О ГЕНЕЗИСЕ ВОСПРИЯТИЯ МУЗЫКИ

(по материалам наблюдений над музыкальным развитием детей)

 

Многие из закономерностей музыкального восприятия, рассматривавшихся в предшествующих очерках, могут быть охарактеризованы еще более полно, если для их анализа прибегнуть к методам генетического направления современной психологии. То, что в восприятии взрослого человека предстает перед исследователями как уже налаженный отработанный механизм, четко действующая функция, в действительности проходит в процессе развития длительный и сложный путь. В ходе формирования навыков музыкального восприятия отпадают, редуцируются многие несущественные для дальнейшего звенья, складываются сложнейшие иерархические системы осмысления, семантического заполнения усвоенных музыкально-выразительных средств, многое прячется, уходит вглубь. Эти процессы интериоризации совершаются обычно в раннем детском возрасте, и, изучая материалы, относящиеся к этой стадии развития человека, исследователь получает возможность раскрыть реальную внутреннюю структуру той или иной особенности, закономерности музыкального восприятия.

Детское восприятие музыки обычно исследуется с позиций психологии или педагогики. Можно назвать работы целого ряда исследователей, посвященные вопросам развития музыкального слуха, певческого голоса и музыкального восприятия детей. Это, например, работы С.Н. Беляевой-Экземплярской, Н.А. Ветлугиной. Л.А. Гарбера, Г.А. Ильиной, Е.А. Мальцевой, Т.А. Ре-

 

пиной, это статьи в сборнике «Развитие восприятия в раннем и дошкольном детстве»¹ и многие другие.

Однако музыкальное восприятие в детском возрасте и его особенности представляют большой интерес также для музыкальной теории и эстетики. Изучение психологии музыкального восприятия детей может дать ценнейший материал для выяснения специфики музыкального языка и природы музыки как искусства, для исследования ее связей с речью, мышлением, эмоциями, с разнообразными видами и формами человеческой деятельности и общения. С точки зрения музыкально-эстетической представляет интерес проблема выявления того, как именно в индивидуальном восприятии ребенка преломляются те наиболее общие и фундаментальные закономерности музыки, без которых было бы немыслимо ее функционирование как общезначимого искусства.

В данном очерке процессы формирования навыков музыкального восприятия рассматриваются с позиций одной из главных задач всей книги — изучения роли широкого жизненного опыта в восприятии музыки. В соответствии с этим материал психологических наблюдений подбирался так, чтобы на его основе можно было достаточно четко отграничить факторы общего влияния окружающей среды на музыкальное развитие ребенка от факторов специального педагогического воздействия. В наибольшей степени этому требованию удовлетворяют наблюдения над музыкальным развитием детей, не обучающихся специально под руководством музыкантов-педагогов. Именно такой материал дает возможность как бы в «чистом виде» выявить, как воздействует на развитие

_______________________________

¹ С.Н. Беляева-Экземплярская. Музыкальное переживание в дошкольном возрасте. Сборник работ физиолого-психологической секции ГИМНа, вып. I, M., 1925; Н.А. Ветлугина. Музыкальное развитие ребенка. М., «Просвещение», 1968; Л.А. Гарбер. Начальная стадия развития музыкальных способностей. Сб. «Проблемы способностей», М., изд-во АПН РСФСР, 1962; Г.А. Ильина. К вопросу о формировании музыкальных представлений у дошкольников. «Вопросы психологии», 1959, №5; Е.А. Мальцева. Психологический анализ музыкального развития младшего школьника. «Психология младшего школьника». М., изд-во АПН РСФСР, 1960; Т.А. Репина. О некоторых методиках изучения зруковысотной чувствительности у детей дошкольного возраста. «Доклады АПН РСФСР», 1961, №№ 4, 5, 6; Развитие восприятия в раннем и дошкольном детстве. М., «Просвещение», 1966.

 

музыкального восприятия сама окружающая среда, как это развитие соотносится с опытом ребенка, с его речью, двигательно-динамическим и сенсорным опытом, какую роль играют собственно музыкальные впечатления, испытываемые ребенком. Отвечающий названному условию материал и положен в основу данного очерка. Это материал нескольких дневников, в которых делались более или менее подробные и регулярные записи о развитии музыкального восприятия детей дошкольного возраста.

Наблюдения над музыкальным развитием детей фиксировались и раньше. В частности, известная работа Б.М. Теплова содержит такого рода материалы и их анализ¹. Особенностью изучавшихся нами дневников является, пожалуй, то, что кроме описаний они содержат большое количество нотных записей. Это записи вокальных и инструментальных импровизаций детей, обычно сопровождающих их игры. Дневники содержат подробные записи импровизируемых текстов (музыкальных и словесных), а также ряд нотных записей речевой интонации детей. Таким образом, они дают возможность анализировать не только впечатления и описания, выполненные взрослыми, но и продукты самой деятельности ребенка.

Из ряда имеющихся в распоряжении автора неопубликованных дневников в качестве основных были выбраны три, так как в них, кроме обычных записей — описаний, содержалось и достаточно много нотных примеров. Эти три дневника будут далее обозначаться порядковыми номерами.

Дневник № 1 включает 124 записи, непосредственно касающиеся музыкального развития ребенка. Этот дневник отражает особенности формирования музыкального восприятия девочки дошкольного возраста на протяжении примерно трех лет — от двух с половиной до пяти с половиной лет. Записи вели родители — музыканты по профессии. Родители не проводили с ребенком никаких специальных занятий, направленных на обучение музыке, не предпринимали никаких особых мер для стимулирования развития музыкального слуха, голоса и восприятия. Музыкальное воспитание осуществлялось как бы само собой, стихийно, и если не считать повышенной до-

___________________________________

¹ Б.М. Теплов. Психология музыкальных способностей, стр. 306—325.

 

зы звучания музыки в доме, а также определенного характера музицирования (разучивание произведений, репетиционная и другие формы домашней работы музыкантов) — если не считать этого, музыкальное развитие девочки испытывало такие же воздействия окружающей среды, какие характерны для большинства случаев, во многих семьях, где любят музыку.

Дневник № 2 содержит 111 записей, в том числе нотных. Это дневник музыкального развития мальчика в возрасте от 3 месяцев до четырех лет. Записи несколько менее регулярны, чем в дневнике № 1. Дневник № 3 состоит из нескольких десятков записей. В него входят главным образом записи мелодий и текстов, сочиняемых девочкой дошкольного возраста. Дневник вел дядя девочки — музыкант по профессии.

Кроме названных дневников принимались во внимание и другие. Однако в изложении результатов анализа конкретные примеры будут приводиться только из этих трех дневников, особенно из первого как наиболее последовательно отражающего развитие восприятия музыки.

Главная задача данного очерка — рассмотрение факторов, в результате действия которых постепенно преодолевается нерасчлененность, диффузность детского восприятия музыки и подготавливается база для осмысленного ее слышания. Такими факторами являются: опыт общения — коммуникативный фактор; речевой и двигательный игровой опыт; а также опыт сенсорный — пространственные и зрительные ощущения и представления. Роль каждого из этих компонентов опыта анализировалась в предыдущих очерках. Здесь же ставится цель выявить особенности их воздействия на формирование музыкальных навыков восприятия в начальной стадии развития человека.

Анализ материалов наблюдений показывает, что важнейшим фактором, ведущим постепенно ко все более дифференцированному слышанию музыки, к различению ее мелодических, ритмических, гармонических и других особенностей, является на первых этапах развития ребенка фактор коммуникативного опыта — различение разнообразных ситуаций общения, в которых ребенок сталкивается с музыкой.

Рассмотрим роль этого фактора более детально.

Записи в дневниках говорят о том, что овладение на-

 

выками музыкального восприятия осуществляется в процессе целого ряда многообразных видов деятельности ребенка, среди которых собственно слушание музыки занимает вначале ничтожно малое место. На самых ранних стадиях развития дети гораздо более чутко реагируют на различие ситуаций, в которых им приходится слышать музыку, нежели на характер самой музыки. Для них различные виды деятельности, включающие в себя те или иные музыкальные компоненты, отличаются друг от друга прежде всего по особенностям коммуникации. Это совершенно естественно, так как для ребенка гораздо легче узнавать именно ситуации общения. Они отличаются друг от друга и по пространственным особенностям расположения участников общения, и по количеству людей, и по их взаимоотношениям. Дифференцированию помогает множественность ярких отличительных признаков. Но постепенно между часто повторяющимися впечатлениями возникает устойчивая связь, и ребенок мало-помалу начинает ориентироваться уже в особенностях самого звучания, характерных для той или иной коммуникационной сферы.

Вначале, как показывают данные наблюдений, все виды музыкального звучания объединяются для ребенка в нескольких сферах, каждая из которых сама по себе довольно широка и в дальнейшем делится на все большее число областей.

К одной из таких сфер относится для современных детей музыка, звучащая по радио или в звукозаписи. Какие бы произведения ни исполнялись, все они объединяются по отчетливо воспринимаемому внешнему признаку — окружающие ребенка люди не производят этого звучания, оно идет из таинственных недр репродуктора. К другой сфере относится пение окружающих. Если в первой нет никаких предметных критериев для различения, например джазовой и симфонической музыки, оперной арии или эстрадной песни — все это звучит в одной и той же точке комнатного пространства, то во второй сфере — такие критерии значительны и дифференциация более рельефна. Колыбельная матери, обращенная к ребенку и связанная с ласками, и пение старшего брата, прыгающего и играющего около кроватки, — различие этих ситуаций для ребенка огромно, пусть даже исполняется одна и та же мелодия. Это различие ведет

 

постепенно и к умению выделять такие музыкальные элементы звучания и исполнения, как регистровые особенности пения, динамические нюансы, темповые и ритмические различия, особенности вибрирования голоса, тембровые качества и так далее.

К третьей сфере можно отнести музыку, исполняемую в присутствии ребенка на каких-либо инструментах. И здесь явны специфические, яркие для ребенка признаки коммуникативной ситуации — действие взрослого с инструментом, — по которым ребенок отделяет инструментальную музыку от вокальной, исполняемой в его присутствии, а с другой стороны — от звучащей по радио вокальной и инструментальной музыки. Для него разница между поющим и играющим на первых порах заметнее, ежели между двумя разными мелодиями, исполненными одним и тем же способом.

К четвертой сфере относится музыка, включенная в комплексное действие синтетического характера, например музыка, связанная с танцем, с игрой, с пьесой, музыка, сопровождающая какие-либо осмысленные, понятные для ребенка действия.

Разграничение коммуникативных ситуаций, осуществляемое по самым разным признакам — по включенности в тот или иной жизненный контекст, по количеству участников музицирования или слушания, даже по пространственным особенностям, — такое разграничение, как было показано в предыдущих очерках, связано и с особенностями самой музыки и с ее восприятием. Исторически сложившееся разделение музыкальных жанров в известной мере аналогично проведенному выше разграничению сфер: при всем многообразии жанров выделяются группы инструментальных, вокальных, танцевальных и синтетических жанров. Жанровые различия музыки, связанные с формами и условиями ее воспроизведения и восприятия, с ее прикладными и художественными функциями, — все это постепенно сказывалось и на самом характере музыки; благодаря этим связям и опираясь на них в ходе исторической эволюции музыка постепенно обретала самостоятельность и художественно-эстетическую значимость, формировала свой собственный язык и шлифовала собственные средства выразительности.

Таким образом, углубление восприятия в собственно музыкальную сферу идет у детей естественным, исто-

 

рически проверенным путем — от комплексного жанрово-ситуационного впечатления к дифференцированному восприятию музыкальных произведений.

Неслучайно коммуникативный фактор стимулирует в первую очередь развитие умения слышать жанровые особенности музыки. Постепенному осмыслению и выделению музыкальных особенностей жанра помогают два условия, в известном смысле взаимно противоположных: наличие традиционных сочетаний музыки определенного жанрового характера с типичной для данного жанра ситуацией и случаи расхождения коммуникативной ситуации с музыкальным жанром произведения. Благодаря первому из названных условий в опыте ребенка постепенно закрепляется связь между типичным ситуационным комплексом — например, концертной обстановкой исполнения, и особенностями самой музыки — например, характером звучания симфонического оркестра. Благодаря второму условию — музыкальный жанр осознается, выделяется как нечто самостоятельное, в известной мере независимое от ситуации. Возникновение связи с ситуацией, конечно, требует не только частых сочетаний музыки и внемузыкального контекста, но и яркости самой ситуации для ребенка. Поэтому иногда многократное слышание музыки в одних и тех же условиях, не вызывающих у ребенка особого интереса, уступает однократному, но яркому жанровому впечатлению, благодаря которому сразу же возникает сильная ассоциативная связь. Приведем два примера из дневника № 1.

Девочка много раз слышала по радио и в звукозаписи симфонические произведения, вокальную народную музыку, но нейтральная для нее в эмоциональном отношении «радиоситуация» отнюдь не способствовала четкому разграничению этих двух заведомо разных родов музыки. Но вот она в первый раз побывала на симфоническом концерте, где ее поразил вид оркестра, действия дирижера, необычность обстановки. Этого оказалось достаточно, чтобы между характерным «симфоническим» звучанием оркестра и впечатлениями большого концертного зала, публики в ее сознании возникла связь. После этого посещения она уже по-другому восприняла воспроизведенную дома в звукозаписи симфонию Шуберта, которую неоднократно слышала раньше.

 

«Это — концерт? » — спросила она. «Нет, это — симфония», — ответили ей. Неудовлетворенная непонятным ей ответом она стала уточнять: «Это — в консерватории? », и была очень довольна, получив подтверждение. Воспоминания о недавнем концерте не имели прямого отношения именно к данному произведению, но важно уже то, что симфония была выделена среди других жанров, знакомых ей по звукозаписи, характер оркестрового звучания был опознан и связан с яркими впечатлениями.

Другой пример.

По радио передавали белорусские народные песни. Пели хоры самодеятельности. Манера пения — не профессиональная. Есть.«неточности» интонации, отсутствует профессиональное вокальное вибрато и т. п. Девочка вдруг обратила внимание на одну из песен и сказала: «Так же похоже, как соседи». Из расспросов выяснилось, что она имела в виду соседей своей бабушки, у которой гостила летом в деревне. За забором соседского сада были слышны различные песни. Пели «прямыми» голосами, с затягиванием и глиссандированием в окончаниях. И вот характер музыки и особенности манеры исполнения прочно связались для ребенка с ситуацией — деревня, открытое небо, веселящиеся люди.

Изучение дневниковых материалов позволяет установить, что в первую очередь наиболее близкими, наиболее легко дифференцируемыми оказываются для детей те виды музыкального восприятия, которые связаны с синкретическими формами музицирования — с танцем, игрой и пением, в которых участвуют сами дети. На музыку, исполняемую в присутствии детей взрослыми, вначале дети обращают меньшее внимание, Впоследствие же и радио, и игра на разных музыкальных инструментах осваиваются ими через подражание, через включение в детскую игру различных «концертов» с объявлениями, аплодисментами и т. п.

Наиболее уверенно и точно ребенок разграничивает на протяжении всех первых лет развития музыкального восприятия песенные жанры. Во многом это связано именно с тем, что формирование музыкального опыта опирается на активные, деятельные виды восприятия, сопровождаемые собственным пением ребенка.

 

Итак, в самых общих чертах роль музыкально-коммуникативного опыта заключается в следующем. Коммуникативный фактор — один из важнейших факторов, способствующих преодолению первоначальной недифференцированности восприятия музыки. Большое значение имеет соотнесение музыкального произведения, его характера и языка с жизненным контекстом. Возникают важные для дальнейшего музыкального развития ребенка ассоциативные связи между особенностями музыки того или иного жанра и коммуникативной ситуацией. Существенна также опосредствованная оценка жанра и характера музыки, опирающаяся на восприятие реакции взрослых и на их объяснения.

В тесной связи с коммуникативным фактором действуют и другие.

На развитие дифференцированного восприятия музыки большое влияние наряду с собственно музыкальными впечатлениями и музыкальной деятельностью ребенка оказывает его речевой опыт. Воздействие речевого опыта сильно отчасти потому, что наиболее доступная форма активного освоения музыки — пение — тесно связана со специальным инструментом коммуникации — речью: через голос, через текст и многое другое. Наблюдения над музыкальными и речевыми проявлениями детей позволяют сравнительно легко выявить некоторые взаимосвязи между восприятием музыки и речи, которые на последующих этапах развития музыкальных способностей как бы уходят вглубь, включаются в более сложный комплекс, действуют более опосредствованно и потому становятся труднодоступными для исследования.

Изучение материалов дневников показывает, что связи эти разнообразны. К ним относится и чисто физиологическая связь: опора на один аппарат — голос. Отсюда идет, в частности, почти полное совпадение звуковысотного диапазона речи и пения в раннем возрасте, которое было выявлено по нотным записям речевой интонации и вокальных импровизаций в дневнике № 1 (см. рис. № 14).

Более существенны другие связи — связи в области эмоциональной, логической и синтаксической. В раннем возрасте формируются навыки переноса интонационного и структурно-синтаксического опыта речи на слу-

 

шание музыки и пение. Одним из путей здесь являются постоянные взаимопереходы от речи к пению и опять к речи. В дневнике № 1 записаны некоторые примечательные образцы вокализированной речи девочки.

 

 

Рис. 14. Частота использования звуков различной высоты в пении и звуковысотный диапазон речи

 

Встав утром с кровати и увидев муху, запела: «Я хочу муху прогнать»:

 

 

За обедом, увидев пирожки, с чувством пропела: «Пирожок есть буду, пирожок есть буду! »:

 

 

А вот обращение к брату, который собрался на реку с удочкой:

 

 

Характерно, что эта музыкальная фраза возникла не сразу, а после нескольких полуразговорных, полунапевных ее повторений. Несомненно, здесь возникают богатые возможности для перенесения интонационного опыта речи на восприятие музыкальной интонации, для формирования ладового чувства, для смысловой дифференциации ладовых функций звуков.

Вот примеры утвердительной речевой интонации, накладывающейся на тоническую ступень лада:

 

 

Обращение к брату, протест: «Нельзя, нельзя, не твоя штука! » (по поводу пустого флакона) — это получилось у девочки очень экспрессивно и с напевной интонацией. По-видимому, она сама обратила внимание на эту напевность и тут же повторила фразу, превратив речевую интонацию в вокальную, с более точной музыкальной фиксацией тонов:

 

 

А вот пример смысловой дифференциации тонов доминанты и тоники, подкрепленной речевой интонацией и пространственным действием. Девочка перебирает яблоки, откладывает одни в одну сторону, другие — в другую и поет. В интонациях чувствуется логика разграничения, связанная с предметным действием «сортировки»:

 

 

Здесь к речевой логике присоединяется динамика и логика действия, и оба эти фактора способствуют становлению ладового чувства связи доминанты и тоники.

Другой тип взаимодействия музыкального и речевого начал в пении, в восприятии ребенка — это связь мелодии с текстом. На первых порах она настолько сильна, что мелодия без текста, так же как и текст уже известной песни без мелодии, воспринимается как нечто необычное. Записи в дневниках свидетельствуют о том, что в первую очередь усваиваются и запоминаются мелодии песен с русским текстом, мелодии же, например, итальянских песен (дневник № 1) никак не воспроизводились в пении и в импровизациях, если не считать отдельных интонаций.

Вот два характерных высказывания, записанные в дневнике № 1.

Девочка начинает петь песенку «Во саду ли, в огороде», но останавливается — забыла слова. Отец напоминает ей слова, но она делает ему замечание: «Почему ты не поешь? Ты рассказываешь как сказку, а это ведь — песенка! ».

Более поздняя запись. Девочка рисует нечто похожее на ноты. Она видела раньше, как этим занимались взрослые. Потом просит сыграть свою «пьесу» на пианино. На предложение — Спой сама! — девочка отвечает: «Которые я пишу песни, я не могу. Когда я знаю слова, я пою их, а которые не знаю слова, я не пою... Не знаю, какие тут звуки... А слова я могу петь...»

Записи в дневнике № 3 свидетельствуют о том, что девочка много сочиняет. Но мелодии получаются у нее только тогда, когда уже есть готовый текст. Поэтому, прежде чем сочинить мелодию, она должна сначала придумать слова. В данном случае раздельное сочинение объясняется тем, что мелодии изобретаются не голосом, а на инструменте. И лишь в более позднее время, как видно из дневника № 3, появляется одна мелодия, текст к которой был придуман после.

 

В дневнике № 2 есть одна весьма характерная запись. Мальчик — в три года, — подражая игре на каком-то музыкальном инструменте, поет без слов хорошо знакомую ему мелодию и настойчиво просит, чтобы взрослые отгадали, какую песню он поет. Взрослые нарочно называют то одну, то другую, и наконец отгадывают. Тогда мальчик говорит им: «Нет. Я играю совсем другую песенку. У этой песни нет голоса, она не поет».

Записи свидетельствуют о том, что на определенной стадии развития тесная связь пения с представлением о речи, о тексте ослабевает, отчасти благодаря многочисленным импровизациям, в которых на одну мелодию накладываются все новые и новые слова; но главное — отношение к мелодии как к осмысленной интонации —

остается.

В дневниках есть примеры, показывающие, как связь мелодии с текстом способствует включению пения в процесс общения. Музыкальная фраза, мелодия может выступать в качестве обращения, просьбы и даже заклинания. Таковы некоторые из приведенных выше образцов вокализированной речи, с которой ребенок обращается к окружающим его людям. Но иногда разговор на музыкальном языке полностью переносится в игровую сферу. Разговаривают два или даже три действующих лица, а исполнитель один — играющий ребенок, который поет разными голосами, то за одного, то за другого. Таким образом переносится на музыкальную основу коммуникативный опыт диалогической речи.

Вокально-речевой опыт доминирует особенно заметно на первых этапах. Иногда он служит основой для оценки музыки или исполнения. Вот что говорит девочка, услышав пластинку с исполнением Черны-Стефаньской: «Она только играет, а не поет. Плохая тетя. Не интересно» (дневник № 1).

Иногда речевой опыт явно переносится на инструментальное звучание. Спев знакомую ей мелодию с текстом, девочка говорит: «А теперь я на металлофоне спою», — берет палочки, играет и поет. Получив в подарок дудочку, девочка пробует играть — дует в нее и поет, издавая голосом определенные тоны. «Почему не получается говорить на дудочке? » — спрашивает она. Отец задает ей ответный вопрос: «А как ты думаешь, когда я играю на своей дудочке, то я дую или говорю? ». «Говоришь», —

 

уверенно отвечает дочь. Тогда отец берет дудочку и играет мелодию песенки «Жила-была пастушка», известную ей. Она внимательно смотрит на рот и видя некоторые движения мышц губ при смене высоты звуков, утверждает-спрашивает: «Видишь, ты ведь говоришь!? » (дневник № 1).

Однако инструментальное звучание в гораздо большей мере в восприятии ребенка связывается с его игровым двигательно-динамическим опытом. Можно разграничить здесь общий, игровой двигательный опыт, равно относящийся и к инструментальным, и к вокальным импровизациям, а также опыт специфический — освоение клавиатуры, механики самого инструмента.

Двигательный, моторный опыт — это фактор, способствующий не только четкому жанрово-коммуникационному дифференцированию вокальной, инструментальной, танцевальной музыки, но и одно из условий различения, выделения отдельных выразительных средств в самой музыкальной ткани. Так, например, благодаря ему происходит отчленение мелодии, слов и ритма и их осознание как самостоятельных компонентов целого. Приведем пример из дневника № 2.

Мальчик грызет сухарик и вдруг обращает внимание на то, что ритм хрупанья совпадает с ритмом знакомой ему мелодии. «Слушайте, слушайте! — зовет он взрослых, — У меня получается песенка, когда я хрупаю! ». Здесь ритм выступает как элемент, замещающий всю песенку в целом — со словами и мелодией.

А вот другая запись из того же дневника, говорящая о роли инструментально-игровых движений. Мальчик в гостях пытается играть на пианино. Звуки берет самые произвольные, но ритм у него неожиданно совпадает с ритмом припева известной ему белорусской «Перепелочки». Обрадованно он говорит: «Я играю песенку, звуки только другие, а слова те же самые: «Ты ж моя, ты ж моя, перепелочка». Здесь налицо разграничение звуковысотного и ритмического начала. Важно отметить также, что ритм связывается со словами, с их артикуляцией.

Много записей, показывающих, как воздействует двигательный опыт на развитие навыков дифференцирования звуковысотного и ритмического рисунка, мелодии и

 

текста, ладовых функций и других компонентов музыкального целого, содержится в дневнике № 1.

Приведем сначала примеры, показывающие роль танцевальных движений и движений, совершаемых ребенком в процессе игры.

Записи показывают, какое сильное впечатление произвело на девочку посещение балетного спектакля, с каким вниманием она смотрела телевизионные передачи, в которых показывались гимнастические упражнения с музыкальным сопровождением. Иногда она сама ходит по комнате и выстукивает ритм ногами, а затем спрашивает: «Какая это песенка? ».

Иногда озвучиваются движения игрушек.

Вот, например, она играет с олененком. Олененок «умеет летать». Когда он летит, девочка вполголоса повторяет мелодическую фразу, которая, видимо, выражает внутреннюю сущность и динамику полета. Это — доминантсептаккорд с глиссандирующим подходом к септиме и с пунктирным ритмом:

 

 

Вот волк попытался схватить олененка, но он взвивается вверх. Это сопровождается подъемом мелодии и затиханием:

 

 

Девочка комментирует события: «Олененок улетел». Через некоторое время олененок начинает спускаться вниз, и это сопровождается нисходящими секвенциями:

 

 

Нельзя попутно не отметить того, что и двигательный фактор оказывает влияние на смысловую дифференциа-

 

цию ладовых значений различных ступеней звукоряда. Так, отображение плавного движения приводит к хроматизмам. Противопоставление доминанты и тоники иногда сказывается в том, что в игре меняется направление движений.

Можно сказать, что ладовое чувство уже в основном сформировалось у этой девочки в три-четыре года и продолжало развиваться далее. О прочности звуковысотных ладовых представлений, в частности, говорят интересные записи пения девочки во сне. Таких записей немного — три. Но все они свидетельствуют о точности интонирования высоты и в то же время о коренном изменении ритмических соотношений. Четкие в звуковысотном отношении, эти мелодии растянуты, разделены глубокими внутренними неметризованными паузами:

 

 

Вторая, более специфическая сфера двигательной активности связана с освоением клавиатуры.

Многочисленные записи показывают, что клавиатура становится ареной для различных игровых сцен. Перешагивая пальцами по клавишам, девочка изображает бегущих человечков и догоняющих их в пунктирном ритме волков. Регистры прочно связываются с образами различных зверей с толстыми и тонкими голосами.

Тут проявляются элементы изобразительности и синэстезии (фактор сенсорного опыта)

Вот две записи, свидетельствующие об этом:

«Девочка придумала «песенку», но не голосом, а за пианино — на черных клавишах:

 

 

Потом стала повторять ее в разных регистрах и приговаривала с удивлением: «И здесь получается! ». При этом у нее сохранялся только ритмический рисунок и направление движения. Интервалы же были разные: большая и малая терции, большая секунда. На предложение сыграть эту мелодию так, как медведь ее поет, девочка сразу сделала движение к самому низкому регистру, но тут же остановилась и сказала: «Я не хочу, а то мне будет страшно». Потом сыграла птичку в четвертой октаве, собачку — в малой, а корову не могла найти. Интересно, что искала она глазами, а не руками». Вторая запись говорит об осязательно-зрительных образах: нажала правой ногой педаль пианино, а правой рукой играла легкие скользящие глиссандо по черным клавишам; вслушалась и сказала: «Это — пух».

Ряд фактов свидетельствует о двусторонней связи слухового и зрительного восприятия. Однажды, расставляя пешки на шахматной доске, девочка обратила внимание на то, что при ударе о доску они издают звуки разные по светлоте тембра. Тогда она переставила все пешки в соответствии с их тембром: на черные клетки попали пешки с «темным» тембром, на белые — с более «светлым». Увидев цветные карандаши, разложенные от самого темного слева до самого светлого справа, девочка стала считать их в этом же порядке. При этом она повышала голос, двигаясь по гамме, так что светлый желтый карандаш оказался у нее самым «высоким» по тону. Важно при этом, что согласование высоких тонов со светлыми и низких — с темными возникло совершенно спонтанно, без всяких настраивающих обстоятельств. До этого не было никаких рассказов или игр, в которых бы устанавливалась такая связь между цветом и высотой

звука.

А вот аналогичные примеры из дневника № 2.

Мальчик нажимает на клавиши фортепиано и на правую педаль и вдруг говорит: «А-аа! Я понял, я понял. Когда нажмешь педаль — звук светлее! » «Что значит — светлее? » — спрашивают его взрослые. Он отвечает: «Светлее — это значит громче».

 

Другая запись. «Папа, мама, — говорит мальчик, — низкий звук я называю черным». «А высокий»? — спрашивает его отец. «Высокий — белым», — следует быстрый ответ.

Вечером однажды услышав игру на баяне, мальчик сказал: «Вот этот звук красивый я называю розовым: а-а-а (поет). А другой — белым».

Интересно, что явления синэстезии у него не ограничиваются слухо-зрительными связями. Одна из записей свидетельствует о том, что обобщенное представление о высоте включилось в сложный зрительно вкусовой комплекс. Это очень хорошо видно из его высказывания по поводу кислого яблока: «Тоже вкусно, но у этого яблока какой-то низкий вкус. Кислота темная какая-то. Света нет у этой кислоты».

Как коммуникативный и речевой опыт, так и опыт двигательный и интерсенсорный дают ребенку общую базу для музыкального развития, облегчают усвоение музыкальной речи и во многом даже участвуют в формировании навыков восприятия музыки. Центральным же и специфическим является собственно музыкальная практика, музыкальная деятельность. Дифференцированное восприятие ладотональной стороны музыкального произведения, его ритмической организации и композиционной структуры, опираясь на общие компоненты жизненного опыта и деятельности, требуют все же специфически музыкальных навыков, развивающихся на музыкальном материале.

Фактические данные свидетельствуют о том, что здесь благоприятно действуют на развитие два фактора: богатство музыкальных впечатлений, с одной стороны, и повторяемость впечатлений — с другой.

Из множества разнообразнейших ладоинтонационных оборотов слух ребенка постепенно выбирает все больше и больше вариантов. Стоит только обратить на себя внимание какой-либо детали мелодии — каденции или выразительному ходу, как она уже включается в песенные импровизации, ставится в разные контексты, перерабатывается и входит в собственный интонационный словарь ребенка. Анализ нотных текстов импровизаций из дневника № 1 показывает, как перекочевывают те или иные интонационные обороты из услышанных произведений в собственные мелодии девочки.

 

Так обстоит дело, например, с каденционным мелодическим ходом: VI—VII—I ступени. В записях дневника № 1 зафиксировано более десятка вариантов этой каденции. Такова же судьба традиционного симфонического росчерка — трехкратного повторения тоники в конце. Вот пример, в котором объединены восходящий мелодический каданс с трехкратным повтором (импровизация на основе мелодии из «Снегурочки» Чайковского):

 

 

Реплика девочки по поводу этой каденции («Папа, слушай конец песенки») свидетельствует об осознанности завершающего характера использованного ею мелодико-ритмического оборота.

В следующих двух примерах ладофункциональное движение от неустойчивых ступеней к тонике подкрепляется ритмическим кадансированием, сменой кратких звуков более длительными, метрической направленностью к опорному звуку:

 

 

В музыкально-поэтических импровизациях, которые, как показывают записи, нередко бывают весьма длинными, обычно сохраняется от начала до конца какая-либо ритмическая фигура, подчиняющая себе и текст, и структуру целого. Повторяются также мелодические

 

обороты. Варьирование при повторениях обычно затрагивает в большей степени метрически легкие звуки, например затактовые части мотивов и фраз.

⇐ Предыдущая12131415161718192021

Поделиться: