Край вечности: вневременное время

Введение

Мы являемся воплощенным временем, так же как и наши общества, созданные историей. Однако простота этого утверждения скрывает сложность понятия времени, одной из самых противоречивых категорий и в естественных, и в общественных науках, категории, чья центральная роль подчеркивается текущими дебатами в социальной теории¹. Действительно, трансформация времени в информационно-технологической парадигме в том виде, в каком она формируется социальной практикой, будучи неразрывно связанной с возникновением пространства потоков, является одним из оснований нового общества, в которое мы вошли. Более того, согласно эссе Барбары Адам, проливающему свет на время и социальную теорию, недавние исследования в физике и биологии, похоже, сходятся с социальными науками в контекстуальном понятии человеческого времени². По-видимому, все время в природе, как и в обществе, специфично для данного контекста, т. е. время локально. Сосредоточивая внимание на возникающей социальной структуре, я вслед за Гарольдом Иннисом утверждаю, что " модный ум есть ум, отрицающий время" ³ и что этот новый " режим времени" связан с развитием коммуникационных технологий. Для того чтобы оценить трансформацию человеческого времени в новом общественном социотехническом контексте, может оказаться полезным кратко представить историческую перспективу изменяющихся взаимоотношений между временем и обществом.

¹ Анализ времени играет центральную роль в размышлениях Энтони Гидденса, одного из ведущих теоретиков социологии нашего интеллектуального поколения, см., в частности: Giddens (1981, 1984). Чрезвычайно стимулирующей теоретизацией отношений между временем, пространством и обществом является работа Lash, Urry (1994); см. также: Young (1988). Более традиционный, эмпирический подход к социальному анализу времени см.: Kirsch et al.(eds) (1988). Недавние дебаты см.: Friedland, Boden (eds) (1994). Естественно, для социологов классическими ссылками по социальному времени продолжают быть работы Дюркгейма (Durkheim (1912)), а также Сорокина и Мертона (Sorokin, Merton (1937)). См. также первопроходческие труды Инниса (Innis (1950, 1951, 1952) по режимам времени и пространства, определяющих исторические эпохи.

² Adam (1990: 81, 87-90).

³ Innis (1951: 89ff); также см.: Innis (1950).

 

Время, история и общество

В классической книге Витроу показал, как значительно варьировали представления о времени на протяжении истории: от предопределенности человеческой судьбы в вавилонских гороскопах до ньютонианской революции, связанной с абсолютным временем как организующим принципом природы⁴. Найджел Трифт напомнил нам о том, что время в средневековых обществах было понятием неопределенным: некоторые значительные события (религиозные празднества, ярмарки, приход нового времени года) становились временными вехами, между которыми проходила большая часть повседневной жизни, не имеющей точной временной разметки⁵. Чтобы проиллюстрировать широкую контекстуальную вариацию такого очевидно простого жизненного факта, давайте посвятим несколько параграфов рассмотрению изменения понятия времени в русской культуре в течение двух критических исторических периодов: реформ Петра Великого и подъема и упадка Советского Союза⁶.

Традиционная, народная русская культура рассматривала время как вечное, не имеющее ни начала, ни конца. Андрей Платонов, писавший в 1920-х годах, подчеркивал глубоко укоренившееся представление о России как о вневременном обществе. Однако Россию периодически потрясали этатистские модернизационные усилия, направленные на организацию жизни вокруг времени. Первая целенаправленная попытка привязать жизнь ко времени была предпринята Петром Великим. После своего возвращения из долгого путешествия за границу для приобретения знаний о жизни (ways and means) более развитых стран он решил в буквальном смысле слова начать в России новую эпоху, перейдя к западно-европейскому (Юлианскому) календарю и начав новый год в январе вместо сентября, как было раньше. 19 и 20 декабря 1699 г. он издал два указа, согласно которым несколько дней спустя в России начнется XVIII в. Он дал детальные инструкции относительно того, как праздновать новый год, включая рождественскую елку, и добавил новый выходной день, чтобы переманить на свою сторону традиционалистов. И если некоторые дивились на то, как царская воля повелевает ходом Солнца, другие были в трепете от оскорбления, нанесенного Богу: разве не было 1 сентября днем Сотворения мира в 5508 г. до Р.Х.? Разве это не должно было быть именно так в силу того, что дерзновенный акт Творения мог происходить при теплой погоде, каковая чрезвычайно маловероятна в русском январе? Петр Великий лично спорил со своими критиками в своей обычной воспитательной манере, увлекаясь поучениями о мировой географии времени. Его упрямство коренилось в реформистском побуждении сделать Россию идентичной Европе и подчеркнуть измеряемые временем обязательства людей по отношению к государству. Хотя внимание в этих указах было сосредоточено строго на календарных вопросах, реформы Петра Великого в широком смысле ввели разделение между временем религиозного долга и светским временем, которое положено отдавать государству. Измеряя и облагая налогами время людей, подавая личный пример интенсивного, распределенного по времени рабочего графика, Петр Великий положил начало вековой традиции соединения службы стране, подчинения государству и исчисления временного хода жизни.

На заре существования Советского Союза Ленин разделял восхищение Генри Форда тейлоризмом и " научной организацией труда", основанной на измерении времени труда, вплоть до мельчайшего движения у сборочной линии. Но сжатие времени, произошедшее при коммунизме, имело определяющую все идеологическую специфику⁷. В то время как согласно фордизму ускорение работы было связано с деньгами посредством увеличения оплаты труда, при сталинизме не только деньги считались злом (в соответствии с русской традицией), но и время должно было ускоряться идеологической мотивацией. Стахановство предполагало выполнение большей работы в единицу времени как службу стране, и пятилетние планы выполнялись за четыре года как доказательство способности нового общества революционизировать время. В мае 1929 г. на V Всесоюзном Съезде Советов, отмечавшем триумф Сталина, была предпринята попытка еще больше ускорить время: введена непрерывная рабочая неделя (" непрерывка" ). Хотя рост производительности был декларируемой целью реформы, наделе же, в традициях Французской Революции, преследовалась цель разрушить недельный ритм религиозных ритуалов. Так, в ноябре 1930 г. каждый шестой день был сделан выходным, но традиционный семидневный цикл по-прежнему отвергался. Протесты, исходившие от семей, разделенных различиями в рабочих графиках своих членов, вернули в 1940 г. семидневную неделю назад. Это было сделано, в частности, еще и потому, что в то время как города были на шестидневке, большая часть сельской местности по-прежнему соблюдала традиционную неделю, создавая опасный культурный раскол между крестьянами и промышленными рабочими. Действительно, во время форсированной коллективизации, нацеленной на уничтожение общинного понятия медленно текущего времени, укорененного в природе, семье и истории, социальное и культурное сопротивление такому жестокому вмешательству было широко распространенным, показывая глубину временного основания социальной жизни. Однако в то время как на рабочем месте время уплотнялось, временной горизонт коммунизма всегда оставался в долгосрочном периоде и до известной степени в вечности, что выражалось в воплощенном бессмертии Ленина и в попытке Сталина создать из себя идола при жизни. Соответственно, в 1990-х годах коллапс коммунизма переориентировал русских, и особенно новые профессиональные классы, с долгосрочного горизонта исторического времени на краткосрочные перспективы времени монетизированного, характеризующего капитализм, заканчивая, таким образом, многовековое этатистское разделение между временем и деньгами. Сделав это, Россия присоединилась к Западу именно в тот момент, когда развитый капитализм революционизировал свою собственную временную структуру.

В современных обществах в целом все еще доминирует понятие часового времени, механического/категориального изобретения, которое Э. Томпсон⁸, среди прочих, рассматривает как критически важное для устройства индустриального капитализма. В материальных терминах современность может быть представлена как доминирование часового времени над пространством и обществом - тема, разработанная Гидденсом, Лэшем и Урри, а также Харви. Время, как повторение ежедневной рутины (определение, данное Гидденсом⁹) или как " господство над природой, когда все виды явлений, практик и мест становятся подчиненными обесцвечивающему, централизующему и универсализующему ходу времени" (слова Лэша и Урри¹⁰), лежит в основе как индустриального капитализма, так и этатизма. Индустриализация принесла хронометр на сборочные линии фордовских и ленинских фабрик практически одновременно¹¹. К концу XIX в. перемещения на большие расстояния происходили с помощью гринвичского времени, как материализация гегемонии Британской Империи. В то же время полстолетия спустя характерной чертой устройства Советского Союза стала организация громадной территории с помощью московского времени, причем временные зоны произвольно устанавливались бюрократическими соглашениями безотносительно к географическому расстоянию. Знаменательно, что первым актом открытого неповиновения балтийских республик во времена горбачевской перестройки стало их требование принять временные зоны Финляндии в качестве официального времени своих территорий.

Это линейное, необратимое, измеримое, предсказуемое время дробится на куски в сетевом обществе, в движении, имеющем чрезвычайное историческое значение. Однако мы не просто становимся свидетелями релятивизации времени в соответствии с социальными контекстами или (как альтернативной возможности) возвращения к временной обратимости, такой, как если бы реальность можно было бы полностью заключить в циклические мифы. Трансформация же более масштабна: это смешивание времен для создания вечной вселенной, не саморасширяющейся, но самоподдерживаемой, не циклической, но случайной, не рекурсивной, но инкурсивной (incursive): вневременное время, использующее технологию для того, чтобы избавиться от контекстов своего существования и избирательно присваивать любую ценность, которую мог бы предложить каждый контекст вечно-настоящему. Я утверждаю, что это происходит сейчас не только потому, что капитализм борется за свое освобождение от всей скованности, так как это освобождение все время было тенденцией капиталистической системы, не способной материализовать его полностью¹². Недостаточны и ссылки на культурные и социальные восстания против часового времени, так как они характеризовали историю прошлого столетия, фактически не приводя к уменьшению его господства, а на деле же распространяя его логику дальше посредством включения часового распределения времени жизни в социальный контракт¹³. Свобода капитала от времени и избавление культуры от часов определяющим образом ускорены новыми информационными технологиями и встроены в структуру сетевого общества.

Произнеся эти слова, я продолжу тем, что конкретизирую их значение. Таким образом, в конце этой главы у социологического анализа есть шанс заместить метафорические утверждения. Чтобы сделать это без раздражающего повторения, я буду полагаться на эмпирические наблюдения, представленные в других главах этой книги, посвященных преобразованию различных областей социальной структуры, добавляя иллюстрации или анализ тогда, когда это необходимо, чтобы сделать материал более понятным. Так, я буду последовательно изучать воздействия, оказываемые на время преобразованиями в экономической, политической, культурной и социальной сферах, и закончу попыткой реинтеграции времени и пространства в их новом, противоречивом взаимоотношении. В этом исследовании преобразования времени, идущего в совершенно различных социальных сферах, я буду, так сказать, схематичен в своих утверждениях, так как физически невозможно на нескольких страницах полностью развить анализ таких сложных и разнообразных областей, как глобальные финансы, рабочее время, жизненный цикл, смерть и средства передачи информации. Однако работая со столь многими и различными вещами, я пытаюсь выделить из этого многообразия разделяемую ими логику новой темпоральности*, проявляющую себя во всем спектре человеческого опыта. Таким образом, цель данной главы - не резюмировать преобразование социальной жизни во всех ее измерениях, а скорее показать согласованность структур в возникновении новой концепции темпоральности, которую я называю вневременное время.

Я должен сделать еще одно предостережение. Преобразование времени (так, как оно рассмотрено в данной главе) не связано со всеми процессами, социальными группами и территориями в наших обществах, хотя и влияет на всю планету. То, что я называю вневременным временем, есть только возникающая, доминантная форма социального времени в сетевом обществе, так как пространство потоков не отрицает существования мест. Мое утверждение состоит в точности в том, что социальное господство осуществляется посредством избирательного включения или исключения функций и людей из различных временных и пространственных рамок. Я вернусь к этой теме в конце главы, после того как исследую профиль времени в его новой доминантной форме.

⁴ Witrow (1988). Прекрасный пример культурно-исторической вариации мер времени и пространства можно найти в очаровательной книге Zerubavel (1985).

⁵ Thrift (1990).

⁶ Совокупным источником этого анализа изменения времени в русской культуре является серия неопубликованных презентаций и дискуссий на конференции, посвященной времени и деньгам в русской культуре, организованной Калифорнийским университетом. Центром славянских и восточно-европейских исследований Беркли и Центром русских и восточно-европейских исследований Стэндфордского университета и проходившей 17 марта 1995 г. (персональные заметки и краткое содержание заседания сделаны Эммой Киселевой). Из значительных докладов этой конференции я использовал доклад Живова (Zhivov (1995)). В дополнение к этому, о временном подтексте реформ Петра Великого см.: Waliszewski (1990), Кара-Мурза А.А., Поляков Л.В. (1994), Anisimov (1993).

⁷Анализ времени в Советском Союзе см.: Hanson (1991); Castillo (1994); о событиях, относящихся к " непрерывной рабочей неделе" при Сталине см. Zerubavel (1985: 35-43).

⁸Thompson (1967).

⁹Giddens(1984).

¹⁰Lash, Urri (1994: 229).

¹¹Castillo(1994).

¹²Как показывает Harvey (1990).

¹³Hinrichs et al. (1991), см. также Rifkin (1987).

* От слова temporality - временный характер. - Прчм. ред.

⇐ Предыдущая45464748495051525354Следующая ⇒

Поделиться: