Он сидит и грустно смотрит то на телевизор, то на радиоприёмник.

Два года назад у него скончалась от лёгочной болезни жена.

Может показаться невероятным, но Иван Сидорович этой болезни “как-то не заметил”.

А всё же в памяти остался нечёткий, мятый след похорон: он помнил, как супругу закопали в землю, как поставили широкую (с запасом) оградку, как потом все стояли уныло на автобусной остановке и проклинали плохую погоду. Ещё остался в памяти сороковой день, когда никто не пришёл, и он один погружал большую поварёшку в глубокую кастрюлю с компотом.

Он сознавал факт смерти жены, но “факт” для него был чем-то вроде трещины на потолке, которая сама по себе, а Иван Сидорович сам по себе. Возможно, сказалась логика старческого маразма, возможно, он боялся тревожить своё сердце дополнительными инфарктом, возможно, Иван Сидорович в душе был философом и почитал Платона в фразе: “Жизнь есть постоянное движение от рождения к смерти”. Возможно, всё возможно. Не знаю.

Всё так же, как при жене, он рано утром шёл с бидоном в “молочный”, днём сидел на скамеечке с приятелями, а вечером смотрел телевизор, слушал радио и переживал “за жизнь”.

Прошли так два года. Жизнь текла непонятно откуда и куда, да и думать особенно ни о чём и не хотелось: реки не выходили из берегов, ровно “тукала” вода в водосточной трубе. Зимой, при помощи “лентяйки”, снег падал с перил балкона, весной доставались галоши, осенью - валенки.

Но неожиданно в начале осени, врасплох, “молочный” магазин перенесли в район новостроек, приятели (словно сговорившись) покинули его и вознеслись на “небесную скамеечку” к супруге, телевизор и радио безнадёжно поломались. Скучно стало.

И вот наш Иван Сидорович целыми днями не показывает носа на улицу, сидит на табурете, раскачивает своё одиночество, поскрипывает половицей, и жалко ему себя. Не с кем поговорить, никто не зайдёт.

Вспоминает он свою неразговорчивую супругу, приятелей-стариков из подъезда, жмурится на пустой экран телевизора, припоминает “живые картинки” с людьми и вздыхает.

Однако Иван Сидорович в школе, в ФЗО, на фронте, в трудовом коллективе всегда выделялся смекалкой и талантом на хитрые выдумки.

Именно сейчас, когда он сидит на табурете, в голове его происходит не по годам активная, серьёзная работа мысли. И кажется, он что-то придумал!

Однокомнатная квартира Ивана Сидоровича.

В комнате простая обстановка: стол, накрытый клеёнкой, комод, выкрашенный для красоты половой краской, на тумбочке телевизор, на кровати гора несвежего белья, на полу коврик. Точно такой же коврик висит над кроватью.

Когда-то жена работала на почте, пачками таскала домой чистые конверты и бланки телеграмм, но найти применение жёсткой, грубой бумаге было сложно, остановиться она не могла и таскала, таскала, таскала, пачками, тележками, связками, пока не ушла на заслуженный отдых.

Из комода конверты перекочевали на антресоли, с антресолей - на балкон.

После смерти жены Иван Сидорович зачем-то вспомнил о конвертах, вернул конверты в тепло. Они долго стояли пачками у батареи, распространяли по квартире сырость и запах кислого клея с клопами.

Теперь Иван Сидорович нашёл конвертам применение.

Из-комода, из-под обоев, из шкафа, всюду, где только можно, выглядывают серые уголки писем. На конвертах один и тот же почерк.

Иван Сидорович поднимается с кровати, идёт к шкафу, открывает, извлекает “чистую” тетрадку и пачку конвертов. Торжественно достал из тумбочки стержень, подул в чернильную трубочку, сел за стол, смахнул рукой хлебные крошки.

С минуту Иван Сидорович сосредоточенно чесал в ухе колпачком авторучки, крякнул и стал старательно выводить каракули на чистом листе бумаги.

 

ИВАН СИДОРОВИЧ. Здравствуй, дорогой Иван. (Думает, пишет.) Пишет тебе ста-ра-я ком-па-ни-я: Миш-ка, Гриш-ка и Фё-дор. (Думает, пишет.) Наконец-то мы тебя нашли! (В сторону.) А сколько искали, одному лешему известно. (Думает, пишет.) После того, как мы с тобой кончили семилетку, ты пропал куда-то и с концами. Нам говорили: уехал ты строить завод, но где и какой - мы не знали. (Думает, пишет.) Другие говорили, что ты уплыл на корабле в Арктику. Мы писали туда, но нам там дали ответ, что тебя там нет. Потом началась война и мы перестали тебя искать. (Думает, ходит по комнате, снова пишет.) После войны мы тебя снова искали, искали, искали. (В сторону.) Искали, как же. Последний раз Михаил говорит, что видал тебя по телевизору, где ты танцевал “Лебединое озеро”. Это, знаешь, было в 70-х годах. И вот сейчас, в адресном столе, нам дают твой адрес и говорят, что ты и есть тот самый, настоящий Ванька Жуков, наш друг и товарищ. (Думает, пишет.) Ты ли это? Ответь нам, пожалуйста! А то мы волнуемся. (Думает, пишет.) А ты мы волнуемся. Старые школьные друзья Мишка, Гришка и Фё-дор! (Перечитывает, думает, пишет.) Если, если ты - не ты, то ответь нам, не видал ли где Ивана Сидоровича Жукова, 1921 года рождения. Особые приметы... (Смотрит на себя в зеркало, пишет.) Ростом он средним, волосы седые... (Смотрит в зеркало, пишет.) Нос был у него курносый, отзывается на кличку “Старый пень”.

Иван Сидорович разглядывает свои каракули, старательно сворачивает письмо, положил в конверт, заклеил, расправил ладонью, подписывает конверт. Прячет письмо под рубаху, довольный ходит по комнате, останавливается у зеркала, прячет конверт за зеркало. Ходит из угла в угол, насвистывает, сел на табурет, мечтательно глядит в окно.

ИВАН СИДОРОВИЧ. Чё-то сёдня будет... (Глянул в окно.) О! Снегирёк! Значит это, что весть какая мне будет. Неожиданная весть! (Косится на зеркало.)

Ходит по комнате, тревожно поглядывает на стену, где висит зеркало. Думает - как бы похитрее обмануть себя. Вот подходит к зеркалу, просовывает руку, достаёт письмо. Оглядывается. Положил письмо на стол.

ИВАН СИДОРОВИЧ. (Зовёт, выкрикивает своё имя-отчество.) Иван Сидорович! А, Иван Сидорович!? Тебе письмо срочное!! Пришло! Слышь, нет, козёл старый?! Где ты? А-у-у-?! (Вытянулся по струнке, мигает испуганно.) Я здесь! Это я. Иван Жуков. Это я самый. (Громко, командирским голосом.) Получи послание!

Оглядывается, подходит к столу, берёт письмо, читает надпись на конверте.

Мне, что ли? (Оглядывается, громко в сторону.) Тебе! Забирай и вали отсюдова! (Тихо, едва слышно.) Кто написал, откуда? (Разрывает конверт, читает свои каракули.) Мишка, Гришка и Фёдор?! (Читает.) Да ты что! Да ты погляди, а! Да ты посмотри. А! Да ты скажи, а! Ну надо же тебя! Ну дела! Дела, дела, дела.

Садится поудобнее, внимательно перечитывает своё письмо, играет, охает, ахает, широко улыбается, дочитал, спрятал письмо обратно за зеркало.

ИВАН СИДОРОВИЧ. (Загрустил, ходит из угла в угол, шаркает тапками.) Ребята... Молодцы - ребята. Сколько лет! Разыскали через адресный стол. Не сдаются. (Оживляется.) Не сдаются, не сдаются. Ну, мы ещё с вами повоюем!

Решительно ходит по комнате, смотрит то на окно, то на стол, то на комод. Вырывает из тетрадки чистый лист, садится за стол, пишет.

Здорово, ребята! Это я! Ваш настоящий Ванька Жуков! (Думает, пишет.) Очень радуюсь, что вы окончательно нашли меня. (Думает, пишет.) Получил ваше счастливое письмо и тут же отвечаю. (Думает, загрустил, пишет.) Как же вы жили всё это время? А? Мишка. Гришка. Фёдор. Как же вы на войне не погибли? Я думал - погибли. (Думает, пишет.) Ну, как вы жили? Я ведь ни шиша про вас не знаю. Небось, у Мишки внуки да правнуки, а Фёдор женился ли на Анфисе-школьнице? А стал ли Гришка милиционером, как мечтал? (Думает, пишет.) Напишите мне про всё. В каких городах живёте, на каких улицах, какие у вас цены. (Думает, пишет.) А играете в домино? Если играете, то опишите в какое: в “крест” или”пустышки”? (Думает, пишет.) А я люблю в “крест”, чтобы концы обрубать с ходу. Чтобы у противника не было обычая юлить и завираться. (Думает, пишет.) У меня в Великую Отечественную дочка потерялась, а другие как-то не народились. В общем, жили мы с женой скромно. (Задумался, долго сидит, наконец пишет.) Гришка мне должен 12 щелбанов! Забыл, небось? (Думает, пишет.) Теперь живу. На удовольствие. Очень жду вашего письма. Вот пока и всё. Ваш настоящий Ванька Жуков. (Подумал и приписал.) А “Лебединое озеро” по телевизору танцевал не я. А кто-то другой.

Свернул письмо, положил в конверт, заклеил, подписывает конверт, идёт к комоду. Открыл - посыпались бандерольные конверты, исписанные одним почерком. Аккуратно складывает письма в комод.

Загрустил, сел на кровать, задремал.

За окном зашелестели листья. Комната наполняется зелёными, голубыми, красными лучами света. Кровать, тумбочка, телевизор, шкаф словно накрыты дорогой, полупрозрачной тканью; начинают переливаться сотнями сверкающих пылинок. Слышны голоса.

Иван Сидорович повернулся лицом к стене - всё исчезло. Иван Сидорович проснулся, сел, нашарил босой ногой тапочки, встал. Стоит в центре комнаты, что-то вспоминает. Идёт к комоду, открывает, перебирает письма, исписанные одним почерком, нашёл письмо. Разворачивает, читает: “Очень жду вашего письма. Ваш настоящий Ванька Жуков”. Положил письмо обратно, закрыл комод. Идёт к столу, берёт листок бумаги, чистый конверт, думает.

ИВАН СИДОРОВИЧ. Мишка. Гришка. И Фёдор. (Пишет.) Здравствуй, Ванька! (Думает, пишет.) В домино мы не играем. Только в одни шахматы. Торопимся тебе отвечать про нашу жизнь. (Думает долго, пишет.) Жизнь наша как в сказке. (Думает, пишет быстро.) У нас выросли в большом количестве дети. И все хорошие, умные. Слова нам плохого не скажут. Берегут нас, как вазы хрустальные, берегут. Возят по субботам на курорты. (Задумался, снова пишет.) Война на нас совершенно не сказалась! Даже у соседей за всю войну ни единой занозины. Так, лёгкие царапины. В общем, мы про войну и не слыхивали. Тёти, дяди, братовья двоюродные - все до одного здоровы и в уме. Внуки же кончили университеты на одни пятёрки, внучки вышли замуж за серьёзных парней. А проживаем мы в огромном, тихом городе, где нет морозов и грязи. (Думает, пишет.) Город наш красивый, о каком и мечтать только можно. Дома с прозрачными крышами, на балконах цветы разные, пол на улицах с мылом моют, во дворах сразу тебе растёт ягода и грибы. (Думает, пишет.) Всё у нас дешёво, добротно, на совесть и радует глаза. Люди на улицах себя уважают, не пихаются, улыбаются приезжим. Воровства нет, про бедноту читаем только в старых книгах. Начальство не имеет наглости и политику не хочет. (Смотрит на лист, на лбу капли пота, доволен, снова пишет.) На этом кончили твои друзья. (Старательно выводит.) Миш-ка, Гриш-ка и Фё-дор!

Запечатал письмо, спрятал под матрас. Достаёт из кладовки гармошку, запел: “Из-за острова на стрежень...” Сидит на табуретке, притопывает ногой, растягивает меха. Спел последний куплет, отложил гармошку в сторону, задумался, сидит долго в неподвижной позе, закрылись глаза - уснул.

⇐ Предыдущая123Следующая ⇒

Поделиться: