Вопрос о датировке возникновения того или иного образа. Санта-Клаус и Дед Мороз.

На Николая Мирликийского перенеслись верования связанные с рождением Нового Солнца, почему он и стал так популярен в народе. Он входит в народную Троицу как Бог-сын, сын Иисуса и Марии. И есть несколько праздников, которые дублируют рождение Солнца, которые несколько различаются по семантике, так есть святая Люция, которая является богиней Солнца, т.е. уже после переполюсовки половых ролей. Санта-Лючия в Западном Средиземноморье популярнее Николая. И есть подозрение, что Санта-Клаус локальный германский бог. Но ему очень повезло с тем, что в США была большая немецкая диаспора и его удачно раскрутили, тем более что культ святых у англикан был довольно скудный и нужны были какие-то знаковые персонажи и его позаимствовали у немцев. Немецкая диаспора до ВМВ была довольно активна и соблюдала народные обычаи. У них сохранился обычай ставить пяти- или шестиконечную звезду над входом в дом. Возможно, что пятиконечной она стала под влиянием Алоизича. Но пятиконечную звезду рисует и Фауст, но он нарисовал её неправильно и Мефистофель может пройти. Эта звезда оберегала от нечисти. Хоттабыч по этой же причине не может пройти на Красную Площадь, ещё и Волька ибн Алёша с этой звездой и Воланду эти звёзды не нравятся. Воланду они не мешают, но ему неприятно, он ворчун. Хотя ему вкусно – у него уже нет достойных противников. Затем Санта-Клаус проник в массовую культуру (открытки), затем в детскую литературу и кино. А Дед Мороз честно краденный Санта-Клаус. У русских никогда не было такого образа. Визуально этот образ срисован с генерала Мороза в русском лубке, через промежуточную русифицированную форму «Мороз-воевода». У русских Дед Мороз очень злобный персонаж, он фактически – смерть и точнее – русская смерть. Некрасов был изысканным русофобом. Отец вывез мать Некрасова, полячку из польского восстания 1830 года, которое наблюдал Шевченко в Вильне. Я помню как в школе нас мучили нудной сценой того как заболел крестьянин чем-то типа воспаления лёгких и как его лечили – банька, а потом выгнали на мороз, чтоб полегчало. А он возьми и помри.

Пер Ноэль и Баба Ноэль скорее персонификации карнавала. Их сжигают по окончанию праздника.

Если в начале истории появляется девушка с достаточно распространённым именем, например, Мария, или юноша с именем Иосиф, а потом она или он появится в конце истории этой же истории, то это будет один и тот же человек. Точно также если появляется какой-то артефакт, например, чаша, как с чашей Грааля. Чаша которая была на тайной вечери и чаша, в которую собрали кровь Иисуса после его смерти – это одна чаша. На этом строится весь мир о Сан Граале. В первоначальном варианте Грааль – это блюдо, это пасхальный вечер. И отсылка к Иоанну. Вариант – бокал Элиягу, который выпил Иисус. Блюдо лучше монтируется на голову Иоанна. Если они связаны здесь, тогда отсюда идёт линия иоаннитов. Прочитав Сан Грааль, Санг Реаль там есть порядка 5 версий. У Эшенбаха это вообще камень, который отсылает к камню, запирающему гробницу Иисуса. И он тоже круглый. Это может быть связано и с алхимической символикой и получение философского камня, который был ориентирован изначально на напиток бессмертия. Дамблор с Фламелем сделали философский камень 600 лет назад и вот они до сих пор живы, но время от времени им нужно пить этот напиток. У даосов ФК был связан с личным бессмертием, в отличие от буддистов и индуистов, веривших в реинкарнацию и им личное бессмертие было бесполезно. Доктор Фауст ищет ФК именно ради бессмертия и когда он получает его от Мефистофеля, то оно ему сильно не в кайф. Изначально он ищет ФК. Когда он видит саламандру. Он неправильно нарисовал пентакль и воспользовавшись этой ошибкой к нему проникает демон, поскольку демону тоже нужен ФК, потому что он как бы суррогат святой крови. И Мефистофель крутится вокруг него со своими лживыми обещаниями и выманивает у него и душу и ФК. У Гёте это уже пересказано. Он рассказывает так, как рассказывают когда всем всё известно: почему пришёл демон, чего ему надо, с чего вдруг там появляется эта женщина, потому что пока Фауст создавал ФК и постигал сопутствующие науки, он сохранял целомудрие. И всю молодость он похерил. И вот когда он наконец достигает желанного результата и достиг бессмертия, ему понадобилась женщина. В Средние века ещё не было такой проблемы с женщинами. Насколько я понимаю целибат появляется в МЛП. Гамлет – зарисовка времён Шекспира, когда мальчик 30 лет находится на положении младшего члена семьи. Это характерно для Германии 18 века, где порядка 200 лет гуляют войны целибат понятен. Но Фауст как и все чернокнижники соблюдал целибат для концентрации сил. У Гёте Фауст так ебанулся на этой женщине именно потому, что у него давно не было женщины. Правда для половой жизни у Фауста есть фамилиарис Вагнер.

Как быть с инопланетянами, гигантами, карликами и т.п. Для нас важное ограничение состоит в том, что мы не должны изменять физические или исторические реальности. Когда я (А.К.) увидел новость о находке хоббита (Homo floresensis) я сначала подумал, что это фейк, придуманный начитавшимися Толкина фанатами и ожидал разоблачения этого розыгрыша, потом когда разоблачения не последовало я понял, что встреча с подобными существами и могла стать прототипом легенд о карликах. Впрочем, для кобольдов и других горных духов вполне реальными прототипами могли послужить рудокопы бронзового-железного веков. Ковёр-самолёт и прочие артефакты обеспечивающие перемещение по воздуху технически невозможны, поэтому их следует отнести к разряду вымысла, потому что принятие противоположной точки зрения затруднительно с точки зрения истории и законов природы.

Весь твой мозг кричит о том, что должно быть иначе. А давайте представим, что это было вот так. Я читаю Лунного бога Церена. Толдот Иешу. Позднесредневековый трактат. А давайте представим, что так и было.

Мы идём на поводу у людей, которые писали ещё 100 лет назад. Они пришли к каким-то выводам и изложили их очень логично, но почему мы должны за их прямыми заключениями, почему мы не можем пойти другим путём. Кто во времена Яна Потоцкого мог предположить, что будут известны вещи, ныне известные египтологам. Надо опираться на новый материал. Если бы мы лечились по традициям 200-летней давности.Каждый имеет право на свой взгляд на материал. Все самые крупные открытия люди делают до 25 лет, потому что у них есть незнание, что так нельзя. Потом становишься мудрее, прочитал много книг. Я успел открыть мегалитизм до 25-ти. Потом окуклился в количестве книг: Пропп говорил так, Элиаде так, они – ух какие крутые мифологи. Если бы я был бы Проппом, Элиаде и Кемпбеллом… А так я должен идти дальше. Сначала я имел поверхностную базу. Потом у меня Проппы с Элиаде накладывались на собственные представления.

Надо выйти из плоскости и посмотреть какие ассоциации у нас возникают.

 

Миф и история (*)

 

Когда мы обрисовали круг проблем следует перейти к тем принципам, на которых основано наше исследование.

Какими бы фантастическими или невероятными мифы и сказки нам бы не казались, мы как люди рациональные объясняем их отталкиваясь от естественных и прежде всего исторических причин. Миф является воспоминанием о каких-то прошлых событиях, но воспоминанием не историческим, каким является исторический нарратив, написанный историком через некоторое время после этих событий, а как некое суммарное коллективное воспоминание, в котором нет чёткой грани между возможным и невозможным, а многие естественные причины произошедшего или стёрлись из памяти или они никогда не были понятны очевидцам.

Миф о Потопе может служить примером того, что фантастически описанное в мифе событие несмотря на такую свою фантастичность можно реконструировать, отделив от него религиозные, этические и иные наслоения. Миф этот достаточно широко распространён по всему земному шару и на основе всеобщности этого мифа христианские теологи XIX века пытались доказать, что якобы Всемирный Потоп был реальным историческим событием, а, следовательно, весь текст Библии является истинным. Мы оставим сейчас без рассмотрения вопрос истинности библейских свидетельств, поскольку ныне неисторичными ныне признана не только история Потопа, но даже период Древнего (или Объединённого) Царства Давида и Шломо^[10]. Но работая с мифологией мы всегда должны понимать, что для того, чтобы миф мог получить право на историчность, элементы мифа должны быть рекомбинированы. К мифу следует подходить также как мы бы подходили к любому сообщению, скажем, к новости, его необходимо соотносить с реальностью, по возможности удаляя или объясняя все странные его элементы. При соотнесении мифа и сказки с историей все фантастические элементы имеют право на существование только тогда, когда мы смогли объяснить их в рамках существующих законов природы или же реальных событий, имевших место в прошлом. Безусловно, это справедливо только тогда, когда мы сопоставляем миф и историю и ищем исторические корни мифа и сказки, в рамках собственно мифологии фантастические элементы могут свободным образом реконбинироваться без выхода в плоскость историчности события: т.е. миф о воскресении Иисуса не может быть признан историчным, но в мифологии мы можем корректно оперировать воскресением Иисуса, сравнивая его с аналогичными ему умирающими и воскресающими божествами. В силу этого мы не можем согласиться с тем, что воды потопа покрыли всю землю. Это нарушает физические законы и законы логики. Высота наивысшей точки Земли – Эверест – порядка 8848 м. над современным уровнем моря и понятно, что такой объём воды не мог возникнуть из ниоткуда и потом столь же внезапно куда-то деться. Но при этом, тот факт, что миф о потопе есть у многих народов говорит о том, что он является воспоминанием о каких-то исторических событиях.

Мы должны найти в истории ту историческую реальность, в которой он был бы (с определёнными оговорками о его масштабах) возможен. Наиболее близкой к мифологической реальности Потопа является палеоклиматическая ситуация сложившаяся в финальном палеолите (юном дриасе). В течении долгого времени значительная часть Северного Полушария была покрыта ледниковым щитом, из-за чего в это время уровень Мирового Океана был ниже современного на 80-120 м. В юном дриасе широтные ветры сменились долготными в результате чего тёплые ветра приходившие с юга подтачивали ледник и он начал таять. Таяние ледника привело к повышению уровня Мирового Океана. В разных регионах в разное время воды Мирового Океана прорывались в более низменные местности и вызывали локальные потопы, которые казались местным жителям Всемирными, поскольку они поглощали значительные площади в тысячи квадратных километров, а ареал расселения одного племени занимал десятки километров, поэтому затапливались земли не одного племени, а нескольких десятков соседних, их допотопный мир гиб без возврата. И даже если какого-то человека в результате Потопа воды и выносили на сушу, то такой счастливчик оказывался чужаком и пришельцем у своих очень и очень далёких соседей. Естественно, что такие потопы происходили в разное время и в этом смысле показательно, что греки знали не один потоп, а целых пять, причём последний из них (Девкалионов) ассоциируется с Черноморским Потопом (около 7.5 тлн). В Средиземноморье было несколько потопов. Сначала воды Атлантики прорвались через Гибралтар в Западное Средиземноморье, затем воды прорвались в Восточное Средиземноморье в один из современных проливов между Сицилией и Тунисом, затем они прорвались в Эгеиду. Очень показательно свидетельство, сохранённое Павсанием о Коринтском истме (перешейке). По его словам уровень воды по обе стороны Истма не одинаков: уровень воды в Адриатическом море выше, нежели в Эгейском и поэтому если прорыть канал через перешеек, то воды Адриатики хлынут в Эгейское море и затопят многие местности в Эгеиде. Это свидетельство странно и с точки зрения современной географии и географии времён Павсания. Понятно, что в наше время и во времена Павсания уровень воды в обоих морях был одинаков, но за этой фантастичностью скрывается воспоминание о том времени, когда воды Атлантики уже прорвались в Восточное Средиземноморье, но ещё не проникли в Эгейское. Этот пример хорош ещё и тем, что благодаря анализу фантастических описаний мы можем реконструировать события и реалии, невероятные в настоящее время.

Мифы индейских народов помнят несколько глобальных катастроф. Они помнят несколько катастроф, причём от этих воспоминаний и пошла легенда о пяти солнцах (она известна по мифам майя, хотя она есть и у других народов), которую подняли на щит в контексте майянского конца света, прошедшего на всей земле 21 декабря 2012 года. За мифами о пяти солнцах / катастрофах также стоят реальные воспоминания, но индейская мифология для нас более затруднительна для интерпретации, но поскольку индейская мифология более архаична, воспоминания эти сохранились лучше. Тогда как европейское сознание более рационально и мифологизированные воспоминания сохранились не настолько ярко. Наше сознание не может соединять несоединимые вещи и вынуждает исключать, удалять из памяти взаимоисключающие факты. Если греки способны были помнить о нескольких потопах, то в нашем сознании те несколько потопов склеиваются в один потоп. В индейской же мифологии древнейшей катастрофой (например, тьмой, в которую явились братья Хун-Ахпу и Шбаланке) могло быть извержение вулкана Тоба, около 70 тлн, которое в значительной степени остановило продвижение кроманьонцев по Земле. И тогда выжившие группы кроманьонцев в Восточной Азии сформировали монголоидную расу, которые затем, перейдя через Берингию дошли до Огненной Земли. Таким образом мы можем говорить, что глубина мифологической памяти может достигать палеолитического времени. Нас не должно удивлять, если мы будем встречать в сказках, легендах и мифах мотивы палеолитической древности. Многие мифологемы и сказочные мотивы, о которых мы будем говорить находят свою историческую реальность как раз в верхнем палеолите.

Египетские казни как фантастический миф полезны как пример того, что для того, чтобы миф стал историей нужно паззл мифа пересобрать, разобрать его на составляющие его паззлины, найти исторические аналогии, удалить из него религиозно-этическое наполнение, сопоставить разобранные паззлины таким образом, чтобы из разрозненных элементов получилась некое реальное описание. По логике компиляторов (авторов-составителей) Торы^[11] история катастрофы нанизана на шомпур божественного провидения: Бог, возлюбивший евреев, внезапно решает вывести их из Египта, из дома рабства, причём сердце фараона всякий раз всё больше ожесточается, но в итоге Исход состоялся. Первое, что нужно сделать с мифом, содержащимся в древнем нарративе, чтобы с ним можно было работать – выдернуть идеологический шомпур, на который нанизаны паззлины-мифологемы, потому что установка автора легенды тенденциозна. В древности и античности авторы, как мифологи, так и историки (Светоний или Сыма Цянь), основываясь на фактах или легендах, известных в среде современников, придаёт им выгодное для него и его «партии» истолкование. В данном случае автор пытается подать через известную легенду идею божественного предопределения.

Мы вытащили этот шомпур из легенды и у нас с него соскочили 10 событий^[12]:

1) Превращение воды в кровь

2) Жабы

3) Кровососущая мошкора

4) Пёсьи мухи

5) Мор скота

6) Язвы и нарывы

7) Гром, молнии и огненный град

8) Нашествие саранчи

9) Тьма египетская

10) Смерть первенцев (мор людей).

У нас есть эти 10 кусков мяса соскочивших с шомпура или 10 бисерин, высыпавшихся на поверхность стола и теперь мы должны придумать, что с ними можно сделать: во-первых, соотнести с какими-то историческими реалиями, а во-вторых, нанизать их в правильном порядке на исторический шомпур, потому что если мы расположим их в неправильном порядке, миф останется мифов.

Историческая аналогия казням египетским находится довольно легко, более того там почти повезло: около 1650 г. до н.э. в достаточной близости и от Ханаана и от Египта произошла катастрофа (извержение вулкана Санторин), повлекшая за собой гибель Минойской цивилизации и значительные этнические миграции во многих регионах Старого Света, так, похолодание, вызванное извержением Санторина привело к арийской инвазии в Индию, уничтожившей Хараппскую цивилизацию, а в Леванте эта катастрофа привела к коллапсу Бронзового века. Отголоском этих миграций было и нашествие Народов Моря, тогда как стабилизировалась ситуация лишь ко времени классической Античности. Теперь мы должны рассмотреть эти пазлины как исторические факты. Первыми в реальной истории должны быть «Гром, молнии и огненный град», которым компилятор уделил лишь 7-е место. Почему так? Во-первых, по логике автора бедствия должны нарастать, во-вторых 10 казней (их список искусственно растянут, так мухи были разделены на две казни) должны коррелировать с 10 заповедями и 10 сфирот, возможно нарушение первой заповеди должно караться первой казнью или, наоборот, зеркально последней, но для того, чтобы доказать это или опровергуть следует приложить значительные усилия, поэтому мы оставим это как конъектуру (догадку) и отметим искусственность построения списка. «Гром, молнии и огненный град» очень хорошо описывают извержение вулкана. После извержения должна была наступить тьма египетская. Вулканический пепел и газы закрыли Солнце. Следующим эпизодом было превращение воды в кровь (1-я казнь). Кровь это или не кровь, но вода стала непригодна для питья, тогда становится понятным последовавший за тем одновременный мор скота (5-я) и людей (10-я): попили водички, поели оставленный на свежем воздухе хлеб и умерли. Смерть первенцев можно описать и как мор, а не обязательно смерть только первенцев, поскольку даже каноничные толкователи Торы склоняются к тому, что в одной семье могло умереть несколько человек и этому даётся такое объяснение, что поскольку в Египте не было жёсткой системы брака, то умирали первенцы от разных пар. Одновременно с мором или даже перед ним должны быть язвы и нарывы (6-я), также вызванные интоксикацией. Не очень очевидны в этом контексте три насекомые казни (3-я, 4-я и 8-я). С саранчой более-менее логично, тьма и газы привела к тому, что саранча была вынуждена сняться со своих привычных мест обитания. Если в воздухе сера и погода непривычная, то и насекомые (мухи) становятся агрессивными. Также вполне логично, что размножились жабы (2-я), поскольку еды (мошкоры) много.

Теперь у нас всплывает вопрос а где же происходило действие казней? Вроде бы очевидно, что в Египте, но вот здесь начинаются странности. По логике автора библейской сказки мы наблюдаем за развитием сюжета с берегов Нила, но нам совершенно неизвестно, что происходило в это время в Ханаане, но и по умолчанию и по тому, что Ханаан – земля текущая молоком и мёдом и по тем гигантским плодам, которые принесли разведчики во время Исхода, можно сделать вывод, что в это время в Ханаане было благоденствие или как минимум никаких бедствий и казней не происходило. С точки зрения географии именно Ханаан был ближе к эпицентру и там последствия извержения должны быть более катастрофическими, чем Египте, а с точки зрения истории, санторинская катастрофа привела не к исходу евреев из Египта, а к совершенно обратному процессу, а к исходу гиксосов в Египет. Когда мы читаем о 10 казнях хочется сказать, что это описание последствий именно в Ханаане, а не в Египте и, что эта легенда пришла из израильской, а не иудейской мифологии, она описывает не египтян, а наоборот гиксосов, вынужденных покинуть отчий дом и спуститься в Египет.

И вот тут нужно отметить, что всякий раз, когда миф получает религиозную или идеологическую окраску и / или представлен в оценочных категориях и / или вписан в модель бинарной оппозиции «свои / чужие» вспоминается анекдот:

- Правда ли – спросили у «Армянского радио» - что академик Амбарцумян выиграл в лотерею автомобиль «Волга»?

- Да, конечно, правда. – отвечало «Армянское радио» - Только не академик Амбарцумян, а футболист Амбарцумян, и не в лотерею, а в преферанс, и не «Волгу», а 100 рублей, и не выиграл, а проиграл.

Для истории Египта извержение Санторина было значимым, примерно с него начинается Второй Переходный Период (между Средним и Новым Царством), время коллапса государственности, действительно отмечаются следы если не казней, то климатического и социоэкономического коллапсов (запустение ирригационных каналов, отсутствие памятников письменности и построек). В этот момент, когда в Египте и так всё плохо из Ханаана, где всё должно быть ещё хуже, поскольку Ханаан ближе к Санторину, спускаются семитские племена гиксосов. Гиксосы оккупировали Дельту около 100-200 лет. Египтяне изгнали гиксосов не в результате одномоментного Исхода, а в результатете длительных войн. Египетская реконкиста проходила при жизни как минимум двух фараонов Камоса и Яхмоса I. После этого египтянам воевать понравилось и они в последующие несколько сотен лет провели в войнах с ханаанейскими и хеттскими, вавилонскими, ассирийскими царями, дошли египтяне до города Кадеш на Оронте. Египетское присутствие будет длительным. Поэтому очень смешно, что ни во время сорокалетних странствий в пустыне, ни во времена конкисты Иисуса Навина евреи ни разу не столкнулись с египтянами, хотя в историческом Ханаане стояло как минимум три египетских крепости-гарнизона, контролировавших Путь Гора вдоль Средиземного Моря. При этом весь Ханаан был принужден к миру и там располагались не крепости с великанами, как описывали разведчики посланные Моисеем, а неукреплённые сёла, оборонительные стены, которых были срыты по приказу египтян. Итак, история выглядит следующим образом: извержение Санторина – казни в другой последовательности – исход гиксосов из Ханаана в Египет – изгнание гиксосов – длительное египетское присутствие в Ханаане. 

Возвращая мифу историчность мы должны быть исходить из того, что в них сохраняются законы природы и мы лишь находим мифам исторические обоснования. Также, мы должны быть готовы к тому, что обоснования тех или иных событий в мифе и в реальности могут быть различны и если мы хотим разобраться и понять природу и историческую основу мифов, то мы должны вытащить из них красную нитку идеологемы, взять эти раскатившиеся по столу бисеринки и пересобрать в новый паззл и нанизать на новую нить, нить истории.

 

Простые вопросы (*)

 

Когда мы говорим о волшебной или о героической сказке мы обычно принимаем построения Проппа, Кемпбелла и других за некоторую основу, как саму собой разумеющуюся и пытаемся на ней что-то построить. Но прежде чем говорить о героической сказке следует ответить на несколько простых вопросов, которые обычно упускаются из виду в силу их кажущейся очевидности.

Первый вопрос: «кто герой?» или точнее «кто главный персонаж сказки?» Само слово «герой» означает человека-полукровку, который на половину бог, на половину человек, он или сын богини и смертного или же (чаще) сын смертной женщины и бога. Он – пограничник, он одновременно и свой и чужой и для нашего мира и для иномирья. Героическая сказка предполагает, что главный персонаж – не обычный человек, а герой-полукровка. В инициационной модели сказки по Проппу и Кемпбеллу предполагается, что героем является обычный человек, но если мы присмотримся к волшебной сказке и возьмём наугад любой из текстов, то мы увидим, что в отличие от быличку, главным персонажем которой является обыватель, сталкивающийся с чертовщиной, то в волшебной сказке герой изначально обладает чудесными сверх- и не-человеческими свойствами, его природа двойственна. В сказках герой попадает к Бабе-Яге, она говорит «что-то тут человечьим духом пахнет», т.е. он как представитель людей отличен от иномирцев, но при этом он в достаточной степени принадлежит и к иномирью, он там свой, ему позволено там перемещаться, совершать какие-то действия и даже побеждать своего главного противника в иномирье. У него для этого есть достаточное количество сил, хотя уже само по себе пребывание в иномирье для обычного человека сложно, если не невозможно, что демонстрируют опять таки былички, в которых обыватель столкнувшись с чертовщиной зачастую просто сходит с ума.

Строго говоря в волшебной сказке есть два основным типа героя – он либо царевич претендующий на трон и побеждающий противников и в иномирье и в нашем мире либо простой крестьянский сын, обладающий сверхчеловеческими способностями, позволяющими ему выходить за пределы нашего мира и совершать там какие-то действия. Герой может победить злодея, раздобыть или вернуть чудесный артефакт и/или получить чудесную невесту, которая затем становится ему чудесной женой. И здесь отметим мотив чудесной жены, как женщины из иномирья, также обладающей чудесными свойствами. Поскольку в сказках мы регулярно встречаемся с устойчивым ходом, что герой по возвращению из иномирья становится царём, то у нас нет оснований считать это только художественным приёмом, но мы должны понимать, что герой такой сказки – принц, который должен пройти соответствующие испытания для того, чтобы стать новым истинным королём и получить трон своего отца. Второй вариант – герой из простой семьи, который скорее всего является бастардом короля или же он сам по себе рождается чудесным образом. Если он получает трон, то сюжет сводится к первому типу, либо же получает чудесную жену и он становится магом.

Трон, который занимает герой волшебной сказки должен находиться непосредственно на границе с иномирьем, по логике сказки на месте, где стоит этот трон, находится портал в иномирье. Неслучайно при христианизации храмы и замки строились на местах древних святилищ, такие языческие святилища мыслились местными жителями порталами в иномирье.

Хочется подчеркнуть, что герой - полукровка, неслучайно и у Кемпбелла и у Фоглера и у Кузино одна из последних стадий названа «мастер двух миров», т.е. герой сказки должен совместить в себе черты и свойства обоих миров. Да, невозможно себе представить, что герой генетически на половину принадлежит к иномирью, наполовину лешего или водяного или Кощея, но на уровне мифологического сознания, на уровне сказочного мира он должен соединить в себе человеческие и нечеловеческие черты и в логике фольклорного текста он может быть либо королём либо магом и тогда мотив получения чудесной жены очень неплохо играет.

Если героическая сказка рассказывает об инициации, то возникает вопрос: инициация – тайна, зачем же рассказывать эту тайну непосвящённым? И зачем готовить к инициации, если она должна быть неизвестна никому кроме посвящённых? Классическая инициационная сказка – Красная Шапочка, в ней действительно есть воспоминания об инициации, но она заканчивается смертью героини и порог обозначен мифоритуальной смертью как переходом в иной половозрастной класс. В героической сказке в отличие от Красной Шапочки мы видим совсем не простого человека, а человека или я бы даже сказал – существо, которое рождается чудесным образом и уже это подчёркивает его исключительность. Часто – непорочным образом, причём такая непорочность не является позднейшим христианским или исламским заимствованием, она скорее восходит к более древним пластам. В героической сказке часто мы видим старика со старухой, которые прожили всю жизнь вместе и у них никогда не было детей. Эта старуха уже вышла или вот-вот должна выйти из репродуктивного возраста, вот она идёт через лес, там её встречает старик или старуха, которые дают ей яблоко и говорят: «съешь / съешьте с мужем и у вас будет сын».

«Кто автор?» и «Кто рассказчик?»

Сказки народные. Этот расхожий штамп на самом деле выглядит довольно забавно. Если мы говорим о живописи, то большинство картин в запасниках музеев принадлежит кисти неизвестного автора, при этом пишут не «народ», а пишут – «неизвестный художник». А вот сказка – народная. Сказки обычно рассказывают бабушки внукам, иногда мамы рассказывают, папы рассказывают сказки довольно редко, чаще папы рассказывают сказки не детям, а их мамам и, как правило, до рождения детей. Папы могут нажать кнопочку на телевизоре, компьютере или проигрывателе. А вот теперь посмотрим на трёх бабушек под подъездом на скамейке, они там что – сказки сочиняют для внуков? Не-а, они там соседей обсуждают и сплетни наводят. То есть бабушки в лучшем случае перескажут внукам то, что они сами слышали когда-то. Мне моя бабушка рассказывала сказку про Али Бабу, хотя арабов у меня в роду уж точно не было. Сказки помнят, собирают, рассказывают и хранят сказители. Это – вымирающая, прежде всего по социокультурным причинам, категория населения. Это особый класс, который можно уподобить кельтским бардам. Такое уподобление становится ещё ярче, если посмотреть на степень сохранность былин на территории Северной Руси, что может указывать на трансляцию кельтской бардовской традиции через Зарубинецкие племена. На кельтские корни этой традиции указывают и топонимы на Галич (Галич и Солигалич) там же на Севере Руси. Класс бардов-пограничников в Ирландии был дозволенной церковью формой друидизма, они вроде бы и не жрецы и всего-лишь слагают и рассказывают саги, но при этом барды могли и накладывать заклинания-гейсы на королей и они же хранили и литературную традицию и выступали судьями в традиционном праве. Но мы немного отвлеклись. У сказок есть конкретный, хотя и не персонифицированный автор, автор который представляет определённый класс сказителей, а ранее – жречества, также имевшего отношение к иномирью.

Мы никогда не были в Австралии. Если мы хотим что-то рассказать об Австралии, то мы должны обратиться за помощью к источникам, которые нам об Австралии расскажут, к свидетельствам тех, кто там был – можем посмотреть фоточки в инстаграмме, можем почитать судовой дневник Джеймса Кука или Абеля Тасмана, или же на худой конец мы должны будем взять приключенческий роман типа «Детей капитана Гранта». С Австралией нам всё более менее понятно, туда может отправиться любой, побывать там и вернуться назад. Это сложно, но при наличии времени и вдохновения это возможно. Волшебная же сказка рассказывает нам об иномирье. Кто может знать о том как устроено иномирье и откуда они об этом узнали? Если в Австралию может съездить любой желающий, то в иномирье попасть может не каждый. И тут параллелью сказке может служить шаманское путешествие, фактически только шаман может рассказать о своём путешествии. Настоящим автором европейской сказки может быть только тот, кто сам имеет некоторое отношение к иномирью. Автор, как и герой тоже должен быть пограничником, обладать магическими или экстрасенсорными способностями, то есть иметь пониженный порог реальности, обладать богатой фантазией и способностью видеть образы. Это не совсем поэтический или литературный талант, хотя талант в какой-то мере связан с этими способностями, как мы помним это на примере Одина.

«Кто слушатель?» и «кто адресат?»

С вопросом «кто слушатель?» более-менее понятно: слушателем может быть любой, а вот с вопросом «кто адресат?» возникает следующая проблема. Мы помним выражение «Сказка ложь, да в ней намёк – добрым молодцам урок». А кто ж такой «добрый молодец»? Добрый молодец – это не просто фигура речи или уважительное обращение, как это может показаться на первый взгляд, добрым молодцем в сказке называют того самого героя-пограчника. Второстепенные персонажи, как правило, нечисть или страж границы, встречая героя во время его квеста, обращаются к герою именно так. Функция этих персонажей – «ложечку передать», но они, опознав в герое своего или того самого искателя приключений, достойного войти в иномирье и выйти из него живым, называют его добрым молодцем. По этому можно заключить, что добрый молодец – это чудесный ребёнок, принц, кандидат на трон. И тут ещё возможна ассоциация с «молодиком» (молодым месяцем).

И тут следует сказать, возможно, забегая вперёд, что основная функция сказки, как жанра состоит в том, чтобы выявить в раннем детстве того, кто может быть способен быть пограничником – королём или же магом. Представим себе сам процесс рассказывания сказки, каков он был в традиционном обществе. Старушка или сказительница рассказывает сказки. Если это дети 3-5-7 лет, они воспринимают сказку как некую однозначно возможную и существующую реальность и отождествляют себя с главным героем сказки, то позже они начинают понимать, что всё о чём рассказывается в сказке происходит не с ним. И этим слушатель сказки и отличается от её адресата, поскольку каждый слушая один и тот же текст слышит что-то своё. Но сказка обращается к конкретному адресату, способному сопоставить события своей жизни, может быть семейные легенды, обрывочные слова взрослых, предания, соединить, сопоставить это и понять, что это всё говорится не про какого-то абстрактного героя, который жил некогда, а именно про него. В этом ему поможет и его личный опыт и какие-то личные переживания, неясные мысли, догадки, сны, воспоминания. И он начинает понимать, что всё это – о нём. Более того, если собрались дети и сказительница рассказывает им сказку о чудесном ребёнке, то даже похожий ребёнок там не присутствует, то всегда другие дети подскажут: ой, да это ж про Ивана или про того Колю и всё расскажут про него. Вот он родился чудесным образом или говорил, что ему снился дракон. Смысл сказки состоял в том, что класс жрецов или сказителей мог определить чудесного ребёнка среди односельчан, если такой появится.

Сказка про сны. Я её знаю её в двух вариантах: английской и идишистской. Расскажу идишистскую версию, как более полную. Живёт себе, скажем, во Львове бедный еврей. Дом бедный. Работы нет. Денег нет. Но ему каждую ночь снится один и тот же сон, к нему приходит некто и говорит: пойди в Краков там под таким-то мостом зарыто сокровище. Он думает, ну чего я туда попрусь. Денег на поезд нет. А сон всё снится и снится. Рассказал про этот сон жене, а жена ему и говорит: «А шо ты теряешь? Даже если там ничего и нет, то хоть в Краков съездишь, родню навестишь». Собрался он, пошёл, приехал в Краков, дождался ночи, взял у родни кирку и пошёл под мост добывать сокровища. Стучит, стучит, вдруг из ближайшего дома вылезает другой еврей и спрашивает: «чего ты меня тут будишь? Мы тут спим уже». И вот он рассказывает, что каждую ночь во сне приходит некто и говорит: «поезжай в Краков, там под таким-то мостом зарыто сокровище». На что краковец говорит: «Сны – это глупости. Ты не поверишь, но мне точно такой же сон. Один в один. Мне кто-то приходит и говорит, что во Львове на такой-то улице, прямо в печи дома зарыто сокровище». И тут львовер еврей начинает понимать, что это его улица и его дом. Он это дело послушал и говорит: «Лайла тов, ты меня убедил, я не буду тебя больше беспокоить», а затем побежал домой искать сокровище в печи. А краковер подумал-подумал и решил покопать под мостом. И они оба нашли свои сокровища. (Английская версия на этом заканчивается). Добыли они эти два сокровища и не могут понять кому какое сокровище принадлежат: львовер, нашедший сокровище в своём доме предлагает его краковеру, потому что оно предназначалось во сне ему, краковер же говорит, что он не против, но он не понимает какое из этих двух сокровищ его. Пошли они к раввину, а тот и говорит «я вас умоляю, какие проблемы. У тебя есть сын, а у тебя – дочь и будет это сокровище общим и вам не придётся решать проблему кому принадлежит это сокровище».

Нет ли здесь легенды о родителях Мошиаха?

В исторической перспективе история сказки выглядит примерно следующим образом.

Во время после индоевропейской инвазии складывались племена, которые хотя по языку и были индоевропейцами, но воспринявшими культуру субстрата, их мифы и обычаи. Как это происходило? Пришли индоевропейцы, в бою убили всех мужчин прежнего населения этой земли, поимели и взяли в жёны всех оставшихся женщин и эти женщины родили им метисное поколение. Но этим, общим, метисным детям сказки рассказывали не отцы о своих индоевропейских богах, а матери и бабушки рассказывали о своих доиндоевропейских богах и о тех прекрасных временах золотого века, когда ещё индоевропейская инвазия не нарушила их традиционный уклад. Таким образом, несмотря на то, что европейские народы по языку относятся к индоевропейской семье, они впитывали культуру того субстрата, где они осели и именно поэтому балканские племена сохранили элементы культуры идущие от Чатал-Хююка и Иерихона А, а атлантические – наследовали мегалитические традиции. Поскольку инвазия привела к смене антропологического типа, то выжившее жречество старых богов считало, что чудесные дети могли дать благословение племени и они будут носителями божественности как в старые добрые времена. Жречество считало необходимым выявлять таких чудесных детей не привлекая особого внимания арийской военно-административной верхушки. Покорённые племена верили в то, что бедствия, обрушившиеся на них и прежде всего бедствия климатические, запустившие механизм индоевропейской миграции из украинских степей в Европу (winter is here) и само завоевание их индоевропейцами произошли из-за того, что с ними не было истинного короля, того который смог бы своей магической силой противостоять захватчикам. Метисные же их потомки верили в то, что пришествие истинного короля сможет возродить те мифические времена, о которых им рассказывали их доиндоевропейские бабушки и матери. С этими верованиями связан мотив «король под горой» и мотив ухода истинного короля, обещающего вернуться в самый сложный исторический период, известный, например, в артуровском цикле. Умирающий Артур уплывает в Аваллон, но обещает вернуться в следующие критические времена. В переосмысленном виде этот же мотив есть и в легендах, рассказывающих о том, что прикованный к скале герой-богоборец должен вырваться из своего заточения в последние времена. Выявление чудесного ребёнка в рамках глобального мифоритуального цикла, в том смысле в каком это понималось в традиционном обществе выполняло и предсказательную функцию: раз такой ребёнок родился, то – зима близко (winter was coming) и должны наступить тяжёлые времена. Во многом этот же мотив можно увидеть и в истерии, которая охватила Западную Европу в Малый Ледниковый Период, когда нации (особенно – англичане и французы) сплачивались вокруг своих королей (Генриха VIII Английского, Елизаветы, Кромвеля, Генриха IV Наваррского и первых Бурбонов). Но время истинного короля это и эпоха буйства нечисти и злых сил, приходивших из иномирья. То есть такая практика в понимании людей того времени имела свой здравый смысл. Для того уровня сознания подобная практика и подобные представления выглядят вполне адекватными. Жизнь мира для человека того времени циклична, она состоит из множества циклов, накладывающихся один на другой. Наиболее глобальный год – год в котором есть глобальная мировая зима, та самая Финбулвинтер германцев. Отсюда и мотив прихода истинного короля как спасителя в самый сложный, трагичный и драматичный период истории этноса. Он должен появиться в противовес уходящей зиме. И тут нужно отметить, что смысл переноса даты начала Нового Года с летнего солнцестояния на зимнее, характерное для христианства и ряда ранних предхристианских религий, в частности, для митраизма, получивших своё распространение в начале климатического коллапса приведшего к Великому Переселению Народов, состоял именно в отождествлении прихода бога или истинного короля в самый трагический момент. Хотя сам по себе мотив этот должен быть намного более древним, потому что он известен в уже десакрализованной форме deus ex machina в античном театре. Это приход бога или короля, который возродит жизнь людей, скота, полей и добро и свет победят хтонические силы. В военно-политическом плане естественно добром обозначали свою сторону, зло же приходящее из иномирья отождествлялось с чужими племенами, поэтому мессианские мотивы военного вождя, который должен победить всех врагов от Нила до Евфрата, были так популярны в эллинистической и римской Иудее. Т.о. сказка в традиционном обществе выполняла и прогностическую функцию.

Позднее, после христианизации, длительное время паралллельно сосуществовали два жречества – официальное (церковь) и неофициальное (языческое), причём такие языческие комплексы, как Збручский культовый центр существовали вплоть до конца 17 века^[13], а поклонение каменным бабам по монетам, найденным близ них продолжалось до конца 18 века. Народная традиция как традиция языческая и традиция магическая сохранялась на уровне подполья. В этих условиях магам языческой и колдовской традиций было значимо и важно отбирать детей с особыми способностями. В это время появляются сказки, в которых главный герой – крестьянский сын, который хотя и рождается чудесным образом, но по возвращению из иномирья он не становится царём, а получает оттуда чудесный артефакт или забирает похищенный злодеем артефакт, принадлежавший его семье, а в награду за это он, как правило, помимо артефакта или чудесного помощника получает и чудесную жену. К этому же периоду относятся и женские инициационные сказки – Девочка-Семилетка, Крошечка-Хаврошечка, в которых героем-полукровкой выступает как раз девочка, способная сходить в иномирье, получить там инициацию и вернуться назад. Такая девочка становится колдуньей, мастером двух миров, живущим на границе с иномирьем. Народная религия была заинтересована в выявлении детей с магическими способностями, детей-пограничников, которые могут видеть иномирье и могут действовать в нём. Потом по-видимому таких детей обучали специально.

В этом смысле любопытно сравнить европейскую сказку с северо- и восточно-азиатскими сказками. Сюжет в европейской сказке циклизуется вокруг приключений героя, который после некоторых приключений становится новым царём, тогда как в шаманских сказках Северной и Восточной Азии сказка это тоже путешествие и в этом смысле кемпбелловская модель может быть продуктивной, но в них речь идёт о пути шамана и обретении помощников в иномирье, тогда как мотивы царской власти не принципиальны и не существенны. В Азии сказитель точно также наблюдая за реакциями детей смотрит кто понимает о чём идёт речь, но при этом акцент делается на максимально далёком прохождении пути в мир духов и получением там как можно более могущественных покровителей. Здесь также есть мифологические циклы сказок, центральный персонаж, которых выступает в роли культурного героя, демиурга или трикстера, но при этом он также представлен как шаман, но не как король. Смысл этих сказок состоит в описании того шаманского иномирья, в котором предстоит побывать шаману в доступных для адресата формах. Европейская и азиатская сказки при том, что они прекрасно укладываются в один структуралистский шаблон, но в них есть существенные различия по внутреннему наполнению и смыслу. Хотя в обоих случаях речь идёт о путешествии в иномирье, но цели и задачи и этого путешествия и жизни героя совершенно различны.

И в этом проявляется постструктуралистский неодиффузионизм в мифологии: если для структурализма было важно выявить общие черты для всех мифов или культур, то теперь в каждом из культурных кругов есть свои исключительные особенности, которые присущи только этому культурному кругу и только ему, так мы видим, что мотив истинного короля характерен для Европы, Африки (как Северной так и Субсахарской), для семитов (прежде всего в Месопотамии и в Ханаане). Из ханаанской мифологии выросла и мифология Библии.

По мере распространения мегалитических традиций большое значение имела Циркумпонтийская область, в которой индоевропейцы метисовались с мегалитическими народами или точнее с населением в культуре которых уже содержались мегалитические мифологемы и в результате такой метисации мегалитические мифологемы проникли в мифологию метисных, но индоевропейских по языку и общей культуре народов Степи. Эти мотивы затем были развиты в индийской мифологии, в которой есть и специфический культ мёртвых и мифологемы 19-летнего годичного цикла (махаяджна) и мотивы истинного короля и противостояния жречества царю-жрецу. Вместе с индоевропейской инвазией народа колесниц эти мотивы были привнесены и в Китай, но в Китае они получили иное развитие. Здесь не настолько значим мотив истинного короля, который был популярен во время правления некромагической Лунной Династии (Шан-Инь), сколько понятие небесного мандата, как права выдаваемого небом на правление всей династии. Это право выдаётся не персонально каждому истинному королю, а целой династии. Последующие правители правят именно в силу того, что небесный мандат был выдан их предшественнику, но своими действиями они могут отягчить карму всей династии и привести её к падению, причём концепт небесного мандата подразумевает и право населения на восстание против династии, от которой небесный мандат уже отошёл. Так, если преемник или преемник преемника основателя династии совсем нагрешил, тогда вассалы имеют право восстать и вопрос решается по исходу решающей битвы: кто побеждает в ней, за ним и небесный мандат. При этом обожествление китайских императоров не имело чётких форм, в каких оно проявлялось в Европе или Африке. В некоторых мотивах позднего императорского Китая, в частности, в создании Запретного Города мы видим кристаллизацию и вычищение до блеска архаических мотивов нездешности, иномирности царской власти.

И если мы уже заговорили об африканском ареале, то довольно любопытно, что в Древнем Египте вообще не было сказки как жанра. То, что мы называем древнеегипетской сказкой это не сказка в нашем понимании, это – сказочная повесть, фентези. Сказочной повестью эти тексты являются для нас, а вот для египтянина это было повествование о событиях происходивших, не в фантастической, а в физической реальности. Для египтянина мотив героя не важен. Египтяне знали богов / культурных героев: Осириса, учившего земледелию и ремёслам или Джехути, учившего письму, астрономии и наукам; но не героев. Египтяне зеркально перевернули героический эпос. Если в европейском и африканском мире основной сказочный и мифоритуальный мотив царя-жреца, который в результате испытания получает трон то ли, как в случае с Золотой Ветвью, в результате поединка со своим предшественником, то ли в результате иного испытания, в Греции это испытание выродилось в олимпиады. Царь-жрец в этом мире является персонификацией жизненных сил, плодородия и благополучия земли, которой он правит. В Европе герой совершает свой путь в иномирье и возвращается чтобы править в течении последующего Мирового Года. Поэтому наибольшее значение имеет его жизнь, поскольку его счастье и витальность обеспечивают счастье и витальность всей его страны. Такой царь-жрец в течении своего правления должен поддерживать порядок и справедливость на своей территории, а нарушение им справедливости служит основанием для его физического или мифоритуального убийства. Египтяне же перенесли сказку в реальное посмертие не живого (нынешнего или будущего), а только что умершего фараона, для них героическим эпосом являются Тексты Пирамид и Книга Мёртвых и более мелкие произведения, такие как Тексты Саркофагов или «Путешествие в Дуат», которые описывают путь героя в иномирье. Для египтянина земная жизнь фараона, как живого бога была не настолько важна, как его дальнейшее героическое путешествие в посмертие. Да живой фараон был ограничен многими мифоритуальными запретами, он пользовался особой утварью и т.п., в каждом номе он считался сыном бога и богини, покровителей этого нома, да он обладал исключительной магической силой, зачинать детей он мог только от своих же сестёр столь же божественного происхождения как и он сам. Но перед самой коронацией фараон не выдерживал значительного испытания, а испытание и путь в иномирье для фараона начиналась только после его смерти. Именно в посмертии важно, чтобы фараон стал «правогласным», т.е. способным / достойным говорить с живыми, действовать магически и помогать обращающимся к нему за помощью. Право быть мастером двух миров даётся не живому царю, а умершему. Смысл такой трансформации состоит в том, что правление истинного короля ограничено, в Европе – 19-ю годами метонова цикла, в египетской традиции – 30-ю годами, если же фараон оставался жив и после этого срока проводился фестиваль Сед (Хеб Сед), в котором жрецы мифоритуально убивали и воскрешали засидевшегося на троне фараона^[14], тогда как правогласный фараон мог помогать живым бесконечно, во всяком случае пока стояла хотя бы одна его портретная ростовая статуя, в которую могла бы вселится его душа. Как бы это странно не звучало, но рациональнее было иметь не только одного живого царя-жреца, но и много его мёртвых предшественников, которые обязаны были действовать во благо своей земли. Таким образом Египет находился под защитой не только одного живого фараона, а многих мёртвых, но вечносуществующих фараонов. Кроме того, эти фараоны выполняли функцию чудесного помощника для действующего фараона. По мере демократизации заупокойного культа правогласному фараону мог помолиться и принести соответствующие жертвы не только действующий фараон, но и любой желающий. В данном случае фараон, подобно иудейскому первосвященнику приносил жертвы за весь свой народ. Однако, как мы уже сказали, основная функция фараона начинается только со смертью. Когда в Первый Переходный Период единое государство распалось на номы, каждый номарх возжелал получить вечную жизнь в гробнице. Поскольку жречество государственного заупокойного культа осталось без госфинансирования, оно стало мумифицировать всех, кто обладал достаточным богатством, позднее мумификация стала массовой.

Кристаллизации культа мёртвых способствовала и закрытость Египта, начавшаяся ещё после того как Верхний Египет (южане) победил жителей Дельты (северян), имевших тесные контакты с Левантом. Камбэк северян, отражённый в «Спор Гора и Сета» не привёл к усилению ханаанейских контактов и вплоть до изгнания гиксосов Египет задачей действующего фараона как царя-жреца была в консервации уклада и миропорядка с ежегодными обновлениями Нила. В этом смысле показательно, что египтяне перешли с лунно-солнечного календаря на солнечный, который намного более стабилен, тогда как лунно-солнечный календарь требовал большей подвижности. «Спор Гора и Сета», который считается эпосом, в том виде в каком он до нас дошёл и на нашем современном уровне нашего знания о преддинастическом времени – это история, мифологизированная история войны Севера и Юга. Исторически эти события представляются так: в Египте сформировалось несколько крупных номов, которые длительное время воевали между собой, в результате чего сложились две коалиции Севера и Юга, сначала ханаанейско-дельтовская коалиция доминирована, потом южане одержали верх, возможно, победа южан стала возможной благодаря тому, что им на помощь пришли кочевники Западной Степи, затем наследник престола северян (Гор) бежит в Левант и возвратившись оттуда по Пути Гора он побеждает дядю Сета. Мифологические персонажи здесь имеют совершенно чёткие политические коннотации, это не миф и не эпос в строгом смысле их определений.

Перенос сказки в посмертие логичен, поскольку посмертие и есть одним из вариантов иномирья, а во многих сказках иномирье, в которое попадает герой обладает прямыми или косвенными характеристиками посмертия. Отсутствие потребности в выборе фараона или магов и привело к тому, что в Древнем Египте сказка как жанр сложится лишь в исламское время.

Итак, на всём этом ареале (Европа, Африка, Средиземноморье и Индия и Китай) мотив истинного короля важен и значим и он, при всей значительной вариативности наблюдаемой от региона к региону, содержит в себе определённые общие моменты, хотя, как в случае с Китаем мы видим, что концепт может получить нетрадиционное развитие.

Обычно считается, что сказка выполняет в традиционной культуре довольно банальные функции, такие трансляция культурного опыта или воспитание подрастающего поколения. В этом случае совершенно непонятно зачем нужна подобная фантастическая форма? Да, безусловно, в сказке должны быть проявлены этические мотивы, понятно, что добрый персонаж, обратившийся по-доброму к второстепенному персонажу получит в ответ добро на добро, а злой – соответственно поступит зло и получит за это зло. Но тогда непонятно зачем все эти этические моменты облекать в такую сложную и фантастическую форму? К тому же этические моменты в самой сказке не всегда однозначно проявлены: их в сказке может не быть, они могут быть факультативны, более того в сказке мы может встретиться с инаковой этикой, герой часто руководствуется собственной этикой, собственным правом, отличным от этики, логики и права обычного человека. Компаньоны героя, которые не так отвечают на вопрос помощника могут и не встретиться в тексте. Но мы таким образом выявляем уникальную функцию сказки, она в нашей версии является ответом культуры на определённые вызовы.

Задачей сказки было выявление детей с особыми магическими способностями, в частности по контакту с иномирьем, духами, богами и другими существами невидимого мира. При общности жанрово-стилистической структуры сказки, в зависимости от культурного ареала сказка использовала кардинально отличные группы символов, что привело к значительным отличиям во внутреннем содержании шаманской и королевской сказки.

 

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: