месту катастрофы. И тут, глядя на карту, Дениц высказал только что возникшую у него идею. Палец его уткнулся в Дакар. В Дакарском порту стоит несколько французских кораблей. Они придерживаются нейтралитета, поскольку в сентябре 1940 года подверглись нападению англичан, но в то же самое время отнюдь не питали нежных чувств и к немцам. Но ведь в данном случае речь шла не о военной операции, а о спасении терпящих бедствие людей. Почему бы не обратиться к французам с предложением принять участие в операции по спасению?

…Наступал новый день. Гартенштейн по‑прежнему оставался один на один с бескрайним океаном, в котором барахтались сотни беспомощных людей. Он хорошо видел их всех — скученных на плотах, вцепившихся в обломок доски, плавающих просто так, благодаря спасательному поясу. Он знал, что в этих водах полно акул, мало того, он видел их собственными глазами. А людей все продолжали вылавливать из моря. Палуба подводной лодки давно была перегружена, внутрь ее уже не могли поместить ни одного человека. Стальное веретено уже было так заполнено людьми, что на палубе некуда было присесть, и всем спасенным приходилось стоять. Сохранились фотографии, на которых хорошо видна подводная лодка, в буквальном смысле забитая пассажирами. Эти фотографии красноречивее любого рассказа. Между тем Гартенштейн не мог не понимать, что в подобном состоянии он подвергнет свое судно огромной опасности. И тогда он решился передать в эфир открытым текстом, по‑английски, радиограмму такого содержания: «Любое судно, которое может хоть чем‑то помочь экипажу потопленной „Лаконии“, не встретит с моей стороны никакой агрессии при условии, что я также не буду атакован с моря или с воздуха».

В 10.10 утра командир итальянской субмарины «Каппеллини», капитан первого ранга Марко Реведин получил приказ двигаться к месту крушения «Лаконии». Приказ был принят к исполнению немедленно.

В 13.00 адмирал Коллине, находившийся в Дакаре, получил приказ из Виши: приготовиться принять на борт пострадавших пассажиров с британского судна «Лакония» и двигаться к границе территориальных вод, примерно на уровне Абиджана. Адмирал сразу же отправляет телеграмму: «Судно „Дюмон‑д'Юрвиль“, доложите немедленную готовность крейсировать в 20 милях к юго‑западу от Пор‑Буэ, где вы должны встретиться с немецкими подводными лодками и принять от них на борт потерпевших крушение пассажиров с „Лаконии“. Но буквально через несколько часов был отдан другой приказ. „Дюмон‑д'Юрвиль“ под командованием капитана второго ранга Франсуа Мадлена, принял полный груз продовольствия, пресной воды и горючего, вышел из порта Котону к новому месту встречи, примерно за тысячу миль от французского корабля. Координаты места крушения: 4о52' южной широты — 11о22'. Мадлен понимал, что, делая по 14 узлов, он сможет прийти в назначенное место только 16‑го вечером, а вероятнее всего, 17‑го утром.

В тот же самый день аналогичный приказ — идти на помощь пострадавшим с «Лаконии» — получил командир сторожевого судна «Аннамит» капитан третьего ранга Кемар. Наконец, в 16.00 адмирал Коллине выслал к месту крушения крейсер «Глуар».

 

* * *

 

В понедельник 14 сентября, с 2 до 3 часов ночи Гартенштейн, не смыкавший глаз уже около полутора суток, подводил итоги, составляя новую радиограмму для Деница. Он принял на свою лодку 400 человек. Затем, отобрав из них примерно половину, снова высадил их в лодки и на плоты. Всего в океане теперь плавало 22 спасательных шлюпки и плота, на которых нашли временное спасение примерно полторы тысячи человек. В открытом море больше не оставалось ни одного потерпевшего. Неизвестное судно так и не показалось.

Пассажирам шлюпок и плотов передали немного продовольствия. Хватило, конечно, не всем — это было просто невозможно. Впоследствии участники и очевидцы тех событий единодушно соглашались, что день 14 сентября оказался для большинства из них самым тяжелым. Солнце нещадно жгло людей. Воды не хватало. Еды тоже практически не было. В тот день многие умерли. После короткой молитвы тела умерших сбрасывали в океан.

Ночь с 14‑го на 15‑е принесла небольшое облегчение. Гартенштейн по‑прежнему держался на ногах, глотая кофе. В 3.40 он получил радиограмму, в которой сообщалось, что «Дюмон‑д'Юрвиль» и «Аннамит» подойдут 17 сентября. Он наконец вздохнул с облегчением. Впрочем, оно сейчас же сменилось новой тревогой. Ему нужно было продержаться еще двое суток! Хоть бы скорее подошли Вюрдеманн и Шахт!

И вот в 11.32 вахтенный матрос закричал: «263 градуса по левому борту вижу судно!» Это была подводная лодка U‑506. И вот уже обе немецкие субмарины плавают борт к борту. Командиры обошлись без лишних излияний. Пара теплых слов. Краткий рассказ Гартенштейна. Вюрдеманн уточнил, сколько сейчас пассажиров на «яхте» Гартенштейна.

— Ровно 263 человека.

— Беру половину. 131 — и ни человеком больше.

Было решено переправить к Вюрдеманну одних итальянцев. Здравый смысл подсказывал, что лучше держать их подальше от англичан.

После этого Вюрдеманн медленно обошел окрестные воды, подбирая с лодок и плотов раненых, женщин и детей. К вечеру 15 сентября на U‑506 находились более 200 пассажиров.

В тот же день, в 14 часов с минутами подошел Шахт на своей U‑507. Он также принял на борт наиболее слабых — всего 153 человека. К 17.55 погрузка была закончена. Кроме того он взял на буксир несколько спасательных шлюпок.

16 сентября в 8.28 утра «Каппеллини» встретила в открытом море первую группу спасшихся с «Лаконии». На шлюпке под алым парусом они увидели 50 человек. Это были английские солдаты и матросы. Жизнь на шлюпке была предельно организована: у потерпевших крушение оказались компас, карта и радиопередатчик. На вопрос итальянцев, нуждаются ли они в чем‑нибудь, со шлюпки ответили:

— Очень нужна вода.

Им спустили бутыли с водой, а также несколько бутылок вина.

В 10.32 «Каппеллини» повстречал еще одну шлюпку. Здесь дела обстояли гораздо хуже. Кроме 41 мужчины в шлюпке находились 18 женщин и 25 детей, самому старшему из которых было шесть лет, а самому младшему — несколько месяцев. Командир Реведин не мог взять на борт всех. Он предложил забрать женщин и детей, но после короткого совещания женщины решили, что не расстанутся с мужьями. Тогда итальянцы спустили в шлюпку запас пресной воды, передали горячий бульон, вино, сухари, шоколад и сигареты.

И «Каппеллини» отправилась дальше на юг, искать других терпящих бедствие.

А на борту U‑156 Гартенштейн в который раз смотрел на часы. Было 11.25. Он был вымотан до предела. Никто не знает, чего ему стоило продолжать держать глаза открытыми. Не отрываясь от бинокля, он сверлил взглядом океан. Где эти чертовы французы? Он подсчитал, что они уже спасли жизнь примерно 600 потерпевшим. Как только он сдаст их с рук на руки французам, сможет наконец заснуть…

Кажется, слышен гул мотора… Но какой‑то странный гул. Так гудит не корабль, а самолет…

Сидящие в «ванне» U‑156 люди подняли глаза к небу. Точно, самолет, «либерейтор».

Поначалу у Гартенштейна не возникло и тени тревоги. Очевидно, это один из самолетов, услышавших его радиосообщение. Наверное, его выслали на разведку, чтобы он сообщил судам союзников, что обнаружил потерпевших.

На всякий случай Гартенштейн решил наглядно продемонстрировать собственные мирные намерения. Носовую пушку субмарины прикрыли флагом Красного Креста. Затем был отдан приказ всем — и матросам, и пассажирам — отойти от пушки как можно дальше. А люди все продолжали смотреть в небо — и британцы, и итальянцы, и поляки, и немцы. Что несет им этот самолет — надежду или гибель? Уже можно было ясно различить звездочки на крыльях самолета. Значит, самолет американский. Между тем, тот уже облетал полукругом U‑156. Гартенштейн приказал азбукой Морзе отстукать по‑английски: «Здесь немецкая подводная лодка с потерпевшими крушение англичанами на борту». Один из английских офицеров попросил у Гартенштейна разрешения выйти на связь с пилотом. Гартенштейн не возражал, и британец в свою очередь начал передавать: «Говорит офицер британского военно‑морского флота. Мы на борту немецкой подводной лодки, потерпевшие крушение на „Лаконии“: военные, гражданские, женщины и дети».

Самолет не отвечал. Развернувшись в небе, он стал удаляться к юго‑западу.

Все почувствовали огромное облегчение. Зря волновались. Конечно, это был самолет‑наблюдатель, и сейчас он отправился за подмогой. Прошло около получаса. И вот снова показался самолет. Похоже, тот же самый, впрочем, может быть, просто того же типа — во всяком случае, американский. Наверное, он теперь несет им какие‑нибудь новости. Возможно, сейчас сбросит лекарства.

Точное время было 12.32. И вдруг самолет встал в пике. Да‑да, он пикировал прямо на U‑156! Гартенштейн отчетливо видел, как открывается бомбовый отсек. Неужели он собирается бомбить? В ту же минуту люди, все как один стоявшие с задранной к небу головой, увидели, как на них падают две бомбы.

— Все вперед, быстро!

Это командовал Гартенштейн. От резкого толчка субмарину качнуло так, что она едва не подпрыгнула. Четыре шлюпки, шедшие на буксире, скрылись под водой. Люди, теряя равновесие, падали с открытой палубы в море. Бомбы летели ровно три секунды, но ни одна из них не попала в цель. Своим маневром Гартенштейн спас подводную лодку. Казалось чудом, но ни одна из спасательных шлюпок тоже не пострадала.

На субмарине торопливо обрубали топорами канаты буксировки.

Еще одна бомба. На этот раз угодившая точно в одну из шлюпок, мгновенно взлетевшую на воздух. Еще две бомбы. Другая шлюпка перевернулась, сбрасывая пассажиров в воду. И еще одна бомба, все‑таки пробившая дыру в носовой части подлодки.

Самолет уже улетал.

Механики докладывали Гартенштейну: получены значительные повреждения. Необходим срочный ремонт. Единственный выход: эвакуировать всех до единого пассажиров. Вот он и наступил, этот самый мучительный момент, которого Гартенштейн боялся и старался избежать. Англичанам было приказано освободить лодку. Мужчины и женщины стали прыгать в воду. Туда же было предложено отправиться итальянцам, несмотря на бурные протесты последних, полагавших, что уж они‑то теперь в надежном убежище. Самых строптивых матросы просто сталкивали за борт. Устранив самые опасные повреждения, подводная лодка совершила пробное погружение. В 16.00 Гартенштейн записал в судовой журнал: «Произведен ремонт подручными средствами».

В 21.42 U‑165 всплыла на поверхность. Но для Гартенштейна все уже кончилось. Он больше слышать не желал о потерпевших. Важнее всего на свете была для него его подводная лодка. И он стал медленно уходить на запад. В 23.04, когда исправили радиопередатчик, он смог наконец отчитаться перед Деницем: «Гартенштейн — точка — подверглись пятикратной бомбардировке американским „либерейтором“ несмотря на флаг Красного Креста в четыре квадратных метра — точка — имели на буксире четыре спасательных шлюпки — точка — высота бомбардировки 60 м — точка — прекратили спасательные работы — точка — все пассажиры удалены — точка — иду на запад для ремонта — точка — Гартенштейн».

Но что же все‑таки означала эта внезапная бомбардировка? Это бессмысленное и бесполезное воздушное нападение? Пережившие его британцы негодовали, но не столько из‑за самой воздушной атаки, а из‑за того, что пилот так позорно промазал. «Три раза метить в цель в идеальных условиях, — возмущался один из них, — и в итоге попасть в жалкую шлюпку с больными и ранеными! Либо пилот нарочно сбросил бомбы мимо цели, либо он неопытный юнец, либо неврастеник!»

Американская сторона в течение долгого времени не желала давать никаких разъяснений по поводу этой странной акции. На все запросы они отвечали, что сведения по этому делу отсутствуют, что в архивах не найдено никаких следов и скорее всего самолет вообще не имеет никакого отношения к американским ВВС. В конце концов, они поставляли самолеты этого типа союзникам. Но терпение и упорство историка Леонса Пейара все‑таки были вознаграждены. Под его давлением чиновники военного архива нехотя признали — это случилось 11 декабря 1959 года, — что действительно «16 сентября 1942 года самолет Б‑24, стартовавший с острова Асунсьон, атаковал подводную лодку в 130 милях к северо‑северо‑востоку от острова».

И никаких подробностей. Ничего, кроме признания, что данный исторический факт имел место. Объяснить же его американцы отказались. Очевидно, посчитали, что хватит с них и признания.

Тогда свою версию случившегося предложил командир Альбер Вюлье. Она кажется достаточно правдоподобной. Итак, Альбер Вюлье полагает, что пилот бомбардировщика Б‑24 имел четкий приказ: атаковать с воздуха любую замеченную им вражескую подводную лодку. Можно представить себе, в какое недоумение повергла летчика открывшаяся его взгляду невероятная картина: подводная лодка с прикрытыми флагом Красного Креста пушками! И потому первым его побуждением было воздержаться от бомбардировки, учитывая чрезвычайные обстоятельства. Вот почему после первого захода он улетел. Наверное, он стал запрашивать инструкций на базе. Его можно понять: он не хотел принимать решение в одиночку. Но никаких инструкций от так и не получил. Такое случалось: связь довольно часто нарушалась. Американский летчик какое‑то время ждал, но уровень горючего в баках понижался, и он понял, что должен заканчивать полет. Поскольку никаких особых приказов получено не было, он подчинился основному приказу, т.е. вернулся и сбросил бомбы.

Скорее всего, он действительно был не слишком опытным летчиком, и неточность бомбардировки — красноречивое тому свидетельство. Наверное, более зрелый летчик повел бы себя по‑другому. Но кто из нас осмелится бросить камень в молодого пилота? Подчинение приказу — закон на войне.

И молодой американский летчик, и Гартенштейн — оба ни на миг не забывали, что идет война.

 

* * *

 

Командир Гартенштейн медленно удалялся к западу. Он больше не принимал участия в спасательных работах. Его вера в людей значительно поколебалась.

Когда Деницу донесли о случившемся, он был взбешен. 17 сентября в 1.40 экипажам подводных лодок, находившихся в секторе гибели «Лаконии», был передан приказ «Льва». Он гласил: «Все томми — свиньи. Безопасность подводной лодки ни в каких обстоятельствах не может подвергаться риску. Категорически запрещается подвергать наши подводные лодки любой опасности, даже если придется бросить спасаемых. Неужели вы думали, что враг будет следить за сохранностью наших лодок?» А в 5.50 Дениц приказал ссадить всех спасенных пассажиров обратно в шлюпки. Итальянцев следовало оставить на борту до подхода французов.

В 17.50 вышел еще один приказ Деница, имевший в дальнейшем самые печальные последствия. Отныне немецким судам строжайше запрещалось, несмотря ни на какие обстоятельства, оказывать помощь терпящим крушение на море:

«1. Категорически запрещается пытаться оказать помощь экипажам тонущих кораблей, а также шлюпок; снабжать их продовольствием и питьевой водой. Спасательные работы противоречат условиям войны, предписывающим уничтожение вражеских судов и их экипажей.

2. Мы должны быть тверды и всегда помнить, что враг не колеблется, когда разрушает наши немецкие города и убивает наших женщин и детей».

Этот приказ, позже названный «Тритон Нуль», стоил жизни тысячам людей. А главной причиной его появления стало то самое роковое решение молодого американского летчика.

Потому что шла война.

В тот же самый день, 17 сентября, в 6.52 корабль «Глуар» забрал на борт пассажиров первой встреченной им спасательной шлюпки. В 14 часов «Глуар» встретился в море с подлодкой U‑507, и от нее узнал, что остальные шлюпки следует искать в радиусе 40 — 50 миль . Чуть позже сюда же подошел «Аннамит», на который перешли итальянцы Шахта, а также итальянские и британские пассажиры, пока еще находившиеся на субмарине Вюрдеманна. Как выяснилось из рассказов, подлодка U‑506 также подверглась двукратной бомбардировке с самолета Б‑24. В документе, о котором мы упоминали выше, американцы признали также и этот имевший место факт. U‑506 удалось спастись только благодаря стремительному погружению.

Поиск терпящих бедствие продолжался еще несколько часов. Только 18 сентября в 9.25 «Глуар» и «Аннамит» снова встретились в море. Распределили между собой подобранных в море людей. И взяли курс на Дакар.

В трагедии под названием «Лакония» можно было ставить точку.

Напомним читателю, что к моменту крушения на борту «Лаконии» находилось 2789 человек, включая экипаж и пассажиров. «Глуар» привез в Дакар 1039 спасенных, еще 42 прибыли на «Аннамите». Четверо английских офицеров остались в плену: двое на подводной лодке U‑507, двое — на итальянской «Каппеллини». Две спасательные шлюпки сумели самостоятельно пристать к берегу: в них находилось 20 человек. Шестеро итальянцев остались на итальянской субмарине. Таким образом, живыми из этой передряги выбрались 1111 человек.

К сожалению, многие из них умерли в ближайшие дни.

Шла война.

 

⇐ Предыдущая3456789101112Следующая ⇒

Поделиться: