ПРОЕКТ «ИЛЛЮМИНАТЫ»: ЗАПИСКА №16

7 августа

Дж. М.,

По— моему, я нашла информацию, которая объясняет, как Заратустра, летающие тарелки и вообще весь этот бред вписываются в загадку иллюминатов. Врубайся, начальничек:

Нацистская партия была основана как политическое дополнение к Обществу Туле, крайне экстремистской группе в берлинской ложе иллюминатов. Эта ложа, в свою очередь, состояла из розенкрейцеров — высших франкмасонов — и занималась тем, что оплакивала крах феодальной системы. Масоны того времени, как и федералисты в послереволюционной Америке, усердно стремились не допустить «анархии» и сберечь старые ценности за счет введения христианского социализма. В сущности, масонский, по мнению проф. Хофштадтера, заговор Аарона Барра был прообразом немецких интриг, которые плелись на столетие позже. К своему показному научному социализму масоны добавили мистические концепции, которые считались «гностическими» по происхождению. Одной из них была концепция о «Гнозисе» как таковом, то есть Иллюминизации, согласно которой человечеству явно или скрыто подбрасывали все его великие идеи небесные существа, и они вернутся на Землю, когда человечество достигнет существенного прогресса. Иллюминизм был ветвью пятидесятничества, которое на протяжении многих веков преследовалось ортодоксальным христианством и обрело приют в франкмасонстве в результате сложного исторического процесса, трудно объяснимого без существенных отступлений от темы. Достаточно лишь сказать, что «иллюминизированные» нацисты ощущали свою боговдохновенность и потому полагали себя вправе переписать законы добра и зла для своих собственных целей.

(Согласно нацистской теории) еще до захвата нынешней Луны эти небесные существа жили высоко в горах в Перу, Мексике, Гондоре (Эфиопия), Гималаях, Атлантиде и My, образуя Уранианскую Конфедерацию. Они настолько в это верили, что британской разведке пришлось даже бороться с этой теорией с помощью толкиеновского фантастического «Сильмарильона», послужившего основой для знаменитых книг про хоббитов...

И Дж. Эдгар Гувер, и конгрессмен Отто Пассман — высокопоставленные масоны, и оба в значительной мере демонстрируют эту философию с ее манихейской направленностью. Помимо «божественного права правления», главной опасностью масонского учения является, конечно же, манихейство, то есть вера в то, что ваш оппонент противится Божьей воле и, следовательно, служит Сатане. Это крайняя форма, и мистер Гувер обычно приберегает ее для «безбожного коммунизма», но в той или иной степени такое представление существовало практически всегда и везде.

Источник: «Нацистская религия: взгляды на религиозный стейтизм в Германии и Америке», Дж. Ф. С. Мур, «Либертариан Америкен», том III, №3, август 1969.

Пат

 

Теперь они перешли к слезоточивому газу, и я вижу, как один фотограф снимает копа в тот самый момент, когда тот применяет против него газ. (Снова Гейзенберг! С запада слышится грохот копыт: огромный катафалк, Феномен Косяка! Правда, я сейчас под кислотой. Вот если бы я был под травой, тогда это и был бы самый настоящий королевский Феномен Косяка.) Позже я узнал, что фотограф получил за этот снимок награду. Но в тот момент он не напоминал человека, получающего награду. Он выглядел так, словно с него живьем содрали кожу и сверлят голые нервы бормашиной.

— Господи Иисусе, — говорю я Хагбарду, — посмотри на этого беднягу. Молю тебя, отпусти меня отсюда живым после очередной порции газа, максимум двух. С меня уже хватит.

— Во имя Аллаха, — отзывается Хагбард. — Наша карма определяется нашими поступками, а не нашими молитвами. Ты на сцене, так что действуй по сценарию, вот и все.

— Эй, кончай молоть эту праведную чепуху и перестань читать мои мысли, — протестую я. — Тебе вовсе незачем поражать мое воображение.

Но я уже переключился на другую волну, примерно такую: если эта сцена — цирк мэра Дэйли, то мэр Дэйли — распорядитель манежа. Если «что внизу, то и наверху», как герметично намекал Гермес, то сцена еще больше. Мистер Микрокосм, познакомьтесь с мистером Макрокосмом. «Привет, Мик! » — «Привет, Мак! » Вывод: мэр Дэйли в малом — это то же, что Кришна в большом. Что и требовалось доказать.

В этот момент толпа ребят из СДО, которую на другой стороне улицы разгоняли слезоточивым газом, побежала к нам, и Хагбард занялся раздачей мокрых носовых платков. Ребятам нужны были платки: они наполовину ослепли, как и Джойс, которого наполовину ослепили осколки надежд, подаваемых его Адамом. А от меня помощи было немного, потому что я в это время очень занят: я ору.

— Хагбард, — задыхаюсь я в экстазе. — Мэр Дэйли — это Кришна!

— Тем хуже для него, — холодно отзывается он, продолжая раздавать платки. — Он об этом даже не подозревает.

Вода превратилась в кровь (Хагбард был Иисус‑ шутник: вы, наверно, ожидали, что в вино? ), и я вспомнил рассказ моей матери о Диллинджере возле «Биографа». Мы все, как и он, сидели в кинотеатре «Биограф», в царстве грез, поднимаясь над драмой нашей жизни, затем выходили на улицу к бабушкиной ласке свинцовых поцелуев, которые вновь пробуждали нас к реальности ускользающего блаженства. Хотя ему удалось найти способ вернуться обратно. Как там говорил Чарли Мордехай: «Сначала трагедия, а потом фарс»? Марксизм‑ Леннонизм: Эд Сандерс из «Фагов» вчера вечером говорил о трахе на улицах, словно читал мои мысли (или это я читал его мысли? ), а ленноновское «Почему мы не делаем это на дороге? » будет записано только в следующем году. Маркс и наши рок‑ фэны. Окровавленные платки обмакивались в воду, или вино, массы — на мессу, мейс — в массы! Капоне сдал его федералам, но хитрый Джон со сцены удрал, и пули достались болвану по имени Фрэнк Салливан. Кинотеатр «Автобиограф», драматический и травматический театр. Наверное, надо было принять только полтаблетки вместо полновесных 500 микрограммов, потому что в этот момент ребята из СДО, все на стороне ДРМ‑ I во время раскола в следующем году, вдруг облачились в ризы алтарных служек, и мне показалось, что Хагбард раздает им не носовые платки, а облатки для причастия. Вдруг он посмотрел на меня взглядом египетского бога‑ сокола, и я наблюдал, как он наблюдает, Гор Гейзенберг, где я нахожусь. Не нужно быть сантехником, думаю я, чтобы узнать, куда вытекают мои мозги.

Со стороны толпы донесся звук, словно все двери подземки одновременно открылись, с шумом выпуская воздух, и я увидел приближавшуюся полицию, которая переходила через улицу, чтобы очистить территорию парка.

— А вот и снова мы, — комментирую я. — Да здравствует Дискордия.

— ОНАБ юбер аллес, — усмехается Хагбард, припуская рысью рядом со мной.

Мы направляемся к северу, сообразив, что отступавшие к востоку наткнутся на стену и будут избиты до полусмерти.

— Демократия в действии. ‑ говорю я. запыхавшись.

— Заметь, это символ власти. Она требует повиновения, ‑ цитирует он, меняя руку, в которой несет ведро с водой.

Я узнаю Шекспира и уношусь мыслями в собственное прошлое: каждый полицейский действительно походил на шекспировского пса[50]. Я вспоминаю яростное красноречие на праздновании антидня рождения Линдона Джонсона, когда Берроуз утверждал, что чикагские копы больше похожи на псов, чем на свиней, при всем его уважении к мнению СДО. Терри Саутерн, придерживаясь своей обычной маниакальной «золотой середины», заявлял, что они больше сродни краснозадым мандрилам из семейства бабуинов, которые еще не открыли письменность.

— Власти? — спрашиваю я, почувствовав, что что‑ то упустил. Мы перешли на шаг, оставив позади себя место событий.

— А — это не А, — объясняет Хагбард с типичной для него усталой терпеливостью. — Как только ты допускаешь, что А есть А, ты на крючке. В буквальном смысле на крючке, потому что ты становишься частью Системы.

Хотя я уловил намек на старика Аристотеля с его достойным сожаления эпистемологическим параличом, а также на ту отважную маленькую леди, которую я всегда считал пропавшей Анастасией, я все равно не врубаюсь.

— Что ты имеешь в виду? — спрашиваю я, хватая мокрый платок: слезоточивый газ начал достигать нашей части парка.

— Председатель Мао не сказал и половины, — отвечает Хагбард, тоже прикладывая к лицу носовой платок. Его слова звучат глухо.

— Из ствола винтовки вырастает не только политическая власть, нои всё определение реальности. Сцена. И действие, которое должно произойти именно на этой сцене, и ни на какой другой.

— Ненавижу, когда ты начинаешь поучать, — я заглядываю за угол во времени и понимаю, что это и есть та ночь, когда меня отравили мейсом. — Это просто типичный Маркс: идеология правящего класса становится идеологией всего общества.

— Не идеологией. Реальностью. — Он спускает платок чуть ниже.

— Пока они не изменили определение, это был обычный городской парк. Сейчас оружие изменило Реальность. И это не городской парк. Есть более чем одна разновидность магии.

— Например, указы об Огораживании, ‑ глухо произношу я. ‑ Вчера земля принадлежала народу. А сегодня она уже принадлежит землевладельцам.

— Или указы о Наркотиках, — добавляет он. — Сто тысяч безобидных наркоманов в одночасье стали преступниками по акту Конгресса в 1927 году. Через десять лет, в тридцать седьмом, по акту Конгресса в одночасье стали преступниками все курильщики марихуаны. И они действительно стали преступниками, когда все документы были подписаны. Это доказывают винтовки. Попробуй уйти от этих винтовок с косяком в руке и не остановиться, когда тебе прикажут. Через секунду их Воображение станет твоей Реальностью.

И я понял, как я должен был ответить отцу, но тут из темноты выпрыгнул коп, визжа что‑ то об обдолбанных затраханных педиках коммунистах, и выпустил в меня струю мейса, как и должно было случиться (я знал это, загибаясь от боли) на этой сцене.

 

 

⇐ Предыдущая234567891011Следующая ⇒

Поделиться: