В КОТОРОЙ МАГДАЛИНА ПРЕДСТАВЛЯЕТ ИИСУСА СВОЕЙ СЕМЬЕ

В продолжение пути их пришел он в одно селение; здесь женщина, именем Марфа, приняла его в дом свой.

У нее была сестра, именем Мария, которая села у ног Иисуса и слушала слово его.

Марфа же заботилась о большом угощении, и, подойдя, сказала: господи! или тебе нужды нет, что сестра моя одну меня оставила служить? скажи ей, чтобы помогла мне.

Иисус сказал ей в ответ: Марфа! Марфа! ты заботишься и суетишься о многом. А одно только нужно; Мария же избрала благую часть, которая не отнимется у нее.

(Лука, глава 10, стихи 38-42)

Догадайтесь, куда направился миропомазанный из Иерусалима и что он в первую очередь сделал. Направился он в Галилею. Это доказывает, что он не любил разнообразия в своих прогулках и в общем-то предпочитал протоптанные дорожки.

А сделал он вот что: объявил неограниченный дополнительный набор учеников. Это, с другой стороны, доказывает, что двенадцати даже хорошо выдрессированных апостолов было уже недостаточно, чтобы защищать его, пока его час не пришел.

Иисус обратился с призывом ко всем галилеянам, которые в него уверовали. Примерно из ста тысяч уроженцев Галилеи на его призыв откликнулось всего семьдесят человек. Это было не густо. Тем не менее, миропомазанный не пал духом. Восемьдесят два человека порознь ничего собой не представляют, но, если свести их в одну колонну и послать впереди себя в какой-нибудь город, они произведут на жителей соответствующее впечатление. Эта мысль приободрила Иисуса.

Итак, он впервые собрал все свое воинство, и мужчин, и женщин. Магдалина, Иоанна и Сусанна навербовали в его гарем новых красоток, чтобы Иисусу было с кем поразвлечься. В общем, образовался довольно внушительный отряд с обозом.

Порядок построения на марше был тщательно продуман. Вот что говорил об этом святой Лука в десятой главе своего евангелия: «…Семьдесят учеников он посылал… перед лицом своим во всякий город и место, куда сам хотел идти». Однако, чтобы раньше времени не привлекать внимания жителей, Иисус предписывал своим ученикам не вламываться в населенный пункт всей оравой, а проникать туда скрытно, по двое, пара за парой.

Он говорил им:

— Ни о чем не беспокойтесь. Не берите с собой ни мешка, ни сумы, ни обуви запасной: Никого на дороге не приветствуйте. Входите в первый попавшийся дом, говорите:

«Мир дому сему» — и садитесь сразу за стол. Нас может выручить только нахальство. В доме же том ешьте и пейте, что у них есть, словно вы у себя. Если увидите, что хозяин морщится, расскажите ему вместо платы любую басню, которую вспомните. Если вас вышибут за порог и люди города примут вас за бродяг и обирал, отряхните пыль со своих сандалий и скажите: «Видите, мы ничего у вас не унесли, ни пылинки, но тем хуже для вашего города, потому что город ваш проклят, раз вы не дали нам пообедать! »

Ученики последовали совету учителя.

Но горожанам было плевать на проклятья, и, когда на них налетала стая прожорливой двуногой саранчи, они принимали решительные меры. Поэтому, чтобы не протянуть ноги, все были вынуждены неоднократно обращаться за помощью к Магдалине, Иоанне, Сусанне и прочим состоятельным дамам Христовым.

Узнав о том, что его учеников гонят в шею почти повсеместно, сын голубя пришел в неописуемую ярость.

— Горе тебе, Хоразин! — вопил он. — Горе тебе, Вифсаида! Города язычников Тир и Сидон и те поступали с нами куда приличнее, а по сему в день страшного суда с ними тоже обойдутся по-божески. Что же касается тебя, Капернаум, то я тебе не завидую: ты мне за все заплатишь, когда в один прекрасный день провалишься в тартарары!

Нашлось, однако, небольшое скромное селение — евангелие не приводит даже его названия, — которое радушно приняло всю ораву Иисусовых учеников.

Обрадованные, что их не забросали кочерыжками, они поспешно вернулись к сыну голубя с неожиданно доброй вестью.

Миропомазанный в свою очередь поторопился туда явиться. Он объявил жителям, что благодаря его посещению они могут отныне не опасаться ни скорпионов, ни змей. А затем произнес восхитительную речь, в которой обещал этому селению вечную жизнь.

Один из ученых законников, случайно оказавшийся там, спросил, как же они обретут эту вечную жизнь без всякого эликсира бессмертия.

Иисус ответил:

~ Возлюби господа бога твоего и ближнего твоего, как самого себя, — этого будет достаточно.

— Но кто же мой ближний? — не унимался законник.

— Открой уши пошире и слушай! — ответил миропомазанный. — Некогда жил один человек. Как-то раз отправился он из Иерусалима в Иерихон и попался разбойникам, которые обобрали его до нитки, отлупили до полусмерти и бросили в лесу чуть живым: тело несчастного было сплошной раной.

В тот же день той же дорогой проходил один священник. Он увидел несчастного путника и сказал:

— Гляди-ка, здорово же ему досталось!

И отправился дальше, не подумав даже помочь умирающему. Доброта священников всем известна! Помощи от них не жди!

Затем появился левит. А что левит, что священник — одного поля ягоды! Левит посмотрел на беднягу, подумал то же самое, что и священник, и пошел своею дорогой.

К счастью, на земле есть не только священники и левиты, есть еще и самаряне. И вот пришел такой самарянин.

— Черт возьми! — вскричал он. — Мыслимое ли дело так разукрасить человека! Должно быть, здешние разбойники — настоящие изверги!

Потом он взял корпию, бальзам и целебное вино — у него была с собой дорожная аптечка, — перевязал бедняге раны, посадил сзади себя на круп своего мула и — нно-о-о, Пегашка! — повез его в ближайшую харчевню. На следующий день он вытащил из своего собственного кошелька два динария и сказал хозяину харчевни:

— Позаботьтесь об этом парне! Если этой мелочи не хватит, на обратном пути я дам вам еще.

Хозяин харчевни знал самарянина и поверил ему на слово.

— Вот здорово! — загудела толпа, выслушав эту побасенку. — Побольше бы таких самарян! Иисус повернулся к законнику.

— А что вы об этом думаете, коллега? — спросил он. — Кто, по-вашему, самый ближний ограбленному путешественнику: самарянин, левит или священник?

— Конечно, самарянин!

— Так вот, — подхватил миропомазанный, — поступайте так же, как он, когда вам попадется в лесу такой же несчастный, обобранный и избитый.

Ученый законник ничего не ответил, но про себя подумал:

— Ну и горазд же он болтать! Но одних красивых слов мало. Что из того, что он иной раз проповедует добродетель? Пора бы ему перейти от слов к делу и самому стать добродетельным!

Вскоре после этого Иисус отправился в Вифсаиду. Он хотел доставить удовольствие своей подружке Магдалине, у которой там были сестра и брат. Брата звали Лазарь, а сестру — Марфа.

Как сообщает евангелие, это были люди весьма состоятельные. Лазарь занимал довольно высокий пост: не случайно его сестра Мария Магдалина была, как мы знаем, женой иудейского сенатора. Таким образом, это была, что называется, приличная семья.

Магдалина вызвалась сама объявить сестре и брату о скором прибытии своего любовника.

Когда она появилась на пороге родного дома, Марфа с Лазарем бросились ее обнимать и целовать.

— Мария, милочка, как я давно тебя не видела! — восклицала Марфа.

— И я тоже! — басил Лазарь.

— Как поживает твой муж, этот превосходнейший Паппус? Ты оставила его дома или вы приехали вместе?

— При чем здесь Паппус? — даже удивилась Магдалина. — Тоже мне сокровище… Да я его давно послала куда подальше!

— То есть как это, вы разве не вместе? — не понял Лазарь.

— Неужели вы развелись? — ужаснулась Марфа.

— Я развелась?.. Право, не знаю. Скажу только одно: этот старый хрыч мне так надоел, что дальше некуда! Он меня просто допек! Ворчал и ворчал с утра до ночи… Стоило пройти под моим окном какому-нибудь молодому человеку, как он швырял в него чем ни попадя — лампу так лампу, супницу так супницу. Если бы я еще видела от него что-нибудь, кроме ревности, так нет же! По вечерам, когда я ласкалась к нему и говорила: «Иди ко мне, мой поросеночек, иди, мой маленький Паппус», он начинал мне объяснять библейские тексты и под предлогом того, что он доктор богословия, отвечал мне только стихами из Моисея или Иеремии… Иногда для разнообразия он мне рассказывал о том, что в тот день обсуждалось в сенате, потому что он, видите ли, был к тому же сенатором! Представляете, как мне было весело?

— В самом деле, — пробормотала Марфа, — веселого мало.

— Это было просто ужасно, дорогая!

— Объяснись, в конце концов! — не выдержал Лазарь. — Раз вы не могли ужиться, значит, вы развелись?

— Да нет, мы не разводились, просто я его бросила… В одно прекрасное утро взяла и сбежала.

— Почему же ты не пришла к нам сразу?

— Ну вот еще!.. Когда я убежала, я направилась к озеру… Вы были в Магдале?

— Нет, — ответила Марфа. — Но я слышала, что это премиленький городок.

— Очаровательный! Там столько римских офицеров, и все такие красавцы!.. О господи, если бы ты знала, какие офицерики есть в Магдале!

Лазарь недовольно поморщился:

— Мария, неужели тебе нравятся солдафоны?

— Послушай, Лазарь, с тобою мне нечего играть в прятки. Да, я люблю военных. Они такие душки!..

— Военных? И во множественном числе! Гм-гм… Значит, ты завела любовника-офицера?

— Да… сначала одного. Он был такой милый-милый… О, как я любила этого разбойника!

— То есть как это сначала одного? Значит, ты завела и второго?

— Ну что мне от тебя скрывать, Лазарь! Ты ведь знаешь, тебе я не могу врать…

— Черт возьми, я вижу, ты не терялась!

— А потом я познакомилась с третьим… Понимаешь, стоит мне увидеть мундир, как я сразу теряю голову… Ты себе не представляешь, сколько в Магдале хорошеньких офицеров!

— Да пропади они пропадом! Я сам не ханжа, но твое поведение, Мария… не знаю, как его и назвать. Надеюсь, хоть на третьем ты остановилась? Не переспала же ты со всем гарнизоном?

— Со всем, конечно, нет. Видимо, Паппус навсегда отвратил меня от стариков.

— От стариков? Значит, все молодые?..

— О, все молодые меня так любили! У меня сохранились их портреты, я тебе как-нибудь покажу свой альбом, и ты сам увидишь, какие это красавцы!

Марфа смущенно молчала. Лазарь, как он сам выразился, не страдал излишком целомудрия, и в конце концов Мария была его любимой сестрой. Поскольку изменить то, что совершилось, он уже не мог, Лазарь решил простить бесстыдницу сестру, но он и не подозревал, что самое забавное было еще впереди.

Пожурив ее для проформы, Лазарь сказал:

— Ладно, Мария, если ты счастлива, я за тебя только рад. Но где же тот красавец офицер, которого ты избрала? Представь его нам. Можешь не сомневаться, мы его примем, как полагается.

— Видишь ли, Лазарь, этот красавец офицер вовсе не офицер.

— Это еще что за новости?

— Видишь ли, я бросила свой гарнизон, как бросила Паппуса.

— О, черт! Кто же он, наконец?

— Он такой милый…

— Об этом я и сам догадываюсь! Но кто он? Как его зовут?

— И имя у него милое. Его зовут Иисус…

— Иисус? Погоди, погоди, я это имя слышал… Мне говорили про какого-то Иисуса, который учинил скандал во время последнего праздника шалашей в Иерусалиме… Это случайно не он?

— Он самый.

— Иисус из Назарета, плотник, забросивший свою пилу и топор?

— Да, это он.

— Ай-яй-яй! Знаешь, Мария, вот уж этого я от тебя не ожидал! У этого типа такая репутация, что дальше некуда. Говорят, он скопище всех грехов… Кроме того, он бродяжничает с целой шайкой таких же проходимцев…

— Конечно, сказать можно все что хочешь… Бедняжка Иисус, все на него клевещут! А ты, сразу видно, что ты слышал о нем только от его заклятых врагов. А он такой чудный, такой обходительный! Если бы ты послушал, как он говорит… прямо за сердце берет! Ну да, он все время ходит по городам и весям и редко проводит две или три ночи подряд в одном доме, но что в этом дурного? Он просто любит путешествовать, вот и все!

— Послушай, в конечном счете это твое личное дело. Я тебе сказал то, что слышал. Может быть, Иисус совсем не такой, как о нем говорят… К тому же я знаю твой вкус: ты не стала бы связываться с каким-нибудь неотесанным нищим мужиком. Должно быть, твой Иисус хорош собою и щедр, как подгулявший купчик, не так ли?

— Да нет, Лазарь, я бы не сказала… Если говорить о деньгах, бедняжка Иисус не слишком богат. Топором и пилой состояния не сколотишь, а от его пророчеств прибыль невелика… К тому же я не из тех женщин, которые привязываются к мужчинам из-за денег. Слава Богу, я выше этого. Иисус беден, но это не мешает мне любить его всей душой.

— Но все-таки, если у него нет состояния и если профессия конферансье-любителя не приносит ему ни гроша, чем же он живет?

— Я ему помогаю имением своим. Лазарь отшатнулся.

— Значит, ты его содержишь? — вскричал он. — Бедняжка Мария, и как тебя угораздило влюбиться в этого проходимца? Он же тебя оберет до нитки!

— Лазарь, ты слишком строг к моему Иисусу. Разве он виноват, что бродячим ораторам почти ничего не платят? Да и я не одна покрываю его расходы. Нас много, избранных дам, которые ему преданы и которые ему воспомоществуют имением своим…

— Значит, ты у него не одна? Чем дальше, тем лучше! Значит, у этого парня много дам? Ну и ну, знаешь ли, это не совсем в наших обычаях… Он, видно, воображает, что живет во времена Соломона, твой прекрасный Иисус! И вы его не ревнуете друг к другу?

Магдалина гордо выпрямилась.

— Это все прочие ревнуют его ко мне! — сказала она. — Я его возлюбленная, его фаворитка!

Лазарь печально улыбнулся. Несколько мгновений он с любовью и жалостью смотрел на сестру.

— Бедная ты моя, бедная, — проговорил он.

— Ничего ты не понимаешь, Лазарь! — возразила Магдалина. — Быть фавориткой Иисуса, его возлюбленной, — это тебе не фунт изюму! Иисус не просто мужчина, как все. Прежде всего, он не человек…

— Что значит «не просто мужчина, как все»? Уж не хочешь ли ты сказать, что он…

— Нет, нет!

— И он не человек?

— Нет.

— Пусть меня повесят, если я что-нибудь понимаю!

— Если ты еще не догадываешься, я тебе скажу по секрету, кто он.

Марфа, которая давно уже не знала, куда ей деваться от таких разговоров, сделала было шаг к двери, но Магдалина ее остановила.

— Куда ты? — спросила она.

— Я лучше уйду. Я ведь понимаю, что мне, девушке, не следует знать того, что ты хочешь открыть Лазарю. Магдалина покатилась со смеху.

— Ты не то думаешь, — сказала она. — Ты, наверное, вообразила, что он… Ха-хаха! Вот так девушка! Нет, Марфа, ты спокойно можешь остаться. Я хочу открыть вам одну тайну, но в этой тайне нет ничего такого…

Марфа и Лазарь навострили уши.

— Говори же, Мария! — упрашивали они, сгорая от любопытства. — Говори, не мучь!

— Так вот, Иисус вовсе не человек. Иисус… Бог! Брат и сестра Магдалины вскрикнули.

— Бог? — переспросил Лазарь. — Но ведь есть лишь один Бог — Иегова, тот самый Иегова, которому мы поклоняемся!

— Правильно, но Иисус его сын и в то же время Бог. Как бы вам объяснить получше? В общем, дело было так: дух Иеговы, который имеет вид голубя, зачал Иисуса вместе с одной девственницей, женой плотника Иосифа, и теперь все трое — Иегова, Иисус и голубь — стали одним Богом.

— Ну и путаница! Это сам Иисус рассказал тебе подобную чепуху?

— Он самый, но я уверена, что он меня не обманывает! Он действительно Бог, я готова голову прозакладывать, а кроме того, он мне это доказал.

— Каким же образом?

— Ну, Лазарь, ты слишком нескромен… Довольно с тебя и того, что я избранная святая новой религии, которую проповедует Иисус, и что я первая приобщилась святых тайн… Поверь мне на слово и запомни хорошенько: Иисус, которого ты только что поносил, — это мессия, обещанный пророками, это агнец божий, который искупит грех Адама и Евы, это Христос, который в день кончины света явится на землю судить живых и мертвых, — вот кто он такой.

Все это Магдалина выпалила с таким энтузиазмом, какой может зародиться в сердце женщины лишь под влиянием страстной… разумеется, веры.

Тем не менее, Лазарь все еще колебался.

— Ты в самом деле веришь в то, что говоришь? — спросил он. — Если это правда, тут дело серьезное, очень серьезное.

— Это так, клянусь тебе своей честью!

— Ну, раз уж ты клянешься честью, значит, он в самом деле Бог.

Вопрос был решен. Лазарь и Марфа тоже уверовали в сына голубя. Магдалина торжествовала.

— Теперь вы понимаете, как это лестно быть любовницей бога? — вопрошала она. — Понимаете, как мне исключительно повезло?

И она пыжилась от гордости.

Марфа была от природы любопытна, как все женщины. Она спросила

Магдалину:

— А можно его увидеть, твоего господина бога?

— Ты в самом деле хочешь с ним познакомиться?

— Пожалуй, да.

— И я тоже, — сказал Лазарь.

— В таком случае я схожу за ним: он пришел со мной в Вифсаиду. Вы сами увидите, какой красавец мой божественный учитель! Ни один офицер из Магдалы ему и в подметки не годится. Вы мне потом скажете, как он вам понравился. Только помните: о тайне, которую я вам открыла, молчок! Делайте вид, что вам ничего не известно. С этими словами она упорхнула. А Марфа погрузилась в мечтательное раздумье. Примерно через час Магдалина возвратилась вместе с Иисусом. Миропомазанный был по всей форме представлен брату и сестре.

«Она видит его зрением сердца, — сказал про себя Лазарь. — Он совсем не красив, скорее наоборот. Но поскольку он Бог, ей все-таки повезло, что она подцепила такого любовника».

Прием прошел без особых церемоний. Иисус разговорился и быстро покорил своих новых слушателей. Впрочем, надо сказать, что Магдалина неплохо подготовила для этого почву.

Лазарь пригласил Иисуса остаться пообедать: Назарянин не стал отказываться. Марфа взялась за стряпню. Суетясь по хозяйству и приглядывая, чтобы все было на месте, она время от времени исподтишка посматривала на миропомазанного, и он ей тоже показался красавцем. Она ловила каждое его слово, следила за каждым движением. Вскоре ей пришлось признаться перед самой собой, что она еще в жизни не встречала такого очаровательного человека. Марфа от души завидовала своей сестре.

— Негодницам всегда везет, — бормотала она, начищая в кухне кастрюли. — После этого просто не хочется оставаться честной девушкой!

В сердце Марфы разгоралась страсть не менее пламенная, чем у ее сестры. Она с ревностью следила за всеми знаками внимания, которые Иисус оказывал Магдалине.

Лазарь на минуту отлучился в погреб, нацедить еще один кувшин вина.

Пользуясь этим, Магдалина разнеженно ластилась к Иисусу, в то время как Марфа хлопотала по хозяйству.

Под конец Марфа уже не могла сдержать накипевшей досады. Уперев кулаки в бедра, она встала перед любезничающей парочкой и обрушилась на сестру:

— Как тебе только не стыдно, лентяйка! Нет чтобы мне помочь по хозяйству, сидит себе как приклеенная! Есть у тебя хоть какая-нибудь совесть?

И поскольку Магдалина не удосужилась ей даже ответить, Марфа продолжала, обращаясь к Иисусу:

— Господи, прошу тебя, прикажи хоть ты ей, чтобы она мне помогла! Или тебе безразлично, что сестра моя оставила меня прислуживать одну?

Сын голубя неплохо разбирался в человеческих сердцах. Он сразу понял, что происходит в душе Марфы. Эта новая заложенная им любовь льстила его самолюбию, и, чтобы разжечь ее еще сильнее, он ответил с улыбкой, которая потрясла бедную девушку:

— Ах, Марфа, Марфа, ты все хлопочешь, стараешься мне услужить, и ты правильно делаешь. Но ты сердишься на сестру, а это уже неправильно. Она избрала себе это место подле меня, и оно у нее не отнимется.

— Получила? — фыркнула Магдалина. Марфа едва не запустила в свою сестрицу тарелкой. Еле сдерживаясь, она унесла свою обиду в кухню, тайком утирая горькие слезы (смотри Евангелие от Луки, глава 10, стихи 1-42). Но неужто Иисус так ее и не утешил? Евангелие дает основание полагать обратное.

Наверняка миропомазанный улучил после обеда благоприятный момент, отвел Марфу в сторону и шепнул ей:

— Я только что огорчил тебя, бедная Марфа, не правда ли?

— О да, господи.

— Почему ты ревнуешь меня к Марии? Неужели ты так меня любишь?

— Господи, я вся твоя. Умереть за тебя — для меня великое счастье.

— Но ведь ты меня знаешь всего полдня!

— Истинная любовь, господи, рождается мгновенно, без рассуждении.

— Так чего же ты от меня хочешь, Марфа?

— Господи, я очень несчастна. Я чувствую, что ты не ответишь мне взаимностью. Твое сердце уже занятой Марией.

— Утешься, прелестное дитя мое! Божественная любовь неистощима, она может распространяться на все сущее одновременно. Поэтому, если ты, Марфа, меня любишь, я тоже тебя люблю.

— Какой ты добрый! Как мне приятно это слышать!

— Веруй в меня, доверяй мне, и ты будешь счастлива на лоне господнем.

— Ты мне обещаешь?.. Я буду счастлива?..

— Так счастлива, что сама не будешь знать пределов своему счастью.

— Ты меня будешь любить?.. Немножко? Много? Страстно?

— До безумия!

И действительно, сердце Иисуса было настоящим капустным кочаном. Он раздавал по листу то одной, то другой, то третьей. Таким образом, и Марфа приобщилась небесных блаженств, однако большая и лучшая их часть по-прежнему доставалась Магдалине.

Глава 50

ВЕЛИКОЕ СЛОВОИЗВЕРЖЕНИЕ

Приближались к нему все мытари и грешники — слушать его. Фарисеи же и книжники роптали, говоря: он принимает грешников и ест с ними. Но он сказал им следующую притчу…

(Лука, глава 15, стихи 1-3)

Просто диву даешься, сколько притч было в запасе у ходячего Слова!..

Впрочем, наедине с хорошенькой женщиной можно было уже не прибегать для объяснений к притчам и иносказаниям.

После нескольких дней знакомства с Марфой, непорочным цветком, видимо не лишенным прелести, Иисус отправился в турне по Перее, области, подвластной Ироду Антипе. Здесь он устроил настоящий фестиваль притч. Пересказывать их все было бы слишком долго. Похоже на то, что местные жители все время подшучивали над апостолами; когда эти попрошайки заявлялись в какое-нибудь селение, им совали в суму самые разнообразные и неподходящие предметы. Так, однажды Андрей, а может быть, Петр — точно этого никто не знает — попросил у крестьянина хлеба, рыбы и яиц, а тот вместо хлеба вложил ему в руку булыжник, вместо рыбы — змею, а вместо яйца — скорпиона. Иисус тут же растолковал апостолам, что они должны продолжать нищенствовать, несмотря на все эти неприятности.

К некоему человеку, говорил он, бедному, но гостеприимному, пришел среди ночи странник. Хозяин тотчас бросился к своему другу. «Одолжи мне три хлеба, — закричал он, стучась в его дверь, — ибо у меня гость, утомленный дальней дорогой, и мне нечем его угостить». Но друг его спал, дети тоже, дверь была заперта, и никому не хотелось подниматься среди ночи. «Ах так! — завопил рьяный странноприимец, — ты не хочешь вставать? Ну, погоди же! » И он принялся барабанить в дверь изо всех сил и стучал до тех пор, пока его друг не поднялся и не дал ему требуемые три хлеба, чтобы хоть как-нибудь отделаться от нахала.

Так вот, — сказал в заключение Иисус, — следуйте этому примеру. «Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам» (Лука, глава 11, стихи 5-13).

Приблизительно в это же время он исцелил двух слепых и одного немого.

Исцеление немого, видимо, так обрадовало одну женщину, что та воскликнула:

— Блаженно чрево, носившее тебя, и сосцы, тебя питавшие! Относительно всего этого периода см. Евангелие от Луки, глава 11, стих 27.

Вскоре после этого Иисус согласился отобедать в доме фарисея, который подложил ему свинью, пригласив одних фарисеев и книжников, сиречь писцов.

Едва войдя в зал, Иисус увидел, что попался в ловушку.

Тогда, чтобы отомстить хозяину, он возлег к столу, не омыв ног, как того требовал обычай. Гости зароптали. Иисус сделал вид, что не понимает причины их недовольства, и отобедал как ни в чем не бывало.

За десертом он вместо тоста излил на собравшихся фонтан проклятий, упрекая их за то, что они всегда выбирают в синагогах лучшие места и желают, чтобы их приветствовали на улицах, сравнив их за это с гробами сокрытыми, прикосновение к которым оскверняет, и так далее и т. п.

Словоизвержение это — горе вам, делающим то! Горе вам, не делающим другого! — истощило терпение присутствующих. Раздались крики:

— Наглец! Намылить ему шею за такое нахальство, да так, чтобы долго помнил!

Но Иисус не растерялся. Он быстро вскочил на стол, опрокинул скамьи, и в огромном зале началась сумасшедшая игра в кошки-мышки. В конце концов мышку обязательно поймали бы и поучили как следует, если бы толпа народа, собравшаяся у дверей, не вломилась в зал и не защитила Иисуса (Лука, глава 11-12).

Воспользовавшись случаем, он тут же начал перебирать четки своих притч: №1. Богатый земледелец собирает со своего поля такой урожай, что не знает, где его хранить. Значит, надо построить амбары побольше и повместительнее. Но едва он передал архитектору свой заказ и план, как в ту же ночь — хлоп! — и скончался. №2. У другого земледельца всего одно фиговое дерево, которое вот уже три года не приносит плодов. Земледелец говорит: «На этот год я еще раз окопаю дерево и унавожу, но, если к осени на нем опять не будет фиг, срублю его без пощады и брошу бесплодную смоковницу в огонь! »

Как видите, хитрость невелика.

Между двумя притчами он исцелил женщину, страдавшую любопытным недугом. Она была в расцвете лет, однако казалась более согбенной, чем восьмидесятилетняя старуха. Видно, сам черт согнул ее, причем буквально пополам. Она передвигалась, воздев зад к небесам, а подбородком касаясь земли. Нетрудно сообразить, что в таком положении ей было невозможно заниматься каким-либо ремеслом. Зарабатывать на жизнь она могла бы разве что собиранием окурков, но в те времена папиросы еще не изобрели, а потому она была до крайности бедна и несчастна.

Иисус над ней сжалился; он произнес два слова, и добрая женщина вмиг распрямилась и стала стройна как тополь.

Пребывание Иисуса в Перее не затянулось: к празднику освящения он возвратился в Иерусалим. Происхождение этого праздника таково: как известно, Иуда Маккавей был одним из еврейских военачальников, героически сражавшихся против иноземных захватчиков. Гораздо менее известен тот факт, что после победы над сирийским царем Маккавею пришлось совершить обряд очищения и освящения иерусалимского храма. Так вот, когда он вошел в храм, оказалось, что захватчики перебили почти все сосуды со священным маслом — остался только один. Положение было безвыходным! Изготовление священного масла — дело не простое, оно сопровождается сложным, а главное, длительным ритуалом. Что делать? На всякий случай Иуда Маккавей хотел наполнить маслом хоть часть светильников, и, представьте, одного-единственного сосуда хватило на все светильники храма на целую неделю! В память об этом чуде евреи каждый год веселятся восемь дней подряд, так же как на пасху и на праздник кущей. Сын голубя присутствовал на этих увеселениях и едва не был побит камнями за то, что в общественном месте упрямо утверждал, будто он и его отец составляют одно целое (Лука, глава 13, стихи 6-9, 10-18; Иоанн, глава 10, стихи 29-42). На сей раз дело было таким жарким, что Иисусу пришлось поспешно возвратиться туда, откуда он явился. Во время второго посещения Переи он отличился чудом, совершенным в разгар пиршества, на котором опять же присутствовали одни фарисеи. Этот шутник Иисус так любил хорошо поесть, что без разбора принимал все приглашения к обеду, и от друзей и от врагов.

Тот обед состоялся в субботу. Фарисеи нарочно привели с собой человека, больного водянкой, раздутого, словно огромный бурдюк.

Иисус тотчас сообразил, какую западню ему расставили, и, предваряя события, первым задал собравшимся вопрос:

— Дозволено ли исцелять в праздник саббат, в день субботний?

Вопрос был дерзкий, а главное, ответить на него было весьма затруднительно. Сказать «да» означало нарушить закон Моисея, а на него фарисеи ссылались на каждом шагу. Сказать «нет» в присутствии больного означало навлечь на себя недовольство и гнев народа за бессердечие. Поэтому собравшиеся ничего не ответили.

Тогда Иисус приблизился к больному водянкой, сделал одно движение, и огромный живот больного сразу опал. В евангелии не сказано, куда делась заполнявшая его вода. Будем надеяться, что ее не претворили на сей раз в вино. Исцеленному, видимо, нечего было делать, потому что он тут же побежал хвастаться своим похудевшим брюхом. И вот все хромые, слепые и прочие калеки повалили в зал пиршества, а за ними — толпы городских оборванцев. Народу набилось столько, что о десерте нечего было и думать. Тогда Иисус шепнул на ухо хозяину дома:

— Вам бы следовало пригласить всех этих людей к столу, выпить с ними по маленькой…

— Что? Надеюсь, вы шутите! Весь этот сброд?! Хорошенькая компания!..

Тотчас же ходячее Слово специально, чтобы насолить гостям, пустилось в восхваления бедности и даже указало хозяину дома, что ему следовало бы скорее пригласить этих босяков, чем своих друзей и родителей.

Гости шокированы. Толпа в отрепьях аплодирует. А Иисус принимается за очередную притчу.

— Один человек, — говорит он, — решил устроить пиршество и разослал всем приятелям пригласительные письма. В назначенный час, видя, что никто не является, он отправил слуг предупредить своих друзей, что все готово и он их ждет, но все начали извиняться и отказываться, словно сговорились. Один сказал: «Весьма сожалею, что приходится отклонять столь любезное приглашение, но я купил ферму, и как раз сегодня мне надо поехать ее осмотреть». Второй сказал:

«Никак не могу прийти: у меня заболела теща, а я ее так люблю, что даже на секунду не могу отлучиться от ее изголовья». Третий сказал: «Я женат всего шестой день, так что, сами понимаете, я еще очень занят». Четвертый сказал: «Помилосердствуйте! Я проглотил недавно персиковую косточку, и у меня запор, так что, пока все не пройдет, мне не до пиршеств! » Пятый сказал: «Сегодня день рождения моей консьержки; я заказал ей превосходный букет и обязательно должен вручить его лично». И все прочие оправдания были в таком же роде.

— Ах, такое отношение?! — вскричал глубоко уязвленный хозяин дома и обратился к слугам: — Ступайте же на площади и перекрестки, по всем дорогам и вдоль изгородей, соберите всех нищих, увечных, хромых и слепых и гоните их сюда, дабы наполнился дом мой, я не желаю, чтобы мои соусы пропадали зря!

Притча эта, между нами будь сказано, в данном случае была ни к селу, ни к городу, поскольку в тот день все гости дружно откликнулись на приглашение хозяина, но Слово не было бы Словом, если бы удержалось от очередного словоизлияния, пусть даже и неуместного, как это оказывалось в трех случаях из четырех (Лука, глава 14, стихи 1-24).

В качестве примера можно процитировать еще несколько милых наставлений, высказанных Иисусом перед многолюдной толпой:

«Если кто приходит ко мне, и не, возненавидит отца своего, и матери, и жены и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть моим учеником» (Лука, глава 14, стих 26).

Пускай попробуют ханжи после этого утверждать, будто их религия проповедует любовь к семье! В ответ им всегда можно сунуть под нос соответствующий текст их собственного евангелия.

Современники Иисуса упрекали его за то, что он якшался лишь с отъявленными подонками. Вот что сообщает Лука (глава 15, стихи 1-6): «Приближались к нему все мытари и грешники — слушать его. Фарисеи же и книжники роптали, говоря: он принимает грешников и ест с ними. Но он сказал им следующую притчу: Кто из вас, имея сто овец и потеряв одну из них, не оставит девяноста девяти в пустыне и не пойдет за пропавшею, пока не найдет ее?

А найдя, возьмет ее на плечи свои с радостью; и, придя домой, созовет друзей и соседей, и скажет им: «порадуйтесь со мною, я нашел мою пропавшую овцу». С точки зрения здравого смысла эта притча, вызывающая у святош слезы умиления, довольно-таки похожа на злую пародию. Фарисеи и книжники, чье умственное развитие намного превосходило нулевой уровень интеллекта верных последователей Христа, должно быть, животики понадрывали со смеху, слушая эту чушь. Представляю себе, как мог ответить Иисусу какой-нибудь веселый иудей:

— Твой пастух, наверное, был великим шутником. Бросил девяносто девять овец в пустыне, а сам отправился спасать одну заблудшую! Интересно, скольких еще у него сожрали волки, пока он искал эту одну паршивую овцу? Но Иисусу было наплевать на подобные возражения. Мысль его весьма прозрачна, и он сказал именно то, что хотел сказать: один негодяй для него дороже девяноста девяти честных людей.

Вот по этому поводу еще одна история из той же пятнадцатой главы Евангелия от Луки.

Жил однажды человек, у которого было два сына. Приходит как-то младший из сыновей к отцу и говорит:

— Папа, у тебя есть кое-что в кубышке, и после смерти ты мне оставишь кругленькую сумму. Так вот, мне нужны деньги, мне страшно хочется кутнуть. Я совсем не желаю, чтобы ты сегодня же умер, это было бы с моей стороны слишком непочтительно. А потому я прошу тебя честью: дай сейчас то, что я так или иначе получу потом. Я не люблю долго ждать.

Папа тотчас взялся за счеты:

— У меня есть столько-то. На долю твоего брата приходится столько-то, а тебе столько-то. Вот твоя доля. Желаю, чтобы тебе ее хватило на как можно более долгий срок.

Не папаша, а просто золото, не правда ли?

Младший сын сгреб свою долю и тут же отправился в далекие страны, чтобы там с гулящими девицами прокутить все дотла. Это ему вполне удалось. Вскоре он остался без гроша и не знал, что дальше делать. Куда бы он ни обращался, в долг ему не верили. Когда у него еще были деньги, он забыл уплатить портному, тот теперь отобрал у него даже одежду, и наш гуляка остался на улице почти нагишом.

Потолкавшись в очередях у контор по найму, он получил наконец место свинопаса на ферме какого-то мужика. Однако мужичок оказался чересчур уж прижимист: своему работнику он давал ровно столько, сколько нужно, чтобы только не умереть с голоду. Несчастный дошел до того, что начал завидовать даже свиньям, которых пас. Он рад был наполнить чрево свое очистками, которые ели свиньи, но свиньи не уступали ему своего корма.

Долго предавался он горестным размышлениям и наконец сказал:

— У самого последнего конюха моего отца в избытке есть хлеб, а я здесь подыхаю с голоду, как дурак. Какого черта, вернусь-ка я к папе! Не хватит же у него совести отказать мне в месте какого-нибудь слуги!

Сказано — сделано. Путь был неблизкий. Еле дотащился он до дому.

И представьте, какая удача! Как раз в тот момент, когда блудный сын появился на дороге, папа загорал у себя на балконе.

«Что это там за нищий внизу? — спросил себя добряк папаша. — Весь в грязи, в лохмотьях. В жизни еще я не видел более мерзкого бродяги… Ба! Да ведь это же мой младший сынок! Ну конечно, кто же еще!..»

И вот отец сигает прямо с балкона (балкон был на первом этаже) и бежит по дороге навстречу своему сыну. «И, побежав, пал ему на шею, и целовал его». (Лука, глава 15, стих 20)

— Какое счастье, что ты вернулся! Без тебя я так скучал, что едва не умер… Ты, наверное, растранжирил все свое наследство?.. Да, да, не отпирайся, я вижу… Ну, не будем говорить о твоих шалостях… Главное, что ты здоров… Обними меня еще… О господи, господи, как я счастлив!

Младший сын не ожидал подобной встречи. Он знал, что его отец добр, но все-таки не думал, что до такой степени.

— Папа! — стонал он. — Ты самый лучший, самый добрый, самый, самый из пап! А я негодяй, подлец, мерзавец, каналья… И в горести бил себя кулаками в грудь.

— Полно, полно, сынок! Если ты будешь так барабанить по животу, ты повредишь себе желудок… Я ведь сказал, что все забыто, так что незачем себя калечить.

Затем бравый папаша созвал своих слуг и сказал:

⇐ Предыдущая 11 12 13 14 151617 18 19 20 Следующая ⇒