Глава тридцать девятая. БОЖЬЯ СТРАНА
Эмми Макферсон переполнила меру терпения мистера Адамса. - Нет, серьезно, мистеры, - говорил он, расхаживая по нашему номеру, -мы с Бекки решили ехать. Нет, нет, сэры, я вас отлично понимаю. Вы писатели, вам надо хорошенько познакомиться с американской кинематографией. Да, да, вам это совершенно необходимо. Но нам с Бекки здесь нечего делать. Отпуститенас в Мексику. С этими словами мистер Адамс разостлал на кровати большую, ужеразорванную на сгибах карту и навалился на нее животом. - Мы поедем в Мексику и отдохнем на берегу моря. Мы с Бекки уже ходилив " Чембер оф Коммерс" и взяли там информацию. Кроме того, мы сейчас пойдем в" А. А. А." и там тоже возьмем информацию. Правда, Бекки? Возле самой границыесть прекрасное место - мексиканская деревушка Энсенадо. Чудесный пляж, хорошая дорога. Потом встретимся в Сан-Диэго. Отсюда начинается наш обратныйпуть в Нью-Йорк. Как вы думаете, сэры? Несмотря на то что путешествие доставляло любопытным супругам Адамсбольшое удовольствие, они начали бояться, что мы не вернемся в Нью-Йорк кназначенному сроку. Между тем без своей беби они стали сильно тосковать и поцелым дням охотились за маленькими детьми, сжимали их в объятиях, душилипоцелуями. Задержка в Голливуде сверх намеченного срока их испугала. - Если мы тронемся из Сан-Диэго двадцать шестого декабря, то как развовремя успеем вернуться домой, - говорил мистер Адамс, красным карандашомвырисовывая на карте наш обратный путь. - Вдоль мексиканской границы мыпоедем в Эль-Пасо, потом через Сан-Антонио мы попадем в Нью-Орлеан, а там, прорезав почти все черные штаты, доберемся до Вашингтона. Как ни жалко было расставаться с нашими спутниками, пришлось этосделать, потому что знакомство с Голливудом требовало еще нескольких дней.Мучить же мистера Адамса, заставляя его таскаться с нами по студиям, было быслишком бесчеловечно. Мы условились встретиться двадцать пятого декабря вСан-Диэго - городе, лежащем на тихоокеанском побережье, у самой мексиканскойграницы. Если к этому дню мы не приедем, то супруги тронутся в путь без нас, и нам придется догонять их поездом. Мы так привыкли к Адамсам, что, стоя у нашего вымытого, блиставшегосвежестью кара, прощались бесконечно и никак не могли распрощаться. Впрочем, в последнюю минуту Адамсы снова юркнули в " Чембер оф Коммерс" (торговуюпалату) за дополнительной информацией и не выходили оттуда так долго, чтомы, не дождавшись их, отправились по своим делам. Мы познакомились в Голливуде с множеством людей, узнали многоинтересного. Но один грех лежит на нашей совести. Мы были в Голливуде и неувиделись с Чаплиным, хотя это можно было сделать и мы очень этого желали. Произошло это обидное происшествие из-за того, что свидание с Чаплинымнам взялся устроить человек, который вообще не мог этого сделать, даже еслибы работал над этим год. К сожалению, мы потеряли много дней, прежде чемузнали об этом. Когда же мы взялись за дело с другого конца, Чаплин, закончив музыку к " Новым временам", уехал отдыхать. Потом наступил светлыйпраздник коммерции: " мерри кристмас" - " веселое рождество". Потом нам надобыло уезжать. Так и погибла встреча с Чаплиным. Разговоры с Майльстоном, Мамульяном и другими режиссерами из первогодесятка убедили 'нас в том, что эти прекрасные мастера изнывают отпустяковых пьес, которые им приходится ставить. Как все большие люди вискусстве, они хотят ставить значительные вещи. Но голливудская система непозволяет им этого. Мы видели нескольких русских, которые оказались в Голливуде. Они многоработают, иногда преуспевают, иногда не преуспевают, но и те и другиечувствуют себя виноватыми в том, что сидят здесь, а не в Москве. Они неговорят об этом, но это видно по всему. Когда Художественный театр был в Америке, один совсем молоденький актеростался сниматься в Голливуде. Остался на три месяца, а сидит уже большедесяти лет. Он относится к числу тех, которые преуспевают. Дела его идут вгору. В чем же это выражается? Он получает пятьсот долларов в неделю.Заключил со своей фирмой семилетний контракт. Не подумайте, что это большоесчастье - семилетний контракт. Суть такого контракта заключается в том, чтоактер, подписавший его, действительно обязан семь лет служить только встудии, с которой он связался. Сама же студия имеет право каждые полгодапересмотреть этот контракт и отказаться от услуг актера. Так что семилетнийон для служащего, а для хозяина он только полугодовой. Работать надо много. Рано утром он выезжает на съемку, домойвозвращается поздно вечером. Отснялся в одной картине, получил неделю отдыха- и начинает сниматься в другой. Остановки нет. Только успевай менять грим.Так как он иностранец и говорит по-английски не совсем чисто, то играет тожеиностранцев - мексиканцев, испанцев, итальянцев. Только и знай, что меняйбачки с испанских на итальянские. Так как лицо у него сердитое, а глазачерные, то играет он преимущественно негодяев, бандитов и первозданныххамов. - Это ж факт! - кричал он нам. - От одной картины до другой такоймаленький перерыв, что я почти не успеваю ознакомиться с ролью. Честноеслово. Показав нам свой домик (хороший американский домик с электрическимиприборами, газовым отоплением в полу и серебряной елкой), автомобиль(хороший американский туринг-кар, с зажигалками и радио) и жену (хорошаярусская жена с серыми глазами), - актер приступил к тому, что его, каквидно, больше всего волновало. - Ну, а как в Союзе? Получив самый обстоятельный ответ насчет того, как в Союзе, он с ещебольшим интересом спросил: - Ну, а как в Москве? Получив не менее обстоятельный ответ насчет и этого, актер закричал: - Ну, а в Художественном как? Как в нашем театре? Мы рассказали и это. - Мишка Яншин - заслуженный артист республики? - радостно охал он. -Так Мишка же мальчик! Мы же вместе с ним играли роли без слов. А Хмелев? Неужели играет царя Федора? Чудесно прямо! Хмелев же вместе со мной... Мы жепросто дети были в двадцать втором году. Это ж факт, что были дети! Ну, апро Ильинского я все знаю! Знаменитый артист стал, а мы с ним вместе встудии учились. Это ж факт, что учились! С Игорем! Он никак не мог привыкнуть к мысли, что Яншины и Хмелевы уже выросли, превратились в больших актеров. Не мог привыкнуть, потому что мерил поГолливуду. С ним ведь за эти тринадцать лет ничего, собственно, непроизошло. Ну, стал больше денег получать, собственный автомобиль завел, ноизвестным актером не стал. Только недавно - буквально месяц назад - началихоть фамилию ставить в списке действующих лиц. А раньше и этого не было. Такпросто - безымянный кинематографический гений с мексиканскими бачками исверкающими глазами. А ведь очень талантливый актер. Поздно ночью, провожая нас по затихшим голливудским улицам, он вдругразъярился и стал все проклинать. - Голливуд - это деревня! - кричал он страстным голосом. - Это ж факт! Дикая деревня! Тут же дышать нечем! И долго еще на всю Калифорнию слышался густой русский голос: Деревня! Уверяю вас, деревня! Это ж факт! Этот ночной вопль был последнее, что мы слышали в Голливуде. Наутро мывыехали поездом в Сан-Диэго по санта-фейской железной дороге. Для этого мы сперва отправились в Лос-Анжелос, отстоящий отГолливуда... в общем, ни на сколько не отстоящий от Голливуда, а сливающийсяс ним так же, как сам Голливуд, незаметно переходит в Беверн-Хилл, Беверн-Хилл переходит в Санта-Монику, а Санта-Моника - еще во что-то. Лос-Анжелос в переводе значит - ангелы. Да, это город ангелов, вымазавшихся в нефти. Здесь, как и в Оклахома-сити, нефть нашлась в самомгороде и целые улицы заняты металлическими вышками - сосут, качают, зарабатывают деньги. Лос-Анжелос - тяжелый город, с большими зданиями, грязными иоживленными улицами, железными пожарными лестницами, торчащими на фасадахдомов. Это калифорнийское Чикаго - кирпич, трущобы, самая настоящая нищета исамое возмутительное богатство. Перед самым отъездом мы увидели большую очередь людей, выстроившихсяперед входом в ресторан. Надетое на постоянную вывеску полотнище извещало, что здесь Армия спасения дает бесплатный рождественский обед длябезработных. Двери ресторана были закрыты, до обеденного часа было ещедалеко. Очередь демонстрировала все виды и типы американских безработных -от бродяги, с давно не бритыми щеками и подбородком, до смирного служащего, еще не отказавшегося от галстука и не потерявшего надежду когда-нибудь сновавойти в общество. Здесь стояли юноши, - они выросли уже в то время, когдаработа исчезла, они еще никогда не работали, ничего не умеют делать, имнегде научиться работать. Они не нужны никому, полные сил, способные молодыелюди. Здесь стояли старики, работавшие всю жизнь, но которые уже никогдабольше работать не будут, отцы семейств, честные работяги, обогатившие засвою рабочую жизнь не одного хозяина, - они тоже никому не нужны. Эптон Синклер, с которым мы встретились несколько дней назад вПассадене, маленьком и красивом калифорнийском городке, сказал нам: - Капитализм как строй, приносящий людям выгоду, заработок как строй, который дает возможность существовать, давно кончился. Но, к сожалению, людиэтого еще не поняли. Они думают, что это - временная заминка, какие бывали ираньше. Они не понимают того, что уже никогда капитализм не даст работытринадцати миллионам американских безработных. Ведь кризис за время стридцатого года, когда он начался, заметно ослабел, дела идут гораздо лучше, а безработица не уменьшается. Людей заменили новые машины и рационализацияпроизводства. Самая богатая в мире страна, " божья страна", как ее называютамериканцы, великая страна не в состоянии обеспечить своим людям ни работы, ни хлеба, ни жилища. И этот большой, страстный человек, всю жизнь метавшийся в поискахправды, бывший и либералом, и социалистом, и основателем собственнойсоциальной теории, под флагом которой он баллотировался в губернаторыКалифорнии от демократической партии и даже собрал девятьсот тысяч голосов, - устало опустил голову. Мы сидели в его доме, темноватом, старомодном, пыльном и каком-то нежилом. Дом тоже был усталый и старый. Из попыткиустроить в Калифорнии обособленный штат, где не будет безработицы, ничего невышло. В губернаторы штата Синклер не прошел. Да ничего и не вышло бы, дажеесли бы он и сделался губернатором. - С этим кончено, - сказал на прощанье Синклер. - Я возвращаюсь клитературной работе. У Синклера красивая серебряная голова. Он был в сером фланелевомкостюме и летних башмаках, сплетенных из узеньких ремешков. В руке он держалсуковатую и искривленную палку. Таким он остался в нашей памяти - старыйчеловек, стоящий в дверях своего скромного старого дома, освещенныйкалифорнийским закатом, улыбающийся и усталый. Улицы праздничного Лос-Анжелоса были необычайно тихи. На вокзале было пустовато. В киоске торговали газетами, цветнымиоткрытками, пятицентовыми пакетиками с леденцами. Эти круглые леденцы сдырочкой посредине похожи на мозольный пластырь. Вкус их подтверждаетзрительное впечатление. Какой-то железнодорожный чин храпел за своей перегородкой, надвинув нанос форменную фуражку с лакированным козырьком. Мы вошли в пульмановскийвагон и уселись на вращающихся бархатных креслах с кружевными салфеточкамина спинках. Проводник-негр неслышно внес наши чемоданы, неслышно поместил ихна багажную сетку и безмолвно удалился. Сейчас же за городом показались рощи апельсиновых деревьев. Их яркиеплоды выглядывали из лохматой медвежьей зелени. Десятки тысяч деревьевстояли правильным строем. Почва между деревьями была идеально расчищена, ипод каждым из них стояла керосиновая печка. Десять тысяч деревьев - десятьтысяч печек. Ночи были довольно прохладны, я апельсины нуждались вподогретом воздухе. Как-никак, стояла зима. Печки производили еще большеевпечатление, чем сами апельсиновые плантации. Снова мы увидели безупречную играндиозную американскую организацию. Внезапно апельсиновые рощи сменились рощами нефтяными. Это были даже нерощи, а густые заросли нефтяных вышек. Они стояли на океанском пляже, иныеиз них уходили в самый океан. Потом все перемешалось. Апельсиновые и нефтяные плантации шли одна задругой, и в окно одновременно врывались аромат апельсинов и тяжелый запахсырой нефти. Наконец скрылись из виду все произведения рук человеческих и перед намиоткрылся океан, широкий, гордый и спокойный. Был час отлива, и океан далекоотступил от берегов. Мокрое морское дно отражало закатывающееся солнце. Обасолнца (настоящее и отраженное) во весь дух бежали за поездом. Солнце быстроопускалось на горизонт, краснело все больше, приплюснулось, смялось, потеряло форму. Теперь это было вялое, потерявшее всякую торжественностьсветило. А океан все шел рядом с поездом, накатывая легкуюзеленовато-голубую волну, не суетясь и не набиваясь на внимание. Пассажиры шумели газетными листами, спали в креслах, ходили вкурительную комнату, где одновременно можно было выпить бокальчиккакого-нибудь " Баккарди" или " Манхэттена", поговорить с соседом, покричатьсвое извечное " шурли" или просто подремать на бархатных диванах. Уже стемнело, когда мы прибыли в Сан-Диэго. На вокзале нас встретилирадостными воплями супруги Адамс. Адамсов распирали мексиканскиевпечатления, и супругам не терпелось поделиться ими. - Мистеры! - воскликнул Адамс, едва мы ступили на перрон. - Вы знаете, кто был первый человек, которого' мы увидели на мексиканской почве? Самыйпервый, который попался нам на пути! Да, да, сэры, это был терский казак! Самый настоящий терский казак, сэры! Отлично говорит по-русски. Апо-испански - ни слова. Адамсы повезли нас в " Калифорниа Отто Корт" (автомобильный постоялыйдвор, он же кэмп), в котором жили уже со вчерашнего дня и, подружившись сего хозяином, узнали все сан-диэгские новости: каков в этом году урожайапельсинов, как обстоят нефтяные дела, увеличился ли приток туристов вКалифорнию и еще много других полезнейших сведений, необходимых каждомувдумчивому путешественнику. Хозяин кэмпа встретил нас, как своих любимых родственников. Надополагать, что супруги представили нас ему в наивыгоднейшем свете. Послерадостных и долгих излияний мы оставили свои вещи в отведенной нам комнате иотправились обедать. Сан-Диэго и расположенный поблизости город Сан-Педро являются базамитихоокеанского военного флота Соединенных Штатов. По улицам разгуливалиматросы. Торжественные, долговязые и молчаливые, они вели под руку своихдевочек. Веселые крошки цеплялись за кавалеров, болтая и хохоча. Мы кружили в автомобиле вокруг выбранного нами ресторана, никак ненаходя места, где могли бы " припарковаться". Все обочины были заняты, всюдустояли автомобили. В поисках " паркинга" мы отъезжали от своего ресторана вседальше и дальше, перекочевывали с улицы на улицу. Но город был такпереполнен автомобилями, что не находилось места еще только для одного, дляодного маленького автомобиля благородного мышиного цвета. Черт знает чтотакое! Мы заехали в самый конец Сан-Диэго; куда не доносился даже городскойшум. Во мраке слышался лишь гул океана. Мы наконец " припарковались" и пошлив ресторан. До него было полчаса пути пешком. Вот какие иногда бывают казусыв стране, где двадцать пять миллионов автомобилей! В ресторане, держа на вилке большой кусок бледной рождественскойиндейки, мистер Адамс торжественно воскликнул: - Теперь, сэры, мы попали на самый край Юнайтед Стейтс. Дальшедвигаться некуда. Отныне, что бы мы ни делали, куда бы мы ни ехали, - мыедем домой, в Нью-Йорк! Съедим, сэры, эту индейку за наше здоровье! Мыпроехали уже шесть тысяч миль! Ура!
* Часть пятая. НАЗАД К АТЛАНТИКЕ *
