Уголовно-правовые опасности гипноза

Однако, вместе с Dalboeufoм, надо признать, что Liegeois слишком уже преувеличил уголовно-правовые опасности внушения, и факты, т.-е. весьма редкие, действительно вызванные гипнотизмом (внушением преступления), повидимому, вполне оправдывают такое мнение. Впрочем, Delboeuf чересчур уже обобщает свое отрицание. Он сам, ведь, сказал, что у своих сомнамбуличек он не вызывал амнезии и не внушал им глубокого сна. Это, конечно, дело вкуса, но тем самым он всем им делает только внушение легкого сна и упускает из виду эксперименты с глубоким сном, амнезией а анэстезией. Известное число сомнамбулистов, несомненно, столь сильно подвержено постороннему влиянию, что почти абсолютно неспособно противиться внушениям гипнотизера. Вот такие индивидуумы и могут служить как опасными орудиями, так и наилучшими объектами для преступлений. Но для этого они отнюдь не должны быть людьми дурными или слабохарактерными; зачастую это люди слабые только в этом отношении. Мне известны среди них характеры даже очень порядочные. Тот факт, что такие люди уже ранее, а также и без гипноза, эксплуатировались хитрыми преступниками для своих целей, Delboeuf'oм истолковывается несколько односторонне. Ибо, как признает Delboeuf, настоящего гипноза для суггестивного воздействия вовсе не требуется. Следовательно, именно ему и не подобало бы упрекать Нансийскую школу в том, будто она ошибочно приписывает эти случаи внушению, — наоборот, прежним судебным решениям он должен был бы поставить в вину то, что они не принимали во внимание внушения. С другой же стороны и Liegeois, в своем суждении о знаменитом деле Gabriele Bompard, по мнению всех беспристрастных специалистов, неосновательно представляет себе, будто эта морально развращенная особа в гипнозе сказала правду о совершенном убийстве. В этом пункте Delboeuf вполне справедливо возражает ему. Однако, в виду значительной подверженности Bompard внушениям, весьма возможно и не невероятно, хотя сама она этого не утверждает, что она была орудием в руках Eyraud.

Но вопрос приобретает совершенно другую окраску, если стать на точку зрения суда и признать Bompard субъектом этически развращенным, истерическим. Это безусловно так и было. Абсурдность судейской логики, как я неоднократно уже высказывался (Zeitschrift fiir Schweizer Strafrecht, II. lahrgang,

1 Heft, 1889, Correspondenzblatt fur Schweizer Aerzte, 1890, etc), состоит лишь в осуждении таких людей. Delboeuf также высказывается за осуждение (Revue de l'Hypnotisme, Ianuar (1891),

„ибо обществу надлежит иметь в виду не наказание за преступление и не исправление преступника, а лишь интересы своей самозащиты, а люди, подобные Воmpard, опасны, в особенности же опасно снисходительностью или безнаказанностью поощрять таких людей". Здесь превосходный старый мыслитель и исследователь допустил ошибку, которой я ему простить не могу. Ибо, если следовать его рассуждению, то по тем же самым мотивам надлежало бы „наказывать и всех опасных душевно-больных". Помимо вопроса о наказании, я во всем с ним соглашаюсь, но только в противоположном смысле. Преступников всех надо обезвредить, так же, как и душевнобольных; это — действительно долг общества, но отнюдь несправедливо весь odium судебных приговоров взваливать с такою торжественностью на неответственные мозги (см. впрочем Delbruck: „Die pathologische Luge" и его Учебник судебной психопатологии).

Несомненно для меня во всяком случае то, что очень хороший сомнамбулист в гипнотическом сне способен, под влиянием внушения, совершить ряд тяжких преступлений и затем при известных условиях ничего об этом не знать.

Что хорошими сомнамбулистами действия, совершаемые в постгипнотическом периоде, считаются исходящими от их доброй воли, — лучше всего доказывается тем, как они их стыдятся и зачастую стараются затушевать. Одной этически довольно слабо развитой гипнотичке я внушил похитить после гипноза лежащий на столе нож. Выйдя из комнаты, она обратилась в большом смущении к моей кухарке и сообщила, что по недоразумению, не зная как, захватила с собою нож, и просила положить его вновь на место, не говоря мне ни слова, ибо „она стесняется".

Наиболее раффинированным приемом во всяком случае было бы возможное a priori использование внушения на срок, одновременно с внушением амнезии и свободного волевого решения, — для того, чтобы заставить кого-либо совершить своекорыстное или преступное действие.

В прежнее время неоднократно наблюдали, что загипнотизированные боятся своего гипнотизера и прячутся от него, точно от какого-то „злого духа". Это объясняется тем, что „магнетизеры" того времени не понимали психологического смысла своего собственного искусства и гипноз вызывали всякими мистическими фокус-покусами. По методу же Liebeault гипноз вызывается с помощью утешающих, успокаивающих, простых и приветливых слов. Гипнотизер появляется уже не как Мефистофель в чертовском наряде, но как врач, оказывающий помощь, или, по крайней мере, как заслуживающий доверия человек науки, применяющий средства только естественные, а не сверх-естественные. Кроме того в его же власти — с помощью внушения сделать гипноз приятными желанным. Он может внушить чувство благоденствия, веселость, сон, аппетит. Понятно, что таким способом загипнотизированные большей частью очень охотно приходят снова, относясь к гипнотизеру, как к другу. Но именно в этом обстоятельстве и кроется одна из наибольших уголовно правовых опасностей внушения. Мух ловят медом, а не уксусом. Не со вчерашнего дня известные сирено-подобные люди обладают, как мы видели, способностью делать других людей слепыми орудиями своих эгоистически замыслов. А с помощью планомерного, правильного внушения, несомненно, возможно будет достигнуть в этом отношении еще больших результатов.

Несмотря на все это, опасность, угрожающая гипнотизеру вследствие того обстоятельства, что загипнотизированный, столь чутко за ним следящий, очень скоро обнаружит нечистые его намерения и таким образом утратит свою суггестивность, — так велика, что, очевидно, перевешивает все остальное, и тем фактически значительно ослабляет уголовно правовую опасность гипнотизма. До сегодняшнего дня (1918) я лично не знаю ни одного случая, в котором было бы совершено преступление человеком в постгипнотическом состоянии.

С другой стороны знакомство с новым явлением приносит с собою и противоядие: оно предостерегает людей от опасности внушения со стороны дурных субъектов. Уголовный судья научится оценивать и учитывать психологическое значение всего этого ряда фактов.— Наконец, субъекты очень суггестивные съумеют обеспечить себе значительную, хоть и не абсолютную защиту против вредных внушений, подвергая себя лишь благотворным внушениям со стороны почтенных врачей, в присутствий свидетелей. Эта защита выработается внушением силы воли, сопротивления дурным влияниям и т. д. Но прежде всего надо будет сказать загипнотизированному: „я один только могу вас загипнотизировать, помимо меня никто в мире".

К сожалению, и преступник может воспользоваться подобными же средствами и внушить загипнотизированному: „я один только могу вас усыпить, и затем вы не будете знать, что были загипнотизированы". Впрочем, загипнотизированного, — как говорит 1. с. Liegeois, на основании экспериментов, произведенных совместно с Bernheim'oм и Liebeault, — которому хитрый негодяй внушил, для совершения преступления, амнезию, собственное решение и т. д., можно все-таки довести до указания виновника косвенным путем, притворным внушением защитительных для виновника мер и т. д. Во всяком случае, по его мнению, сомнамбулиста можно опять путем гипноза убедить, что виновник преступления не в состоянии с успехом ему внушить: никто-де не может его вновь загипнотизировать.

Впрочем, и я вместе с Liegeois думаю, что опытному гипнотизеру гипнотическим воздействием на сомнамбулиста всегда легко удастся открыть истинного преступника, если только загипнотизированный сам не будет заинтересован в том, чтобы сохранять молчание.

Но этим, конечно, возможность преступления не исключается. Преступники довольно часто совершают свои злодейства, не принимая надлежащих предосторожностей, и все-таки гипнотизм может оказывать на них притягательное действие, так как для ближайшего момента гарантирует им до известной степени безопасность и защиту. Кроме того, при наличности внушенного, но на взгляд самопроизвольного преступления не всегда и приходит в голову мысль о гипнотизме.

Случай Czynski (см. ниже) показывает, как трудно провести здесь границу. Проф. Hirt исключает внушение и допускает естественную- любовь; проф. Grashey предполагает гипноз и говорит о патологической любви. У большинства психопатов, как и у этой баронессы, любовь, правда, несколько ненормальна. Dr. von Schrenck допускает суггестивное воздействие, и, конечно, не без основания. Огромное суггестивное влияние здесь, несомненно, имело место. Но таковое, как справедливо отмечает Hirt, наблюдается и при всякой интенсивной влюбленности. Как я неоднократно уже указывал, здесь мы имеем дело с суммированием эффектов. Искусное гипнотическое внушение может присоединить известный плюс и половую склонность превратить в непреодолимое влечение. Кто может точно взвесить все эти imponderabilia?!

Дальнейшая опасность гипноза могла бы заключаться в вызывании болезней. Экспериментальных доказательств в пользу этого предположения мы, по понятным причинам, привести не можем. Тем не менее, подобная опасность, несомненно, легко возможна. Случайно, неудовлетворительными методами гипнотизации, вызывались истерические припадки. В неловких руках новичка даже и нансийский метод может, как мы видели, вызывать неприятные инциденты, если гипнотизер не научился еще энергическим контр-внушением тотчас же в зародыше уничтожать те самовнушения болезненных симптомов, которые возникают при первом гипнозе (напр., дрожание, головные боли и т. п.), — что, по моему опыту, всегда возможно. Такие неприятные инциденты могут быть, если не всегда, то в большинстве случаев, исправлены опытным специалистом. — Но некоторые своеобразные явления, известные болезни и даже смертные случаи, которые данный субъект сам на известный срок предсказал или которые ему были предсказаны другими — и затем действительно наступали, — должны, как указали уже Liebeault и позднее Bernheim, основываться на внушении или самовнушении. Самовнушением человек, склонный к ипохондрии, действительно может вызвать у себя ужасающее отсутствие аппетита, диспепсию, значительное исхудание и т. п. Если же принять еще во внимание, что внушением можно, по усмотрению, вызывать и задержи-вать такой процесс, как менструация (экспериментальным внушением я в одном случае задержал менструацию на целых две недели), то не подлежит ни малейшему сомнению и возможность внушать, разумеется, только чувствительным и легко поддающимся гипнозу людям, с преступной целью болезни, а косвенно (может быть, даже непосредственно) и смерть. Если-б оказалось, например, возможным внушить паралич сердца или отек голосовой щели, то возможность непосредственного внушения смерти этим была бы на-лицо. Как мы видели выше, внушение само по себе, если оно только применяется правильно по нансийскому методу, не влечет за собою никаких расстройств, не вызывает ни истерии, ни нервозности. И если оно вызывает какой-либо неприятный симптом, напр. самопроизвольное возникновение сомнамбулизма, то контр-внушением последний легко устраняется. У 630 мною отмеченных и не менее и неотмеченных лиц, подвергнутых мною гипнозу, я никогда не наблюдал неприятных последствий (не считая скоропреходящих, кое-когда после первого гипноза возникающих самовнушений головной боли и т. п., которые в свою очередь тотчас же устраняют внушением). Но если внушение применяется небрежно и сверх меры, если, по легкомыслию или незнанию, упомянутые самовнушения нервных симптомов не устраняются тотчас же, то, по крайней мере, у истеричных, могут развиваться легкие неврозы, даже и помимо злой воли гипнотизера. В этом и заключается та главная опасность, с которой связано применение гипноза не врачами или врачами, не усвоившими себе сущности внушения.

Сюда, повидимому, относится и один печальный случай, происшедший в 1894 г. в Венгрии. Некий, не получивший медицинского образования, веривший в телепатию магнетизер неоднократно гипнотизировал (т.-е. яко бы магнетизировал) одну девицу, страдавшую большой истерией, — особу слабого здоровья, обнаруживавшую тяжелые нервные расстройства, и достиг значительного улучшения ее состояния. Однажды эта крайне суггестивная девушка, яко бы бывшая ясновидящей, ввергнута была в гипноз, во время которого она должна была распознать болезнь одного находившегося на дальнем расстоянии мужчины и определить состояние его легкого. И вот когда, загипнотизированная, она уже начала вещать о том (очевидно, созерцая больное легкое духовными очами), она вдруг испустила дух. Вскрытие (анэмия и начинающийся отек мозга) не дало никаких результатов. Не вызвана ли была здесь смерть ужасающим представлением о больном легком, которое сомнамбуличка, может быть, внезапно отнесла к себе? Была ли это случайность? Вместе с Liebeault и Bernheim'oм я считаю возможным первое предположение. Этот случай стал известен только из газет, хотя и со многими деталями. Как бы то ни было, он наводит на размышления.

Своеобразная и важная, если не самая важная уголовно-правовая особенность внушения состоит в искажении воспоминаний, которое у обвиняемого бессознательно вызывается, т.-е. внушается следственным судьей (Hallucination retroactive Bernheim'a). Мы уже говорили об этом явлении. Стараясь искусными доводами добиться от ребенка, женщины, легко поддающегося внушению слабого мужчины сознания в совершении какого-нибудь деяния, в котором его подозревают, можно и невинному вдруг внушить мысль, что он — виновник такого деяния. А раз такая идея внушена, то затем следует не только полное сознание в совершении несовершенного деяния, но, как мы видели, с помощью галлюцинаций ретроактивно присоединяются еще всевозможные детали самого конкретного характера. Подобные детали и доказывают лучше всего, что мы имеем дело с внушенными искажениями воспоминаний, — именно в тех случаях, когда они не совпадают с полученными о деле достоверными справками. Легкий и весьма целесообразный способ проверки таких подозрений состоит во внушении обвиняемому таких деталей, относительно которых мы уверены, что они никоим образом не могли иметь места. Если обвиняемый подтвердит и все такие детали, то можно быть уверенным, что все его признание не имеет значения, т.-е. основывается на внушении со стороны судьи. Таким способом удается избегнуть отвратительных судебных убийств. Я наблюдал несколько подобных случаев и убежден, что таковые иной раз ошибочно принимаются психиатрами за меланхолию, — на том-де основании, что при последней наблюдаются подобные же ложные самообвинения. Равным образом, как мы видели, и некоторые, давно известные инстинктивные лжецы суть субъекты до такой степени суггестивные, что постоянно смешивают с действительностью свои собственные и внушенные им другими представления.

Но не только ложные признания, — таким же образом могут быть фабрикуемы и ложные свидетельские показания. Под влиянием тех устрашающих процедур, которым их зачастую подвергают, тех приемов допроса, которые применяются к ним прокурорами и защитниками, свидетели, наверное, часто — и в этом я могу примкнуть только к Bernheim'y — дают показания, основывающиеся на внушении. Противоречия, в которых упрекают свидетелей, — не всегда сознательная ложь, а нередко лишь результаты внушения. Особенно же в этом отношении опасны дети, и притом тем опаснее, чем они моложе, и как свидетели не надежны.

Здесь должно различать два случая: 1) когда внушение особенным воздействием допрашивающего лица проявляет свой эффект у человека вообще довольно правдивого, 2) когда свидетель всегда смешивает истину с произведениями своей фантазии, так как иначе поступить не может.Второй случай собственно известен уже давно, но только под другим именем, и вообще менее важен. Таких свидетелей вскоре распознают по другим их заявлениям или же их аттестует ходящая о них слава. Таких свидетелей рассматривают, как привычных лгунов, и показаниям их не придают никакого значения. Первый же случай, наоборот, должен обратить на себя очень серьезное внимание криминалистов, ибо он может наблюдаться у действительно хороших людей, которые во всех других отношениях показывают правдиво и только под влиянием внушения сообщают искаженные воспоминания. Само собою разумеется, и здесь имеется много переходных форм.

Следует ли загипнотизированного человека считать безусловно невменяемым? Согласно нашим разъяснениям, этот вопрос in concreto представляется крайне трудным, даже неразрешимым. Конечно, принципиально, как это принимают все авторы, а также и v. Lilienthal, каждый человек, действующий под влиянием внушения, должен считаться невменяемым. Ответственным за его действия должен считаться гипнотизер, который им пользовался. Но как провести это на практике, если только подумать, сколь часты бессознательные, не распознанные внушения, встречающиеся на каждом шагу без видимого гипноза? Где in concreto, при тех тонких нюансах внушения наяву, о которых мы говорили выше, провести границу вменяемости? Natura non facit saltum. И здесь оправдывается эта старая истина, разоблачающая, как при душевных болезнях, лживость наших искусственных категорий.

Как отмечают уже авторы, а также и v. Lilienthal, большая опасность внушения заключается еще в использовании его загипнотизированным для всякого рода вымогательств. Эта опасность так велика, что присутствие свидетелей оказывается необходимым не столько для защиты гипнотизируемого, сколько для защиты гипнотизера. Ссылаюсь по этому поводу на работу V. Lilienthal'я.

Едва ли необходимо присовокупить, что я вполне разделяю мнение v. Lilenthal'я и о необходимости строжайше воспретить публичные демонстрации загипнотизированных сомнамбулистов, — как грубое нарушение общественного порядка, причиняющее ущерб общественной морали и здоровью. Такие демонстрации должны быть поставлены в ряд с демонстрациями душевно-больных или с физиологическими экспериментами. Вообще использование гипноза с коммерческой целью, как мне кажется, не должно быть допускаемо.

Наконец, юриспруденцией, по моему мнению, не должны быть оставлены без внимания и последствия легкомысленного или небрежного применения внушения, особенно же злоупотребление последним для эгоистических, хотя бы и не преступных целей.

К казуистике. В одном случае одной старой, безобразной спиритке удалось так загипнотизировать одного богатого молодого человека, что он совершенно подпал под ее влияние, отказался от горячо любившей его семьи и женился на старой ведьме, оказавшейся особой очень умной и ловкой, сумевшей, благодаря своему умственному превосходству и разным приемам полового раздражения, сохранить над ним свое обаяние. Подобные случаи, когда то один, то другой пол является активной или пассивной стороной, несомненно, всегда имели место. И здесь, пожалуй, были бы уместны более определенные законодательные установления.

Другой субъект сам рассказал мне, что некоторое время он находился под подобным же влиянием одной женщины, которая оказывала на него чуть ли не магнетическое действие. Вместе с тем она была опытным гипнотизером и проявляла нимфомано - полиандрические склонности. Только с трудом, после того, как она попыталась связаться с другими еще членами его семьи, ему удалось отделаться от этой женщины.

В случае Czynski, наоборот, мужчина был активной стороной. В подобных случаях пассивная сторона, как мы видели, жалуется на какой-то испытываемый ею насильственный гнет; она, правда, ощущает половое раздражение, но это — не нормальная любовь и даже не нормальное половое влечение, а преимущественно чувство насилия и зависимости. Находящиеся под такими чарами хотели бы бежать, да не могут; при этом нет надобности, чтобы насилие принимало такой жестокий характер, как в известном случае, цитируемом проф. Bernheim'oм и другими, случае, когда один преступный нищий (Кастеллян) загипнотизировал одну бедную девушку, изнасиловал ее и таким способом принудил долго подчиняться ему.

⇐ Предыдущая20212223242526272829Следующая ⇒

Поделиться: