Абьюз и любовь: невозможная комбинация

⇐ ПредыдущаяСтр 10 из 24Следующая ⇒

Часто дети, над которыми совершается абьюз, находятся под перекрёстным огнём боли и положительного подкрепления. Джо рассказывал, как в его случае террор перемеживался с моментами нежности: «Иногда мой отец мог быть весёлым, а иногда, клянусь, добрым. Как в тот раз, когда я участвовал в важных лыжных соревнованиях, и он очень интересовался всем этим, и возил меня в Джексон, штат Вайоминг, десять часов езды, чтобы я мог тренироваться на хорошем снегу. Когда мы ехали обратно, папа сказал мне, что я действительно особенный. Ну, а я думаю: «Раз я такой особенный, почему я терпеть себя не могу? » Но он мне это сказал, и это важно. Я и теперь всё стараюсь, чтобы наши отношения были бы такими, как в тот момент ».

Амбивалентные посылы ещё больше запутали Джо и ещё больше затруднили задачу осознания правды о его отце. Я объяснила Джо, что когда мать или отец говорят ребёнку о любви и тут же бьют его, между родителями-абьюзерами и ребёнком формируется сильная и извращённая связь. Мир ребёнка сильно ограничен, и как бы не были жестоки его родители, они представляют собой в глазах ребёнка единственный источник любви и утешения. Битый мальчик тратит всё своё детство на то, чтобы отыскать Чашу Грааля отцовской любви, и эти поиски продолжаются потом во взрослой жизни.

У Кейт были похожие воспоминания: «Когда я была младенцем, мой отец брал меня на руки, укачивал. Когда я немного подросла, он с удовольствием водил меня на танцевальный кружок по выходным или в кино. В его жизни был период, когда он действительно любил меня, думаю, что самым большим моим желанием является желание, чтобы он вновь полюбил меня, как раньше».

На страже семейной тайны

Спорадическое расположение отца заставляло Кейт стараться заслужить его любовь, добиваться, чтобы «хорошие» моменты повторились. Эта надежда связала Кейт с её отцом и во взрослой жизни. Эта связь выражалась в том числе в том, что Кейт считала своей обязанностью скрывать правду о поведении отца. Хорошая девочка не может предать свою семью.

«Семейная тайна» ложится дополнительным грузом на плечи битого ребёнка. Замалчивая абьюз, ребёнок утрачивает любую возможность получить эмоциональную поддержку извне. Послушаем Кейт: «Я всю жизнь чувствую, что живу во лжи. Это ужасно – не мочь говорить о том, что так негативно повлияло на мою жизнь. Как можно преодолеть боль, если о ней нельзя говорить? Да, я могу говорить об этом на терапии, но не с людьми, которые столько лет держали меня под своей властью. Единственным человеком, с которым я смогла поделиться, была наша служанка; я чувствовала, что ей можно доверять. Однажды, после очередных побоев, она сказала мне: «Золотко, твой папа очень болен». Я так и не поняла, почему он не шёл в клинику, если он болен».

Когда я спросила Кейт, что, по её мнению, может произойти, если она прибегнет к конфронтации с родителями и потребует объяснений по поводу происшедшего в её детстве, она некоторое время смотрела на меня, потом ответила: «Я уверена, что этим я огорчу отца... и это будет проблемой. Моя мать закатит истерику, а моя сестра озлобится на меня за то, что я ворошу прошлое. Она даже со мной отказывается говорить на эту тему! »

Если бы Кейт нарушила обет молчания, её семья развалилась бы: «Всё это кипит у меня внутри. Каждый раз, когда мы собираемся все вместе... я хочу сказать, что ничего не изменилось. Мой отец продолжает третировать меня. Я чувствую, что я сейчас не выдержу и выскажу ему всё, но я сижу молча и кусаю губы. Сейчас, когда отец начинает вымещать на мне злобу, моя мать делает вид, что ничего не слышит. Пару лет назад на собрании бывших учеников колледжа я чувствовала себя лицемеркой. Все считали, что у меня прекрасные родители, а я думала: «Если бы они знали! » Если бы я могла сказать моим родителям, что они превратили мои школьные годы в ад. Я хочу прокричать им, что они принесли мне столько горя, что я не в состоянии испытывать любовь. Я не могу любить другого человека, потому что они эмоционально парализовали меня, и парализуют до сих пор. Но я слишком боюсь разговаривать с ними».

Взрослая Кейт рвалась в бой со своими родителями, чтобы вывести их на чистую воду, но избитая и напуганная девочка внутри неё была в ужасе перед возможными последствиями. Она была уверена, что если правда откроется, все начнут ненавидеть её, а её семья буквально распустится по ниточке, как ковёр. В результате, её отношения с родителями были просто ложью. Все притворялись, что между ними никогда не происходило ничего дурного.

Миф должен жить

Меня не удивило, что бывшие одноклассники Кейт думали, что у неё прекрасная семья. Многим абьюзерским семьям удаётся сохранять перед остальным миром безупречный фасад. Эта респектабельность находится в прямой противоположности с семейными реалиями и представляет собой фундамент «семейного мифа». Семейный миф Джо был стандартным: «Когда я встречаюсь с родственниками, мы все опять участвуем в этом проклятом фарсе. Ничего не изменилось. Мой отец продолжает пить, и я уверен – продолжает бить мою мать. Но по тому, как мы себя ведём и как разговариваем можно подумать, что мы – идеальная семья. Может, я один помню, как всё было на самом деле, я один знаю правду? На самом деле, неважно, потому что я всё равно никогда ничего не говорю. Я такой же лжец, как и остальные, и наверное, мне стоит отказаться от мысли о том, что однажды всё может измениться. Может быть, если мы будем очень стараться в притворстве и зайдём слишком далеко, мы действительно превратимся в нормальную семью».

Джо попал в ту же ловушку конфликта между желанием конфронтации с родителями и страхом разрушить семью. В школьном возрасте он писал письма, где рассказывал о том, как он чувствовал себя на самом деле: «Я писал эти письма сердцем, я говорил о побоях, о том, что никому не нужен. Потом я оставил письма на комоде, в надежде, что мои старики их прочитают, но я так никогда и не узнал, прочитал ли кто-нибудь мои письма. Никто о них и словом не обмолвился. Кроме того, подростком я довольно долгое время вёл дневник, тоже оставляя его, где придётся, но и тут я не знаю, прочитали ли они что-нибудь. Если честно, сама мысль спросить их об этом приводит меня в ужас ».

Джо боялся спросить о письмах и дневнике не из-за угрозы побоев. В колледже он был уже подростком, слишком большим, чтобы его можно было избивать. Но если бы оказалось, что родители всё прочли и никак не отреагировали, Джо пришлось бы отказаться от фантазии, что однажды он каким-то чудом завоюет их любовь. Даже столько лет спустя он боялся осознать, что его родители в очередной раз загнали его в угол и избили.

На эмоциональном перепутье

Внутри битых детей постоянно кипит котёл с гневом. Невозможно кого-то избивать, унижать, запугивать, оскорблять и обвинять в том, что он страдает от всего этого, и потом ожидать, что этот человек не разозлится. Ребёнок под такой пыткой не имеет возможности высвободить свой гнев, но взрослый обязан это сделать.

Ко мне на приём пришла Холли, крупная домохозяйка, 41 год, суровое выражение лица и преждевременная седина в волосах. Её десятилетний сын по распоряжению школьного совета соцслужб временно жил с родителями мужа, так как на Холли поступила жалоба: она била мальчика. Хотя Холли направили на терапию постановлением суда, она оказалась в высшей мере мотивированной клиенткой: «Мне так стыдно за саму себя! Я раньше иногда давала ему пощёчину, но в этот раз я сорвалась по-настоящему. Этот ребёнок выводит меня из себя... Знаете, я давно дала себе слово, что если у меня будут дети, я никогда не подниму на них руку. Господи, уж я-то знаю, что это такое! Это же ужас. Но вот, незаметно для себя, я становлюсь такой же гарпией, как моя мамаша. Я хочу сказать, что мои старики били меня, но она – особенно. Я помню, как однажды она гонялась за мной по кухне с мясницким ножом! »

У Холли была обширная история эксцессов, она была склонна выражать сильные эмоциональные импульсы в агрессивных действиях. Подростком у неё были постоянные проблемы из-за этого, её несколько раз выгоняли из колледжа. Она описывала себя во взрослом возрасте как ходячий пороховой склад: «Иногда я ухожу из дома, потому что мне страшно от того, что я могу сделать с ребёнком. Я чувствую себя так, как если бы на самом деле потеряла контроль над собой».

Гнев Холли взорвался и изливался на её сына. В других случаях, подавленный гнев может проявляться в криминальных насильственных актах, от брутального абьюза над женой до изнасилования и убийства. Наши тюрьмы полны под завязку взрослыми, которых избивали в детстве и которые никогда не научились адекватно выражать свой гнев.

Кейт, в свою очередь, канализировала гнев внутрь себя, и оттуда он находил выход в соматике: «Неважно, что мне сказали или как со мной поступили, я неспособна защитить себя. Я никогда не чувствую себя способной к защите . У меня мигрени, я постоянно болею. Все топчутся на мне, а я не знаю, как предотвратить это. В прошлом году я была уверена, что у меня язва, потому что постоянно болел желудок».

Кейт усвоила в детстве роль жертвы и продолжала играть её, став взрослой. Она не представляла себе, как сделать так, чтобы другие перестали использовать или эксплуатировать её, и таким образом детская боль стала вечной. Не удивительно, что её огромная ярость должна была найти выход, но так как страх не позволял ей проявиться открыто, тело Кейт и её психика выражали ярость в виде мигреней, ощущения болей в желудке и в депрессии.

⇐ Предыдущая 5 6 7 8 91011 12 13 14 Следующая ⇒