Герда Цорн, год рождения 1920

 

С одного из берегов Одера доносятся звуки аплодисментов и одобрительных восклицаний. Взволнованные, раскрасневшиеся девушки в альпийских коричневых жилетках запевают следующую песню: «Нет страны прекрасней …». Шестнадцати и четырнадцатилетние подростки — члены «Союза германских девушек», предводимые своей начальницей того же возраста, поднялись в окопы вермахта на западном берегу Одера. Согласно последнему призыву Гитлера они поднимают моральный дух немецких солдат.

Плохо вооруженные и полуголодные немецкие солдаты ждут наступления Красной армии. Численность советских частей на другом берегу реки достигает 2, 5 миллиона солдат. Самая мощная военная группировка всех времен имеет более 40 тысяч орудий. Все готово для смертельного удара по гитлеровскому «тысячелетнему рейху». Вермахту нечего противопоставить этой силе. Группы добровольцев из «СГД» направляются на позиции, чтобы приободрить солдат вермахта. Веселые песни в предверии ада.

В то же самое время в берлинском пригороде Гатов в гостевом доме «Имперского управления по делам молодежи» происходит хмельная пирушка. Официанты в белом сервируют столы. Шампанское, коньяк и сигареты. На танцплощадке руководители Гитлерюгенда обнимаются с девушками — парочкой начинающих «звездочек» с киностудии «UFA» и специально отобранными активистками из «СГД».

Гул моторов союзных бомбардировщиков едва различим за громкой танцевальной музыкой. Райхсфюрер по делам молодежи Артур Аксман ласкает красивую блондинку. Его ручной протез лежит на девичей коленке. Аксман носит его после ранения на русском фронте. Затем шеф Гитлерюгенда исчезает со своей пассией на верхнем этаже. Некоторые парочки следуют его примеру.

Несколько недель спустя, первого мая дрожащий голос диктора «Имперского радио» сообщит: »Из ставки фюрера поступило известие, что сегодня во второй половине дня наш вождь Адольф Гитлер, сражавшийся до последнего дыхания, пал на своем боевом командном посту в райхсканцелярии в борьбе против большевизма». Это была последняя ложь режима. Гитлер ушел от ответственности при помощи ампулы с ядом и пистолета. И все же прозвучавшее сообщение вызвало повсеместно всплеск эмоций: »Я безудержно зарыдала», — вспоминает бывший член «СНД» Аннамария Страсоцки. «Сегодня это трудно себе представить. Словно твой ближайший родственник скончался.» Магия диктатора продолжала действовать и после его смерти.

Это был феномен, не имевший аналогов в немецкой истории. Восприятие действительности среди большей части населения было настолько искажено, что даже полный разгром армии, разрушение родных городов и гибель многочисленных родственников и друзей едва ли смогли пробудить сомнения у немцев. «Для меня действительно погибла вселенная, »— так описывает свои ощущения этого дня Дорис Шмидт‑ Гевиннер, некогда убежденный член «СГД». Коллективным самообманом были охвачены все слои народа. Девушки Германии не были исключением.

Миллионам сегодняшних бабушек можно задать одинаковый вопрос «Каким образом подобное могло произойти? » Замалчивание, нежелание говорить об этом феномене долгое время были обычной реакцией на данный вопрос. Ответов — великое множество. Однако сотни свидетельских показаний указывают на одну особенность. Она характеризуется многообразием личных ощущений и переживаний, персонального опыта от членства в рядах «Союза германских девушек». Члены «СГД» не были единообразной массой. В то время, как девушка‑ подросток в сельской католической местности могла воспринимать «культурные мероприятия» с молитвенным заучиванием биографии Гитлера как альтернативу четырем стенам родительского дома, девушки рабочих кварталов Берлина особенно после введения обязательного членства в «СГД» часто заведомо уклонялись от участия в таких акциях. Когда одни девушки сгорали от любовных чувств к Гитлеру и даже в письменном виде признавались в желании выйти за него замуж, другие безнаказанно отпускали оскорбительные шутки в адрес диктатора.

Подобная неоднородность взглядов действительно существовала в рядах «СГД» несмотря на то, что годы, проведенные под флагом гитлеровской молодежи, оставили след в сознании молодого поколения. Впервые в германской истории целое поколение девушек‑ подростков, особенно девочек, систематически воспитывалось в духе преступной государственной системы.

Начало было едва ли многообещающим. До 1933 года лишь ничтожное количество девушек присоединилось к гитлеровской молодежи. В «сестринских общинах» Гитлерюгенда их учили маршировать под свисток, шить коричневые рубашки, распространять листовки и ухаживать за ранеными штурмовиками после «сражений» в пивных залах. Это были разрозненные группы, общее наименование которых, согласно официальной нацистской пропаганде, произошло от названия общин сестер милосердия, излечивающих раны «коричневых борцов». Вероятнее всего, речь шла о девушках из числа ранней «гитлеровской молодежи», которые тоже хотели быть поближе к истории национал‑ социалистического движения. Одна из самых больших и известных «сестринских общин» из Хемница насчитывала всего 15 девушек.

Марта Ассман — первая руководительница «сестринских общин» в 1930 в газете «Фелькишер Беобахтер» сообщила о переименовании своей организации в «Союз германских девушек в составе Гитлерюгенда». Ввиду того, что партийные организации тоже охватывали девушек, общее объединение всех национал‑ социалистических девичьих групп под крышей «СГД» произошло лишь в 1932 году. В то время как юношеские группы Гитлерюгенда рассматривались как опора партии, девушкам из Гитлерюгенда придавалось мало значения. В «Национал‑ социалистическом юношеском календаре» за 1932 год ни разу не упомянут «Союз германских девушек». В начале того же года лишь 1735 девушек из «СГД» состояли в рядах Гитлерюгенда.

Первым шагом, которым заявила о себе свежеиспеченная организация гитлеровских девушек, стал яростный спор о форме одежды. Вопрос звучал так: синие или коричневые галстуки? Референт по женским вопросам в Гитлерюгенде утверждала: »Эти коричневые одеяния, которые девушки носят в Шлезвиг‑ Гольштейне, не являются слепым копированием коричневых рубашек мужчин из СА. Мы одновременно хотим и избегаем такого копирования. Речь не идет только о явном выражении духовной зависимости женщины от мужчины. Девушки, которые хотят бороться за идеи Адольфа Гитлера в нашей организации, будут гордо и осознанно демонстрировать храбрость и готовность к жертвам, будучи облаченными в истинно немецкую женскую одежду.» В конце концов несмотря на патетические лозунги победили синие юбки и белые блузы.

Кем и чем являлись ранние ячейки СГД задолго до прихода Гитлера к власти? Были ли они немногочисленным, фанатичным дополнением шовинистических мужских союзов? Или они были кружками мечтательниц при «коричневых» функционерах? На самом деле, их роль в то время не имела ничего общего с последующей задачей СГД — стать инструментом унификации для половины молодых поколений немцев. «Сестринские общины» наряду с другими молодежными организациями, такими как «Путешественницы» или «Девушки — следопыты», стали в известной степени авангардом среди девушек непрочной Веймарской республики. Отправиться в дальнее путешествие без родителей, сидеть с парнями у лагерного костра или даже танцевать с ними летним вечером — всё это было неслыханным вызовом мещанской среде, демонстрацией против устаревших представлений старшего поколения о вопросах морали.

Бюргерский мир первой немецкой демократии однозначно относил женщин к людям второго сорта. Хотя в 1919 году женщины получили право участия в выборах, в действительности их участие в политике, культуре или науке было крайне редким явлением. В университетах обучалось смехотворно малое количество студенток. О женском спорте вообще не могло идти речи. Да и в последующие времена жизнь девушек из СГД зачастую была определена тремя «К»: «Kinder, Kueche und Kirche» (Дети, кухня и церковь).

Юные «авангардистки» использовали любую возможность убежать от такой печальной действительности. Как девушки из «сестринских общин», так и девушки из союзов «путешественниц» или «скаутов» старались хотя бы в течении нескольких часов в неделю ощутить «чувство свободы». В то время главным условием развития раннего СГД была борьба за социальное освобождение женщин, хотя взгляды Гитлера на роль женщины в обществе шли вразрез с подобными устремлениями: «Мир женщины — это мужчина. Ей положено думать лишь от сих и до сих». Партийный орган «Фёлькишер беобахтер» не упускал возможности лишний раз подчеркнуть, что женщин следует держать подальше от общественных сфер жизнедеятельности. Так зародилось основное противоречие в деятельности Союза германских девушек уже на первой стадии его существования: с одной стороны являться частью атавистического общества, в котором господствуют мужчины, а с другой стороны преследовать цели женского раскрепощения.

После 30 января 1933 года времена, когда СГД был малочисленной организацией, быстро канули в лету. Девушки тысячами устремились из разгромленных молодежных союзов и организаций в Союз германских девушек, который в короткий срок превратился в самую многочисленную женскую организацию мира. Только за первый год пребывания у власти нацистов количество членов СГД выросло с 23 900 до 593 000 человек. Младшие девочки с 10 до 14 лет состояли в «Юнгмэдльбунд» (аналог Юнгфолька — прим.переводчика) со своим руководством. Юнгмэдльбунд входил в состав СГД. А СГД являлся в свою очередь частью Гитлерюгенда. Руководительницы СГД находились в подчинении у Бальдура фон Шираха.

Роспуск других молодежных союзов лишь изредка вызывал пассивное сопротивление и глухой протест. Гертруда Хоке, которая занимала низовую руководящую должность в Юнгмэдльбунде, вспоминает: «Наш союз назывался „Свободное племя юной нации“. Мы были идеалистами и любили природу. Когда союз разогнали, мне было горестно. Однако потом я стала мыслить как и другие, что хватит печалиться. У нас есть нужные инструменты, а у меня масса способностей и талантов. Надо жить дальше».

Резкий рост численности СГД объяснялся не только разгромом остальных молодежных движений. Марианна Ланген, родившаяся в 1917 году, вспоминает: »Массовый приток новых членов в организацию можно было сравнить с порывом ветра. Возвышенное чувство помощи в строительстве лучшей жизни в Германии охватило нас всех, особенно молодежь». Лучше всех описывает настроения молодежи после прихода Гитлера к власти задорная строка из старой рабочей песни, которую так любили исполнять штурмовики из СА и гитлерюгендовцы, — «с нами придут новые времена…». Ева Штернхайм‑ Петерс из Падеборна, наблюдавшая массовое вступление девушек в СГД, вспоминает, что «все хотели участвовать в этом процессе».

Для большинства молодых людей «новое время» означало уход из родительского мира, уход от республики со всеми её проблемами и предрассудками буржуазной культуры. В этом понимании национал‑ социализм неким образом является носителем черт молодежного движения. Возраст нацистских вождей лишний раз подтверждает сказанное. Гимлеру было 32 года, Геббельсу 35 лет, Шираху 25 лет, а Гитлер, являясь в свои 43 года старейшим членом нацистского руководства, стал канцлером Германии.

Мелита Машман, которая «доросла» до должности пресс‑ секретаря в ркуоводстве Гитлерюгенда, описывает свои первые впечатления от общения с национал‑ социалистами: «От этой ночи у меня остались зловещие воспоминания. Грохот шагов, мрачные краски черно‑ красных знамен, дрожащие отблески факелов на лицах и песни, которые одновременно и взбадривали, и заставляли грустить. Часами колонны маршировали перед нами. В них шли и совсем юные мальчишки и девчонки, которые были с нами одного возроста. В их лицах и осанке было столько серьёзного, что я даже смутилась. Кто я была такая? Я всего лишь стояла на тротуаре и глазела. И мне очень захотелось броситься в эту бурю и связать с ней свою жизнь».

Сотни тысяч хотели броситься в «бурю», и в их воспоминаниях до сих пор звучат отголоски того времени. Рената Финкх рассказывает о своем приеме в Гитлерюгенд: «В сгущающихся сумерках повсюду пылали факелы. Вместе со всеми я медленно и четко произносила слова клятвы, которую я заранее заучила слово в слово. Мы хотели принадлежать организации.Мы хотели иметь ясные глаза и деятельные руки. Мы хотели быть сильными и гордыми. Это был первый большой праздник в моей жизни. Я чувствовала это всем сердцем. Мне было тогда десять с половиной лет. Я знала, что отныне моя жизнь изменится».

Конечно, столь волнующие ощущения не были однородны. Была разница между коллективным эмоциональным подъемом, когда целый школьный класс добровольно вступал в СГД, и простым любопытством, когда лучшая подружка восторженно рассказывала об экскурсиях и тематических вечерах в СГД. О том, насколько порой заурядными были мотивы вступления в СГД, свидетельствует очевидица тех событий из Регенсбурга: «Мои подружки по классу носили голубые платья, которые мне тоже наравились. Они вступили в морскую организацию Гитлерюгенда. И мне хотелось носить такую же одежду. Я попросила подружек, и они повели меня в свой „союз“, здание которого находилось неподалеку. В тот день его двери были закрыты. Я очень опечалилась. Одна из моих подружек успокоила меня. Она сказала, что знает место, где обычно играют девочки в другой, но тоже в красивой форме».

Конечно, сложно обнаружить политические мотивы в этих историях. Субъективные переживания детей из начального периода их членства в СГД в основном содержат положительные эмоции. Преимущественно, очевидцы вспоминают эти годы как «прекрасное время». Тон воспоминаний меняется, как только речь заходит о конечном этапе гитлеровского рейха, когда его ужасы и преступления стали очевидны всем. Дорис Шмидт‑ Гевиннер из Штутгарта так сказала о трудностях, связанных с воспоминаниями молодости: «Это была уже совсем другая история».

Необходимо упомянуть о том, как дети сталкивались с растущей день ото дня несправедливостью. Еврейские девушки не имели право вступать в СГД. Немецкая еврейка Эвелин Айгерман вспоминает о своих переживаниях начала дискриминации: «Я бы охотно вступила в СГД. Я завидовала всем девочкам, которые носили белые блузки и голубые юбки. Я переживала, что не могу быть с ними. Некоторыеиз моих одноклассниц сочувствовали мне, другим было безразлично, а две девочки сказали мне: »Мы теперь в СГД, а ты — нет. Ты — жидовка. Лично против тебя мы ничего не имеем, но вы, евреи, нам за все ответите».

Тысячи школьников могли наблюдать, как из школ в процессе их унификации изгоняли неугодных учителей. Герда Цорн, родившаяся в 1920 году, вспоминает об увольнении их любимого классного руководителя Книфа: «Он выглядел больным. Мы удивились, что он начал урок, даже не присев. Вдруг открылась дверь, и в класс вошел мужчина из СА. Его сапоги грохотали. Он прорычал „Хайль Гитлер! “ Мы молчали. С иронией он произнес „Ну, господин Книф, вы попрощались с классом? Тогда, я попрошу Вас покинуть помещения. Сегодня преподавать буду я“. Мы сжали кулаки. Одно слово — и мы сорвались бы с мест. Он ушел молча, и дверь закрылась за ним».

Виновато ли незрелое детское восприятие или последующие жизненные впечатления и переживания, которые вытеснили из памяти воспоминания той поры, однако огромное большинство опрошенных не могло припомнить хотя бы один пример подобной несправедливости и беззакония. В основном преобладали позитивные оценки и положительные воспоминания, например, о майской прогулке в лес: «Белые блузки светились, глаза блестели, а лица пламенели от весеннего ветра» или «это была весна в моей жизни».

Как выглядел этот «солнечный день» в Союзе германских девушек, который так притягивал к себе детей? Какие он имел приметы и черты? По средам на всей территории Германии, будь то Аахен или Цвикау, деревушка в Пфальце или поселок в Восточной Пруссии, проходили «домашние вечера». Их организовывали в помещениях сами малолетние «фюрерши», которые были едва ли чуточку старше своих подопечных. Гертруда Хоке вспоминает: «Мы много пели и рассказывали старые саги и легенды». Тексты песен, повторенные сотни раз, так глубоко осели в детской памяти, что и сегодня многие из опрошенных могли вспомнить целые куплеты. «Это было здорово. Иногда мне хочется еще разок спеть таким образом», — вспоминает Луиза Фишер. Как проходило обольщение целого поколения молодежи? Песенные строки полные пафоса и мелодики покоряли неискушенные сердца. Писательница Гудрун Паузеванг вспоминает о своих буднях в СГД: «Переживали так, словно приняли наркотик. Особенно когда во время пения идентифицировали себя с героями песен. У меня слезы лились, когда я ощущала себя частью этой прекрасной Германии».

Многие из тех, кто пел эти песни, лишь сегодня осознали смысл, содержавшийся в их строчках. «Будучи детьми, мы пели с верой „Наше знамя — это больше чем смерть“ или „Германия, ты должна сиять всегда, даже если мы погибнем“ и так далее». Ингеборг Зельде свидетельствует: «Мы заучивали слова, не думая об их смысле. Мы просто повторяли то, что выучили. Раз мы в это верили, значит это было правильно». Новые гимны о жертвенности полностью вытеснили безобидные народные песни из репертуара «домашних вечеров».

Особенно охотно бывшие члены СГД вспоминают о вылазках на природу в составе своих ячеек, так называемых «мэдльшар» или «мэдльшафт», которые были самыми маленькими подразделениями в иерархии СГД. Спартанские условия размещения и похлебка из полевых передвижных кухонь только усиливали романтическое восприятие этих путешествий. Гудрун Паузеванг вспоминает: «Это было настоящее приключение. Путешествия особенным образом действовали на молодых людей. Восприятие происходящего шло не на уровне понимания, а на уровне чувств. Нацистам было известно об этом, и они постарались многое перенять у скаутов, следопытов и других молодежных объединений».

Привлекательность мероприятий во многом зависела от подготовленности и душевного настроя предводительниц местных организаций СГД, которые отвечали за их проведение. Ева Штернхайм‑ Петерс рассказывает, что первоначально была разочарована атмосферой «девичьего клуба», которая царила во время мероприятия их отряда. Вскоре ей попалась на глаза увлекательная книга об умершей первой жене Геринга. Прочитав ее, она с энтузиазмом рассказала на одном из «домашних вечеров» захватывающие истории о «героях движения», «борьбе штурмовиков». Ее рассказы были встречены на ура. Эти наблюдения подтверждает другая бывшая активистка СГД Анна‑ Мария Страсоцки: «Когда на „вечерах“ приходилось заучивать фамилии партийных руководителей или по сто раз повторять биографию Гитлера, многие не являлись на мероприятия. Но если ожидался веселый „домашний вечер“ с песнями и играми, то наш дом был полон девушек».

Известный лозунг Гитлерюгенда «Молодежь должна управлять молодежью» на практике неизбежно приводил ко всякого рода неожиданностям и конфузам в повседневной жизни СГД, но с другой стороны рождал у молодых людей чувство «единого сообщества» вне родительской опеки. Гудрун Паузеванг пишет: «Мы чувствовали себя полноправной частью народного сообщества. Это высокое чувство импонировало молодежи. Ведь ей доверяли выполнение ответственных задач». Желание стать частью «нового государства» и «выполнять ответственные задачи» служило причиной, по которой тысячи девушек стремились стать «фюрершами» и руководить подразделениями СГД, начиная с «мэдльшафт» с 10 — 12 девочками и заканчивая одной из 36 «обергау» с десятками тысяч девушек. Конечно, в школе новоявленные руководительницы не упускали возможность воспользоваться «служебным положением». Сибил Шёнфельд вспоминает: «Когда ты ещё учишься в школе, то нет более захватывающего чувства, если можно войти в кабинет директора школы и сказать»Хайль Гитлер, господин Шмид или Мюллер! Мне очень жаль, но завтра я не приду в школу. У меня дела по службе.»

В 1934 году Ширах следующим образом определил содержание повседневной работы СГД и высказал национал‑ социалистические представления о женском воспитании: «Одна треть времени должна быть посвящена воспитанию мировоззрения, а две трети физическому воспитанию». Год спустя одна из референтов Гитлерюгенда буквально повторила слова своего шефа: «Наша цель — воспитание здоровой девушки, которая применит все свои способности на благо народа и государства. Поэтому мы не собираемся пичкать ее какими‑ то научными знаниями. Мы учим ее быть полезной обществу».

Физическому воспитанию уделялось большое внимание. Сохранились километры кинопленок, запечатлевших танцующих девушек‑ гимнасток из Союза германских девушек, исполняющих номера с кеглями и шарами. Особенно впечатляют кадры массовых мероприятий с тысячами спортсменок на Олимпийских играх 1936 года или на партийных съездах. «Ты — ничто, твой народ — всё». Этот нацистский лозунг мог служить прекрасной иллюстрацией к таким массовым упражнениям, в которых были заняты девушки, и которые производили огромное впечатление не только на зрителей. Ингеборг Зельде, участвовавшая в танцевальных массовых представлениях на Олимпиаде 1936 года в Берлине, вспоминает: «В таком возрасте, когда ты еще не стал личностью, появляется незабываемое чувство, что ты часть огромной массы. Ты думаешь со всеми, чувствуешь со всеми и делаешь со всеми одно и тоже».

В такие моменты особенно наглядно проявлялась суть тоталитарного требования «новых времен»: полное устранение собственной индивидуальности и обезличивание человека в рамках заданных стандартов. Ева Штернхайм‑ Петерс так иллюстрирует реальности того времени: «Юношей и девушек приучали мыслить следующим образом: „Ты не должен думать, что твой народ может сделать для тебя. Ты должен думать, что ты можешь сделать для своего народа“. Такая установка была очень распространена среди молодежи». Во время партийных съездов и больших манифестациях эта форма запрограммированного самоотречения воплощалась в невиданных доселе массовках в форменной одежде. Целые стадионы заполнялись коричневым цветом униформы Гитлерюгенда и бело‑ синим цветом формы Союза германских девушек. По приказу разрешалось проявлять и эмоции. Хана Беер‑ Паге вспоминает о прибытии Гитлера на одно из массовых мероприятий: «Вначале мы долго маршировали туда‑ сюда. Затем надо было в течение получаса держать руку в вытянутом состоянии. Мы приветствовали фюрера. Слева и справа в каждом ряду были люди, которые постоянно ходили до середины шеренги и обратно. Они следили, чтобы мы достаточно высоко держали руки. Если у кого‑ то слабела рука, то они били по ней, не давая ей склониться.» Восхищение и мощь — два ключевых понятия для характеристики всех массовых национал‑ социалистических мероприятий, в которых участвовали девушки того времени.

Более взрослые девушки в возрасте от 18 до 21года с удовольствием посещали предприятия под названием «Вера и красота», организованные при СГД. Членство в этих предприятиях было добровольным. Девушки занимались спортом, танцами, моделированием одежды и воспитанием детей. В отличие от более младших возрастов, которым прививалась жесткость и твердость характера, здесь на первый план выдвигалось воспитание женственности, и особенно, готовности стать матерью. Вспоминает Анна‑ Мария Страсоцки: «Я посещала „Веру и красоту“ и получала эстетическое наслаждение. Сотни девушек в красивых и таких женственных коротких гимнастических одеяниях одновременно совершали одни и те же движения. Что было плохого в этом, собственно говоря? »

Она описывает наблюдения, которые часто встречаются в воспоминаниях многих очевидцев, относящихся к временам нацизма. Изображение отрывочных безобидных переживаний есть не что иное, как попытка ухода от ответственности за происходившее, объяснение свой собственной немощи. Действительно, что «плохого» можно найти в этих спортивных упражнениях с обручами на зеленой лужайке? Плохой была большая цель, которая скрывалась за попытками нацистского режима, — «притянуть к себе сердца молодежи», как того требовал Геббельс.

Гораздо реже можно найти кадры хроники с марширующими девушками, хотя эта сцена была более привычна для повседневной деятельности СГД, чем упражнения с кеглями. Ночные марш‑ броски, ориентирование на местности, кроссы — вот перечень постоянных мероприятий для девушек тех времен. Многие наши свидетельницы и сегодня могут подробно рассказать о мускульных усилиях и поте во время утомительных маршировок, мозолях на ногах и дрожащих коленках. Сюда можно отнести и упражнения по выработке ловкости, сноровки и смелости. Того, кто не справлялся с физическими нагрузками, называли «отказником». Дорис Шмид‑ Гевиннер вспоминает: «Им здорово доставалось. Если кто‑ то говорил, что он не умеет плавать, его просто швыряли в воду. Конечно, если мыслить с позиции сегодняшнего дня, это было жестоко».

Требование «постоянно показывать отличный результат» всегда присутствовало в работе с подрастающим поколением, будь то на марше, в мастерской, на репетициях или на мероприятиях. Лучших хвалили, награждали и рекомендовали на более высокие должности. Гитлеровский рейх был жестоким обществом, нацеленным на результат. Девушки не были исключением. Мапия Айзенэкер рассказывает о лагере СГД: «Каждое утро была линейка. После завтрака проверяли, как заправлены наши кровати. На следующее утро проверяли состояние обуви, или как мы помыли уши и руки. Всегда надо было содержать все в порядке. Все было как в армии». На первом месте стояло подавление собственного «я». Большой популярностью пользовался лозунг на тему юношеского воспитания — «Не важно, что ты жив. Важно то, как ты выполняешь свой долг перед народом».

Нацистское государство беспощадно обходилось с теми, кто не мог или не желал выполнять «свой долг». Притеснения девушек, которые не хотели или не могли проходить постоянные испытания на смелость и ловкость, дискриминация «неариек» вплоть до их уничтожения были будничной иллюстрацией «нового времени» в Германии. Бывшие члены Союза германских девушек крайне неохотно вспоминают об этих случаях. Цыганка Сейя Стойка, которая чудом избежала смерти в концентрационном лагере, описывает сцену общения с девочками‑ ровесницами из СГД: «По моему цветастому платью они поняли, что я — цыганский ребенок. Тогда они плюнули мне прямо в лицо и закричали „Цыганское отродье! “

Иногда дети выступали даже против собственных родителей. Зачастую мать или отец позволяли себе сделать критическое замечание в адрес Гитлера или слушали запрещенное Би‑ Би‑ Си. Гертруда Вортман вспоминает: «Ведь дети воспитывались в основном вне стен родительского дома. Они шпионили за собственными родителями не из‑ за своей прирожденной злости, а в силу своей наивности. Они полагали, что в этом случае родители совершают преступление в отношении фюрера». Анна‑ Мария Страсоцки рассказывает, как она застала свою мать за прослушиванием «вражеской» радиопередачи, но не донесла на неё: «Когда я, воодушевленная лозунгами, пришла домой после службы в дружине, моя мать сидела у приемника и слушала английское радио. Этот случай произвел на меня страшное впечатление».

Дорис Шмид‑ Гевиннер вспоминает о более печальной истории: «Моя сестра собиралась занять руководящую должность в Гитлерюгенде и хотела получить согласие матери. Мой отец был в то время на войне. Однако моя мать ясно дала понять, что она не желает, чтобы дочки становились „офицерскими подстилками“. Через пару дней ее арестовали и отправили на принудительные работы. Кто‑ то из нашей семьи донес на неё. С тех пор взрослые разговаривали между собой по‑ французски, чтобы их никто не понял из детей».

Внутри самого Союза германских девушек террор существовал не только на политических занятиях и лекциях по расовой науке. На заметку брали упрямых и своевольных. У тех, кто «не шел в ногу с остальными», отнимали галстук, который был частью форменной одежды. Бывшая руководительница СГД Маргарита Кассен рассказывает: «Те, кто плохо себя вел, должны были приходить на службу в гражданской одежде или получали на собрании выговор». Кроме этого, провинившиеся должны были перед строем унизительно вымаливать себе прощение за вполне безобидное поведение.

После принятия «Закона о Гитлерюгенде» в 1936 году и дополнительного «Постановления об исполнении» в 1939 году членство в Гитлерюгенде стало обязательным для всей немецкой молодежи. Одновременно к нарушителям стали применяться полицейские меры. Анна‑ Мария Страсоцки свидетельствует: «Если кто‑ то долго и без уважительной причины отсутствовал, его доставляли на службу насильно».

Подобные свидетельства о практиковавшихся наказаниях подтверждают, что не все поголовно юноши и девушки безоговорочно подчинялись диктату Гитлерюгенда. В отличие от тогдашних пропагандистских материалов нам известно множество случаев неповиновения среди членов организации, которые происходили постоянно. Одна из опрошенных свидетельниц вспоминает: «Эти постоянные построения, маршировки, заорганизованность нашей жизни вызывали у меня чувство протеста. Я пыталась избегать участия в больших мероприятиях. Обычно я ссылалась на головокружение и имитировала обморок.»

Мотивы неподчинения со стороны «лодырей» и «прохвостов», как их называли «сознательные и примерные» члены Гитлерюгенда, были различны: от банальной скуки до твердого нежелания быть винтиком в огромной машине беззакония. Те, кто нарушал нацистские правила из‑ за своих прочных религиозных убеждений или под влиянием критично в отношении Гитлера настроенных родителей, должны были маскироваться. Елизабет Циммерер рассказывает об уловках, к которым она прибегала: «Обычно, я говорила, что ничего не знаю. Я все выслушивала. Весь этот бред, одни и те же лозунги и мысли. Потом я просто садилась и ничего не делала. Я всегда вела себя как деревянное полено.»

Некоторым удавалось уклониться от всеобщей маршировки строем даже в государстве «фюрера», где на первый взгляд нацистский каток не оставил ни одной ниши, чтобы укрыться и пережить «новые времена». Одна из тогдашних шестнадцатилетних старшеклассниц вспоминает: «Однажды местная организация СГД поручила нам создать музыкальный кружок. Мы попросили освобождения от посещения службы на три недели. Через три недели мы сказали, что мы справились с заданием, хотя ничего не делали все это время и не ходили на службу в СГД. Нам повезло. Никто не проверил результаты работы.»

Можно ли отнести подобные происшествия к разряду исключений? Это были единичные случаи неповиновения в безбрежном море послушания и самоотречения? Или можно предположить, что значительная часть девушек все же находилась в молчаливой оппозиции? На наш взгляд, крайне сложно разделить молодых людей того времени на «приветствующих» и «шагающих в ногу», на «уклоняющихся» и «сопротивляющихся». Эмпирическое восприятие немецкой действительности во времена третьего рейха несет немалые трудности даже для профессиональных историков. На достоверность источников, будь то свидетельские показания или документы, не лучшим образом повлияли тогдашняя государственная цензура, тактика умалчивания и искажения фактов, имевшая место после войны. Необходим взвешенный подход при вынесении приговора поколению бабушек и дедушек. Степень и момент времени сотрудничества с нацистским режимом зависел не только от возраста, социального и семейного положения, регионального фактора, но и от временного периода истории рейха и военной ситуации.

Поражает откровенность, с которой многие из опрошенных свидетельниц вспоминают степень своего восторга и душевного подъема в то время. Гертрауде Вортман и сегодня не скрывает своего восхищения: «Мы хохотали и пели. Мы носили венки на головах. Мы отмечали праздник благодарения урожая, поэтому все объелись.» «Успехи» тридцатых годов, достигнутые нацистами, в виде полной занятости населения Германии, отказ от выполнения «позорных» условий Версальского договора, убедили молодежь в преимуществах «нового времени». Многим в условиях информационного голода Германии тех лет было просто невдомек, что полная ликвидация безработицы оплачена колоссальной государственной задолженностью, а условия по выплате версальских репараций были «де факто» сильно смягчены уже правительством Веймарской республики. Манипуляции с фактами были настолько успешны, что и сегодня от собеседников можно услышать такие пассажи, как «а современные автобаны! » или «ночью было не страшно пройтись по улицам! »

Можно ли сравнивать несравнимые вещи? Многие из наших «бывших» пытаются сослаться на сегодняшнюю молодежь. Много раз довелось услышать, что истерия молодых людей того времени на выступлениях Гитлера можно сравнить с истерией нынешних юнцов при выступлениях Майкла Джексона. Часто говорилось и о «ценностях» прошлого, которые, увы, отсутствуют у сегодняшней молодежи. На вопрос «Что же было хорошего в годы их членства в СГД? » четкие ответы вылетали без промедления как из пушки — «товарищество», «дисциплина», «ответственность». Однако, справедливости ради, стоит отметить, что не замалчивалась и обратная сторона. «Никто не спрашивал собственного мнения» или «Дискуссия и критика были запрещены. Можно было только командовать и подчиняться».

Как происходил процесс унификации личности и в какой момент члены Гитлерюгенда чувствовали себя «идущими в одном строю». Во всех воспоминаниях, которые мы собрали, ключевым моментом являются бесконечные церемонии в повседневной жизни СГД. Знаменные линейки, патетические речи, часы «посвящения» должны были из индивидуальных личностей сформировать «преданное сообщество». Календарь Гитлерюгенда пестрел памятными датами и праздниками, посвященными «движению». Начиная с праздника «поминовения погибших членов Гитлерюгенда» 24 января, череда памятных дат тянулась до конца года. «День прихода к власти» отмечали 30 января. Затем 20 апреля встречали «День рождения фюрера». Далее следовали «День труда», «День матери», «День солнцестояния», «День мюнхенского путча». Современникам было понятно, что череда нацистских праздников противопоставлялась праздникам церковным. Псевдорелигиозная форма и суть нацистского движения должна была подменить собой основы христианской веры. Гитлеровское соглашение с римским папой, регулирующее церковную жизнь в Германии, и приветствия немецких епископов в адрес Гитлера не меняли сути режима. В узком кругу своих приближенных Гитлер не раз высказывал свои планы «окончательно покончить» с церковью после завершения победоносной войны.

По своему эмоциональному воздействию среди остальных праздников особенно выделялся день «посвящения родившихся в одном году в члены „Гитлерюгенда“. Этот спектакль напоминал церковные церемонии и обряд посвящения в рыцари одновременно. С 1936 года эти торжества стали проводиться централизованно в бывшей резиденции рыцарского ордена Мариенбург, расположенной в окрестностях Данцига. Посреди древних стен разворачивалось в ночи при свете факелов пафосное действие, участники которого пели, клялись и маршировали. Велась прямая трансляция „церемонии“ на весь рейх, в котором на тысячах более скромных по масштабу, но абсолютно схожих мероприятиях звучали слова точно такой же клятвы: „Я торжественно обещаю, быть верным Адольфу Гитлеру и всего себя отдавать служению в Гитлерюгенде. Я торжественно обещаю, постоянно крепить товарищество и единство немецкой молодежи. Я торжественно обещаю выполнять все приказы райхсюгендфюрера и всех руководителей Гитлерюгенда. Я торжественно обещаю, всегда быть достойным нашего святого знамени. Да поможет мне бог! “

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: