|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Произведения Серапиона Владимирского
Монголо-татарское нашествие нашло отражение и в ораторском жанре, одном из основных жанров древнерусской литературы. Замечательным мастером этого жанра в XIII в. был Серапион Владимирский. Биографические данные о Серапионе весьма скудны. Известно, что до 1274 г. он был архимандритом Киево-Печерского монастыря, а с 1274 по 1275 г. (год своей смерти) — епископом Владимирским. На епископию во Владимир Залесский Серапион был поставлен по инициативе митрополита Кирилла, высокообразованного человека своего времени, принимавшего участие в составлении «Летописца Даниила Галицкого» и жизнеописания Александра Невского. И Серапион Владимирский, и митрополит Кирилл.относятся к кругу тех деятелей XIII в., которые осуществляли связь культур Юго-Западной Руси с Русью Северо-Восточной. До нас дошло пять «Слов» Серапиона. Но из характеристики, которую дает Серапиону летописец, сообщая в записи под 1275 г. о его смерти, и из сочинений самого Серапиона видно, что им было написано гораздо больше и «Слов», и «Поучений». Основная тема «Слов» Серапиона — бедствия, постигшие Русскую землю в результате нашествия монголо-татар, которое является божьей карой, обрушившейся на Русь за грехи людей. Согласно концепции Серапиона, только покаяние, нравственное самоусовершенствование могут спасти Русскую землю. Наглядность описанных в «Словах» Серапиона бедствий, постигших Русскую землю, глубина душевных чувств автора, переживающего со всем народом тяготы своей родины, придавали его «Словам» большой патриотический смысл. Четыре «Слова» Серапиона из пяти дошедших до нас были составлены им в 1274-1275 г. во Владимире [1]. Одно, «О казнях божиих и ратях», — вероятнее всего вскоре после разгрома Киева Батыем в 1239-1240 г. Все «Слова» Серапиона представляют собой как бы единый цикл, в котором автор с болью в сердце описывает бедствия вражеского нашествия и призывает людей перед лицом грозной опасности оставить внутренние распри, освободиться от собственных пороков и недостатков. Серапион осуждает в своих «Словах» «вражду», под которой имеет в виду междоусобия князей, «несытство имения» — стремление к наживе, «резоимство» — ростовщичество и «всякое грабление» [2]. И общая, центральная для всех «Слов» Серапиона тема, — монголо-татарское насилие, — и частные вопросы, на которых он останавливается в своих «Словах», раскрываются им не в отвлеченных, риторических рассуждениях, а в жизненно-убедительных зарисовках. Вместе с тем везде видна высокая книжная культура автора, его писательское искусство, литературный талант. Пафос, торжественность, драматичность повествования Серапиона о бедах, обрушившихся на русских людей, достигаются чередованием синтаксически параллельных кратких предложений, составляющих длинный синонимический ряд, построением фраз в виде вопросов, что придает его «Словам» особую ритмичность: «...И землю нашу пусту створиша, и грады наши плениша, и церкви святыя разориша, отци и братию нашю избиша, матери наши и сестры наши в поруганье быша»; «Не пленена ли бысть земля наша? Не вскоре ли падоша отци и братия наша трупиемь на земли? Не ведены ли быша жены и чада наша в плен? Не порабощени быхом оставшем горкою си работою от иноплеменик? Се уже к 40 лет приближаеть томление и мука, и дане тяжькыя на ны не престануть, глади, мó рове живот (жизней) наших. И в сласть хлеба своего изъести не можем. И въздыхание наше и печаль сушить кости наши»; «Тогда наведе на ны язык (народ) немилостив, язык лют, язык не щадящь красы уны (юных), немощи старець, младости детий». Общая мысль и общий смысл нарисованных Серапионом картин насилий, чинимых захватчиками, перенесенных народом бедствий во всех «Словах» сходны, но конкретные образы, отдельные подробности всюду варьируются. Не менее ярки и живы те места в произведениях Серапиона, где он останавливается на вопросах нравственного характера, говорит о невежестве и суеверии. Так, например, осуждая жестокие расправы над людьми, заподозренными в колдовстве, Серапион убедительно, с сарказмом высмеивает бессмысленность таких действий: «От которых книг или от ких (каких) писаний се слышасте, яко волхвованиемь (чародейством) глади бывають на земли и пакы (снова) волхвованиемь жита умножаються? То аже (если) сему веруете, то чему (зачем) пожигаете я (их — волхвов)? Молитеся и чтите я, дары и приносите им, ать (пусть) строять мир: дождь пущають, тепло приводять, земли плодити велять! » «Слова» Серапиона — образец высокого искусства слова. Они продолжают традиции таких мастеров этого жанра древнерусской литературы, как Иларион и Кирилл Туровский. В отличие от произведений этих писателей XI-XII вв. в «Словах» Серапиона Владимирского сильнее выражены непосредственные впечатления от событий его времени, они отличаются простотой и ясностью изложения.
Агиография Характерной чертой агиографии было стремление соблюсти в житийных произведениях требования жанровых канонов, выработанных многовековой историей агиографического жанра. Эти каноны придавали житиям отвлеченный риторический характер. Однако историческая действительность, политические тенденции, устные предания, реальные факты жизни героя жития нарушали жанровые каноны. Жизнь вносила в житийные памятники публицистичность, литературное разнообразие, сюжетную увлекательность. Жития святых — это та форма церковной литературы, которая ближе всего стояла к литературе светской, исторической и публицистической и в которой легче всего могли сказываться оппозиционные и еретические идеи, влияние апокрифов и народной легенды. Для рассматриваемого периода истории древнерусской литературы такая тенденция наиболее заметно проявилась в княжеских житиях. При сохранении целого ряда этикетно-агиографических образов, словесных оборотов в княжеских житиях допускались отклонения от канона, нарушения жанровых штампов. Это обуславливалось тем, что героем жития выступал не подвижник церкви, а государственный деятель, кроме того, именно в княжеских житиях, написанных в это время, отразились события монголо-татарского ига. В рассматриваемый период создается «Повесть о житии Александра Невского», замечательного полководца и государственного деятеля той эпохи. Появляются княжеские жития, в которых тот или иной князь предстает как страдалец за православную веру, принявший мученическую смерть в Орде. «Повесть о житии Александра Невского». Александр Ярославич (родился около 1220 г., умер в 1263 г.) с 1236 по 1251 г. был князем новгородским, а с 1252 по 1263 г. — великим князем владимирским. И в годы княжения в Новгороде, и будучи великим князем, Александр Ярославич возглавлял борьбу Руси с немецко-шведскими захватчиками. В 1240 г. шведские рыцари вторглись в пределы северо-западных земель Руси. Они вошли на кораблях в реку Неву и остановились в устье ее притока реки Ижоры (в настоящее время в этом месте расположен поселок Усть-Ижора под Ленинградом, по другим представлениям — Александро-Невская лавра). С небольшой дружиной Александр Ярославич 15 июня 1240 г. напал на неприятельские силы и одержал блестящую победу над многочисленным врагом. Отсюда прозвище Александра — Невский. В 1241 -1242 гг. Александр Невский возглавил борьбу с войсками ливонских рыцарей, захватившими псковские и новгородские земли. 5 апреля 1242 г. на льду Чудского озера произошло решительное сражение, окончившееся полным разгромом захватчиков, — знаменитое Ледовое побоище. Понимая бесполезность в обстоятельствах того времени военных выступлений против Золотой Орды, Александр Невский поддерживал мирные отношения с ханом Золотой Орды, проводя политику объединения земель Северо-Восточной и Северо-Западной Руси и укрепления великокняжеской власти. Он несколько раз ездил в Орду, сумел добиться освобождения русских от обязанности поставлять войска монголо-татарским ханам. Александр Невский широко опирался на силы простого народа при защите русских земель от внешних врагов, что, однако, не мешало ему жестоко подавлять антифеодальные выступления народных масс (разгром восстания в Новгороде в 1259 г.). Александру Невскому как мудрому государственному деятелю и великому полководцу и посвящена «Повесть о житии Александра Невского». Произведение это было написано в Рождественском монастыре во Владимире, где был погребен князь (умер он, возвращаясь из поездки в Орду) [1]. По композиции, манере описания военных столкновений, отдельным стилистическим приемам и некоторым фразеологизмам «Повесть о житии Александра Невского» близка к «Летописцу Даниила Галицкого». По убедительному предположению Д. С. Лихачева, это объясняется тем, что в создании обоих произведений принимал участие митрополит Кирилл. «Вне всякого сомнения, — пишет исследователь, — Кирилл имел отношение к составлению жизнеописания Александра. Он мог быть и автором, но, вернее всего, он заказал житие кому-нибудь из проживавших на севере галицких книжников» [2]. То, что Кирилл имел отношение к составлению «Летописца Даниила Галицкого», обстоятельно аргументировано Л. В. Черепниным [3]. Митрополит умер в 1280 г., и, следовательно, время возникновения «Повести о житии Александра Невского» нужно относить к периоду между 1263-1280 гг. Наряду со сходством «Повести о житии Александра Невского» с «Летописцем Даниила Галицкого» между этими произведениями имеется и существенное жанровое отличие: жизнеописание Александра Невского — произведение агиографического жанра [4]. Это нашло отражение в целом ряде характерных особенностей произведения. Во-первых, в предисловии, в соответствии с канонами жанра, автор говорит о себе с подчеркнутым самоуничижением, употребляя при этом этикетные формулировки: «Аз (я), худый и многогрешный, мало съмысля, покушаюся (осмеливаюсь) писати житие святого князя Александра...» [5]. Во-вторых, в духе агиографии автор сообщал в начале своего повествования о рождении и родителях Александра: «Родися от отца милостилюбца и мужелюбца, паче же и кротка, князя великаго Ярослава, и от матере Феодосии». В-третьих, ярко выраженный агиографический характер носит рассказ о чуде, свершившемся после смерти Александра. Наконец, в самом тексте произведения постоянно делаются отступления церковно-риторического характера, приводятся, молитвы князя. Рассказ об Александре Невском должен был показать, что, несмотря на подчинение русских княжеств монголо-татарам, на Руси остались князья, мужество и мудрость которых могут противостоять врагам Русской земли, а их воинская доблесть внушает страх и уважение окружающим народам. Даже Батый признает величие Александра. Он призывает Александра в Орду: «Александре, веси ли, яко бог покори ми многыя языки (народы)? Ты ли един не хощеши покоритеся силе моей! Но аще хощеши съблюсти (сохранить) землю свою, то скоро прииди к мне, и узриши честь царства моего». Встретившись с Александром, Батый говорит своим вельможам: «Воистинну ми сказасте, яко несть подобна сему князя». Автор «Повести о житии», — о чем он прямо говорит в начале своего рассказа, — знал князя, был свидетелем его государственных дел и ратных подвигов: «Самовидець есмь възраста (жизни) его». Агиографы часто пишут в своих произведениях о том, откуда они почерпнули сведения о жизни героя своего повествования. Но в такого рода сообщениях автор жития, как правило, говорит о реальном положении вещей: о святом он узнал либо из рассказов современников святого, либо из сохранившихся записей о нем, либо из более раннего жития этого святого, либо как его современник или ученик. Наиболее редко в житийных текстах встречается сообщение автора, что он сам знал святого; а формулировка «Повести о житии Александра Невского» — «самовидець есмь...» — ни в каком другом житии не зафиксирована. Поэтому у нас есть все основания видеть в этой фразе «Повести» документальное сообщение, очевидно объясняемое причастностью митрополита Кирилла к составлению «Повести». И реальный образ героя, близкий автору, и задачи, поставленные автором в своем произведении, придали агиографическому памятнику особый воинский колорит. Чувство живой симпатии рассказчика к Александру Невскому, преклонение перед его ратной и государственной деятельностью обусловили особую искренность и лиричность «Повести о житии Александра Невского» [6]. Характеристики Александра Невского в «Повести о житии» очень разноплановы. В соответствии с житийными канонами подчеркиваются его «церковные добродетели». Автор говорит, что о князьях, подобных Александру Невскому, пророк Исайя сказал: «Князь благ в странах — тих, уветлив, кроток, съмерен — по образу божию есть». Он «бе бо иереелюбець и мьнихолюбець, и нищая любя. Митрополита же и епископы чтяше и послушаше их, аки самого Христа». И в то же время Александр, величественный и прекрасный внешне, мужественный и непобедимый полководец: «Взор его паче инех человек (образ его красивее всех других людей), и глас его — акы труба в народе», «не обретеся противник ему в брани никогда же». В своих воинских действиях Александр стремителен, самоотвержен и беспощаден. Получив известие о приходе на Неву шведов, Александр, «разгореся сердцем», «в мале дружине» устремляется на врага. Он так спешит, что ему некогда «послати весть к отцю своему», а новгородцы не успевают собрать свои силы в помощь князю. Стремительность Александра, его полководческая удаль характерны для всех эпизодов, в которых говорится о ратных подвигах князя. Здесь он предстает перед читателем как эпический герой. Объединение в одном повествовании подчеркнуто «церковного» и еще ярче выражающегося «светского» плана — стилистическая особенность, оригинальность «Повести о житии Александра Невского». Несмотря, однако, на эту разноплановость и, казалось бы, даже противоречивость характеристик Александра, образ его целен. Цельность эта создается лирическим отношением автора к своему герою, тем, что Александр для автора не только герой-полководец, но и мудрый государственный деятель. Для врагов Русской земли он страшен и беспощаден: «жены моавитьскыя» (здесь татарские) пугают своих детей, говоря — Александр едет! » В своей же земле князь Александр — «сироте и вдовици в правду судяй, милостилюбець, благ домочадцемь своим». Это идеал мудрого князя — правителя и полководца. В эпизоде «Повести о житии», посвященном битве на Неве, рассказывается об отличившихся в сражении шести героях, которые «крепко мужьствоваша (бились)» рядом с Александром Невским. Первый из них, Таврило Алексич, въехал на коне по сходням на неприятельский корабль, упал вместе с конем в Неву, выбрался целым на берег и продолжал сражаться. Второй, новгородец Збыслав Якунович, перебил несметное число врагов боевым топором. Третий, половчанин Яков, разил неприятеля мечом. Четвертый, новгородец Миша, «погуби три корабли римлян (шведов)». Пятый, «от молодых людий, именем Сава», обрушил «шатер великий златоверхий» предводителя шведов, «полцы же Александровы, видевше падение шатерное, возрадовашася». Шестой, Ратмир, сражавшийся пешим, умер «от многих ран». В основу этого рассказа «Повести о житии», по-видимому, легло устно-эпическое предание о битве на берегах Невы, может быть, какая-нибудь героическая песня о шести храбрецах. Включение такого рассказа в житийный текст было обусловлено героико-эпическим характером этого агиографического памятника. Но все же специфика жанра дала себя знать и в этом эпизоде — автор «Повести о житии» лишь перечислил имена героев и кратко, в одной-двух фразах, сообщил о подвиге каждого из них. Особой торжественностью и вместе с тем искренней лиричностью пронизана заключительная часть «Повести о житии» — рассказ о последних днях князя и о его смерти. Александр поехал в Орду к хану, «дабы отмолити людии от беды», так как для русских людей в это время случилась «нужда велика от иноплеменник» — «веляще с собою воиньствовати». Как уже отмечалось выше, Александру удалось добиться освобождения русских от обязанности входить в воинские силы монголо-татар. Сообщив о том, что по дороге из Орды князь заболел, автор, прежде чем написать о смерти князя, изливает свои чувства в горестном восклицании: «О, горе тобе, бедный человече! Како можеши написати кончину господина своего! Како не упадета ти зеници (как не упадут у тебя очи) вкупе (вместе) с слезами! Како же не урвется (оторвется) сердце твое от корения! Отца бо оставити человек может, а добра господина не мощно (невозможно) оставити: аще бы лзе (если бы можно было), и в гроб бы лезл с ним! » После сообщения о дне смерти Александра приводятся слова митрополита Кирилла и суздальцев, когда до них дошла горестная весть: «Митрополит же Кирил глаголаше: .«Чада моя, разумейте, яко уже зайде солнце земли Суздальской! Уже бо не обрящется таковый князь ни един в земли Суздальстей! » Иереи и диакони, черноризци, нищий и богатии, и вси людие глаголааху: «Уже погыбаемь! » Завершается «Повесть о житии» рассказом о «дивном» и «достойном памяти» чуде, якобы свершившемся во время погребения князя. Когда мертвому Александру хотели вложить в руку «прощальную грамоту», то он «сам, акы жив сущи, распростер руку свою и взят грамоту от рукы митрополита». Автор «Повести о житии Александра Невского», несмотря на агиографический характер создаваемого им произведения, описывая ратные подвиги князя, широко пользовался и воинскими эпическими преданиями, и средствами поэтики воинских повестей. Это дало ему возможность воспроизвести в агиографическом памятнике яркий образ князя — защитника родины, полководца, воина. И вплоть до XVI в. «Повесть о житии Александра Невского» являлась своего рода эталоном для изображения русских князей при описании их воинских подвигов. «Житие Михаила Черниговского». Рассматривая летописание Ростова, мы говорили о том что в летописном своде 1263 г. княгини Марьи среди рассказов о мученической кончине русских князей во время батыевщины имелась запись об убиении в 1246 г. в Орде отца Марьи, черниговского князя Михаила Всеволодовича. Еще при жизни княгини Марьи (она умерла в 1271 г.), помимо летописной записи, было составлено краткое проложное житие [7] —сказание об убиении в Орде Михаила Черниговского и его боярина Феодора [8]. После «нахожения иноплеменник на землю Русьскую», рассказывалось в этом проложном «Житии», русских князей «начаша звати» на поклон к Батыю в Орду [9]. Там русских князей заставляли «ити сквозе огнь (проходить между горящими кострами) и кланятися солнцю и идолом» [10]. Явившийся в Орду по приказанию Батыя черниговский князь также должен исполнить этот обряд. Михаил готов поклониться Батыю, «понеже (так как), — говорит он, — поручи ему бог царство света сего», но проходить между огнями и кланяться татарским богам он отказывается, ибо считает это надруганием над христианской верой. За это вельможа Батыя Елдега велит «мучити» князя «различными муками» и отрубить ему голову. Подвигу своего господина последует сопровождавший его в Орду боярин Феодор. Гибель в Орде князя и боярина трактуется в «Житии» как подвиг и страдание за веру. Заканчивается рассказ сообщением о том, как княгиня Марья с сыновьями строит церковь, и призывом к святым молиться за ростовских князей, внуков Михаила, Бориса и Глеба, и «мирно державу царствия их управити на многа лета и от нужа (гнета) сея поганых избавита». Это краткое проложное житие легло в основу целого ряда последующих пространных редакций «Жития Михаила Черниговского». Первая из этих редакций, автором которой в заглавии назван «отец» (т. е. священник) Андрей, была составлена не позже конца XIII — начала XIV в. В редакции Андрея появляется ряд подробностей, детализирующих и дополняющих приведенный выше сюжет, весь рассказ принимает большую драматичность и психологичность. Вот как, например, передается здесь кульминационный эпизод «Жития» — рассказ о нежелании князя Михаила выполнить языческий обряд. В то время когда в Орду приходит Михаил Всеволодович, повествует Андрей, там находится его внук, ростовский князь Борис, и много других русских. Все они уговаривают черниговского князя подчиниться воле Батыя, обещая принять за князя церковную епитимью [11]. Боярин Феодор опасается, что уговоры поколеблют решимость князя пострадать за веру: вспомнив «женьскую любовь (любовь жены) и детей ласкание», князь уступит и подчинится требованиям хана [12]. Но Михаил тверд и решает выполнить свой долг до конца. Сняв с себя княжеский нарядный плащ, Михаил швыряет его в ноги уговаривающих и восклицает: «Приимите славу света сего, ея же вы хощете». В это время к остановившимся у ритуальных костров Михаилу и Феодору приближается посланный от Батыя Елдега. Он передает князю слова хана, что если князь пройдет сквозь огонь и поклонится его богам, то останется жив и вернется на свое княжение, если же нет, то умрет. Слыша отказ Михаила, Елдега говорит князю: «Михаиле, ведая буди (знай) — мертв еси! » Далее с драматическими подробностями рассказывается, как зверски были убиты Михаил и Феодор. Уже в своем кратком, проложном виде «Житие Михаила Черниговского» было не отвлеченным повествованием о страдании святого за веру, а рассказом о гибели за свои религиозные убеждения русского князя в Орде. Гибель за веру в тех условиях имела характер политического протеста. Усложнение в пространной редакции драматичности сюжета, введение новых подробностей, замедляющих развитие действия, делало этот памятник еще более животрепещущим рассказом о жестокости поработителей и непреклонной гордости русского князя, который жертвует жизнью за честь своей земли. Такой рассказ имел огромное патриотическое значение: он призывал быть непримиримым с монголо-татарскими захватчиками, прославлял, возводя в сан святых, тех, кто не шел на компромисс с ними. «Жития» подвижников церкви. Жития подвижников церкви, написанные во второй половине XIII в., могут быть охарактеризованы в целом как памятники, строже следующие канонам житийного жанра, чем княжеские жития того же периода. Образцами здесь могут служить «Житие Авраамия Смоленского», составленное неким Ефремом в середине XIII в., и первая редакция «Жития Варлаама Хутынского», датируемая второй половиной — концом XIII в. (автор неизвестен). «Житие Авраамия Смоленского» начинается с риторического вступления общего характера и заканчивается столь же риторической похвалой святому. О себе автор «Жития» говорит с соблюдением всех формул авторского самоуничижения. О фактах биографии Авраамия Ефрем рассказывает отвлеченно и обобщенно, пользуясь агиографическими штампами, хотя он был учеником Авраамия и мог слышать о его жизненном пути от него самого. В соответствии с этими стилистическими штампами автор пишет, что Авраамий родился «от верну родителю», что в юношестве он «на игры с инеми не исхожааше», что в монастыре он пребывал «в труде и в бдении и в алкании день и нощь» и т. п. [13]. Основное содержание «Жития Авраамия Смоленского» — рассказ о его проповеднической деятельности в Смоленске и о его столкновениях с местным духовенством и жителями Смоленска. Об этих важных не только в жизни Авраамия, но и города вообще событиях рассказано намеками, иносказательно. Решить из этого рассказа, почему Авраамий вызвал к себе такую неприязнь и духовенства, и смоленян, каким образом ему удалось избежать нависшей над ним угрозы физической расправы, невозможно. Тем не менее факт этих внутрицерковных распрей очень важен. Он указывает, что сама церковь была далеко не едина. «Житие Варлаама Хутынского», посвященное основателю Хутынского монастыря под Новгородом Варлааму, в сжатой форме сообщает основные сведения о жизненном пути этого новгородца (в миру Варлаам — боярин Алексей Михайлович). И как характерную черту житийного жанра необходимо отметить следующее. «Житие Варлаама Хутынского» писалось агиографом-новгородцем, это житие иного типа, чем смоленское житие, — оно очень краткое. И, несмотря на это, в «Житии Варлаама Хутынского» употребляются такие же агиографические общие места, как и в «Житии Авраамия Смоленского». В то время, когда составлялась первая редакция «Жития Варлаама Хутынского», в устной традиции в Новгороде бытовали легендарные рассказы о Варлааме сказочно-новеллистического характера. Но в письменный житийный текст такие рассказы стали включаться позже — в последующие редакции этого «Жития». В XIII в. в житие церковного подвижника эпизоды бытового, сказочно-легендарного характера агиограф включать еще не решался [14]. В период нашествия Батыя и установления монголо-татарского ига основной отличительной чертой русской литературы был ее высокий патриотизм. И летописцы, и Серапион Владимирский, и агиографы видели в победе монголо-татар божью кару, которая постигла русских людей за грехи перед богом. Но из рассказов тех же летописцев о батыевщине, из «Повести о разорении Рязани Батыем» становится очевидным, что в сознании народа путь к спасению от насилий врага виделся не в покаянии и молитвах, а в активной борьбе. Поэтому в литературе рассмотренного периода ярко проявился героический характер. В летописных повестях, в «Повести о житии Александра Невского» и особенно в «Повести о разорении Рязани Батыем» силе и жестокости врага противопоставлены воинская удаль и беспредельная храбрость русских воинов, мужество и самоотверженность всех русских людей. Вторая основная тема литературы всего XIII в. — идея сильной княжеской власти. В годы борьбы с внешним врагом и усиления феодального дробления эта тема также имела большое национально-патриотическое значение: вопрос о сильном князе, который мог бы возглавить борьбу с внешними врагами, имел важнейшее значение для дальнейших судеб Русского государства. В Золотой Орде с конца XIII в. стал развиваться процесс распада единовластия. На Руси же, хотя и очень медленно, происходило обратное явление — шло образование единого государства. Начало этому процессу было заложено в годы феодальной раздробленности и монголо-татарского ига. Прогрессивную роль в развитии этого процесса играли памятники литературы, посвященные теме сильной княжеской власти. В XIII в. продолжалось развитие традиционных жанров древнерусской литературы. В летописные своды еще более интенсивно, чем в XII в., включаются повести, которые, хотя и подчинены всему содержанию летописи, вместе с тем носят завершенный сюжетный характер сами по себе. Это летописные повести о борьбе с монголо-татарами, о гибели русских князей в Орде, похвалы князьям. В традициях жанра создаются жития святых — подвижников церкви. Одновременно с этим возникает ряд произведений, которые выходят за традиционные жанровые рамки. Д. С. Лихачев отмечает, что «новые жанры образуются по большей части на стыке фольклора и литературы» [15]. Полулитературный-полуфольклорный характер носят «Слово о погибели Русской земли» и «Моление Даниила Заточника». Оба эти произведения невозможно соотнести с традиционными жанрами. «Летописец Даниила Галицкого» отличается рядом таких особенностей, которые ставят его в особое положение среди летописных памятников — это не столько летопись, сколько княжеское жизнеописание. «Повесть о житии Александра Невского» по основным жанровым признакам относится к агиографическому жанру. Но во многих отношениях она вырывается из жанровых канонов, сближаясь с жанром княжеских жизнеописаний и непосредственно с «Летописцем Даниила Галицкого». «Повесть о разорении Рязани Батыем» входит в цикл повестей о Николе Заразском, который, по словам Д. С. Лихачева, близок по своему характеру к летописным сводам: «Он носит характер «свода» — в данном случае «свода» различных рязанских повестей, разновременно сложившихся и разновременно связанных с иконою Николы Заразского» [16]. Но это уже не летопись, не летописный свод, и схожесть его с летописанием главным образом проявляется внешне. Вместе с тем и все в целом, и в отдельных своих составных частях это произведение не может быть названо и исторической повестью, хотя основная, центральная часть цикла — «Повесть о разорении Рязани Батыем» — посвящена важному историческому событию. Перед нами как бы только еще созревающая самостоятельная историческая повесть, уже «оторвавшаяся» от летописи, но чем-то еще и связанная с нею. И в этом жанровая особенность, жанровая новизна «Повести о разорении Рязани Батыем». Мы можем сказать, таким образом, что в XIII в. в литературном процессе происходит интенсивное образование новых явлений в недрах этих традиционных жанров. И наиболее яркие памятники этого периода, хотя они еще многими нитями связаны с канонами традиционных жанров, по существу, представляют собой уже новые жанровые явления.
ЛИТЕРАТУРА Тексты. Текст Галицко-Волынской летописи см. в изданиях Ипатьевской летописи (ПСРЛ, т. II. Спб. 1908, М., 1962); Зарубин Н. Н. Слово Даниила Заточника по редакциям XII и XIII вв. и их переделкам. Л., 1932; Повесть о битве на Калке. — Новгородская первая летопись старшего и младшего изводов. М., 1950. Исследования. Черепнин Л. В. Летописец Даниила Галицкого. — Исторические записки, 1941; № 12. Воронин Н. Н. Даниил Заточник. — В кн.: Древнерусская литература и ее связи с новым временем. М., 1967; Гудзий Н. К. К какой социальной среде принадлежал Даниил Заточник? — Сб. статей, к 40-летию уч. деят. А. С. Орлова. Л., 1934; Гуссов В. М. Историческая основа «Моления Даниила Заточника». — «ТОДРЛ». М.-Л., 1949; т. VII; Лихачев Д. С. Социальные основы стиля «Моления» Даниила Заточника. — «ТОДРЛ». М.-Л., 1954; т. X; Скрипиль М. О. Слово Даниила Заточника. — «ТОДРЛ», М.-Л.. 1955; т. XI; См. также разделы о Данииле Заточнике в кн.: Романов Б. А. Люди и нравы Древней Руси. М.-Л., 1966; Лихачев Д. С. Летописные известия об Александре Поповиче. — «ТОДРЛ». М.-Л., 1949; т. VII; Белецкий Л. Т. Литературная история «Повести о Меркурии Смоленском». Исследование и тексты. — СОРЯС. Т. XCIX, № 8 Пг., 1922. «Слово о погибели Русской земли» Тексты и исследования. Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века. «Слово о погибели Русской земли». М.-Л., 1965; Гудзий Н. К. О «Славе о погибели Рускыя земли». — «ТОДРЛ». М.-Л., 1956; т. XII; Данилов В. В. «Слово о погибели Рускыя земли» как произведение художественное. — «ТОДРЛ». М.-Л., 1960; т. XVI; Мещерский Н. А. К реконструкции текста «Слова о погибели Рускыя земли». — «Вести. Ленингр. ун-та. Сер. яз. и лит.», 1963, № 14, вып. 3; Соловьев А. В. Заметки к «Слову о погибели Рускыя земли». — «ТОДРЛ». М.-Л., 1958; т. XV; Тихомиров М. Н. Где и когда было написано «Слово о погибели Русской земли». — «ТОДРЛ», М.-Л., 1951, т. VIII. «Повесть о разорении Рязани Батыем» Текст и исследования. Лихачев Д. С. Повести о Николе Заразском (тексты). — «ТОДРЛ». М.-Л., 1949; т. VII; Воинские повести Древней Руси. М.-Л., 1949; Комарович В. Л. К литературной истории повести о Николе Заразском. — «ТОДРЛ». М.-Л., 1947; т. V; Лихачев Д. С. Литературная судьба «Повести о разорении Рязани Батыем» в первой четверти XV века. — В кн.: Исследования и материалы по древнерусской литературе. М., 1961; Путилов Б. Н. Песня о Евпатии Коловрате. — «ТОДРЛ». М. — Л., 1955; т. XI. Сочинения Серапиона Владимирского Тексты и исследования. Петухов Е. Серапион Владимирский, русский проповедник XIII века. Спб., 1888; Гудзий Н. К. Где и когда протекала литературная деятельность Серапиона Владимирского? — «ИОЛЯ», т. XI. М., 1952, вып. 5; Колобанов В. А. Общественно-литературная деятельность Серапиона Владимирского. Автореф. дис. на соиск. учен, степени, канд. филол. наук. Л. — Владимир, 1962. «Житие Александра Невского» Тексты. Бегунов Ю. К. Памятник русской литературы XIII века. «Слово о погибели Русской земли». М.-Л., 1965; Мансикка В. «Житие Александра Невского». Разбор редакций и текст. Спб., 1913. Исследования. Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915; Лихачев Д. С. Галицкая литературная традиция в «Житии Александра Невского». — «ТОДРЛ». М.-Л., 1947, т. V. «Житие Михаила Черниговского» Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915. «Житие Авраамия Смоленского» Жития Авраамия Смоленского и службы ему. Подготовил к печати С. П. Розанов. Спб., 1912; Серебрянский Н. И. Древнерусские княжеские жития. М., 1915; Ключевский В. О. Древнерусские жития святых как исторический источникам. М., 1871. Глава 3. ЛИТЕРАТУРА НАЧАЛА XIV — ТРЕТЬЕЙ ЧЕТВЕРТИ XIV ВЕКА В XIV в., как и в предшествующем периоде, между русскими княжествами продолжается ожесточенная борьба за политическое и экономическое первенство. Междоусобные распри были выгодны для Орды, так как они подрывали силы, могущие противостоять гнету завоевателей. Ордынские ханы разжигали эту внутреннюю борьбу между русскими князьями, использовали ее для подавления стихийно вспыхивающих народных восстаний против поработителей. |
Последнее изменение этой страницы: 2017-05-05; Просмотров: 218; Нарушение авторского права страницы