Глава 17. Индонезия: от вражды – к дружбе

 

Когда в 1957 году в Индонезии вспыхнули восстания сепаратистов, западные торговцы оружием прибыли в Сингапур, чтобы продавать оружие повстанцам на Суматре и Сулавеси. В 1958 году, в качестве лидера оппозиции, я встретился с Генеральным консулом Индонезии, генерал‑ лейтенантом Джатикусомо (Jatikusomo). Я заверил его, что, в случае нашего прихода к власти, эти торговцы оружием будут выдворены из Сингапура. Когда ПНД победила на всеобщих выборах 1959 года, я сдержал свое слово, и Джатикусомо – щеголеватый, умный, учтивый и деятельный аристократ с острова Ява (Java) – предложил мне, чтобы я укрепил отношения между Сингапуром и Индонезией, посетив Джакарту с официальным визитом. Я согласился.

В августе 1960 года наша делегация прибыла во дворец Мердека (Merdeka), бывшую резиденцию голландского генерал‑ губернатора, для встречи с президентом Сукарно (Sukarno). Он был одет в шикарный бежевый мундир, а в руке у него был жезл полевого маршала или трость. Это было жаркое, влажное, душное утро в Джакарте, но во дворце не разрешалось включать ни вентиляторы, ни кондиционеры, – Сукарно их не любил. Я видел, как пот проступает через рубашку на китель его мундира. Как и остальные члены моей делегации, я был в пиджачной паре и также обильно потел.

Сукарно был харизматическим лидером, выдающимся оратором и организатором масс. Однажды в феврале 1959 года, по дороге из Сингапура во Фрейзерз хилл (Fraser's Hill), которая занимает около семи часов, я слушал по радио трансляцию его речи на митинге, проходившем на Центральной Яве, в котором участвовало несколько сот тысяч индонезийцев. Я настроился на волну в 8: 30 утра, но вскоре потерял ее, потому что радио в движущемся автомобиле принимало плохо. Три часа спустя, когда я уже был в Малакке (Malacca), он все еще говорил в полную силу. Его красивый голос был настолько выразителен, что толпа кричала и ревела, внимая ему. С тех пор я с нетерпением ждал встречи с этим великим человеком.

Сукарно проговорил большую часть нашей встречи, продолжавшейся 20 минут. Он говорил на общепринятом в Индонезии языке бахаса (Bahasa), который похож на малайский язык. Сукарно спросил: «Сколько в Сингапуре жителей? » «Полтора миллиона», – ответил я. Население Индонезии составляло 100 миллионов человек. «Сколько в Сингапуре автомобилей? » «Приблизительно 10, 000»‑, ответил я. Только в Джакарте было 50, 000 автомобилей. Меня это слегка озадачило, но я с готовностью признал, что по размерам Индонезия занимала первое место в Юго‑ Восточной Азии. Затем он начал распространяться о своей политической системе «управляемой демократии» (guided democracy): «Индонезийский народ хочет революционизировать все сферы жизни, включая экономику и культуру – западная демократия для этого не очень подходит». Он говорил об этом во многих своих речах до того, так что я был разочарован не слишком содержательной беседой.

Голландцы не оставили Индонезии достаточного количества подготовленных администраторов и специалистов; в стране было не так уж много учреждений, которые могли бы двигать страну вперед, а три с половиной года японской оккупации разрушили даже ту администрацию, какая существовала. Последовавшая за этим борьба между индонезийскими националистами и голландцами, которая периодически вспыхивала между 1945 и 1949 годом, когда голландцы наконец‑ то признали независимость Индонезии, нанесла еще больший ущерб экономике и инфраструктуре страны. Национализация иностранных предприятий и националистическая экономическая политика, проводившаяся Сукарно, препятствовали расширению внешней торговли и притоку инвестиций и привели к еще большему обнищанию этой огромной, разбросанной на значительном пространстве республики.

В Джакарте мы остановились в гостинице «Де Инд» (Hotel Des Indes), который по статусу соответствовал «Рафлс отелю» (Raffles Hotel) в Сингапуре. Когда шел дождь, крыша отеля начинала течь, и персонал отеля привычно расставлял емкости и ведра, чтобы собирать капавшую воду. Когда я по недоразумению потянул дверь в своей спальне, не поняв, что она была закрыта на замок, защелка замка отломила кусок штукатурки. Когда я вернулся после обеда к себе в номер, там уже был произведен «ремонт»: поверх штукатурки была наклеен и отретуширован лист бумаги.

Когда я попросил парламентского секретаря министерства культуры Сингапура Ли Кун Чоя (Lee Khoon Choy), купить несколько индонезийско‑ английских и английско‑ индонезийских словарей, то оказалось, что они стоили меньше двух долларов за книгу. Члены нашей делегации скупили почти все словари в магазинах для своих друзей, изучавших малайский язык. Индийская валюта, рупия, в результате инфляции была в плачевном состоянии.

Из Джакарты наша автоколонна в сопровождении эскорта мотоциклистов отправилась в Богор (Bogor), бывший летний курорт голландского генерал‑ губернатора, а затем в Бандунг (Bandung). Оттуда мы вылетели в Джокьярту (Jogjjakarta), древнюю столицу Индонезии, расположенную в Центральной Яве, на личном президентском двухмоторном самолете, подаренном правительством Советского Союза. Самолет был больше, чем коммерческий «ДС‑ 3», на котором прилетел я. Часы над проходом в салоне самолета остановились, поколебав мое доверие к советской технологии и индонезийскому обслуживанию. Если это могло случиться с часами в президентском самолете, чего же было ждать от двигателей?

Перед отъездом мы подписали с премьер‑ министром Джуандой (Djuanda) совместное заявление по торговым и культурным вопросам. С момента встречи в аэропорту Джакарты нам удалось несколько раз побеседовать с ним. Он был превосходным человеком: высокообразованным, способным, трезвомыслящим и отзывчивым к проблемам своей страны. Мы разговаривали часами, иногда – на бахаса. Во время одного разговора за ужином я сказал, что Бог наделил Индонезию очень плодородной почвой, прекрасным климатом и богатыми природными ресурсами. Он грустно посмотрел на меня и ответил: «Бог за нас, но мы сами против себя». Я чувствовал, что с таким искренним и честным человеком можно было иметь дело. Я уезжал, чувствуя, что мы подружились. Я разговаривал с Джуандой на малайском, и он воспринимал меня скорее как индонезийского «перанакана» (peranakan – китаец, родившийся в Индонезии), а не как «тотока» (totok – китаец, недавно иммигрировавший в страну, не ассимилировавшийся и говоривший на китайском).

По мере ухудшения экономической ситуации в стране Сукарно стал уделять больше внимания международным делам. В деле развития дипломатических отношений с афро‑ азиатским миром он опирался на министра иностранных дел доктора Субандрио (Dr. Subandrio) – умного, хотя и несколько авантюристически настроенного человека. В течение всего 1963 года он часто встречался со мной – всякий раз, когда пролетал через Сингапур транзитом.

Когда наше объединение с Малайзией стало неизбежным, его тон стал достаточно высокомерным. Однажды утром, сидя рядом со мной на диване, в моем кабинете в здании муниципалитета, он хлопнул меня по колену, указал рукой в окно и сказал: «Посмотрите на все эти высокие здания в Сингапуре. Все они построены на индонезийские деньги, украденные у индонезийцев путем контрабанды. Не волнуйтесь, в один прекрасный день Индонезия придет сюда, позаботится об этой стране и приведет все в порядок». Под «контрабандой» Субандрио подразумевал экспорт, осуществлявшийся через Сингапур их собственными торговцами, которые уклонялись в Индонезии от уплаты налогов и соблюдения правил валютного регулирования. Я понимал его чувства, лично убедившись в том, сколь ужасными были условия жизни в Джакарте, где люди мылись, стирали одежду, промывали рис и отправляли естественные надобности в каналах (kali), не стесняясь окружающих. Поэтому я не считал его разговоры о стремлении занять Сингапур праздной болтовней.

Когда в 1965 году мы обрели независимость, Индонезия находилась в состоянии «конфронтации» с Сингапуром и Малайзией. Президент Сукарно и доктор Субандрио пытались сыграть на сложностях в отношениях между Сингапуром и Малайзией, предлагая Сингапуру немедленное дипломатическое признание на условиях, которые могли оскорбить и возмутить Малайзию. Поворотный момент в развитии событий наступил через несколько недель, 30 сентября, когда произошли события, получившие название «гестапу» (gestapu – сокращенное индонезийское название «Движения 30 сентября»). Тогда генерал Сухарто, командовавший силами безопасности, подавил предпринятую коммунистами попытку государственного переворота. Опираясь на поддержку войск, находившихся под командованием лояльных к нему командиров в армии, полиции, военно‑ морских и военно‑ воздушных силах, Сухарто потребовал от вооруженных отрядов повстанцев, захвативших президентский дворец, радиостанции и центры связи, сдаться без боя. Напуганные демонстрацией силы, мятежники рассеялись, и переворот закончился.

В тот момент мы не поняли, насколько важным был этот неудавшийся переворот, потому что мы были слишком озабочены зверским убийством нескольких высокопоставленных индонезийских генералов и последовавшим за этим убийством тысяч людей, по некоторым оценкам, – полумиллиона человек, некоторые из которых были этническими китайцами. Этих людей обвинили в поддержке коммунистов. Сухарто разыгрывал свою комбинацию медленно и тонко, как в индонезийском театре марионеток (wayang kulit), где на экране движутся тени и силуэты. Эта игра теней была режиссирована так тщательно, а шаги по лишению Сукарно власти были настолько постепенными, что в течение некоторого времени мы даже не осознавали, что власть практически уже перешла от Сукарно к Сухарто. На протяжении более чем полугода Сухарто не свергал президента, но действовал от его имени, соблюдая приличия и потихоньку собирая рычаги власти в своих руках, удаляя сторонников Сукарно, ослабляя его позиции. Никаких перемен во внешней политике при новом министре иностранных дел Адаме Малике (Adam Malik) не произошло. В марте 1966 года Сукарно подписал президентский декрет, который давал генералу Сухарто полномочия предпринимать все необходимые шаги для обеспечения безопасности и сохранения стабильности. Я все еще не был уверен, что Сукарно был уже не у дел, таким сильным было его харизматическое влияние на людей. Лишь год спустя, в феврале 1967 года, Национальная ассамблея (National assembly) формально избрала Сухарто действующим президентом.

К июню 1966 года позиции Сухарто достаточно укрепились, чтобы одновременно прекратить «конфронтацию» с Сингапуром и Малайзией. Нормализация двусторонних связей заняла некоторое время. В июне и июле 1966 года Индонезия направила в Сингапур экономические делегации, но это были скорее публичные жесты, чем реальные шаги по развитию сотрудничества. В августе мы сделали ответный шаг, направив в Индонезию торговую делегацию. Некоторое движение вперед в психологическом плане наметилось, когда Сингапур предложил предоставить индонезийским торговцам коммерческий кредит в размере 150 миллионов долларов и позволил «Бэнк Негара Индонижиа» (Bank Negara Indonesia), принадлежавшему правительству Индонезии, снова открыть филиал в Сингапуре. (Эта сделка получила название «рукопожатие стоимостью в 150 миллионов долларов»). Мы также согласились возобновить двустороннюю торговлю на равноправных условиях. Индонезия снова открыла все свои порты для наших судов и обещала, что, после внесения поправок в законодательство, нашим банкам будет разрешено открывать филиалы в Индонезии, но так и не позволила открыть ни одного филиала до начала 90‑ ых годов. (Те банки, которым все – таки удалось открыть филиалы в стране, постигла неудача. Через 6 лет, в 1997 году, они увязли в охватившем Индонезию финансовом кризисе, возврат выданных ими кредитов оказался под вопросом).

В основе препятствий для восстановления отношений лежали различные взгляды на проблемы политики, обеспечения безопасности, развития экономики, разногласия по вопросу о морских границах, правилах судоходства в проливах и о регулировании двусторонней торговли. То, что они называли «контрабандой», в Сингапуре было совершенно законно, – Сингапур был свободным портом. Мы не вполне понимали, как работало их правительство, и нам потребовалось немало времени, чтобы научиться лавировать в его лабиринтах.

На протяжении нескольких лет отношения между нами оставались прохладными, а прогресс в их развитии – медленным. Со стороны Индонезии просматривалась тенденция вести дела с Сингапуром с позиций «старшего брата». В марте 1968 года Адам Малик, выступая перед членами Индонезийского землячества в Сингапуре, сказал, будто он заверил меня, что Индонезия была готова защитить Сингапур против коммунистов после того, как англичане выведут свои войска в 1971 году: «Мы защитим их (200 миллионов человек, населяющих страны АСЕАН), даже если угроза будет исходить от Чингисхана». Язык совместного коммюнике, принятого в конце его визита, был более дипломатичным: «Усиливать существующие связи на основе равноправия, взаимного уважения и невмешательства во внутренние дела друг друга».

Несколько месяцев спустя, в середине октября 1968 года, после того как мы повесили двух индонезийских коммандос, приговоренных к смерти за убийство трех человек в результате взрыва ими бомбы в 1964 году в отделении «Гонконг энд Шанхай бэнк» на Очард Роуд, отношения между нами катастрофически ухудшились. (Об этом говорилось в Главе 2). Реакция Индонезии была сильнее, чем мы ожидали. Толпа из 400 студентов, одетых в мундиры, разгромила наше посольство в Джакарте и резиденцию посла. Индонезийская охрана посольств отсутствовала. Министр иностранных дел Адам Малик призвал к спокойствию, говоря, что у него не было никакого желания принимать ответные меры против Сингапура!

Раздавались призывы к полному бойкоту торговли и судоходства и к пересмотру двухсторонних отношений, на 5 минут были отключены все линии связи с Сингапуром. Толпы студентов также разгромили два оставшихся здания, принадлежавших сингапурской миссии. Страсти вылились в беспорядки, которые произошли в Сурабае (Surabaya) на Центральной Яве и Джамби (Djambi) на Суматре, в ходе которых пострадали граждане Индонезии китайского происхождения.

Тем не менее, к концу октября, когда страсти поостыли, Адам Малик заявил, что прекращение торговли с Сингапуром только повредило бы Индонезии. Он упомянул о бедственном состоянии портового оборудования в их собственных гаванях и подчеркнул: «Нам не следует забывать о наших ограниченных возможностях». Он также выразил надежду на то, что эти ссоры не нарушат гармонию в отношениях между странами АСЕАН, иначе международное положение Индонезии ухудшилось бы. Затем последовала частичная отмена запрета на судоходство, а к началу ноября все санкции были отменены. В конце ноября делегация парламента Индонезии в составе трех человек посетила Сингапур, чтобы «зарыть топор войны».

Лед в отношениях таял очень медленно. В июле 1970 года мы назначили Ли Кун Чоя послом в Джакарте. «К. Ч.» – как называли его друзья – был хорошим лингвистом, свободно владевшим бахаса и интересовавшимся индонезийской культурой и искусством. Он настойчиво и плодотворно трудился, завязывая близкие отношения с высшими индонезийскими генералами, которые были близки к Сухарто. Они хотели лучше понять нас, и нашли в нем дружески настроенного переводчика с хорошими связями. Постепенно он наладил контакты и взаимопонимание с ними и заслужил их доверие.

В сентябре того же года, на встрече неприсоединившихся стран в Лусаке, я впервые встретился с Сухарто, на общем заседании. После этого я прибыл в его резиденцию, и мы провели полчаса, обмениваясь шутками и обсуждая нашу позицию по отношению к Вьетнаму и Камбодже. Он спросил о моих взглядах на участие США в войне во Вьетнаме и внимательно выслушал меня. Я подчеркнул, что вывод американских войск имел бы серьезные последствия для стабильности в регионе. Победа коммунистов во Вьетнаме и Камбодже, вероятно, изменила бы позицию Таиланда, который традиционно проводил политику приспособления к новым веяниям и влияниям. Сухарто согласился со мной. Мы обнаружили, что у нас были общие взгляды по некоторым вопросам, касавшимся ситуации в регионе и опасностей, угрожавших ему. Для начала это было неплохо.

Большой шаг вперед в развитии наших отношений был сделан, когда в апреле 1981 года Сингапур посетил генерал‑ майор Суджоно Хоемардани (Sudjono Hoemardani). Он верил в сверхъестественные силы и был одним из доверенных лиц Сухарто в духовных и мистических вопросах. Как сообщал «К. Ч.», перед принятием серьезных решений Сухарто отправлялся вместе с Хоемардани в специальную пещеру для занятий медитацией. В течение часа мы не обсуждали с ним никаких серьезных проблем, разговаривая на бахаса, но его секретарь сообщил «К.Ч.», что генерал был весьма удовлетворен результатами встречи. Хоемардани ожидал, что я окажусь «твердым и высокомерным снобом», а на самом деле нашел во мне «дружески настроенного, доброго и откровенного человека».

Еще через год, в марте 1972 года, «К.Ч.» организовал конфиденциальный визит генерал‑ лейтенанта Сомитро (Soemitro), командующего национальными силами безопасности (National Security Command). Даже посол Индонезии в Сингапуре ничего не знал об этом визите. Он не хотел, чтобы министерство иностранных дел знало о секретной миссии, выполнявшейся по указанию президента. Сомитро, говоривший по‑ английски, отличался предельной откровенностью. Сухарто хотел развеять сомнения относительно позиции Сингапура по некоторым вопросам и настаивал, чтобы я лично прояснил ситуацию. Он сказал, что Индонезия считала, что государства, расположенные на берегах Малаккского пролива, должны контролировать его. Я сказал, что этот пролив был свободным для судоходства на протяжении столетий, и что это являлось основой для выживания Сингапура. Мы поддержали бы Индонезию и Малайзию в проведении мер, рекомендованных международными организациями для обеспечения безопасности мореплавания, но мы не хотели бы участвовать в каких‑ либо действиях по установлению контроля над проливом или сбору дани за проход судов через пролив. Это могло бы привести к конфликту с русскими, японцами и другими великими державами. Сомитро ответил, что Индонезия примет меры по установлению своего суверенитета над проливом, а если бы русские попытались занять твердую позицию, то Индонезия без колебаний вступила бы в конфронтацию с ними. Наверное, я посмотрел на него с недоверием, поскольку он серьезно добавил, что, если бы русские попытались оккупировать Индонезию, то их бы постигла неудача.

Через месяц Сухарто прислал в Сингапур для встречи со мной генерала Ранггабина (Ranggabean), наиболее высокопоставленного из своих министров, курировавшего вопросы обороны и безопасности. Он был прямолинейным, разговаривавшим «открытым текстом» батаком, уроженцем Суматры.[16]Его стиль отличался от спокойных манер Сухарто, который был выходцем с Центральной Явы.

Ранггабин сказал, что Индонезия попусту потратила много драгоценного времени, которое должно было использоваться для экономического развития. Он хотел, чтобы Сингапур, как экономически более развитое государство, оказал Индонезии помощь. Я заверил его, что Сингапур был весьма заинтересован в экономическом развитии Индонезии.

Они пригласили Кен Сви посетить Индонезию в октябре 1972 года, зная, что он был моим ближайшим коллегой. После моих встреч с тремя высокопоставленными генералами он обнаружил, что индонезийцы стали менее подозрительными. Кроме того, регулярные контакты между разведками наших стран, – между руководителем нашей разведки С. Р. Натаном и его индонезийским коллегой, генерал‑ лейтенантом Сутупом Джувоно (Sutupo Juwono), – убедили их, что мы разделяли их взгляды по основным вопросам. Теперь был открыт путь для моего визита в Индонезию, намеченного на май 1973 года. Он был тщательно подготовлен. «К. Ч.», цитируя индонезийских генералов, сообщил о наличии «серьезного национального препятствия для развития искренних дружественных отношений». Если мы хотели установления настоящей дружбы с президентом Сухарто, то эпизод с казнью двух коммандос следовало окончательно закрыть. Мы должны были сделать дипломатический жест, который отвечал бы «яванской вере в душу и чистую совесть». Представители Индонезии предложили, чтобы во время официального возложения венков на кладбище Героев Калибата (Kalibata Heroes Cemetery), воздав почести генералам, убитым во время переворота 1965 года, я также посетил могилы двух коммандос и рассыпал на них лепестки цветов. «К.Ч.» считал, что это явилось бы ключевым моментом в улучшении отношений, потому что индонезийские генералы придавали большое значение этому жесту. Я согласился.

Когда я прибыл в Индонезию утром 25 мая, меня встречал выстроенный для осмотра почетный караул в составе представителей всех родов войск и полиции. Прогремело 19 залпов орудийного салюта. Это был сигнал, что в отношениях двух стран должна была быть перевернута новая страница. Редакционная статья в одной из газет комментировала мой приезд следующим образом: «Оказалось, что для часового перелета из Сингапура в Джакарту требуется значительное время. Ему предшествовали многочисленные визиты в Великобританию, США, страны Европы, Японию и на Тайвань. Лишь объездив с официальными визитами весь мир, Ли Куан Ю приехал с официальным визитом в Индонезию». Редактор был прав, – я должен был вначале продемонстрировать, что Сингапур мог выжить без Индонезии и Малайзии. Мы не были иждивенцами, паразитировавшими на теле наших соседей. Мы налаживали связи с промышленно развитыми странами, старались стать полезными им, производя товары на основе использования их технологий и экспортируя эти изделия во все страны мира. Мы изменили формулу нашего выживания.

Решающее значение имела встреча Сухарто один на один, как они говорили – «в четыре глаза» (empat mata). Без переводчиков и стенографистов мы могли говорить открыто. Моего знания малайского было достаточно. Хотя я не говорил на бахаса изысканно, я понимал его и мог выразить свои мысли так, что Сухарто понимал меня. Мы проговорили больше часа.

Сухарто ясно заявил о своем намерении сдвинуть Индонезию с мертвой точки после 20 лет топтания на месте. Он сказал, что высоко ценит возможности Сингапура по оказанию помощи в осуществлении «геркулесовой» задачи восстановления Индонезии и по достоинству оценивает руководителей Сингапура. У меня сложилось впечатление, что, вероятнее всего, он станет относиться к нам справедливо, даже сердечно, основываясь на реалистичной оценке сильных сторон и слабых мест двух стран.

Со своей стороны, я вежливо, тактично, но ясно дал понять, что Сингапур хотел быть самостоятельной частью Юго‑ Восточной Азии, основываясь на собственном праве, а не на чьей‑ то милости. Мы также не могли пойти на уступки по таким фундаментальным вопросам как свобода мореплавания в Малаккском проливе. Я сказал, что экономическое сотрудничество должно было строиться на основе тесного и взаимовыгодного обмена, а не в форме взаимоотношений, которые лидеры Индонезии поддерживали со своими гражданами китайского происхождения. (Эти «компрадоры» потворствовали прихотям своих патронов для получения привилегий и лицензий, которые позволяли им разбогатеть). Я сказал, что в основе взаимоотношений лежал вопрос о том, доверяем ли мы долгосрочным намерениям друг друга.

Он дал ясно понять, что Индонезия не имела территориальных претензий к Сингапуру и Малайзии и требовала только возврата территорий, входивших в состав Голландской Ост‑ Индии. Он хотел сосредоточиться на развитии Индонезии, а не на зарубежных делах. Наиболее важным для меня было то, что он не верил коммунистам, особенно китайским коммунистам, которые в прошлом причинили Индонезии серьезные неприятности. Я сказал, что китайские коммунисты хотели уничтожить нас, используя своих помощников, – Коммунистическую партию Малайи. Я был решительно настроен не позволить им преуспеть в этом. Я не хотел распространения влияния Китая в Юго‑ Восточной Азии. Для Сухарто это было главным пунктом, и он поверил моим честным намерениям в этом вопросе.

Сухарто показался мне осторожным, вдумчивым человеком, представлявшим собой полную противоположность Сукарно. Он не был экстравертом, не стремился произвести на людей впечатление своим ораторским искусством, орденами и медалями, хотя их у него было много. Он вел себя по‑ дружески и скромно, но было ясно, что он был твердым человеком, который не станет мириться ни с какой оппозицией тому, что он намеревался делать. Мне он понравился, я чувствовал, что мы с ним поладим.

Через год, в августе 1974 года, Сухарто нанес ответный визит в Сингапур. Чтобы отблагодарить его за прием, оказанный мне в Джакарте, я распорядился выстроить в аэропорту почетный караул в составе 400 военнослужащих всех родов войск и полиции. Прозвучал орудийный салют из 21 залпа. Главным моментом его визита стал обмен документами о ратификации договора о территориальных морских границах между Сингапуром и Индонезией. И вновь ключевую роль сыграла встреча с Сухарто «в четыре глаза». Он излагал свои мысли на бахаса, без черновиков. Он говорил настолько сосредоточенно, что два коротких перерыва, во время которых подали чай и печенье, привели его в некоторое раздражение. Сначала он изложил свою «концепцию архипелага» (Archipelago concept). Он сказал, что Индонезия, как и некоторые другие островные государства, настаивала на своей территориальной юрисдикции над всеми водами, находившимися между ее островами. Сухарто считал, что странам АСЕАН следовало продемонстрировать солидарность и единство в поддержке этой позиции. (Ассоциация стран Юго‑ Восточной Азии (The Association of Southeast Asian Nations) была сформирована в августе 1967 года в Бангкоке, и включала Индонезию, Малайзию, Филиппины, Сингапур и Таиланд). Затем он дал мне свою оценку трудностей, переживаемых Индонезией и перспектив ее развития.

Я ответил, что главным для Сингапура в «концепции архипелага» было право свободного прохода через проливы. Сингапур был частью Юго‑ Восточной Азии. Нас исключили из состава Малайзии, и мы должны были найти новые источники средств существования, а это требовало свободы мореплавания, что обеспечивало связи Сингапура с Америкой, Японией и Западной Европой. Любое препятствие свободе мореплавания было бы для нас смерти подобно. Поэтому мы могли поддержать «концепцию архипелага» только при условии официального заявления со стороны Индонезии о признании традиционной свободы мореплавания. В свою очередь, мы не предъявляли никаких претензий в отношении разведки и добычи нефти или других минеральных ресурсов с морского дна.

Он спросил меня о моих взглядах на войну во Вьетнаме. Я сказал, что со времени нашей прошлогодней встречи общая ситуация ухудшилась. Президент Никсон ушел в отставку, и, на чем бы ни настаивал президент Форд, Конгресс США был настроен урезать помощь Вьетнаму и Камбодже наполовину. Я сомневался, что эти два режима продержатся. Моя суровая оценка ситуации, казалось, огорчила его.

Я боялся, что после того, как Вьетнам и Камбоджа попадут под власть коммунистов, нестабильная ситуация в Таиланде могла стать причиной возникновения серьезных проблем для Малайзии и Сингапура. Хотя китайцы и составляли более 75 % населения Сингапура, но мы являлись частью Юго‑ Восточной Азии, и я бы не позволил, чтобы Китай или Россия использовали нас. Это его явно обнадежило.

На следующий день, выступая перед более чем 1, 000 граждан Индонезии в своем посольстве, он, в присутствии представителей прессы, заявил, что, поскольку опыт Индонезии в развитии экономики был ограничен, то его правительство попытается привлечь техническую помощь и инвестиции отовсюду, в том числе и из Сингапура. Публично признав Сингапур равноправным независимым государством, которое вносило вклад в развитие Индонезии, он дал ясно понять, что в отношениях между Индонезией и Сингапуром произошли большие изменения.

В сентябре 1975 года, после падения Пномпеня (Phnom Penh) и Сайгона (Saigon), я встретился с Сухарто на Бали (Bali). Коммунисты были на подъеме, и казалось, что волна этого прилива зальет остальную часть Юго‑ Восточной Азии. В мае 1974 года Разак посетил Пекин и установил дипломатические отношения с Китаем. Малайзия признала правительство «красных кхмеров» (Khmer Rouge) в Пномпене сразу после того, как они захватили город. Сухарто сказал, что он говорил Разаку о том печальном опыте, который Индонезия вынесла из отношений с Пекином, напомнив о поддержке Китаем переворота, предпринятого Коммунистической партией Индонезии в сентябре 1965 года. Он повторил то же самое премьер‑ министру Таиланда Кукриту Прамою (Kukrit Pramoj) в Джакарте. После этого, в июне 1975 года, через два месяца после падения Сайгона, Кукрит посетил Пекин и установил дипломатические отношения с Китаем. Сухарто видел, что ситуация в Малайзии и Таиланде ухудшалась. Он полагал, что, если бы страны АСЕАН продолжали проводить такую разрозненную политику, стараясь наперегонки и порознь признать новые коммунистические правительства Вьетнама и «красных кхмеров», то стремление противостоять коммунистам было бы утеряно. Он отметил, что Индонезия и Сингапур имели схожие взгляды и темперамент. Мы не горячились, «ухаживая» за правительствами Индокитая, и не произносили ярких речей, восхваляя коммунистический режим, как это сделал незадолго до того в Пекине президент Филиппин Маркос.

Несмотря на то, что проблемы безопасности стран АСЕАН были для нас главными, мы согласились, что АСЕАН должна была делать упор на развитие сотрудничества в экономической и политической областях, а не в обеспечении безопасности. Мы согласились продолжать сотрудничество, особенно в сфере разведки, не выставляя его напоказ. Индонезия и Сингапур должны были консолидировать свои возможности и дождаться более благоприятного момента для развития экономического сотрудничества в рамках АСЕАН. Он ничего не упомянул о Восточном Тиморе (East Timor), который Индонезия оккупировала через две недели. Это была хорошая встреча. Когда мы сталкивались с неожиданными ситуациями в регионе, наша реакция была сходной.

Но 3 месяца спустя, когда Сингапур воздержался во время голосования в ООН по резолюции, осуждавшей оккупацию Индонезией Восточного Тимора, в наших отношениях снова наступило похолодание. Другие страны АСЕАН голосовали на стороне Индонезии. Военные руководители Индонезии бойкотировали наш прием в Джакарте по случаю Дня вооруженных сил Сингапура и Национального праздника Сингапура. Наш советник в Джакарте сообщил, что несколько генералов сказали ему, что Сухарто рассердился по поводу голосования больше, чем по поводу казни двух коммандос.

Прошел год, прежде чем удалось восстановить личные связи, – Сухарто неофициально посетил Сингапур 29 ноября 1976 года. Я сказал, что Сингапур не станет чинить Индонезии препятствий в ее повседневных отношениях с Восточным Тимором, мы признавали Тимор частью Индонезии, но мы не могли публично одобрить оккупацию Тимора. Он понял мою позицию. Если бы Сингапур проголосовал на стороне Индонезии, тем самым мы бы подали всему миру неверный сигнал в плане обеспечения нашей собственной безопасности.

Вне всякой связи с этим я согласился неофициально предоставить ему данные нашей торговой статистики, чтобы помочь ему бороться с «контрабандой», но попросил, чтобы он не обнародовал этого факта. Это ему понравилось. Он хотел опубликовать эти цифры, но я объяснил ему, что, поскольку наша статистическая классификация отличалась от принятой в Индонезии, то такая публикация только привела бы к еще большему недоразумению. Сухарто ответил, что он был уверен в своей способности управлять прессой Индонезии. Наконец, мы согласились тщательно исследовать долгосрочные последствия такой публикации перед тем, как обнародовать эти данные. Кроме того, мы согласились проложить подводную линию связи между Джакартой и Сингапуром и условились, что технические детали проекта будут согласованы специалистами.

Несмотря на то, что наша встреча прошла хорошо, наш посол в Индонезии Рахим Исхак предупреждал меня, что индонезийцы – как лидеры, так и простые люди смотрели на Сингапур как на китайский город. Он говорил, что отношение индонезийцев к Сингапуру было неразрывно связано с их отношением к этническим китайцам в Индонезии, и предупреждал, что Сингапур мог оказать подходящим «мальчиком для битья», если в Индонезии возникнет недовольство. Когда в 1998–1999 годах Индонезию охватил кризис, эти слова оказались пророческими.

Нам просто повезло, что характер, темперамент и цели, которые преследовал президент Сухарто, позволили мне наладить с ним хорошие личные отношения. Он был спокойным, учтивым человеком, проявлявшим пунктуальность в соблюдении протокольных форм. Его характер проявился в том, как тщательно он прощупывал и оценивал мою позицию перед моим визитом в Джакарту. После нашей второй встречи мы уже доверяли друг другу. Встречаясь с ним на протяжении многих лет, я убедился, что он был человеком слова. Он мало что обещал, но всегда выполнял обещанное, его сила была в постоянстве. Сухарто был на три года старше меня. Его широкое лицо с широким носом имело довольно сдержанное выражение. Потом, узнав меня получше, он стал улыбаться легко и часто. Он любил поесть, особенно ему нравился десерт, но он поддерживал свой вес в норме, играя в гольф и прохаживаясь. Несмотря на то, что он говорил спокойно и мягко, он оживлялся, переходя к обсуждению важных вопросов. Он не был интеллектуалом, но обладал даром подбирать способных экономистов и администраторов в качестве своих министров. Это он выбрал получивших образование в Беркли (Berkeley) экономистов: профессора Виджойо Нитисастро (Widjojo Nitisastro) и Али Вардхана (Ali Wardhana), которые открыли экономику Индонезии для международной торговли и инвестиций и постепенно превратили Индонезию в одну из наиболее успешно развивавшихся стран «третьего мира».

Наша дружба преодолела многие предрассудки, существующие между жителями Сингапура китайского происхождения и индонезийцами. На протяжении 70‑ ых – 80‑ ых годов мы встречались практически ежегодно, чтобы поддерживать контакты, обмениваться взглядами и обсуждать возникавшие вопросы. Я объяснял ему, что различия в языке и культуре являлись сложными и эмоциональными проблемами, к решению которых я должен был подходить с большой осторожностью. Английский был нашим общим языком, но кампания «Говори на китайском литературном языке» (Speak Mandarin) была необходима, потому что китайцы в Сингапуре говорили более чем на семи различных диалектах. Жители Сингапура малайского и индонезийского происхождения также начали говорить только на малайском языке, прекратив использование яванского, боенского и сунданского диалектов (Javanese, Boyanese, Sundanese). Что же касалось поддержки китайской сборной по бадминтону во время ее матча с командой Индонезии, то я объяснил, что это было проявлением глупости членов прокитайских группировок, которые освистывали даже сингапурских игроков в настольный теннис, когда те играли со сборной Китая, тогдашним чемпионом мира. Он согласился с моими взглядами на то, что, в долгосрочной перспективе, китайцы Сингапура станут сингапурцами.

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться: