Современная модель семьи, ее особенности

 

Каждая культура (и ее субкультуры) порождает определен­ную нормативную модель семьи, точнее, группу моделей. Струк­тура нормативной модели включает в себя элементы — норма­тивных членов семьи, каждый из которых характеризуется опре­деленным статусом, т. е. позицией с определенными правами и обязанностями, с которыми связано ожидаемое поведение. Кро­ме элементов, структура семьи определяется через отношения, их содержание и динамику.

Составную нуклеарную семью, где несколько детей, сле­дует рассматривать как конъюнкцию нескольких элементарных (элементарная семья — семья из трех членов: муж, жена и ребе­нок).

Более привычный, обыденный термин «нормальная семья» — понятие очень условное. Можно считать таковой семью, кото­рая обеспечивает необходимый минимум потребностей ее чле­нов. Или семью, которая дает требуемое благосостояние, соци­альную защиту членам семьи, создает условия для социализа­ции детей до достижения ими психологической зрелости.

С точки зрения М. Мид, таковой является семья, где ответ­ственность за семью как целое несет отец. Все остальные типы семей, где это правило не выполняется, попадают в разряд ано­мальных. Идеальную семью можно рассматривать как норматив­ную модель семьи, которая принимается обществом, отражена в коллективных представлениях, нравственных ценностях, куль­туре общества, в том числе — в религиозной культуре.

Однако, как справедливо отмечает В. Н. Дружинин, нормативная модель всегда скрыта за конкретными формами ее экспликации, которые не только разнообразны, но и вариативны.

Исследователь-практик, сталкивающийся в первую очередь с конкретными семьями и обобщающий знания о них, может, таким образом, опираться на два основных момента: количе­ственный и качественный. В первом случае речь идет о составе семьи, элементах ее структуры. Во втором — прежде всего о си­стеме отношений. В. Н. Дружинин полагает, что, как и любая другая институализированная группа, семья скрепляется отно­шениями «власти-подчинения» и взаимоответственности. В интегрированном виде отношения можно описать еще одним па­раметром — эмоционально-психологической близостью, кото­рая связана с мотивом аффилиации (присоединения). При этом знак психической эмоциональной близости не обязательно по­ложительный: равнодушие, отчуждение, ненависть окрашивают существование семьи в свои цвета в не меньшей мере, чем лю­бовь, понимание и сочувствие.

Семейные отношения — это не в последнюю очередь отно­шения власти: доминирование-подчинение.

Как правило, социальные психологи связывают домини­рование с принятием социальной ответственности за действия группы: доминирующий член группы отвечает за успешность выполнения общей задачи и, кроме того, несет ответственность за сохранение нормальных отношений между членами группы.

Кроме того, с доминированием связывают импровизаци­онную активность и инициацию действия. Считается, что наибо­лее успешными лидерами являются лица, склонные к торгу, равнодушию к межличностным отношениям, умеющие сопро­тивляться социальному давлению, стремящиеся к достижени­ям, риску и получающие удовольствие от манипуляций другими людьми.

Задача доминирующей личности — обеспечение безопас­ности группы, координация действий ее членов для достижения групповых целей, определение перспектив жизни и развития группы и внушение веры в будущее.

В плане воспитания выделяют 5 видов власти, характеризу­ющих отношения между ребенком и взрослыми в семье (Френч и Равен):

□ Власть вознаграждения — ребенка могут вознаграждать за определенное поведение. Награда следует за социально одобряемым (ожидаемым) поступком, наказание — за социально порицаемым.

□ Власть принуждения — в основе ее лежит жестокий конт­роль за поведением ребенка, каждый незначительный проступок подлежит наказанию (либо словесному — уг­роза, либо физическому).

□ Власть эксперта — основана на большой компетентности родителей в том или ином деле (социальная или про­фессиональная компетентность).

□ Власть авторитета — к ее основе лежит уважение одно­го из родителей, который является образцом — носите­лем социально одобряемого поведения.

□ Власть закона — единственная форма внеличностной вла­сти, однако носителем и истолкователем «закона» — пра­вил поведения — для ребенка являются взрослые, и в частности родители.

Соглашаясь с исследователями А. Янковой, Е. Ачиловой и О. Лосевой, нужно добавить, что доминирование одного из супру­гов является необходимым условием устойчивости семьи, хотя не меньшее значение может иметь удовлетворенность браком при ус­ловии паритетных отношений и совместности проведения досуга.

Одним из важнейших параметров, входящих в модель со­временной семьи, является ответственность. В отечественной пси­хологии понятие ответственности анализировалось Н. А. Минкиной. Она заключает, что в настоящее время направления разви­тия ответственности можно представить как несколько векто­ров, один из которых идет от объективной к субъективной, а другой — от внешней к внутренней, осознанной. С ними связан и третий вектор понятия ответственности — не только за пове­дение, но и за помыслы. В. Энгельгардт указывает, что ответ­ственность по своей направленности может иметь позитивную и негативную направленность. Внешняя ответственность, ориен­тированная на общество, в случае позитивной направленности означает причастность, участие, состязание. В случае же нега­тивной направленности выступает в форме дискриминации, на­силия. Наряду с внешней существует внутренняя ответственность, т. е. ориентированная на себя. Позитивная внутренняя ответствен­ность означает самовыражение: готовность самостоятельно дей­ствовать, осуществлять свободный выбор и принимать обдуман­ные решения, направленные на активное преобразование окру­жающего мира и развитие нравственных качеств личности, от­вечать за их последствия не только перед обществом, но и преж­де всего перед своей совестью. Негативная внутренняя ответствен­ность выступает в форме саморазрушения и деструкции.

Если человек не принимает ответственности, то возникает чувство самоотчуждения, из которого человек спасается бегством в социальную идентификацию при неприятии ответственности. Если она успешна, то возникает самоидентификация. Если же социальная идентификация неуспешна, она порождает социаль­ное отчуждение, из которого есть два выхода: опять бежать или изменить свой социальный статус или свои личностные ценно­сти. Если же человек с самого начала принимает ответственность, то через тождественность самотрансценденции и творческую социальную идентификацию он приходит к подлинному един­ству с самим собой и с другими.

Понимание ответственности чаще связано с ее поведен­ческими проявлениями. Полагают, что степень личной ответствен­ности тем выше, чем более выражено чувство определенной возможности контролировать совершение действия и его исход.

К. Муздыбаев, например, говорит о социальной ответственно­сти, имея в виду склонность личности придерживаться в своем поведении общепринятых в данном обществе социальных норм, исполнять ролевые обязанности и ее готовность дать отчет за свои действия. Отчужденность от социальных норм и неумение найти смысл жизни ослабляют социальную ответственность.

Принять ответственность можно за отношения в группе, а также за ее деятельность (цель, результат и процесс). Ответствен­ность за групповые отношения подразделяется на:

1) ответственность за групповые нормы (как результат про­шлых взаимодействий),

2) ответственность за стремление к изменению норм, тра­диций, отношений (будущее),

3) ответственность за реальное состояние группы (настоя­щее). Личность может нести ответственность за себя, за отдельных членов группы, за референтную группу (часть группы, к которой принадлежит, и за группу в целом).

Е. Д. Дорофеев выдвигает трехмерную модель групповой ответственности:

1) время (прошлое, настоящее, будущее),

2) характеристики (деятельностные, отношенческие),

3) субъект (за себя, за отдельных других, за группу).

В. Н. Дружинин предлагает дополнить эту модель еще од­ним параметром: перед кем несет ответственность личность (пе­ред собой, перед отдельными другими, перед группой в целом, перед обществом в целом).

Тот или иной член семьи может нести ответственность за других членов семьи (например, жену, или мужа, или детей) и за семью в целом. Роль лидера, главы семьи предполагает имен­но ответственность за семью в целом: ее настоящее, прошлое, будущее, деятельность и поведение членов семьи, перед собой и семьей, перед общиной (ближайшим социальным окружением) и той частью мира людей (общества), к которому принадлежит семья. Это всегда ответственность за других, и не просто отдель­ных близких людей, а за социальную группу как целое.

Под аффилиацией (контактом, общением) подразумева­ется прежде всего определенный класс социальных взаимодей­ствий, имеющих повседневный и в то же время фундаменталь­ный характер. Содержание их заключается в общении с другими людьми (в том числе с людьми незнакомыми или малознакомы­ми) и такое его поддержание, которое приносит удовлетворе­ние, увлекает и обогащает обе стороны.

Потребность в аффилиации — это потребность «заводить дружбу и испытывать привязанность. Радоваться другим и жить вместе с ними. Сотрудничать и общаться. Любить. Присоединять­ся к группам» (Мюррей). Хотя при этом мотивация может быть не только положительной (надежда на установление хороших отношений), но и отрицательной (страх отвержения).

Аффилиация противоположна власти — любовь толкает человека на поступки, которые он хочет совершить, а страх вла­сти (мотивация подчинения) принуждает к таким действиям, которые человек не совершал бы по своей воле. Поэтому аффилиативная мотивация почти всегда выступает компенсатором мотивации «власти-подчинения»: нигде так много не говорится о любви к ближнему, как в православном богословии, а между тем именно в православной догматике отношение «власть-под­чинение» имеет особое значение.

Следует отметить, что в реальности личностные пережива­ния психологической близости — отношения векторные, по­скольку аффилиативная мотивация определяет направленность поведения: ребенок может стремиться к матери, а мать быть от­чужденной от него. Психологическая эмоциональная близость является «результирующей» направленностей двух членов семьи, но за этой результирующей могут скрываться куда более слож­ные эмоциональные отношения.

Между тремя видами отношений, характеризующими пси­хологическую модель семьи, существуют определенные связи.

Доминирование предполагает ответственность за тех, кто подчиняется, а ответственность — власть над людьми для реали­зации ответственных задач.

Психологическая близость обычно отрицательно коррели­рует с отношением «доминирования-подчинения»: чем больше власть одного человека над другим, тем меньше между ними психологическая близость, поскольку власть — это принужде­ние.

Таким образом, психологические модели элементарной семьи можно разделить по следующим основаниям (В. Н. Дружи­нин): кто несет ответственность за семью: отец или мать (или достигший дееспособного возраста ребенок)?

«Нормальной» семьей считают семью, где ответственность несет муж (отец). «Аномальной» семьей назовем такую семью, где муж не несет ответственности за нее. Если ответственность не несет никто — это «псевдосемья».

Кто доминирует в семье? В патриархальной семье домини­рует отец. В матриархальной семье доминирует мать. В так называ­емой «детоцентрической» семье реально (психологически! ) до­минирует ребенок, его потребности или капризы. В эгалитарной семье властные функции распределены, но их распределение — постоянная почва для конфликта (отсюда возникновение «тео­рии конфликта» для описания современной семьи), можно на­звать ее конфликтной семьей.

Иерархия доминирования включает трех членов семьи, поэтому важно не только определить, кто доминирует, но и саму иерархию «власти-подчинения».

На первый взгляд, теоретически в полной элементарной нуклеарной семье существует всего лишь 6 типов иерархии (в по­рядке доминирования): 1) «отец — мать — ребенок», 2) «отец — ребенок — мать», 3) «мать — отец — ребенок», 4) «мать — ребе­нок — отец», 5) «ребенок — отец — мать», 6) «ребенок — мать — отец».

Можно предположить, что максимально стабильной явля­ется семья, в которой субъект ответственности и власти одно и то же лицо, а члены семьи психологически ближе к нему, чем друг к другу. К этому типу наиболее близка «идеальная» католи­ческая семья, что, разумеется, не делает ее идеальной в эмоцио­нально-оценочном смысле этого слова.

Эмоциональная близость-отдаленность также характеризу­ет отношения в тройке «отец — мать — ребенок»: ребенок может быть «ближе» к матери, чем к отцу, и, наоборот, родители мо­гут быть ближе друг к другу, чем к ребенку, все могут быть равно близки друг другу и т. д.

В расширенной нуклеарной семье существует иерархия от­ношений среди детей, а также включение отдельных детей в иерархические отношения с матерью и отцом и т. д. Многообра­зие жизни простой теоретической схемой не опишешь, но неко­торые проблемы она все же помогает прояснить.

Кроме того, в конкретной культуре может придаваться раз­личная значимость отношениям «власти-подчинения», эмоцио­нальной близости, ответственности. Это проявляется в различ­ном «весе» тех или иных отношений в структуре семьи и также существенно обогащает, видоизменяет ту или иную модель. Иссле­дователи полагают, что для индустриальной эпохи более свой­ственен эгалитарный вариант семьи, обуславливающий не толь­ко латентный конфликт, но и распад семейной структуры. Это позволяет американским социологам говорить о крахе семьи и рождении нового варианта человеческих отношений, не имею­щих ничего общего не только с традиционной семьей, но и се­мьей как таковой. Согласиться с таким взглядом весьма трудно, однако в США за последние 30 лет уровень разводов вырос по­чти в 15 раз и является самым высоким в мире.

Типичную советскую семью, полагает В. Н. Дружинин, можно рассматривать как вариант модели аномальной язычес­кой семьи с рудиментами православной модели. В такой семье мужчина и женщина борются за доминирование. Победа доста­ется более сильному — не столько физически, сколько психи­чески. Существуют противостояния поколений, подавление де­тей и борьба детей с властью родителей. Аномальность этой се­мьи в том, что мужчина не несет ответственности за семью в целом.

Доминирование работающей матери в семье приводит к тому, что дети хуже усваивают ценности, нормы и мораль обще­ства. Дети матерей-одиночек испытывают большие проблемы в социальной адаптации, выборе брачного партнера и воспита­нии собственных детей. (И все же исследования американских психологов показывают, что несовершеннолетние преступники реже выходят из семей родителей-одиночек, чаще из семей с двумя конфликтующими родителями).

Как отмечает Б. И. Кочубей, в настоящее время роль мужчи­ны во многих семьях сведена если не к нулю, то к минимуму. С одной стороны, он утратил прежний авторитет, с другой — ли­шившись патриархальной высоты и недоступности, он сплошь и рядом не стал ближе к детям. Не так уж мало семей, где отец — просто «чужой среди своих». Сегодня не вызывают удивления выс­казывания подростков, например, такого плана: «Мужчина — это не то что женщина, он гораздо меньше работает, но гораздо больше ест».

По данным социологических исследований, проведенных в конце 80-х годов, роль отца в воспитании детей была сведена к своеобразному минимуму. Отцы в 1, 5 раза реже, чем матери, кон­тролировали учебу детей в школе, в 1, 5—4 раза реже, чем мате­ри, обсуждали с детьми учебные дела, книги, взаимоотноше­ния с товарищами, моду, телепередачи, планы на будущее, выбор профессии, особенности характера детей и пр. Соответственно на вопрос: «Кто является для тебя наибольшим авторитетом? » — лишь 5—9% школьников 8—10-х классов Вильнюса, Москвы и Баку ответили, что отец, и 17—19% назвали мать. С матерью были более откровенны, чем с отцом, как мальчики, так и девочки. Она чаще становилась образцом для подражания. На нее хотели быть похожими 28% вильнюсских, 26, 5% московских и 19, 4% бакинских школьников, а на отца, соответственно, 10, 6%, 8, 8%, и 8, 9% («Отец в современной семье». Вильнюс, 1988).

По данным эмпирических исследований середины 90-х го­дов, отцы сегодня имеют неплохой шанс изменить ситуацию в свою пользу. Во-первых, большинство подростков опрошенных семей (свыше 90%) утверждают, что отец зарабатывает больше, чем мать, хотя мать доминирует в семье и домашнем хозяйстве. Декларируя, что в семье «главой» является отец, они указыва­ют, что реально в семье распоряжается мать. У отца нет реаль­ной власти. Он уважаем детьми, хотя с ним они имеют меньший эмоциональный контакт: большинство детей утверждают, что мама их любит больше, чем папа, и при конфликтах в семье дети принимают сторону матери. Во-вторых, папы чаще играют с детьми, участвуют в семейных развлечениях, учат их постоять за себя, заступаются за детей.

Обобщая отличительные черты современных моделей се­мьи, отечественный социолог Л. И. Антонов отмечает ряд суще­ственных перемен.

1. Произошел перевес личных выгод индивида и экономи­ческой деятельности как таковой над ценностями родства, отде­ление родства от социально-экономической деятельности. С на­шей точки зрения, для российской семьи характерна некоторая специфика, связанная с тем, что имеет место не перевес эконо­мических потребностей индивида над ценностями родства, а их сплав, взаимопроникновение, что наблюдается во всех сферах социально-экономической деятельности: политике, экономике, науке, даже криминале — с созданием фирм, подразделений в интересах семьи (часто в ущерб и за счет государственных), от­крытие счетов, фондов в пользу родственников, организация пре­мий, форм обучения «своим» и пр. В связи с этим и уместно выве­сти обсуждение от перевеса ценностей к их смешению, когда род­ственное и общегосударственное сливаются воедино и выступают как экономическая самостоятельность и максимизация выгоды.

2. Современной модели семьи характерно разделение дома и работы. Произошло распространение потребительского типа семьи, где общесемейная деятельность дополняется потребле­нием товаров и услуг внесемейных учреждений за счет зарпла­ты, добываемой членами семьи за порогом дома. Однако в силу социокультурного разделения семейных обязанностей женщи­ны, участвующие в производительном внесемейном труде, про­должают вести домашнее хозяйство — так называемая «двойная нагрузка» современной женщины. Переход от социального к семейно-бытовому самообслуживанию вызвал трансформацию мужских и женских ролей в семье.

Развитие западной семьи пошло двумя путями: а) феми­нистским путем борьбы за равноправное распределение семей­ных функций между мужем и женой; б) путем «рационализации и индустриализации» ведения домашнего хозяйства (использо­вание бытовых приборов и разнообразной домашней техники, массовый переход на услуги прачечных, химчисток, введение в домашнюю пищу полуфабрикатов и т. д.). Развитие российской семьи отличается некоей двойственностью: с одной стороны, стремление к «справедливому» разделению труда между мужем и женой при низком уровне «технологизации» домашнего труда (малое количество бытовой техники и ее невысокое качество), с другой — желание жить «по господски» (дворянский вариант семейных отношении), с продолжительными беседами за сто­лом, изысканностью вещей, свободным досугом и т. д.) в соче­тании с «крестьянским бытом» (6-метровая кухня, коммуналь­ные квартиры, ручная стирка, уборка без вспомогательных средств и пр.) либо проживание как бы в «дворянском гнезде», но явно не с дворянскими нравами и манерами.

Очень своеобразным является для российской женщины решение проблемы выравнивания семейных функций в сфере семейно-бытового самообслуживания. В прежней семье у мужчи­ны и женщины семейных обязанностей было предостаточно. К настоящему времени объективно в городской семье, а частично и сельской, мужчина имеет меньшую нагрузку. Субъективно она вообще может стать минимальной. (Один молодой мужчина при­знался в беседе, что у него eсть всего две семейные обязаннос­ти, которые он регулярно старается выполнять: «вовремя прихо­дить домой и никогда не оказываться от того, что приготовила жена».) Приложение женского труда в семье по-прежнему оста­ется объемным. «Выравнивание по-русски» происходит за счет повсеместного распространения «от Москвы до самых до окра­ин» такого явления, как дача. Возможностей для приложения мужской силы там объективно больше. Однако заканчивается это, как правило, не «двойной», а «тройной» нагрузкой женщины: дом — работа — дача. Вместе с тем психологически наблюдается большее умиротворение и удовлетворенность.

3. Произошло размежевание дома и внесемейного мира, первичности семьи и обезличенности отношений во внешнем окружении.

4. Современной семье свойственна социальная и географи­ческая мобильность, связанная с самостоятельным и независи­мым профессиональным и личностным самоопределением де­тей без наследования социального статуса и профессиональной специализации родителей. Многие северные российские города (Н. Уренгой, Ноябрьск, Нижневартовск, Нефтеюганск, Когалым, Мирный, Нерюнгри и др.) построены, освоены и обжиты молодыми людьми.

5. Система «семьецентризма» с ориентацией на материаль­ные блага, ценностями долга, семейной ответственности, рождения и воспитания детей, заботы о старости родителей, доми­нированием авторитета родителей и родственников уступает ме­сто системе «эгоцентризма» с ценностями индивидуализма, не­зависимости, личных достижений, усилением ощущения силь­ного «Я».

6. Происходит переход от централизованной расширенной семейно-родственной системы к децентрализованным нуклеарным семьям, в которых супружеские узы становятся выше родовых-родственных.

7. Развод по инициативе мужа (прежде всего в связи с бездет­ностью брака) вытесняется разводом, вызванным межличностной несовместимостью супругов («не сошлись характерами», «отсутствие взаимопонимания», «испытали разочарование друг в друге»).

8. Происходит переход от «закрытой» к «открытой» системе выбора супруга на основе межличностной избирательности мо­лодыми людьми друг друга (хотя и при сохранении имуществен­ных интересов и системы наследования, закрепляемых брачным конктрактом).

9. На смену культуре бездетности с жестким табу на приме­нение контрацепции приходит культура индивидуального вме­шательства в репродуктивный цикл, т. с. предупреждение и пре­рывание беременности.

10. Нормы, связанные с феноменом многодетности семьи, исторически изживают себя. В XX веке происходит спонтанное сокращение количества детей в семье, учащаются разводы, реже заключаются браки.

Вместе с тем, по мнению В. Н. Дружинина, в постсоветс­кой России модель семьи имеет шанс измениться. На смену се­мье, где всю ответственность несет на себе мать (она же до­минирует в семье, и она же имеет более близкие эмоциональ­ные контакты с детьми), а отец «выброшен» за борт семейных отношений, может прийти иная семейная структура, в которой доминирующая роль остается за матерью, следующая по значи­мости принадлежит отцу, а дети — в подчинении. За благополу­чие, социальную защиту семьи отвечает отец. Дети эмоциональ­но ближе к матери, чем к отцу. Разумеется, такая структура так­же не лишена противоречий (взять хотя бы отношения домини­рования-ответственности) как в плане супружеских, так и в плане детско-родительских отношений.

 

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: