КОЛЛЕКТИВНОЕ БЕССОЗНАТЕЛЬНОЕ О ПОЛИТИКЕ

Помимо политического сознания и самосознания, в политике играет огромную роль и то, что обычно называют иррациональным или бессознательным. Рас­смотрим его роль на примере понятия «коллективное бессознательное». В широком смысле, это совокуп­ность психических процессов, операций и состояний, не представленных в сознании индивидуального субъ­екта политического поведения (или представленных с недостаточной степенью осознанности), но оказываю­щих активное, а в некоторых ситуациях определяющее влияние на поведение значительных не структуриро­ванных конгломератов людей (например, типа толпы). Прилагательное «коллективное» в данном сочетании не совпадает с традиционной трактовкой, принятой в оте­чественной литературе и не только не связано с коллек­тивом как сообществом сознательных индивидов, а прямо противоречит этому. Коллективное бессозна­тельное вызывает специфические формы поведения, обычно именуемые, для избегания путаницы, стихий­ным, «внеколлективным (массовым) поведением».

История понятия достаточно интересна. Термин «коллективное бессознательное» был введен в начале века последователем 3. Фрейда К. Юнгом для обозна­чения особого класса психических явлений, которые, в отличие от индивидуального (личного) бессозна­тельного, являются носителями опыта филогенетиче­ского развития человечества. Главным содержанием коллективного бессознательного для Юнга были ар­хетипы — всеобщие априорные схемы поведения, наполняющиеся конкретным содержанием в реальной жизни человека; особого рода надличностные (видовые, групповые) способы восприятия и реагирования на происходящее вокруг человека, определяющие схожесть поведения людей, относящихся к некоторому «коллективу» филогенетического толка (например, к — одному этносу).

В политической психологии трактовка коллективно­го бессознательного дополняется введенным Э. Дюркгеймом в конце XIX века понятием «коллективные пред­ставления», обозначающим неосознаваемую в силу привычности, автоматизированности совокупность зна­ний, мнений, норм поведения, сложившихся в социаль­ном опыте у членов социальных групп и общностей. Подобные представления, подавляя индивидуальное сознание людей, могут вызывать стереотипные реакции, которые В.М. Бехтерев считал предметом «коллективной рефлексологии», специальной отрасли социальной и по­литической психологии, связанной с феноменами типа поведения толпы на митинге, массовыми истериями, паникой и т. п.

Структурно в рамках коллективного бессознатель­ного выделяются коллективные эмоции, чувства, на­строения, мнения, знания, оценки и суждения. Доми­нирующие роль играют эмоциональные компоненты. Рациональные элементы существуют в составе коллек­тивного бессознательного лишь в виде устоявшихся стереотипов, традиционных воззрений и верований, играющих подчиненную, во многом обслуживающую роль по отношению к иррациональным моментам.

Коллективное бессознательное проявляется в массовом поведении двух различающихся видов, Пер­вый вид массового поведения сводится к однородным единообразным оценкам и действиям, соединяющим индивидов в достаточно целостную монолитную мас­су на основе общего для всех ее членов коллективного бессознательного. Обычно это происходит в результа­те заражения значительного числа людей сходными эмоциональными состояниями и массовыми настрое­ниями — например, толпа фанатиков, охваченная еди­ным порывом экстаза при виде своего лидера, сканди­рующая приветствия в его адрес, лозунги и т. п.

Второй вид массового поведения, в котором важ­ную роль играет коллективное бессознательное, на­против, связан с такими обстоятельствами, при ко­торых эмоциональные потрясения не соединяют, а разобщают людей. Тогда в действие вступают не об­щие, а различные, но одинаковые для значительного числа людей поведенческие механизмы, и возникает поведение, главным содержанием которого являются спонтанные однородные реакции больших множеств людей на критические («пограничные») ситуации, возникающие объективно и внезапно. К таким ситуациям наравне со стихийными бедствиями относятся вой­ны, революции и т. п. Основными характеристиками подобных обстоятельств являются их непредсказуе­мость, непривычность и новизна. В силу данных осо­бенностей, индивидуальный опыт человека отказыва­ется адекватно оценить и отреагировать на ситуации такого типа, и тогда индивидам приходится опираться только на подсказываемые коллективным бессозна­тельным, апробированные массовым биологическим или социальным опытом способы индивидуального поведения. Примером такого рода реакций является паника.

Поступки людей, вовлеченных во власть коллектив­ного бессознательного, неизбежно становятся ирра­циональными. Рациональное сознание под влиянием коллективного бессознательного отключается, падает интеллект, снижается критичность по отношению к своим действиям. Стремительно исчезает практически всякая индивидуальная ответственность за свои поступ­ки. Парализуется механизм принятия личных решений. Коллективное бессознательное усредняет, нивелирует личность — так, толпа всегда стоит за среднего, «про­стого» человека в его самом бессмысленном виде. Одновременно, коллективное бессознательное пробу­ждает самые примитивные и неуправляемые самим че­ловеком, однако поддающиеся манипуляции извне ин­стинкты людей.

Коллективное бессознательное может быть опорой в том случае, когда оно стимулирует политическое единство больших масс людей, воодушевленных, на­пример, истерической верой в харизматического ли­дера или, скажем, сплоченных необъяснимой враж­дебностью в отношении предполагаемых виновников тех или иных отрицательных событий. В этих случаях коллективное бессознательное может выступать в ка­честве основы организованного политического пове­дения.

Это используется в практике манипулятивного воздействия на значительные массы людей — например, на митингах. Напротив, коллективное бессозна­тельное крайне опасно в тех случаях, когда разрушает социально-организованные формы поведения и противопоставляется политике: «В отношениях между слабым правительством и бунтарски настроенным народом Наступает момент, когда каждый акт власти доводит массы до отчаяния, а каждый отказ со стороны власти действовать вызывает презрение по ее адресу»[10]. В таких случаях доминирует хаотичное псевдо-политическое поведение, ведущее к социально-по­литической деструкции и требующее затем значитель­ного времени для ликвидации своих разрушительных последствий.

В целом же коллективное бессознательное играло значительную роль на прежних этапах развития чело­вечества. В современном цивилизованном обществе его значение снижается, проявляясь лишь в кризисных, экстремальных ситуациях, когда резко падает роль элементов сознательной регуляции политического по­ведения. В обычной жизни стабильной социально-политической системы коллективное бессознательное проявляется лишь в весьма стертых формах обыденно­го сознания. В отличие от развитых стран, роль коллек­тивного бессознательного до сих пор достаточно высо­ка в «третьем мире».

 

Политическая культура

Политическая культура часто рассматривается как основа всей политической деятельности или, по край­ней мере, как фактор, определяющий характер, особен­ности и уровень развития политической деятельности. Содержание понятия «политическая культура» вклю­чает исторический опыт, память социальных общностей и отдельных индивидов в сфере политики, их ориента­ции, навыки, влияющие на политическое поведение. Этот опыт содержит в обобщенном, преобразованном виде впечатлений и предпочтений в сфере внешней и внутренней политики.

История понятия начинается с 1956 г. Именно то­гда термин «политическая культура» был введен в нау­ку американским политологом Г. Алмондом. В его пони­мании, это особый тип ориентации на политическое действие, отражающий специфику той или иной поли­тической системы. С одной стороны, политическая культура является частью общей культуры общества. С другой стороны, она связана с определенной поли­тической системой.

Наиболее известное исследование политической культуры было предпринято в классической работе Г. Алмонда и С. Вербы. Они определяли ее как «субъективный поток политики, который наделяет значени­ем политические решения, упорядочивает институты и придает социальный смысл индивидуальным действи­ям»[11]. В другом месте, С. Верба в соавторстве с психо­логом Л. Паем писали еще более прямо: «Когда мы гово­рим о политической культуре общества, мы имеем в виду политическую систему, интернализованную в знании, чувствах и оценках его членов»[12]. В конечном счете, понятие «политическая культура» оказалось на­столько удобным, что в результате многих исследова­ний сложилось масса ее определений.

Определения политической культуры делятся на 4 основные группы. Во-первьгх, психологические опре­деления. Политическая культура рассматривается в них как набор ориентации на политические объекты. Во-вmopых, определения обобщенные. В них политическая культура понимается и как установка, и как поведен­ческие акты. В-третьих, объективные политические определения. Культура обозначает в них объекты вла­сти, санкционирующие поведение участников, прием­лемое для данной системы. Особенности системы здесь важнее, чем состояния индивидов. В-четвертых, эври­стические определения. Политическая культура рас­сматривается как гипотетический конструкт, создан­ный в аналитических целях.

Структурно, политическая культура представляет­ся в виде трех уровней:

1) познавательной ориентации, включающей зна­ния о политической системе, составляющих ее ролях, носителях этих ролей и особенностях функционирования системы;

2) эмоциональной ориентации, отражающей чув­ства по отношению к политической системе, ее функциям, участникам и их деятельности;

3) оценочной ориентации, выражающей личное отношение человека к политической системе и ее составляющим.

Детальный анализ элементов политической культу­ры предполагает выделение важнейших культурных тенденций и их операционализацию, что необходимо для эмпирического исследования различных ее типов. Вслед за классиками изучения политической культуры Г. Алмондом и С. Вербой, политическая психология ис­пользует следующую базовую схему элементов полити­ческой культуры: субъект — установка — действие — объект.

Субъектом политической культуры может быть индивид, группа, партия, регион, население страны в целом и т. д. Среди объектов, на которые направлена установка, принято выделять политическую систему в целом, текущий политический процесс, политический режим, отдельные партии, политических лидеров, по­литические ценности, наконец, самого субъекта.

Важнейшей характеристикой политической куль­туры конкретного общества является степень ее гомо­генности. Неоднородность допускает существование ряда субкультур и даже контркультур в рамках (или наряду) с господствующей политической культурой. Однородность категорически препятствует этому, слу­жа основой для тоталитаризма.

Политическая культура — динамичный и, одно­временно достаточно инерционный феномен. Она раз­вивается вместе со своими носителями, индивидами и политическими общностями, Политический опыт при передаче от поколения к поколению подвергается внешним воздействиям, которые либо укрепляют ос­новы сложившейся политической культуры, либо ви­доизменяют ее. К таким воздействиям относятся ряд моментов. Во-первых, это динамика отношений в сфе­ре производства и потребления, что ведет к пере­стройке социальной структуры, потребностей и инте­ресов социальных групп. Во-вторых, обретение нового исторического опыта. Опыт передается следующим поколениям не в чистом, а превращенном виде. Транс­формация первичного опыта происходит через закре­пляющие его идеологические представления, нормы и ценности, а также за счет личных особенностей тех, кто передает этот опыт. Важнейшим средством кон­сервации устоявшихся элементов политической куль­туры являются традиции.

Межпоколенческую передачу политической куль­туры можно представить как процесс закрепления в сознании граждан определенной системы ориентации на соответствующие ценности, нормы и образцы по­литического поведения, в рамках которой существует более устойчивое ядро, обеспечивающее преемственность политической культуры, и менее устойчивые, изменяющиеся ориентации. Необходимым условием существенных преобразований политической культуры является накопление в обществе мощных изменений, воздействие которых на сознание людей способно пре­одолеть их сопротивление внедрению новых образцов и норм политического поведения. Политическое созна­ние является одной из форм реализации политической культуры, наряду с неосознанными реакциями ориен­тировочного порядка и импульсивными поведенчески­ми актами.

К факторам, формирующим политическую куль­туру, относятся внешнее окружение страны или обще­ства, а также определенные события их внутренней жизни. Среди прочих факторов выделим традиции и ритуалы, а также действующие политические институ­ты. К последним относятся государство, армия, цер­ковь, деловые круги, университеты, средства массовой информации и т. д.

Ценность понятия «политическая культура» состо­ит в том, что оно позволяет выявить глубинные причи­ны специфики политического поведения различных социальных общностей и индивидов при близких ус­ловиях их существования.

Поведение — это способ существования культуры, без которого она невозможна. Но воплощенная в пове­дении культура является еще и отношением к анало­гичным воплощениям другого индивида или группы. В политике это и есть отношения власти, господства-подчинения, конфликта или согласия, совместных дей­ствий и др. Соответственно, при объяснении полити­ческого поведения различных субъектов политики необходимо учитывать специфику их политической культуры. Информация о политическом поведении тех или иных участников политики при соответствующей аналитической обработке может быть использована как индикатор их политической культуры для харак­теристики ее содержания, структуры и т. д.

Известны разные типы политической культуры. Еще Г. Алмонд и С. Верба на основании первых работ выделили три основных и несколько смешанных типов. Первый чистый тип — патриархальный. Такая сис­тема единовластно управляется вождями и характе­ризуется полным отсутствием у граждан какого-либо интереса к политической системе и требует от них сплошного подчинения.

Второй чистый тип — подданический. Он отлича­ется сильной ориентацией граждан на политическую систему и слабой степенью их личного участия в поли­тике. Он сформировался в условиях феодального обще­ства с выраженной иерархичностью отношений меж­ду разными уровнями политической системы, Нижестоящие подданные согласно традиции должны с почтением относиться к своему сеньору. «Почитательная» модель отношений до сих пор ощущается во многих политических культурах. Отметим, что почти­тельность к лидеру в данной культуре может сочетать­ся и с высоким гражданским сознанием и личным уча­стием.

Третий чистый тип — активистский. Он отлича­ется стремлением граждан играть существенную роль в политических делах и их компетентностью в делах государства, что предполагает и высокий интерес, и позитивное, активное отношение к политике.

В реальности чистые типы практически не встре­чаются. Их сочетания дают различные смешанные типы: патриархально-подданический, поддан ически-активистский и др. Один из таких смешанных типов, получивший название «гражданской культуры», пре­тендует на роль основного и часто упоминается в их ряду как четвертый основной тип.

 

ПОЛИТИЧЕСКИЙ ПСИХИКА

За неимением лучшего, мы используем здесь пока еще не общепринятое понятие «политической психики» для определения политико-психологических особенно­стей основных психических функций и процессов. Если не вдаваться в совсем уж глубинные психологические детали, в достаточно общем политико-психологическом виде, человеческая психика может быть представлена как состоящая из четырех основных блоков. Во-первых блок политического восприятия — восприятия полити­ки как таковой и, в частности, восприятие политической информации. Во-вторых, блок политического мышле­ния — переработки воспринятой политической инфор­мации, ее осмысления и принятия политического реше­ния. В-третьих, блок политических эмоций, чувств и аффектов — эмоционального оценивания выводов по­литического мышления. Четвертым, итоговым, и уже выходящим за пределы собственно психики, является блок политического поведения —конкретных действий, основанных на воспринятой, переработанной и оценен­ной информации. Рассмотрим вкратце эти основные блоки с учетом того, что подробно они будут рассматри­ваться в последующих главах книги.

1. Политическое восприятие. Еще в 20-е — 30-е годы, в многочисленных экспериментальных исследо­ваниях американской психологической школы «New Look» было однозначно доказано: наше восприятие зависит от установок и стереотипов нашего сознания, а в политическом аспекте — от политического созна­ния, самосознания и политической культуры. Причем проявляется это влияние на неосознанном уровне. Наложите друг на друга контурные изображения ав­томобиля и лошади, а потом покажите этот внешне бессмысленный набор линий американцам и мекси­канцам. Абсолютное большинство американцев уве­ренно видят в этом наборе автомобиль. Не меньшее количество мексиканцев — мустанга. Сделайте то же самое с изображением автомата Калашникова и скрип­ки. Большинство палестинцев (чеченцев, афганцев — любой воюющей общности) увидят только автомат Калашникова. Напротив, большинство европейцев увидят скрипку, и ничего больше.

Человеческое восприятие избирательно, селектив-но. Соответственно, избирательно и политическое восприятие. Такая избирательность формируется в процессе политической социализации — «врастания» подрастающих поколений во взрослый, политический мир. Сформировавшись, эти особенности восприятия оказываются связанными с политической культурой, политическим сознанием и самосознанием, а также с Другими психическими функциями и процессами.

2. Политическое мышление — это форма созна­тельного продуктивного отражения человеком процес­сов и явлений окружающей политической реальности в виде суждений, выводов, решений и умозаключений. Системообразующей функцией политического мыш­ления является отражение политической реальности как особой деятельности. Политическое мышление включает в себя не только когнитивные, но и эмоцио­нально-оценочные механизмы, имеющие собственный онтологический статус. Принципиально важной особенностью именно политического мышления является его крайняя нелогичность, а часто просто откровенная алогичность.

Еще в XIX веке Л. Кэррол блестяще подметил: «Об­щество было бы в гораздо меньшей степени подверже­но панике и другим пагубным заблуждениям, а поли­тическая жизнь выглядела совсем иначе, если бы аргументы (пусть даже не все, а хотя бы большинство), широко распространенные во всем мире, были пра­вильными... На одну здравую пару посылок (под здра­вой я понимаю пару посылок, из которых, рассуждая логически, можно вывести заключение), встретившую­ся вам при чтении газеты или журнала, приходится по крайней мере пять пар, из которых вообще нельзя вы­вести никаких заключений. Кроме того, даже исходя из здравых посылок, автор приходит к правильному за­ключению лишь в одном случае, в десяти же он выво­дит из правильных посылок неверное заключение»[13].

Рассматривая политическое мышление, М. Вебер отмечал «повсеместное использование терминов, кото­рым крайне трудно придать определенный смысл», и даже таких, «которые вообще не допускают анализа». Анализируя общественно-политические дискуссии в послереволюционной России, логик С.И. Поварнин де­лал однозначный вывод о слабой логике политического мышления на всех стадиях — начиная от операций с понятиями, кончая связями суждений с умозаключе­ниями. Специальный анализ современного политиче­ского мышления в России был осуществлен в 90-е гг. под нашим руководством А.А. Хвостовым[14].

Содержание политического мышления определя­ется не столько логическими механизмами, сколько установками, целями и ценностями, определяемыми политическим сознанием и политической культурой. С другой стороны, политическое мышление опериру­ет не только знаковыми моделями, сколько перцептив­ными категориями (образами, мифами, верованиями и т.п.), что в свою очередь влияет на политическую культуру и политическое сознание в целом.

3. Политические эмоции — это форма чувственно­го, обычно неосознанного, но достаточно продуктивно­го отражения человеком процессов и явлений окружаю­щей политической реальности в виде аффективных оценок и реакций. В политической психике трудно пе­реоценить аффективный, эмоциональный момент. Еще в 1954 г. К. Левин на основе многочисленных фактов констатировал, что подверженность познавательного материала влиянию эмоций определяется его структу­рированностью: чем более «расплывчатым» является поле восприятия, тем больше его подверженность влия­нию эмоций. По мнению Я. Рейковского, «отношения между политическими событиями, причинные связи между факторами идеологической, социальной, эконо­мической природы настолько сложны, что постижение их в целом превышает возможности дилетанта... Такое положение способствует доминирующему эмоциональ­ному отношению к тем или иным событиям»[15].

Главной особенностью политической психики в целом является ее глубокая инерционность. Рассмот­рим силу и влияние ее действия на наиболее понятном и очевидном примере инерции мышления (хотя все сказанное будет относиться и к политическому воспри­ятию, и к политическим эмоциям, и к политическим действиям).

Инерция психики в политике — от лат. inertia, оз­начающего неподвижность, бездеятельность. Это свой­ство психики, во-первых, сохранять свое состояние покоя или прямолинейного равномерного движения до тех пор, пока какая-либо внешняя причина (явление, процесс, ситуация) не выведет его из этого состояния. Во-вторых, это способность приобретать под действи­ем какой-либо конечной внешней причины определен­ное конечное ускорение и продолжать реагировать на эту причину даже в том случае, когда ее реальное влия­ние исчезло.

Инерция восприятия и мышления проявляется в жесткости, ригидности и стереотипизированности внутри— или внешнеполитического курса, в нежела­нии и невозможности сменить систему взглядов и оце­нок происходящих событий, изменить направленность и характер политических действий, отказаться от уже принятого однозначного решения и самого привычно­го механизма принятия политических решений. В по­литическом выражении инерция мышления, связанная с его жесткостью, ригидностью является одним из имманентных свойств тоталитаризма как в его социально-политическом (монополизм принятия политиче­ских решений), так и социально-психологическом (свойство мышления и особенность сознания особого типа личности, порождаемой тоталитарным и авторитарным обществами — так называемой «авторитарной лично­сти») выражениях.

Инерция мышления в политической психологии рассматривается как одна из основных детерминант так называемого «старого» политического мышления. В отличие от него, любое «новое» политическое мышле­ние уже по определению направлено на преодоление всякой инерции мышления и опирается на гибкость, инициативность и творчество, как на свои центральные политико-психологические характеристики, проявляю­щиеся в принципиально иных способах принятия по­литических решений и их практической реализации.

На практике, инерция мышления наиболее демон­стративно проявляется в феномене так называемой « эскалации ситуации» или «эскалации упрямства (упорства)». Суть данного феномена заключается в соз­дании таких ситуаций, когда изначально (возможно, неосознанно) принимается ошибочное решение, влеку­щее за собой определенные потери (материальные, политические, нравственные и т. п.). Однако, несмотря на то, что ошибочность решения довольно скоро стано­вится очевидной, принятый курс действий продолжает осуществляться (с дальнейшими потерями) вместо его кардинального пересмотра и изменения. Упорное сле­дование ошибочному решению и составляет «эскала­цию ситуации», то есть упрямое наращивание ущерба. Примерами эскалации такого рода могут служить вой­на СССР в Афганистане, на прекращение которой по­требовалось 9 лет; «борьбы с Б. Ельциным» в действиях центрального советского руководства в период 1987— 1991 гг. и т. д.

Данный феномен имеет подчас как объективные, так и, чаще, исключительно субъективные составляю­щие. К основным субъективным детерминантам и закономерностям инерции мышления (а также воспри­ятия, оценок и, в итоге, действий) относятся, во-пер­вых, доминирующая тенденция как-то компенсировать потери (в том числе и явно безвозвратные), понесен­ные в результате ошибочно принятого решения. Это стремление «отыграться», особенно ярко проявляю­щееся, когда речь идет о материальных потерях (на­пример, феномен германского реваншизма за пораже­ние и территориальный ущерб в итоге Первой мировой войны, что, как известно, в конечном счете привело к новому поражению и новому всплеску реваншизма), однако касающееся и стремления к компенсации поли­тического, нравственного ущерба (например, в этом долгие годы проявлялась одна из детерминант полити­ки Китая, сводящаяся к стремлению любой ценой «со­хранить лицо»). Во-вторых, это стремление уйти от необходимости признания ошибок, заставляющее по­литиков, принявших изначально ошибочное решение, вкладывать новые усилия и средства в продолжение начатого курса вместо радикального его изменения. В-третьих, инерция связана с тем, что чем более об­щественно известно (распропагандировано) и значи­мо принятое решение, каким бы ошибочным оно ни было, тем сильнее тенденция продолжать его реализа­цию. В-четвертых, такая инерция усугубляется про­блемой вероятной конкретной ответственности опре­деленных лиц: чем выше возможная ответственность и жестче санкции за совершенную ошибку, тем упор­нее их стремление продолжать ошибочную линию, надеясь на что-то, избавляющее от ответственности. Например, этому соответствовало поведение Гитлера на последнем этапе Второй мировой войны, когда ошибочность курса стала очевидной, однако прекра­тить его осуществление было невозможно. В-пятых, инерция связана с искаженным восприятием инфор­мации: стремление любой ценой оправдать ошибочный курс создает своего рода фильтр для восприятия аде­кватной информации, пропускающий все более или менее позитивное для принятого курса, «подтвер­ждающее» этот курс, и отсеивающий то, что заставля­ет усомниться в нем. Примером такого рода является прямая фильтрация информации о намерениях Герма­нии в 1940—1941 гг., которая осуществлялась в соответ­ствии с избранным Сталиным и его окружением кур­сом в отношениях с гитлеровским режимом. В-шестых, инерция поддерживается и усугубляется временем: чем дольше продолжается ошибочная линия, тем труднее оказывается ее радикально изменить, ибо для ее реали­зации уже созданы как объективные, организационные, так и субъективные, психологические условия — изменен способ социально-политической организации, сформировано новое сознание людей и т. д.

Инерция психики в политике может проявляться на разных уровнях. На индивидуальном она выступает как особенность взглядов и оценок отдельного по­литического деятеля и оказывает серьезное влияние лишь в случае наделения этого деятеля значительной полнотой личной власти и минимизации контроля за принятием политических решений.

На групповом уровне такая инерция проявляется в виде известного в мировой литературе «групп-мышления» («groupthinking») сравнительно небольших группировок, причастных к принятию политических решений. В его основе лежат явления группового кон­формизма, особенно ярко проявляющееся при наличии в группе сильного лидера; стремление поддерживать принятое большинством решение, даже если отдель­ные члены группы с ним не согласны; тенденция иг­норировать информацию и мнения, не разделяемые группой; склонность отвергать или исключать членов группы, несогласных с общим мнением и т. д. Класси­ческими примерами «групп-мышления» считаются ис­торически важные, но, в итоге, ошибочные решения, начиная, скажем, от мюнхенских соглашений до реше­ний администрации США о вторжении на Кубу и во Вьетнам и т. д.

На еще более обобщенном уровне речь идет об инерции психики социальных классов и слоев, этни­ческих групп или общества в целом. Здесь инерция выступает как одно из главных проявлений тоталита­ризма и авторитаризма.

 

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: