Церковное Предание и его противники

Когда ныне, в православной среде, заходит речь об обновленцах, то, как правило, критикуется всего лишь их сугубо церковно-приходская и богослужебная практика. В свою очередь, когда обновленцы в ответ начинают объяснять свои взгляды и практику – слушатели теряются: за что же гонят этих добрых людей? Ведь все вроде бы правильно. Ну кто, в самом деле станет спорить с тем, что нужна катехизация, проповеди, что нужно часто причащаться, любить прихожан своего храма и тому подобное?

Но можно легко убедиться в том, как легко испаряется эта елейность, если спросить об их отношении к России в ее прошлом или как они смотрят на пророчества о том, что в России Царем Небесным будет вновь воздвигнут на престол Царь земной? И именно тогда сразу станет предельно ясно – что же такое на самом деле обновленчество.

Оценка прошлого России у обновленцев прямо-таки как у верных ленинцев: " тюрьма народов". Революция, с их точки зрения, – закономерный результат политики " царизма". " Царизм" жестоко угнетал Церковь и только после долгожданной " великой безкровной" февральской революции Церковь, " ликуя" якобы, выходит на свободу. По крайней мере их трагикомичные заверения в верности Собору 1917 – 18 гг. в немалой степени связаны с его демократическим антимонархизмом, который особенно сильно бушевал при его открытии, а к концу несколько приутих. Ибо заботы по изживанию из Церкви мнимого " тяжелого наследия царского режима" и " цезаропапизма" к удивлению ученых членов Собора сменились при большевиках на более актуальные.

Что же касается взглядов обновленцев на будущее России, то о нем они высказываются совершенно ясно. Модель их проста: только " правовое государство" по западным образцам. А Церковь – отделена от государства и образования. Ее роль в обществе – легкое нравственное влияние, область культуры, облагораживание нравов, умеренная благотворительность, приподнесение себя как традиционной " этнографической ценности". Воспитание прихожан (а не народа! ) в вере – остается, но прежде всего – в духе любви к братьям – инославным, ко всему нецерковному миру. Церковь, с их точки зрения, должна учить широте взглядов, критичности к церковному прошлому, признанию равноценности православной культуры всем иным культурам и спасительности других конфессий... Из последнего вытекает мысль о возможностимногому у них научиться... Об этом можно прочесть в любом материале об экуменических встречах, которые всегда проходят " в духе братской любви".

Необходимо отметить следующее. Так как обновленцы активно поддерживаются Ватиканом (если не сказать – содержатся), то и их идейная работа, разумеется, включает в себя один из основных постулатов папизма – " догмат" о светской власти римского епископа. Не рекламируется этот " догмат" специально, в силу его явной антиправославности, обновленцы, тем не менее, очень активно пропагандируют идеи, из него вытекающие.

Прежде всего идет духовная борьба обновленцев с православным учением о симфонии властей.

Идея симфонии есть внутрицерковное единение священства и Царства по принципу неслиянности и нераздельности божественного и человеческого в земной жизни. Вот как писали св. Отцы VII Вселенского Собора: " Священник есть освящение и укрепление императорской власти, а императорская власть есть сила и поддержка священства... Священство хранит и заботится о небесном, а императорская власть посредством справедливых законов управляет земным...".

Римский папизм борется с симфонией не только богословскими средствами. Ведь Европа многими войнами обязана Ватикану. По сути, соединяя в себе церковную и светскую власть, римские папы прообразуют антихриста. " Догмат" о непогрешимости пап I Ватиканского собора 1870 года только подтвердил многовековое их беззаконие. С этого времени римские первоиерархи " узаконили" свое противление и власти Церковных Соборов, и власти Помазанников Божиих.

Очевидно то, что еретическая идея " священство выше Царства" – латинского происхождения. Она становится известной в России, когда вместе с возвращением Малой России находящейся под латинской оккупацией, Русь хлебнула и латинского " просвещения", особенно в виде богословия XVII века. По причине духовной борьбы папоцезаристов с царской властью на Руси и была спровоцирована ответная, порой раздражительная, реакция Русских Государей. Впрочем, надо помнить, Царство ответило прежде всего антикатолической реакцией. " Окно в Европу" открылось, это для России исторически было необходимо, но по вопросам военной науки и техники обратились за помощью не к католикам, а к протестантам, находившимся тогда к Риму в самом яростном противостоянии.

Закончился I Рим отпадением от Церкви Христовой в конце I тысячелетия по причине своей главной ереси – папизма, как надежды на всемирное господство. Латинство и ныне в России через своих высокооплачиваемых сторонников ведет с православной симфонией непримиримую идеологическую борьбу.

Да, в настоящий момент Православного Самодержца на Царском престоле нет – но это не значит, что папистам не с кем бороться. Из истории мы видим – какие только противоположности не объединяются против Истины. " И сделались в тот день Пилат и Ирод друзьями между собою..." (Лк. 23; 12). Так и тут: паписты и демократы-обновленцы постоянно поносят Империи Византийскую и Российскую, пытаясь привить к ним враждебное отношение у тех, среди которых ведут свое миссионерство.

Например, католическая радиостанция " София" в своих передачах порой пытается привить слушателям уже не просто отрицательное отношение, а прямо-таки чувственную ненависть как к Царской эпохе, так и к самим Царям и их верным слугам. К счастью, русский слушатель, даже и совсем далекий от Церкви, слушая истерики и всхлипывания на темы прошлых веков, пожимает плечами и только дивится. Непостижимы ему, " темному", тонкости католической мистики...

Так, например, замечательнейшим из русских святых обновленцами рекламировался преподобный Максим Грек. Но вслушаемся – за что же? Оказывается, за то, что не чуждался западной культуры, принес оттуда (?! ) в отсталую Московию свет просвещения, а главное – за то, что гоним был от Царской власти. Так, из смиренного святого современными модернистами кроится так любимый ими образ " диссидента". А то, что прп. Максим учил всех: " Царь есть образ одушевлен Царя Небесного", – сие им, как и многое другое, неведомо.

В принципе все их нападки на симфонию можно рассортировать следующим образом:

1. Империя задавила собой Церковь;

2. Церковь, под давлением Империи, искажала определенные истины в угоду Царству;

3. Империя, есть " тоталитаризм", и потому, вместо того, чтобы освободить личность, Церковь выполняла противную ей роль " давителя" " прав человека";

4. Разное. Сюда входит сравнительно небольшой набор личных грехов представителей Царской и Церковной власти, которые – загадочным образом! – должны, по мнению модернистов, доказать несостоятельность церковного догмата симфонии властей.

Если за то время, с которого латинство окончательно отпало от Церкви (т. е. с 1054 г.), паписты много написали против Византии, то в православном мире подобные опусы появляются лишь тогда, когда сильное обаяние западного общества смогло сочетаться с собственной нравственной нечистотой и гордыней.

А в некоторых случаях это связано и с прямой изменой, ибо принадлежность к некоторым тайным обществам, ставящим целью " свержение престолов и алтарей", немалого числа ученых особо, – ни для кого не секрет. Но и применение в исторической науке западного аналитического принципа даже и людьми, как раньше выражались, положительными порой давало результат, ничуть не менее удручающий, чем самое воинственное злочестие. Здесь уместно привести слова из писем Святителя Феофана Затворника (он пишет молодому историку):

"...Кто ведет человечество и куда? – Христианин решает это иначе, чем ученые башибузуки. Бог ведет человечество к последней цели его; сие сознать и указать должен историк. Хорошо, если бы вы узрели сие. Модная идея истории – развитие – пустая, ибо ничего не говорит".

А вот его строки, удивительные тем, что едва ли можно сказать лучше про труды по истории Церкви, появившиеся в XX веке, проф. А. Карташева, прот. Г. Флоровского, прот. А. Шмемана и многих иных. Слова просто пророческие:

" Я очень рад, что вам пришлось иметь дело не с общею церковною историею, а с русскою. Тут негде разойтись зломудрию – как делается там. (Далее об авторах и их характеристики)... Самый худший Неандер. Этот проклятый жиденок всю историю перепортил своими мудрованиями. У него все устроялось борьбой противоположных сторон и партий. И он следит только за этим и нередко на одном слове строит целую систему и даже целую школу... Таким образом у него нет места Апостольскому преданию... непрерывно хранимому св. Церковью... Таков же пошиб мудрования и у всех его последователей...

Извольте сие зарубить в памяти... и так умствовать, что все шло по Апостольскому преданию... споры поднимали не одна партия против другой в Церкви. А поднимались суемудры против Апостольского предания... Св. Церковь, хранительница его, стояла за него и поражала суемудрых... и из Церкви их изгоняла" (Свт. Феофан Затворник, " Письма", выпуск VIII, М., 1901, №№ 1450, 1451).

Но так сказал святой, а еретичествующая " ученость" решила иначе! Как раз этому самому Неандеру в " Православном богословском энциклопедическом словаре" (изд. Сойкина) воспет панегирик с прямо противоположной оценкой его трудов.

В нашу задачу не входит составление поминального синодика антивизантийских авторов. Подобный труд велик. Но публикование их в самых роскошных изданиях началось давно.

Откроем, например, " Историю Византийской Империи" Ф. И. Успенского, 1913 года издания (1 – й том). Помимо общего антицерковного направления в ней поносится Святой Император Юстиниан. Из какого же источника? – " Анекдоты" (другое название " Тайная история" ) Прокопия. Автор – язычник, ненавистник христианства, но за службу Империи был облагодетельствован Императором. При жизни Царя писал ему льстивые гимны. Разница, точнее – противоположность " Анекдотов" (а это в основном грязные пасквили на личную жизнь святой царской четы) и его же описаний царствования и побед Юстиниана так велика, что исследователи недоумевают – возможно ли, чтобы это все написал один человек? Но если очень хочется, то все сгодится и идет в печать.

То, что Святой Юстиниан еще задолго до воцарения был избран Богом, можно прочитать у св. Максима Грека, который хорошо знал Византийские предания:

" Когда царь Анастасий, названный Диккор (Анастасий царствовал в 491 – 518 гг. Перед Иустином I, который был дядя Иустиниана), хотел казнить некоторых враждебных ему вельмож, то божественное некоторое видение, бывшее ему во сне, дозволило ему это, причем ему было сказано: " врагов твоих дозволяется тебе казнить; Иустиниану же и Иустину да не причинишь никакого зла, ибо они суть сосуды, предназначенные Божественным Промыслом и имеющие Ему послужить, каждый в свое время..." (" Сочинения прп. Максима Грека", 2-я часть, слово XVII, изд. Свт.-Троицкой Сергиевой Лавры, 1910 г., стр. 229). Но все, что свидетельствуют святые, модернистским богословам не указ.

Чтобы рассмотреть вышеупомянутые " обвинения" на примере, возьмем книгу протоиерея Александра Шмемана " Исторический путь Православия", в которой он называет протоиерея Г. Флоровского и проф. А. Карташева своими учителями. Можно смело сказать, что суть сей книги состоит именно в разборе вопроса: взаимоотношение Церкви и светской власти. Как же он решается?

Отметим заранее, что автор не из неверов, а человек по-своему деликатный и умеренный. Итак, " эпоха Константина" – каковы ее плоды?

" Запад обычно видит в " константиновском мире" начало порабощения Церкви государством или даже первое " падение" Церкви с высот первохристианской свободы". Такие слова предполагают, что автор будет эту точку зрения оспаривать. Но дальше мы видим: "...с самого начала сознание христиан заворожено было обращением Константина..." Речь идет о явлении ему и войску Святого Креста из звезд а небе. На этом моменте стоит остановиться.

Прежде всего – было ли это небесное знамение? Здесь у о. А. Шмемана – туман, ставший у теоретиков ХХ века традиционным. Так, проф. В. В. Болотов, один из историков Церкви, который " был едва ли не первым инициатором чисто научной ее разработки" (" Полный православный богословский энциклопедический словарь" ), на целых 10 страницах сам же свидетельствуя, что сохранились 3 прижизненных Св. Константину записанных свидетельства о явлении Креста и масса современных Царю косвенных и что сам Константин, наконец, свидетельствовал о том с клятвою, все-таки делает вывод:

"...Этот рассказ по своей неопределенности не может быть предметом исторического повествования и его можно устранить... Принятие христианства было у Константина скорее делом политики, чем религиозного убеждения... Сравнение Константина с ап. Павлом неудачно..." (проф. В. В. Болотов, " Лекции по истории древней Церкви", т. III, СПб., 1913 г., стр. 14).

Проф. Болотов упоминает здесь ап. Павла потому, что Св. Церковь, праздную память равноапостольного Царя Константина, поет ему: " Креста Твоего образ на небеси видев, и якоже Павел звание не от человек прием, во царех апостол Твой, Господи, царствующий град в руце Твоей положи: егоже спасай всегда в мире, молитвами Богородицы, едине Человеколюбче" (тропарь праздника 21 мая церковного календаря). Короче сказать, свидетельство о Кресте – безусловное древнейшее предание Св. Церкви. И у прп. Максима Грека в том же уже цитированном нами слове об этом сказано. Также и у иных святых отцов.

Прот. А. Шмеман, допуская, что может быть, что-то все-таки и было, более всего скорбит о другом – что Царь Небесный призвал Царя земного на служение Себе совершенно особым образом, что путь в Церковь Императора не был вхождением в нее рядового мирянина. В этом он видит залог будущего конфликта в Церкви.

На самом деле в этом – глубочайший смысл, прямое свидетельство Бога об особой роли в Церкви Своего Помазанника, причем не только лично Константина, но и будущих после него Царей. И сравнение Императора Церковью с " апостолом языков (народов)" – безусловно верно. Ибо как Св. ап. Павлу принадлежала в Церкви исключительная, по сравнению даже с другими апостолами, роль, и, как сказал ему Господь: " дерзай, Павел, ... надлежит тебе свидетельствовать и в Риме" (Деян. 23; 11) – так и Св. Император преобразил своей верой всю Империю и сам впервые именно в Риме свидетельствовал о Христе, но уже не в узах, как апостол Павел, но как Царь. И полагать, что политический расчет заставил Св. Константина ориентироваться на христиан, когда их, по разным подсчетам, было в империи от 1/10 до 1/20 от общего числа населения (проф. В. В. Болотов, там же стр. 17 – 22), представляется, конечно, совершенно невероятным.

И то, что при обращении Царя чудо было совершенно исключительным, то этим и свидетельствуется само его служение пред Богом, как особое и единственное. Ибо не случайность и политический расчет действуют в мире, а Божий Промысл, как и пишет Св. ап. Павел: " Ибо кого Он предузнал, тем и предопределил быть подобными образу Сына Своего, ... А кого он предопределил, тех и призвал; а кого призвал, тех и оправдал, а кого оправдал, тех и прославил. Что же сказать на это? Если Бог за нас, кто против нас? " (Рим. 8; 29 – 31). Так целых три века предуготовлялся Богом и вымаливался Св. Церковью Царь, который должен был от Иисуса Христа наследовать престол Давидов в Церковной ограде, дабы сокрушить нечестие " яко сосуды скудельничи" (Пс. 2; 9) и распространить Церковь явно по всей земле. И все попытки " исторических подкопов" против Церкви и Помазанника Божия есть прямое богоборчество. Но таких попыток нынче не перечесть.

Вот, например, как выражается проф. А. Карташев в самом начале своей книги " Вселенские Соборы", которая также посвящена борьбе с симфонией:

"... Словом, вселенский пожар арианства (ересь IV века, отрицавшая во Христе единоприродность Богу-Отцу, называвшая Спасителя тварью) очень характерен для начала государственного покровительства церкви и, может быть, отчасти им объясняется, указывая на обратную сторону, которая есть у всякой медали" (указ. соч., М., 1994 г., стр. 10).

В качестве ответа самой Церкви на подобное изощренное обвинение приведем строки известного византийского канониста XIII века Димитрия Хоматина, архиепископа Болгарского:

"... Император, который есть и называется верховным блюстителем церковного порядка, стоит выше соборных определений и сообщает им силу и действие. Он есть вождь церковной иерархии и законодатель по отношению к жизни и поведению священников; он имеет право решать споры между митрополитами, епископами и клириками и избирать на вакантные епископские кафедры. Он может возвышать и епископские кафедры и епископов в достоинство митрополии и митрополитов... его постановления имеют силу канонов" (Павлов, " Курс церковного права", стр. 469).

А вот как это происходило:

"... Отцы Халкидонского собора приветствуют императора Маркиана, как " священника-царя"; а папа Св. Лев Великий, этот строгий православный учитель, не стесняется признать власть государей священническою, проникнутых интересами Церкви и заботящихся о ее преуспеянии. Об императоре Феодосии он говорит, что в нем не только царский, но и священнический дух, так как он созвал Эфесский собор и своими законами осудил еретиков; императора Маркиана называет " стражем веры" за осуждение Евтихия. Отцы церкви считали безусловною принадлежностью императорской власти, чтобы она была стражем веры, почему и обращались к этой власти каждый раз, когда требовалось утвердить какой-либо догмат веры против еретического учения; и императоры отзывались на подобное обращение к ним, видя в этом исполнение одной из обязанностей вверенных им Самим Богом..." (Еп. Никодим Далматинский, " Православное церковное право", СПб., 1897 г., стр. 684 – 685).

И если такова роль Царя в Церкви – удивительно ли, что так необыкновенно бог ввел Царя в Церковь?

По дальнейшим рассуждениям о. А. Шмемана, если их предельно сжать, выходит следующее. Обращение Св. Константина в веру можно было бы считать полным и состоявшимся, если он, уверовав во Христа, начал бы с разрушения всего строя Империи. А коли этого не произошло, значит, произошел " синтез" Церкви и язычества.

Тяга к разрушению государственности нам знакома: " До основанья, а затем...". Можно отметить, что его " предложение" мы уже испытали на практике. И опять, что характерно в Церкви, выражают по этому поводу свой восторг только обновленцы.

О том, что христианская государственность – это внешние стены Церкви, будет сказано ниже.

А пока – вот какой вывод делает о. А. Шмеман:

" Надо признать, что в современном христианском сознании отрицательная оценка константиновского периода давно взяла верх над положительной... И все яснее становится вопрос: не роковой ли ошибкой были эти века союза и мира с государством, культурой, обществом, не обмирщилась ли в них Церковь, не отказалась ли от " единого на потребу"? "

Необходимо уточнить, что под " константиновским периодом" он имеет в виду не время жизни Св. Царя Константина Великого, а весь период симфонии, начиная со св. Царя Константина I и кончая Святым Царем Николаем II. А насчет того, в какой " церкви" отрицательная оценка этому периоду дана " давно", прот. А. Шмеман, к сожалению, не уточняет. Уж во всяком случае – не в Православной!

В симфонии Св. императора Юстиниана Шмеман видит " двусмысленность" и " внутреннюю ложь", ибо " роковой характер Юстиниановой теории состоит в том, что в ней вообще нет места Церкви, что, ставя христианство, искренно и по-своему глубоко, в основу всего государственного " делания", великий Император не увидел Церкви и поэтому все свое понимание христианского мира вывел из ложных предпосылок".

Характерно для обновленцев, что в своих книгах они, как правило, называют святых только по именам, без указания ликов святости – " Святой" (Св.), " Святитель" (Свт.) или " Преподобный" (прп.). Это уже привычно. Авторы, видимо, просто экономят место. Но вдумаемся – священник Шмеман пишет о том, что святой, получивший наименование " Великий", память которого вся Вселенская Церковь празднует полторы тысячи лет, оставивший величайший след в истории Церкви, который сам в жизни был окружен многими святыми, который был выдающимся богословом своего времени, которому мы обязаны за актуальные анафематизмы теософских бредней, – так вот этот святой Великий муж не знает, что такое Церковь, а сам о. Александр, в середине ХХ века живущий в США, богословствующий между сигарой и чашечкой кофе, это знает лучше!

Сей пример в высшей степени показателен. В нем, как в капле, отразилась характернейшая черта нового " богословия"!

Не в том дело – можно ли обсуждать и осуждать святых. И не в том, даже, что святые, стоящие пред престолом Господа славы, могут повлиять на нас, если мы позволяем себе хулить Бога, в них прославившегося.

Дело в том, что человек – в данном случае пастырь – не понимает, видимо, что в Церкви живет Святой Дух, Который хранит истину. Не понимает, что святые – будь то башмачник или Император, живущие по вере, имеют живой опыт благодати Божией в сердце. И они лучше нас знают, что она может отступить, если воля человека воспротивится воле Божией. И именно благодать научает: как созидать Церковь и как созидать Царство.

Лучше, если бы о. А. Шмеман признался: Св. Юстиниан Великий не знал той " церкви", которую сейчас пришло время выдумать.

Что же касается V Вселенского Собора, бывшего при Юстиниане, в описании проф. А. Карташева и прот. А. Шмемана, то Свт. Феофан Затворник в письме от 1880 года словно написал рецензию на их труды:

" И Московская академия отличается. Л. – в грязь втоптал первые четыре собора вселенских, и проведши в рассуждении своем ту мысль, что Св. Церковь не имела истины, а искала ее... и находила через борьбу школ ученых или (архиерейских) партий. Разрушительные мысли. Недавно там был магистерский диспут. Дело касалось 5-го Вселенского Собора. Магистрант вывел в рассуждении, что 5-й Вселенский Собор право осудил 3 главы... Но в речи своей изволил возгласить: не думайте, что я из уважения к Собору так решаю. Нет, – так требует наука. Собор выходит – неважная инстанция. Главное – наука... т. е. разум и его соображения. Водворяют, выходит, неправославные начала. Куда же смотрят власти? Слово Божие подменили и сочинили, не по началам православия, тоже по науке. Наука потребовала" (Письма, вып. VII, 1140).

Мнение Свт. Феофана безценно не только по причине его личной святости, но и потому, что во 2-й половине XIX века едва ли был в России специалист по патристике, восточным языкам и вообще по христианскому Востоку лучший, нежели он.

Далее, делая выводы из эпохи Имп. Юстиниана, о. А. Шмеман позволяет себе прямую хулу на церковное учение и учение святоотеческое. Для начала приведем его мысли без комментариев, только оговоримся, что едва ли где еще можно найти такой концентрат потенциального " богословия" эпохи антихриста.

Шмеман пишет по сути следующее: у христианина главное сокровище – не от мира сего, а Римская империя, хотя и приняла в качестве официальной доктрины христианство и даже " христианизировала" свои законы, но не признала Церковь иным, отличным от себя обществом, и в имперском сознании Церковь слилась с миром. Ибо имперское сознание: " целиком исходит из неопределенных языческих предпосылок, по которым само государство мыслится как Богом установленное, всю жизнь человека объемлющее общество. Видимым представителем Бога в нем, исполнителем Его воли и распорядителем Его достояния является Император". Но смысл явления Церкви в мире, по мысли о. Александра, – развенчать абсолютизм государства и не оставить ему какой-либо сакральной природы. Далее, у него просвещение государства христианством должно привести к тому, что государство осознает свою ограниченность и отказывается рассматривать себя как абсолютную ценность. В такой философской системе исключается возможность воцерковления государственности. Отсюда постулат – неслияние Церкви с государством. Все перепортили окончательно – по о. Александру Шмеману – Юстиниановы рационализм и корысть, ибо даже из " неотмирности" Церкви пытаются извлекать выгоды. Даже десятки монастырей и тысячи храмов построены ради имперского абсолютизма: " чтобы эти непорочные руки и освященные души молились за Империю, ее крепость и благосостояние" (Св. Юстиниан).

Но, право, странно – никто же не ругается на людей, говорящих, что пост для тела полезен. Известный факт. Другое дело, что это в посте не цель. Так и здесь. Если бы Св. Юстиниан в Бога не верил и, таким образом, хотел бы от Него, как сейчас говорят, " откупиться". Но ведь совершенно точно известно, что это не так. Тогда к чему же такие смелые слова?

Все эти воздыхания об утраченной " неотмирности" очень уязвимы. А что делать тогда с церковным искусством – не есть ли его развитие и расцвет также некоторым имперским преодолением " неотмирности"? Распространение храмов и монастырей по всей Империи должно ли включать в себя некоторые меры по их сбережению и защитить? А если должно, то кому же брать на себя эти функции? Так, в реальной жизни подобная " заоблачность" не только невозможна, но и абсурдна. Но дело не в рациональных доводах, а в том, что идеи о. Александра противоречат Св. Церкви. Задача Церкви воцерковлятьмир, а не прятаться от него, как, впрочем, и не гримироваться под него.

Итак, прот. А. Шмеман уверяет нас, что Св. Церковь от союза с царской властью пострадала, союза этого не искала и всегда мечтала как бы от этой опеки освободиться. Впрочем, подобную идею изо всех сил пытаются вбить в головы православных все подобные мыслители, выросшие на западных идеях.

Но православные святые говорят о прямо противоположном: Церковь изначально знала, что должный союз с властью наступит неизбежно, недаром во II веке не кому-нибудь, а императору Св. Иустин Философ вручает " апологии" – в защиту христианства; и императору ученейший Мелитон, епископ Сардийский (ученик Св. ап. Иоанна Богослова), доказывает благотворность христианской веры для государства.

Выводы прот. А. Шмемана к Юстиниановой эпохе таковы:

" В " синтезе" Юстиниана Церковь как бы растворяется... Первая глава в истории христианского мира завершается победным возвратом в него языческого абсолютизма".

Последний вывод весьма важен для осмысления происходящих сегодня процессов. Ибо как протестанты, запротестовав на неправды латинства, заявили о возвращении к " апостольской" Церкви и, вместо возвращения к Церкви Православной, высосали из пальца новый способ кучкования, назвав это " церковью", – точно так же и современные обновители православия одним из фундаментальных тезисов имеют перестройку Церкви " по-новому", по причине якобы имевшего места ее пленения и повреждения. Все эти " общины", " агапы", " семьи" – слова старые, но сегодня ими гримируются очаги сектантства. Вообще-то желание разрушить " старые" формы может возникать по двум причинам: если, во-первых, форма мала и в ней тесно и, во-вторых, если кто-то просто одержим духом разрушения. Но так как Церковь есть полнота, которая не только отдельным, но и всем членам Церкви едва ли вместима, то значит второе. Заключая рассмотрение " византийской" теории прот. А. Шмемана, уместно напомнить, что в чине Торжества Православия (служится в 1-ю неделю Великого Поста) 11-я анафема:

" Помышляющим, яко Православные Государи возводятся на престолы не по особливому о них Божию благоволению, и при помазании дарования Святаго Духа к прохождению великаго сего звания в них на изливаются; и тако дерзнувших противу их на бунт и измену, анафема (трижды)" (СПб., Синодальная типография, 1904).

Эта догматическая формула вовсе не есть угождение Императорской власти, а есть напоминание Св. Церкви всем о том, что Царь есть носитель особого церковного сана на все времена, а изменивший Богопомазаннику есть хулитель Святого Духа, хулитель Таинства и враг Церкви.

Так как Шмеман для своих обвинений в адрес Империи использует язык нецерковный, то не только сформулировать учение Св. Церкви о государственности на его языке, но просто понять, о чем же идет речь, бывает невозможно. Обратимся для сравнения его учения к учению Церкви. Вот как пишет о законной власти свт. Феофан Затворник:

" Господь благоустрояет на земле государства и дает им главу в царе, чтобы они, под управлением единого, согласным действованием всех, созидали свое благоденственное временное, для благоуспешнейшего достижения вечного спасения. Христианин, делаясь членом Церкви, не престает быть и членом общества и не должен. Он должен только, принявши христианство, освятить им свое служение обществу. Отсюда есть на христианах и общественные обязанности, все, как и во всяком государстве, подчиненные только христианству и проникнуться духом его. Судя по сему, –

а) Дело Государя, Богом поставленного и являющего лице Промысла Божия о людях, сознать сие великое значение свое и выполнять его со страхом, вниманием к своему внутреннему, в непрестанном благоговении, чтобы принимать от Бога, чрез сердце, Его промыслительные распоряжения: любить народ, как свое тело, или как отец свое семейство... главное же насаждать веру истинную и заботиться о благоденствии и цвете Церкви, по чувству благоговения или любви к Богу, Его возвеличившему, по любви к народу... Вообще все так должно устроить, чтобы выше всего стояла вера и Церковь, и крест Христов все покрывал;

б) Общество – тело под главою – Государем. Каждый член его должен иметь отношение к лицу Государя – главы, и к целому обществу – телу;

аа) Обязанности к лицу Государя Императора: с благоговением принимать его, как Богом поставленного, как помазанника освященного; являть ему молчаливую покорность во всем, как изрекающему волю Божию; прилепляться к нему благодарною любовию...; чтить его в себе чувством...; денно и нощно возсылатьо нем усердные молитвы, ибо и он день и ночь не имеет покоя, заботясь о нас;...

бб) Обязанности к тому государства, с коим всякий соединен пожизненно, коего благоденствие и неблагоденствие отзываются во всех членах, с коим каждый чрез рождение вступает в условия, суть: достодолжно любить... не замышлять... во вред..., содействовать его благоденствию, злое... предотвращать..." и т. д. (" Начертание христианского нравоучения", изд. 2-е, М., 1895 г., стр. 513 – 515).

В этих простых ясных словах сразу рассеивается многословесный туман антивизантистов. Вот – государство, а вот – Церковь, обязанности христианина как личности к Богу – такие-то, а как члена тела государства к Царю и к государству – такие-то. Шмеман это учение называет " неопределенными языческими предпосылками". Он полагает, что его учение, в котором " государство" должно " осознать", потом " себя умалить", затем " отделиться", но " не враждовать", – яснее Церковного. На самом деле оно пахнет прямо-таки какой-то таинственной жизнью гностических эонов... И преподавание его в духовных школах – есть событие из разряда духовных диверсий!

То, что прот. А. Шмеман пишет о Руси, разумеется, опустим. В России он практически не жил и ее не знал. На его взгляды мы, как ни странно, найдем отповедь у его учителя проф. Антона Карташева, одного из активнейших революционеров-" февралят". Видимо, он, после 35 лет изгнания, все-таки понял, гибели чего он способствовал:

" Для христианской совести необходимо оградить себя от лукавого либерализма и рационализма, объявляющего религию делом частным, интимно-личным, не связанным с обществом, а потому изгоняющего христианство из государства, " дабы спасти его (христианство) от искажений, возникающих при соприкосновении с государством". Православие знает, что подобно тому, как во Христе две природы – Божественная и человеческая – соединены " неслитно, нераздельно, неизменно", так и Церковь с государством христианским соединены неслитно и нераздельно. А потому разделение Церкви и православного Царства есть ересь, вроде несторианства... Природа Церкви – теократична. Ее призвание – духовно направлять всю человеческую жизнь, частную и общественную, а не быть в общей системе изолированным колесом без приводов...

Словом, симфонии Церкви (священства) и Царства, несмотря на известные злоупотребления царей, не должно соблазнять православных, чтобы в ложном испуге шарахаться от нее в сторону безплодной сектантской эмансипации от государства...

... Режим правового государства – это изгнание Церкви из всех сфер" (" Взаимоотношения Церкви и государства", Париж, 1956 г.).

А о попытках подвести под это разделение учение о " свободе" Церкви от государства еще более 100 лет назад Преосв. Никодим, еп. Далматинский писал так:

" Излишне анализировать эти теории и доказывать, что, например, последняя – " о свободной церкви в свободном государстве" противоречит законам самой природы, по которым совершенно невозможно, чтобы одна свободная сила существовала в другой свободной силе" (Православное церковное право", Спб., 1897 г., стр. 679).

Вся религиозность " правового" государства сводится к воспитанию нового типа " верующих", с обязанностями только к существующей власти, но не ко власти Богоустановленной. Более всего на свете им будет ненавистна Самодержавная Монархия. Почему?

Чтобы понять это, необходимо вспомнить – что есть Царствие Небесное? Оно есть Монархия, где нет месту никакому греху, злу, гордыне. Потому что сатанинская революция в Царстве Небесном была подавлена. Монархия земная должна быть иконографическим отображением этого первообраза. Ложь в виде ересей – " конфессий", губящих человеческие души, за которых Самодержец отвечает перед Богом, Венчавшим его на царство, не должна иметь " прав" действовать. Ограничения, которые имели инославные в православном Царстве, особенно на ключевых постах власти, армии и образования, вытекают из невозможности без правильного почитания Бога служить полноценно Царю земному. Так как Царство земное есть образ Царствия Небесного, нехристи, чуждые благодати Божией, не смогут сознательно участвовать в созидании этой иконы, как бы они лично ни были добры или талантливы. И как икона есть богословие в красках и элемент богослужения, так и жизнь верных христиан в православном Царстве есть личное участиев благодатном домостроительстве Церкви Божией.

Образно гражданскую нашу жизнь сегодня можно уподобить пребыванию в храме, без икон.

Попытки обновленцев придумать какое-то " православие с человеческим лицом" показывают не просто незнание ими учения Церкви, но прямую борьбу с Ней. Выросшие все без исключения вне Церкви на гуманистических дрожжах, не являясь по жизни преемниками традиционного Православия, они придумывают только то, что не коробит современного интеллигента.

И приходится напоминать, что у врат сада Эдемского поставлен не купидончик с бананом из гуманитарной помощи, а " херувим и пламенный меч обращающийся" (Быт. 3; 24). Им кажется " безчеловечным", когда Слово Божие говорит: "...А тем, которые упорствуют и не покоряются Истине, но предаются неправде, ярости и гневу" (Рим. 2; 8).

Потому главная задача врагов Христа: разделить священство и Царство, т. е. Помазанника Божия от духовенства. И первый шаг к уничтожению их единства – это отделение Церкви от государства.

⇐ Предыдущая12345

Поделиться: