Из дневника Мергионы Пейджер

13 января. 20:00.

 

 

Слякоть в душе и природе,

Слова и жизнь не сложилась.

Я, наверно, тупая. Обидно.

 

Пока это единственное хокку, которое у меня получилось. Да и то я его сама из головы выдумала, а не из этих малахольных строчек составила. А ведь так хорошо все начиналось: я за пять минут выложила классное трехстишие. Вот оно:

 

Веди себя как подобает

Пытаясь достигнуть нирваны

Среди непогоды и ветра

Бродил по охотничьим тропам

И хлебные крошки носил им

Проснулся на голой равнине

Задули холодные ветры

 

По‑моему, все замечательно! Настоящая поэзия – смысла нет, рифмы нет! Все испортил Браунинг, который пришел и сказал, что трехстишие должно состоять не из семи строк, а из трех, и что он об этом уже говорил. Какая несправедливость! Я ему нагрубила, а потом обиделась.

 

21:15. Больше часа просидела, тупо разглядывая мерзких насекомобуквов (или насекомобуквей?). Не могу понять, как они устроены. Наверное, заглавная буква в начале – это голова. По крайней мере, когда я заглядываю им в глазки (точнее, в то место, где должны быть глазки), они отворачиваются. Пыталась посмотреть, что у них снизу – цепляются хвостиками‑лапками за бумагу, не оторвешь. Выложила несколько замечательных стишков, но они все оказались неправильными. На всякий случай записала их:

 

На крыше построил скворечник

И долго стучал в него палкой

Теперь хоть никто не мешает

 

 

Среди непогоды и ветра

Споткнулся – и мордой о камень

Был весь в синяках и ушибах

 

 

22:05. Ну ведь гениальный же стих!

 

Пытаясь достигнуть нирваны

Задался вопросом: откуда

И птицы на юг улетели

 

Почему он не сработал? Пошла к Канарейке пожаловаться. Полчаса ломилась в дверь, а когда мисс Сью (нет, не мисс Сью, а Канарейка, Канашка и Сьючка!) открыла, то я даже слова сказать не успела, как на меня набросились, накричали, что они тоже имеют право хоть ночью отдохнуть, и у них масса работы, и почему я не соблюдаю режим дня. А от самой коньяком пахло, и в вечернем платье!

Ушла к себе, с горя написала еще хокку. Может, я поэт?

 

Налью ацетону ей в тушь для глаз.

Колготки испорчу затяжками!

В мире должна быть гармония.

 

 

22:15. Переписала хокку:

 

Глаза наполнились влагой.

И сердце наполнилось болью.

В мире должна быть гармония!

 

Смысл тот же, а в размер лучше попадает. Перечитала три раза, и все три раза замирало дыхание. Как не хочется возиться с этой лабудой! Поспать, что ли? Дуб вон спит как дерево.

 

22:40. Только легла, а меня словно молнией прошибло! Наверное, так и приходит вдохновение! Вскочила и составила обалденное трехстишие:

 

Пытаясь достигнуть нирваны

Вдруг роза в саду распустились

Теперь там гараж и терраса

 

Прямо хоть в книжке печатай! Даже жаль, что хокку неправильное оказалось. Опять пойду спать.

 

23:25. Не спится. Двадцать минут прочищала мозги, отрабатывая боковые удары локтями. Прочистила, села и с ходу как прижала трех японских тараканов!

 

Пытаясь достигнуть нирваны

Обильно водой поливают

Шаман из меня никудышный

 

Немножко перестаралась – «Шамана» так придавила, что теперь он хромает, бедненький.

 

23:50. Я поняла! Все путает строчка «Пытаясь достигнуть нирваны»! Она, гадина, ко всему подходит.

 

14 января. 00:00. Ура! Получилось! Я ее сделала! Пойду, обрадую Лужжа.

 

У исполняющего нелегкие обязанности ректора школы волшебства выдался нелегкий день. Сначала до смерти педантичный немец со своими идеями «рационального волшебства», потом буйная Мергиона, потом странный допрос в исполнении отца Браунинга. Отходя ко сну, Югорус Лужж не верил, что тяжелый понедельник наконец завершился.

И правильно делал, что не верил.

Сон с самого начала не задался. Появились какие‑то странные немецкие зомби, которые размахивали наглядными пособиями для занятий по некромантии и декламировали:

 

Прибежали зомби в морги

Второпях зовут отца:

«Фатер, фатер, гутен морген,

Кто‑то слямзил мертвеца!»

 

– Спите спокойно, дорогие товарищи! – пытался урезонить их Лужж, но коварные мертвяки сменили тактику.

Они превратились в русалку, забрались на ветку сакуры и стали раскачиваться на ней, нашептывая исполняющему обязанности ректора:

– Профессор Лужж? Вы спите? Если спите, так и скажите, я тогда вас будить не буду. Профессор Лужж!

– Сгинь, нечистая сила! – пробормотал профессор магии, вместо того чтобы воспользоваться каким‑нибудь действенным заклинанием.

– Я чистая! – возразила русалка, постепенно превращаясь в Мергиону Пейджер. – Я уже зубы почистила, и ноги помыла, и чакру проветрила, а тут – бац!

Лужж вздрогнул и проснулся окончательно. Когда Мергиона Пейджер говорила «Бац!», только дурак мог отнестись к этому легкомысленно. К счастью, на сей раз «Бац» означало только лист бумаги, по которому ползали неутомимые полуфабрикаты высокой поэзии. В верхней части листочка замерли три строчки, припечатанные глубоким японским смыслом:

 

На дер ево бубен повесил

И долго стучал в него палкой

Шаман из меня никудышный

 

– Поздравляю, – проворчал Югорус, – первую букву ты уже знаешь.

– Да? Где?

– Где‑где… на дереве.

Мерги присмотрелась – и, действительно, буква «Р» в слове «дерево» немного увеличилась в размерах и пульсировала.

– Точно! Вот здорово! Правда, здорово, профессор Лужж? Подождите, я сейчас следующую правильную хокку составлю, вот увидите!

– А мо‑о‑ожно, – зевнул Лужж, – я увижу не одну правильную хокку, а все сразу? Это будет гора‑а‑аздо эффектней.

– Хорошо‑хорошо, – заторопилась Мергиона, – только скажите, что надо делать, пытаясь достигнуть нирваны?

– Спать, – сказал ректор.

Мергиона щелкнула пальцами и убежала. Югорус пробормотал сильнодействующее снотворное заклинание Придет‑серенький‑волчок‑и‑укусит и отключился, уверенный в том, что по крайней мере семь часов мирного сна ему обеспечено.

Лужж ошибся.

 

⇐ Предыдущая19202122232425262728Следующая ⇒

Поделиться: