Глава 7. ПОСЛЕСЛОВИЕ К ЖИЗНИ

⇐ ПредыдущаяСтр 8 из 8

Письма в журнал " Аврора"

Здесь представлены лишь несколько из большого числа писем, посту-

пивших в журнал " Аврора" после гибели Виктора. Такие же письма

приходили к Марианне, близким, на радио и телевидение, в редакции

газет и журналов. Если бы их опубликовать, получилась бы огромная

книга народной скорби. Мы посчитали нашу книгу неполной без свиде-

тельств тех, для кого Виктор пел - его слушателей и почитателей.

Составители

"... У меня есть подружка, ей пятнадцать лет, она повернута на Цое:

Цой, Цой, только Цой! Даже БГ ей не авторитет. Ее, естественно,

интересует все, что связано с ним. И вот прошлой зимой она в компа-

нии таких же подростков гадала на блюдце - знаете, вызывают духов

умерших и задают вопросы. Она спросила, естественно, о Цое - сколько

он проживет? Ответ - двадцать восемь лет! - Какой смертью умрет? -

Выбросится из окна.

Она мне это рассказала зимой, мы тогда еще ухмылялись: ну-ну, посмо-

трим, скоро ему двадцать восемь, а шагать в окно после Башлачева -

как-то не того...

А когда я услышала по " Маяку" сообщение о его гибели, у меня аж руки

затряслись - я сразу вспомнила зимний разговор и наши идиотские

ухмылочки. Бог ты мой, если бы мы знали, разве бы мы смеялись! А

теперь я не могу отделаться от мысли, что Виктор просто нашел свой

выход, и для него пустой " Икарус" на дороге - то же, что окно для

Башлачева. И когда мне в голову пришла эта жуткая мысль, я еще поду-

мала, что он правильно сделал, и что если это так, то я его понимаю.

Не мне его судить, но когда я слушала его песни, написанные после

" Группы Крови", я всегда вспоминала БГ - " Хватит! Я спел все, что

мог! " Сравнить старые и новые песни - Боже, о чем он сейчас поет,

как поет! Не знаю, может, я ошибаюсь, но мне так кажется - сужу по

теле- и радиопередачам и по концертам на стадионах. Кто ломился на

его концерты? Те же, что ломятся на " Фристайл", " Мираж" и Асмолова.

Когда я смотрела эту блевотину памяти Леннона в Донецке (смотрела в

ожидании " Кино" ), я думала: Господи, хорошо, что Леннон не дожил до

этого " светлого" дня, хорошо, что мой любимый усталый и разваленный

" Аквариум" не там, не прыгает вместе с " На-на" и Отиевой. И лучше бы

" Кино" там тоже не было. Помните - в " Рабе любви"? Вознесенская -

Соловей (Елена Соловей, актриса, прим. мои) остановилась на улице и

- к прохожим: " Господа, опомнитесь, как ужасно вы живете! " А они к

ней с воплями: " Господа, среди нас знаменитая артистка Вознесенская!

Ура, господа! " Похоже, да? Это ли не оскорбление, не обида - ты

поешь, а тебя не слышат, не хотят и не могут, как ни бейся..."

Н.Б. (Симферополь)

"... Большего горя в нашем доме не было. Шестнадцатого августа мой

муж пришел с работы с неживым, каким-то землисто-серым лицом. Я

сразу поняла - случилось что-то страшное. А когда он объяснил, что

услышал по " Маяку" о гибели Виктора Цоя, я просто не поверила, не

могла поверить. И пыталась ему доказать, что это просто очередные

дурацкие сплетни. Но когда на следующий день муж принес газету,

открытую на странице с фотографией Виктора и статьей, не оставляющей

ни малейшей надежды, мы стояли у окна, за которым серело мрачное

небо без Солнца, и плакали. Мужские слезы - дефицит. За четырнадцать

лет знакомства и десять с половиной лет супружества я впервые видела

его слезы. Не одну-две скупые слезинки, а настоящие горькие слезы в

два ручья. Про себя я и не говорю. За эти дни глаза покраснели и

опухли - едва вижу окружающее.

И не хочу, не хочу верить в то, что это дейсвительно произошло. Не

могут, не должны умирать такие поэты, такие певцы. Не должны умирать

- с высоты моих тридцати это хорошо видно - такие молодые люди. Два-

дцать восемь - это не возраст для смерти. Это просто несправедливо.

Не верится, что не будет новых песен, новых альбомов Виктора Цоя,

новых ролей в кино. Не верится, что зашла " Звезда по имени Солнце".

Как же можно жить без Солнца?! Все эти дни испытываю давящее чувство

дикой несправедливости.

Что будет с группой " Кино"? Новый лидер? Или группа вообще переста-

нет существовать?

Сразу вспоминается альбом " 46" - рабочие студийные записи дуэта Цой-

Каспарян. Именно этот, не самый лучший альбом услышала первым, " 45"

- значительно позже, благодаря ему узнала группу " Кино", приняла ее

- может быть, у нас одна группа крови. И Виктор Цой совсем не напо-

минал мне " остывающий метеорит", когда слушала альбомы " Начальник

Камчатки", " Это не любовь" и " Ночь". Что-то нравится больше, что-то

меньше, это естественно, но все альбомы " Кино" слушаю с огромным

удовольствием. А последние дни - обливаясь слезами.

Мне кажется, что Юрий Каспарян мог бы встать на место Виктора и

попытаться спасти группу. У него хороший вокал, он прекрасный мело-

дист. Конечно, могут возникнуть трудности с текствми... Но сумел же

Дэвид Гилмор реанимировать " Пинк Флойд", когда, после ухода Роджера

Уотерса, группа была на грани распада. И " Пинк Флойд" - на вершине

успеха. Или разбежаться по другим группам - проще? Неужели " Кино"

больше не будет?! Хочется все-таки на что-то надеяться...

И хорошо бы альбомы " Группа Крови" и " Звезда по имени Солнце" были

изданы на пластинках.

Боже мой, как все-таки тяжело на сердце. Смерть Виктора Цоя - это и

мое личное горе. Когда погибает звезда, ее свет еще долго льется на

нашу землю. Что бы ни случилось, что бы ни произошло, Виктор Цой

навсегда останется " Звездой по имени Солнце". Для меня, во всяком

случае..."

Ирина Ж. (Краснотурьинск)

"... Жизнь внутри меня как будто остановилась. Все эти дни искала

опровержения этому, а находила только подтверждения. Потом увидела

афишу " Иглы" с надписью " Памяти Виктора Цоя", и это было концом пос-

ледней надежды. В зале сидели какие-то девочки, хихикавшие от слова

" трахаться", а мне было непонятно - разве это для них не горе, разве

остались люди, которым все равно?! Господь так несправедлив? Он

забирает первыми лучших и самых любимых. " И мы знаем, что так было

всегда..." Да, знаем, но примириться с этим невозможно.

Весной, в апреле, я еще и предположить не могла, что это случится,

но почему-то именно тогда стала ловить себя на том, что в каждой

новой газете с ужасом ищу некрологи. Кроме черных рамок, я ни на что

не обращала внимание. И нашла...

Вы извините, пожалуйста, если я делаю Вам больно, но мне сейчас про-

сто не с кем поделиться этим горем. Самая ужасная боль - боль души,

и она будет жить в нас всегда, до последнего дня. Единственное, о

чем я сейчас молюсь - чтобы Господь любил Витю так же, как любим мы

его, чтобы он берег его душу, раз уж мы не уберегли его тело.

До свидания, и да хранит Вас Бог! "

Юля Л. (Красноярск)

"... Еду сегодня в троллейбусе, вдруг, смотрю - на дороге стоит

" жигуль" без одного колеса, а к нему прислонился Костя Кинчев.

Господи! Сохрани его и помилуй!

Уверена, что после смерти Вити Вам будут писать всякие разные люди.

Это естественно - нас так много и всем нам больно, одинаково невоз-

можно.

Представьте себе: узнать, что его нет, от какого-то случайного чело-

века, выпить бутылку водки и остаться совершенно трезвой, уходить с

кладбища и уносить дальше жить свое огрубевшее и отупевшее тело.

И слушать, слушать его песни...

На кладбище какие-то странные люди то ли из Киева, то ли еще откуда-

то, ночуют там. Хозяева такие крутые. Странно все это. Мне двух

часов хватило, я больше не смогла - тяжело. Витя бы не ночевал...

Потом иду домой, смотрю - на лестнице у самой двери лежит его люби-

мый цветок без стебля, грязный, увядший. Я его помыла, в воду поста-

вила, он как будто и ожил.

Тоска такая. Во сне вижу его живым. Говорит - больно ему очень,

одиноко. Зовет к себе. При жизни не жаловался. Видно, совсем ему там

худо.

А вокруг все нормально, все отлично. Не было человека такого, не жил

он вообще. Какие-то редкие передачи пару раз вставили по одной его

песне и все, дальше поехали. И комментарии еще такие, типа: " жизнь

продолжается" или " но жить-то нужно"... А, собственно, чего я от них

хочу? Все правильно, наверно.

Я очень благодарна Вам за то, что Вы его любили. И в " Путешествии"

своем все время то защищали, то хвалили, то просто вспоминали, что

тоже очень важно. Особенно в героическом интервью с Борзыкиным.

У Вас, вполне естественно, может возникнуть вопрос, кто я вообще та-

кая? Я во Дворце культуры железнодорожников работала, инструктором,

а он как-то концерт там давал. Народу как всегда уйма. ДК оцепили за

три часа до начала. Меня попросили самовар в гримерку " Кино" отнести.

Принесла. Они меня чай пригласили попить - так и познакомились. Но

я-то в другую сторону смотрела. Гордая такая. Смех и грех!

Да и не важно - была я с ним знакома или нет. Просто чувствую

сейчас, что он был самым близким в мире человеком и по духу, и по

настроению, и по жизни.

Теперь хоть в петлю полезай, да делу уже не поможешь.

Мне двадцать один год, а мне кажется, что гораздо больше. Даже не

то, чтобы больше - там тридцать или сорок, а как будто в мои двад-

цать один вместилась вся жизнь. Где моя молодость? Где моя радость?

- Нет.

Какая-то груда обломков."

Наташа З. (Ленинград)

"... Может быть, и не стоит об этом писать, а, может, и стоит. Я

говорю о концерте памяти Цоя, что проходил в СКК двадцать четвертого

сентября. В дурацком состоянии нахожусь я после него, поэтому и

письмо, наверное, будет глупым. Это ж с ума сойти, что за шоу устро-

или по столь трагическому поводу!

Разогрели публику " Калиновым мостом" и " Зоопарком", мало знакомым

юным гопникам, которые уже и не знают о нелюбви к ним этой группы.

Но зачем, скажите мне, Майк на поминальном концерте вылез со своим

" Сделай мне это"?! Потом пошли все вперемешку. Под конец с легким

матом грянула " Алиса". Но уж лучше с матом, чем с " Поворотом". Я ви-

дела, как народ под этот " Поворот" прыгает и пляшет, заливаясь счас-

тливым смехом. Эх, мол, Макар! Жив, курилка! " Ве-е-чная память".

Тряхнул стариной наш свадебный генерал. Уж выбрал песенку - ничего

не скажешь...

Во всей вставной челюсти концерта был один-единственный живой зубо-

чек - Шевчук. Он неважно говорил, зато пел просто здорово. И всем

было ясно, что поет он в память о Вите. Какого черта пришли туда

остальные, остается загадкой. Или им всем надо было по стакану перед

выходом наливать, чтобы начали соображать, почему они здесь собра-

лись? Ведь Гаркуша тоже мог выступить в обычном своем амплуа, но

почему-то этого не сделал. Может, потому что осталось что-то за

душой.

Конечно, никто не обязан выворачивать душу перед толпой, вопящей то

" Кос-тя! ", то " Куп-чи-но! " Но тогда зачем было и выходить к публике,

почти целиком состоящей из подобных " ценителей"? Неужто только из-за

денег? И поминальный концерт тоже только из-за них, родименьких?

В таком случае нечего и мне чернила тратить, они тоже денег стоят.

Но ведь мы же привыкли им верить...

Хорошо на этом празднестве только фотография Цоя висела - сбоку. Да

и смотрел он на ней в сторону от сцены. Казалось, сейчас повернется

и спросит: " Ребята, я вам не мешаю? "

Не поверю я никогда, что именно так надо поминать рок-музыканта. Что

он - не человек? Или только обычных людей можно оплакивать, а на

поминках по рок-музыканту надо танцы устраивать? Можно только уте-

шать себя мыслью, что Цою уже, наверно, все равно - хоть мне в это и

не верится. Но я думаю, что никто из участников этого шоу не хотел

бы себе такого мемориального концерта.

Вот и все."

Галина М. (Ленинград)

"... Только вернулась из Питера. Обо всем как-то очень трудно

говорить... Мне тоже двадцать восемь лет, я - 1962 года рождения, и

для меня Витя был единственным Человеком-Надеждой, он был верой и

церковью в душе. Такого количества горя я не видела никогда.

Кому-то до некоторых пор казалось, что не все еще потеряно, но не

стало Вити и...

Все горизонты закрылись - понимаете? Конечно, я знаю, что он не

умер, что его только с нами нет, но больно. У моих ровесников, у тех,

кому сегодня 28-30, тяжелая депрессия - это нормальнейшее состояние.

А одиночество - проститутка, которой давно продал душу и тело. Хожу

в церковь и слушаю Витин голос. И радуюсь в тихом помешательстве,

ведь голос - это все-таки бесконечно много... Миллионы часов, кото-

рые никто не может отнять! А в смерть я не верю. Он жив, потому что

все еще живы мы. Хотя, скорее - мы живы им... Вот уже две недели

льют дожди. А его голос - это мое единственное прибежище, это (пом-

ните Рильке? ) - маленький дом в сумерках, мимо которого текут волны,

суетливые мирские волны...

Уже давно живется мимо. И чувство сиротства, которое читала в столь-

ких глазах - там, в Питере! - захлестнуло с головой. Кто-то здорово

сказал в эти дни - о том, что он всех нас ловил над пропастью во

ржи... А дальше что?

Сама я журналистка, очень давно вынашивала идею фильма-монолога о

ленинградских подворотнях, о Вите... Никаких слов - нет! Просто нет.

Я вернулась из Питера в родной город и на улицах вижу время от вре-

мени все те же потерянные глаза. Как я знаю эти исповеди о том, что

только благодаря Вите где-то кто-то еще не умер, окончательно не

сошел с ума, не погиб в пьяной драке, отстаивая " честь" рыжей прос-

титутки, и не повесился на собственном шарфе...

Да, но о чем я? Совместно с рок-музыкантами мы провели вечера

памяти, собрали солидную сумму денег. На сороковой день вновь едем в

Питер. Но пишу я, собственно, по поводу заметки.

Вы знаете, первое чувство, которое ощутила внутри, как только прочла

(и не только я! ), - чувство протеста! Непредставимо даже, чтобы

рядом с павильоном Микки Мауса был павильон (?! ) " Начальник Кам-

чатки"... Узнаю нашу российскую ерундистику и стремление все дово-

дить до абсурда. А для кого он - этот павильон? Может, я не очень

хорошо себе представляю Диснейленд, но лично мне это кажется очеред-

ной помпой (как это страшно и обидно! ). Для возведения этого " мону-

мента" стоимостью в миллиарды (кому это нужно? ), мне кажется, вовсе

не обязательно спекулировать на имени Вити и нашей к нему любви.

Н.Виккерс, может, только в том был прав, что имя действительно не

стоит употреблять всуе. И совсем уж в духе века было бы объявить

Диснейленд стройкой века на века! Мне все это представляется почему-

то очень помпезным и фальшивым. И очень горько. Остается только

уповать на то, что это сырая и неокончательная идея.

Я верю в Совет Фонда. Я верю в многочисленных друзей Вити. Вы знаете,

у меня, к сожалению, нет конструктивной идеи. Но внутренне я очень

ясно ощущаю, что на те деньги, что собраны, - совсем не хочется

строить павильон. Этого просто не должно быть.

В Питере в эти дни были люди со всех концов света. Мы все - все! -

живы чувством, что все равно мы все вместе - благодаря ему, Вите...

И живем так, как этому он нас учил, как жил сам. Витя - это образ

жизни, это восточный сад камней, это - целый мир. Для меня и для

многих. Я обращаюсь к Совету Фонда, к журналу " Аврора", к Лениград-

скому рок-клубу: помогите мне, моим друзьям и тысячам таких, как мы,

- мы многое можем сделать, потому что нас много! И мы готовы сделать

многое, потому что ничего больше в жизни не осталось. Но так жаль,

что мы разъединены, что приезжая к Вите в Питер, мы ночуем на вокза-

лах и в скверах - а так хочется посидеть на уютной кухне за чашкой

кофе, подумать, поговорить, наблюдая, как в сигаретном дыму тают

слова... Так хочется общего дома для всех нас - дома единомышлен-

ников. И, может, это не менее важно - возвести этот дом - пусть в

наших душах!

Я поддерживаю Сергея, семнадцати лет, письмо которого опубликовано в

" Московском комсомольце". Он пишет: " Мечтаю собрать вместе всех

настоящих друзей Вити. Сам - давний и испытанный временем. Последнее

время - все либо панки, либо попсовики. Соскучился по единомышлен-

никам. Объединяйтесь! " Мне очень понятны его чувства. Сама сколько

раз страдала от того, что гопники и молодая " урла" слушают Витю,

мало что в нем понимая. А в Питере увидела стольких людей,

по-настоящему близких...

Помогите нам почувствовать, что мы что-то можем, что мы что-то

значим, что есть еще надежда!

Я помню авроровский реквием о Саше Башлачеве. Тогда Нина Барановская,

помнится, писала: " Вот идут, идут дни, а легче не становится...

Я сейчас боюсь только одного - отдадут, так сказать, дань и не дай

Бог успокоятся..."

Того же боюсь и я. Не хочется, поймите, чтобы все ограничилось номе-

ром счета. Мы все разбросаны по разным городам, но мы все - в одном

доме. Он странный - это дом... Он кривой и с ржавыми водосточными

трубами. И с подворотней. Наверное, по ночам в ней светится желтая

лампочка. А, может, и не светится. Может быть, там вообще нет подво-

ротни...

Просто за окнами дома идет дождь..."

Эйка (Днепропетровск)

НА СМЕРТЬ ВИКТОРА ЦОЯ

Последний герой похоронен был в праздник Воздушного Флота.

Фонтаны салюта взлетали дежурно над ним.

А ливень все шел, замывая восторг идиотов,

И город, как прежде, огнями стрелял по живым.

Прогулка романтика кончена - плащ превращается в точку,

И ночь обнимает весь мир, велика и мудра.

Где тайны твои? Как звезда переплавлена в строчку?

И как, объясни, в эту ночь дожить мне до утра?

19.08.90 г.

Прощай, дорогой. (Без подписи)

Александр Житинский, © А.Житинский, 1991

Послесловие к жизни

Феномен короткой и яркой жизни всегда притягивает внимание публики,

таит в себе загадку, наводит на размышления, главное в которых -

вечный вопрос о предопределенности судьбы, о закономерности траги-

ческого исхода для избранного Богом типа личности, именуемой чаще

всего Поэтом. Избранник Божий - старое словосочетание, несущее

счастье таланта и бремя рока одновременно. Бог избирает человека,

чтобы сказать его устами нечто важное, и он же до срока, а точнее, в

предопределенный им срок забирает избранника себе.

В поэтической судьбе есть опасный период на рубеже 27-28 лет, когда

Поэта подстерегает опасность. Достаточно вспомнить трех национальных

гениев - русского Михаила Лермонтова, венгра Шандора Петефи и

грузина Николоза Бараташвили, которые ушли из жизни в этом возрасте.

Это не значит, что благополучно миновавшим этот рубеж следует отка-

зывать в поэтическом призвании. У них другая карма, как принято

говорить. Но трагические романтики часто уходят из жизни молодыми.

Однако не будем залетать в столь высокие и опасные сферы, вспомним

лучше, что на этом же рубеже мы потеряли совсем недавно двух поэтов

и музыкантов, вышедших из русского рок-н-ролла, из питерской ее

ветви, давшей нашей культуре ряд известных ныне имен. Я говорю,

конечно же, об Александре Башлачеве и Викторе Цое. Называть их гени-

ями или нет - не в этом вопрос. В конце концов гений - понятие боль-

шей частью историческое, временное. Национальные гении, о которых

шла речь выше, выдержали проверку временем, с ними, как говорится,

все ясно. Ушедшие же совсем недавно Саша и Витя еще не перестали

быть для многих из нас просто хорошими знакомыми, славными ребятами,

каких много среди рок-музыкантов, со своими заморочками, со своими

простыми житейскими бедами. Они еще не в бронзе, и дай им Бог

подольше сохраниться среди нас живыми.

Но есть одно качество, которое возбуждает интерес больше, чем непо-

средственно поэтический и музыкальный талант, чем достоинство

текстов или музыки. Это - способность вызывать любовь. И в особен-

ности, когда эта любовь принимает гигантские размеры, а личность,

вызывающая такую огромную любовь публики, казалось бы, не приклады-

вает к этому ровно никаких усилий.

Виктора Цоя любили именно такой любовью. Я рискну утверждать, что

это была именно любовь, а не так называемая популярность, чаще всего

основанная на моде. Популярность - понятие коммерческое, тогда как

любовь - духовное. Многие из тех, кто упрекал Цоя в том, что он

" ударился" в поп-музыку, не чувствовали природы этой любви.Они пола-

гали, что имеют дело с популярностью типа популярности Юры Шатунова

или Димы Маликова. Конечно, среди поклонников и, в особенности,

поклонниц Цоя немало таких, кто " тащился" на внешнем - черной куртке,

восточном разрезе глаз, стройной фигуре, горделивой осанке. Но даже

они, я думаю, нутром ощущали, что есть нечто в их кумире, что отли-

чает его от сонма эстрадных звезд. И даже когда он сам, казалось бы,

смешивал себя с ними, выходя на площадку вслед за попсовыми певцами

на сборных концертах и фестивалях последних двух лет, первые же

звуки его голоса убеждали в обратном. Там он был чужим, своим он

навечно остался среди тех, из кого вышел, - рок-музыкантов.

Впрочем, любили его не только поклонники рока. Он сумел выйти за

жанровые рамки и стать просто Цоем, занять свое, принадлежащее

только ему место в музыкальном мире, как это и происходит с каждым

большим артистом.

Так в чем же природа этой любви?

Об этом уже много писали и размышляли. Рассуждали о романтизме, об

искренности и честности, о доходчивости мелодий и простоте ритмов,

о сдержанности и благородстве, о магнетизме голоса, наконец. Во всем

этом есть резон, но сами по себе эти качества, даже собранные

вместе, не обеспечивают артисту столь широкой любви масс. Должно

существовать нечто, дающее ключ к разгадке любви.

Заманчивее всего просто-напросто объявить, что любовь не поддается

объяснению. Любили, потому что любили - вот и весь сказ. Я не соби-

раюсь расчленять это чувство на составляющие, я сам мучаюсь вопросом

- в чем разгадка этого чувства, возникшего буквально из ничего на

протяжении всего нескольких лет. Ведь путь Цоя от полной безвест-

ности до ошеломляющего успеха был столь коротким и стремительным,

что охватить его одним взглядом не представляет никакого труда. Вся

его фантастическая карьера заняла каких-нибудь десять лет. Семь из

них мне довелось лично знать Виктора, бывать на его концертах,

слушать альбомы и следить за тем, как из гонимого, неизвестного и

бедного рок-музыканта, каких сотни в Питере, он превращается в

звезду всесоюзного масштаба.

Не скрою, мне, как и многим, хотелось узнать его получше, достигнуть

доверия, поговорить, что называется, по душам. И мне, как и многим,

это не удалось. Помню, как я пытался поговорить с ним после концер-

та, который я устраивал в Доме писателей в апреле 1986 года. Играл

АКВАРИУМ в акустическом составе, но пришел и Цой - кажется, никто

его особенно и не звал. Борис сказал ему: хочешь прийти - и он

пришел. Это же фантастика - всего за год-полтора до начала " звездных"

концертов на многотысячных стадионах Цой с гитарой пришел на концерт

в небольшой зал, чтобы без всякого вознаграждения спеть несколько

песен! Тогда я спрашивал его о чем-то, он отвечал коротко и уклон-

чиво, со своим всегдашним: " Ну, я не знаю..."

Позже мы не раз встречались в рок-клубе или общих компаниях, но я

уже не лез с расспросами. Я знал, что Цой именно таков и принимать

его нужно таким.

Мне до сих пор неудобно перед ним за ту оценку " Звезды", которую я

высказал ему после первого прослушивания у Кинчева. До этого мы с

Костей раза четыре прослушали " Шестой лесничий", и " Звезда" почему-

то не " покатила". О чем я и сказал. Цой никак не прореагировал, но

по лицу Кинчева я понял, что допустил неосторожность. Позже, месяцев

через восемь, на дне рождения Гребенщикова, куда Цой заехал после

концерта в СКК, чтобы поздравить Бориса, я сказал ему, что беру свои

слова насчет " Звезды" обратно и спросил, не обиделся ли он. Витя

усмехнулся и сказал, что нет. Как было на самом деле - не знаю.

Последний раз видел его в Москве у Джоанны накануне презентации ее

пластинки, 22 июня 1990 года, на следующий день после того, как

Виктору исполнилось двадцать восемь лет. Мы встретились в дверях -

он уже уходил. Мы успели только поздороваться. А шестнадцатого авгу-

ста мне позвонил Коля Михайлов, президент Ленинградского рок-клуба,

и сказал, что вчера Вити не стало...

Часто ловлю себя на том, что направляясь куда-нибудь по делам, шагая

по улице, не напеваю даже, а совершенно машинально мысленно прокру-

чиваю какой-нибудь мотив Цоя, рефрен песни, строчку из нее. " Просто

хочешь ты знать...", например, или " Здравствуйте, девочки! Здравст-

вуйте, мальчики! " И так далее.

Под эти слова и мотивы легко шагать, легко размышлять и, я сказал бы

даже, легко жить. Не потому, что в песнях Цоя полно оптимизма. Они

достаточно печальны, если говорить о них в целом. Но есть там

легкость и простота дыхания, есть приятие жизни такой, какова она

есть, - не придуманной кем-то, не вычитанной из книг, а со всеми ее

неправильностями, случайностями и изломами. Каждый из нас живет

такой жизнью и почти каждому говорят, особенно в юности, что так

жить нельзя. " Но почему? Ведь я живу", - искренно и горестно изумля-

ется Цой в одной из ранних песен.

Каждая творческая личность несет в себе загадку. Это уже стало трю-

измом. Не меньшим трюизмом стало говорить о загадочности Цоя. Между

тем, " загадочность" - слово неточное применительно к Виктору, это

реакция публики на его внешнюю сдержанность, немногословность, на

его нежелание раскрываться в словах интервью перед журналистами. Но

разве немногословный или просто молчаливый человек всегда загадочен?

Разве непременно в словах содержится разгадка его натуры? Скорее,

наоборот. Ведь язык, как известно, дан нам, чтобы скрывать свои

мысли.

Цой своих мыслей не скрывал. Только высказывал он их в песнях, а

не перед журналистами. И высказывал вполне определенно, открыто и

искренно.

Разгадка любви к нему, на мой взгляд, заключается как раз в опреде-

ленности человеческих черт и качеств, которая подкупала при знаком-

стве с песнями Цоя и его ролями в кино. Но одной опеределенности

мало. Набор этих качеств был удивительно созвучен времени - вот

почему его так любили. В тот сложный период нашей истории, когда на

арену ее стали выходить свободные и независимые личности, Цой лучше

других соответствовал идеалу свободы и независимости. Он был сувере-

нен - это слово стало модным уже после того, как Цой явочным поряд-

ком утвердил свой суверенитет в этой жизни. Он был независим не

только от властей, но и от обстоятельств жизни, от денег, от самой

своей популярности. Это давало ему возможность быть по-настоящему

свободным и чувствовать себя уверенно и на месте, куда бы ни забра-

сывала его судьба - в котельную, на съемочную площадку или на нью-

йоркские авеню.

Его принцип независимости, который не декларируется, а находит чисто

образное воплощение в песнях, не имеет ничего общего с принципом

самоутверждения через подавление других. Его сила - в духе, а не в

кулаках. Может быть, здесь с наибольшей силой выразились его восточ-

ные корни, ведь чудеса кун-фу или у-шу невозможны без тренировки в

первую очередь духа, а потом уже мышц. Его герой в " Игле" умеет дра-

ться, но он дерется - защищая свою честь. Ни у кого не повернется

язык назвать его суперменом, но и слабаком он не будет никогда.

Мне кажется, что Витя был от природы чрезвычайно умен. Он обладал

врожденным вкусом и при всей своей гордости был крайне застенчив. И

в творчестве, и в жизни он, как мне кажется, воплощал принцип разум-

ной достаточности. " Все, что сверх того - все лишнее". Он минимизи-

ровал выразительные средства, он минимизировал и человеческие отно-

шения, оставляя и там, и там самое надежное и проверенное.

Было бы крайне неуместно пускаться здесь в искусствоведческое зануд-

ство, анализируя музыку и тексты. Они теперь таковы, каковы они есть

- на все дальнейшие времена, и других не будет. Я знаю, что многие

из этих песен стали любимы не только миллионами молодых людей, но

стали и частью моей жизни. Иначе я не стал бы писать этих слов. Мне

приятно, что на искренность Витиных песен лично я могу ответить

искренностью своего отношения к его творчеству. Бывает, что умом и

языком хвалишь, а сердце остается равнодушным.

Увяли цветы на могиле, высохли девичьи слезы, но не умолкли песни.

Согласимся, что Виктор Цой прожил счастливую и яркую жизнь, в кото-

рой были безвестье и слава, бедность и богатство, одиночество,

семья, любовь. Единственное несчастье его жизни в том, что она ока-

залась так непоправимо коротка. Но он успел посадить дерево и спел

об этом, он успел написать книгу своих песен, он успел родить сына.

Как говорят на Востоке, этих трех условий достаточно, чтобы человек

не зря прожил свою жизнь.

... В скорбный день похорон во дворе рок-клуба неизвестный молодой

человек сказал мне: " Вы должны написать о нем книгу". Я возразил,

что знал Витю недостаточно близко, это, наверное, сделают другие.

И вот мы это сделали, а как - судить не нам. Но мы старались быть

честными и искренними в этой работе, как был честен и искренен

" последний герой" Виктор Цой.

⇐ Предыдущая 1 2 3 4 5 6 78