Глава 7.Знакомство Комарова с Владыкиным.

" Друг любит во всякое время и, как брат, явится во время несчастия". Прит.17: 17

Отдел, куда по прибытии поместили Комарова, состоял преимущественно из пожилых изыскателей, у которых кроме официального образования имелся еще большой опыт жизни, проведенной в суровых таежных условиях. Эти условия тесно сплотили их в какую-то своеобразную, большую семью, в которой человек к человеку был ближе, отзывчивее, жертвуя друг для друга всем, а нередко - и самим собой. Женщин в поселке было очень мало, и все они в основном работали в отделе изыскания вместе с мужьями. В быту, большинство из них, охотно уделяли внимание хозяйственным проблемам одиноких мужчин, получая в награду почтение и часто любезное вознаграждение из даров тайги.

Комаров был поражен, увидев здесь после ужасов пережитого такое общество, какое он встретил, пожалуй, впервые. Его душа, изголодавшаяся по добрым человеческим отношениям, растворилась в коллективе, отвечая взаимностью на малейшую к нему любезность.

За короткое время он стал близким для всех. Высокое мастерство чертежника подняло его на голову выше своих сотрудников, а кроткий характер еще больше расположил всех к нему, как к человеку. Одна только личность осталась для него неразгаданной - это был молодой человек, скромно одетый в вольное. Сидел он через несколько столов впереди и занят был математическими вычислениями, и оформлением проектов.

Незнакомец, несомненно, был частью этого общества, уважаем им, в меру любезен, но не растворялся в нем. Некоторое время Женя присматривался и наблюдал за ним. Строгий его профиль привлекал внимание Комарова и почему-то вызывал расположение. Стройная высокая фигура могла бы позволить Жене думать о нем, что тяжесть жизни еще не касалась его плеч, но глубоко врезанные морщины на лице говорили о том, что над каждой из них немало поработал Великий Ваятель. В разговоре он был скромен, в обращении очень прост, но тактичен, во всем чувствовалось присутствие огонька, хорошо владел собой. В обеденный перерыв он постоянно уходил за поселок, на берег речки.

После того, как Евгений Михайлович все осмотрел, со всеми познакомился и определил свои отношения с каждым, он решил в обеденный перерыв познакомиться с молодым человеком, который привлек его внимание.

- Извините меня, пожалуйста, - начал Комаров, подойдя к нему у речки, - только с вами мы остались не знакомы. А я к этому имею очень большое желание. Меня зовут Евгений Михайлович, да можно просто - Женя. Фамилия моя Комаров, из Ташкента я, баптист. Скажите мне, пожалуйста, а вы случайно не из верующих, и не знакома ли вам фамилия Тимошенко? Вот имя и отчество я забыл...

- Я напомню вам, - выручил юноша, - Михаил Данилович! Знакома, брат Женя, не только фамилия, но и жизнь его отчасти, и кончина его отца Даниила Мартыновича - это служители братства баптистов. Я, тоже христианин, баптист. Зовут меня Павел Владыкин. Приветствую вас, брат!

И они оба упали друг другу в объятия.

- Евгений Михайлович! Я... - начал Владыкин.

- Ну-ну, да ты что? Павел! Брат ты мой! - обнимая его, возразил Комаров, когда они объяснились в обеденный перерыв на берегу речки. - Да, какой же я тебе Евгений Михайлович? Впредь, пока мы живы на этой земле, я тебе просто Женя и, уже в крайнем случае - Евгений.

- Ну, ладно, я очень рад и благодарю тебя... Как хорошо, что ты подошел, а я как раз думал: " Как же подойти к нему? " Да ты понимаешь, как это нужно?!

- И важно, - подтвердил Женя.

- Да-да. А как это радостно!

- И чудно, - опять добавил он.

Так несколько раз они, перебивая и дополняя друг друга, торжественно обменивались любезностями.

- Ну, давай-ка, хоть спокойно познакомимся друг с другом, -спохватился Владыкин. - Так ты откуда, говоришь, сам?

- Из Ташкента, вот уже пять лет.

- Так вот, - продолжал Павел, - ведь я уже загорелся тобой давно, с Солнечного озера, знаешь такое?

- Ну, еще бы не знать... А-а-а! Ты, наверное, увидел там...

- Не просто увидел, Женя, а был потрясен. Ведь этот стих: " Предай Господу путь твой, и уповай на Него, и Он совершит", как ангел-хранитель утешал меня и двигал по моим тропинкам в минуты отчаяния. Спустя долгое время, его кто-то соскоблил, так я чертежным почерком восстановил его, подумав: " Пусть кто-нибудь еще осчастливлен будет этим напоминанием". Ну, а теперь расскажи коротенько, как и когда ты оказался там, на озере?

- Ох, Павел, Павел - это целая история, какую я бы назвал: " Путь мой лежал долиной смертной тени". Солнечное озеро - это чуть ли не единственное, светлое звено из всей цепи.

Здесь Женя на минуту остановился, вздохнул и неторопливо изложил весь свой этапный путь от Атки до Бутыгичага. По мере того, как он в рассказе упоминал долины ключей и речек; Малтан, Ударный, Мяунджа, Армань, Холодкан, Бохапча и другие - взгляд Владыкина становился все серьезнее, а голова опускалась все ниже и ниже.

- Вы что-то, молодые люди, я вижу, заговорились! - остановил их, подходя, начальник отдела Николай Сергеевич. - Обед ведь давно кончился, - с улыбкой обняв обоих, сообщил он.

- Простите, Николай Сергеевич, задержались. Обед-то, может быть, и кончился, а жизнь-то наша только начинается. Ведь мы не люди вот с ним, - кивнул Владыкин на Женю, отвечая начальнику, - а несколько раз - смертники. Мы ведь из могилы прибыли сюда к вам, причем - каждый из своей, а здесь вот встретились.

- Так вы что, братья, что ли? - спросил их Николай Сергеевич, внимательно сличая их лица.

- Да, братья, да еще какие, - ответил Женя, подходя уже к двери отдела.

После работы они вместе наспех поужинали и до глубокой ночи просидели на берегу Детрина, пока не замерзли, рассказывая друг другу о пройденных путях.

- Павел! - поднявшись на ноги по окончании беседы, обратился Женя к своему собеседнику, - я хочу тебе в заключение объявить два признания: во-первых, я первый раз в жизни встретился с тобой, но именно такой образ искал в людях, чтобы найденного от души назвать другом. Теперь же я могу, наконец, тебя обнять и назвать так?

- Да! - ответил Павел. Они крепко обнялись и поцеловали друг друга.

- Во-вторых, так, как пять лет назад, свободно, с чистой совестью называл христиан братьями и сестрами, сегодня назвать тебя или кого-то другого этим именем не могу. Палящий зной пережитых ужасов иссушил мой источник и, в лучшем случае, там остался скудный, заиленный родничок, - закончил Женя, испытывающе глядя в глаза своему другу.

- Женя! - обратился к нему Павел, - пусть постыдятся назвать нас с тобой братьями ташкентские, киевские, ленинградские, московские христиане, может, мы во многом не достойны их и не похожи на них, но зато с открытой душой назову тебя братом и другом - я и подобные нам в этой печи, так как мы равно достойны друг друга. А насчет источника - я верю, что Тот, Кто оказался другом самарянке, расчистит тину и в наших родниках. И верь, что из них еще потекут реки воды живой, а тогда обнимут нас, как родных, и ташкентские и другие.

Женя, я хочу запомнить это место в пойме Детрина и, когда Господь оживит нас, сделать его, как Авраам - жертвенником для молитв.

- Павел! - добавил Комаров, - а я хочу сейчас преклонить колени на этом месте и сказать всего несколько слов, что мы, несомненно, можем сделать перед Господом: Боже, будь милостив ко мне, грешнику! Аминь! (Лук.18: 13).

- Аминь! - закончили они вместе.

* * *

Работая в отделе, Комаров очень скоро приобрел к себе всеобщее расположение мягкостью своего характера и высоким мастерством в отделке карт. Будучи осведомленным во многих жизненных вопросах, он был и замечательным собеседником как для молодых так и для пожилых мужчин и женщин.

С каждым разом и Владыкин располагался к нему все больше и больше. Однажды Женя увидел, как из клуба, по окончании демонстрации кинофильма, с толпой сотрудников вышел и Павел. Встретив его, Комаров спросил:

- Ты что, разве позволяешь себе развлечения подобного рода?

- Изредка, да. Сегодня шел фильм, очень близкий к библейскому сюжету, даже имена, персонажи и изречения были библейского содержания. Я жду твоего мнения, брат Женя. Что, если бы у нас демонстрировались христианские фильмы? Я думаю, что нравственность у молодежи не была бы на таком низком уровне, да и наша, христианская молодежь, нагляднее представляла бы себе эпоху библейских и евангельских времен.

А вот у православных и католиков, смотри, как картинно обставлено богослужение и богослужебные помещения. Прихожанин, в каком бы он ни был настроении, невольно, войдя в храм, поддается влиянию всей религиозной атмосферы, забывая мирскую суету. Может быть, и нам следовало бы быть более примирительными к кино? Ведь в домах наших, мы тоже с удовольствием вешаем картины евангельского сюжета и с изображением самого Христа Спасителя.

- Павел! - начал Комаров, отвечая другу, - на первый взгляд, оно получается, вроде и так. Как бы было хорошо и наглядно - представить себе учеников Спасителя, Его Самого, творящего чудеса, молящегося в Гефсимании, умирающего на кресте и т.д. Но скажи мне, прежде всего, сделало ли это все, католика и православного, новой тварью? Ведь он и остался не более как, в лучшем случае, благочестивым прихожанином. Распятие Христа переселилось ли у кого из них со стены в сердце? Я уверен, что идея изображения Бога в трех лицах и библейских сюжетов, возникшая в уме отцов католической и православной церквей, была самой доброй и направлена к тому, чтобы помочь прихожанину через эти изображения, нагляднее представить себе Библию и Самого Бога.

Но это закрыло путь для человека к внутреннему, духовному Богосозерцанию, которое открывается человеку Духом Святым, через веру. Ты ведь сам убедился, что такое глубоко религиозный человек без Духа Святого в сердце, но обставленный библейскими изображениями; и наоборот, кто есть возрожденный христианин? В чье сердце верой вселился Христос, но живущий в пустыне, безо всяких изображений. Да и дьяволу очень выгодно, когда человек помещает Христа в самый передний уголок дома или храма, или даже на золотой цепочке на груди - лишь бы не в сердце, не в быту и не в своей жизни.

В чем же секрет? Почему несовместимо человеку одновременно поклоняться изображению Бога и Самому Богу в духе и истине? Потому, что поклонение живому Богу достигается и осуществляется живой верой, а поклонение изображению Бога осуществляется человеческим разумом и порождает только суеверие. Ведь ты же, согласись, - продолжал Комаров, - что православный и католик, пока любое изображение не примет в сердце как святыню, он ему поклоняться не будет. А объявив святыней, они отдают ему свое сердце. Ревность же Божья не позволяет поклоняться никакому одухотворенному или неодухотворенному, даже ангелу Божьему, носящему на себе образ Бога живого. Любой же предмет, живой или мертвый, которому мы отдаем свое сердце, языком Божьим, называется идолом. Теперь понимаешь, в чем опасность того, если мы в систему нашего служения и жизни введем кинофильмы библейского сюжета? Они в самое короткое время подменят собой Библию. Христианин, а особенно молодой, вскоре охотнее просидит за кинофильмом два часа, нежели за Библией один час. А затем уж, как следствие, дети наши, безусловно, охотнее просидят за кинофильмом четыре часа, нежели в собрании два часа. И получится, брат мой, что игра артиста в кинофильме вытеснит и подменит дыхание Духа Божьего, а это и есть духовный блуд - идолопоклонство. Кроме того, не забывай библейский пример - медного змея. Как легко народ Божий перешел от взгляда живой веры, через которого получал исцеление от укусов, к идолопоклонству и суеверию. Медный змей оставался одним и тем же. Он служил прообразом Христа, взявшего на Себя грехи всего мира, и распятого на кресте. Им позволено было с верой взглянуть на причину их страдания и смерти, пригвожденную на древе - в этом был акт милосердия Божьего.

Они же вскоре стали поклоняться ему, обожествив самого змея. Так будет и с кино. Понял?

Павел с восхищением выслушал Комарова и ответил ему:

- Женя! Я очень рад, что понимаю это совершенно так же, как ты изложил.

- А что же ты, испытываешь меня, что ли? - с улыбкой, добродушно спросил его Комаров.

- Как хочешь, суди, - ответил Павел, - но пойми правильно, как радостно на душе, когда видишь друга-единомышленника. Ведь нам эти истины суждено будет нести в народ, а для этого следует убедиться, не может ли это быть только моим личным мнением и не назовет ли кто это узостью.

- О нет, брат мой, именно так это было открыто дедам и отцам нашим, седым старцам, которые стоят у истоков истинно духовного Богопоклонения в нашей стране: Павлову В.Г., Мазаеву Г.И.

* * *

С наступлением весны в отделе начались оживленные приготовления к полевым работам, а это значит - опять таежные звериные тропы и заоблачные горные вершины.

Владыкина назначили помощником к одному опытному инженеру и они, распрощавшись с Усть-Омчугом, выехали в тот район, куда его отправили в 1940 году, на открытие прииска " Пионер".

Комарова, по состоянию здоровья и крайней нужде в его способностях, оставили пока в отделе. Расставшись, они условились с Павлом, помнить друг друга и переписываться.

Отряд, где был Владыкин, расположился в пяти километрах за прииском " Пионер", на остроге, изредка поросшим стлаником и оленьим мхом. По дороге они с удивлением наблюдали, как долина р. Омчаг, три года назад бывшая пустынной, теперь была застроена несколькими приисками и изрядно покрыта отвалами отработанного грунта. По соседству с одним из приисков около трассы, среди рощицы молодой лиственницы, расположился разведрайон, который был передан в распоряжение прежнего начальника, у которого с первых дней работал Владыкин. Узнав в путешественниках своих старых коллег, начальник убедил их остановиться у него на обед и любезно угостил всем самым лучшим из своих запасов.

Оказалось, что причиной этого, было прибавление в его семье - новорожденного сына.

Павел, воспользовавшись этим случаем, сердечно отблагодарил начальника, что тот посодействовал его переселению в Усть-Омчуг, и он (в ответ) поздравил его с новым назначением по служебной части.

На новом месте отряд устраивался около трех недель, обследуя окружающую местность и устанавливая связь с жизненными объектами, ожидая, кстати, пока обсохнут горы и долины, чтобы приступить к работе. Павел, закончив приготовления, стал сильно тревожиться, не получая никаких сведений от Комарова и домашних. Но однажды вечером в их расположении остановилась знакомая автомашина с новым оборудованием и людьми. К его великой радости, среди них оказался Женя Комаров, и они, охотно согласившись на совместное жительство, разгрузились и оказались рядом. Как милость от Бога, приняли оба эту встречу. И хотя род занятий их был разный, но они изредка, уже поздними вечерами, находили время предаваться воспоминаниям и беседам. За все лето они один раз отделились от отряда Владыкина, с целью: приблизиться к объектам своей работы. Но нападение разбойников их так напугало, что они немедленно возвратились под защиту прежнего дружеского соседства. Возвращение с полевых работ было уже поздней осенью, и их к этому торопило не столько окончание плана задания, сколько ранние заморозки и обильный снегопад.

По возвращении в поселок Усть-Омчуг скитальцам пришлось выдержать настоящий бой за вселение в зимнюю квартиру. Дело в том, что изыскатели, уезжая на лето в тайгу, многие комнаты оставляли пустыми. Пользуясь этим, оставшиеся жители, заимев широкий выбор жилой площади, на основании частных соглашений с теми или иными влиятельными лицами управления, располагались в комнатах. Зимой же они, учитывая, что возвращающиеся из тайги люди, в большинстве состоят из " директивников", т.е. людей, которых многие вольнонаемные рассматривали как неравноправных, с запачканной репутацией; бывших заключенных, пренебрежительно обрекали на нечеловеческие условия. Обиженные, в свою очередь, доказывая юридическое полноправие, добивались иногда своих прав, применяя физическую силу. Такой бой, правда без физического воздействия, пришлось применять и жителям того общежития, куда по праву поселились Павел и Женя.

Арбитрам пришлось тревожить и привлекать работников управления в Магадане по телефону, но зато уж место было закреплено прочно. Так Владыкин и Комаров, оказавшись вместе, были бесконечно этому рады. Вместе они делили радости и горести, боролись с недостатками полуголодного существования, утешая друг друга. Но духовная жизнь по-прежнему оставалась на низком уровне. Нужно было духовное пробуждение, а для этого особое посещение Божье. Господь же почему-то медлил. Часто с понурой головой сидели они, особенно, когда Комаров вспоминал о пробуждении в Ташкенте, а Владыкин о днях раннего детства и юношества. Оба они были подобны расслабленному в Вифезде, ожидавшему посещения Господня, в лице Ангела Божьего.

Вскоре в поселке нашелся еще один брат, из числа " директивников" - некто Михаил Михайлович Горелов, а с ним еще двое. У всех духовное состояние немногим отличалось от других. Изредка Михаил Михайлович посещал друзей, но беседы проходили, главным образом, вокруг воспоминаний пережитого. Чего-то не хватало, чтобы объединить страдальцев в живое общение, и все ждали Ангела Вифезды. Так наступил 1944 год, а после безрадостной его встречи, время шло как-то особенно быстро.

* * *

Скоро апрельское солнце поманило отшельников на лоно природы. Наступило пасхальное утро. Все согласились: где-нибудь у костра собраться и воспоминанием почтить праздник Пасхи. Собрались, но в ожидании инициатора все, с грустью глядя друг другу в глаза, долго сидели молча.

- Что ж, друзья, ведь в этот день наши семьи, наверное, все, по своим возможностям, соберутся: споют, детки расскажут стишки, а старичок прочитает что-нибудь из Библии, - с грустью, начал Комаров.

- Да, Женя, у кого-нибудь, может быть, и соберутся, а я вот, уже какой год без вести потерял семью, немец угнал к себе. Так вот соберутся ли где они, или, похоже - как и мы - разбросаны по чужбине и пасут чужих свиней, а то и кости в сырой земле гниют, - со вздохом ответил Михаил Михайлович.

- У меня точно такое же положение, - вставил пожилой, коренастый мужчина с густой, поседевшей бородой.

- А у меня, пожалуй, не лучше вашего, если не хуже, - добавил высокий молодой брат, - соседская девочка сообщила как-то, в первые дни войны, что с самолета упала бомба прямо на дом, и на его месте оказалась только большая яма, а уж, что там осталось - не знаю ничего.

В костре начали прогорать дрова и разваливаться в стороны. Женя взял одну из головней, собрал все в кучу и, подумав немного, проговорил:

- Что ж, братья, собрались, видно, мы сюда подавленные, каждый своим горем, и наподобие этого костра, прогорая каждый в своем огне, развалимся, как эти поленья, и затухнем. В сердцах многих наших близких и родных мы, как видно, заживо погребенные. Может, кто-нибудь из них, взглянув на нас в этот час, не нашел бы в сердце своем ничего, кроме осуждения, мы ведь и достойны этого, так как почти все проповедники. Но ведь жив Искупитель наш, и сегодня весь мир отмечает это. Он не осудил Иоанна Крестителя, но ободрил его, не осудил Илью под можжевеловым кустом, но пробудил его, напоил и накормил. Братья! Неужели милость Божья отвернулась от нас? Нет! Этому, мы свидетели сегодня. Что ж, если мы не можем сейчас поделиться проповедью, не может никто из нас горячо помолиться, но есть одно дело, которое мы можем сейчас сделать. Мы можем встать и спеть, известный нам гимн: " Страшно бушует..." и споем его, как можно сердечнее.

Нестройно и невпопад, но действительно сердечно, все, вставши, запели:

Страшно бушует житейское море,

Сильные волны качают ладью;

В ужасе смертном, в отчаянном горе:

" Боже мой, Боже! К Тебе вопию".

С первых же слов слезы показались на глазах отшельников-братьев и, " поправляясь на ходу", они уже стройно заканчивали, потрясаемые чувством умиления:

Сжалься над мною, спаси и помилуй!

С первых дней жизни я страшно борюсь,

Больше бороться уж мне не под силу:

" Боже, помилуй! " - Тебе я молюсь!

К пристани тихой Твоих повелений

Путь мой направь и меня успокой,

И из пучины житейских волнений

К берегу выведи, Боже благой!

Потрясаемый рыданиями, Женя упал на колени и стал молиться:

- Боже! Будь милостив ко мне, грешнику! Будь милостив к братьям моим, ведь Ты знаешь, из какого пекла мы вышли. Ты знаешь, что сотни и тысячи искали и ищут погибели души нашей, и только Ты Один можешь и хочешь поднять и ободрить нас. Пошли нам Ангела, как посылал в Вифезду, но еще дороже - приди и подними нас Сам. Аминь!

- Аминь! - дружно и громко повторили все братья, изливая в слезах душу свою, стоя на коленях вместе с Женей.

- Братья! - вытирая с глаз слезы, вставши, обратился Комаров к своим друзьям, - давайте, по-братски поцелуем друг друга и поздравим с Пасхой: - Христос воскрес!

- Воистину воскрес!!! - отозвались ему окружающие и горячо поцеловали друг друга.

- А теперь я вам спою один стишок, как сумею, как раз к этому случаю; недавно я весь в слезах сочинил его, - и он запел уверенно, с вдохновением:

Птички Божьи, домой собирайтесь,

Вам к отлету настала пора -

С перышек грязь очищайте,

Чтобы легче лететь в небеса.

Припев: Нам домой, нам домой в небеса,

Ведь там наша родина с вами, друзья,

С перышек грязь очищайте,

Чтобы легче лететь в небеса.

Птички Божьи, домой собирайтесь,

Вам к отлету настала пора.

На тимпанах и гуслях играйте,

Чтоб прославилось имя Христа.

Птички Божьи, домой собирайтесь,

Вам к отлету настала пора,

Над равниной земной возвышайтесь,

Чтобы видеть ясней небеса.

Уже со слезами, все вместе с Женей заканчивали дорогим припевом, этот подарок неба - гимн, как они тут же объявили друг перед другом. С этих пор, расходясь с волнующим чувством от пасхального костра, они, если еще не ожили как должно, но несомненно, чувствовали себя родными.

Сразу же после праздника, Комаров с Владыкиным разъехались, на сей раз - в противоположные стороны, но на душе было одно: " Когда и как, Господь посетит нас пробуждением? "

* * *

Женя в письме семье, как только мог, подробно описал обстановку проведенного праздника и кратко познакомил их со своими братьями.

Лида - жена Комарова, с дочкой, жили вместе с Марией Никифоровной - его матерью, в городе Ташкенте. Шел уже седьмой год их разлуки. С христианским постоянством она писала мужу-страдальцу письма, полные нежной любви и ласки. Письма накапливались в порту Находка и приходили, начиная с июня месяца, пачками. Никто, из окружающих Женю, не пользовался таким вниманием со стороны жен, и все, просто с нескрываемой завистью, осматривали каждый, каллиграфически подписанный, конверт милому другу. Многолетняя разлука до крайности истощила обоих. Дочка росла, совершенно не зная отца, а широко оповещать, о таких отверженных людях было страшно, поэтому семьи, молча, терпеливо несли в своих сердцах всю тяжесть опороченной репутации своих мужей, отцов и сыновей.

Восстановление письменной связи с дорогим, любимым мужем заметно ободрило Лиду, окрылило надеждой, удвоило, утроило энергию. Каждая весточка от Жени была праздником в семье Комаровых. Даже полуграмотная, старенькая Мария Никифоровна - пока с письмом от сына не обойдет всех родных и знакомых - не ляжет спать.

В душе Лиды загорелось трепетное ожидание возвращения мужа домой, усилились молитвы друзей об этом. Некоторые же жены и матери, жили и ходили в постоянной скорби, убедившись в безвозвратной разлуке со своими любимыми, дорогими узниками. К числу их относились: Баратова Поля, семья Феофанова, Сапожникова и многие другие, чьи имена, с благоговением, хранятся в сердцах народа Божьего. Золотой нитью вотканы их имена в неветшающее знамя Евангельской Истины, как верных ее борцов, закрепивших достоверность Евангелия Христова, своей мученической смертью.

Отъезжая в тайгу, Комаров обратился через Николая Сергеевича к начальнику управления с убедительной просьбой: послать вызов и разрешение на приезд жены с дочерью. Имея к нему особое расположение, Николай Сергеевич сам, лично обошел все соответствующие инстанции и с многими положительными резолюциями отправил все документы в Магадан. Вскоре из центрального управления пришел ответ, что заявление с ходатайством отправлено в Москву, о чем, с самой ближайшей фельдсвязью, уведомили и самого Комарова в тайге.

Получив такую радостную весточку, Женя лишился покоя и краткими молитвенными воплями взывал к Богу, чтобы Он послал ему какой-нибудь толчок, через который было бы положено начало к пробуждению, хотя пасхальный костер, уже по истине, был началом его. Бог услышал его вопль, и просимый толчок не замедлил прийти.

В одном из маршрутов, чтобы сократить время, Комаров с одним рабочим решили пройти в нужное место по прижимам (обрыв над рекой). Тропа, по которой они решили идти, изгибаясь, пролегала на высоте 10-11 метров над горной обмелевшей речкой, течение которой подмыло нависшую скалу. Смельчаки с рюкзаками на плечах прошли до половины, а дальше продвижение стало уже настолько затруднительным, что им пришлось двигаться на коленях, цепляясь за уступы скал.

Они собрались уже было праздновать победу, но тропа резко скрылась за уступом, и, к их ужасу, они оказались перед маленьким обрывом - тропа была размыта водой. В трех-пяти метрах, она опять, сразу же расширялась до вполне проходимых размеров и, сбегая вниз, пряталась в зеленом цветастом приволье.

Отчаяние расслабило все тело Жени, когда он оказался в безвыходном положении. Ни подняться на ноги, ни повернуть назад - было невозможно. Товарищ, увидев Комарова в отчаянном положении, растерялся и с большим риском, развернувшись, как можно скорее, возвратился назад. У Жени оставался один выход: дотянуться руками до скального уступа на другой стороне промоины и, подтянув себя, спастись. Ухватиться за выступ ему удалось, но руки ослабели, и он, ударяясь о выступы скал, рухнул по обрыву вниз...

Очнулся он на той заманчивой лужайке, которую видел впереди, но не мог от боли пошевелить ни одним членом тела. К счастью, его товарищи, которые не отважились идти за ними, а пошли в обход, успели на той стороне речки поравняться с ним и остановились в ужасе, при виде его отчаянного положения. При падении у него осталось все цело, но он сильно ушибся и долго был без сознания. Упал он на песчаную отмель противоположной стороны речки, где вода покрывала дно не более, как на 10-15 сантиметров.

Пока он пришел в себя, товарищи успели соорудить конные носилки и, не теряя ни одной минуты, двое из них повезли его через горные перевалы к автотрассе. Самая острая боль в теле и в костях появилась, когда он уже лежал на больничной койке.

* * *

Владыкин на лето расположился с отрядом в пойме знаменитой реки Армань, которая отличалась от многих других густой роскошной растительностью, изобилием рыбы и всякой живности: медведей, зайцев, глухарей, куропаток и рябчиков.

До паводка Павел с упоением принимался за работу, не сходя с лыж с утра до ночи. Этим он отчасти хотел обработать объекты, которые будут недоступны летом, а больше всего утолить тоску по родине и утерянной первой радости. Пасхальный костер всколыхнул его душу до самой глубины. Все дни, не умолкая, звучали в его душе слова Жениной песни:

Нам домой, нам домой, в небеса,

Ведь там наша родина с вами, друзья.

С перышек грязь очищайте,

Чтобы легче лететь в небеса.

И земная, и небесная родина звали его с неудержимой силой к себе. Палатки располагались у самой автотрассы, поэтому от всякой проезжающей мимо автомашины, Павел ожидал для себя какой-либо новости.

Однажды, ранним утром, он пробудился от треска, напоминающего отдаленные орудийные залпы. Павел выскочил из палатки на берег и увидел разгадку взрывов, с восхищением наблюдая за ледоходом на Армани. Толстый лед, от мощного напора подледной воды, трескался с большим шумом и, громоздясь огромными льдинами, на всю тайгу оглашал победоносное наступление весны.

- Господи, как бы я хотел, чтобы с пробуждением весны, совпало мое духовное пробуждение! - воскликнул он.

В работе Владыкина наступил перерыв до тех пор: пока обсохнут долины рек и таежные тропы, реки войдут в свое русло, и изыскателям откроется путь к переходам. Павел занимался подготовкой. В свободное время он выходил на обогретые места, предаваясь воспоминаниям о пережитом. Как-то раз при этом его мысли остановились на Кате. Он понял, что это просто искушение, и, может быть, даже от праздности. Улыбнувшись, он попытался отогнать эти мысли, но как резко они обрывались, так бурно и стремительно овладевали им вновь. Почти десять лет отделяло его от того, как он последний раз уезжал от нее. Но ведь тогда ему было двадцать лет, а теперь шел тридцать первый.

То ли гнетущее одиночество, то ли голос изголодавшейся души по ласке и теплому любовному взгляду, но мысль, неотвязчиво осаждая, привела его к решению: " К прошлому, конечно, возврата нет; будущее не рисовало никакого, хотя бы самого смутного, контура в этом вопросе. Дай-ка, я, просто из любопытства, пошлю телеграфный запрос на начальника милиции о судьбе Кати", - подумал он и, взяв затем клочок бумаги, написал:

" Прошу Вас сообщите о судьбе Рылеевой Екатерины ее семьи расстались восемь лет назад Магадан Усть-Омчуг Полевая Партия Владыкин".

Прочитав написанное, Владыкину стало стыдно за легкомыслие и малодушие, внутренний голос настойчиво твердил: " Не заигрывай с огнем, он спалит тебя".

Поднялась большая борьба в душе, и, в один из приступов осуждения, Павел резко поднялся от стола, схватил текст телеграммы, порвал ее пополам и, выйдя из палатки, бросил на землю. Набежавший ветер подхватил клочья и бросил в близлежащий куст. Но внутренний голос заметил ему: " О нет, таким методом не борятся с искушением, чего не порвал в сердце - на бумаге рвать бесполезно". " Да почему я не порвал? - мысленно возразил себе Павел, - не только порвал, но и " схоронил", да годами жил свободным после того".

" Может быть, порвал, может, схоронил, - продолжал тот же голос, - но разве ты не знаешь? Когда замирает духовное, то плотское оживает"

Эти мысли вначале вспыхнули, как когда-то победоносный энтузиазм остриженного Самсона. Павел решительно шагнул от куста, где трепыхались клочья порванной телеграммы, метнул ногой на них немного мелкого щебня и, отойдя на вершину холмика, сел, облегченно вздохнув и глядя, как под холмом мутная вода весеннего паводка уносила к морю плиты поломанного льда.

- Вот так бы и меня... - проговорил он, глядя на шумный весенний разлив. Мысли одна за другой, как обломки льда, проплывали перед ним: его покаяние и с ним - образ отца с матерью... свидетельство на заводе... арест... сражение в кабинете следователя... тюрьма и ее обитатели... милые лица деда Архипа с Марией... журчащий " Хораф" возле первой фаланги, потом Каплина Зинаида, ее покаяние и смерть. После нее, почему-то расталкивая все эти образы, вклинились одна за другой блудницы, и мысль, как на прочном якоре, остановилась на Кате: смуглый овал ее лица, взаимные признания в любви, их решения, затем - почему-то грязная лужа, мимо которой он обвел ее, проливной дождик, и она, стоящая на перроне, потом разрыв...

- Да, а все-таки - это была первая взрослая любовь, - заключил Владыкин и, глубоко вздохнув, поднялся и возвратился к палатке. По дороге он взглянул на куст, под ним, прижатый щебнем, трепыхался клочок порванной телеграммы.

Павел достал его, стряхнул от пыли, бережно расправил, войдя в палатку, и положил на стол. Без промедления, он на новом листе восстановил содержание. На сей раз запечатал конверт, с просьбой в отдел: немедленно отправить его по адресу. Затем прошелся несколько раз по палатке и, глядя на конверт, ощутил в душе опять какую-то смутную тревогу.

- Да, видно, Господь совсем оставил меня, я безволен.

В это время на трассе остановилась автомашина, а через несколько минут в палатку, с обычной своей добродушной улыбкой, вошел начальник отдела.

- Ну, вот, Павел Петрович, я к вам в гости, - начал он, садясь на кровать.

Николай Сергеевич, по своему обыкновению, делал свой инспекторский объезд всех отрядов. Раздевшись, он передал Владыкину письмо от Луши с детьми и объемистый конверт от Жени из больницы. Начальник, за чашкой чая, передал все волнующие новости, и особенно подробно, рассказал о несчастном случае с Комаровым, и принес свое искреннее соболезнование. Но тут же радостно добавил, что Москва приняла ходатайство отсюда, на выезд Лиды - жены Жени с дочкой, для их совместной жизни на Колыме.

Остаток дня Николай Сергеевич проверял состояние отряда и подготовительные работы. Вечером, окончив официальные переговоры, начальник начал с Владыкиным беседу:

- Павел Петрович, я знаю, что вы с Евгением Михайловичем - верующие люди, и потому проникнут к вам самым глубоким уважением. Сам я - из религиозной православной семьи, по-своему, верю в Бога и теперь. Отец мой, находясь в кругу работников искусств, принадлежал к обществу русских художников и больше всего писал на церковные темы, хотя несколько полотен с готовыми пейзажами, он подарил и в русскую сокровищницу. Скончался он накануне революции 1917 года, передав нам любовь к русскому народу и к народным религиозным традициям.

Образование я получил еще в царское время, в Москве в Межевом институте и, будучи, в какой-то степени, просвещенным человеком, охотно читал тогда Библию, а некоторые ее главы и по несколько раз. Позднее знакомился и с трудами Дарвина, и, должен вам признаться, они на меня произвели определенное впечатление, да и более того, в некотором роде, смутили. Вот я и хотел коснуться в беседе одного волнующего вопроса.

Осматривая животный мир, даже рыб и пресмыкающихся как с внешней стороны так и под анатомическим ножом, невольно приходишь в смущение. Ведь, действительно, в человеке собрано все то, что и в окружающем его, мире живых организмов. Поэтому, невольно начинаешь приходить к заключению, что человек - продукт эволюционного зоологического преобразования; те же глаза, руки, ноги, уши, внутренности - мы встречаем в животном мире, с некоторыми особенностями. Я, конечно, не согласен с тем, что лошади, коровы, обезьяны, где-то согласившись, воссоздали из себя и над собой образ царя природы - человека, а без совета, тем более, невозможно сделать даже простейшей операции по удалению аппендицита.

Скорее, что по образу человека, созданы все ранее оговоренные органы животных. И почему появление видов должно идти от низшего к человеку? Разве среда, если уж ее признать способной к творческим актам, не может взять от человека соответствующие органы и создать виды способные жить в ней?

- Николай Сергеевич, вы простите меня, - начал Павел, - коль уж вы назвались человеком верующим и некогда читавшим Библию, то осмелюсь поправить вас: вы делаете одну очень грубую ошибку, отчего и блуждаете в ваших теориях. Не человек собрал в себе все образы животных, и не сам он свой образ, в отдельных органах, передал животному миру - это заблуждение - как то, так и другое. Но " сказал Бог: сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле. И сотворил Бог человека по образу Своему, по образу Божию сотворил его; мужчину и женщину сотворил их" (Быт.1: 26-27).

Когда Бог все это творил, или пусть, как-то это оказалось сотворенным, мы с вами не видели и видеть не могли, будучи отдаленными от этого акта многими тысячелетиями. Но вот к тому, что человек владычествует над всем животным миром, мы к Библии должны приложить наше " Аминь". А для осуществления этого владычества должны быть как у человека так и в животном мире одни и те же органы с соответствующими изменениями, т.е. глаза, уши, рот и т.д.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 567 8 9 10 Следующая ⇒