Превращаться ли в собственную мать?

«Больше всего на свете я не хочу походить на свою мать»: некоторые женщины прилагают отчаянные уси­лия, только бы отличаться от своих матерей (любо­пытно, однако, что многие из них отмечают сами, что с годами, несмотря на все свои усилия, они все больше и больше начинают походить на мать, как физически - фигурой и внешностью, так и психологически - характе­ром и привычками). Тем не менее, самой стать матерью, родив ребенка, - значит избежать риска превратиться, по крайней мере, бессознательно, в собственную мать, и хотя некоторые могут стремиться к этому, другие опа­саются такого превращения больше всего на свете.

Неприятие материнской модели очень часто встреча­ется у тех женщин, которые сами пострадали от «пло­хих» отношений с матерью и стараются предпринять все возможные меры, чтобы собственные отношения с последующим поколением выстроить по противополож­ному образцу, обеспечив, таким образом, «хорошие» отношения со своей дочерью. Но результаты довольно часто малоутешительны, если не сказать полностью про­тивоположны ожидаемым. В конечном итоге, мать, ко­торая старается быть «хорошей матерью» и дать своим детям все то, что ее собственная не смогла дать когда-то ей самой, рискует впасть в другую крайность, отягощая негативом свои отношения с дочерью. Это тот самый случай, когда дочь «женщины в большей степени, чем матери» или «не матери и не женщины», пострадав в детстве от недостатка любви, становится «матерью в большей степени, чем женщиной».

Такая мать просто не в состоянии представить, что пытается дать своей дочери совсем не то, что действи­тельно нужно ее ребенку. И чем больше дочь старает­ся освободиться от этой чрезмерной заботы - в прямом смысле подменной, тем больше усилий прилагает мать, надеясь возместить их мнимый недостаток и исправить изъяны взаимоотношений с собственной матерью. Со­здается иллюзия, что ее отношения с дочерью улучша­ются, так как мать отдает ей все больше и больше люб­ви и внимания, которых ей самой так не хватало, а для дочери это всегда слишком, слишком много. Эта вне­шняя сторона «любви» позволяет матери верить в пра­вильность избранного поведения, в то время как дочери не остается иного выбора, как только сопротивляться всеми силами и пытаться освободиться. Ведь она даже не может высказать матери: «Ты думаешь, что даешь мне что-то, но на самом деле все это нужно тебе самой, потому что ты не получила этого от собственной матери; а я не могу ни принять это, ни вернуть тебе обратно».

Именно поэтому все усилия, прилагаемые ради того, чтобы не превратиться в собственную мать, могут пов­лечь за собой весьма неожиданные последствия и при­вести к обратному результату. Образ жизни и, в осо­бенности воспитание детей - это территория выбора, вступив на которую женщина может ощутить, как от­личается она от собственной матери: начиная с другого способа вскармливания и заканчивая многочисленными бытовыми мелочами. И мать утешет себя иллюзией, будто она сама себе хозяйка. Если бы только не существовало области бессознательного. Но, очевидно, что в та­ком случае не существовало бы и огромного количества романов, обязанных своим происхождением подобному внутреннему противоречию. Именно в тех романах, где прослежена судьба, по меньшей мере, трех поколений женщин, рассказывается, что может произойти с жен­щинами, которые не желают получать «материнское наследство», и отказываются передавать его дальше, следующим поколениям.

Передать покинутость

Мы уже обращались к роману Розамунды Леманн «Баллада и Источник». В нем от лица десятилетней де­вочки ведется рассказ о трагической истории трех поко­лений женщин, на долю которых выпали схожие испы­тания. В первом поколении миссис Сибилла Жардин, замужняя дама и мать маленькой девочки по имени Янтэ, покидает своего мужа, чтобы сойтись с любовни­ком, и намеревается в дальнейшем забрать свою дочь. Но, как мы можем догадаться, все происходит сов­сем иначе, чем она того желает, поскольку ее муж из-за уязвленной гордости никогда не позволит ей вновь уви­деться с дочерью, которую он с подросткового возраста втягивает в инцестуозные отношения. Мать сделает по­пытку выследить их и разыскать дочь, но ей это не удас­тся. Всего лишь пару раз, да и то мельком, она сможет увидеть ее, но так и не сумеет восстановить утраченные связи с дочерью. Она добьется успеха и будет вести не­зависимую и обеспеченную жизнь, став писательницей и опубликовав книги, в которых расскажет о своих зло­ключениях, а незадолго до смерти отца Янтэ вновь вый­дет замуж. Теперь у нее появится возможность забрать дочь к себе, но та, настроенная отцом против матери, откажется воссоединиться с ней. Сибилла все-таки пош­лет к Янтэ доверенного человека с поручением привезти дочь домой, к матери, но он влюбится в юную девушку, и вместе они сбегут от нее.

Янтэ до конца своей жизни так и не научится любить. Проходит довольно много времени, прежде чем она, бе­ременная, в одиночестве возвращается в Англию, что­бы отыскать свою старую няню - заместительную мать, которая воспитывала Янтэ после того, как родная мать покинула ее. К слову сказать, дочери часто пытаются воссоединиться с матерью, когда у них должен появить­ся ребенок. Эта беременность носит патологический ха­рактер, так как Янтэ от начала до самого конца отказы­вается принимать ее. В результате это приводит к тому, что она разрешается от бремени мертворожденным ребенком, мальчиком. Создается впечатление, что эта женщина, покинутая матерью, с которой она потом так и не пожелает вновь встретиться, так долго подвергав­шаяся злоупотреблениям со стороны отца, не чувствует никакого долга благодарности к бросившей ее, а значит, неполноценной матери. Ребенок рождается мертвым, и эта смерть одновременно символизирует, что она сама умерла для своей матери, а ее мать умерла для нее.

Позже Янтэ выйдет замуж в Индии, вдали от любой, даже случайной возможности встретиться с матерью, и родит двоих детей, девочку и мальчика. Но как следу­ет из книги, «она так и не станет настоящей матерью. Она будет любить своих детей, но, видите ли, слишком уж по-своему. Не так, как матери обычно любят своих детей. Когда у нее будут критические дни, дети будут действовать ей на нервы, а иногда даже будут совер­шенно выводить ее из себя». Нетрудно понять, почему Янтэ станет такой матерью, а свое отношение к детям с трудом будет удерживать на грани с «плохим обра­щением». Она была покинута собственной матерью, ког­да ей было всего несколько месяцев. Мать никогда не имела возможности объяснить дочери свое поведение, а отец планомерно поносил ее, внушая дочери, что мать - единственная, кто несет ответственность за все причи­ненные страдания. Разрушение образа родителя того же пола, что и ребенок, неминуемо влечет за собой серь­езные последствия: быть дочерью женщины, которую отец поносит как недостойную мать, для маленькой де­вочки означает, что и она сама недостойна - недостойна вообще быть матерью (мертворожденный ребенок), или что станет недостойной матерью.

Янтэ, в свою очередь, покидает мужа без объясне­ния причин, но забирает с собой детей и возвращается в Англию. Муж, в отличие от ее отца и мужа матери, приезжает вслед за нею, чтобы вернуть ее. У них появ­ляется третий ребенок, еще одна девочка. После этого Янтэ окончательно сбежит от мужа, оставив детей, как когда-то ее покинула собственная мать. В дальнейшем мы узнаем, что, пережив несколько приступов безумия, чередующихся с менее острыми состояниями, она зай­мется проституцией и будет помещена то в монастырь, то в психиатрическую лечебницу, но никто не уведомит об этом ни ее мать, ни детей.

У ее мужа вскоре разовьется раковая опухоль, и он решит отправить троих детей к бабушке, к миссис Жардин, хотя ни она, ни ее муж ни разу их еще не ви­дели. Отношения между Мэзи, старшей из внучек, и бабушкой не сложатся и будут очень напряженными. Мэзи гораздо больше доверяет отцу, который настро­ил ее против бабушки, точно также как в предыдущем поколении отец Янтэ нарушил связь дочери с матерью. После смерти отца двое старших детей, Мэзи и Мал-кольм, попадут в пансион, в то время как Шерри, млад­шая, больше других детей страдающая от жестокого отступничества матери, на которую она психологически ужасно похожа, останется с бабушкой и дедушкой, но скоропостижно скончается от менингита.

Итак, третье поколение: Шерри умерла, Малкольм вскоре тоже погибнет на войне. В 1914 году, незадолго до объявления войны, Мэзи, все еще подросток, сможет воссоединиться с бабушкой во Франции. В какой-то мо­мент у нее возникнет ощущение, что за ней следит ка­кая-то женщина. И действительно, Янтэ, которая окон­чательно лишилась рассудка, невольно воспроизводит свои отношения с матерью, даже не осознавая этого. Мэзи узнает ее и попытается поговорить, но ей придется с помощью бабушки вновь отправить ее в психиатри­ческую лечебницу. Девушка сможет обрести свободу, только отказавшись от передачи эстафеты жизни. Этот отказ покажется ей единственно возможным выходом: «Уверяю тебя, что я никогда не выйду замуж и никогда не заведу детей, даже если какой-то идиот и предоставит мне такую возможность. Почему? Вот почему: слишком много безумия в моей семье».

Ее бабушка все прекрасно понимает, но не в силах повлиять на решение внучки. Именно она подводит итог всей этой истории: «Источник! Фонтан жизни - источ­ник, изливающийся наружу из самых тайных и безгра­ничных глубин и протекающий напрямик сквозь души всех живущих, из поколения в поколение. [...] Иногда этот источник загрязняется, закупоривается. И тогда души проживают трагическую, несчастную жизнь с пос­тоянным ощущением неопределенности, так как они лишены корней, которые должны подпитывать их. Вот что происходит, когда предают любовь - то есть унич­тожают ее». Чтобы избежать воспроизводства в треть­ем поколении того, что бессознательно воспроизвелось во втором, героиня решает, что единственный выход - прекратить передачу жизни, оборвать ее смертью или добровольной бездетностью. Источник, таким образом, пересыхает, а семейная история - «баллада» - обрывает­ся вместе с ним.

Передать стыд

Мы уже упоминали роман Андре Моруа «Семейный круг», в нем рассказывается еще об одной истории пе­редачи материнского наследия из поколения в поколе­ние. В данном случае от бабушки к дочери, а затем к внучке передается адюльтер. В Нормандии на рубеже девятнадцатого и двадцатого веков женщина, которая изменяет мужу, покрывает позором всю семью. Что же говорить о трех поколениях женщин, которые изменя­ют мужьям?

Для Денизы Эрпен воспоминание об адюльтере мате­ри сливается с драматической сценой из детства и сты­дом за нее, который будет довлеть над нею всю жизнь и от которого она поклянется оградить собственных детей, что ей, конечно же, не удастся. Во время каникул, когда отец Денизы был в отъезде, она заметила, как покрас­нела шея у мужчины, который музицировал вместе с ее матерью в гостиной. Она сразу же догадалась, в чем причина намеков прислуги и осуждения, которому под­вергается мать в этом узком мирке. Матери Денизы есть с кого брать пример - с собственной матери, бабушки Денизы, о которой говорят, что в свое время она была более, чем просто легкомысленной женщиной. Теперь она прикрывает любовную связь госпожи Эрпен - своей дочери, что позволяет той в любое время сказать: «Я еду к моей бедной мамочке», хотя сама собирается на свидание к любовнику в Руан.

С притворной наивностью малышка Дениза обо всем рассказывает отцу, который устраивает семейный скан­дал, но окончательно не разрывает отношений с женой. Это разоблачение переворачивает и полностью изменя­ет ее и без того плохие отношения дочери с матерью, за которую ей стыдно. Дениза считает, и не так уж ошиба­ется, что именно мать повинна в том, что она чувствует себя жертвой социальной дискриминации. («Я чувствовала себя униженной, потому что верила, что недостой­ное поведение матери унижает и меня», - признается она, когда станет взрослой и будет способна до конца разобраться в своих детских переживаниях). У отца хватит мужества свести счеты с жизнью, и к несчас­тью, это случится в день очередной эскапады матери. Ее дочери под предводительством Денизы используют смерть отца как аргумент, чтобы осудить грешную мать, и ясно дают ей понять, что они прекрасно осведомлены обо всех ее изменах покойному мужу, а также реши­тельно запрещают матери даже входить в комнату, где лежит усопший: «Мы вовсе не сошли с ума, мы просто несчастные, и впервые мы прямо говорим вам правду». Госпожа Эрпен в самом скором времени становится госпожой Герен, выскочив замуж за своего любовника и приняв его фамилию, и начнет, наконец, вести благо­пристойную жизнь.

Дениза воспользуется этим, чтобы окончательно по­кинуть этот городишко, связанный в ее представлении только с несчастливыми воспоминаниями, и уезжает сначала к бабушке, а затем, в Париж, чтобы продол­жить свое обучение. Но травмирующие воспоминания ее будут преследовать. Решив никогда не выходить за­муж, она рассказывает своему первому возлюбленному: «Я стыдилась своей матери. Я бы не хотела стать похо­жей на нее. [...] Она разбила жизнь отца, мою и жизнь моих сестер. С малых лет это мучает меня, и это прос­то невыносимо». Дениза отказывается выйти за него за­муж, потому что вопреки всем ее просьбам он не желает покинуть ни город, ни свой круг общения. Несмотря на давление матери, она порывает с ним, но впоследствии ей придется покориться, и она выйдет замуж по расчету. За этот разрыв ей придется заплатить навсегда утрачен­ным счастьем прожить жизнь с любимым человеком.

Ее возлюбленный не слишком сопротивляется семей­ному давлению, которое принуждает его возобновить учебу на нотариуса у своего отца. Вскоре он женится, что повлечет за собой возникновение инцеста второго типа, так как его жена - младшая сестра Денизы, Мари-Лора. Дениза мечтает о том, чтобы ее муж стал крупным биз­несменом, и дает ему обещание сохранять верность до самой смерти, чтобы таким образом избежать стыда за мать и бабушку. В течение трех лет у нее рождается трое детей: два мальчика и девочка, которую она называет в честь сестры Мари-Лорой. Но здоровье детей вынудит ее на время расстаться с мужем и уехать. В разлуке Де­низа не в силах устоять перед местным искусителем. Уг­рызения совести и внутренние противоречия настолько сильны, что доводят ее до психоза. Только в больнице, куда ее поместил врач, оказавшийся достаточно прони­цательным, чтобы разобраться в ситуации, она сможет на какое-то время обрести покой, пока за ней не приедет муж и не заберет ее домой.

В дальнейшем Дениза вновь пустится в приключения и будет заводить случайные и краткие связи, теша себя ил­люзией, что так она отличается от матери: «Я бы никогда не позволила себе интрижку в своем собственном доме и не допустила бы скандала. Именно любовник, которого я завела бы у себя дома, напоминал бы мне о матери, и это приводило бы меня в ужас». Дениза прекрасно по­нимает, что ее дочь все видит и осознает, как она сама когда-то знала о недостойном поведении матери, но при этом ее слова явно расходятся с поступками: «Больше всего на свете я бы не хотела причинить страдание своим детям. Я все время думаю об этом. [...] Я заметила косые взгляды Мари-Лоры. Эта малышка начинает меня осуж­дать ».

История умалчивает о том, будет ли малышка Мари-Лора впоследствии обманывать своего мужа или совсем откажется от любовной жизни, чтобы избежать повто­рения судьбы своей матери. Но любопытно, что ее мать, вернувшись к собственной матери, с которой ни разу не виделась с подросткового возраста, получит возможность воспроизвести свое прошлое и поймет, что подсознатель­но она заставила свою дочь пережить те же чувства: «Наконец-то я освободилась от воспоминаний, которые так долго мучили меня. Они превратились в мертвое прошлое». Прошлое умерло для нее (можно сказать, что вернувшись в него, она его «дезактивировала»), но это прошлое отнюдь не умерло дляее дочери, которая, со­знательно или помимо своей воли, рискует нести дальше, на свой манер, груз стыда, передаваемого в этой семье уже в третье поколение подряд.

Передать одиночество

Роман израильтянки Шифры Хорн под названием «Четыре матери» (2000) - это история, рассказанная пя­той матерью: родив сына, она не чувствует, что стала матерью по-настоящему, в отличие от женщин предшес­твующих поколений, так как в этой матриархальной се­мье женщина только тогда считается матерью в полном смысле этого слова, когда рождает дочь.

Речь идет о четырех поколениях израильских жен­щин, чьи мужья по самым разным, хотя всегда извес­тным причинам исчезают вскоре после рождения ре­бенка, а матери, оставшись в одиночестве, воспитывают своих детей в этом царстве матриархата. Все эти женщи­ны выделяются своей незаурядностью: исключительно решительная (Мазаль), красавица (Сара), сверхспособ­ная (Пнина-Мазаль), общественная активистка (Геула). Мужчины, напротив, - в каждом поколении полностью дискредитируют себя: муж Мазаль сбегает сразу после родов, муж Сары возвращается жить к своим родите­лям, сын Сары страдает аутизмом, муж Пнины-Мазаль настолько слаб и тщедушен, что вскоре умирает от бо­лезни; мужчина, от которого забеременела Геула, вооб­ще неизвестен, и муж рассказчицы тоже исчезает. Возможно, личности женщин так ярко проявляются по контрасту со слабыми и сбегающими от них мужьями? Создается впечатление, будто эти женщины ни в малей­шей степени не страдают от своего одиночества и всегда легко и стойко переносят его, полностью занятые реше­нием насущных проблем и противостоянием выпавшим на их долю многочисленным испытаниям. Но страдают они или нет, очевидно одно: в каждом поколении проис­ходит несчастье, которое разбивает пару и превращает молодую мать в брошенную мужем женщину, одинокую, царствующую во главе «монородительской семьи», как называют такие семьи в статистических исследованиях.

Вот почему, когда в пятом поколении юная Мазаль произведет на свет сына, ее прабабушка Сара так воз­радуется этому: его появление будет означать конец несчастий. Рождение сына означает также для последу­ющих поколений разрыв цепи матриархального всемо­гущества, в котором роль мужчины сводится к воспро­изводству: они годятся разве что для того, чтобы зачать очередную дочь и прибавить к ряду одиноких матерей еще одну. Вот что, по меньшей мере, можно предска­зать или пожелать этим женщинам. Но возможно ли на основании простой биологической случайности - рожде­ния ребенка другого пола, поверить, что отныне несчас­тья перестанут преследовать эту семью, и тем более, что матери смогут успешно противостоять этой естествен­ной склонности - передавать из поколения в поколение материнское всемогущество, за которое женщины вы­нуждены расплачиваться одиночеством? Или можно предположить, что, произведя на свет ребенка мужс­кого пола, рассказчица бессознательно сделала свой вы­бор в пользу завершения истории о цене отказа от этого бесконечного, замкнутого на самом себе матриархата, художественным воплощением которого стал бы тогда этот роман, если бы ее выбор оказался другим?

Между тем, для дочери, которая не хочет «походить на собственную мать», в действительности существует и другой выход, помимо бездетности или воспроизводства идентичности. Как бы сильно не хотелось нам изменить ход вещей, от нашего выбора не зависит, что именно передадут нам родители. Но это не означает, что мате­ри и дочери полностью, словно клоны, воспроизводят друг друга в своей идентичности, хотя обе они одина­ково подвержены воздействию бессознательных сил, которые оставляют им очень узкий (хорошо, что хоть какой-то) диапазон для маневра.

Ставка на возможность стать матерью наглядно про­является в этой истории о передаче, или, скорее, о пре­рванной передаче. Передать жизнь - неизбежно означает передать также определенные составляющие своей иден­тичности, которые только частично поддаются созна­тельному контролю, - не столько потому, что они прина­длежат каждой отдельной женщине, сколько из-за того, что все они встроены в одну цепь индивидуумов. Мож­но выбирать - иметь детей или не иметь, пытаться бла­годаря детям обеспечить свое продолжение в будущем или нет, но если женщина решается завести детей, то ей приходится принимать как неизбежное все, что за этим последует. Иметь детей - значит стать матерью, а затем, возможно, и бабушкой, это крепко связывает с прошлым нас и приближает к смерти наших предков.

«Почему? »

Рассматриваемая нами проблема передачи косвенным путем подводит нас к ответу на вопрос, которым некото­рые, очевидно, задаются, начиная с первой главы: почему? Почему матери такие, какие они есть? Так как именно на уровне последствий иногда проявляются истинные причи­ны, изучая механизмы передачи от матери к матери, мож­но проследить, как они восходят к предыдущему поколению, и понять, как отношение женщины к дочери может проистекать из отношений ее матери к ней самой, включая и те случаи, когда речь идет об обратной или прерванной передаче. Не имея возможности подвергнуть психоанали­зу персонажей романов, мы можем, тем не менее, описать и проанализировать их поступки, в которых проявляется бессознательная поведенческая логика.

Прежде чем пытаться любой ценой получить ответ на вопрос «почему? », необходимо уточнить, в чем состоит сам вопрос. Зададимся сначала другим вопросом: а поче­му это так важно - найти ответ на вопрос «почему матери такие, какие они есть»? И это даже важнее, чем ответить на вопрос «как? » - как это влияет на окружающих, и к каким последствиям может привести их поведение. Эта потребность определить причины прежде, чем описать последствия, напрямую согласуется с целью нашего иссле­дования. Каждый случай негативного воздействия одного человека на другого неизбежно побуждает занять опреде­ленную сторону, то есть заставляет сделать выбор либо в пользу обвинения, либо в пользу оправдания, особенно, если причинен вред, и свидетелю приходиться выбирать между обвинением и извинением. Однако необходимо принять в расчет чувство вины, которое вызывает любая попытка обвинить родителей, второй фактор - требова­ние «объяснений» - вот почему столь важно все объяс­нить и понять - необходимый этап на пути к извинению или оправданию, даже если он и не сводится полностью к ним одним. Прежде чем простить мать, дочь испытывает потребность найти объяснение ее поступкам, а возможно, даже необходимость предъявить ей обвинения. Сюда же уходят корни стремления докопаться до причин плохого обращения, прежде чем перейти к пониманию его пос­ледствий.

Часть седьмая

Траур

«Мой сын будет принадлежать мне, пока не женится, а дочь всегда будет моей, по крайней мере, до конца моих дней», - утверждает мать в романе «Сыновья и любовники» (1913) Д. Г. Лоренса. Место, которое зани­мает мать по отношению к своей дочери, сохраняется «на всю жизнь»: независимо от того, хотят ли они обе этого или нет, и какую функцию сможет взять на себя мужчина - будущий муж дочери.

Если в семье происходит естественная смена поколе­ний, то мать умирает раньше дочери. Это нормальный процесс смены поколений, особенно, когда дочь уже становится женщиной, а ее мать - бабушкой, а затем, возможно, и прабабушкой (хотя это отнюдь не означает, что автоматически смерть матери будет воспринимать­ся дочерью безболезненно). Может случиться так, что мать скончается «преждевременно», пока ее дочь еще слишком молода, что вызовет чувство слишком глубо­кой утраты и большую часть ее жизни будет восприни­маться травмирующим событием. И совершенно проти­воестественно, если мать теряет свою дочь, независимо от того, какого возраста они обе уже достигли.

Но еще до того, как произойдут эти смерти, неодина­ково предсказуемые, и мать и дочь должны «пережить траур» по тем отношениям, которые связывали их ра­нее, и отказаться от той формы, в которой они сущест­вовали до сих пор. Однако траур этот пережить не так легко. Крайне редко бывает, чтобы он воспринимался одинаково и матерью, и дочерью, несмотря на то, что он всегда вызывает сильные эмоции и у той, и у другой.

Траур по дочери, траур по отношениям, траур по ма­тери - какой бы ни была форма его проявления, этот траур не однороден в своей основе, и мы завершаем его исследованием нашу книгу об отношениях матери и дочери. Но прежде, чем приступить к этой теме, необходи­мо сделать последнее замечание по поводу «становления матерью»: несмотря на то, что художественные произве­дения на удивление бедны описаниями этих событий по сравнению с той ролью, которую они играют в жизни женщины, документальные свидетельства о подобных переживаниях, напротив, встречаются не так уж редко. Похоже, художественный вымысел пасует перед лицом смерти, уступая дорогу реальным свидетельствам.

Глава 27

Траур по дочери

Франсуаза Дольто часто повторяла, что, независимо от продолжительности жизни, человек «умирает тогда, ког­да прекращает жить»: проживет ли он несколько дней, несколько лет или целую сотню, жизненный цикл каж­дого человеческого существа всегда бывает завершен. Именно эту мысль высказывал философ-стоик Сенека еще более двух тысяч лет назад: «Если ты плачешь по­тому, что твой сын умер - проклинай день и час, когда он родился. Его конец был предопределен, как только он появился на свет. На таких условиях он был дарован тебе, и такая участь уготована каждому, кто выходит из материнского лона». Но эта мысль кажется невыносимой родителям, которые потеряли ребенка: как смириться с тем, что твой ребенок ушел из жизни раньше тебя?

Дети тоже умирают

Во французском языке нет специального слова, кото­рое означало бы родителя, потерявшего ребенка.

В наши дни это событие переживают как семейную трагедию, независимо от возраста и пола ребенка. Оче­видно, что эта потеря не воспринималась столь трагич­но в те времена, когда детская смертность была более высокой: родители, конечно, не оставались равнодушны, но они не испытывали такого сильного чувства не­справедливости, как в наше время. В других обществах (в которых статус ребенка отличается от принятого в нашем), где его могут продать, купить, использовать для извлечения прибыли или в ходе военных конфликтов, а также (если речь идет о дочери) лишить жизни из-за принадлежности к своему полу, детская смерть далеко не всегда вызывает скорбь, которую испытывают роди­тели после смерти ребенка, если действительно любили его. В наших богатых обществах, где ребенок воспри­нимается как «самая большая ценность» и где качество или даже совершенствование потомства превалирует над количеством, смерть ребенка часто переживается как наивысшая несправедливость, вызывая разруши­тельные по своим последствиям страдания.

Не станем отрицать боль, которую испытывают отцы, потерявшие ребенка, но похоже, что во все времена именно мать занимала привилегированное место возле умершего ребенка - погибшего на войне или пропавше­го без вести сына. По утверждению историка и антропо­лога Николь Лоро, специализирующейся на греческих поселениях, «материнская боль носит всеобъемлющий характер, в том смысле, что это - генетическая боль, поскольку речь идет о передаче в генетической цепи. Эта боль всеобъемлющая еще и потому, что включает все виды и типы траура. Если мать переживает подоб­ную скорбь, передается ли она всему ее потомству, и станет ли ее траур вызывать боль у последующих поко­лений... Неразрывная связь, с рождения объединяющая мать и дитя, важнее всех остальных связей, об этом пре­красно известно каждому, кто пережил потерю, тем бо­лее, в материнском сознании между ней и ее ребенком далеко не всегда присутствует посредник, то есть тре­тий. Словно траур как таковой является необходимой и неотъемлемой частью любой материнской судьбы», - пишет Николь Лоро в своей работе «Матери в трауре». Это подтверждает, что для любой матери уже само появление ребенка на свет чревато его возможной смер­тью, за которую они чувствуют себя в ответе. Особенно свойственно это «чрезмерно тревожным матерям», пре­следуемым навязчивыми мыслями о катастрофах, угро­жающих гибелью их ребенку. Они без конца прокручи­вают в воображении эти картины, доводя себя до слез и на самом деле переживая фантомную боль потери.

Одно из исследований Фрейда проводилось с целью узнать, что именно в трауре причиняет болезненные пе­реживания. Прежде всего причину этой боли составляет непоправимость потери и осознание, что ребенка боль­ше нет, но не менее тягостно крайнее одиночество, в ко­торое погружает такая утрата, напоминающая о нашей собственной смерти. В последнее время матерям, поте­рявшим ребенка, советуют обратиться за помощью к про­фессионалу. Некоторые принимают этот совет не столько ради того, чтобы оправиться от горя, так как одновре­менно страшатся этого (ведь страдания могут заполнять образовавшуюся пустоту и субъективно придавать жизни ценность и смысл), но главный их мотив - получить воз­можность высказать то, в чем они стыдятся признаться даже самим себе. Таков первый посреднический этап в этой бессознательной работе по преодолению скорби. Среди наиболее постыдных, потаенных и неприемлемых мыслей, которые преследуют мать, если она видит, что ее дитя мучается, это желание ускорить смерть, прибегнув к эвтаназии, избавляющей от мучений и ее, и ребенка. Эта мысль формулируется приблизительно так: «Может, ему было бы лучше умереть? ».

В греческой трагедии в смерти ребенка часто бывает повинен отец (Агамемнон, убивающий Ифигению), и про­тив него оборачивается смертельная ненависть и месть матери. В наши дни в воображении родителей эту роль зачастую символически исполняет медицинский персо­нал, в зависимости от его компетентности или не компетентности, облеченный миссией спасти ребенка. Чтобы выполнить такую задачу, необходимо принять на себя полную ответственность за боль родителей. Даже если из­вестно, что доктор, который должен был спасти ребенка, но не смог, - «светило» в своей области, гневные чувства по отношению к нему - всего лишь необходимый этап, который защищает амбивалентные отношения внутри семьи и облегчает чувство вины, так как позволяет пере­ложить ответственность на кого-то другого.

Сегодня скорбь по ребенку довольно часто выража­ют публично. Похоже, литература становится именно тем средством, которое предоставляет такую возмож­ность: редко в жанре романа, скорее в более или менее переработанной форме документального свидетельства о реальной потере. Независимо от того, рассказывается в нем о смерти мальчика или девочки, специфика пере­живания траура больше связана с тем местом, которое занимал ребенок в психическом мире матери, и не за­висит от его пола, а сами свидетельства являют собой отчаянные попытки восстановить прежние связи с окру­жающим миром и гармонию с самой собой.

Потерять дочь

«Я пишу с единственной целью - вновь обрести связь с самой собой, признается Ханна, героиня «Дневника Ханны» (1993) Луизы Л. Ламбрикс. На создание этого романа автора вдохновила подлинная история. Необыч­ность ситуации в том, что умерший ребенок никогда не был рожден, и в этом состоит главная проблема. Дол­гое время считалось, что когда у женщины происходит выкидыш, непроизвольный или умышленно спровоци­рованный, она не испытывает чувства утраты, даже на поздних стадиях беременности (в случае ее искусствен­ного прерывания), потому что ребенок так и не появился на свет. Предвидение романистки в данном случае опережает клинические исследования. Она убедительно доказывает, что если вынашиваемый ребенок желан­ный, уже на ранних стадиях беременности женщина в полной мере ощущает себя матерью.

В оккупированной Франции молодая замужняя жен­щина, еврейка, у которой уже есть маленькая девочка, узнает, что она снова беременна. Она жаждет этого ре­бенка всей душой, но ее муж, участвующий в движении Сопротивления, не разделяет с ней ее с радость по пово­ду этой новой жизни и увозит жену в Швейцарию, что­бы она сделала аборт на пятом месяце беременности. Это была девочка. «Ребенок умер, а мать продолжала жить. Несмотря ни на что, она все-таки сделала то, чего от нее ожидали». Теперь Ханне придется вести «двой­ную жизнь», и единственным подтверждением этого раздвоения послужит ее дневник: «Каждый раз, когда я собираюсь ложиться спать, между сном и явью я перехо­жу в другой мир и продолжаю вести мою вторую жизнь. Я будто иду на работу, и эта работа вновь возвращает меня к жизни». В ее тайных снах, которые прерываются реальной жизнью, но всегда продолжаются ровно с того момента, на котором были прерваны, маленькая Луиза появится на свет, мать будет кормить ее, наблюдать, как дочь растет и развивается изо дня в день, занимая свое законное место в женской родовой линии. Мать будет строить планы, будто все это происходит в реальности: «Луиза со временем превратилась в непоседливую ве­селую шалунью, пышущую здоровьем и энергией. Она стала такая задорная и забавная. Я спрашивала себя, откуда берется эта радость жизни? Возможно, ей это передалось от меня - ребенком я росла такой же безза­ботной, но это было так давно и я так изменилась с тех пор. Рядом с Луизой и я вновь обретаю в себе остатки этой радости, словно ей удается пробудить ту Ханну из прошлого, которую так любил мой отец, которая вырос­ла в счастливой семье, а во время праздников паяснича­ла до тех пор, пока не срывала всеобщие аплодисменты и смех. Я говорю себе, что Луизе следовало бы заняться танцами, играть на сцене, освоить музыкальные инстру­менты. Я говорю, что эта малышка - настоящий дар небес, ее наделили всеми возможными талантами, она бесконечно талантлива». Такая воображаемая вторая жизнь продлится целых двадцать лет. До той самой поры, пока мать не сможет освободиться от ее влас­ти благодаря вмешательству врача, который приехал, чтобы проконсультировать ее по поводу бессонницы. «Итак, почему вы не спите? » - просто спросил он ее, чего никто прежде не делал, - и она, наконец, смогла обо всем рассказать.

Попытка матери продлить в своих снах жизнь доче­ри, которой она была вынуждена отказать в праве на жизнь, и изменить, исправить реальность происходит в подсознании, в котором, как пишет Рембо: «запечат­леваются не только первые представления, не только наши первые эмоциональные привязанности, в нем оста­ется след всех наших порывов и стремлений, регистри­руются значения всех известных нам слов, которые мы раз и навсегда усваиваем, а затем перестаем замечать, и которые приговорят нас к жизни или к смерти». Одно­временно - это попытка вновь обрести потерянного ре­бенка и установить с ним контакт за пределами смерти на духовном уровне. Аналогичный случай описан рома­нисткой Розамундой Леманн, о которой мы уже упоми­нали: ее дочь скоропостижно скончалась уже в зрелом возрасте. Во всех ее произведениях так или иначе при­сутствует образ умершего ребенка, несмотря на то, что автор избегает непосредственно говорить о собственном опыте переживания траура.

Отметим также, что такой тип траура, который по­могает матери освободиться от боли и гнева, воображая идеальную жизнь так и не родившегося на свет ребен­ка, переживается ею в абсолютном одиночестве, она не может разделить этот опыт даже с отцом ребенка. И не только потому, что не верит в способность другого понять ее переживания, но и потому, что не желает де­литься своим горем. Может показаться, что речь идет о каком-то исключительно редком случае, но, по свиде­тельству переживших траур, разделить с кем-то свою боль и скорбь, излить свои чувства другому удается крайне редко. Именно потому, что траур часто пережи­вают как мучительный и одинокий поиск выхода из не­стерпимой ситуации, а саму потерю ребенка - как «от­крытую рану» (о, как это нарциссично! ), причиняющую постоянные страдания. Но дляженщины, которая его переживает, траур в любом случае свидетельствует, что ее отношения с этой жизнью еще не закончены.

⇐ Предыдущая12345678

Поделиться: