Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Мы находимся во власти иллюзии,
что ребенка долго удовлетворять блаженное мировоззрение, просто, добро и разумно, что сумеем утаить от него наше незнание, слабость, противоречия, поражения и падения, – и отсутствие формулы счастья. Наивно предписание педагогических самоучек воспитывать детей последовательно – чтобы отец не критиковал поступков матери, взрослые не говорили при детях о своих делах, а прислуга не лгала, что «хозяев нет дома», когда стучится нежеланный гость. А почему зверей мучить нельзя, а мухи – сотнями! – гибнут в таких муках на липучке? Почему мама покупает красивое платье, а говорить про платье, что красивое, нехорошо? А кошка обязательно должна быть «притворечивая»? Сверкнула молния, няня перекрестилась – это бог, говорит, а учительница говорит, что это электричество. А за что надо взрослых уважать? И вора тоже? Дядя сказал: «Аж брюхо подвело», – а так нехорошо говорить. Почему «сукин сын» – ругательство? Кухарка верит в сны, а мама нет. Почему говорится «здоров как бык», ведь и быки болеют? Утопленнику везет? А почему некрасиво спрашивать, сколько стоит подарок? Как утаить, как разъяснить, не углубляя непонимания? Ох, эти наши ответы… Мне дважды довелось выслушать, как объясняли ребенку перед витриной магазина, что такое глобус. – Что это за мячик? – спрашивает ребенок. – Да такой уж мячик, – объясняет няня. А в другой раз: – Мама, что это за шар? – Это не шар, а земля. Там и домики есть, и лошадки, и мамуся… – И мамуся‑я‑я? – ребенок взглянул на мать с сочувствием и испугом и не возобновил вопроса.
Мы видим детей в бурных проявлениях радости и печали,
когда дети отличаются от нас, и не замечаем внешне резко не выраженных настроений: тихой задумчивости, глубокой растроганности, горького недоумения, мучительного подозрения и унизительного сомнения, в которых на нас похожи. «Настоящим» ребенок бывает не только тогда, когда скачет на одной ножке, но и когда задумывается над сказкой жизни. Надо только исключить действительно «ненатуральных» детей, бессмысленно твердящих заученные или перенятые у взрослых фразы. Ребенок не может думать «как большой», но может по‑своему, по‑детски вникать в серьезные проблемы взрослых; недостаток знаний и опыта заставляет его мыслить иначе. Я рассказываю сказку: волшебники, драконы, злые феи, заколдованные королевны, – вдруг раздается с виду наивный вопрос: – А это правда? И слышу, кто‑то тоном превосходства поясняет: – Вы ведь говорили, что это сказка. И персонажи и действия правдоподобны; все это могло бы быть, но всего этого нет, потому что мы предупредили: в сказках все неправда. Человеческая речь, которая должна была развеять ужасы и чудеса окружающего мира, наоборот, углубила и увеличила незнание. Раньше крохотная текущая жизнь личных потребностей нуждалась лишь в некотором количестве решительных ответов, теперь новая большая жизнь слова погрузила детей сразу во все вчерашние и завтрашние, отдаленные и отдаленнейшие проблемы. Нет времени не то что все разрешить, но и просто рассмотреть. Теоретические знания отрываются от повседневной жизни и становятся вне проверяемости. Темпераменты – активный или пассивный – выражаются в складе ума: практическом или умозрительном. Ребенок с практическим складом ума верит или не верит в зависимости от воли авторитета, верить удобнее, выгоднее; с умозрительным – расспрашивает, делает выводы, отрицает, бунтует и в мыслях, и в действиях. Бессознательную фальшь первого мы противопоставляем стремлению к истине второго; это ошибка, которая затрудняет диагностику и делает менее эффективной воспитательную терапию. В психиатрических клиниках стенографист записывает монологи и беседы пациентов. То же самое предстоит будущим педагогическим клиникам. Сегодня у нас есть лишь материал детских вопросов.
|
Последнее изменение этой страницы: 2019-06-20; Просмотров: 193; Нарушение авторского права страницы