Илья Ильф, Евгений Петров. Одноэтажная Америка
Глава шестая. ПАПА ЭНД МАМА
Перед отъездом из Москвы мы набрали множество рекомендательных писем.Нам объяснили, что Америка - это страна рекомендательных писем. Без них тамне повернешься. Знакомые американцы, которых мы обходили перед отъездом, сразу молчасадились за свои машинки и принимались выстукивать: " Дорогой сэр, мои друзья, которых я рекомендую вашему вниманию..." И так далее и так далее. " Привет супруге" - и вообще все, чтополагается в таких случаях писать. Они уже знали, зачем мы пришли. Корреспондент " Нью-Йорк Таймс" Вальтер Дюранти писал с невероятнойбыстротой, вынимая изо рта сигарету только затем, чтобы отхлебнуть крымскоймадеры. Мы унесли от него дюжину писем. На прощанье он сказал нам: - Поезжайте, поезжайте в Америку! Там сейчас интересней, чем у вас, вРоссии. У вас все идет кверху. - Он показал рукой подымающиеся ступенькилестницы. - У вас все выяснилось. А у нас стало неясно. И еще неизвестно, что будет. Колоссальный улов ожидал нас у Луи Фишера. Он затратил на нас покрайней мере половину рабочего дня. - Вам угрожает в Америке, - сказал он, - опасность сразу попасть врадикальные интеллигентские круги, - завертеться в них и, не увидя ничего, вернуться домой в убеждении, что все американцы очень передовые иинтеллигентные люди. А это далеко не так. Вам надо видеть как можно большеразличных людей. Старайтесь видеть богачей, безработных, чиновников, фермеров, ищите средних людей, ибо они и составляют Америку. Он посмотрел на нас своими очень черными и очень добрыми глазами ипожелал счастливого и плодотворного путешествия. Нас одолела жадность. Хотя чемоданы уже раздувались от писем, нам всеказалось мало. Мы вспомнили, что Эйзенштейн когда-то был в Америке, ипоехали к нему на Потылиху. Знаменитая кинодеревня безобразно раскинулась на живописных берегахМосквы-реки. Сергей Михайлович жил в новом доме, который по плану должныбыли в ближайшее время снести, но который тем не менее еще достраивался. Эйзенштейн жил в большой квартире среди паникадил и громадныхмексиканских шляп. В его рабочей комнате стояли хороший рояль и детскийскелетик под стеклянным колпаком. Под такими колпаками в приемных известныхврачей стоят бронзовые часы. Эйзенштейн встретил нас в зеленой полосатойпижаме. Целый вечер он писал письма, рассказывал про Америку, смотрел на насдетскими лучезарными глазами и угощал вареньем. Через неделю тяжелого труда мы стали обладателями писем, адресованныхгубернаторам, актерам, редакторам, сенаторам, женщине-фотографу и простохорошим людям, в том числе негритянскому пастору и зубному врачу, выходцу изПроскурова. Для того чтобы увидеться с каждым из этих людей в отдельности, понадобилось бы два года. Как же быть? Лучше всего было бы уложить эти письма снова в чемодан и уехать обратнов Москву. Но раз мы уже все равно приехали, надо что-нибудь придумать. Наконец в генеральном консульстве в Нью-Йорке было придумано нечтограндиозное - разослать письма адресатам и устроить прием для всех сразу. Через три дня на углу 61-й улицы и Пятой авеню, в залах консульства, состоялся прием. Мы стояли на площадке второго этажа, стены которой были увешаныогромными фотографиями, изображающими Днепрогэс, уборку хлеба комбайнами идетские ясли. Стояли мы рядом с консулом и с неприкрытым страхом смотрели наподымающихся снизу джентльменов и леди. Они двигались непрерывным потоком втечение двух часов. Это были духи, вызванные соединенными усилиями Дюранти, Фишера, Эйзенштейна и еще двух десятков наших благодетелей. Духи пришли сженами и были в очень хорошем настроении. Они были полны желания сделатьвсе, о чем их просили в письмах, и помочь нам узнать, что собой представляютСоединенные Штаты. Гости здоровались с нами, обменивались несколькими фразами и проходилив залы, где на столах помещались вазы с крюшоном и маленькие дипломатическиесандвичи. Мы в простоте душевной думали, что когда все соберутся, то и мы, таксказать, виновники торжества, тоже пойдем в зал и тоже будем подымать бокалыи поедать маленькие дипломатические бутерброды. Но не тут-то было.Выяснилось, что нам полагается стоять на площадке до тех пор, пока не уйдетпоследний гость. Из зала доносились шумные восклицания и веселый смех, а мы все стоялида стояли, встречая опоздавших, провожая уходящих и вообще выполняя функциихозяев. Гостей собралось больше полутораста, и понять, кто из нихгубернатор, а кто - выходец из Проскурова, мы так и не смогли. Это былошумное общество: здесь было много седоватых дам в очках, румяныхджентльменов, плечистых молодых людей и высоких тонких девиц. Каждый из этихдухов, возникших из привезенных нами конвертов, представлял несомненныйинтерес, и мы очень страдали от невозможности поговорить с каждым вотдельности. Через три часа поток гостей устремился вниз по лестнице. К нам подошел маленький толстый человек с выбритой начисто головой, накоторой сверкали крупные капли ледяного пота. Он посмотрел на нас сквозьувеличительные стекла своих очков, затряс головой и проникновенно сказал надовольно хорошем русском языке: - О, да, да, да! Это ничего! Мистер Илф и мистер Петров, я получилписьмо от Фишера. Нет, нет, сэры, не говорите мне ничего. Вы не понимаете. Язнаю, что вам нужно. Мы еще увидимся. И он исчез, маленький, плотный, с удивительно крепким, почти железнымтелом. В сутолоке прощания с гостями мы не могли поговорить с ним иразгадать смысл его слов. Через несколько дней, когда мы еще валялись в кроватях, обдумывая, гдеже наконец мы найдем необходимое нам идеальное существо, зазвонил телефон, инезнакомый голос сказал, что говорит мистер Адамс и что он хочет сейчас кнам зайти. Мы быстро оделись, гадая о том, зачем мы понадобились мистеруАдамсу и кто он такой. В номер вошел тот самый толстяк с железным телом, которого мы видели наприеме в консульстве. - Мистеры, - сказал он без обиняков. - Я хочу вам помочь. Нет, нет, нет! Вы не понимаете. Я считаю своим долгом помочь каждому советскомучеловеку, который попадает в Америку. Мы пригласили его сесть, но он отказался. Он бегал по нашему маленькомуномеру, толкая нас иногда своим выпуклым твердым животом. Три нижнихпуговицы жилета у него были расстегнуты, и наружу высовывался хвостгалстука. Вдруг наш гость закричал: - Я многим обязан Советскому Союзу! Да, да, сэры! Очень многим! Нет, неговорите, вы даже не понимаете, что вы там у себя делаете! Он так разволновался, что по ошибке выскочил в раскрытую дверь иоказался в коридоре. Мы с трудом втащили его назад в номер. - Вы были в Советском Союзе? - Шурли! - закричал мистер Адамс. - Конечно! Нет, нет, нет! Вы неговорите так - " был в Советском Союзе! " Я долго там прожил. Да, да, да! Сэры! Я работал у вас семь лет. Вы меня испортили в России. Нет, нет, нет! Вы этого не поймете! После нескольких минут общения с мистером Адамсом нам стало ясно, чтомы совершенно не понимаем Америки, совершенно не понимаем Советского Союза ивообще ни в чем ничего не понимаем, как новорожденные телята. Но на мистера Адамса невозможно было сердиться. Когда мы сообщили ему, что собираемся совершить автомобильную поездкупо Штатам, он закричал " шурли! " и пришел в такое возбуждение, что неожиданнораскрыл зонтик, который был у него под мышкой, и некоторое время постоял подним, словно укрываясь от дождя. - Шурли! - повторил он. - Конечно! Было бы глупо думать, что Америкуможно узнать, сидя в Нью-Йорке. Правда, мистер Илф и мистер Петров? Уже потом, когда наша дружба приняла довольно обширные размеры, мызаметили, что мистер Адамс, высказав какую-нибудь мысль, всегда требовалподтверждения ее правильности и не успокаивался до тех пор, пока этогоподтверждения не получал. - Нет, нет, мистеры! Вы ничего не понимаете! Нужен план! Планпутешествия! Это самое главное. И я вам составлю этот план. Нет! Нет! Неговорите. Вы ничего не можете об этом знать, сэры! Вдруг он снял пиджак, сорвал с себя очки, бросил их на диван (потом онминут десять искал их в своих карманах), разостлал на коленях автомобильнуюкарту Америки и принялся вычерчивать на ней какие-то линии. На наших глазах он превратился из сумбурного чудака в строгого иделового американца. Мы переглянулись. Не то ли это идеальное существо, окотором мы мечтали, не тот ли это роскошный гибрид, вывести который было быне под силу даже Мичурину вместе с Бербанком? В течение двух часов мы путешествовали по карте Америки. Какое это былоувлекательное занятие! Мы долго обсуждали вопрос о том, заехать в Мллвоки, штат Висконсин, илине заезжать. Там есть сразу два Лафоллета, один губернатор, а другой -сенатор. И к обоим можно достать рекомендательные письма. Завидноеположение! Два москвича сидят в Нью-Йорке и решают вопрос о поездке вМилвоки. Захотят - поедут, не захотят - не поедут! Старик Адамс сидел спокойный, чистенький, корректный. Нет, он нерекомендовал нам ехать к Тихому океану по северному пути, черезСоулт-Лейк-сити, город Соленого озера. Там к нашему приезду перевалы могутоказаться в снегу. - Сэры! - восклицал мистер Адамс. - Это очень, очень опасно! Было быглупо рисковать жизнью. - Нет, нет, нет! Вы не представляете себе, что такоеавтомобильное путешествие. - А мормоны? - стонали мы. - Нет, нет! Мормоны - это очень интересно. Да, да, сэры, мормоны такиеже американцы, как все. А снег - это очень опасно. Как приятно было говорить об опасностях, о перевалах, о прериях! Но ещеприятнее было высчитывать с карандашом в руках, насколько автомобиль дешевлежелезной дороги; количество галлонов бензина, потребного на тысячу миль; стоимость обеда, скромного обеда путешественника. Мы в первый раз услышалислова " кэмп" и " туристгауз". Еще не начав путешествия, мы заботились осокращении расходов, еще не имея автомобиля, мы заботились о его смазке.Нью-Йорк уже казался нам мрачной дырой, из которой надо немедленно вырватьсяна волю. Когда восторженные разговоры перешли в невнятный крик, мистер Адамсвнезапно вскочил с дивана, схватился руками за голову, в немом отчаяниизажмурил глаза и простоял так целую минуту. Мы испугались. Мистер Адамс, не раскрывая глаз, стал мять в руках шляпу и бормотать: - Сэры, все пропало! Вы ничего не понимаете, сэры! Тут же выяснилось то, чего мы не понимали. Мистер Адамс приехал с женойи, оставив ее в автомобиле, забежал к нам на минутку, чтобы пригласить нас ксебе завтракать, забежал только на одну минутку. Мы помчались по коридору. В лифте мистер Адамс даже подпрыгивал отнетерпения, - так ему хотелось поскорей добраться под крылышко жены. За углом Лексингтон-авеню, на 48-й улице, в опрятном, но уже не новом, " крайслере" сидела молодая дама в таких же очках с выпуклыми стеклами, как умистера Адамса. - Бекки! - застонал наш новый друг, протягивая к " крайслеру" толстыеручки. От конфуза у него слетела шляпа, и его круглая голова " засверкалаотраженным светом осеннего нью-йоркского солнца. - А где зонтик? - спросила дама, чуть улыбаясь. Солнце потухло на голове мистера Адамса. Он забыл зонтик у нас вномере: жену он забыл внизу, а зонтик наверху. При таких обстоятельствахпроизошло наше знакомство с миссис Ребеккой Адамс. Мы с горечью увидели, что за руль села жена мистера Адамса. Мы сновапереглянулись. - Нет, как видно, это не тот гибрид, который нам нужен. Наш гибриддолжен уметь управлять автомобилем. Мистер Адамс уже оправился и разглагольствовал как ни в чем не бывало.Весь путь до Сентрал-парквест, где помещалась его квартира, старый Адамсуверял нас, что самое для нас важное - это наш будущий спутник. - Нет, нет, нет! - кричал он. - Вы не понимаете. Это очень, оченьважно! Мы опечалились. Мы и сами знали, как это важно. Дверь квартиры Адамсов нам открыла негритянка, за юбку которойдержалась двухлетняя девочка. У девочки было твердое, литое тельце. Это былмаленький Адамс без очков. Она посмотрела на родителей и тоненьким голосом сказала: - Папа энд мама. Папа и мама застонали от удовольствия и счастья. Мы переглянулись в третий раз. - О, у него еще и ребенок! Нет, это безусловно не гибрид!
Глава пятнадцатая. ДИРБОРН
Наш кар торжественно въехал в то самое место, где его сделали тольконесколько месяцев тому назад, в город Дирборн - центр фордовскойавтомобильной промышленности. Боже ты мой! Сколько мы увидели здесь каровблагородного мышиного цвета! Они стояли у обочин, дожидаясь своих хозяев, или катились по широчайшим бетонным аллеям дирборнского парка, или совсемновенькие, только что с конвейера, покоились на проезжающих грузовиках. Амы-то думали, что купили себе автомобиль единственного, неповторимого цвета! Правда, на дорогах мы уже встречали много мышиных автомобильчиков. Но мыутешали себя тем, что это другие оттенки того же цвета или что у них нетакая обтекаемая форма, как у нашего, они не так каплевидны. Мы оченьдорожили каплевидностью своей заводной мышки. А тут вдруг такой удар! Если бы города могли выбирать для себя погоду, как человек подбираетгалстук к носкам, то Дирборн обязательно выбрал бы к своим кирпичнымдвухэтажным домам ненастный день в желто-серую дождливую полоску. День былужасен. Холодная водяная пыль носилась в воздухе, покрывая противнымгриппозным блеском крыши, бока автомобилей и низкие здания Мичиган-авеню, соединяющей Дирборн с Детройтом. Сквозь дождь светились зажженные с утра вывески аптек. - В такой самый день, - сказал мистер Адамс, оборачиваясь к нам, - одинджентльмен, как рассказывает Диккенс, надел, по обыкновению, цилиндр иотправился в свою контору. Надо вам сказать, что дела этого джентльмена шлиотлично. У него были голубоглазые дети, красивая жена, и он зарабатывалмного денег. Это видно хотя бы из того, что он носил цилиндр. Не каждый вАнглии ходит на работу в шелковой шляпе. И вдруг, переходя мост через Темзу, джентльмен молча прыгнул в воду и утонул. Но, но, сэры! Вы должны понять! Счастливый человек по дороге в свою контору бросается в воду! Джентльмен вцилиндре кидается в Темзу! Вам не кажется, что в Дирборне тоже хочетсянадеть цилиндр? Улица кончилась. С высоты эстакады открылся суровый индустриальный вид.Звонили сигнальные колокола паровозов, разъезжавших между цехами. Большойпароход, свистя, шел по каналу, направляясь к самой середине завода. Вобщем, здесь было все то, что отличает промышленный район от детского сада, - много дыма, пара, лязга, очень мало улыбок и счастливого лепета. Тутчувствовалась какая-то особая серьезность, как на театре военных действий, вприфронтовой полосе. Где-то близко люди участвуют в чем-то оченьзначительном - делают автомобили. Пока мистер Адамс и мистер Грозный, который вовсе был не мистер, атоварищ Грозный, представитель нашего " Автостроя" в Дирборне, получали длянас разрешение осмотреть завод, мы стояли в холле информационного бюро ирассматривали установленный на паркете форд нового выпуска. В зале онказался больше, чем на улице. Представлялось невероятным, что заводы Фордавыпускают каждый день семь тысяч штук таких сложных и красивых машин. Хотя был конец тридцать пятого года, Дирборн и Детройт были переполненырекламными экземплярами модели тридцать шестого. Образцы автомобилей стоялив отельных вестибюлях, в магазинах дилеров. Даже в витринах аптек икондитерских, среди пирожных, клистиров и сигарных коробок, вращалисьавтомобильные колеса на толстых файрстоновских шинах. Мистер Генри Форд неделал тайны из своей продукции. Он выставлял ее где только можно. Зато влаборатории у него стоял заветный предмет - модель 1938 года, о которойходят самые разноречивые слухи. Мотор у нее будто бы помещается сзади; радиатора будто бы вовсе нет; купе будто бы вдвое больше - и вообще тысяча иодна автомобильная ночь. Этого до поры до времени никто не увидит, вособенности люди из " Дженерал Моторс", который в нескольких милях от фордаизготовляет " шевроле" и " плимуты" - машины фордовского класса. Разрешение было получено очень быстро. Администрация предоставила намгостевой " линкольн", в котором была даже медвежья полость, очевидно изжелания создать гостям с далекого севера наивозможно близкую им, роднуюобстановку. К " линкольну" были приданы шофер и гид. Мы въехали в заводскиедворы. По застекленной галерее, соединяющей два корпуса, в желтоватом светедня медленно плыли подвешенные к конвейерным цепям автомобильные детали. Этомедленное, упорное, неотвратимое движение можно было увидеть всюду. Везде -над головой, на уровне плеч или почти у самого пола - ехали автомобильныечасти: отштампованные боковинки кузовов, радиаторы, колеса, блоки моторов; ехали песочные формы, в которых еще светился жидкий металл, ехали медныетрубки, фары, капоты, рулевые колонки с торчащими из них тросами. Они тоуходили вверх, то спускались, то заворачивали за угол. Иногда они выходилина свежий воздух и двигались вдоль стены, покачиваясь на крюках, как бараньитушки. Миллионы предметов текли одновременно. От этого зрелища захватывалодыхание. Это был не завод. Это была река, уверенная, чуточку медлительная, которая убыстряет свое течение, приближаясь к устью. Она текла и днем, иночью, и в непогоду, и в солнечный день. Миллионы частиц бережно несла она водну точку, и здесь происходило чудо - вылупливался автомобиль. На главном фордовском конвейере люди работают с лихорадочной быстротой.Нас поразил мрачно-возбужденный вид людей, занятых на конвейере. Работапоглощала их полностью, не было времени даже для того, чтобы поднять голову.Но дело было не только в физическом утомлении. Было похоже, что людиугнетены душевно, что их охватывает у конвейера ежедневное шестичасовоепомешательство, после которого, воротясь домой, надо каждый раз подолгуотходить, выздоравливать, чтобы на другой день снова впасть во временноепомешательство. Труд расчленен так, что люди конвейера ничего не умеют, у них нетпрофессии. Рабочие здесь не управляют машиной, а прислуживают ей. Поэтому вних не видно собственного достоинства, которое есть у американскогоквалифицированного рабочего. Фордовский рабочий получает хорошую заработнуюплату, но он не представляет собой технической ценности. Его в любую минутумогут выставить и взять другого. И этот другой в двадцать две минуты" научится делать автомобили. Работа у Форда дает заработок, но не повышаетквалификации и не обеспечивает будущего. Из-за этого американцы стараются неидти к Форду, а если идут, то мастерами, служащими. У Форда работаютмексиканцы, поляки, чехи, итальянцы, негры. Конвейер движется, и одна за другой с него сходят превосходные идешевые машины. Они выезжают через широкие ворота в мир, в прерию, насвободу. Люди, которые их сделали, остаются в заключении. Это удивительнаякартина торжества техники и бедствий человека. По конвейеру ехали автомобили всех цветов: черные, вашингтонскиеголубые, зеленые, машины цвета пушечного металла (так он официальноназывается), даже, ox, ox, благородные мышиные. Был один кузовярко-апельсинового цвета, как видно будущий таксомотор. Среди гама сборки и стука автоматических гаечных ключей один человексохранял величавое спокойствие. Это был маляр, на обязанности котороголежало проводить тонкой кисточкой цветную полоску на кузове. У него не было никаких приспособлений, даже муштабеля, чтобыподдерживать руку. На левой руке его висели баночки с разными красками. Онне торопился. Он даже успевал окинуть свою работу взыскательным взглядом. Наавтомобиле мышиного цвета он делал зеленую полоску. На апельсиновом такси онпровел синюю полоску. Это был свободный художник, единственный человек нафордовском заводе, который не имел никакого отношения к технике, какой-тонюрнбергский мейстерзингер, свободолюбивый мастер малярного цеха. Вероятно, в фордовской лаборатории установили, что проводить полоску именно такимсредневековым способом выгоднее всего. Загремел звонок, конвейер остановился, и в здание въехали маленькиеавтомобильные поезда с завтраком для рабочих. Не умывая рук, рабочиеподходили к вагончикам, покупали сандвичи, помидорный сок, апельсины - исадились на пол. - Сэры, - сказал мистер Адамс, внезапно оживившись, - вы знаете, почемуу мистера Форда рабочие завтракают на цементном полу? Это очень, оченьинтересно, сэры. Мистеру Форду безразлично, как будет завтракать егорабочий. Он знает, что конвейер все равно заставит его сделать свою работу, независимо от того, где он ел - на полу, за столом или даже вовсе ничего неел. Вот возьмите, например, " Дженерал Электрик". Было бы глупо думать, сэры, что администрация " Дженерал Электрик" любит рабочих больше, чем мистер Форд.Может быть, даже меньше. А между тем у них прекрасные столовые для рабочих.Дело в том, сэры, что у них работают квалифицированные рабочие и с ними надосчитаться, они могут уйти на другой завод. Это чисто американская черта, сэры. Не делать ничего лишнего. Не сомневайтесь в том, что мистер Фордсчитает себя другом рабочих. Но он не истратит на них ни одной лишнейкопейки. Нам предложили сесть в только что сошедшую с конвейера машину. Каждаямашина делает два-три испытательных круга по специальной заводской дороге.Это в некотором роде образец очень плохой дороги. Можно объехать все Штаты ине найти такой. В общем, дорога была не так уж плоха. Несколько корректных ухабов, небольшая, даже симпатичная лужица - вот и все, ничего ужасного. Иавтомобиль, сделанный на наших глазах руками людей, не имеющих никакойпрофессии, показал замечательные свойства. Он брал крутые повороты соскоростью пятидесяти пяти миль в час, прекрасно сохранял устойчивость, натретьей скорости шел не быстрее пяти миль в час и так мягко перескакивалчерез ухабы, будто их и вовсе не было. - Да, да, да! - радостно говорил Адамс. - Мистер Форд умеет делатьавтомобили. Но, но, сэры, о, но! Вы даже не понимаете, какой прогресспроизошел в этом деле. Форд тридцать пятого года лучше, чем " кадиллак" двадцать восьмого года. За семь лет машина дешевого класса сделалась лучше, чем была машина высшего класса. Вот, вот, пожалуйста! Запишите в своикнижечки, мистер Илф и мистер Петров, если вы хотите знать, что такоеАмерика. Здесь не только текли части, соединяясь в автомобили, не толькоавтомобили вытекали из заводских ворот непрерывной чередой, но и сам заводнепрерывно изменялся, совершенствовался и дополнял свое оборудование. В литейной товарищ Грозный вдруг восторженно зачертыхался. Он не былздесь только две недели, и за это время в цехе произошли очень серьезные иважные изменения. Товарищ Грозный стоял посреди цеха, и на его лице, озаряемом вспышками огня, отражался такой восторг, что полностью оценить ипонять его мог, конечно, только инженер, просто инженер, а не инженерчеловеческих душ. Серо-желтый день быстро перешел в черно-желтые сумерки. Когда мыпокидали завод, во дворе уже стояло громадное каре готовых автомобилей, исреди них, где-то в центре, мы заметили ярко-апельсиновый таксомотор, ещенедавно шедший по конвейеру. В парикмахерской на Мичиган-авеню, где мы стриглись, один мастер былсерб, другой - испанец, третий - словак, а четвертый - еврей, родившийся вИерусалиме. Обедали мы в польском ресторане, где подавала немка. Человек, укоторого мы на улице спросили дорогу, не знал английского языка. Это былгрек, недавно прибывший сюда, прямо к черту в пекло, с Пелопоннесскогополуострова. У него были скорбные черные глаза философа в изгнании. Вкинематографе мы внезапно услышали в темноте громко произнесенную фразу: " Маня, я же тебе говорил, что на этот пикчер не надо было ходить". - Вот, вот, мистеры, - говорил Адамс, - вы находитесь в самой настоящейАмерике. Утром мы отправились к мистеру Соренсену, директору всех заводов Форда, разбросанных по миру. Мы прошли через зал, на чистом паркетном полу которого были разложеныдетали стандартного автомобиля, и прямо в пальто и шляпах были введены встеклянный директорский кабинет. Здесь стоял большой письменный стол, накотором не лежало ни одной бумажки, был только один телефон и настольныйкалендарь. В кабинет вошел высокий худой человек в сером костюме, с седой головой, свежим лицом и походкой легкоатлета. В руке он держал маленькую чернуюдеталь из пластмассы. Это был мистер Соренсен, датчанин по происхождению, сын печника, сам когда-то печник, а потом модельщик. Уже перед отъездом из Америки мы прочли в вашингтонской газетенебольшую заметку, где перечислялся десяток людей, получающих наибольшеежалованье в стране. Мистер Соренсен был на десятом месте. Первое местозанимала Мэй Вест, кинозвезда, вульгарная, толстая, недаровитая баба. Онаполучила в тридцать пятом году четыреста пятьдесят тысяч долларов. Соренсенполучил сто двенадцать тысяч. Он сразу заговорил про деталь, которую держал в руке. Раньше онаделалась из стали, теперь ее сделали из пластмассы и сейчас испытывают. - Мы все время находимся в движении, - сказал мистер Соренсен. - В этомвся суть автомобильной промышленности. Ни минуты застоя, иначе нас обгонят.Нам надо думать сейчас о том, что мы будем делать в сороковом году. Он вышел из комнаты и вернулся, тащи в руках отливку. Это был блокмотора, который он отлил из стали лично, своими директорскими руками. - Мы еще долго будем испытывать, что получилось. Но, очевидно, этовойдет в наш автомобиль. Мы потрогали блок, который войдет в состав машины через несколько лет. Мистер Соренсен повел нас смотреть фотографию, где он был снят вместе сдиректором Горьковского завода Дьяконовым и Грозным. Простецки улыбаясь, всетрое смотрели прямо в аппарат. Мы успели втиснуть в разговор фразу насчет того, что хотели быповидаться с Фордом, и мистер Соренсен сказал, что постарается выяснить, возможно ли это. Однако мы не были уверены в том, что свидание действительносостоится. Все предупреждали нас, что это очень трудно, что Форд стар, заняти неохотно соглашается на встречи.
Илья Ильф, Евгений Петров. Одноэтажная Америка
* Часть первая. ИЗ ОКНА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОГО ЭТАЖА *
Глава первая. " НОРМАНДИЯ"
