Дерябин Д. Сысерть с Бесёновки видна

 

Сысерть! Река и город.

Здесь сысертчане век живут.

Вокруг леса и горы.

Здесь облака, как лебеди, плывут.

 

Родятся дети и взрослеют

Под мирным небом голубым,

От родителей, учителей умнеют,

Гордятся города былым.

 

Здесь улицы, дома родные.

«Пеньковка» и «Поварня», «Африка» и «Рым»,

Названья старые и озорные,

Здесь сладок даже горький дым.

 

На запад горка «Белой глины»,

В сосёнках первых разные грибы,

Кадетский корпус – гордость субмарины,

Здесь юнги в адмиралы выучились бы.

 

Фарфор известен наш поныне

По всей Руси с божественным крестом,

Стоит иконостас наш даже в Риме

В соборе православном со Христом.

 

Насосы наши перекачивают реки

Живительной воды для разных стран.

А Коробейников здесь вырос для потехи,

Чтоб Дон Базилио пел Блоху для меломан.

 

Вода в пруду с отливом синевы,

Когда плывёте и наслаждаетесь купаньем.

Здесь хорошо, когда зимой на лыжах вы

Бежите по лесам, довольные катаньем.

 

Видны с Бесёновки края родные,

И сердце радуется от восторга бытия,

В дни жаркие и когда дожди здесь обложные,

Здесь, милая, с тобой живал и я.

 

Родились здесь и дети дорогие,

Ходили в лес и плавали в пруду,

Узнали радости свои земные

И приобщались к огородному труду.

 

И внуки приезжают мне на радость,

Любуются с Бесёновки окрест.

Какая красота и благость!

И трогают поклонный крест.

 

Чудинов М.

 

На вершине могучей горы,

Взгляд на город под ней и леса.

Что раскинули ветви свои,

Горизонта волной полоса.

 

На спокойную речку смотрю,

Что течет, исчезая в дали.

И тот город стоит на краю,

Сказ Бажова в объятьях хвои.

 

И вдыхая лесов аромат,

Что смешался с цветами лугов.

Это место- ухоженный сад,

Из мечтаний и сказочных снов.

 

И прищурив немого глаза,

От лучей, что ласкают лицо.

Восходящее солнце, роса,

На траве серебристым ковром.

 

Ощутив то, проснешься от сна,

Никогда не забудется впредь.

Вот Она, Вот- Родная Страна.

Вот Он, город Родной твой- Сысерть!

 

 

http: //ljubimaja-rodina.ru/component/content/article.html? id=84: stikhi-pro-gorod-sysert

 

Исторические песни о Сысерти

 

Материал взят из книги «Дореволюционный фольклор на Урале» составленной В.П. Бирюковым, изданной в 1936 году

О «спичечных»

 

Мы не станем, братцы, драться,

Это спичечна орда.

У фабричных житье худо,

А у их совсем беда.

От настасьиной от вони

Стали клячи, а не кони.

Это что еще такое?

Человечку двадцать лет,

А зубов у него нет,

И он шамкат, ровно дед.

Их и дедушки не любят,

Пусть Настасья отвечает…

* Дается только один отрывок, сохранившийся в памяти. В нем изображается тяжелое положение рабочих спичечного завода.

Около Сысерти был такой маленький заводик, где изготовляли спички-серянкн. Никакой охраны труда, конечно, не было. Рабочие в таких условиях быстро заболевали. Пары фосфора разрушающе действовали на кость, и нередки были случаи, что у «спичечных» не только вываливались все зубы, но оперативным путем приходилось удалять и челюсти. Эта молодежь, изуродованная на фабрике, и отмечается в песнях

Прощание с Сысертью

 

Прощай, Сысерть моя родная,

Хоть провалиться бы тебе.

Такая жизнь у нас худая,

Что не увидишь и во сне.

Работа каторжна до поту,

Ребяток — божья благодать…

У бабы брюхо понаруже,

И у себя кругом видать.

За что мы муку принимаем,

Почто мы только тут сидим?

Кака нас муха укусила,

Что будто нам завод один?

Заколочу свою избенку,

Возьму детей с собой, жену,

Наденем сумочки холщевы,

Пойдем искать свою судьбу.

Уж лучше по миру шататься,

Чем так с работой голодать.

Прощай, любезные соседи,

Мне больше вас не увидать.

Прощай ты, улица Шилова,

Прощай, зеленая трава!

Почто, почто ты загубила

Мои злосчастные года?

Почто я только тут топтался,

За что соседей материл?

Хорошей жизни не дождался

И ни хрена не получил.

* Песня эта, певшаяся на мотив «Ланцов из замка убежал», как будто в специальных пояснениях не нуждается.

О «цапле»

На Сысертском на заводе

Цапля ставится клеймо —

Ноги тонки, нос толстенный,

Нам не все ли то равно…

Пущай ходит по болоту

Да лягушечек глотат.

Только наша, братцы, цапля

Молодых глохтит ребят.

Как двенадцать лет мальчишке

Он колодочки надел,

И синю пестрядь порядился,

На шаровочку поспел.

Паленьговска плаха — охнешь,

А получечка легка.

Поту выпустишь полпуда, —

Не получишь ни черта.

Этак года два проробил,

На урода стал похож.

Ясны глазки призатухли,

А работай, хошь не хошь

Горько, горько нам, ребята,

Под железной цаплей жить.

И большим немного ходу,

Не умеют ее сбыть.

Погоди, проклята птичка,

Подшибем тебе пакли,

Нос на сторону своротим,

Расколотим все мозги.

Ты, подгорна, ты, подгорна,

Кистени тяжелые,

Научи избыть цаплюгу,

Мы к тому готовые.

Мы пройдем Сысерть до краю

Вплоть до царского столба

Попетану стекла вставим,

Немогутку за бока.

* Песня о «цапле» (фабричной марке Сысертских заводов)

Паленьговска плаха — шестичетвертовое (свыше метра) полено. Обыкновенно такие поленья заготовлялись на топку пудлинговых печей,

Пакли — лапы.

Царский столб — памятник Александру II.

Попетан — заводский надзиратель.

Немогутка — управитель завода.

.

О милке-сироте

Здравствуй, матушка Сысерть

С крутыми горами!

Здравствуй, милка-сирота

С черными бровями!

Черны брови по природе,

Голубы глаза на моде,

Голубы, вы, голубы,

Будьте трою прокляты.

Старый барин как увидел,

Враз Еграфыча скричал:

— Ты, Еграфыч верный мой,

Догляди за сиротой.

Про Еграфычев догляд

По заводу знает всяк.

— Эту девку в бане вымыть,

Эту девку надушить!

Сторожить ее в два глаза,

А под вечер напоить.

Надеть шелкову рубаху,

Сверху синий сарафан.

Выдать ей пальто, ботинки

Головной платок с кистям.

Это все пойдет за нею,

Это все ей за пустяк.

Пущай девка получат,

Како счастье получат.

Ах, «Еграфыч, ты, Еграфыч,

Криводушный старичок,

Кто бы вырвать те нашелся

Распоганый язычок!

Сколько было слез пролито,

Это не к чему считать.

Будь он проклят пучеглазик,

Когда будет умирать.

Второй вариант песни

О милке-сироте

 

Барин Кромбер молодой

Стал побегивать за мной.

Этот маленький владелец,

По приюту он раделец.

Всяку бассиньку сиротку

Он поставит на дорожку.

Что тут сделашь, кому скажешь?

Только руки наложить.

Надзирательши — собаки

На тебя же заревут.

— Как ты смеешь, образина,

Про такое говорить?

Тебя кормят, обувают,

А ты рыло воротить!

 

Еграфыч — дворецкий владельца.

Кромбер — один из владельцев завода.

Пучеглазик — прозвище владельца заводов

 

* Песня «о милке-сироте», видимо, более давнего происхождения. Отдельные куплеты этой песни держатся и до настоящего времени. Вариантов было несколько, но сущность одна: милка-сирота (воспитанница заводского приюта), опозоренная заводовладельцем или другим каким-нибудь заводским начальником, не может стать женой любимого человека. Либо она становится содержательницей «веселой избушки» в Сысерти, либо переходит в разряд «городских несчастных». Причин несчастья — красивая внешность, которую сирота проклинает. Записаны только отрывки.

О кабаках

 

Эх, Шиповка, ты, Шиповка,

Косогором улочка.

На тебе, Шиповка, жизнь

Все одно — разгулочка.

У Коростенки отведать,

А Паруньки подопьешь,

А к Верховскому-хромуле

Еле ноги волокешь.

Все узнать-то нам охота,

Из какой посуды пить.

Добры люди, пособите,

Научите, как нам быть.

У Коростенки гранчата,

У Паруньки рифлена,

У Верховского-холеры

Все зеленого стекла.

Эх-эх-эх-хе-ха,

Все зеленого стекла!

 

Ты, Шиповка, ты, Шиповка,

Камениста улочка.

Сколько бабы слез пролили,

Ни одной грязиночки.

Сколь мы крови проливали,

Не жалели мы голов.

Полысалися ножами,

Не чурались топоров.

Неодинова случалось

До сибирского греха,

Только это все напрасно —

Наша улочка суха.

Добры люди, пособите,

Научите дураков!

Не иначе нам поставить

Еще пару кабаков.

Эх-эх-эх-хе-хох,

Еще пару кабаков!

 

* В конце прошлого столетия, пред введением «монопольки», проводилась самая бешеная конкуренция между винокуренными заводами. В бывшем Екатеринбургском уезде боролись три фирмы: Злоказов, Суслин, Беленьков. Дело доходило до того, что на Шиповой улице, на расстоянии не больше 3-4 городских кварталов, было три кабака. Каждый из конкурентов, конечно, старался чем-то привлечь потребителя, но цена на водку у всех была одинаково снижена до предела и конкуренция сводилась к пустякам — к форме посуды и раскраске этикеток.

На Трофимовском угоре

 

На Трофимовском угоре

Мы катались кораблем.

Одну беленьку бабенку

Опрокинули вверх дном.

Эта бабочка фартова

Не в обиде бы на нас,

Да мужик ее, заноза,

Тут же был на этот час.

Перво бабу сбил с копыльев,

А потом пошел пылить:

— Это что еще за мода,

Детну бабу заголять?

Шире-дале, поднялося,

Матерка до облаков…

Набежало тут с угору

Сколько хочешь дураков.

Голоруким драться скучно,

А правилочки на что?

Искорябали все рожи

Ни за что и ни про что.

Эх, сысертски, вы, сысертски,

Сколь в вас много дурака!

Вы почто разодралися

Из такого пустяка?

Ежли рученьки зудятся,

Не хитро ведь их размять.

Шире рыло подвернется,

Вот тогда и паздырять.

А правилочки — снастинка

Очень ловкая в руках.

Нос убавить, глаз подставить

Можно этак, можно так.

Хочешь утычью работай,

Хочешь — попросту глуши.

Эх, правилочки — правилки

Шибко в драке хороши!

* Трофимовка — одна из улиц, имевших крутой спуск к заводскому пруду. К маслянице вся эта улица, от проулка до пруда, прекращалась и ледяную гору — угор. На линии берега делали довольно значительный уступ — своего рола трамплин — и дальше расчищали длинную дорожку на льду пруда. Скатиться с такого угора утра без мягкой подкладки на салазках было довольно рискованно, поэтому ребятишки обычно прикрепляли к салазкам мешок, набитый сеном. У взрослых мешок заменялся подушкой, которую старались сделать понаряднее: покрывали ковровой материей, плисом, даже бархатом, украшали бахромой, кистями, позументом. Словом, праздничные салазки были предметом заводского щегольства, выставкой степени благосостояния. Ясно, что к таким саночкам требовалась и «соответственная» одежда, и Трофимовский угор в дни масленицы становился местом общезаводского праздничного сборища.

Катались чаще всего «кораблем». Двое мужчин садились на салазках один против другого, протянув ноги вдоль салазок. Сбоку, на колени к ним садилась женщина. Сидевший «па корме» направлял движение салазок и, в случае надобности, тормозил специальным инструментом — правилками. Это что-то в роде укороченных плотничных шильев, насаженных в довольно объемистые рукоятки, которые бы удобно было держать и в том случае, когда на руках рукавицы.

Кабаки в Трофимовой улице, конечно, в это время работали усиленно. Недаром же кабатчики ежегодно субсидировали (натурой, разумеется) устройство угора на этой улице.

Многочисленные любовные недоразумения на почве «кораблей» и пьяный угар неизменно приводили к многочисленным дракам. Одна из таких драк и описывается в песне. В конце делается укор, что рабочие не умеют направить эти драки по другому руслу.

.

⇐ Предыдущая12345

Поделиться: