Сознание и гипотеза идентичности (монизм) - Теория М. Симона. Мнема. Экфория.

Сознание и гипотеза идентичности (монизм) - Закон Вебера. Психические синтезы

Однако, главная трудность, казалось, заключается еще в темной области так наз. бессознательной мозговой жизни. Fechner-Weber'овский закон якобы противоречит ей. Обнаружены факты несовпадения между явлениями сознания и наблюдавшимися и измерявшимися физиологическими результатами.

Это объясняется просто тем, что между этими измеренными физиологическими результатами и теми частями большого мозга, где сосредоточивается наша сознательная (психическая) жизнь, находятся еще могущественные аппараты (мозговые центры), деятельность которых не сознается нами (находится вне области верхнего сознания). Деятельность эта может парализовать и возбуждать, задерживать и направлять, и тем неизбежно искажать результаты психофизиологических измерений, основанных на законе Fechner'a. Прежде всего должно остерегаться слишком категорических выводов. Между прочим обнаруживается: 1) что та интенсивнейшая деятельность большого мозга, которая, несомненно, соответствует явлению внимания, сопровождается и наболее ясным, интенсивнейшим сознанием; 2) что, очевидно, и интенсивность и 3) продолжительность деятельности мозга способствуют возникновению субъективно познаваемого нами сознания. Последнее вытекает уже с большой вероятностью из результатов известных психометрических исследований, показавших, насколько видимо бессознательные реакции совершаются быстрее сознательных. 4) Все необычное, все, к чему деятельность мозга еще неподготовлена, чего она еще не успела совсем или достаточно прочно усвоить, вызывает с ее стороны реакции, сопровождающиеся более интенсивным верхним сознанием.

Можно сказать даже, что шок, трение, антагонизм, пластическое превращение вызывают или усиливают в динамике мозга явления верхнего сознания. Толчкообразная нервная деятельность сопровождается повидимому, более сильными проявлениями верхнего 5) В зеркале сознания, т.-е, субъективно, всякая деятельность мозга представляется единицей, —тем, что философы называют „состоянием сознания'', хотя более " глубокое изучение психологии и особенно психофизиологии доказывает нам, что пресловутые „единицы" —необыкновенно сложны, т.-е. состоят из чрезвычайно сложных составных частей и во времени и в пространстве. Вспомним только то, что мы разумеем под восприятием (например, часов), все равно, вызвано-ли оно галлюцинацией или созерцанием действительных часов.

Пример зрительного восприятия — особенно доказателен, ибо, как это установлено прямыми наблюдениями, слепорожденные, прозревающие в позднейшем возрасте после операции катаракты, вначале вместо зрительных восприятий получают лишь хаос цветовых ощущений, и много времени проходит, пока они |научаются видеть (т.-е. воспринимать), но тем не менее они Никогда не усваивают этой способности настолько, чтобы обходиться без помощи других органов чувств, главным образом, осязания и слуха. Даже и простейшее для нас ощущение, несомненно, основано на сложном физиологическом комплексе. Как известно, чтобы доказать, что субъективное ощущение белого цвета, хотя и представляющееся единообразным, основывается на смешении ощущений всех цветов, берут колесо, окрашенное всеми цветами, и вращают все быстрее и быстрее, пока, наконец, наша сетчатка не перестает фиксировать отдельные цвета. Тогда колесо представляется белым. Для раскрытия действительно примитивных, простых ощущений, мы должны были-бы спуститься до степени развития новорожденного ребенка (помимо оперированных людей с прирожденной катарактой), а этого мы сделать не в состоянии.

Следовательно, наше человеческое верхнее сознание представляет лишь суммарное, синтетическое, неполное, субъективное освещение более интенсивной деятельности большого мозга. 6) Далее, весьма важное явление сознания связано с оживлением (экфорией) прежних деятельных комплексов мозга, т.-е. с игрой энграммов или представлений. Здесь речь идет о фиксации мозговой деятельности во времени и в пространстве, т.-е. относительном освещении ее верхним сознанием. Особенно на эту область бросает яркий свет гипнотизм. Весь процесс запоминания сам по себе совершенно независим от сознания и обнаруживает очень интересные законы.

 

 

В одной напечатанной лекции („Das Gedachtniss und seine Abnormitaten". Zurich, Orell Fussli 1885) я рассмотрел этот вопрос большей частью по Ribot, но при этом ошибочно обозначал сознание, как деятельность. Хотя без деятельности мозга не существует никакого сознания, тем не менее нельзя эту деятельность обозначать словом „сознание". В упомянутой лекции я, наоборот, правильно воспроизвел идею Геринга об инстинкте и памяти, хотя и не подверг их дальнейшей разработке, как Семон. Значение этой идеи представлялось мне тогда в неясном, сумеречном свете.

 

Законы памяти мы, правда, раскрываем большей частью с помощью психологического анализа в нас самих. Тем не менее неправильно противопоставлять сознательную память органической, или „бессознательной". Имеется только одна память, состоящая: а) в сохранении молекулярных следов (энграммов) всякой мозговой (вообще нервной) деятедьности б) в способности оживления, или экфории их и в) иои раз во вторичном распознавании, т.-е, отождествлении (гомофонии) вновь усиленной деятельности с первоначальной (локализация во времени).

Что же касается вопроса о субъективном проявлении или непроявлении сознания в том или другом из этих процессов то он здесь, собственно, не при чем, как бы мы субъективно ни были убеждены в противоположном.

Сознание и гипотеза идентичности (монизм) - Апперцепция

Апперцепция или внимание представляет собою, как мы видели, своего рода блуждающую в нейронах большого мозга maculam luteam нашей мыслительной деятельности, иначе говоря, максимум ея интенсивности, который старые, дремлющие ассоциированные энграммы экфорирует, снова усиливает и перерабатывает в новые сочетания или разряжает в ряд центробежных действий, и в то же время, чрез посредство органов чувств, постоянно возбуждается внешним миром, с которым он работает в адэкватном взаимоотношении. Во время этого процесса, соответствующего настоящему мышлению, постоянно вариируют и интенсивность и экстенсивность внимания и его поля.

Во сне и гипнозе деятельность внимания изменена, очевидно затруднена, замедлена, но отнюдь еще не ослаблена. Это — правда, загадочный, но несомненный факт, что сны и внушения с одной стороны чрезвычайно диссоциированы, а с другой — воспринимаются необыкновенно тонко. В гипнозе необыкновенно точные в известном направлении апперцепции могут даже весьма быстро следовать одна за другой. Об этом я не могу здесь распространяться подробнее. (См. гл. IV, § 16).

Как известно, с интенсивностью апперцепции субъективно представляется нам усиливающимся и освещение ее сознанием. Но кто из этого заключит, что субъективизм, т.-е. сознание, ощущение, вовсе или отчасти не присуще мозговым процессам, концентрированным или не концентрированным, находящимся вне сферы апперцепции, совершит, как мы видели, ошибку. В действительности же, при очень интенсивной, концентрированной апперцепции остальные категории мыслительной деятельности только кажутся более или менее бессознательными. Их связь с главной апперцептивной деятельностью, и чрез это с верхним сознанием, ослабляется, оттого оне в свете последнего представляются более бедными и почти даже совсем стушевываются. Диссоциация и амнезия обыкновенно идут рука об руку. И (функциональная) амнезия означает лишь полный или частичный перерыв в освещении сознанием различных мозговых процессов.

Сознание и гипотеза идентичности (монизм) - Воля

Воля

состоит только из двигательной тенденции комплексов ощущений (представлений) и чувствований. Эта тенденция находит свое анатомическое выражение в двигательных нервных путях мозговой коры, как ощущения находят свое анатомическое выражение в ее чувствительных путях. Но более тонкая ассоциация энграммов, как и, так называемая, психомоторная иннервация находятся внутри этой коры. Это означает только то, что нейрокимные течения, вызывающие тончайшую координацию, или экфорию движений, зарождаются уже в коре мозга. Они находятся поэтому в тесной связи с мышлением и чувствованием и представляют лишь претворение их в настоящие или будущие движения или действия.

Так как чувства сильнее представлений, то воздействие их на волю, естественно, тоже бывает более сильным. Штрикер доказал, что каждое проявление воли непроизвольно имеет своим следствием легкую подсознательную иннервацию мышц и том же направлении: так называемое, чтение мыслей является прекрасным экспериментальным доказательством этого факта. Решениями называют все проявления воли, имеющие в виду будущие действия, а силой воли — способность подобные решения подготовлять и проводить в жизнь, что равнозначуще с выдержкой.

Наша низшая животная душа.

Большой мозг млекопитающих развился постепенно, начиная от рыб и в связи с обонятельными органами и центрами, над мозговыми центрами низших животных форм, и постепенно все более и более становился главой всей центральной нервной системы. У низших рыб и остальных низших животных вся душевная жизнь протекает в низших мозговых центрах, как средний мозг, задний мозг, спинной мозг, с весьма мало развитым большим мозгом или совсем без него; следовательно, и в этих центрах бывают и энграфии, ощущения, и чувства, ассоциации, экфории и воля, но в гораздо более простой, более грубой, автоматической форме.

Но и в нашем человеческом мозге сохранились эти филогенетически более древние нервные центры. Нет поэтому сомнения, что и у нас в этих центрах происходят низшие животные душевные процессы. В физиологии человека и животных эти процессы называются рефлексами и автоматизмами. Ощущения, действия и чувства, отсюда проистекающие, как мы сказали уже выше (см. главу I, стр. 2), никогда прямо не сознаются (т. е. нашим верхним сознанием). Но они сообщаются нашему большому мозгу по особым нервным волокнам, так что посредственно они доходят до этого сознания. Таким образом мы обладаем, так сказать, глубоко подсознательной животной душой, подчиненной душе нашего головного мозга, но эта подчиненная душа, являясь основой наших чувств и склонностей, часто весьма и весьма влияет без его ведома на своего самодержавного господина, столь охотно кичащегося своей „свободой воли".

Галлюцинации

Но как доказывают галлюцинации, образы воспоминаний или даже целые комплексы их, при известных условиях, под влиянием чисто внутренних мозговых раздражений, вновь экфорируются до такой степени, что субъективно представляются совершенно равносильными восприятию, т.-е. переработанному в сознании комплексу раздражений, действительно проецированных с периферии в центр. На чем основывается разница между восприятием и внутренним представлением (напр. собаки), — на одном лишь различии в интенсивности соответствующей деятельности большого мозга или же также на том, что при галлюцинации приводится в состояние раздражения и центростремительный нервный путь от какого-либо вторичного центра к соответствующему участку мозговой коры (напр. corp. genicul. externum—лучистый зрительный путь к cuneus, для передачи зрительных ощущений и т. д.), еще не выяснено.

Последнее представляется несравненно более вероятным, но это трудно доказать. Несомненно во всяком случае, что слепой, потерявший оба глаза, страдающий полной атрофией обоих зрительных нервов, способен еще галлюцинировать и по истечении целого ряда лет. Но как доказал von Monakow, клетки его corp genicul externa должны были еще сохраниться, так как они и после энуклеации глаза не подвергаются атрофии.

Как бы то ни было, факты эти доказывают, что и галлюцинации, т.-е. восприятия обманчивые, и восприятия, вызываемые действительными раздражениями, представляют собою, как таковые, процессы, совершающиеся в большом мозгу. Известно также, что через органы чувств ребенок в начале получает лишь хаос ощущений и только позднее научается воспринимать, — восприятие, следовательно, покоится на координирующей переработке ощущений в большом мозгу.
Все эти психологические и анатомические замечания я считаю необходимыми, так как, по моим наблюдениям, только благодаря отсутствию правильных психологических и анатомических представлений, явления гипнотизма так часто представляются чудесными, и притом не только профанам, но и врачам. Чудом, если вообще чудеса бывают, является здесь, — раз мы стали на монистическую точку зрения, — не гипнотизм, а проблема генезиса души, т.-е. генезиса мозга.
Если длительное состояние, вызванное в мозгу другого субъекта обращением к нему и проявляющееся в зеркале его сознания, как комплекс представлений, есть комплекс энергий

Такие комплексы энергий, не считая актуальных комплексов раздражений, приходящих извне, состоят из двух групп факторов, унаследованных (унаследованные мнемы) и приобретенных (приобретенные энграммы мозга). Обе группы сочетаются в каждом случае (отдельное представление) самыми разнообразными способами. Ссылаюсь на книгу Семона о мнемах (1 с.) и на мою книгу „Sexuelle Frage" (Munchen, E. Reinhardt, 12 Aufl. 1919).

то a priori уже должно допустить, что вместе с ним вызываются и ассоциированные, подсознательные деятельные состояния. Довольно безразлично, освещается ли или не освещается внушенное представление верхним сознанием. Если только говорящему планомерным, быстрым, концентрированным воздействием, с помощью звуков, слов, взглядов и т. п., удается овладеть ходом представлений другого субъекта, то постепенно он приобретает все большую способность ассоциировать и диссоциировать. Мозговая деятельность другого субъекта становится по отношению к нему все пластичнее, все податливее. Благодаря этому, говорящему удается вызывать задержки и пролагать новые пути, могущие, смотря по степени достигнутого им внушения, приводить к галлюцинации, перерыву цепи сознаваемых представлений (и обусловливаемой этим амнезии), задержке болевых ощущений, возбуждению и задержке волевых импульсов, раздражению и задержке вазомоторов (влияние на менструальное и другое кровотечение), и даже к возбуждению секреторных и трофических функций нервной системы (потение, нарывание).
Все это объясняется своеобразным характером нервной деятельности и в особенности большого мозга.

Благодаря этому, в общем, простому объяснению, предрассудки, вера в чудеса, колдовство, волшебство, спиритизм утрачивают значительную часть своего обаяния, уступая место естественному толкованию.

Различные виды зрения

На одном примере я позволю себе еще наглядно показать недостаточность нашей чистой психологии. Какую путаницу создает употребление слов „видеть" и „хотеть". Голубь, лишенный мозга, „видит" или не видит? Как известно, имеется много степеней „зрения":

1. Элементарное амебоподобное „зрение" элементов сетчатой оболочки, близко приближающееся к фото-дерматическим ощущениям (световым ощущениям кожи) низших животных. Оптического эффекта такое зрение дать еще не может, так как элемент не может еще воспринимать никакого оптического» образа.

2. Зрение передней пары четырехолмия и corporis geniculati externi (вторичные оптические центры), которым уже чрез зрительный нерв передается, путем суммирования и координирования, все изображение сетчатой оболочки.—Это и есть зрение голубя, лишенного мозга. Это низшее зрение нами, людьми, никогда не сознается. Оно уже имеет оптический характер, но аналогично зрению насекомого, почти не имеющего-большого мозга (напр, муравья-самца), и едва-ли способно ассоциировать оптические образы воспоминаний (см. Forel, Die psychischen Fahigketten der Ameisen. 1901 и Das Sinnesleben der Jnsecten, у Ernst Reinhardt в Мюнхене).

3. Зрение т. наз. зрительной сферы мозговой коры (cuneus), где оканчиваются системы волокон, идущих из подкорковых центров (Monakow). Это — наше обычное человеческое зрение, находящееся в области верхнего и нижнего сознания. Изображение сетчатки эта зрительная сфера получает уже, если можно так выразиться, из вторых рук и в сочетании с несравненно более сложными ассоциациями.

4. Имеется еще одно зрение, еще более духовное, именно отражение этих оптических раздражений зрительной сферы в других ассоциированных с нею корковых областях большого мозга. Некоторые люди обладают даже цветовым зрением звуков (Nussbaumer, Bleuler и Lehmann), т.-е. определенные цвета (в большинстве случаев одни и те же) всегда ассоциируются ими с определенными звуками или гласными.

То же самое должно сказать и о центробежной или волевой деятельности, —от сознанного желания, путем решения и действия, до импульса и рефлекторного движения. Эта деятельность — ничто иное, как конечный результат, вытекающий из чувств и ассоциированных с ним элементов интеллекта, хотя, впрочем, движение и в свою очередь оказывает поощряющее действие на ощущения и чувства. Изучение расстройств речи показывает довольно наглядно, что не имеется никакой границы между „соматически" и „психически" вызванными комплексами двигательной иннервации и таковыми же расстройствами их.

Если все эти факты сопоставить с тем, что мы говорили вначале, то нас уже не будут так удивлять видимые противоречия и загадки гипнотизма. Мы поймем, что загипнотизированный может видеть и все-таки не видеть, верить и все-таки часто, из побуждений известной любезности, симулировать. Его сознание может верить и, напр., при отрицательной галлюцинации не видеть и не слышать, тогда как вся остальная мозговая деятельность, — подсознание, как мы ее уже обозначили выше, — вне этих слабо выключенных, точно легким каким-то дуновением унесенных образов сознания, точно видит, точно слышит и точно обходит препятствия. В других же случаях концентрированное, сильное внушение может проникать гораздо глубже в область подсознания и даже до периферических нервов, оказывая на них в свою очередь сильное обратное действие, как, напр., это наблюдается в случаях задержки и вызывания менструаций, вызывания диарреи и кожных пузырей.

Телепатия

Телепатия. (Психоэнергия). Но если и отбросить учение о флюидах, спиритизм и оккультизм вместе со всеми чудесами магии, как нелепость, обман и самообман, остается еще ряд явлений, о которых в настоящее время нельзя сказать, что их никогда невозможно будет объяснить научно. Их часто описывают люди, достойные доверия, честные и здравомыслящие.

Я разумею здесь, так наз., передачу мыслей, неправильно обозначаемую suggestion mentale, ясновидение, созерцание или отгадывание явлений в каком-нибудь отдаленном месте, так наз. предчувствия и предсказания будущего и т. п. Все эти пресловутые явления в совокупности обозначаются термином „телепатия".

В вышеприведенном смысле замечательна книга Phantasms of the living by Gurney, Myers and Pod-more. 2 Vol. in 8°. Triibner. London 1877. В ней собрано не менее 600 наблюдений из области сбывшихся видений, снов, предчувствий и т. п. О надежности источников этих сообщений наведены будто бы точные справки, и в книгу включены лишь сообщения лиц, заслуживающих доверия. Реферат о названной книге дан был в Revue de deux Mondes от 1-го мая 1888 г. Впрочем, и каждому из нас в кругу своих знакомых приходится слышать о подобных наблюдениях, и притом от лиц, вполне заслуживающих доверия. См. также Liebeault. Le sommeil provoque. 1889, стр. 295. Кроме того, о телепатии очень много рассказывает нам и всемирная история.

Далее, Сh. Richet (Revue philosophique. 1884); старается, например, доказать возможность телепатии. Но доказательства его, как нам кажется, крайне несовершенны, экспериментатор малонадежен, а применение теории вероятностей — вовсе не убедительно. Позднейшие исследования v. Shrenck-Notzing'a, Flournoy и друг. тоже не привели к какому-либо ясному результату. И эти авторы тоже мало надежны.

Во всех этих экспериментах, независимо от игры случая и обмана, крайне трудно еще с достоверностью исключить самообман гипнотизируемого, т.-е. самого субъекта, (а также и гипнотизера), и прежде всего — всякое бессознательное внушение и самовнушение.

Еще раньше, в особенности в 6-ом издании настоящей книги я допустил возможность телепатии. Я ссылался на факты беспроволочного телеграфа, на возможность при помощи одной телефонной проволоки передавать мозгу человека целые симфонии оркестра, но вместе с тем предостерегал от обмана и самообмана и даже от галлюцинаций благородных истериков на подобие орлеанской девы.

 

Приёмы гипноза и внушения

В общем я настоятельно рекомендую нижеописываемый метод коллективного гипнотизирования, предложенный Liebeau— Wetterstrand'oм.

Пациента, по способу Bernheim'a, усаживают в кресло, заставляют несколько секунд, — самое большее, одну минуту, — смотреть себе в глаза, объясняя при этом громким и уверенным, но монотонным голосом, что дела идут превосходно, что глаза уже слезятся, веки отяжелели, и что пациент чувствует приятную теплоту в руках и ногах. Затем пациента заставляют фиксировать два пальца (большой и указательный) левой руки (гипнотизера), которые незаметно опускают, заставляя веки следовать за ними. Как только веки начинают опускаться самолроизвольно, дело уже сделано. В противном случае говорят: „закройте глаза! ". Некоторые врачи заставляют подольше фиксировать.

Затем можно действовать, подобно Vogt'y, или же поднять руку и прислонить ее к стене, либо положить на голову пациента, заявляя, что она оцепенела. Лучше всего заявить тотчас же, что соответствующая рука непреодолимо, точно каким-то магнитом, притягивается к голове. Если это не пойдет, прибегают к каким-нибудь другим приемам, принимают очень решительный и энергичный тон, внушают одновременно исчезновение мыслей, подчинение нервов, чувство благосостояния, покой, дремоту. Как только замечают, что то или другое внушение начинает действовать, тотчас же дают ему дальнейший ход и резче оттеняют его, при случае заставляя пациента откликаться на него кивком головы. Каждое подтвержденное внушение вначале представляет значительный актив, которым должно пользоваться для дальнейших внушений. „Смотрите! это действует прекрасно. Вы засыпаете все лучше. Ваша рука становится все неподвижнее. Вы не в состоянии больше опустить ее вниз (пациент делает соответствующую попытку с не-которым успехом, но ему препятствуют в этом и заявляют быстро: „наоборот, когда вы хотите опустить, она подымается вверх, к голове, смотрите, я все больше приближаю ее к голове" и т. д. У субъектов, очень склонных к критике и упрямых, вначале лучше воздерживаться от внушения каталепсии руки. При некотором навыке очень быстро замечают, когда. можно рискнуть с подобным внушением.

Долго фиксировать больного взглядом — я считаю ошибкой. Очень редко у меня это фиксирование длится больше одной минуты, и то только в начале первого сеанса. Потом всегда оказывается достаточным фиксировать гипнотизируемого в течение одной — самое большее — двух секунд, внушая при этом сон. Большею частью я тогда только заявляю: вы спите! делая своею рукою движение к глазам, и данный субъект моментально засыпает.

Grossman (Zeitschrift fur Hypnotismus Vol. 1. 1892/93 S. 410). рекомендует нижеследующий метод:

„Прежде всего я внушаю каждому пациенту восприимчивость к внушению (суггестивность). Со скептиком я лучше всего справляюсь при помощи следующего эксперимента: я говорю ему, что я — чему он едва ли поверит — буду надавливать своим пальцем на его conjunctiva bulbi, не вызывая с его стороны рефлекторного закрывания век, т.-е, реагирования миганием. Эксперимент удается почти всегда, так как conjunctiva bulbi при одновременном фиксировании на соответствующем внушении — я на это указывал уже в одной прежней работе— почти у всех людей становится анэстетичной. С другой стороны удачное внушение зачастую до такой степени повышает суггестивность, что уже простого, непосредственного приказа сна достаточно для немедленного наступления гипноза. В другом случае я заставляю пациента, сидящего в кресле, не прислонясь к спинке, или еще лучше на диване, в полусидячем, полулежачем положении, фиксировать меня в течение нескольких секунд. Я внушаю ему, что чувство теплоты охватывает его члены, и прежде всего, что отяжелевают его руки, покоящиеся на его коленях. С этими словами я подымаю их за ручные кисти немного вверх, и легким движением своих рук вдруг заставляю их падать. Они падают, тяжелые, повидимому, как свинец, на колени, и пациент, действительно, как это мне почти всегда подтверждали, испытывает чувство необыкновенной усталости в руках. Затем, если взгляд не становится еще несколько неподвижным, — явление, длящееся только несколько секунд, — следует главный прием. Я прошу пациента закрыть глаза, или сам быстро закрываю их, подымая кисти его рук и, удерживая их при согнутых под прямым углом предплечиях, внушаю, что он так устанет, что не сумеет больше держаться прямо и безусловно упадет навзничь. При этом и минимальными толчками постепенно отталкиваю его назад, пока голова не прислонится к спинке кресла, и, если еще нужно, даю приказ заснуть.

К болящей части (голове, животу и т. д.) лучше всего прикасаться правой рукой, заявляя, что боли проходят; затем в гипнозе спрашивают больного об эффекте и по возможности не отстают, до полного проявления такового (в данный момент). При этом зачастую приходится прибегать к нескольким различным внушениям, проявляя известную изобретательность. У субъектов, легко поддающихся внушению, все удается сразу, у других же это требует больших усилий.

Прежде всего должно стараться довести больного, как можно быстрее, до анэстезии и амнезии по пробуждении. Правда, многие лечебные внушения удаются и без этих двух эффектов. Но, в общем, таким способом лучше и быстрее достигают цели. Амнезией мы большей частью препятствуем больному переносить нить своей сознательной логики от гипноза к бодрствующему состоянию и наоборот.

Далее, серьезная обязанность гипнотизера — предупредить вредные последствия самовнушения. Прежде всего истеричные, а также и другие нервные особы, в первом гипнозе сами охотно внушают себе представление о вредном действии такового, особенно, если им об этом прожужжали уши газеты или другие люди. Таким особам после гипноза делается дурно, или же они чувствуют себя оглушенными, испытывают " чувство страха или головные боли, или же обнаруживают даже дрожание и поддергивание, могущие доходить до судорог. В таких случаях надо только остерегаться самому проявлять боязливость или озабоченность — иначе тем только мы усилим или поддержим самовнушение. Наоборот, должно с величайшей энергией и уверенностью заявить, что все это — пустяковые явления, которые по временам встречаются в первом гипнозе, но тотчас же будут устранены и никогда более не повторятся. И, говоря это, немедленным возобновлением гипноза устраняют эти явления до последнего остатка, ничего не оставляя от них. Всегда должно твердо помнить, что все, достигнутое внушением, может быть и устранено внушением, если только своевременно прибегнуть к нему и не дать ему укрепиться путем самовнушения и привычки. У таких лиц и вообще у истеричных гипноз должно применять лишь короткое время и немного раз, и притом только в виде терапевтических внушений. Но есть случаи истерии, где сильные реакции в гипнозе означают обратные реакции „возрождением" старых вытесненных и подсознательно травматически действующих комплексов аффектов. Здесь сильная сцена возрождения действует исцеляющим образом (см. Гл. VII. Психоанализ) и гипнотизеру остается только внушением подтвердить этот факт и использовать его.Этой процедуре я приписываю большое значение. Незнакомству с нею или упущению ее, по моему убеждению, и обязан своим происхождением весь тот ненамеренный вред гипноза, о котором сообщается в литературе. Я сам наблюдал один случай дрожания и болей в руке, которые возникла, благодаря такому неловкому гипнотизированию со стороны одного неопытного молодого человека, и длились несколько месяцев, но затем снова устранены были внушением.

По моему опыту, у истеричных ловким внушением на яву нередко достигают еще лучших результатов, чей форменным (возвещенным) гипнозом. В силе остается старое правило: приветливо, последовательно, твердо! Должно приобресть расположение истеричных и в то же время внушить им респект к себе. Никогда не следует осмеивать их, проявлять к ним недоверие, отвращение, презрение. Иначе мы причиним им тяжкий вред. Но, с другой стороны, столь же мало надлежит их баловать, придавать большое значение их припадкам, болям и т. д. Истеричным уверенно обещают исцеление, но при этом требуют послушания и затем возбуждением честолюбия и т. д. незаметно направляют их в русло трудовой жизни и здоровых гигиенических привычек, постоянно делая терапевтически-гигиенические внушения и применяя возможно меньше лекарств, особенно наркотических. Из всех этих фактов вытекает в первую очередь то поучение, что врач, не набивший еще себе руки в применении внушения, врач прежде всего молодой, мало-опытный, должен воздерживаться от производства гипнотических опытов у истеричных.

Что внушением можно причинить вред, если желают вредить, разумеется само собою, и это — только оборотная сторона его лечебного действия. Головные боли, расстройства менструации и т. д. можно так же хорошо внушить, как и устранить внушением. Но если желают принести пользу, то загипнотизированному никогда не следует говорить о возможности какого нибудь вреда, а, наоборот, всегда должно решительно и безусловно заявлять, что внушение может дать только хорошие результаты. Этим лучше всего предупреждаются вредные самовнушения и сохраняется вокруг пациентов здоровая суггестивная атмосфера.

Рядом с этим необходимо также, само собой разумеется, и образ жизни больного устроить применительно к внушениям, чтобы подкрепить их соответственными действиями. Каждый успех необходимо использовать и упражнять в нем больного (у паралитика движением, у неспособного к работе работой, у трусливого — приучением его к вещам, которые его страшат, у импотента — повторением coitus'a и т. д.). Этим лечение внушением отличается от других видов лечения — массажем, ваннами и т. п. Больной не должен изменять своего образа жизни во время лечения, а, наоборот, продолжать вести свой обычный образ жизни, или к нему вернуться, если он оставил его, но делать это нужно осторожно, постепенно упражняясь и тренируя себя.

 

См. Forel, Hygiene der Nerven u. des Geistes 5 Aufl. 1918.

 

 

Такими же противоположными внушениями должно задерживать „впадение в самогипноз", пресловутое „ослабление силы воли" и другие подобные явления, опасность коих противопоставляют терапевтическому гипнотизму люди, с ним незнакомые. Только раз, когда я был еще новичком, одна из загипнотизированных мною особ сама впала в гипнотический сон, но после данной ей энергичной суггестивной лекции у нее более этого не повторялось. Стоит только за такими явлениями признать право на существование в окружающей среде, и они скоро начнут повторяться, и не только у одного и того же лица (как, например, у загипнотизированной истеричной Krafft-Ebing'a); но и у других, как мы это видим у д-ра Friedrich'a в Мюнхене, гипнотизирующего по неправильному методу и с предубеждением (Annalen des stadt. allgemein. Krankenh. in Munchen 1894)

 

Из самой статьи д-ра Friedrich'a, высказывающегося против терапевтического применения гипнотизма, великолепно видно, как автор впадает во все те ошибки, которых следует избегать, и как плохо он вообще усвоил себе весь этот вопрос.

 

He опасен, наоборот, самогипноз, внушенный с помощью какого-нибудь амулета. Должно только внушением ограничить его продолжительность до немногих минут и вызывание его допускать только с помощью данного амулета и для определенных лечебных целей, до тех пор, пока это дозволено врачем.

 

Кроме того, всегда должно внушать совершенное благополучие, веселое настроение, хороший сон, хороший аппетит и укрепление воли. К тому еще всегда надлежит соблюдать нижеследующие правила Bernheim'a и Liebeault:

1. При всяком гипнозе требовать присутствия, по крайней мере, одного свидетеля, для защиты как гипнотизера, так и загипнотизированного

 

При абсолютном взаимном доверии дозволительны при особых условиях специальные исключения

 

2. Всем очень восприимчивым к внушению субъектам (сомнамбулистам) внушать, что никто другой не сумеет их загипнотизировать.

 

3. Никого не гипнотизировать против заранее высказанного его желания.

4. Внушение применять лишь для терапевтических, но не для юридических, научных или дидактических целей.

Как и ранее Bernheim, я указывал уже (Unconscious Suggestion, American Journal of Psychology, Vol. IV Nr. 4, 1893) на многие вредные внушения, которые вызываются выражением лица, приемами исследования и предсказаниями врачей. Я сам.помню, как одной особе я внушил язву желудка тем, что выражал опасения о появлении таковой, делал серьезное лицо, усердно ощупывал желудок, назначил постельный режим и молочную диэту. Соответствующим вопросом я внушил ей болезненную точку, и многомесячный постельный режим, с внушенной, но не существующей болезнью, был следствием моего тогдашнего незнакомства с явлениями внушения. Позднее этот субъект оказался превосходным сомнамбулистом. Истерический кашель, припадки, болезни желудка, страдания матки, запор, нервные страдания всякого рода неоднократно внушаются таким способом боязливыми, пессимистически настроенными врачами, или же больные сами внушают себе эти явления. Это не подлежит сомнению.

Что, например, истерические припадки можно внушить, и притом даже без слов, одними неловкими манипуляциями известно было уже давно; об этом мы все неоднократно писали, и д-р Friedrich (1. с.) вполне подтвердил это. Но, если понимают сущность внушения, то такие припадки не вызывают, а устраняют.

Однажды к нам привели одну истеро-эпилептичную особу, которая уже 7 лет ежедневно имела по несколько тяжелых припадков и совершенно утратила способность к работе. Во время первого приступа в больнице я загипнотизировал ее и внушил немедленное, окончательное прекращение припадков и излечение. Припадки больше не появлялись, и больная через несколько недель выписалась из больницы. В течение 2, 5 лет она оставалась совершенно здоровой. Затем она снова стала жаловаться на некоторые истерические припадки и обратилась к одному врачу. Последний объявил ей во время лечения, что припадки, наверное, появятся снова. И действительно, после этого припадки опять появились. Тогда она настойчиво стала проситься вновь в нашу больницу, куда и поступила в 1894 г. Я тотчас же несколькими гипнозами снова устранил припадки, и она выписалась вновь излеченной, каковой уже и осталась. Комментарии здесь излишни.

Д-р Weil из Берлина обнародовал в „Zeitschrift fur Hypno-tismus" (Vol. I, 1892—93, стр. 395) превосходную маленькую статью о суггестивном действии „прогноза". И действительно! Неблагоприятный прогноз, который некоторые врачи беспощадно ставят несчастным больным, зачастую равносилен вызыванию дальнейшей болезни; нередко такой прогноз — настоящий смертельный удар.

Вполне справедливо Weil указывает на то, что больной, говорящий врачу: „доктор, я хочу знать всю правду, я ко всему подготовлен; скажите мне, что со мною" — собственно обманывает себя самого и от врача ожидает только успокоительной лжи, в обыкновенных, по крайней мере, случаях. Вот тут-то врач должен быть психологом, и обыкновенно его долг — скрыть свое убеждение и даже прибегнуть ко лжи.

 

Ср. Марка Твэна. Об упадке искусства лжи. Наиболее достойный сожаления лжец — тот, который воображает, что он всегда говорит правду, ибо он обманывает и себя самого и других.

 

В конце-концов каждый врач должен сознавать, как далек он еще от непогрешимости, и уже в силу одного этого всегда может подавать больному надежду, не прибегая ко лжи. Исключения допустимы лишь при известных условиях и с людьми твердого характера, которых психолог должен распознавать.

 

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: