Прогнозы в сфере социологии преступности

Стр 1 из 3Следующая ⇒

Куртушина Ольга Андреевна

Прогнозы в сфере социологии преступности

Доклад

СТУДЕНТКИ IV КУРСА

ПРОВЕРИЛА

Бекова С.К.

Омск

2011

Из истории

В деревнях существовало некое равновесие между силами, нарушающими и охраняющими общественный порядок. 99% всех нарушений карались на уровне семьи или, в крайних случаях, сельского схода. Примерно такое же положение было в малых городах и по окраинам крупных городов. И только в центрах крупных городов (несколько процентов населения) существовал уголовный мир, более или менее похожий на Лондон или Нью-Йорк второй половины прошлого века. Но и там между этим миром и полицией тоже сложилось определенное равновесие, не допускавшее ни полного исчезновения преступности, ни выхода ее за определенные рамки. Каждый опытный полицейский досконально знал свою “клиентуру”, обычно быстро догадывался, кто именно мог совершить то или иное преступление, и реагировал сообразно обстоятельством. И вот с такими авторитарно-патриархальными традициями вся бывшая Российская империя, переименованная в Советский Союз, “въехала” в 60-е годы XX века (всего каких-нибудь 40 лет назад! ). Правда, традиции дважды прерывались — и оба раза в связи с мировыми войнами — Первой и Второй. После Первой мировой и последовавшей за ней Гражданской войны осталось несколько миллионов совершенно деклассированных элементов, плюс еще несколько миллионов беспризорных сирот — детей и подростков, и почти все они были психологически готовы на преступление. Естественно, последовал гигантский “всплеск” преступности и потребовалось около десятилетия, прежде чем это “половодье” снова начало входить в обычные “берега”. Но тут грянула “коллективизация сельского хозяйства” — и в города было выброшено еще несколько миллионов криминогенных люмпенов. Впрочем, они вскоре попали под пресс массового террора, поэтому преступность не смогла разрастись вновь — ее, можно сказать, затоптали походя.

Второй раз цунами преступности обрушилось на города и села сразу после Второй мировой войны. Но, как известно, одна из характерных черт любого тоталитарного режима — быстрая расправа с любыми нарушителями общественного порядка, политическими или уголовными безразлично. То же произошло и в СССР 2-й половины 40-х гг.: за несколько лет тюрьмы и расстрелы “перемололи” основной костяк уголовников, и установилось былое равновесие — правда, далекое от “идиллии” минувших времен, в связи с резким усилением миграции населения, в том числе и уголовных элементов.

Положение стало меняться в 60-х гг., в связи с массовым переходом от традиционного сельского к современному городскому образу жизни и появлением социальных проблем, свойственных последнему, в том числе касающихся преступности. Органы охраны общественного порядка оказались застигнутыми врасплох лавинообразными переменами, продолжали действовать по старинке, и, понятно, упоминавшееся выше равновесие стало быстро смещаться в пользу уголовного мира.

Исчез былой патриархальный авторитет полицейского, переименованного в Советской России в милиционера. Служба в милиции до сих пор относится к разряду не особенно престижных. Исчез и былой авторитет всесильного в минувшие времена общественного мнения окружающих.

Эксплуатируя эти общие пережитки квазигражданственности, советское правительство создало в 20-х годах “Общество содействия милиции” (с годами, правда, захиревшее), а затем добровольные народные дружины силою в 14 млн. чел., что эквивалентно всей Советской Армии в период мировой войны. В одной Москве было до полумиллиона дружинников — по одному на каждые 16 человек населения, включая младенцев. Теоретически с такой силой можно было искоренить всех преступников до последнего человека. Практически и это начинание было профанировано и, в конце концов, выродилось в имитацию поочередного дежурства пары безоружных старых леди за дополнительные три дня отпуска в году.

Вместе с тем, по мере массовой деморализации советского общества нарастала пассивность людей в отношении нарушителей общественного порядка. Любое вмешательство могло привести к крупным неприятностям как по части бюрократической волокиты в милиции, так и в смысле безнаказанной мести со стороны уголовного элемента. Постепенно сложилась невиданная прежде ситуация: если нападение на женщину, на ребенка, на старика все еще по инерции вызывает вмешательство окружающих, да и то все реже), то избиение мужчины мужчинами, не говоря уже об открытом воровстве, оставляет прохожих полностью равнодушными.

Ну, и наконец — пенитенциарная система устрашения преступника наказанием. Сначала объявили полицию и каторгу прошлого — “проклятым прошлым”. Как уже говорилось, полиция была заменена “милицией”, а сейчас вновь «полицией», а каторга— “исправительно-трудовыми лагерями”. Под это была подведена чисто умозрительная теория, согласно которой преступность — это свойство и наследие капитализма, при социализме для нее не остается места: достаточно предельно гуманно отнестись к преступнику и “исправить” его участием в созидательном труде.

В то время (три десятка лет назад), что ничего хуже по части криминальной ситуации и ничего позорнее в смысле беспомощности правительства и по этой части в принципе быть не может. Однако 80-е годы, при всех творимых в то время безобразиях, кажутся сущей Швейцарией по сравнению с тем половодьем преступности, которое затопило страну в последующие годы и сделалось поистине безбрежным океаном в 90-х годах. Впечатление такое, будто страну оккупировала иноземная армия, солдаты которой безнаказанно грабят и убивают ее граждан, насилуют женщин, обкладывают данью каждое предприятие, учреждение, организацию. Впечатление такое, будто к власти пришла мафия. Но ведь то, что бросается в глаза — сравнительно сущие пустяки. Так, нечто вроде пены на гребнях волн бушующего океана преступности. Под ними — менее видимые невооруженному глазу сами “волны”, а под ними, в свою очередь, непроглядные глубины мафиозных структур, тесно переплетающихся с коррумпированным государственным аппаратом.

Мафия занимается не только рэкетом, сутенерством, игорными домами, но и прямым грабежом. Мафия занимается и так называемыми “убийствами по заказу” (за определенную плату) — они за последнее время происходят все чаще. Кроме того, то и дело происходит “передел” сфер влияния

Чтобы не выглядело преувеличением, открываю первую попавшуюся газету за сегодняшнее число, когда пишутся эти строки (в принципе может быть любое число любого года):

“Сотрудники милиции провели операцию, вызволив из плена у чеченской мафии члена комиссии ООН по здравоохранению д-ра Н. Жизнь доктора чеченцы оценили в 1 млн. долларов. Благодаря случайно найденной записке с адресом преступников арестованы четыре члена банды”.

“20 января в 17 ч. 20 мин. в Большом Тишинском переулке Москвы в офисе фирмы “Исток” расстреляны в упор четыре человека. Нападавшие скрылись. Предположительно, это дело рук чеченской мафии”.

Высшие чины российской милиции говорили мне, что имена главарей мафии хорошо известны и их носителей не трудно арестовать в любую минуту.

Почему же этого не делают? Ответ прост – дело дошло до того, когда перестаешь различать черту, отделяющую уголовную мафию от коррумпированного государственного аппарата.

Искоренять надо не столько преступников, сколько так называемые социальные источники преступности, ту питательную среду, которая порождает преступников каждодневно. В первом приближении таких социальных источников преступности насчитывается более полутора десятков, и способы их “перекрытия” как раз и составляют суть нормативных прогнозов в этой отрасли социологии. Перечислим их в самом кратком виде:

— неблагополучная семья;

— школа-казарма с ее репрессивной педагогикой;

— теневая экономика, немыслимая без правонарушений;

— пьянство и наркомания (об этом специально в следующей лекции);

— приезжая низко квалифицированная и низкооплачиваемая рабочая сила, поставленная в дискриминационные условия (лимитчики-гастарбайтеры);

— открытая и скрытая безработица;

— коррупция;

— рэкет;

— тюрьмы как “уголовные академии”;

— клановые структуры стран ближнего и дальнего зарубежья, а также из отдельных национальных районов РФ;

— бесконтрольная организованная преступность стран Запада;

— социально-опасная психопатия;

— “дедовщина” всех уровней и разновидностей;

—отечественная организованная преступность (“российская мафия”) — самовоспроизводящаяся система;

— антикультура с ее культами насилия, похоти, наркокайфа, воспитывающая потенциальных преступников.

Криминологическое прогнозирование имеет свои источники информации, к которым могут быть отнесены конкретные статистические данные правоохранительных органов, экономической, социальной, демографической статистики, а также знания отдельных людей. Следует отметить, что криминологическое прогнозирование не всегда имеет достоверную и проверенную информацию (трудности сбора и обработки статистических данных, а также наличие латентной преступности, недостатки в учете регистрации преступных проявлений препятствуют этому), что отображается на результатах прогнозирования.

Для долгосрочных прогнозов используется метод экспертных оценок (прогностическое анкетирование). При этом методе выясняются мнения опытных ученых и практических работников о будущем развитии преступности и ее видов. Мнения этих лиц систематизируются, обобщаются, обрабатываются по специальным шкалам и служат базой для прогнозирования преступности. Следует сказать, что оба указанных метода не всегда дают обоснованные прогнозы. Более точные прогнозы может дать метод моделирования движения преступности, так как при этом методе применяется система математических формул, характеризующих комплекс процессов и явлений, существенно влияющих на преступность. Для расчетов этим методом применяется электронная вычислительная техника.

Масштабы прогнозов зависят от объектов прогнозирования, их географического расположения, размеров и т. д. Прогнозы преступности могут составляться для района, города, области, края, автономной республики. Они могут быть составлены также для конкретной отрасли хозяйства или отдельного предприятия.