Карфагеняне в Западной Африке

В период расцвета Карфагена на океанском побе­режье Марокко возникают и растут колонии африкан­ских финикийцев. Появление некоторых из них было связано со знаменитой экспедицией карфагенского фло­товодца Ганнона (около 525 г.). Не случайно пред­полагаемый год отправки этой экспедиции совпадает с годом присоединения Египта к империи Ахеменидов: персидская экспансия в Африку неизбежно должна была форсировать экспансию карфагенян.

0 плавании Ганнона вдоль западного, побережья
Африки существует обширная литература. Здесь мы от­
метим лишь некоторые результаты этой грандиозной
экспедиции, в которой участвовало якобы 60 больших
кораблей и 30 тыс. человек под командованием одного
из двух царей-суффетов. Она основала семь новых коло­
ний: Фимиатерон, Карийская стена, Гитт, Акра, Мелитта,
Арамбис и Керна. Керна, самая южная из них, находи­
лась уже в пределах Тропической Африки, населенной
темнокожими «эфиопами». Все остальные колонии были
расположены к северу от р. Лике \ т. е. в современном
Южном Марокко, на плодородных прибрежных равни­
нах, где было много слонов и других животных, среди

¹ Реку Лике, по-видимому, можно   отождествлять с Уэд-Дра.
Ее не следует смешивать с другой рекой Лике, теперь р. Луккус
в Северном Марокко.

174

лесов и зарослей тростника. Эти колонии, основанные в удобной для земледелия части Африки севернее Сахары, были земледельческими и ремесленными поселениями. Расположенные на берегу Атлантического океана, они должны были превратиться также в торговые центры.

Керна была основана на острове, параметр которого составлял всего 5 стадий, т. е. 1 км. Местонахождение Керны можно определить из двух указаний «Перипла Ганнона». От страны ликситов карфагеняне «плыли вдоль пустыни (на юг) два дня, а оттуда снова на восток, в глубь залива на целый дневной переход; там был об­наружен небольшой остров, на котором и основали ко­лонию Керна». Два дня плавания вдоль побережья За­падной Сахары от устья Ликса приводят к заливу Рио-де-Оро, так как в этой части Африки нет другого залива, по которому карфагеняне могли плыть на восток в те­чение целого дня. В заливе Рио-де-Оро есть несколько небольших островов, один из которых могли заселить карфагеняне. Впрочем, Керна могла быть не островом, а полуостровом, так как древняя терминология не раз­личала островов и полуостровов.

Другое указание на местонахождение-Керны также приводит нас в район Рио-де-Оро. Ганнон так описывает географическое положение Керны: «Мы определили по пройденному пути, что он (остров Керна) лежит по пря­мой линии к Карфагену; ведь морской путь от Карфа­гена до Столбов (Гибралтара. — Ю. К.) был равен пути оттуда до Керны». Иными словами, Карфаген и Керна лежали якобы на одном меридиане, что, конечно, ошиб­ка. В то же время приведенную фразу можно понять так: атлантическое и средиземноморское побережья Северной Африки уподобляются равнобедренному треугольнику с вершинами в нынешней Сеуте, Карфагене и Керне, а прямая линия от Керны до Карфагена образует гипоте­нузу. Если это верно хотя бы в самом грубом приближе­нии (что совершенно несомненно), то Керна действитель­но должна находиться где-то у берегов Рио-де-Оро.

Конечно, эта колония на крохотном пустынном ост-розке не могла стать земледельческим поселением. Мож­но только гадать, как ее жители доставали воду: на та­ком маленьком острове или полуострове не могло быть ни источников, ни колодцев; чтобы не возить воду с ма­терика, следовало устроить цистерны для сбора дожде­вой воды, но в VI в. дожди вряд ли были здесь столь

175

I

часты, чтобы этой воды хватало для орошения. Даже если у колонистов Керны были небольшие сады, они не могли самостоятельно обеспечить себя продовольствием. Ясно, что основание Керны было бы бессмысленно, если бы карфагеняне не связывали с ней далеко идущих планов.

Некоторое представление об этих планах дают после­дующие плавания Ганнона вдоль берегов Западной Аф­рики на юг, отправным пунктом для которых стала Кер­на. Очевидно, Керне отводилась роль связующего звена между карфагенскими колониями в Северной и Тропиче­ской Африке. Кроме того, находясь вблизи прибрежного караванного пути из Южного Марокко по «Золотой реке» в междуречье Сенегал — Нигер, Керна могла стать важным торговым центром. Возможно, так и про­изошло впоследствии.

В рассказе Ганнона о путешествии во главе карфа­генского флота вдоль берегов Западной Африки приво­дятся названия местных географических пунктов. Меж­ду тем в «Перипле Ганнона» говорится, что, начиная примерно с мыса Пальма, путешественники вообще не встречали местных жителей, а только ночью видели огни и слышали звуки барабанов, флейт и крики. С другой стороны, прямо указывается, что местные названия кар­фагеняне узнали от переводчиков. На эту деталь впер­вые обратил внимание немецкий исследователь Э. Ште-хов.

Переводчики были взяты Ганноном в устье Ликса, где обитало племя ликсов, или ликситов, которых «Пе-рипл Ганнона» отличает от «эфиопов», т. е. негроидов, следовательно, ликситы не были негроидами. У Ганнона они названы номадами. Очевидно, это был кочевой ско­товодческий народ европеоидной расы, как и более позд­ние обитатели долины Уэд-Дра. Их родным языком, надо полагать, был берберский, известный некоторым кар­фагенянам настолько, что они могли понимать ликси­тов.

Как видно из текста «Перипла», ликситы знали аф­риканские языки и имели некоторое представление о географии гвинейского берега. Правда, когда флот Ган­нона находился у берегов нынешней Гвинейской Респуб­лики, язык местных «эфиопов» оказался непонятен «да­же для ликситов, бывших с нами», т. е. карфагенянами. Но у берегов Тропической Африки карфагеняне узнали,

176

что они «прибыли в залив, который, как сказали пере­водчики, называется Западным Рогом».

Интересно проследить, как африканцы встречали чужеземный флот. Согласно одному из переводов, лик­ситы отнеслись к карфагенским мореплавателям спо­койно, «будучи друзьями». И. Ш. Шифман переводит иначе: карфагеняне оставались до тех пор, «пока не стали друзьями» с ликситами '. Но африканцы, населяв­шие более южные земли, во всех случаях проявляли враждебность к пришельцам, вступая с ними в борьбу или убегая при их приближении. «Эфиопы», «жившие выше (ликситов)», названы «негостеприимными», это, возможно, «таррелийские» или «экалийские эфиопы» Юбы П. Плывя вверх по течению р. Хретэс (которая у Аристотеля фигурирует под названием Хреметес и кото­рую следует отождествить с Сенегалом), карфагеняне увидели «горы, населенные дикими людьми, одетыми в звериные шкуры. Эти люди, швыряя камнями, наносили нам (карфагенянам. — Ю. К.) раны, не давая сойти на берег». Оттуда карфагеняне плыли на юг 12 дней вдоль страны, «которую целиком населяли «эфиопы», убегав­шие от них и не останавливавшиеся». Затем карфагеня­не вообще не видели людей, а только огни, «приносимые отовсюду через определенные промежутки времени, то больше, то меньше», и слышали крики и бой сигнальных барабанов. Персидский флотоводец Сатасп, который ут­верждал, что он якобы тоже проник далеко на юг вдоль побережья Западной Африки, рассказывал, что, как только его корабль приближался к берегу, туземцы по­кидали свои «города» и убегали в горы.

Поведение негров побережья Западной Африки по­зволяет предполагать, что у них уже был горький опыт встреч с пришельцами. В то же время это свидетельству­ет о неразвитости морской торговли. На северном же побережье африканской Атлантики обмен товарами по­лучил значительное развитие еще в древности. В сочи­нениях греческих авторов V—IV вв. сохранились сведе­ния о торговле, которую вели карфагеняне на африкан­ском берегу Атлантического океана. Так как последние не позволяли другим народам плавать за Геракловы

¹ См. Шифман И. Ш. Перипл Ганнона и проблема карфагенской колонизации Атлантического побережья Марокко. — «Палестинский сборник», вып. 7. М. — Л., 1962, с. 45.

177

Столбы, то единственным источником информации для греков служили рассказы самих карфагенян, в частности, о «невидимом торге» золотом, которое они приобрели у одного из обитавших там народов. Все описание «неви­димого торга» у Геродота — не что иное, как хитроум­ный вымысел карфагенских купцов, призванный отбить у греков охоту вторгаться в области карфагенской тор­говли. Однако африканское происхождение золота, обо­гащавшего Карфаген, не подлежит сомнению. Неизвест­ным остается лишь место его добычи. Заманчиво пред­положить, что по крайней мере часть этого золота про­исходила из области Бамбук и, может быть, из страны Ашанти, т. е. из тех территорий Западной Африки, кото­рые снабжали золотом Северную Африку и Западную Европу в средние века.

Другая известная в древности страна золота находи­лась на северо-востоке Африки. Возможно, стремление достичь этой земли по морю с запада было одной из целей карфагенских экспедиций в Западную Африку. Знаменитые плавания Ганнона на юг от острова Керна были лишь одними из них.

Однако сохранившиеся источники не говорят об уча­стии Керны в торговле золотом. «Перипл Псевдо-Скила-ка» сообщает лишь, что Керна служила карфагенянам для торговли с «эфиопами», причем карфагенская, кера­мика обменивалась здесь на слоновую кость и шкуры антилоп, предлагаемых «эфиопами» с материка.

Псевдо-Скилак описывает «эфиопов», живущих на материке близ Керны, как всадников, вооруженных лу­ками и метательными копьями, питающихся мясом и мо­локом.

В Уммат-Шегаг, на севере Мавритании (и только в этом единственном месте на всем пространстве от бе­регов Средиземного моря до Гвинейского залива! ), об­наружены наскальные изображения всадников, воору­женных луками. По-видимому, здесь конные стрелки по­явились независимо от конных стрелков Востока, хотя финикийские моряки имели возможность наблюдать и тех и других. Псевдо-Скилак роняет ценное замечание о характере царской власти у «западных эфиопов»: ца­рем они избирали самого высокого. То же самое Геродот сообщал о восточных эфиопах — мероитах, у которых царем признается лишь самый высокий и сильный. Биои и Страбон также говорят о том, что у «эфиопов» Мероэ

178

царем избирался наиболее красивый. Если Псевдо-Ски­лак не просто повторяет Геродота, то он является пер­вым в мировой литературе автором, который указал на физические требования, предъявляемые западноафри­канскими неграми к своему священному царю. Вызывает недоумение замечание Псевдо-Скиллака о том, что мест­ные «эфиопы» имели виноградники, производили в больших количествах вино и даже продавали его кар­фагенянам. У Геродота мы также находим описание острова Карависа, или Керавниса (Керна? ), поросшего маслинами и виноградом и даже имеющего золотонос­ные пески. По-видимому, это сильно искаженная инфор­мация. Во всяком случае виноград и маслины — излюб­ленные и священные растения финикийцев — возделыва-лись во всех сельскохозяйственных поселениях Карфа­гена; если они и появились в древности в Западной Аф­рике, то лишь благодаря карфагенянам.

Возможно, отдельные карфагенские колонии были ос­нованы впоследствии на побережье материка против Керны и далее к югу. Страбон, критикуя Эратосфена за «фантастические рассказы», причисляет к ним «упоми­нание острова по имени Керна и других стран (мест на атлантическом побережье Африки), которые теперь ниг­де нельзя обнаружить», «слухи о путешествиях финикий­цев (которые немного спустя после Троянской войны объехали страны за Геракловыми Столбами и основали там города, так же как и в середине Ливийского побе­режья)» и «рассказ о том, что в заливах (африканской Атлантики) были древние поселения тирийцев (т. е. фи­никийцев.— Ю. К.), теперь покинутые, числом не менее трехсот городов, разрушенные фаруси-ями и нигретами; а эти племена, как говорят, находятся от Ликса на рас­стоянии тридцатидневного пути». Ко времени Страбона карфагенское поселение на Керне, как и другие пуниче­ские колонии южнее Танжера, уже давно исчезло, но сохранилась память о том, что фарусии и нигреты — самые южные из берберских племен Мавритании — не­когда разрушили эти поселения. Конечно, о 300 коло­ниях, даже если отождествлять их с простыми селами, не может быть и речи, но гибель финикийских поселений в Атлантике, вероятно, правильно связана с экспансией фарусиев и нигретов. Следовательно, самые южные из карфагенских поселений должны были находиться на материке значительно южнее Ликса.

179

Однако несомненно, что основные колонии Карфаге­на на атлантическом берегу Африки были расположены в современном Марокко, к северу от Сахары.

Археологические материалы установили пока при­сутствие финикийцев, а затем карфагенян лишь на мысе Кантен и в Могадоре (Южное Марокко), а также на Азорских островах. На мысе Кантен было найдено клас­сическое карфагенское погребение начала IV в. В Мога­доре обнаружены бронзовые и керамические изделия, характерные для Карфагена VI в., т. е. для времени пу­тешествия Ганнона. Бронзовые крючки и фибулы, пло­ские тарелки и одноручная ваза с крышкой из красной блестящей керамики совершенно сходны с карфаген­скими изделиями VI в. На некоторых черепках сохрани­лись карфагенские (пунические) надписи с фрагментами характерных пунических имен. Возможно, это и есть Ка­рийская стена — поселение, основанное Ганноном и упо­минаемое также Эфором. Как и поселение у мыса Кан­тен, оно носило одновременно земледельческий и торго-во-ремесленный характер.

Таким образом, карфагеняне плавали в Атлантике по крайней мере до Сьерра-Леоне на юге, Азорских ост­ровов на западе и Оловянных (Британских) островов на севере. Есть легендарные сведения и о путешествиях карфагенян через Сахару. Они торговали на морских и караванных путях, основывали земледельческо-ремес-ленные поселения и торговые фактории, возможно, име­ли столкновения с коренными берберскими и западно­африканскими племенами. Однако никаких широких завоеваний в глубинных районах Африки Карфаген, по-видимому, не предпринимал, и в этом состояло его су­щественное отличие от наследовавших ему империй, ко­торое, возможно, свидетельствовало о внутренней слабо­сти Карфагенской державы. В частности, она заключалась в крайней гетерогенности системы составлявших ее об­ществ. Северная Африка — основная территория Карфа­генской державы — до сих пор поражает контрастами между городами Сахеля, горными селениями Атласа и кочевьями Сахары. В средние века противоречия меж­ду горожанами, горцами и номадами были здесь одним из важнейших моментов политической истории. Еще 150—200 лет назад высокоразвитый позднефеодальный мир Сахеля с весьма заметными элементами капитали­стических отношений почти без переходов граничил с

180

раннефеодальным строем Атласа и оазисов Сахары и патриархально-феодальным миром кочевых племен. Нет оснований считать, что в древности различия между приморскими городами, земледельческими племенами и номадами пустыни были менее существенны. В городах, таких, как Карфаген, Лике, Лептис, Утика, кипела тор-гово-ремесленная и портовая жизнь, высокого развития достигли товарно-денежные отношения, вблизи городов интенсифицировалось земледелие, свидетельством чего являются не только археологические материалы, но и сведения о трудах карфагенских агрономов, сохранив­шиеся в римской традиции. Однако уже в нескольких десятках километров от городов жили коренные ливий­ские племена, которые вели в основном натуральное хозяйство и платили Карфагену ренту-налог продукта­ми своего земледелия. Еще дальше обитали отсталые горные и степные племена, не знавшие классовых отно­шений и государственной власти.

Сходную структуру расселения этнических групп мы наблюдаем в тогдашней Эфиопии, колонизованной род­ственными финикийцам этносами Аравии.

Сабеи в Эфиопии

Центральную часть Северной Эфиопии занимает пла­то Тигре — четко очерченная природная область с почти субтропическим климатом, хорошо орошаемая муссона­ми. С севера, северо-запада и востока она окружена по­лупустынями, с юго-запада ограничена горными лесами и бушем так называемой охотничьей зоны, с юга — высо­кими горами Сэмен, Амхара-Сэйнт и Ласта. Посреди плато возвышаются амба — «столовые» горы с отвесны­ми склонами и плоскими вершинами, служившие естест­венными крепостями.

Вместе с известной изолированностью, способствовав­шей защите от иноземных завоевателей, плато Тигре имело и преимущество географической близости к ми­ровым центрам цивилизации и источникам сельскохо­зяйственных и природных продуктов. В районе Аркико— Зула лишь узкая полоса прибрежной полупустыни отде­ляет плато Тигре от Красного моря. В нескольких днях пути под парусами отсюда находились два важнейших перекрестка древних торговых путей: пролив Баб-эль-

181

I

Мандеб на юге и Синайско-Суэцкий перешеек на севере. Долины рек Атбара (Такказе) и Гаш соединяли плато Тигре с плодородной долиной Нила и высокими цивили­зациями Нубии и Египта. За узким Красным морем ле­жали плодородные нагорья, долины и оазисы Аравии с ее богатыми древними городами. За горами, ограничи­вавшими плато Тигре с юга, простирались еще более плодородные и обширные плоскогорья Центральной, Южной и Восточной Эфиопии. К северу и юго-западу от плато Тигре (в Нубийской пустыне и Уоллеге) находи­лись богатые месторождения золота, а также платины, серебра и драгоценных камней, на берегах Красного мо­ря— заросли кораллов, места добычи жемчуга и ловли черепах, к юго-востоку, в области Африканского Рога, — ладоносные леса, в глубине материка — месторожде­ния обсидиана, сурьмы, места охоты на слонов, беге­мотов, носорогов, жирафов, леопардов и другую ценную дичь.

Эфиопское нагорье представляло собой обширное поле для торговой и культурной экспансии и сельскохо­зяйственной колонизации. В культурном отношении в 4-м—середине 1-го тысячелетия плато Тигре вместе с Нубийской пустыней составляло северную часть кушит­ского мира, простиравшегося на юг до нынешней Тан­зании.

Комбинируя археологические, палеоботанические и историко-лингвистические данные со сведениями пись­менных источников (древнегреческих и древнеегипет­ских), мы получаем некоторое представление об Эфио­пии до переселения сюда племен из Аравии. В целом об­щественный строй кушитов Эфиопии того времени, по-видимому, мало отличался от общественного строя ку­шитских племен Судана и Африканского Рога, который описывали древнегреческие географы IV—I вв. В окру­жающих плато Тигре полупустынях и горных лесах со­существовали хозяйственно-культурные типы полукоче­вых скотоводов, разводивших коров и овец и занимав­шихся отчасти также экстенсивным мотыжным земледе­лием, собирательством и охотой, рыболовов-собирателей морского побережья, бродячих охотников-собирателей и др. Однако основным на плато был хозяйственно-культурный тип сравнительно интенсивных земледель­цев тропической зоны, выращивавших пшеницу, ячмень, теф (местный культурный злак) и, по мнению амери-

182

капского ученого Ф. Саймунза, применявших искусствен­ное орошение и, может быть, также пахоту на быках. В пользу этого предположения говорят данные этногра­фии и исторической лингвистики. Ф. Саймунз обнаружил в кушитских языках Эфиопии два слова для обозначе­ния пахотного орудия: одно из них семитского проис­хождения, другое же- («марэша»)—древнеегипетского. Этому соответствуют и типы пахотных орудий, из кото­рых один (с лопатообразным лемехом и воронкой для сева) ведет свое происхождение из Месопотамии, а дру­гой— из Египта. Египетский плуг мог быть заимствован древними кушитами из долины Нила накануне переселе­ния в Эфиопию семитов с Аравийского полуострова, аравийско-месопотамский же был, очевидно, принесен последними. Однако по отношению к цивилизациям до­лины Нила и Аравии кушитская Северная Эфиопия была отсталой окраиной. К середине 1-го тысячелетия пла­то Тигре оказалось хотя и на дальней периферии тог­дашнего цивилизованного мира, но в то же время меж­ду цивилизациями Мероэ и Сабы и поясом древних куль­тур Востока и кушитской «глубинкой».

Тогда-то на плато Тигре и переселяются выходцы из Южной Аравии. Здесь они нашли природные условия, близкие к ландшафту Асира и Йемена, и благоприятные возможности для посреднической торговли между своей аравийской родиной, с одной стороны, и долиной Нила и кушитскими племенами — с другой.

Судя по топонимике, переселенцы происходили из различных областей Южной Аравии. Но господствующее положение заняли выходцы из царства Саба, которому принадлежала гегемония и на юго-западе Аравии. В сво­ей массе колонисты вряд ли существенно отличались от аборигенов по характеру трудовой деятельности. И те и другие занимались земледелием в сочетании со ското­водством, выращивая в основном одни и те же злаки и разводя одних и тех же животных (коров, овец, коз и ос­лов). Но в древней Аравии методы водосбора и искус­ственного орошения были более совершенны, чем у куши­тов Эфиопии, и, возможно, пахотное орудие (примитивный плуг) впервые появилось в Эфиопии вместе с семитски­ми переселенцами. Долго работавший в Эфиопии фран­цузский археолог Ф. Анфрей, крупнейший знаток эфиоп­ско-сабейской культуры предаксумского периода, счита­ет, что южноаравийские колонии были «первыми насто-

183

ящими земледельческими поселениями» в Эфиопии'. Древние жители Южной Аравии шире, чем кушиты, применяли одежды из тканей и были знакомы с брон­зовым литьем, строительством из тесаного камня (мето­дом сухой кладки, без применения цементирующего раствора), а также, вероятно, лучше, чем древние куши­ты, умели использовать молоко и зерно; из молока при­готовляли не только простоквашу, но и масло и творог, из зерна — не только каши и пиво, но и муку, из кото­рой пекли лепешки и пр. Но главное — они принесли из Аравии на плато Тигре более развитую систему культу­ры. Анализ древней южноаравийской культуры обна­руживает в ней сравнительно прогрессивные черты, свя­занные с государственной, городской и храмовой жизнью и с караванной торговлей. Южноаравийские колонисты имели более упорядоченное представление о простран­стве и времени, а также общественной иерархии, чем это ■ можно предположить у древних кушитов. Древние сабеи знали консонантно-алфавитное письмо, которое они принесли с собой и в Эфиопию.

Самое направление письма — бустрофедон (первая строчка читалась справа налево, вторая слева направо, третья строчка читалась справа налево и т. д.) отража­ло типично земледельческое представление о порядке работы писцов-пахарей, «бустроф.едоном» (что значит «запряженными в плуг быками») обрабатывавших свои поля.

Южноаравийские племена колонизовали плато Тиг­ре, двигаясь по наиболее удобной дороге из Сабы в Ме-роэ. На эфиопском берегу Красного моря они высадились в районе Аркико — Зула и отсюда углубились в Тигре. Возможно, какие-то группы южноаравийских переселен­цев проникли и в Среднюю Эфиопию через Ассаб, но эти районы археологически почти не изучены. Будучи наро­дом, знакомым с городской цивилизацией, сабеи создали в Северной Эфиопии поселки нового типа: хотя и срав­нительно небольшие по размерам, но с планировкой во­круг храмов монументальной постройки циркулярной формы, сложенных из тщательно отесанных каменных блоков, с монументальной скульптурой, посвятительны­ми надписями, постоянным храмовым персоналом, ритуа-

¹ Ап[гау Р. Азрес1з с1е ГагсЬео1о§; 1е ёШюр1еппе.— «.1оигпа1 оГ А1псап Ыз1огу», 1968, уо1. IX, N 3, р. 355.

184

лами регулярно совершавшихся богослужений. Памят­ники этой культуры в Эфиопии — храм в Еха, скульпту­ры, найденные в Хаульти и Мелазо, южнее Аксума, в Адди-Гелемо, на крайнем востоке плато Тигре, в Матара (Эритрея), Адди-Граматен, севернее Матара, и др.

Храмы стали центрами концентрации населения, тор­говли, распространения семитского языка и древнесемит-ской астральной религии, письма, ремесел, в том числе зодчества, искусства резьбы по камню, художественной лепки, расписной керамики. Как и в Южной Аравии, хра­мы южноаравийских богов на плато Тигре были средо­точием политической жизни. Большинство жителей группировалось в общинах вокруг храмов. Внутри общин они делились на патрилинейные генеалогические роды, или «линиджи», названия которых, возможно, встреча­ются в надписях, а также, вероятно, на этносоциальные группы кастового типа.

Переселенцы, происходившие из различных областей Южной Аравии, поклонялись богам разных южноаравий­ских племен и царств: сабейскому Альманаху, или Илюмкуху, хадрамаутскому Сину и др., но главным об­разом Астару — общесемитскому божеству плодородия. Важное место среди переселенцев занимали сабеи. От­носительно их миграции на Африканский материк суще­ствует несколько предположений. Может быть, она яви­лась следствием победы Аусана над своими соседями, в результате которой значительная часть катабанцев, хад-рамаутцев и сабеев покинула свою родину, а оставшиеся смирились с владычеством аусанцев. К этим ранним пе­реселенцам могли присоединиться сабеи — подданные Карибаиля Ватара II или его преемников, когда Саба возродила свое могущество и затем добилась гегемонии на юге Аравийского полуострова '. Наконец, с усилени­ем царской власти в Сабе недовольные ею сабеи могли эмигрировать к своим сородичам за море. Возможны и другие предположения. Насколько мы можем судить по данным археологических и эпиграфических источников, переселялись отнюдь не целые племена, а отдельные группы из разных племен и городских общин.

¹ Карибаиль Ватар II, сын Замаралая II (предположительно около середины V в.), создавал поселения сабеев не только в под­властных Сабе районах, но и в союзном с ней Хадрамауте. О при­сутствии сабеев в Эфиопии V—IV вв. свидетельствуют найденные здесь надписи.

185

Между тем в литературе об Эфиопии до сих йор рас­пространено ошибочное мнение, что в древности из Юж­ной Аравии в Эфиопию переселилось два племени: ха­башат и геэз, из которых первое дало название стране (Абиссиния), а второе — языку (геэз) древних эфиопов.

Однако эта концепция опирается только на сам факт южноаравийской колонизации и на произвольное толко­вание поздней христианской легенды о переселении в Эфиопию евреев при царе Соломоне (легенда о Соло­моне, эфиопской царице и их сыне, будущем царе Эфио­пии). В знаменитой средневековой эфиопской книге «Кыбра Нагаст», где содержится старейший вариант этой легенды, и во всех ранних записях Южная Аравия вовсе не фигурирует; и царица Македа, и переселенцы-евреи прибывают в Эфиопию через Египет и Восточный Судан, а не с Аравийского полуострова. Не сохранилось никаких воспоминаний о древнем переселении из Аравии и в средневековой и более поздней Эфиопии; все основ­ные народы Эфиопии считали себя автохтонными. Вер­сия «Кыбра Нагаст» остается только произведением ху­дожественной литературы, не подкрепляемой никакими историческими свидетельствами и не имеющей отноше­ния к переселению в Эфиопию семитов.

Известный немецкий востоковед Э. Глязер доказал, что название «хабашат», которое позднее стало специ­фическим для абиссинцеВ-аксумитов, первоначально от­носилось к населению всех вообще стран, где собирали ладан, как области Африканского Рога (Сомали и Вос­точная Эфиопия), так и крайнего юга Аравии — Хадра-маута и Махра. Термин «хабаша» значил просто «соби­ратель ладана». Более того, греческое слово «эфиоп» (букв, загорелый), по-видимому, не что иное, как народ­ная этимология семитского термина «атьюб» от корня 1уЬ (араб, аромат). Глязер считал, что большая часть древних переселенцев из Аравии в Эфиопию происходи­ла из Махра или Западного Хадрамаута. В доказатель­ство он ссылался на древнегреческого географа Урания, фрагмент из сочинения которого сохранил Стефан Ви­зантийский: «Ураний говорит в III книге «Арабики»: «После сабеев следуют хадрамотиты абассены» — и да­лее: «Страна Абассена приносит мирру, оссон, или осе (кост? ), ладан и керпат» (кору кинамонового дере­ва. По мнению Э. Глязера, южноаравийские пересе­ленцы в Эфиопии вели торговлю ароматическими спе-

186

циями, почему их и называли «абиссинцами». При совре­менном уровне наших знаний мы можем только сказать, что гипотеза Э. Глязера о происхождении термина «ха­башат», а от него и названия Абиссиния в общем прав­доподобна. Возможно, этот термин'существовал уже при царице Хатшепсут, так как принадлежащая ей надпись из Дейр-эль-Бахри упоминает «хабаса Земли Бога». В IV в. до н. э. этот термин был известен в Мероэ и отно­сился к населению плато Тигре. Около II в. до и. э. на­звание «хабашат» снова появляется — теперь уже в сабей­ских надписях — как: 1) синоним народа аксумитов; 2) обозначение одной из приморских областей Йемена, политически связанной с Аксумом; 3) наименование лиц эфиопского происхождения в Аравии. Первое и третье употребление термина «хабашат», или «хабаша», харак­терно и для арабского языка VII—VIII вв. В надписи Эзаны (IV в. н. э.) Хабашат — это перевод греческого слова «Эфиопия». И это единственное упоминание тер­мина «хабашат» в древней Эфиопии! Напрашивается вы­вод, что никакого «племени хабашат» ни в древней Ара­вии, ни в древней Эфиопии не существовало, но что в чужих странах нередко этим названием обозначали сна­чала сборщиков ладана и торговцев ароматическими смолами и специями, а затем жителей Северной Эфио­пии.

Точно так же в Аравии не засвидетельствовано ни­какого «племени геэз». Все сведения о существовании этого термина (точнее, этнонима) относятся к Северной Эфиопии, а именно к плато Тигре, причем он имел как более узкое, так и расширенное применение.

В V — начале IV в. на плато Тигре уже существовало первое в Эфиопии государство, правители которого со­ставляли надписи на сабейском языке. В IV в. это госу­дарство, по-видимому, вело войны с Мероэ.

Мероэ и древнее Тигре были самыми восточными оча­гами цивилизации в Тропической Африке 1-го тысячеле­тия, тогда как карфагенские колонии в Атлантике пред­ставляли собой самые западные очаги. Их разделяли обширные пространства Африканского материка, засе­ленные доклассовыми обществами, в основном кочевы­ми скотоводческими или скотоводческо-земледельчески-ми. Лишь цивилизация Гарамы в глубине Сахары и своеобразная по своему облику и загадочная по проис­хождению культура нок одиноко маячили двумя изоли-

187

гь

рованными очагами в океане варварства. Культура нок возникла около 500 г. в Нигерии и, как считают, оказала огромное влияние' на древние народы Центральной Аф­рики. К сожалению, изучены в основном не самые ран­ние памятники этой культуры (за исключением прекрас­ных терракотовых скульптур), а более поздние, относя­щиеся ко II в. до н. э.— II в. н. э.

Культура нок

Первый образец культуры нок — терракотовая голо­ва обезьяны была найдена в селении Нок в 1936 г. В 1943 г. английский ученый Бернард Фэгг обнаружил в отвалах оловянных рудников близ селения Нок в Ни­герии множество терракотовых голов и их фрагментов. Так была открыта чрезвычайно своеобразная древняя африканская культура. В настоящее время в музеях (Британском в Лондоне и в нигерийском в г. Джое) со­брано много фрагментов скульптур и орудий труда куль­туры нок, найденных при горнорудных разработках или научных раскопках на территории Центрального плато Нигерии. На северо-западе поселение культуры нок открыто близ г. Катера на р. Кадуна, на юго-востоке — у г. Кацина-Ала в стране большого народа тив, почти у границ Камеруна. Йоруба, ибо, эдо и другие народы Южной Нигерии также принадлежат к числу наследни­ков этой культуры. По-видимому, носители культуры нок населяли как возвышенности с их сравнительно прохлад­ным, приближающимся к субтропическому климатом, так и долины с их богатыми почвами и пышной лесной рас­тительностью.

О хозяйственно-культурном типе народа нок дает представление поселение Таруга близ г. Абуджа. По ра­диокарбону оно датируется периодом с 280 г. до н. э. по 206±50 г. н. э. Вместе с терракотовыми фигурками в стиле нок здесь найдены фрагменты керамики, кварце­вые молоты, зернотерки, топоры, железный шлак и большое количество древесного угля. Это был поселок металлургов-кузнецов и гончаров, занимавшихся также зерновым земледелием (просо? ) и охотой, а из ремесел кроме кузнечного гончарным.

Относительно этнического облика народа нок можно только строить гипотезы. Они основываются не столько

188

на топонимике Центрального плато Нигерии (почти не­изученной), сколько на хозяйственно-культурном типе населения и особенно стиле многочисленных терракот. У. Фэгг отмечает поразительное единство этого стиля на территории шириной 300 миль с северо-запада на юго-восток, там, где сейчас обитают многие десятки остаточ­ных этносов с весьма различными языками и стилями народного искусства. У. Фэгг считает, что стиль террако­товых фигурок и хозяйственно-культурный облик земле­дельцев-охотников сближают народ нок с нынешними народами Центральной Нигерии. Он пишет: «Возможно, что многие из этих современных племен сохранили рели­гию того же типа, который процветал в культуре нок, культ мифических родо-племенных предков, которые мыс­лились как необходимый источник жизненной силы пле­мени, как посредники, через которых она передается от далекого демиурга». У. Фэгг исходит из весьма правдо­подобного предположения, что терракотовые фигурки нок играли ту же функциональную роль, что и терракотовые или чаще деревянные фигурки у народов нынешней Ни­герии.

Учитывая сравнительно замедленные темпы разви­тия производства и общества в этой части Африки доко­лониального периода, мы имеем право реконструировать общие черты культуры нок по этнографическим описа­ниям народов Центральной и Южной Нигерии XIX — начала XX в. н. э. Плато Центральной Нигерии и при­легающие к нему районы населяет свыше 50 народов, различных по языку и происхождению, но весьма близ­ких по хозяйственно-культурному типу. Языки большин­ства из них принадлежат к двум различным группам языков семьи нигер-конго, а также к чадской группе языков афроазийской семьи, носители которой, как и фульбе, могут считаться здесь сравнительно поздними пришельцами. Относительно языков семьи нигер-конго трудно сказать, какие из них восходят к культуре нок. Однако ввиду большой близости культур и религий всех народов Центральной Нигерии допустимо рассматривать их как некоторое целое, выделяя их общие наиболее древние черты и исключая те, возникновение которых связано с поздним влиянием средневековых империй.

Прежде всего бросаются в глаза пережитки тотемиз­ма. У рукуба плато Баучи, курама гор Южного Кауру, катаб и родственных им народов, а также больших и

189

малых народов Южной и Восточной Нигерии распростра­нен древний культ леопарда. В большинстве случаев за­прещено вкушать его мясо, убивать это священное жи­вотное, шкуры же убитых леопардов полагается прино­сить в дань вождю-жрецу, главе деревенской общины. У гуре, катаб и ряда других этносов отмечены различные родовые табу тотемического характера.

Анимизм, культ предков, культ плодородия и закли­нания дождя имеют всеобщее распространение у наро­дов Центральной Нигерии и сопредельных с ней стран и областей Тропической Африки. Вряд ли стоит сомне­ваться, что эти элементы были органически присущи и религии народов нок. Для этой части Африки характер­на ритуальная охота за человеческими головами, отме­ченная у катаб, рукуба и народов Южной и Восточной Нигерии. Возможно, в будущем археологические раскоп­ки ответят на вопрос, не унаследован ли этот обычай еще от времен культуры нок.

В социальной и религиозной жизни народов Цен­тральной Нигерии большое значение имеют половозраст­ная организация сверстников и связанные с ней празд­ники и обряды инициации. На южной и западной пери­ферии этой исторической области распространены влия­тельные мужские и женские союзы и тайные общества, но в Центральной и Северной Нигерии они как будто бы не были известны. До сих пор этносоциологи не при­шли к общему мнению о том, насколько всеобщим явля­ется институт мужских и женских союзов. Остается только гадать, существовал ли он в нынешней Нигерии 2, 5—2 тысячи лет назад или не существовал. Однако распространение уже в то время сравнительно развитой организации половозрастных групп гораздо более веро­ятно.

В недалеком прошлом все народы Центрального Су­дана, стран Бенинского залива и соседних областей, а также других районов Африки и Южной Аравии ежегод­но в определенное время устраивали большие ритуаль­ные охоты, к которым были приурочены различные ре­лигиозные обряды, жертвоприношения духам предков, праздники. Вероятно, ритуальные охоты устраивали и общины носителей культуры нок.

Центральная фигура в социальной и религиозной ор­ганизации этносов этой части Нигерии — ритуальный глава деревенской общины, вождь-жрец. У рукуба он

190

ш

называется уту. Первая из функций уту— представи­тельство от имени общинников перед верховным боже­ством Катакуру. Самый торжественный момент общест­венной жизни рукуба наступает тогда, когда уту вместе с Катакуру воссядут среди своего народа. Уту возглав­лял многочисленные общинные ритуалы, в частности связанные с инициациями и заклинанием дождя. Каж­дый уту имеет ритуальное поле проса. Вместе с тем од­на из главных его обязанностей — организация выращи­вания проса и других традиционных земледельческих культур в общине. Сходные функции у деревенских вож­дей-жрецов горцев китими, коно, рушанува, динги и др.

Традиционные культурные растения в Центральной Нигерии — просо и гвинейское сорго. Большое значение в хозяйстве жителей плато и гор имеет сбор некоторых дикорастущих плодов, например так называемых саран­човых бобов дорова. Можно только гадать, какие из этих растений культивировались в период нок,

В ритуалах нынешних обитателей Центральной, Вос­точной и Южной Нигерии и сопредельных стран важ­ную роль играют мастера-барабанщики, являющиеся хранителями священных общинных барабанов и знато­ками «языка барабанов», а также кузнецы и другие ре­месленники.

Весьма архаичными чертами отличается организация добычи железной руды — латерита у одного из малых этносов плато Баучи — тулаи. Как и многие другие на­роды-Африки, они производят плавку руды в строжай­шей изоляции от женщин, которые, по их мнению, могут «сглазить» плавку и испортить металл. Тулаи совершали походы за многие десятки километров к местам добычи руды, причем двигались большими вооруженными груп­пами, в строгом порядке, верхом на конях (последняя черта, разумеется, средневековое «нововведение»). Ту­лаи говорили, что руду они плавили вблизи места до­бычи.

Явные следы древних обычаев носит национальный костюм автохтонных этносов Центральной Нигерии. Одежда мужчин состоит из набедренной повязки и на­кидки из звериных или козьих шкур, скрепленных метал­лическими фибулами. Подобно египтянам додинастиче-ского периода и древнейшему населению южного Крита, рукуба, достигнув возмужалости, носят плетеный фут-

191

I

ляр для фаллоса. Женщины и девушки надевают толь­ко узкий кожаный пояс стыдливости, к которому в не­которых общинах прикрепляют спереди и сзади пучки листьев, а в других и этого не делают.

Большинство этнических групп плато Баучи и сосед­них районов сохранили более или менее четкую родо­вую организацию. У них преобладает отцовский счет родства и наследования, но у некоторых групп, в част­ности гуре и коно, населяющих горы Лере и Кауру, со­хранился матрилинейный (по линии матери) счет род­ства, у других (срубу и др.) —билатериальный (по ма­тери и отцу). Островки матринитета обнаружены кое-где в Центральном Камеруне (часть тикаров), За­падном Судане (сереры и др.); судя по местным тради­циям и различным пережиткам, некогда они были рас­пространены значительно шире, почти по всей Западной и Центральной Африке. До сих пор ряд крупных наро­дов Западного Судана придерживается билатериально-го счета родства, который характерен также для многих народов южной половины Западной Африки и доброй половины народов банту. Однако среди фигурок нок преобладают явно мужские изображения, скульптуры предков-отцов, а не матерей, и этот аргумент должен обязательно учитываться при определении относитель­ной древности патриархата в Центральной Нигерии.

Весьма архаичная черта родового строя народов пла­то Баучи и некоторых соседних этносов до Северного Камеруна включительно — деление на две экзогамные фратрии. В частности, оно сохранилось у рукуба, кагоро, фали и др. Восходит ли оно ко времени культуры нок?

Другую загадку древней Нигерии представляет собой появление народов чадской языковой группы, которые в отдаленном прошлом были соседями берберов и обитали где-то в Сахаре, а затем переместились в Центральный Судан. Здесь они создали высокие средневековые куль­туры хауса и сао (котоко) непосредственно к северу и северо-востоку от древней культуры нок. Как давно чадские народы переселились в район своего нынешнего обитания (от центральных районов Республики Нигер до восточных районов Республики Чад)?

Говоря о загадках культуры нок, советский ученый А. Д. Дридзо пишет: «Ни на один из этих вопросов от­ветить пока невозможно, даже в самой общей форме. И любая попытка сделать шаг в этом направлении не-

192

изменно окажется связанной с вопросом о гараман-тах...» '

Всякие попытки объяснить феномен культуры нок неизбежно приводят к поискам ее связей с древней ци­вилизацией Гарамы.

Гарама

В 1, 5 тыс. км севернее ареала распространения куль­туры нок находились владения гарамантов — ближайше­го к ней цивилизованного народа того времени.

Столица гарамантов располагалась в городе-оазисе Гарама (Джерма). Своеобразная цивилизация гараман­тов сложилась в контакте с древними цивилизациями Средиземноморья. Отсюда гараманты получили домаш­них животных: коз, овец, крупный рогатый скот Южной Европы, лошадей. По-видимому, из Средиземноморья пришли в Гараму плужное земледелие, колесницы и своеобразные подземные водопроводы — фоггары, по­хожие на «клоаки» этрусков, но еще более на кяризы Ирана и Туркмении. Большую роль в хозяйстве гара­мантов играла финиковая пальма: рощи пальм ороша­лись фоггарами.

Геродот, пользуясь сведениями Эвгамона Киренского и Гекатея Милетского, описывает гарамантов VI в. как искусных земледельцев. Оазис Гарамы, по Геродоту, представлял собой «соляной холм с источником и мно­жеством плодоносных финиковых пальм, как и в других оазисах. Там обитают... гараманты (весьма многочис­ленное племя). Они насыпают на соль землю и потом засевают ее злаками». Как показывают наскальные изо­бражения Феццана, гараманты усердно занимались и скотоводством: разводили крупный и мелкий рогатый скот, а также лошадей, которых запрягали в колесницы. Гарамантские колесницы, запряженные четверками ко­ней (квадриги), упоминает также Геродот. Наскальные изображения колесниц вообще характерны для Сахары так называемого гарамантского периода, причем в Фец-цане они принадлежат гарамантам, в Мавритании и на западе Алжирской Сахары — гетулам; в районе Тасси-

¹ Дридзо А. Д. Гараманты (к вопросу о реконструкции исто­рии и культуры). — «Страны и народы Востока», вып. VIII. М., 1969, с. 259.

193

7 Ю. М. Кобищанов

ли-н'Аджер, на границе Гетулии, Гарамы и сахарской «Эфиопии», этнополитическая принадлежность колесниц неясна. Овцеводство играло в этот период настолько большую роль на северных границах Гарамантского цар­ства, что Геродот приводит речение пифии, которая в се­редине VII в. назвала Ливию «кормящей агнцев» или «обильной овцами». В III в. поэт Аполлоний Родосский изображал прародителей гарамантов и насамонов в виде пастухов овец:

Канф, ты жертвою стал лютых Кер в пределах Ливийских!

С пасшимся встретился стадом; вослед ему шел управитель;

Он, защищая своих овец, когда ты пытался

Их для друзей, терпевших нужду, увести, преогромный

Камень метнул и тебя поразил, ибо был он не слабым, —

Внук ликорейского Феба Кафавр и внук многословной

Акакаллиды, Миносом рожденной и им поселенной

В Ливии после того, как она от бессмертного бога

Плод понесла: здесь сына она родила Аполлону,

Все именуют его Гарамантом и Амфитемисом.

Амфитемис сочетался в любви с тритонидскою нимфой,

Что родила Насамона ему с могучим Кафавром,

Кайфа убившим, когда тот при стаде застал его овчем.

Судя по рисункам, некоторую роль в хозяйстве гара­мантов играла охота, ибо их страна изобиловала дикими зверями.

Еще одним источником доходов для гарамантов была торговля с соседними племенами, как берберскими, так и негритянскими. Однако передаваемая Геродотом ин­формация о путях, которые вели из страны гарамантов на юг и запад, вплоть до Атласа, крайне искажена. Столь же смутные сведения об этих караванных путях Сахары сообщает Страбон. Зато у Афинея (IV в.) мы находим связанный с гарамантами рассказ о карфаге­нянине Магоне, который совместно с гарамантами триж­ды пересек пустыню Сахару, якобы питаясь только су­хим ячменем и обходясь без воды. Последняя подроб­ность — ходячий сказочный сюжет: «сверхчеловек» пере­секает великую африканскую пустыню или великую степь. Евразии, обходясь без пищи и воды '. Но и Магон

¹ Геродот рассказывает, что якобы «гиперборей Абари(с)... но­сил по всей земле некую стрелу (компас? ) и при этом ничего не употреблял в пищу. Есть у Афинея (с ссылкой на Клеарха) и еще один легендарный рассказ о фараоне Псамметихе, который, «когда он хотел исследовать истоки Нила, велел воспитать для себя маль-

194

не мог обойтись без помощи гарамантов, монополизиро­вавших караванный путь через Центральную Сахару. Вместе с тем этот рассказ, относящийся ко времени рас­цвета Карфагенской державы, очевидно, свидетельствует если и не о прямом, то о косвенном участии карфагенян в транссахарской торговле. Недаром некоторые гара-мантские товары носили в Средиземноморье название карфагенских. В частности, Страбон сообщал, что от га­рамантов к римлянам привозили «карфагенские камни».

Другой источник сведений о гарамантах у Гекатея и Геродота — это северный контрагент Гарамы — грече­ская Кирена; именно здесь Эвгамон Киренский собрал рассказы о гарамантах.

В транссахарской караванной торговле принимали участие и северные соседи гарамантов, к которым для обмена товаров с юга приезжали гараманты, а с се­вера— карфагенские и киренские купцы. Это были осед­лые берберские племена осенсов, псилов, абсистов, биза-ков и особенно многолюдное и богатое племя насамонов, населявшее восточное побережье Сирта, внутренние об­ласти Киренаики и Барки и оазисы Джало. Центром этой группы оазисов была Авгила, известная с конца римской эпохи (теперь Авджила), но, несомненно, суще­ствовавшая и ранее. Северо-западными соседями гара­мантов были во времена Геродота (и Эвгамона, т. е. в первой половине VI в.) маки, во времена Страбона — гетулы, или, по Плинию, фазаний, входившие, вероятно, в состав объединения гетулов, а возможно, и гараман­тов.

Ученые уже давно обратили внимание на противоре­чивость сообщения Геродота о гарамантах. В одном месте он говорит, что гараманты на колесницах «охотят­ся» за эфиопами, а в другом — что «у них нет никакого боевого оружия и они не умеют отражать врага». Из всех многочисленных попыток объяснить это противо­речие, по нашему мнению, наибольшего внимания за­служивает гипотеза советского историка А. Д. Дридзо. Он считает, что «античные авторы (и в первую очередь Геродот) называли гарамантами не один народ или пле­мя, но целое объединение народов (вернее, племен),

чиков на вкушении рыбы и других, которые должны были упраж­няться в воздержании от питья, для того чтобы они могли иссле­довать Ливийскую пустыню».

1*                                                    195

группировавшееся вокруг столицы — Гарамы — и по име­ни ее получившее свое название. Среди гарамантов бы­ли, как рассказывал Геродот, и покоренные, находив­шиеся в подчинении племена. Сообщает Геродот и о «господствующем племени, покорившем остальных»»¹. Сходные отношения между племенами и этнокастовыми группами существовали в государствах этого района Африки и в более позднее время. Вероятно, как и в Но­вое время, в 1-м тысячелетии эти отношения связывали группы разных хозяйственно-культурных типов, из ко­торых основными были оазисные земледельцы и коче­вые скотоводы.

Центром обмена продуктов и услуг и одновременно центром политического объединения племен Гарамы был, очевидно, храм, упоминаемый древним автором схолий к «Аргонавтам» Аполлония Родосского под скромным названием «наос». Гигантский некрополь в Вади-Аджаль, насчитывающий не менее 45 тыс. погребений как евро­пеоидов, так и негроидов, «не может быть ничем иным, как кладбищем, рассчитанным на все племена объеди­нения и расположенным близ общего для всех этих пле­мен святилища»². Полсотни фоггар, обнаруженных в районе Вади-Аджаль, давали необходимую влагу паль­мовым рощам вблизи храма. В Гараме находилась ре­зиденция гарамантского царя, которого, возможно, обо­жествляли. По свидетельству автора схолий к «Аргонав­там», гараманты отличались благочестием.

В разные периоды истории Гарамы пределы ее вла­дений простирались на различные расстояния в глубь материка. Сообщения Геродота и Клавдия Птолемея позволяют очертить два разных ареала Гарамантского царства. В VI—V вв. оно включало на востоке оазисы Куфра, на западе, вероятно, предгорья Тассили, на юге могло доходить до Эннеди. В римское время южная гра­ница Гарамантского царства простиралась до Централь­ного Судана, а на севере отряды гарамантов вторгались в приморские области Сирта.

На юго-востоке Гарамантского царства находилось упоминаемое Клавдием Птолемеем Гарамантское ущелье, которое локализуют в Эннеди. Сюда от берегов Средиземного моря можно было добраться лишь за два-.

¹ См. Дридзо А. Д. Указ. соч., с. 262. ^г Там же.

196

три месяца пути. По словам Геродота, путь от лотофагов до гарамантов занимал 30 дней.

В источниках римского времени содержатся некото­рые сведения о транссахарских дорогах, которые вели из Гарамы в разных направлениях. По «Географии» Страбона можно судить о том, как в I в. н. э. римляне представляли себе расстояния и караванные пути от страны гарамантов до оазиса Аммона (теперь Сива) и Египта и до побережья Атлантического океана: «По рас­сказам, гараманты находятся на расстоянии девяти- или десятидневного пути от эфиопов, живущих на берегах океана, а от (оазиса) Аммона — пятнадцатидневного». Позднее римляне узнают, что путь из Гарамы к берегам Атлантики, как на юг, так и на запад, занимал месяцы. «Дарб ал-арбаын» — сорокадневный путь из Египта че­рез оазисы Сахары в Центральный Судан — римлянам не был известен, равно как и путь из Напаты и Мероэ в Дарфур, Вадаи и Феццан.

Тацит в связи с описанием событий 70 г. н. э. вскользь упоминает, что после набега на город Лептис часть до­бычи «гараманты сумели унести в свои недоступные становища и там продали племенам, живущим еще далее на юг». Это первое в римской литературе сообщение о караванном пути, который вел из страны гарамантов на юг. Дальнейшие сведения об этом пути мы находим у Клавдия Птолемея, который цитировал Марина Тир-ского (начало II в. н. э.). Он сообщает о римлянине по имени Септимий Флакк, который совершил поход из страны гарамантов в «страну эфиопов» и «прибыл к эфиопам после трехмесячного путешествия к югу от страны гарамантов». Марин знал и о другом римлянине, Юлии Матерне, наместнике Нумидии, который «отпра­вился вместе с царем гарамантов, выступившим в поход против эфиопов, и после четырехмесячного пути, во вре­мя которого он продвигался только в южном направле­нии, прибыл в эфиопскую землю Агисимба, где собира­ются носороги». Скопища носорогов указывают на срав­нительно влажный климат в зоне саванн Центрального Судана.

У Геродота мы находим лишь случайное и не вполне ясное сообщение о том, что гараманты на своих колес­ницах «охотились» на живших далее к югу «пещерных эфиопов». Слышал Геродот и насамонскую сказку о пу­тешествии юношей-насамонов на юг до тех пор, пока

197"

они не достигли города среди болот, населенного низко­рослыми чернокожими людьми. Если «пещерные эфио­пы» жили в горах Сахары, то чернокожие обитатели города могли населять ареал вблизи оз. Чад.

Отсюда уже недалеко и до области распространения культуры нок, а также до западных границ Мероитского царства. Однако мы не располагаем данными о прямых связях между этими тремя африканскими цивилиза­циями.

КУЛЬТУРНО - ИСТОРИЧЕСКИЙ ЭПИЛОГ

В 4—2-м тысячелетиях до н. э. на территории Африки существовала только древнеегипетская цивилизация, не уступавшая современным ей цивилизациям Передней Азии, Ирана, долины Инда и других районов Азии и — вплоть до появления минойской цивилизации Крита, а затем иберийского Тартесса — значительно превосходив­шая по своему уровню культуры Европы.

Мощное воздействие древнеегипетской цивилизации испытали на себе не только ближайшие к ней племена Палестины, Сирии, Нубии, Ливии и прилегающих к ним пустынь, но и более отдаленные народы. Пределы рас­пространения древнеегипетского культурного влияния отмечены находками предметов египетского искусства или художественного ремесла. На западе древнеегипет­ские изделия разных эпох дали раскопки Карфагена, на юге одна статуэтка (Осириса позднего периода) найдена в Катанге, на севере и северо-востоке египетские изделия позднего времени обнаружены во Владимирской облас­ти, Коми АССР (в поселении VII в. до н. э.), Томской

199

области и на Алтае, на северо-западе — в Англии (где были найдены типичные египетские бусы времени XVIII—XX династий), на востоке — в районе    Сиалка (Иран, где был найден в некрополе конца XI — начала X в. скарабей с именем фараона Сети I). Загадку пред­ставляет обнаруженный в Белоруссии обломок каменной плиты с иероглифической надписью, содержащей имя фараона Тутмоса III. Немалое число находок египетских изделий саисского времени дают города царства Урарту (Ван, Ани, Кармин-Блур), расположенные на Армянском нагорье, затем другие районы Закавказья и Кавказа (так, в Армавире был найден скарабей с именем Менхерра), а также Северного Причерноморья (о. Березань, Ольвия, Пантикапей и т. д.). Многие из них попали сюда вслед­ствие торговли Навкратиса — греческого города в Ниль­ской дельте — с Северным Причерноморьем. Наконец, в степях Приуралья, близ Орска, археологи, раскопавшие курган, обнаружили египетский алебастровый сосуд VI— V вв. с надписью «Артаксеркс, царь великий» на четырех языках Ахеменидской империи: египетском, древнепер-сидском, аккадском и эламском.

Такие далекие «путешествия вещей» были возможны потому, что к рудным богатствам Катанги уже в 1-м ты­сячелетии были проложены караванные тропы и сущест­вовал, по крайней мере в эллинистическое и римское вре­мя, морской путь из Египта к берегам Танзании. А это в свою очередь заставляет предполагать развитие всей си­стемы общественных отношений, системы «этнос — ланд­шафт— время» и определенной инфраструктуры торго­вых путей.

Археология позволяет проследить, как постепенно распространялись культурные, антропогенные ландшаф­ты в глубь Африки. Долгое время единственным, хотя и очень ярким, образцом антропогенного ландшафта на Африканском материке был Древний Египет. Но присое­динение Нубии к державе фараонов превратило ее реч­ные оазисы, а также оазисы Ливийской пустыни в подо­бие Земли Египетской. Финикияне и греки, поселившись среди берберов Северной Африки, принесли культуру высокоразвитого, интенсивного плужного земледелия с широким ассортиментом возделываемых растений и при­менением искусственного орошения. К середине 1-го ты­сячелетия эта земледельческая культура, может быть, под давлением правителей Карфагена и других пуниче-

200

ских городов, а также Кирены получила некоторое рас­пространение среди берберских племен, населявших близкие к этим городам районы. Ведь «ливийские» кре­стьяне, а также смешанные группы ливио-финикиян и эллино-ливийцев составляли основное трудящееся насе­ление карфагенских и киренских владений. Во II в. ну-мидийские цари усиленно внедряли интенсивное земле­делие среди подданных, переводя кочевников и полуко­чевников на прочную оседлость. К этому времени в долине Мулухи (Мулуи), на границе Нумидии с Маври­танией, земледелие уже было господствующей сферой хозяйства. Что касается оазисов Феццана, то здесь интен­сивное поливное земледелие появилось, вероятно, еще в конце 2-го тысячелетия, в связи с переселением сюда выходцев из древней Эгеиды, смешавшихся с ливийцами; в середине 1-го тысячелетия оазисное земледелие гара-мантов Феццана находилось в расцвете. Завоевание га-рамантами новых групп оазисов и горных районов с ес­тественным орошением, возможно, привело к распростра­нению их системы земледелия, пусть и в обедненном, упрощенном виде, на территории Центральной и Южной Сахары. В середине 1-го тысячелетия, когда южноара­вийские переселенцы колонизовали плато Тигре, здесь наступает расцвет сравнительно интенсивного земледе­лия того же типа, что и в горном Йемене.

К концу рассматриваемого периода культура интен­сивного земледелия продвигается все далее к югу. Осо­бенно высокого развития она достигла на севере Мероит-ского царства, где получили распространение не только пахотные орудия, запряженные домашними животными, но и водочерпальные колеса — нории.

Освоение Африки для хозяйственной деятельности че­ловека — основной вклад древних, а затем и средневеко­вых африканцев в мировую культуру.

Древние народы Азии и Средиземноморья интересо­вались внутренними районами Африки преимущественно как источниками драгоценных металлов и драгоценных камней, экзотических зверей и звериных шкур, слоновой кости и других ценных продуктов природы.

С каждым новым этапом истории Средиземноморья и Западной Азии расширялась та зона Африки, где ве­лась добыча золота, большая часть которого вывозилась за пределы континента. Золото Судана, Пунта и Восточ­ной пустыни давало фараонам возможность господство-

201

вать на Ближнем Востоке, нанимать иноземных воинов, покупать британское олово для производства бронзы и оружия из нее, привязывать финикийцев и другие торго­вые народы к политической системе Египта.

Золото Африки в немалой степени содействовало рос­ту богатства и могущества Гарамы, Напаты, Мероэ, го­сударств плато Тигре, Карфагена, Кирены, Египта Лаги-дов. Кроме того, Африка давала серебро, платину, медь. Сильфий Кирены, благовония Восточноафриканского Ро­га, изумруды Нубийской пустыни, «карфагенский камень» Центральной Сахары, самоцветы красноморского побе­режья Эфиопии, кораллы, жемчуг Красного моря, слоно­вая кость, рог носорога, зуб гиппопотама, черепаховые щиты, всевозможные звериные шкуры — все эти экзоти­ческие товары составляли богатства городов-купцов и царей-торговцев. Кроме того, Африка уже в древности была поставщиком живых зверей для царских дворцов и зверинцев, а позднее — для римских цирков. В эпоху эл­линизма в Нумидии, Восточном Судане, Северной и Вос­точной Эфиопии и Сомали было отловлено несколько тысяч слонов, которые затем были выдрессированы и включены в армию. К концу античности слоны были пол­ностью истреблены в Северной Африке, большей части Восточного Судана, в прибрежных районах Эфиопии (еще раньше — в Сирии и Египте). Охотники за слоновой костью, выполняя желания средиземноморских и азиат­ских купцов, проникали все дальше в глубь Африканско­го материка: в горы Сахары, к истокам Нила, Великим африканским озерам, «Лунным горам» и т. д.

У Египта были особые причины интересоваться внут­ренними районами Африки. Превращение страны в одну гигантскую пашню, разделенную на участки дамбами и каналами, поставило перед населением и правительством две проблемы: мяса и дерева. Угоняя десятки и сотни тысяч голов скота из Ливии и Нубии, фараоны пыта­лись решить первую проблему, а посылая экспедиции в Ливан, Нубию, Пунт, организуя поставки строительного и поделочного дерева из этих стран — вторую. Третьей проблемой были разливы Нила, от которых зависело бла­госостояние всего Египта. Если разливы запаздывали либо не достигали обычного уровня, страну ждал недо­род, а то и голод. Поэтому чисто практические соображе­ния толкали египтян и их правителей (единоплеменных или иноплеменных) изучать истоки чудесной реки. Ре*

202

зультатом их усилий были поразительно точные сведения об истоках Нила и обитателях этих мест — пигмеях, ко­торые мы находим в античной литературе — от Гомера до Гелиодора. Вместе с тем под влиянием египетской традиции древние народы Средиземноморья и Азии бы­ли склонны связывать с истоками Нила всякую реку тропического пояса, во всяком случае все крупные афри­канские реки, и отождествлять с пигмеями (негриллами) все низкорослые африканские народы.

Тропическая Африка в древности не была поставщи­цей рабов для более развитых обществ. Это качество она начала приобретать в средние века и особенно в новое время, когда наступил невиданный в истории человече­ства расцвет работорговли.

Судя по совокупности различных данных (письмен­ным документам, произведениям изобразительного ис­кусства, антропологическим исследованиям захоронений и т. д.), темнокожие «эфиопы» составляли ничтожно ма­лый процент среди населения древних государств Север­ной Африки и Евразии. Напротив, время от времени большие и малые группы людей перемещались в Африке преимущественно в южном и западном направлениях — из Передней Азии, Египта и Средиземноморья в глубь Африки. Выше мы уже проследили некоторые из этих миграций: древних египтян — в Судан, эгейских наро­дов— в Ливию и Восточную Сахару, финикийцев — на африканские берега Средиземного моря и Атлантики, на­родов Южной Аравии — в Эфиопию и т. д.

Эти два направления — на юг и на запад — соответст­вовали главным потокам культурной информации в Аф­рике до эпохи Великих географических открытий. С по­токами информации в глубь Африки проникали куль­турные влияния Средиземноморья, Передней Азии, Ин­дии и особенно Египта. Поэтому вполне законно стрем­ление многих археологов и этнографов найти следы египетского влияния в самых отдаленных уголках ма­терика. Другое дело, что не всегда приводятся строгие доказательства египетского происхождения.тех или иных стилей искусства, обычаев и обрядов.

Еще более широким было культурное влияние Древ­него Египта через посредство цивилизаций, испытавших на заре своего развития его мощное воздействие. Таковы крито-минойская, финикийская, мероитская, древнегрече­ская и др. Они в свою очередь помогали формироваться

203

I

другим, сравнительно поздним или периферийным циви­лизациям, которые оказывали влияние на более отдален­ные во времени и пространстве культуры и т. д. Вклад Древнего Египта в мировую культуру грандиозен и до сих пор не изучен настолько, чтобы можно было подве­сти итог. Искусство и вся система древнеегипетской куль­туры продолжают и поныне вдохновлять художников и мыслителей.

Только с VIII в. у древнеегипетской цивилизации по­явились соперники на Африканском материке, сама же она в то время все больше клонилась к упадку. В сере­дине 1-го тысячелетия, когда в древнем мире происходят революционные изменения во всей системе культуры, в Африке расцветают цивилизации Мероэ, Гарамы, Кар­фагена, плато Тигре, тесно связанные с Египтом и За­падной Азией; ускоряется развитие культур берберских племен Северной Африки и негроидных племен Сахары и Нигерии, где в IV в. до н. э. — II в. н. э. расцветает культура нок.

Одним из величайших культурных достижений древ­него мира было создание письма. К VI в. на Ближнем Востоке ив Средиземноморье уже имелись все основные типы систем письма, начиная от весьма примитивного пиктографического и кончая настоящим буквенным ал­фавитом у греков — единственным из алфавитов того времени, оставшимся в употреблении до наших дней.

Если не считать пиктографии, наиболее древними си­стемами письма являются лого-силлабические (словесно-слоговые), такие, как шумерское, эламское, древнее инд­ское (в долине р. Инд) и египетское письмо. Последнее господствовало в долине Нила в течение всего интересу­ющего нас периода: лишь в самом конце 1-го тысячеле­тия оно было вытеснено в Египте греческим письмом, а в Мероитском царстве — мероитским. К концу VI в. египетское лого-силлабическое письмо насчитывало уже добрых 2, 5 тысячелетия исторического существования. Оно употреблялось только с египетским языком. За 2, 5 тысячи лет дважды существенно изменился египет­ский язык, но египетское письмо сохранялось с незначи­тельными изменениями, поддерживая культурные тради­ции, подобно греческому письму.

В зависимости от характера записей применялась од­на из трех основных разновидностей египетского письма: монументальная иероглифика, изящная иератика или

204

наиболее ходовое курсивное демотическое письмо. По­добно средневековым японцам, древние египтяне изобре­ли весьма удобную систему слогового письма, состо­явшую из 24 знаков, игравших вспомогательную роль при записи текстов, собственных имен и обучении грамоте.

По-видимому, около XVIII в. под прямым влиянием египетского силлабария было создано до сих пор не вполне расшифрованное силлабическое (консонантно-силлабическое) письмо кахунских документов из Фаюма. Около середины 2-го тысячелетия также под влиянием египетского силлабария на Синае было изобретено древ-несемитское протосинайское консонантно-слоговое (так называемое консонантно-буквенное) письмо. Вскоре это письмо в модифицированном виде распространилось по всей Финикии и Палестине. В XIV в. в Угарите, на севере Сирии, употреблялось клинописное по форме, но консо­нантно-слоговое (консонантно-буквенное) в своей сущ­ности письмо, происходившее от древнепалестинского и протосинайского.

По-видимому, в IX—VII вв. консонантный «алфавит», служащий для обозначения определенного согласного звука плюс любого из гласных звуков, существовал в Южной Аравии, во всяком случае в Маыне, Сабе и Ката-бане. В V в. он был принесен из Южной Аравии в Север­ную Эфиопию, а затем получил здесь самостоятельное развитие, дав в конечном счете современное амхарское и тиграйское письмо.

В Азии от древнепалестинского письма произошли «алфавиты»: сирийский, еврейский, набатейский, араб­ский, пехлевийский, согдийский, индийский, тибетский, уйгурский, монгольский и многие другие, обычно не пря­мо, а через посредство других разновидностей письма, которые все в конечном счете восходят к древнепале-стинскому (и древнефиникийскому).

В Месопотамии, Малой Азии и Иране это письмо вытеснило местные оригинальные системы лого-силлаби­ческого характера. В Юго-Восточной Азии через посред­ство индийских и индонезийских алфавитов оно дало в своем развитии большую часть систем письма Индоки­тая, Южного Китая и даже Филиппин; в этой части ой­кумены, как и в Африке, в связи с распространением ис­лама появились местные разновидности арабского письма.

205

В Средиземноморье финикийское письмо вытеснило местные слоговые «алфавиты», происходившие от лого-силлабического критского письма рисуночного облика. Около VIII в. на основе финикийского был создан архаи­ческий греческий алфавит, первоначально буквенно-сло-~ говой, а затем чисто буквенный. Около середины 1-го ты­сячелетия греческий алфавит распространился по всему Средиземноморью, первоначально в эллинских колониях, а затем и у этрусков, иберов и кельтиберов Испании, ита­ликов и др. Лишь карфагеняне стойко держались тради­ционного финикийского письма, да египтяне до поры до времени не отказывались от своей весьма сложной тра­диционной письменности. Но в конце эллинистического и в римский период они начали переходить на грече­ский алфавит, а затем на его основе, но с сохранением весьма важных традиционных местных элементов созда­ли средневековое коптское письмо.

Таким образом, изобретение древних египетских пис­цов, пополнившись идеями и опытом многих поколений грамотеев, принадлежавших к разным народам Среди­земноморья, спустя тысячелетия вернулось в долину Ни­ла. Из Египта через древние переднеазиатские циви­лизации письмо пришло в конечном счете в Эфиопию и карфагенскую Африку.

В тесной связи с распространением письма происхо­дило и распространение письменности, канонических бо­гослужебных книг и литературы, собранных в библиоте­ках.

Во всех странах Ближнего Востока, Средиземноморья и Африки, в которых уже существовало письмо, древние памятники письменности были представлены прежде все­го деловыми документами и надписями. Правда, до сих пор не открыты деловые документы древней Южной Ара­вии, плато Тигре, Мероэ, Нумидии и Мавритании, но вряд ли стоит сомневаться, что они существовали здесь повсеместно, так же как и дошедшие до нас надписи.

Иначе обстояло дело с богослужебными книгами и библиотеками. К середине 1-го тысячелетия они уже давно существовали в Египте и Вавилоне. Священные книги имелись также у персов (Авеста), индийцев (Ве­ды), евреев (большая часть Библии). Жрецы этих наро­дов знали мертвые священные языки (соответственно египетский времен Древнего царства, шумерский, аве-

206

стийский, ведический, древнееврейский). Но у персов, индийцев и евреев еще не было собственной литературы, составлявшей библиотеки. У греков VI—V вв. уже име­лась такая литература, но еще не было канонических священных книг и традиций изучения священного мерт­вого языка.

Среди цивилизаций Африки середины 1-го тысячеле­тия самая богатая литературная традиция существовала, в Египте. Важнейшую ее часть составляла религиозно-магическая литература, прежде всего канонические свя­щенные тексты пирамид и саркофагов, «Книга мертвых», затем своего рода путеводители по загробному миру: «Книга о двух путях блаженного усопшего», «Книга врат», «Книга пещер», «Книга проникновения в веч­ность», «Книга Амдуат», а также отдельные гимны и мо­литвы богам и. пр.

Эта литературная традиция развивалась на всем про­тяжении истории древнеегипетской цивилизации. «Тек­сты пирамид» окончательно сформировались во времена IV династии, в конце 3-го тысячелетия их сменили «тек­сты саркофагов», в которые вошли некоторые элементы «текстов пирамид», но в основном это было новым рели­гиозно-магическим каноном. В самом начале Среднего царства появилась «Книга о двух путях», в период Но­вого царства— «Книга мертвых», в которую вошли неко­торые тексты пирамид и саркофагов и шесть других свя­щенных книг, представлявших собой религиозно-магиче­ские композиции старых и новых текстов.

По мере создания новых композиций старые утрачи­вали актуальность и отмирали, заменяясь, вытесняясъ новыми, а последние становились каноном. Этот процесс протекал чрезвычайно медленно.

Кроме религиозно-магической в Древнем Египте су­ществовала значительная научная (математическая, аст­рономическая, медицинская), а также учебная литерату­ра; к последней примыкала дидактическая литература поучений. Художественная литература была представле­на волшебными сказками и повестями. Шедевром все­мирно-исторического значения является философский ди­алог «Беседа разочарованного со своей душой». Однако в 1-м тысячелетии новые идеи почти не проникали в древ­неегипетскую литературу, хотя на почве богатейшей национальной традиции продолжали создаваться новые произведения.

207

В Напате и Мероэ египетская литературная традиция присутствовала в обедненном виде и при суженной соци­альной базе. В позднее время в связи с развитием меро-итской письменности у мероитов начала развиваться собственная литература на родном языке. Священным мертвым языком здесь был египетский, местные же язы­ки вплоть до конца 1-го тысячелетия оставались беспись­менными. В Карфагене и других пунических городах по­ложение не вполне ясно. Остатки карфагенской литера­туры (географические и агрономические труды в грече­ских и латинских переводах и цитатах) позволяют предполагать существование пунических библиотек. Од­нако не сохранилось никаких следов богословской лите­ратуры ни на каком-либо мертвом, ни на каком-либо архаичном, скажем угаритском, языке. На плато Тигре в V—IV вв. вряд ли существовала литература в подлин­ном смысле слова, не могло быть поэтому и священных книг. Другие народы Африки в то время не имели еще своей письменности.

Сходную картину рисует распространение монумен­тальных сооружений и монументального искусства. И снова Египет занимает первое по времени и все еще исторически ведущее место, хотя в течение всего пере­ходного периода (1000—305 гг.) здесь не воздвигались такие грандиозные памятники архитектуры и скульпту­ры, как при фараонах Древнего, Среднего и Нового царств. Высокие образцы монументальной архитектуры и монументального изобразительного искусства Африки VII—VI вв. дают Карфаген, Напата и Мероэ. На плато Тигре из Южной Аравии была перенесена культура мо-нументализма, которая сказывается на материале и стиле памятников, но в гораздо меньшей степени на их раз­мерах.

Выдающееся место занимает древнеегипетская циви­лизация и в истории религиозной философии и идеоло­гии. Египет дал первую в Африке политеистическую ре­лигию и первое в мире монотеистическое учение.

Ранние памятники египетского политеизма относят­ся к началу Древнего царства, т. е. к 3-му тысячелетию. Нигде в Африке в то время еще не было столь развитой формы религии. В эту эпоху древнеегипетский политеизм уже имел следующие характерные черты, сохранившиеся до начала средневековья: архаические мифы о мирозда­нии, напоминающие космогонию народов Западной Аф-

208

рики и других регионов мира, представление о загробной жизни и воскрешении умерших, обычай мумификации, специфические обряды погребения, типы гробниц и по­гребального инвентаря, архаический зооморфный облик богов рядом с представлением об иерархическом строе потустороннего мира и т. д.

С течением времени один из богов выдвинулся на роль небесного фараона. В начале Древнего царства наи­более популярным богом был верхнеегипетский Сет, покровитель охотников и пастухов пустыни, затем его оттеснили Исида и ее муж Осирис, умирающий и воскре­сающий бог растительности и земледелия, затем верхов­ным богом стал солнечный Ра; в период Среднего цар­ства— Амон, который приобрел максимальное значение в эпоху Нового царства; в поздний период на первый план выдвинулся бог-сокол Гор, вобравший в себя черты Амона, Ра и других богов.

Уже в эпоху Древнего царства оформилось представ­ление о божественности фараона, закрепленное и подчер­киваемое соответствующим ритуалом. Существует ги­потеза, согласно которой из Египта культурный комплекс «царя-бога» распространился на большинство африкан­ских стран. В самом Египте культ царствующего и умер­ших фараонов сливался с культом верховного бога, царя богов, способствуя все большему укреплению культа последнего. Для народа все боги были равно могущест­венны: крестьяне, составлявшие огромное большинство древнеегипетского народа, не нуждались в иерархии бо­гов. Но образованные жрецы, чиновники, вельможи, ас­симилированные иностранцы, размышляя о религии, соз­давали ее все более утонченные синкретические формы. Что касается центральной государственной власти, то она, естественно, переносила в потусторонний мир свои принципы иерархии, централизации, унификации. В итоге в эпоху Нового царства — период величайшего расцвета древнеегипетской цивилизации — был совершен первый в истории человечества поворот религиозной мысли от политеизма к монотеизму, а также к дуализму и триа-лизму.

Еще в эпоху Среднего царства образ и культ Амона, ставшего царем богов, начал сливаться с образами и культами популярных богов Солнца — Ра, Атума, Гора. В эпоху Нового царства ипостасями Амона были объяв­лены также многие другие боги, почитавшиеся в отдель, -

809

I

ных номах. Кроме того, это синкретическое божество еги­петских жрецов и образованных чиновников, нередко за­нимавших по совместительству военные должности, ста­ло богом войны, «непобедимым Солнцем» наподобие бо­лее поздних Митры иранцев и Махрема аксумитов. Издавна египтяне знали триады — семейные группы богов. Теперь же у них сложилось представление о бо­жественной троице, едином в трех лицах боге.

В правление Аменхотепа IV (Эхнатона) в религиоз­ной жизни Египта произошел решительный и насильст­венный поворот к монотеизму и вместе с тем первый и единственный раз в истории Египта проявилась религи­озная нетерпимость. Эта религиозная реформа, как и свя­занные с ней социальная и культурная реформы, прошла несколько этапов, причем при переходе от одного этапа к другому уничтожались многие достижения предшест­вующего этапа. Во-первых, Эхнатон и его сторонники сделали идеи монотеизма, лежавшие в основе религиоз­ной философии Гелиополиса, достоянием простонародья, из которого фараон вербовал своих новых чиновников; во-вторых, они поэтапно распространяли новую идеоло­гическую систему как в самом Египте, так и в его владе­ниях в Передней Азии и Судане.

В окончательном виде учение Эхнатона представляло собой обожествление его абсолютистской власти. Сущ­ность государственного солнцепоклонничества Эхнатона можно передать такими словами: «Нет бога, кроме цар­ствующего Солнца, и земной солнцеподобный фараон — его сын и его воплощение». Советский египтолог Ю. Я. Перепелкин, глубокий знаток эпохи Эхнатона, так характеризует его реформу: «То было полное отверже­ние старых богов, вплоть до отказа от слова «бог», их обозначавшего, и от знаков, их зрительно и мысленно представлявших. Одновременно то было полное торжест­во и завершение представления о солнце как о фараоне... В своем окончательном, завершенном виде... царепок-лонническое солнцепочитание... представляло необыкно­венное, очень своеобразное, единственное в своем ро­де явление среди всех прочих видов почитания при­роды» '.

Энергичный, целеустремленный, талантливый и обра­зованный правитель, Эхнатон, казалось, полностью из-

* Перепелкин Ю. Я. Тайна золотого гроба. М., 1968, с. 156.

2Ю

гнал многобожие из своих владений. Но реформа нена­долго пережила своего творца. Обычно говорят, что гениальный фараон слишком опередил свое время, что он и его сторонники стали жертвами озлобленных жре­цов-мракобесов. Однако в самом новом учении были весьма существенные изъяны, препятствовавшие его ус­воению народом. Государственная идеология явно вы­пирала на первый план и поглощала все остальное. Кре­стьяне и ремесленники, эксплуатировавшиеся и угнетав­шиеся именем солнцеподобного фараона, отнюдь не жаждали такой религиозной идеологии. Эта вера не давала им утешения и доступной им духовной пищи. Бог-фараон Атон был недосягаем и непонятен, он не мог заменить народу великих и малых богов, всевозможных духов, «общение» с которыми было насущной, повседнев­ной потребностью... Слабой стороной религии Атона бы­ло безразличное отношение к традиционному и столь до­рогому для египтян учению о загробной жизни и связан­ному с ним представлению о загробном возмездии. Верующий в загробную жизнь египтянин оказался дез­ориентированным, а их было большинство, и все они были в лагере противников Атона '.

Но возврат к многобожию, продолжавшийся в Египте еще более 1700 лет, не означал полного уничтожения идеи монотеизма и дуализма, которую можно признать одним из величайших достижений древнеегипетской ци­вилизации. В богословии Амона-Ра идеи религиозно-фи­лософского монотеизма продолжали жить вплоть до на­чала римского времени. Кроме того, они могли сохра­ниться и за пределами Египта. Известно, что Эхнатон жестоко расправился со всеми сопротивлявшимися его абсолютной власти. Он истреблял даже своих более уме­ренных сторонников, принявших на том или ином этапе его реформаторской деятельности официальную идеоло­гию и продолжавших исповедовать эту форму идеологии и религии после ее замены более новой. Некоторые из таких негибких солнцепоклонников, по-видимому, бежа­ли от гнева Царя-Солнца на окраины его державы: в Ну­бию, Палестину, Сирию, либо их ссылали туда, либо про­сто на окраинах меньше тревожили. Туда же могли скрыться от ярости многобожников и сторонники религии Солнца после ее запрещения в самом Египте. В Нубии

¹ Коростовцев М. А. Религия Древнего Египта. М., 1976, с. 253.

211

Надписи бремени праЁления Эхнатона дают интересные варианты его религиозных формул, но в этой стране мо­нотеизм не только Атона, но и Амона-Ра быстро и ос­новательно выродился. Зато в Библии ученые находят не только идею монотеизма, но и многочисленные эле­менты древнеегипетской религии, например в космогонии, представлениях о загробном существовании, облике бога и пр. Замечено также, что 103-й псалом местами очень напоминает написанный самим Эхнатоном гимн Солнцу. Можно предположить, что древнееврейский монотеизм в какой-то степени обязан своим происхождением Древне­му Египту. Многократно оплодотворенный другими идея­ми египетской и эллино-египетской философии (а также идеями, шедшими из Индии, Средней Азии и других стран), монотеизм Библии вырос в сложный монотеизм христианства.

Наряду с иранским миром Египет, по-видимому, явля­ется одним из очагов религиозно-философского дуализ­ма. Образ бога охотников и пастухов пустыни Сета по­степенно настолько оброс демоническими, дьявольскими чертами, что стал напоминать вездесущего «Князя Тьмы», «Духа Зла» — Сатану. Кстати сказать, Сет и Са­тана — очень сходные имена. Тот же корень порой звучит и в именах Сатаны некоторых кушитских и сахарских на­родов, которых в раннем средневековье арабы считали «магами и дуалистами». Если эти близкие к Египту на­роды испытали влияние религиозно-философского дуа­лизма древнего Востока, то скорее всего это влияние не иранского, а древнеегипетского происхождения.

Характерная особенность религии Древнего Египта — огромная роль магии. Вместе с тем несомненно постепен­ное развитие египетской религии от ритуально-магиче­ской, в которой личность верующего не принимается в расчет, к более индивидуалистической, когда упор дела­ется не только на выполнение обрядов и магических дей­ствий, но и на этику, когда в зачаточной форме ставится вопрос о совести, чистоте души человека.

В середине 1-го тысячелетия произошел качественный сдвиг в системе древней культуры, который хотя и не был таким радикальным, как «неолитическая револю­ция», но тем не менее дал человечеству величайшие куль­турные ценности, превратившиеся в основу дальнейшего развития мировой цивилизации.

В основе этой «третьей» революции лежал рост про-

212

йзводйтельных сил и Населения на огромной, более или менее непрерывной территории Евразии от «Пяти владе­ний» Китая до Франции, Британии и Пиренейского полу­острова. На Ближнем Востоке, как уже было показано, возникают региональные империи, столицы которых ста­новятся не только главными потребителями ренты, но и очагами товарного производства, шумной, калейдоскопи­ческой, насыщенной разнообразной социальной и куль­турной информацией городской жизни. Такие же города развиваются на окраинах зоны древних цивилизаций и региональных империй. К их числу принадлежат эллин­ские Милет, Коринф, Афины, Сиракузы, Массилия и др., а также некоторые среднеазиатские и южноазиатские го­рода.

К этому же времени относится появление бессмертных систем философской и религиозно-этической мысли. В субтропическом поясе от Средиземного моря до Жел­того возникают почти одновременно многочисленные и оригинальные философские школы. В малоазийской Ио­нии в VII—VI вв. выступают со своими учениями «о при­роде вещей» Фалес, Анаксимен, Анаксимандр, Пифагор, Гераклит, Эпименид и многие другие, развивается про­фессиональная поэзия и драматургия, а в следующем ве­ке наступает наивысший расцвет древнегреческой фило­софии и всей великой эллинской цивилизации.

В Палестине и Месопотамии VII — начала VI в. до­стигает апогея движение пророков, величайшим среди которых следует считать Аввакума; оформляется иудей­ский монотеизм. В Бактрии и Средней Азии VII в. Зара-туштра реформирует древнюю арийскую религию «Аве­сты» и создает стройную религиозно-философскую систе­му дуализма — зороастризм. В Северной Индии VI—Vвв. проповедуют свои философско-этические системы основа­тель буддизма Сиддхартха Гаутама Шакья Муни Будда, основатель джайнизма Вардхамана Махавира Джина, материалист Уддалака, сын Аруны, аджвика Госала, ав­торы «Упанишад» и многие другие мыслители. В Китае конца VI — начала V в. Конфуций создает свое учение, а в IV в. Мэн-цзы развивает применительно к новым ус­ловиям важнейшие принципы конфуцианства. В конце IV в. был написан знаменитый даосистский трактат «Дао-дэцзин», авторство которого приписывается легендарному философу Лао-цзы; в те же годы или несколько раньше Чжуан-цзы предложил обществу свой идеал свободного

213

I

человека, отринувшего пути общества и цивилизации и живущего в гармонии с природой.

В 1-м тысячелетии на Ближнем Востоке широко рас­пространяются произведения устной словесности и пись­менной литературы, такие, как повести (сказания), поуче­ния, басни, поэмы, все еще тесно связанные с фолькло­ром.

Конец VIII — первая половина VII в.. дали мировой литературе греческую поэзию Гесиода, Гомера, Архило­ха, арамейские «Сказание об Ахикаре» (тогда же пере­веденное на древнееврейский язык и частично включен­ное в Библию, известное также Гесиоду, а через тысячу с лишним лет переведенное на арабский язык как «Ска­зание о Хаикаре»), «Сказание об осаде Иерусалима асси­рийцами» и др. При этом не только отдельные списки произведений художественной литературы перевозились из одной страны в другую (так, «Сказание об Ахикаре» найдено в Элефантине), но и устные повести и анекдоты свободно мигрировали из Месопотамии, Сирии и Палести­ны в Египет, Малую Азию и греческий мир, например рассказ о чуме 701 г. во время осады Иерусалима асси­рийцами. Следы этого рассказа обнаружены в «Илиаде» и в «египетском логосе» Геродота, записанном «отцом ис­тории» в Египте в V в.

Поразительно сходство ряда философских и религиоз­ных идей, распространившихся в середине 1-го тысячеле­тия от Непала и Китая до Южной Италии и Сицилии. Например, в учении Пифагора и его последователей (ко­нец VI в.) мы находим, как и у азиатских мыслителей того же времени, осуждение кровавых жертвоприноше­ний, представление о переселении душ и цепи все новых и новых рождений, коренном отличии бессмертной и стре­мящейся ввысь души от нечистого, земного тела, в кото­рое она заключена, о причине страданий человека в пос­тупках его прежней жизни (жизни его души в прошлом рождении), о моральной и ритуальной чистоте и возмож­ном слиянии души, прервавшей цепь перерождений и вырвавшейся из земного тела, с небесным божеством, о значении чисел и ритмов и т. д. В трагедиях Эсхила есть почти пантеистические и монотеистические формулы. В греческой, индийской и китайской философии того вре­мени содержатся очень сходные идеи «первоматерии», ее форм, или стихий, элементов, атомов, их движения, а так­же идеи рационализма и атеизма. По-видимому, следует

214

предполагать движение информации по всей зоне древ­них цивилизаций, где для этого возникли необходимые социальные предпосылки.

Новые исследования вскрыли в древнегреческой фи­лософии целые пласты восточных влияний. Уже у грече­ских авторов первой половины 1-го тысячелетия — Гоме­ра, Гесиода, Фалеса — заметны идеи ближневосточного, в частности египетского, происхождения. Древним гре­кам был известен и зороастризм. Несомненное влияние зороастризма прослеживается в произведениях Анакси-мандра, Анаксимена, Ферекида и особенно Гераклида. О Зороастре и религии магов в V в. написал книгу лидий­ский историк Ксанф, а позднее этой темой занимался сам Аристотель. Легендарная древнегреческая традиция ут­верждает, что крупнейшие философы классической Элла­ды, в том числе Пифагор, Эмпедокл, Демокрит и Платон, изучали зороастризм. В учении Гераклида, а также Пар-менида и других философов классической Греции имеют­ся текстуальные совпадения с «Упанишадами», особенно Брихадараньяка Упанишада, позволяющие предполо­жить усвоение ионийскими мыслителями идей древнеин­дийской философии, таких, как концепция мирового цик­ла, кальпы и махаюги, на этом этапе происходившее еще не непосредственно, а через посредство иранцев.

Иранские религиозные идеи проникли и в Библию. Таков образ Сатаны, «Духа Зла», противника бога, ко­торый фигурирует в книге Иова, в книге пророка Заха-рии, а также в первой книге Паралипоменон. Впрочем, как справедливо отмечают исследователи, идея царства зла так и не укоренилась в иудаизме. Если Сатана Биб­лии восьма похож на маздаитского Аримана, то архангел Михаил, вероятно, не кто иной, как заимствованный у иранцев Митра, или Михра-воитель.

Во второй половине 1-го тысячелетия культурный син­тез усилился, углубился и распространился вширь. Афри­ка оказалась на периферии этого культурно-историческо­го процесса, но некоторые идеологические влияния про­никали и сюда, особенно в эллинистическо-римский пе­риод.

Так, в Аксуме (Эфиопия) бог Махрем, олицетворяв­ший Солнце и называвшийся «непобедимым для врага», не только своим именем, но и функциями и атрибутами напоминал «непобедимое Солнце», бога Михру. Находят В Аксуме также элементы буддизма и мероитской релн-

215 ■

I

гии. У гарамантов Сахары археологи и этнографы откры­ли элементы греко-римской религии.

В средние века арабы считали многие народы Суда­на, Чада, Северной Нигерии единоверцами древнеиран-ских «магов и дуалистов» либо приверженцами древне-семитской астральной религии «идолов и планет». Это напоминает видение древних греков, которые «узнавали» в африканских божествах привычных Зевса, Ареса, Дио­ниса, Посейдона, Селену, Афину, либо ранних греков-христиан, которые, пользуясь евангельской терминологи­ей, упорно именовали традиционные африканские рели­гии эллинскими. Как правило, в большинстве подобных случаев на африканской почве не происходило ни заимст­вования, ни синтеза идей. Лишь местами в узкой про­слойке купцов-посредников и лиц смешанного происхож­дения на деле имел место религиозно-культурный синк­ретизм, создавалась синкретическая субкультура, обычно очень слабо оформленная и непрочная, а следовательно, недолговечная. Слишком редко эта субкультура прони­кала в массы народа и еще реже становилась их подлин­ным достоянием, неотъемлемой частью их субкультуры, которая одна только и имела шансы на выживание в веках.

Из всех религий древнего Востока наиболее продол­жительное и широкое воздействие на другие африканские религии могла оказать египетская, рожденная на афри­канской почве и развивавшаяся на ней в течение тысяче­летий.

Этнографы порой находят действительные или мни­мые следы влияния древнеегипетской религии у различ­ных народов Африки. Несомненно одно: начиная с эпохи Среднего, а затем в эпоху Нового царства и далее при фараонах Напаты и Мероэ происходит распространение древнеегипетской религии в разнообразных формах в Су­дане.

Интересное исследование египетской религии в древ­нем Судане произвела советская мероистка Э. Миньков-ская. Она сумела выделить не только общие черты, но и различия в религиозной жизни двух нильских стран 2— 1-го тысячелетий. Бросается в глаза обилие местных ну­бийских богов, часто совершенно неизвестных в Египте. С другой стороны, египетские боги в Судане приобрета­ли новые качества. Исида, например, почиталась здесь как лунная богиня, богиня-воительница и «госпожа под-

216

земного мира». Ее супруг Осирис порой изображался чернокожим. В ряде храмов и областей супругом Исиды оказывался иной, сугубо местный бог: львиноголовый Апедемак в Мероэ, Аренснупис в Дендуре, Мандулис в Калабше. В то же время в Нубии почиталось большинст­во египетских богов, выступавших то в египетских, то в местных ипостасях. Например, почиталось несколько Амонов: фиванский Амон-Ра с классическими египетски­ми чертами культа и теологии, местные областные Амон Пнубса, Амон Гематона, Амон-бык страны Сети (в За-наме, Абу-Доме, Мерауи) и др. В Нубии мы находим не менее трех местных ипостасей бога Гора. Что касается других египетских богов, то в Судане они также приоб­рели своих двойников, правда не в религиозно-египетском смысле. Таким образом, налицо широкий египетско-су­данский синкретизм, поднявший демонов и духов Тропи­ческой Африки до уровня богов высокоразвитой древне­египетской религии и одновременно наделивший египет­ских богов местными чертами, приблизив их к древним нубийцам. В сущности возникла новая религиозная сис­тема, наиболее высокая в тогдашней Тропической Афри­ке, оказавшая влияние на соседние страны. Выше гово­рилось о дуализме в религии некоторых кушитских и сахарских племен, населявших соседние с Нубией пусты­ни. Целый ряд культовых предметов мероитского проис­хождения, в том числе стелы и амулеты, найден в Север­ной Эфиопии. Даже в далекой Греции были храмы Иси­ды, где жрецами были африканцы, скорее всего мероиты. Ювенал рассказывал об одной римской матроне, которая совершила паломничество в храм Исиды в Мероэ, а храм Исиды на о. Элефантина, как и в Риме, еще в VI в. слу­жил местом паломничества почитателей богини, принад­лежавших к разным народам. В Египет и Средиземно­морье проникло представление не только об особом бла­гочестии древних суданцев, но и о черном цвете кожи некоторых богов, например Осириса. Как в связи с этим не вспомнить фразу Ксенофонта о том, что «эфиопы (ме­роиты VI в. — Ю. К.) говорят, что их боги курносы и черны».

Так египетско-нубийский религиозный синтез зало­жил основы новой религиозно-философской системы — мероитской, наиболее высокой в тогдашней Тропической Африке и оказавшей в последующую эпоху влияние на другие культуры, прежде всего африканские.

217

Почти одновременно с меройтской, в V—Ш вв., сло­жились североэфиопская и пуническая религиозные сис­темы. Их характерными чертами были: 1) общее проис­хождение от древнесемитской религии, испытавшей влия­ние Аккада; 2) элементы египетского происхождения (в Эфиопии через посредство Мероэ), вошедшие в местные религиозные системы посредством синкретизма (таковы в Карфагене богини Хатор-Маскар и Исида); 3) большое значение полисных культов: Мелькарта в Карфагене, Альмакаха в столице эфиопских сабеев и пр.; 4) разви­тая организация привилегированных храмовых общин; 5) широкий политеизм. В то же время даже общие по происхождению боги на плато Тигре и в карфагенской Северной Африке выглядели не одинаково: у эфиопов Астар и Син были мужского пола, у карфагенян и других африканских финикиян Аштарт и Тиннит были женского пола. Не совпадал и возраст богов: юноше Астару соот­ветствовала «могучая женщина» Аштарт, а седому стар­цу Сину — юная девственница Тиннит.

Верховным богом карфагенян был Мелькарт (бук­вально «царь города»), первоначально верховный бог Тира, метрополии Карфагена. Его почитали также во всех других тирских колониях Африки, Испании и остро­вов Средиземноморья. Греки называли Мелькарта Ге­раклом, римляне — Геркулесом. В его образе слились черты божества Солнца, рек, растительности, отчасти морской стихии.

Второе место после Мелькарта в карфагенском пан­теоне занимала Астарта (Аштарт) — богиня плодородия и любви, которой служили жрицы в храмах, занимаясь сакральной проституцией. Греки отождествляли Астарту с Афродитой, римляне — с Венерой, Селеной или (в Карфагене римского периода) с Юноной. Богиня была наделена чертами лунного и морского божества. В Кар­фагене Астарта-Луна считалась не то матерью, не то женой Мелькарта-Солнца.

Кроме того, имелось божество Мильк-Аштарт, или Мелькастарт, возможно, синкретическое олицетворение Мелькарта и Астарты. Мильк-Аштарту были также по­священы храмы.

Наряду с Астартой карфагеняне почитали еще одну луноликую красавицу-богиню — Тиннит. Как и Астарта, Тиннит была богиней плодородия, матерью всего живого, божеством Луны; она также отождествлялась с римской

218

Юноной. При большом сходстве функций этих двух бо­гинь нелегко уловить черты различия между ними. В Кар­фагене Тиннит почитали даже более, чем Астарту, отча­сти благодаря популярности ее божественного супруга Баал-Хаммона. Недаром в пунических надписях посвя­щения Тиннит обычно объединены с посвящениями Баал-Хаммону.

Баал-Хаммон многими своими чертами напоминал Мелькарта, подобно тому как Тиннит — Астарту. Он был богом Солнца, отчасти морской стихии, покровителем мо­реплавателей. Храм Баал-Хаммона был богатейшим в Карфагене. Этот бог изображался в виде могучего быка, иногда с солнечным диском на голове, между рогами. Это­му свирепому божеству приносились человеческие жерт­вы. Греки отождествляли Баал-Хаммона с Кроносом, римляне — с Сатурном, а египтяне, вероятно, с Амоном-Ра, культ которого оказал влияние на формирование культа Баал-Хаммона еще в Финикии.

Богом огня, молнии и войны был Решеф, которого гре­ки отождествляли с Аресом и Аполлоном. От слияния культов Решефа и Мелькарта уже около V в. образова­лось синкретическое божество Решеф-Мелькарт, почи­тавшееся пунийцами.

Весьма популярен был Эшмун, бог растительности, лекарственных трав и врачевания, которому были по­священы храмы в Карфагене и других пунических горо­дах.

Почитались в особых святилищах и многие другие бо­ги. Для карфагенской цивилизации характерен широкий религиозный синкретизм на полиэтнической основе: фи­никийские боги смешивались и сливались с божествами различных народов Африки и Европы. Как известно, при таком синкретизме вклад той или иной религиозной куль­туры бывает тем большим, чем она выше. Поэтому осо­бое значение имело влияние древнеегипетской религии, уже отмеченное на примере культа Баал-Хаммона. Кар­фагеняне издавна почитали египетского бога Беса, терра­котовые фигурки которого, по их поверьям, отвращали беды. В Карфагене существовал также храм синкретиче­ской богини Хатор-Маскар, образ и культ которой восхо­дят к египетской Хатор.

Восточные ливийцы поклонялись Амону, храм которо­го находился в оазисе Сива. Берберы Триполитании чти­ли карфагенских богов. Какое-то божество имелось и у

219

гарамантов, и его культ объединял различные сахарские племена, стекавшиеся к его храму.

Геродот сообщает, что ливийские номады разных пле­мен «приносят жертвы только солнцу и луне. Этим бо­жествам совершают жертвоприношения все ливийцы, а жители области вокруг озера Тритонида (в нынешнем южном Тунисе.—Ю. К) —главным образом Афине, а по­том Тритону и Посейдону», божествам моря и воды. Воз­можно, Афиной греческий историк называет то же жен­ское божество, которое пунийцы отождествляли со своей Тиннит. «Обычаи же при жертвоприношении у этих ко­чевников вот какие. Сначала у жертвы отрезают кусок уха как начатой и бросают его через свой дом, а затем свертывают шею животному». Ежегодно на празднике богини озера Тритониды, где жили племена махлиев и авсеев, «девушки их, разделившись на две партии, сража­ются друг с другом камнями и палками. По их словам, они исполняют древний отеческий обычай в честь мест­ной богини, которую мы называем Афиной. Девушек, которые умирают от ран, они называют лжедевушками», а самую храбрую амазонку с триумфом возят вокруг озера на колеснице.

Обычай девичьих боев до наших дней сохранился на южной окраине этой области, в оазисе Гат. Они описаны известным французским этнографом Вивьен Пак, кото­рая сообщает следующее: «На солончаковую равнину Тинджарабента, куда не могут спуститься духи, приходят собирать соль все девственницы Гата и Эль-Барката (27-го рамадана). Они одеты в черные и белые платья, а на их груди перекрещиваются наподобие греческого пояса два шеша — белый и красный. Каждую группу де­вушек возглавляет старуха, таменокальт, которая несет красное знамя войны. Рядом с ней идет вторая старуха, аидин, в маске из белой глины, она несет на голове блю­до и лает по-собачьи, Собранную соль старухи продадут на базаре, но каждая девушка оставит себе по куску и будет его хранить весь год: считается, что эта соль, буду­чи растворенной в воде, приобретает целебные свойства. Каждая из двух групп имеет своего кузнеца, бьющего в барабан. Собрав достаточно соли и вооружившись пал­ками, вырезанными из лимонного дерева (табарит), на которых красными, черными и белыми красками нарисо­ваны ломаные линии, девственницы начинают воинствен­ный танец инкутид. Затем обе группы во главе со своими

220

таменокальт и аидин сближаются и становятся друг против друга. Девушки скандируют песню, ударяя в зем­лю босыми ногами: два раза одной ногой, один раз дру­гой, затем меняют ногу. Они бьют друг друга коленями, задевают палками, скрещивая и разводя руки перед грудью. Эти жесты сопровождаются восклицаниями и по­пытками таменокальт отобрать у другой красное знамя, которое защищают «собака» — аидин и девственницы. Преимущество победившей группы выражается в том, что ее таменокальт проверяет девственность всех моло­дых участниц битвы, но, каков бы ни был результат ее проверки, всегда объявляется, что в деревне побежден­ного лагеря девственниц мало. Естественно, что кади Гата запретил этот праздник, оставив его на долю толь­ко рабынь и иковарен (женщины низшей касты). Тем не менее он устоял после 2500 лет всяческих потрясений».

Ежегодные побоища между группами девушек напо­минают аналогичные побоища между группами юношей у некоторых народов Северо-Восточной Африки, а также ритуальные побоища на ежегодном празднике в честь Осириса в Египте, описанные Геродотом. Но у берберов ритуальные сражения устраивали девушки, что можно сопоставить с рассказами греческих авторов о ливийских амазонках, сражавшихся на колесницах или правивших колесницами в бою; недаром храбрейшая из почитатель­ниц озерной богини объезжала озеро в панцире, шлеме и на колеснице. По аналогии с верованиями других наро­дов можно предположить, что побоища берберских деву­шек были связаны с магией заклинания дождя и разлива рек. В то же время несчастные случаи в результате по­боищ, вероятно, объяснялись несоблюдением предписан­ного обычаем правила поведения.

Подведем итог. Третья революция, завершавшая пе­реход от первобытности к цивилизации, охватила в древ­ности главным образом северную оконечность Африкан­ского материка, отчасти Северо-Восточную Африку и оа­зисы Сахары. Здесь в римско-византийское время распро­странилась христианская религия, которая сама была продуктом этой третьей революции. К тому времени в Се­верной и Северо-Восточной Африке и в оазисах Сахары уже окончательно завершился переход к мелконатураль­ному производящему хозяйству, а переход к классовому обществу, происходивший здесь повсеместно, закончился только в Египте и в прибрежной полосе Средиземно-

221

морья. Лишь те берберские племена, которые оказались в подданстве греков и пунийцев, выделили класс кресть­янства. Вряд ли завершилось формирование классового общества в Напатском царстве и тем более в Эфиопии середины 1-го тысячелетия до н. э. Этот процесс получил свое продолжение и завершение в следующий историче­ский период под влиянием более развитых обществ Се­верной Африки, Азии и Европы.

Бурный подъем древневосточных цивилизаций в 1-м тысячелетии был сложным образом связан с началом их интеграции и созданием более широкого и определенного культурного единства, чем это было возможно в предше­ствующие периоды. Это единство обладало известной ус­тойчивостью и опиралось на синтетическую культуру Сирии 2-го — начала 1-го тысячелетия, вобравшую в се­бя достижения древних цивилизаций Передней и Малой Азии и Египта и отчасти Восточной Европы.

В последующую эпоху новая синтетическая культу­ра — эллинистическо-римская широко распространилась от Северной Индии и Средней Азии до Британии и Ма­рокко, связав всю западную половину тогдашнего циви­лизованного мира в одно целое. Мощное воздействие эллинистическо-римского мира испытали все сохранив­шие свою самостоятельность цивилизации Африки: меро-итская, североэфиопская, западносахарские. Сложившая­ся в результате культурно-историческая традиция, подго­товленная медленным прогрессом древнейшего, доэллини-стического мира, органической составной частью которого являлись древние африканские цивилизации, наложила печать на все дальнейшее развитие человечества.

ОГЛАВЛЕНИЕ

Предисловие.................................................................................................. 3

Исторический пролог.................   ...............................................      6

От племени к классовому обществу........................................... 12

Древнейшие народы Африки........................................................     31

Путешествия слов..........................................................................     36

Первые царства на Земле..............................................................     41

Глава первая

Древний Египет и Северо-Восточная Африка............................     44

Плавания древних египтян в Пунт и Финикию.............     48

Походы в Ливию и Нубию...........................................................     56

Завоевание египтянами Нубии.....................................................     60

Нубия — владение Среднего царства Египта...........................     65

Керма..............................................................................................     70

Плавания в Пунт в период Среднего царства......................... 76

Мировая политическая система в XVIII—XVI вв. Египет,

Нубия и Пупт в XVI—XIII вв....................................................      79

Нубия под властью XVIII, XIX и XX династий Египта..         111

Глава вторая

Северная Африка в древнейшем Средиземноморье..................    126

События в Европе и на Ближнем Востоке в конце II тыся­
челетия........................................................................................    127

«Народы моря» в Ливии и Сахаре...............................................   131

Финикияне в Атлантике и на Красном море.................   134

Греки в Ливии................................................................................    139

Глава третья

Африка и ранние империи...............................................................    142

Начало эпохи великих империй................................................    142

Древние арабы и африканцы втягиваются в мировую по­
литику...........................................................................................    144

Карфаген в мировой политической системе VII—IV вв..         169

Карфагеняне в Западной Африке.................................................    174

Сабеи в Эфиопии................................................................................... 181

Культура нок..................................................................................   188

Гарама.................................................................................................... 193

Культурно-исторический эпилог......................................................... 199

⇐ Предыдущая45678910111213

Поделиться: