ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ. ПРИСПОСАБЛИВАЮЩЕЕСЯ ЭГО И СНОВИДЕНИЯ

Главы этой части книги отражают становление эго-психологии, пути ее развития и образования новых течений, главным образом в Америке. Основной темой является адаптивная функция эго и ее проявления в сновидении, независимо от того, рассматривается ли адаптация с точки зрения классического структурного конфликта и комп­ромисса или как сохранение личностной идентичности в рамках эго-психологии.

Очерк Спаньярда (Spanjaard, 1969) продолжает ход раз­мышлений Э.Эриксона, рассматривая противоречивые сообщения Фрейда относительно явного (манифестного) содержания сновидения и доказывая его интеграль­ное значение для сновидца. Он пишет: «Практически у всех наших пациентов встречаются сновидения, в кото­рых конфликт выражается в явном содержании». Кроме того, говоря о сновидениях, истолкованные Фрейдом, он отмечает постоянное присутствие адекватного эго или ощущения самости, используемое им в интерпретациях. Выделение самости в сновидениях позднее развивается Кохутом и его последователями и является важным на­правлением в развитии психоанализа. Гринберг и Перлман, описывая психоанализ в лаборато­рии по изучению сна, придают еще больший вес манифестному содержанию, обнаруживая в материале снови­дения открытые связи с эмоционально значимыми пере­живаниями, включая материал трансфера из психоанализа субъекта.

Блестящая и многоапектная статья Сесиль де Монжуа «Сновидение и организующая функция эго» описывает сновидение как временную диссоциацию, способствую-

[224]

щую подчинению или реинтеграции потенциально трав­матического или ошеломляющего эмоционального пе­реживания. Хотя концептуализации выполнены в тради­ции эго-психологии, ее трактовка сновидения частично совпадает с положениями «Сновидения как объекта» у Понталиса. Оба автора используют понятие переходного объекта по Винникотту, и де Монжуа искусно влетает его в канву эго-психологии. Воодушевленная концепци­ей «регрессии, работающей на эго» Криса, а также инте­ресом Хартмана к организующей функции эго, она на­ходит широкий диапазон адаптивных возможностей даже у всесильной символизации.

Последняя глава этого раздела представляет собой раз­витие концептуализации «сновидений состояния само­сти» Кохута, в которой задача манифестных образов сно­видения — придавать форму и тем самым связывать не­выразимую тревогу, вызванную угрозой разрушения цельной личности. Этвуд и Столороу, описывая функ­цию сновидений как поддержку структуры индивидуаль­ного представления о мире, делают общие выводы из кон­цептуализации Кохута. Сновидение упрочивает эту струк­туру посредством «навязываемой» формы знания, галлюцинаторной яркости образов сновидения. Выделен­ные Кохутом «интенсивные сновидения» понимаются как усиление этого процесса, конкретность необычным об­разом связывается с поддержкой организации. Авторы утверждают, что такие образы действуют как искаженные предписания укрепить убеждение в «реальности су­ществования». В представленном случае они связаны с острой и сильной травмой и невыносимой агрессией. Для Этвуда и Столороу интерпретация является не раз­гадыванием латентного содержания, а «восстановлением символов и метафор сновидения до их образующего лич­ностного контекста». Такой подход, конечно же, не очень далек от намерений Фрейда, снова и снова настаивавше­го на значении ассоциаций пациента. Толкование может восстанавливать пространство сновидения, как это опи­сано в части третьей.

ЗНАЧЕНИЕ ЯВНОГО СОДЕРЖАНИЯ СНОВИДЕНИЯ ДЛЯ ЕГО ИНТЕРПРЕТАЦИИ

ДЖЕЙКОБ СПАНЬЯРД

Явное (манифестное) содержание сновидения остается пасынком психологии сновидений, несмотря на несомнен­ное «возрождение интереса к нему и попытку использовать его потенциал полнее, чем Фрейд» (Lipton, цит по р-те Babcock, 1965). Странно, что понимание явного содержания сновидения и особенно его функции в интерпретации ос­талось ограниченным, принимая во внимание возросшую роль сознательных содержаний в эго-психологии. Я пола­гаю, что по этому поводу следует сказать нечто конкретное, и анализ явного содержания сновидения поможет ин­терпретации. При этом нет необходимости отрицать основ­ные принципы в «Толковании сновидений» (1900).

Исторический обзор

В истории отношения к манифестному сновидению есть черты, характерные для исторического развития ряда дру­гих областей психоанализа, таких, как эго-психология и теория агрессии. Что касается раннего периода развития

[226]

психоанализа, то подробное рассмотрение этого конкрет­ного аспекта здесь неуместно: тогда больше интересовались бессознательным и сексуальностью, и по праву. Поэтому часто — как в случае Адлера по поводу агрессии — первый шаг инакомыслящего в теории вызывает у Фрейда и его ближайших соратников скорее сопротивление, чем жела­ние продолжать исследования в этом же направлении. Обыч­но впоследствии появляются обобщенные формулировки. К сожалению, взгляды Фрейда на явное содержание снови­дения почти не пересматривались. По-видимому, это свя­зано с тем, что многие аналитики, отклонившись от фрей­довской догмы, принимают манифестное сновидения за чистую монету; эта тенденция, игнорируя фундаменталь­ный принцип различия между манифестным и латентным содержанием, разрушает краеугольный камень психоанали­за — значение бессознательного. Зильберер (Silberer, 1912) и Маудер (Maeder 1912, 1913) не способствовали интересу Фрейда к явному содержанию снов, в то время как Юнг, Адлер и Штекель (Jung, Adler и Stekel 1909, 1911) добились лишь того, что он еще больше укрепился во взглядах, изло­женных в «Толковании сновидений» (1900). На эту тему у Фрейда (1914) можно найти интересные замечания.

С самого начала Фрейд рассматривал явное содержание сновидения как конгломерат (1900: 104, 449, 500) или фа­сад (1915-17: 181; 125а: 141; 1925с: 44; 1940: 165). В «Толко­вании сновидений» его первое методическое правило зак­лючается в том, что «сновидение необходимо разбить на части», которые могут служить отправной точкой для необ­ходимых ассоциаций. В лекциях: «Введение в психоанализ» (1915-17: 181-82) он заявляет:

«Совершенно естественно, что мы не очень интересуем­ся явным содержанием сновидения. Для нас не важно, выстроено ли оно последовательно или разбито на ряд несвязанных отдельных картин. Даже если внешне оно явно имеет смысл, мы знаем, что это лишь результат ис­кажения, нечто, органически связанное с внутренним содержанием не больше, чем как фасад Итальянской церкви связан с ее устройством и планировкой.... В це-

[227]

лом следует избегать стремления объяснять одну часть явного содержания другой, полагая, что сновидение — это связно задуманное и логически выстроенное изло­жение. Напротив, как правило, оно подобно куску брек­чии*, сложенной из различных скальных обломков, удер­живаемых вместе связующим материалом, так что види­мый на поверхности узор не имеет никакого отношения к природе включенных камней».

Лишь иногда мы можем встретить исключение — «фа­сад», аналогичный существующей «фантазии» или «снови­дению наяву» (1900: 491-3). Структурная теория незначи­тельно повлияла на взгляды Фрейда касательно сновиде­ний. В 1923 (1923b) мы впервые видим, что делается различие между «сновидениями сверху и сновидениями снизу» (с. 111), но только в «Основных принципах психоанализа» он заяв­ляет, что «сновидения могут проистекать либо из ид, либо из эго» (1940: 166). Александер (Alexander, 1925) очень рано указал на роль эго и суперэго в сновидении, но большая часть статей по этому вопросу впервые появилась лишь после 1930 г. Как и следовало ожидать, одновременно начинает расти интерес к манифестному содержанию сновидения. Здесь достаточно краткого резюме: позднее я вернусь к это­му, чтобы уделить большее внимание отдельным соображе­ниям. Самым первым был Пауль Федерн, проявивший ин­терес к манифестному содержанию еще в 1914 г. и позднее обрисовавший его связь со структурной гипотезой (Federn, 1932, 1933). (См. также Fenichel, 1935; Alexander и Wilson, 1935; но особенно Fenichel и др., 1936). Однако по-прежне­му продолжают существовать колебания в отношении яв­ного содержания как продукта, заслуживающего серьезно­го рассмотрения, а Хитчман (Hitschmann 1933-34) даже оп­равдывает свою попытку использовать его в как основу для определения психопатологических различий. Только после Второй мировой войны появился ряд статей, связывающих манифестное содержание с ролью эго в сновидении, а имен­но: две открытых дискуссии (см. Rangell, 1956; Babcock,

* Скальная порода конгломератного происхождения — Прим. ред.

[228]

1965), последняя полностью была посвящена манифестному сновидению, и множество других работ, из которых я хочу отметить только таковые (см. Miller, 1948; Mittelmann, 1949; Blitzsten и др., 1950; Harris, 1951;, Katan, 1960; Loe-wenstein, 1961; Ward, 1961; Peck, 1961; Khan, 1962; Pollock и Mislin, 1962; Richardson и Moore, 1963; Mack, 1965; Frosch, 1967; Klauber, 1967; Stewart, 1967) и Levitan, 1967). На эту тему есть несколько важных публикаций, прежде всего это (Saul, cм.Rangell, 1956; Saul, 1953, 1966; Sheppard и Saul, 1958; Saul и Fleming, 1959; Saul и Curtis, 1967). В них обсуж­дается проблема возможности оценивать активность эго по явному содержанию сна. Однако Флисс (Fliess, 1953) пре­достерегает об опасности смешения манифестного содер­жания сновидения с латентным: это может склонить анали­тика предлагать свои собственные метафоры и субъектив­ные интерпретации вместо ассоциаций самого сновидца. Наконец, Орлов и Бреннер (Arlow и Brenner, 1964) пере­сматривают теорию сновидения в соответствии со струк­турной теорией, а манифестное содержание считают про­дуктом, достойным внимания аналитика (с. 136-140).

Вопрос о том, насколько оправдано приписывание фун­кции манифестному сновидению, продолжает оставаться насущным. Взгляды Фрейда на эту проблему не лишены противоречий.

Манифестное содержание сна формируется системой цен­зуры, пассивной самой по себе, хотя Фрейд отмечает, что есть люди, «по-видимому, обладающие даром сознательно управлять своими сновидениями» (1900: 571 и далее; см. также Ferenczi, 1911). Интересен специфический характер явного содержания сновидения при травматических невро­зах (Фрейд, 1920: 32). Оно рассматривается как попытка «ретроспективного преодоления раздражителей», в резуль­тате чего Фрейд приходит к концепции «компульсивности повторения». Левенштейн (Loewenstein, 1949), Штейн (Stein, 1965) и Стюарт (Stewart, 1967) представляют касательно этого свои соображения. Ференци (Ferenczi, 1934) говорит о травмо-литической (растворяющей, расщепляющей травму) функции сновидения. Эйслер (Eissler, 1966) вполне серьез­но относится к манифестному содержанию, представляю-

[229]

щему, по его мнению, предпосылки для творчества (см. Lewin, 1964), в силу чего оно может быть не только анти­травматическим, но и травматогенным. Эйслер также при­нимает во внимание реакцию сновидца на явное содержа­ние (Eissler, 1966: 18, п.2); например, удивление или типич­ную оценку: «в конце концов, это всего лишь сон» (см. также Arlow и Brenner, 1964: 136). Он считает, что здесь еще мно­го неясного. Мне представляется важным его намек на то, что можно установить связь с соображениями Фрейда от­носительно отрицания (1925Ъ). Левитан (Levitan, 1967) так­же подчеркивает фактическую роль манифестного содер­жания сновидения. В этой связи важное значение имеют и взгляды Левина (Lewin, 1946-64).

Однако здесь мы подходим к моменту, где нужно соблю­дать осторожность. Фрейд рассматривал сновидение как «осо­бую форму мышления» (1900: 5-6, п.2; 1914: 65; 1922: 229; 1923b: 112) и утверждал, что «эту форму создает работа сновидения, и лишь она является сущностью сновидения» (1900: 506, п.2). Как только появляется склонность рассматривать работу сно­видения как форму адаптации, форму разрешения пробле­мы — не говоря уже о взгляде на нее как на рациональную или мистическую активность — начинается отход от собственно психоаналитического понимания. Ошибочно говорить, что сновидения касаются задач, стоящих перед нами в жизни, или пытаются найти решение повседневных проблем. (1925а: 127). В этом свете следует рассматривать мнения Маудера (Maeder, 1912, 1913) и более поздние точки зрения Хэдфилда (Hadfî eld, 1954) и Бонима (Bonime, 1962) — смотрите критику Левина (Lewin, 1967). Взгляды наиболее интересного и важ­ного представителя этого направления Томаса Френча будут обсуждаться отдельно. В настоящем обзоре я опущу методики интерпретации сновидений, имеющие произвольный харак­тер — подход Штекеля (Stekel, 1909, 1911) и более недавний метод Гутхейла (Gutheil, 1951).

[230]

Явное содержание сновидения

С течением времени теория явного/скрытого содержа­ния сна утвердилась настолько прочно, что мы едва ли осоз­наем ее проблемный характер. Однако проблемы существу­ют, даже в предъявлении манифестного содержания. То, что рассказывает пациент, простирается от смутных обрыв­ков до пространных экскурсов, особенно при вмешатель­стве сопротивления (см. Фрейд, 1923b: 110).

Левин (Lewin, 1948) описывает переживания во время сна, практически лишенные содержания, и называет их «пусты­ми сновидениями». Эриксон (Erikson, 1954) очень внима­тельно рассматривает явное содержание и поднимает его на уровень тонкого и дифференцированного набора информа­ции, существующего по своему собственному праву. По его мнению, переход к латентному содержанию происходит по­степенно. Миллер (Miller, 1964), в связи с появлением в сновидениях цвета, показывает, что некоторые люди фак­тически ограниченны своим восприятием, в том числе и в снах. Результаты исследований последних лет с одновре­менной регистрацией ЭЭГ и движения глаз показали нам, что мы видим сны намного чаще, чем кажется, и что сно­видения длятся значительно дольше, чем мы полагали преж­де (см. Dement и Wolpert, 1958; Rechtschaffen и др.. 1963; Fisher, 1965). Таким образом, наши знания о том, что пере­живает человек во время сна, весьма отрывочны. Возмож­но, это может помочь объяснить, почему такое множество различных аспектов манифестного сновидения могут по­очередно приниматься за отправные точки для размышле­ния (cм.Alexander и Wilson, 1935; Erikson, 1954, 1964; Federn, 1914; French, 1937a, b; Harris, 1951, 1962; Hitschmann, 1933-34; Levitan, 1967; Lewin, 1946-64; M.L.Miller. 1948; S.C.Mü ler, 1964; Blurn, 1964; Richardson и Moore, 1963; Saul, 1953, 1966; Saul и Curtis, 1967; Stewart, 1967).

[231]

Ко всем этим аспектам я хотел бы добавить еще один или, по крайней мере, выделить его из составного образо­вания, коим является манифестное содержание. Этот хоро­шо знакомый аспект, которому полностью отвечает точка зрения Фрейда (1900: 146-59), заключается он в следую­щем: я считаю, что внимательное изучение явного содер­жания сновидения показывает, что практически у всех па­циентов встречаются сновидения, в которых можно видеть, как конфликт выражается в манифестном содержании. Сно­видец всегда присутствует здесь сам; он может выступать просто в качестве неясного наблюдателя; однако чаще кар­тина сновидения раскрывает его участие и особенно наме­рения посредством причудливых событий, происходящих во сне. Тут я не согласен с Фрейдом, считавшим, что эго не может появляться в явном содержании, а если оно там и присутствует, то это не имеет значения (1900: 322-3). Про­смотрев свыше девяноста описаний снов, представленных в «Толковании сновидений», я не нашел ни одного, где в содержании не появлялась бы самость («Я»)! Только в три­надцати случаях не было никаких признаков, что не все шло так, как того хотелось бы сновидцу. Почти всегда встре­чалось нечто из разряда: «Я был встревожен», «Я появился слишком поздно», «Я был раздражен», «Я чувствовал себя неловко», «Я был удивлен», «Мы были напуганы», «Я не мог найти», «Я не мог идти».

Ассоциированный аффект бывает настолько сильным, что можно предположить, что именно он пробуждает сновидца (см. Фрейд, 1900: 267; Levitan, 1967). Первоначально Фрейд рассматривал эти аффекты и мысли преимущественно как элементы, относящиеся к латентному содержанию снови­дения. Однако его подробное обсуждение сновидения о дяде показывает, что для самого Фрейда этот вопрос также пред­ставлял серьезную проблему (см. ниже, с.240) Федерн (Federn, 1932) и Гротьяк (Grotjahn, 1942) отмечают, что сно­видец ощущает себя неразрывно связанным с бодрствова­нием. Шеппард и Саул (Sheppard и Saull958) разработали интересную квалифицирующую методику исследования ос­нованной на отдаленности «эго» от побуждений и мотивов, отраженных в явном содержании сновидения.

[232]

Мне кажется, что сегодня мы, не колеблясь, приравни­ваем манифестное содержание к невротическому симпто­му. В «Переписке с Флиссом» (1892-99: 258, 276, 336) Фрейд ясно проводит аналогию между сновидением и неврозом (см, также Lewin, 1955), но в «Толковании сновидений» он не очень уверен в этом и связывает компромиссный харак­тер сновидения с тенденцией эго поддерживать состояние сна. Тем не менее, позднее он называет это формировани­ем компромисса, вероятно следуя примеру Ференци (Ferenczi, 1911), см. Фрейд (1900; 572б 579). В лекциях: «Вве­дение в психоанализ» (1915-17: 411) Фрейд снова проводит аналогию между содержанием фобии и внешней стороной сновидения (см. также 1909: 299), а еще позднее (1923а: 242) мы встречаем «образование компромисса (сновидение или симптом)...»

Мой тезис состоит в том, что явное содержание снови­дения обычно имеет внутренне конфликтный аспект, что и дает возможность оценить поверхностный слой конфликта и построить потенциально полезную интерпретацию.

Однако что же делает сам Фрейд, несмотря на содержа­щиеся во всех его публикациях предостережения о том, что манифестное содержание сновидения не следует принимать всерьез? На самом деле он часто поступает вопреки этому правилу. Это начинается уже в случае сновидения об Ирме. Он включает упреки Ирме из манифестного содержания в интерпретацию в качестве важных элементов и даже ощу­щает неловкость в связи с тем, что «придумал такое серьез­ное заболевание для Ирмы просто для того, чтобы оправ­дать себя» (1900: 114).

Вот еще несколько примеров: в сновидении, где дама хочет дать званый ужин (1900: 147), она не может достать все необходимое для этого, хотя и старается изо всех сил. Если смотреть с позиции явного содержания, ее не в чем упрекнуть. Фрейду же удается интерпретировать это снови­дение следующим образом: «Это сновидение говорит Вам, что Вы не можете устраивать вечеринки и тем самым удов­летворяет Ваше желание [курсив Д.С.] не способствовать тому, чтобы Ваша подруга полнела». Причина — ревность, потому что мужу этой дамы нравятся полные женщины

[233]

(1900: 148). Более того, Фрейд (1900: 469), удивляясь, поче­му не чувствовал отвращения, когда в одном из снов мо­чился на покрытое небольшими кучками фекалий сидение чего-то похожего на уборную на открытом воздухе, неволь­но выказывает уважение к манифестному содержанию сно­видения как к информации, которая никоим образом не является незначительной. Еще более знаменательно обсуж­дение типичных сновидений о «смерти любимых родствен­ников» (1900: 266), где он выражает удивление тем, «что формируемая подавленным желанием мысль полностью избегает цензуры и попадает в сновидение без изменения». В случае типичных эксгибиционистских снов и сновиде­ний желания смерти он принимает во внимание именно манифестное содержание, трактуя аффект, замешательство или горе как предпосылку для понимания латентного зна­чения сновидения.

Что конкретно Фрейд подразумевает фразой «мысль сно­видения, сформированная подавленным желанием? » Фак­тически, в главе VII и в других местах он ясно отделяет желание от прочего скрытого содержания. Если он имеет в виду, что латентная мысль сновидения представляет собой желание смерти, то мы должны отметить, что это желание в действительности явно искажено. Если же, с другой сторо­ны, он подразумевает просто мысль: «Родственник мертв», — тогда это действительно выражено прямо, избегая цензуры. Однако связь этой мысли с желанием сновидца четко не устанавливается, так как далее Фрейд заявляет: «нет ни од­ного желания, кажущегося более далеким от нас, чем это...». Мы, естественно, должны предположить, что латентным содержанием сновидения действительно является желание смерти, и когда потом мы рассмотрим явное содержание, то ясно увидим именно защиту от таких мыслей. Во-пер­вых, все происходит без участия сновидца. Кроме того, силь­но выражен аффект горя, и сновидцу не снится, что он желает смерти своему родственнику, а прямо наоборот (см. Van der Sterren, 1964). Все связи с желанием утаены: цензу­ра очевидна.

Вдобавок к этому я хочу упомянуть обсуждения Фрейда в связи с первым сновидением из «Случая Доры (анализа

[234]

истерического невроза)» (1905а: 64 и далее). Рассматривая явное содержание сновидения, он в конечном итоге заяв­ляет (1905а: 85): «Намерение сознательно выражено здесь примерно следующими словами: 'Я должна бежать из этого дома, ибо вижу, что моя девственность подвергается опас­ности; я уйду со своим отцом и приму меры предосторож­ности, чтобы не оказаться застигнутой врасплох, одеваясь по утрам'». Далее в качестве подоплеки он представляет инфантильный материал, но интерпретация актуального конфликта соответствует явному содержанию сна.

Существует один класс сновидений, относительно ко­торых Фрейд никогда не отрицал прямого значения явного содержания и возможности его интерпретации. Это «сно­видения, открыто определяемые желанием» (1901: 655), впер­вые подробно обсуждавшиеся в главе III «Толкования сно­видений»; это сновидения о комфорте, сновидения детей и людей, испытывающих большие лишения. Довольно зна­менательно, что в главе, посвященной теоретическим вык­ладкам (1900: 509), Фрейд принимает в качестве отправной точки фрагмент, относящийся как раз к такому «сновиде­нию-желанию». Это приводит к некоторому замешатель­ству и заставляет задуматься. Однако в определяемых жела­нием сновидениях нет необходимости маскировать удов­летворение желания, ибо эти желания не вовлечены в интрапсихический конфликт, противореча разве что жела­нию спать. Скорее, именно невозможность реального вы­полнения служит побудительной причиной для иллюзор­ного удовлетворения в сновидении. Совершенно очевидно, что такие сновидения часто бывают у детей: они мало что могут сами, а многое им запрещается извне. У меня сложи­лось впечатление, что такие неискаженные содержания встречаются и в конфликтных сновидениях, и часто состав­ляют ядро, к которому привязываются подавленные жела­ния сна. Примером может служить сновидение незамужней женщины с гомосексуальными наклонностями: желание пениса было вытеснено, но она могла сознательно принять свое желание иметь ребенка. После того, как однажды она провела день с ребенком сестры, который часами сидел у нее на коленях, ей приснилось, что у нее родился ребенок,

[235]

но, несмотря на все усилия, она не могла отделить связыва­ющую их пуповину.

Таким образом, можно сделать вывод, что в действи­тельности Фрейд все же обращал внимание на содержание и форму манифестного сновидения: во-первых, при от­крыто определяемых желанием сновидений, а кроме того, в конфликтных сновидениях пациентов. Он делал это, не­смотря на все свои — совершенно справедливые! — предо­стережения не принимать явное содержание сна за чис­тую монету, избегать метафорических и аллегорических подходов к интерпретации и не принимать в качестве от­правной точки «сновидение как целое» (1900: 103). Эти предостережения приходилось повторять снова и снова (Fliess, 1953; Waldhorn, 1967). Данный факт может озна­чать, что, кроме сопротивления, существуют и другие ос­нования для мнения о том, что аналитики должны видеть в явном содержании сновидения нечто большее, чем про­стой фасад, конгломерат, подвергшийся незначительной вторичной переработке.

Техника интерпретации и латентное содержание сновидения

Явное и скрытое содержание сновидения представляют собой концепции, взаимно определяющие друг друга. В процессе сновидения скрытое содержание манифестирует­ся благодаря работе сновидения, а интерпретация есть не­что «прямо противоположное этой работе сна» (Фрейд, 1940: 169). Круг замкнулся, и потому вопрос: как мы в действи­тельности интерпретируем? — одновременно связан с тео­рией сновидения. Когда мы задумываемся о сущности про­цедуры интерпретации, немедленно встают всевозможные вопросы.

В самую первую очередь: что конкретно представляет собой латентное содержание сновидения! Тут много недора­зумений, отчасти обусловленных неточными формулиров­ками самого Фрейда.

[236]

Впервые мы читаем об этом в главе II «Толкования сно­видений». Подробно резюмировав свои ассоциации к сно­видению об инъекции Ирме, Фрейд говорит: «Теперь я за­вершил интерпретацию этого сновидения» (1900: 118). Бла­годаря другим заявлениям подобного рода (1900: 279; 1915-17: 226) возникает впечатление, что сущность латентного содержания, также называемая «мыслью сновидения», — это вся сумма ассоциаций к манифестному сновидению. К та­кому выводу можно прийти, основываясь на словах из «Но­вых лекций по введению в психоанализ» (1933: 12): «Одна­ко пусть здесь не будет недоразумений. Ассоциации к сно­видению — это еще не латентные мысли сновидения». Но тогда — что же такое латентное содержание? Этот вопрос не так прост, как обычно предполагалось. Можно встре­тить убеждение, что скрытые мысли сновидения следует приравнивать к содержанию ид (см., например, A.Freud, 1936: 16; Stewart, 1967). Почти наверняка сам Фрейд хотел сказать не совсем так. Почти во всех публикациях, касаю­щихся сновидений, мы встречаемся с формулировкой, впер­вые появившейся в «Толковании сновидений» (1900: 506): «Мысли сновидения абсолютно рациональны и выстроены с использованием всей имеющейся психической энергии. Они занимают свое место среди не ставших сознательными мыслительных процессов — процессов, которые, после не­которой модификации, порождают и наши сознательные мысли». И в другом месте (1905b: 28): «латентные, но абсо­лютно логичные мысли сновидения, дающие начало сно­видению». Позднее (1933: 18) он более определенно заявля­ет, что сновидец «отказывается принимать» часть латент­ных мыслей сновидения: «они чужды ему, возможно, даже отталкивающи». А далее Фрейд начинает говорить, что ла­тентная мысль сновидения представляет отчасти предсознательные мысли и отчасти — бессознательные. Только по поводу последних можно сказать, что здесь представлено содержание ид.

Конечный результат интерпретации сновидения тожде­ственен его скрытой мысли (1933: 10) — но как конкретно можно прийти к интерпретации? Удивительно, но ни в од­ной из работ Фрейда я не смог найти точного описания этой процедуры!

[237]

Александер (Alexander, 1949: 62) придерживается мнения, что «здесь нельзя предложить общих правил», так же, как и «для разгадывания кроссворда». Естественно, косвенным образом эта процедура просматривается во многих работах, написанных Фрейдом на тему интерпретации сновидений, но впервые он говорит об этом более определенно в «Но­вых лекциях по введению в психоанализ», где относительно мыслей сновидения пишет следующее (1933: 12):

«Последние содержатся в ассоциациях, как щелочь в ма­точном растворе, однако они входят в них не полностью. С одной стороны, ассоциации дают намного больше, чем нужно для формулировки латентных мыслей сновидения, а именно: все объяснения, переходы и связи, которые разум должен сформировать по мере приближения к мыслям сновидения. С другой стороны, ассоциация час­то останавливается как раз перед истинным смыслом сна: она лишь подходит и намекает на него. В этот момент вмешиваемся мы сами*: определяем значение намеков, делаем заключения и точно выражаем то, чего пациент лишь коснулся в своих ассоциациях. Это выглядит как свободная, изобретательная игра с материалом.... Труд­но показать правомочность этой методики в абстракт­ном описании, но обоснованность интерпретаций видна сразу, когда мы читаем отчет о хорошем анализе или проводим его сами».

В «Основных принципах» (1940: 168) мы читаем: «ассоци­ации сновидца выявляют промежуточные звенья, которые мы можем вставить между ними двумя [между манифестным и латентным содержанием] и, тем самым, восстановить скры­тое содержание сновидения и «интерпретировать» его».

Сам Фрейд признает, что не может сформулировать точ­ные правила и вынужден использовать такие неточные тер­мины, как «маточный раствор» и «промежуточные звенья».

* Т.е. аналитики — Прим. ред.

[238]

Другая причина сложностей заключается в том, что мы обычно рассматриваем скрытый смысл сновидения как же­лание, стремящееся к удовлетворению в явном содержании. Действительно ли Фрейд был в этом уверен? В «Толкова­нии сновидений» между желанием и смыслом сновидения неоднократно проводятся различия, несмотря на то, что они существуют неразрывно. В «Двух статьях для энциклопе­дии» (1923: 241) пишется:

«Если пренебречь вкладом бессознательного в формиро­вание сна и ограничить сновидение его латентными мыс­лями, то оно может представлять все, что угодно, из за­бот бодрствующей жизни — размышление, предупреж­дение, открытие, подготовку к ближайшему будущему или, опять же, исполнение желания».

Знаменательно, как отличаются между собой интерпрета­ции аналитиков от толкований не-аналитиков именно в отношении определяемого желанием скрытого смысла сно­видения. Нас не удовлетворяет интерпретация сновидения как простой копии повседневной жизни, типа: «Ваше сно­видение показывает, каким несчастным Вы себя чувствуе­те», — и так далее; вместо этого мы всегда пытаемся сфор­мулировать и желание, и противостоящую ему силу; то есть сформулировать конфликт (Arlow и Brenner, 1964: 141), со­средоточенный вокруг «попытки удовлетворить желание» (Фрейд, 1933: 29), обнаруживаемую в сновидении. Гипоте­за удовлетворения желания — в методологическом отноше­нии это, наверное, лучше назвать моделью интерпретации, основанной на стремлении к удовлетворению (De Groot, 1961) — является краеугольным камнем психоанализа сно­видений, равно как и методики интерпретации. Фрейд нео­днократно утверждает, что этот принцип применим только к бессознательному инфантильному желанию, иногда со­впадающему с отпечатками дня, а порой составляющему наименее доступную часть латентной мысли сновидения. Он формулирует это еще в своих письмах к Флиссу (Fliess, 1892-9: 274), а в «Толковании сновидений» проводит различие между «капиталистом» и «предпринимателем»

[239]

(1900: 561). Относится ли удовлетворяющий желание ха­рактер сновидения только к капиталисту, то есть к бессоз­нательному инфантильному желанию, или и к другим тре­вожащим раздражителям, таким, как отпечатки дня, о ко­торых Фрейд говорит (1900: 564): «Нет никакого сомнения в том, что именно они являются истинными нарушителями сна»? Фрейд постоянно сомневается в этом (1900: 606): «Я уже зашел дальше того, что можно продемонстрировать, предположив, что желания сновидения неизменно исходят от бессознательного».

Впервые формулировку, согласующуюся с обычной ме­тодикой интерпретации, мы находим в «Основных прин­ципах» (1940: 169):

«С помощью бессознательного каждое сновидение, на­ходящееся в процессе формирования, предъявляет тре­бование эго — в удовлетворении инстинкта, если снови­дение берет свое начало от ид; в разрешении конфликта, устранении сомнения или формировании намерения, если сновидение берет свое начало от отпечатка предсознательной активности в состоянии бодрствования. Однако спящее эго сосредоточено на желании поддержать сон; оно воспринимает это требование как беспокойство, от которого стремится избавиться. Эго достигает с помо­щью акта повиновения: оно удовлетворяет требование тем, что в данных обстоятельствах является безопасным исполнением желания [курсив Фрейда] и таким образом избавляется от него. Это замещение требования удовлет­ворением желания остается существенно важной функ­цией работы сновидения».

Конечно же, сказанное согласуется с примерами из «Тол­кования сновидений», такими, как сон «Об инъекции Ирме», хорошо известные сновидения комфорта и сновидения, побуждаемые физическими потребностями, где инфантиль­ное желание уже не так легко распознается.

Насколько вопрос удовлетворения желания остается про­блематичной областью, можно видеть, например, из раз­мышлений в «По ту сторону принципа удовольствия» (1920),

[240]

из работы Джонса (Jones, 1965), отмечающего, как редко в действительности интерпретируется инфантильное желание; а также из работ Вейса (Weiss, 1949), Эриксона (Erikson, 1964: 195, 198), Стейна (Stein, 1965), Эйслера (Eissler, 1966) и Стюарта (Stewart, 1967).

Даже если принимать попытку удовлетворения желания за отправную точку, невозможно избежать трудностей в определении того, что следует интерпретировать как испол­нение желания, а что — как защиту. Однако именно эта проблема фактически пронизывает психоанализ в целом (см. Waelder, 1936). Первоначально концепция «цензуры» была предложена в качестве одного из основных источников ис­кажения сновидения, порождающего различия между ла­тентным и явным содержанием сновидения, и поэтому ка­залось, что вопрос решен просто и ясно. Однако сам Фрейд указывает на присущие этому положению неувязки в своем обсуждении сновидения о дяде (1900: 141), где он заявляет: «Привязанность в этом сновидении не относится к латентно­му содержанию...; она расходится [с латентной мыслью сновидения] и скрывает истинную интерпретацию сна». Позднее Фрейд возвращается к этим дружеским чувствам и в конечном итоге относит их — я думаю, справедливо — преимущественно к латентным мыслям сновидения и гово­рит, что они «вероятно, берут начало от инфантильного источника» (с.472). Таким образом, здесь также мы видим намек на удовлетворение инфантильного желания. Еще бо­лее прекрасный пример можно найти в «Анализе случая истерии (Дора)», где Фрейд представляет следующий за анализом синтез манифестного сновидения. Он описывает здесь (1905: 88), как пациентка «использует свою инфан­тильную любовь к отцу в качестве защиты от теперешнего искушения». Таким образом, мы видим здесь использова­ние Эдипового желания в защитных целях, хотя следует отметить, что в явном содержании сновидения это прояв­ляется весьма неясно!

По моему мнению, отказ от различия между желанием и защитой в скрытом содержании сновидения полностью со­ответствует общему характеру психоаналитического процесса интерпретации. Кроме того, я очень сомневаюсь, может ли

[241]

кто-нибудь, реально практикующий, успешно придержи­ваться такой дихотомии. С появлением структурной гипо­тезы и развитием эго-психологии мы вполне осознали, что именно защиты имеют латентный и бессознательный ха­рактер. Поэтому мы стали интерпретировать сновидения — их скрытый смысл — не только как выражение желаний, но и конфликтов (см. Arlow и Brenner, 1964).

При таком положении дел интерпретация сновидения приводит к динамическому полю движущих сил, так хо­рошо известных из аналитической работы. Защиты пред­ставляются «обусловленной желанием активностью, обес­печивающей либидное и агрессивное удовлетворение, либо ведущей к нему, или и то и другое, и одновременно слу­жащей контр-динамическим целям» (Schafer, 1968). Мно­жественное функционирование и иерархическое (послой­ное) строение психического аппарата уже общепризнан­но. Мы имеем дело с конфликтом между аспектами целостной личности, с расщеплением эго — также и в неврозах (Le Coultre, 1967).

Просто поразительно, какое множество аналитиков ин­терпретируют сновидения непосредственно по явному, манифестному содержанию и без ассоциаций, особенно, если они хорошо знают пациента. Лоран (Rangell, 1956) и Клигерман (Babcock, 1965) отмечают, что при определен­ных обстоятельствах это может стать необходимым, или по­казывают, каким полезным может быть сновидение даже без ассоциаций. Саул (Rangell, 1956), в частности, пытается продемонстрировать, как можно сделать прогностические выводы на основании явного содержания, даже просто из того, каким образом «эго проявляет себя в сновидении». Он советует уделять серьезное внимание манифестному со­держанию в том, что касается характера коммуникации, «уровня», «заголовков», «течения»; «отличать динамику от содержания», оценивать с точки зрения «борьбы или бег­ства» и так далее.

И наконец мы можем сказать, что значение манифест­ного содержания косвенным образом признается в гипоте­зе удовлетворения желания (или, если хотите, в травматолитическом аспекте). Не следует упускать из виду, что, го-

[242]

⇐ Предыдущая567891011121314Следующая ⇒

Поделиться: