Речь П.А. Александрова по делу Веры Засулич. Композиция, риторические приемы.

Речь А.И. Урусова в защиту Волоховой. Композиционные части, риторические премы.

Речь защитника А. И. Урусова в защиту Волоховой представляет собой устный текст, произнесенный на заседании суда присяжных заседателей. Род красноречия – судебное. Вид речи – защитное слово. Произносится в защиту крестьянки Волоховой, обвиняющейся в убийстве своего мужа Волохова, найденного в подвале дома.

Автор речи ― князь Александр Иванович Урусов — русский юрист, адвокат, выдающийся судебный оратор. Уже в 1867 г. Урусов стал известен как талантливый защитник речью по делу крестьянки Волоховой, в которой он, по выражению А. Ф. Кони, уничтожил силой чувства и тонкостью разбора улик, тяжкое и серьёзное обвинение. Урусов принадлежит к числу самых выдающихся из тех русских судебных ораторов, на долю которых выпало пережить лучшие годы судебного преобразования. Он до конца оставался верен традициям этого времени, понимая обязанности адвоката как защиту личности, как правозащиту в лучшем смысле слова, являясь на помощь везде, где, по его мнению, грозила опасность справедливости. Внешними ораторскими данными он обладал в высокой степени; он прекрасно владел богатыми голосовыми средствами, его дикция и жесты были безукоризненны. Он убеждал силой своего увлечения, блеском нападения и полемики, удачным раскрытием слабых мест противника. Он горячо интересовался литературой, особенно некоторыми французскими писателями (Флобером, Бодлером), которых изучал с большой тщательностью; участвовал в нескольких повременных изданиях (под псевдонимом Александр Иванов), являясь в своих статьях горячим сторонником свободы художественного творчества.

 

В своей защитной речи А. И. Урусов использует многочисленные повторы. Повторы усиливают доказательность мысли защитника: «Мы, удостоверясь в существенном значении улик, взвесим их значение, как того требует интерес правды, и преимущественно остановимся не на предположении, а на доказательствах. Искусная в высшей степени речь товарища прокурора, основанная преимущественно на предположениях...» Урусов призывает присяжных отнестись строго к предоставляемым им доказательствам: «…возможность строго взвесить все улики и скептически отнестись к тому, что не выдерживает строгого анализа…», «Господа присяжные, я ожидаю от вас строгой правды, строгого анализа».

 

Повтор усиливает скептическое отношение защитника к народному мнению: «Господин товарищ прокурора говорит, что народный голос редко ошибается; я думаю наоборот. Народный голос есть воплощенное подозрение, которое нередко вредит крестьянину. Почему в настоящем деле народный голос является против подсудимой? »

 

В защитной речи используется также инверсия: «Первой уликой он представляет народную молву», «Девять лет в горе прожила она с мужем».

 

Однородные сказуемые усиливают силу мысли и способствуют усилению выразительности мысли: «Он был пьяница, во хмелю буянил, бил стекла…».

Риторический вопрос в речи является приемом, побуждающим к активному восприятию того, о чем говориться в речи. Полемизируя с обвинителем, защитник довольно часто употребляет риторические вопросы, выражающие экспрессивно-эмоциональное уверенное отрицание противоположной позиции и апелляцию к суду: «Остановимся на минуту на предположении, что убийство совершено ею и мальчик видел это, то неужели бы она отпустила его на улицу, где каждый мог бы его спросить от отце? »; «Если допустить, что подсудимая, совершив убийство, уничтожила все следы преступления, замыла кровь на полу в верхней комнате, то почему же она не замыла пятен крови, оказавшихся на окнах и стенах? »

 

Выделяют также суперриторический вопрос, создающий более эмоциональный настрой речи. Он ничего не отрицает, не утверждает, но употребляется для придания тексту большей выразительности: «Почему в настоящем деле народный голос является против подсудимой?... Почему? »

 

Риторический вопрос во фразе «Народный голос есть воплощенное подозрение, которое нередко вредит крестьянину. Почему в настоящем деле народный голос является против подсудимой? » подытоживает сказанное. С его помощью устанавливается, что подсудимая является лишь объектом всеобщего подозрения, она обычная крестьянка, к которой и не остается объективным народный голос.

 

Речь защитника князя Александр Иванович Урусов отличается литературной правильностью, нормированностью, что свидетельствует о высокой образованности автора: «Народный голос есть воплощенное подозрение, которое нередко вредит крестьянину».

 

В речи мы не встречаем парономазии, состоящей в комическом или образном сближении слов вследствие сходства в звучании и частичного совпадения морфемного состава. Это связано с последовательным и логичным изложением фактов.

 

Большей убеждающей силой обладает градация − такое расположение слов, при котором каждое последующее превосходит предыдущее по степени качества или интенсивности, благодаря чему создается нарастание производимого ими впечатления: «Перед вами женщина, шесть месяцев томившаяся под тяжелым обвинением. Девять лет в горе прожила она с мужем, еще худший конец ожидает эту нравственную личность».

 

Контактоустанавливающего вопроса мы в речи не обнаруживаем.

 

Убедительность речи придает анафора − повторение начальных слов и словосочетаний в предложениях, например: «Господа судьи! Господа присяжные! »; «Она из досады похищает у снохи деньги, но совесть ее мучит, и она открывается в этом священнику. Она никогда не обвиняла мужа, она прямо говорит перед священником, что она, а не муж ее, украла деньги».

 

Защитник использует антитезу, чтобы доказать правильность именно своего хода мыслей: «остановимся не на предположении, а на доказательствах». Это сопоставление конкретных представлений и понятий связанных между собой общей конструкцией или внутренним смыслом.

Особую убедительность и весомость речи придает эпифора: «Если вы недостаточно убедились моими доводами, то я должен заявить вам, что случаи судебных ошибок нередки в уголовной практике. Нужно надеяться, что эти ошибки будут реже и реже. Тем не менее, я не могу допустить, чтобы суд присяжных мог допускать такие ошибки».

 

В речи мы встречаем и такой прием, как стык: «Далее, товарищ прокурора говорит, что подсудимая постоянно клевещет на свидетелей; клевещет ли она, я предоставляю судить об этом вам, господа присяжные…» Это повторение одного или нескольких слов таким образом, что последнее слово или фраза первой части отрезка речи повторяется в начале следующей части. Тем самым они связываются в единое целое.

 

Автор использует восклицательные конструкции, привлекающие внимание слушающих: «Господа судьи! Господа присяжные! » Этой же функции служат вопросительные предложения, подкрепляющие логически доводы защитника: «Почему в настоящем деле народный голос является против подсудимой? Труп найден в погребе дома Волохова. Волохов жил несогласно со своей женой, после этого следует немедленное заключение - она виновна. Почему? Больше некому. Вот народная логика».

 

Этот же пример иллюстрирует парцелляцию, имитирующую живую речь с собеседниками.

 

Речь защитника логична, в меру строга, ей не характерны образы и метафоры, а также пословицы и поговорки, вместо этого привлекаются факты. Однако логичности суждениями прибавляют фразеологизмы «пойду шаг за шагом», «озарил таким кровавым отблеском все улики» и крылатое выражение «настоящее преступление совершено было среди белого дня».

 

Автор речи защитник князь Александр Иванович Урусов обратил внимание судей на необоснованность показаний свидетелей, неблагожелательно относящихся к Волоховой, приводит неоспоримые факты, свидетельствующие о невиновности подсудимой. Речь Урусова выступает образцом объективного отношения и прямой логики доказательств.

 

Речь П.А. Александрова по делу Сарры Модебадзе. Риторические приемы, доказательства.

I. Цель и тип речи. Защитительная

II. Тезис и аргументация.

Сарра Модебадзе пропала накануне еврейской пасхи, то есть накануне дня, когда по старинным преданиям и легендам, евреи якобы использовали христианскую кровь в ритуальных целях. Это обстоятельство, а также ряд косвенных улик, свидетельствовавших о том, что в момент исчезновения Сарры Модебадзе неподалеку проезжала группа евреев, и послужили основанием для привлечения их всех в качеств» обвиняемых по делу. Обстоятельства настоящего дела весьма подробно рассматриваются в речи защитника, поэтому подробное их описание представляется нецелесообразным. Необходимо, однако, подчеркнуть, что настоящее дело представляет большой интерес. Во-первых, речь П. А. Александрова является блестящим образцом судебного красноречия: наряду с ее стройностью, логичностью, четкостью языка и формулировок, она характеризуется исключительно умелым и талантливо проведенным разбором доказательственного материала, на который опиралось обвинение, в результате чего все доводы обвинительного акта были опровергнуты, и судьям ничего не оставалось иного, как вынести оправдательный приговор всем подсудимым. Кроме того, речь П. А. Александрова весьма интересна и с точки зрения ее общественно-политического содержания и звучания. Защитник очень тонко и красноречиво нарисовал картину, отражающую собой существо национальной политики царского правительства. Известно, что в целях удержания своего господства царское правительство стремилось разжечь рознь и недоверие между различными народностями и национальностями, населяющими Россию. В качестве одного из приемов развития национальной розни неоднократно устраивались и провоцировались еврейские погромы. Поводами для организации погромов нередко служило искусственное создание ситуаций, позаимствованных из религиозных преданий о том, что якобы перед пасхой евреи похищают и умерщвляют младенцев для использования из мистических побуждений христианской крови. Красной нитью через всю речь П. А. Александрова проходит мысль о том, что и в данном деле немаловажную роль сыграло явное стремление использовать эти древние наветы. Разбирая обстоятельства дела, П. А. Александров разоблачает эту политику царского правительства, направленную на разжигание вражды между народами. Как грозный обличительный акт звучат слова П. А. Александрова, произнесенные им в заключительной части речи: «Несколько дней, и дело, которое прошло перед вами (обращение к суду) в живых лицах, станет достоянием всей читающей России. Много поучительного представит оно русскому общественному мнению… Увидит русское общественное мнение, к каким последствиям приводит легкомысленное отношение к басням, питающим племенную рознь… Заставит это дело и нашу печать пересмотреть те основания, на которых зиждется обвинение евреев в употреблении христианской крови. Ретроспективным светом озарит настоящее гласное дело по обвинению такого свойства и прежние судебные негласные процессы… Скажет настоящее дело свое поучительное слово и нашим общественным деятелям, держащим в своей власти нашу честь и свободу… Оно скажет русским следователям, что не увлекаться им следует суеверием, а господствовать над ним, не поддаваться вполне лжесвидетельству и ложному оговору, а критически относиться к фактам… Оно скажет русским прокурорам, что дороги и любезны они обществу не только как охранители общества от преступных посягательств, но и, в особенности, как охранители его от неосновательных подозрений и ложных обвинений… Оно, не сомневаемся, привлечет внимание и высшего представителя прокуратуры в здешнем крае (имеется в виду Закавказье. – Ред.)в сторону тех, благодаря заведомому лжесвидетельству которых создалось настоящее дело… И да будет настоящее дело последним делом такого свойства в летописях русского процесса! »

Настоящее дело рассматривалось Кутаисским Окружным Судом 5-12 марта 1879 г.

III. Композиция речи. Речь достаточно долгая, но подробная.

Приемы опровержения

а) метод извлечения выводов 1. а) «В доме у себя он его никогда не видел, и вообще все, что тянулось между Пистолькорсом и его женой уже около трех лет, было до такой степени от него скрыто, что о Пистолькорсе он думал столько же, как о всяком прохожем на Невском...»

б) «здесь были ужас и отчаяние перед внезапно открывшимися Андрееву жестокостью и бездушием женщины, которой он безвозвратно отдал и сердце, и жизнь. В нем до бешенства заговорило чувство непостижимой неправды. Здесь уже орудовала сила жизни, которая ломает все непригодное без прокурора и без суда.»

В речи практически нет прямых доказательств это объясняется тем, что адвокат доказывает то что Андреев не совершал убийства, а то что он совершил его в невменяемом состоянии.

3. Язык судебной речи Коммуникативные качества речи:

1. Ясность судебной речи (понятность присутствующим в зале суда).

2. Богатство речи

3. Точность речи

4. Понятность речи

5. Чистота речи

6. Логичность речи

7. Лаконичность речи

8.Выразительность речи

А) сравнение

Б) метафора

В) эпитет

Г) олицетворение

Д) метонимия

Функциональные стили:

1. Официально-деловой «Не тем умоисступлением, о котором говорит формальный закон (потому что там требуется непременно душевная болезнь), но умоисступлением в общежитейском смысле слова. Человек «выступил из ума», был «вне себя»... »

2. Научный «Тяжело говорить о мертвых. Гнусно было бы лгать на них, потому что они возразить не могут. Но так как «мертвые срама не имут», < …> умерший есть поучение для живых.»

3.Публицистический «И вот, утром 23 августа, она решилась разрубить узел. В это время муж после двенадцати бессонных ночей, все еще на что-то надеявшийся, уже собрался куда-то выйти по делу и, как автомат, надел пальто.»

4. Средства диалогизации в судебной речи

1. Риторический вопрос «Неужели собратья-люди этого не поймут? »

2. Вопросно-ответный ход «Чего бы, кажется, еще желать И действительно, Андреев ничего больше не желал.»

3. Выражение надежды на поддержку суда «По правде говоря, я не сомневаюсь, что вы со мной согласитесь.»

Риторические вопросы выполняют функцию усиления оценки сказанного

Вопросно-ответный ход привлекает внимание к обсуждаемой проблеме

Выражение надежды на поддержку суда выполняет функцию привлечения внимания суда к рассматриваемой проблеме

Заключение. Каждый юрист выступает и как оратор, как пропагандист правовых знаний, читая лекции; прокурор и адвокат ежедневно произносят публичные речи в судебных процессах, поэтому юристу необходимо владеть навыками публичной речи. Высокий рейтинг многих современных судебных ораторов определяется тем впечатлением общей культуры и интеллигентности, которое оставляют их выступления, безукоризненное владение литературным языком, умение точно, ясно, правильно и логично выразить мысль. Это обязательное условие успешной самопрезентации судебного оратора. Значит, язык — это инструмент, при помощи которого оформляются и передаются все мысли, это профессиональное оружие юриста. И вопросы культуры речи юриста поднимаются самой жизнью, практической необходимостью.

Андреевский С. А. не так тщательно анализировал материалы дела, меньше внимания уделял доказательствам, предоставленным следствием, чем другие адвокаты. Главной особенностью речи С. А Андреевского, его «коньком» были пристальное внимание к личности обвиняемого, анализ жизненных условий подзащитного, причин и подробностей преступления, где адвокат находил смягчающие или оправдывающие моменты. Его называли мастером психологической защиты, одновременно указывая, что в тех делах, где требовались юридическое мышление и анализ доказательства (т. е. более «сухие материи»), он был не на высоте, чувствовал себя слабовато, что иногда приводило к поражениям.

Речь П.А. Александрова по делу Веры Засулич. Композиция, риторические приемы.

Тип речи и ее цель. Речь присяжного поверенного П.А. Александрова – выступление в защиту Веры Засулич, которая обвинялась в покушении на убийство петербургского градоначальника генерал-адъютанта Ф.Ф. Трепова. Цель речи заключалась в том, чтобы добиться смягчения наказания в отношении подсудимой.

II. Композиция речи. Начало речи является примером вступления с ораторской предосторожностью. Дело Засулич имело явный политический смысл: потерпевшим по нему проходил петербургский градоначальник Ф.Ф. Трепов, покушение на него могло рассматриваться как террористический акт. В такой ситуации защитительная речь могла выглядеть как оправдание террора. По этой причине в начале речи защитник подчеркивает, что во многом согласен со стороной обвинения («Господа присяжные заседатели! Я выслушал благородную, сдержанную речь товарища прокурора, и со многим из того, что сказано им, я совершенно согласен; мы расходимся лишь в весьма немногом, но, тем не менее, задача моя после речи господина прокурора не оказалась облегченной»); цели минимизации расхождений со стороной обвинения в оценке действий подсудимой служит риторический вопрос: «Кто станет отрицать, что самоуправное убийство есть преступление? »

Во вступлении же очень осторожно оратор говорит о том, как следует оценивать действия Трепова и проводит разграничение между объективной оценкой этих действий и тем, как их могла оценивать подсудимая: «Таким образом, в моем суждении о событии 13 июля не будет обсуждения действий должностного лица, а только разъяснение того, как отразилось это событие на уме и убеждениях Веры Засулич». Такие предосторожности необходимы оратору для того, чтобы ему самому не оказаться обвиненным в критике действий «должностного лица».

Вслед за вступлением анализируются причины совершения преступления. В целом в несколько упрощенной форме композиционная схема речи имеет следующий вид:

1. Вступление.

2. Предыстория преступления.

2.1. История жизни Веры Засулич: знакомство с Нечаевым; двухлетнее заключение без предъявления обвинения; ссылка.

2.2. Отступление о розгах как средстве наказания.

2.3. История наказания Боголюбова по приказу Трепова: восприятие наказания Верой Засулич; решение подсудимой выстрелить в Трепова.

3. Опровержение аргументации обвинения.

3.1.Состояние аффекта в момент совершения преступления.

3.2. Мотивы преступления.

4. Концовка.

Концовка речи содержит эмоциональный призыв к слушателям. Об усилении экспрессии в концовке свидетельствуют инверсия («призвать кару законную»), восклицание («Не задумывайтесь! »), период («Если этот мотив поступка окажется менее тяжелым на весах общественной правды, если для блага общего, для торжества закона, для общественной безопасности нужно призвать кару законную, тогда – да свершится ваше карающее правосудие! ») повтор однородных членов («Без упрека, без горькой жалобы, без обиды примет она от вас решение ваше и утешится тем, что, может быть, ее страдания, ее жертва предотвратят возможность повторения случая, вызвавшего ее поступок»).

III. Тезис и аргументация.Факт совершения преступления Верой Засулич не ставится под сомнение ни стороной обвинения, ни стороной защиты, поэтому для доказательства не используется статус установления. Доказательство ведется в статусе определения, т.к. спор между обвинителем и защитником касается квалификации действий подсудимой. Обвинение считает, что действия В. Засулич следует квалифицировать как покушение на убийство. Защита настаивает на том, что Засулич не стремилась к убийству: она преследовала цель привлечь общественное внимание к факту наказания розгами политического заключенного Боголюбова – выстрел в Ф.Ф. Трепова был для нее лишь поводом для того, чтобы вызвать общественный резонанс. Защитник квалифицирует действия Засулич как причинение тяжкого вреда здоровью, которое было совершено в состоянии аффекта. Таким образом, тезис, отстаиваемый защитой, звучит так: В. Засулич не покушалась на убийство Ф.Ф. Трепова. Тезису можно придать и другую формулировку: находясь в состоянии аффекта, В. Засулич причинила Ф.Ф. Трепову тяжкий вред здоровью.

Аргументы, используемые для доказательства тезиса.

1. В речи содержится подробная характеристика личности подсудимой, представляющая собой разновидность аргумента к человеку. Детализованный рассказ о годах, проведенных В. Засулич в Петропавловской крепости (где она содержалась без предъявления обвинения в течение двух лет) и в ссылке (куда она была отправлена также без предъявления обвинения), позволяет защитнику сформировать в сознании присяжных образ несправедливо пострадавшего человека, очень эмоционального, чуткого ко всякой несправедливости: «Не надо забывать, что Засулич – натура экзальтированная, нервная, болезненная, впечатлительная; не надо забывать, что павшее на нее, чуть не ребенка в то время, подозрение в политическом преступлении, подозрение не оправдавшееся, но стоившее ей двухлетнего одиночного заключения, и затем бесприютное скитание надломили ее натуру, навсегда оставив воспоминание о страданиях политического арестанта, толкнули ее жизнь на тот путь ив ту среду, где много поводов к страданию, душевному волнению, но где мало места для успокоения на соображениях практической пошлости». Ссылкой на особую «экзальтированность» подсудимой доказывается мысль о том, что в момент совершения преступления подсудимая находилась в состоянии аффекта. История жизни В. Засулич должна вызвать у присяжных жалость к подсудимой.

2. Защитник опровергает утверждение обвинения о том, что В. Засулич пыталась убить Трепова из мести. Защитник подчеркивает, что Боголюбов, наказание которого послужило причиной преступления В. Засулич, не был для нее близким человеком, она даже не была знакома с ним. Здесь используется аргумент, основанный на здравом смысле: мстить человек будет только за того, кто ему дорог. Кроме того, мысль об отсутствии у подсудимой желания отомстить подтверждается ее показаниями, согласно которым для нее были безразличны последствия выстрела.

3. Подлинным мотивом совершения преступления была не месть, а желание привлечь общественное внимание к наказанию Боголюбова; себя, таким образом, подсудимая как бы приносила в жертву. Ее действия защитник рассматривает как «протест против поругания над человеческим достоинством политического преступника». Данная характеристика мотивов совершения преступления должна вызывать у присяжных уважение к подсудимой.

4. Положение, в котором находилась В. Засулич, позволяло ей убить Трепова, она могла выстрелить в упор в голову или в грудь, но не сделала этого, т.е. «ею не было предпринято ничего, чтобы выстрел имел последствием смерть».

5. Утверждение обвинения о том, что из двух револьверов В. Засулич выбрала тот, выстрел из которого мог быть более опасным, опровергается тем, что подсудимая при выборе оружия руководствовалась только его размерами: она выбрала револьвер, из которого был совершен впоследствии выстрел только потому, что он мог поместиться в карман.

6. После совершения преступления подсудимая не оказывала сопротивления и не пыталась снова выстрелить в Трепова, хотя такая возможность у нее была. Данное обстоятельство подтверждается показаниями всех свидетелей (за исключением самого Трепова, который, получив ранение, не мог адекватно воспринимать происходящее).

Приведенные аргументы свидетельствуют о том, что В. Засулич не покушалась на убийство Трепова. В ходе аргументации используются как нерациональные, так и рациональные аргументы. Аргументация является опровергающей (здесь опровергаются доводы обвинения) и поддерживающей (приводятся доводы в защиту иной квалификации действий подсудимой).

IV. Тропы и фигуры.Изобразительно-выразительные средства, или риторические приемы, в тексте многочисленны. В речи встречаются следующие тропы:

1. Развернутое сравнение: «Всякое должностное, начальствующее лицо представляется мне в виде двуликого Януса[1], поставленного в храме, на горе; одна сторона этого Януса обращена к закону, к начальству, к суду; она ими освещается и обсуждается; обсуждение здесь полное, веское, правдивое; другая сторона обращена к нам, простым смертным, стоящим в притворе храма, под горой. На эту сторону мы смотрим, и она бывает не всегда одинаково освещена для нас. Мы к ней подходим иногда только с простым фонарем, с грошовой свечкой, с тусклой лампой, многое для нас темно, многое наводит нас на такие суждения, которые не согласуются со взглядами начальства, суда на те же действия должностного лица». В этом сравнении содержится аллюзия, т.к. здесь «должностное лицо» сравнивается с фантастическим существом из римской мифологии – богом входов и выходов Янусом.

2. В тексте встречаются метафоры: «Не звуки цепей смущали душу, но мрачные своды мертвого дома леденили воображение; рубцы – позорные рубцы – резали сердце, и замогильный голос заживо погребенного звучал: “Что ж молчит в вас, братья, злоба, / Что ж любовь молчит? ”»

Помимо метафор здесь приводится цитата из стихотворения М.Л. Михайлова, как и в случае с двуликим Янусом, здесь есть аллюзия.

3. Есть в тексте метонимии. Так, система наказания розгами обозначается единственным числом существительного «розга»: Да позволено мне будет, прежде чем перейти к этому известию, сделать еще маленькую экскурсию в область розги.

Я не имею намерения, господа присяжные заседатели, представлять вашему вниманию историю розги, – это завело бы меня в область слишком отдаленную, к весьма далеким страницам нашей истории, ибо история русской розги весьма продолжительна. Нет, не историю розги хочу я повествовать перед вами, я хочу привести лишь несколько воспоминаний о последних днях ее жизни.

4. В редких случаях в тексте появляется ирония: «Легко вообразить, как провела Засулич эти лучшие годы своей жизни, в каких забавах, в каких радостях провела она это дорогое время, какие розовые мечты волновали ее в стенах Литовского замка и казематах Петропавловской крепости. Полное отчуждение от всего, что за тюремной стеной. Два года она не видела ни матери, ни родных, ни знакомых». Выражения забавы, радости, розовые мечты употреблены здесь на в прямом, а в переносном – противоположном – смысле.

Помимо тропов в тексте встречаются фигуры. По структуре и функции их можно разделить на фигуры повтора и расположения и фигуры имитации. К фигурам повтора и расположения относятся:

1. Инверсии: «Рассмотреть эту жизнь весьма поучительно; поучительно рассмотреть ее не только для интересов настоящего дела».

2. Повторы однородных членов с повторяющейся частицей, усиливающей отрицание: «Но не было ни разъяснений, ни опровержений, ни гласа, ни послушания». Повтор однотипно построенных синтаксических конструкций: «Отсутствие воздуха, редкие прогулки, дурной сон, плохое питание. Человеческий образ видится только в тюремном стороже, приносящем обед, да в часовом, заглядывающем, время от времени, в дверное окно, чтобы узнать, что делает арестант. Звук отворяемых и затворяемых замков, бряцание ружей сменяющихся часовых, мерные шаги караула да уныло-музыкальный звон часов Петропавловского шпица. Вместо дружбы, любви, человеческого общения – одно сознание, что справа и слева, за стеной, такие же товарищи по несчастью, такие же жертвы несчастной доли». В приведенном фрагменте повторяются однотипные назывные предложения, данный прием характерен для художественной литературы. Еще пример повтора однотипно построенных синтаксических конструкций: «Ее песня была теперь спета, ее мысль исполнена, ее дело совершено».

3. Анафоры: «Вот он, приведенный на место экзекуции и пораженный известием о том позоре, который ему готовится; вот он, полный негодования и думающий, что эта сила негодования даст ему силы Самсона, чтоб устоять в борьбе с массой ликторов, исполнителей наказания; вот он, падающий под массой пудов человеческих тел, насевших ему на плечи, распростертый на полу, позорно обнаженный несколькими парами рук, как железом, прикованный, лишенный всякой возможности сопротивляться, и над всей этой картиной мерный свист березовых прутьев, да также мерное счисление ударов благородным распорядителем экзекуции».

4. В следующем примере анафора сочетается с антитезой: «Человек, по своему рождению, воспитанию и образованию чуждый розги; человек, глубоко чувствующий и понимающий все ее позорное и унизительное значение; человек, который по своему образу мыслей, по своим убеждениям и чувствам не мог без сердечного содрогания видеть и слышать исполнение позорной экзекуции над другими, – этот человек сам должен был перенести на собственной коже всеподавляющее действие унизительного наказания».

К фигурам имитации можно отнести:

1. Риторические вопросы: «Кто станет отрицать, что самоуправное убийство есть преступление; кто будет отрицать то, что утверждает подсудимая, что тяжело поднимать руку для самоуправной расправы? »; «Что был для нее Боголюбов? Он не был для нее родственником, другом, он не был ее знакомым, она никогда не видала и не знала его. Но разве для того, чтобы возмутиться видом нравственно раздавленного человека, чтобы прийти в негодование от позорного глумления над беззащитным, нужно быть сестрой, женой, любовницей? »

2. Фигуры умолчания, обозначаемые психологическими паузами: «Она ждала, наконец, слова от правосудия. Правосудие... Но о нем ничего не было слышно»; «Раздался выстрел… Не продолжая более дела, которое совершала, довольствуясь вполне тем, что достигнуто, Засулич сама бросила револьвер, прежде чем успели схватить ее».

3. Прямую речь: «Была весна, пошли мечты о летней дачной жизни, которая могла казаться земным раем после тюремной жизни; прошло десять дней полных розовых мечтаний. Вдруг поздний звонок. Не друг ли запоздалый? Оказывается – не друг, но и не враг, а местный надзиратель. Объясняет он Засулич, что приказано ее отправить в пересыльную тюрьму. " Как в тюрьму? Вероятно, это недоразумение, я не привлечена к нечаевскому делу, не предана суду, обо мне дело прекращено судебною палатою и Правительствующим Сенатом". – " Не могу знать, – отвечает надзиратель, – пожалуйте, я от начальства имею предписание взять вас" ». Помимо прямой речи во фрагменте использован целый комплекс приемов, которые распространены в художественных повествовательных текстах.

4. Косвенную речь: «Какое, думала Засулич, мучительное истязание, какое презрительное поругание над всем, что составляет самое существенное достояние развитого человека, и не только развитого, но и всякого, кому не чуждо чувство чести и человеческого достоинства».

5. Несобственно-прямую речь, в которую переходит косвенная речь: «Да и какой же поступок приписывает Боголюбову газетное известие? Неснятие шапки при вторичной встрече с почетным посетителем. Нет, это невероятно, успокаивалась Засулич; подождем, будет опровержение, будет разъяснение происшествия; по всей вероятности, оно окажется не таким, как представлено».

Изобразительно-выразительные средства в совокупности с аргументами придают речи особую убедительность, речь оказывается способной воздействовать не только на разум, но на чувства слушателей. Благодаря удачному сочетанию рационального и эмоционального воздействия на присяжных и осторожности защитник смог добиться значительного смягчения наказания.

123Следующая ⇒

Поделиться: