Можно ли управлять революцией

Революцию иногда сравнивают с полостной хирургической операцией, платой за отказ от профилактического рутинного лечения. В то же время иногда радикальное вмешательство может стать единственной гарантией выздоровления.

ХХ век продемонстрировал два варианта развития революционных событий: либо существующий режим власти без какого-либо промедления перехватывает инициативу у революционеров и как можно скорее гасит пламя народного возмущения, либо революционеры сами реализуют свои лозунги до конца. Революция 1905 г. заставила правительство отбросить бесконечные колебания и сомнения и перейти от слов к делу. При этом был избран более радикальный и масштабный проект преобразований. Два крупнейших российских реформатора С. Витте и П. Столыпин, возглавлявшие Совет министров в период революции, одновременно усмиряли разбушевавшуюся народную стихию и разрабытывали реформаторские указы. Словом, следовали классическому правилу: если все силы подчинить борьбе с революцией, то устранишь ее последствия, а если, опираясь на силу, возглавишь процесс коренных изменений, то устранишь ее причину.

В 1905-1907 гг. были провозглашены неприкосновенность личности, свобода слова, собраний, союзов, начала осуществляться аграрная реформа, отмена выкупных платежей для крестьян, сократилист сроки военной службы, введена университетская автономия, отменены наказания за участие в экономических стачках. Одновременно использовались карательные экспедиции и военно-полевые суды для подавления массовых выступлений, часть территорий, на основании распоряжений от 14 августа 1881 г. была переведена на положение чрезвычайной и усиленной охраны. Оправдывая чрезвычайные меры, Столыпин заявлял: «Где с бомбами врываются в поезда, под флагом социальной революции грабят мирных жителей, там правительство обязано поддерживать порядок, не обращая внимание на крики о реакции».

После Февральской революции 1917 г. наряду с демократическими преобразованиями, Временное правительство также стало закладывать институциональную основу насильственных мер. Для урегулирования летних кризисов 1917 г. оно стало использовать, к примеру, вооруженные продотряды для изъятия хлеба в деревнях. В свою очередь, Временное правительство имело перед собой яркие образцы реквизиций продовольствия по твердым ценам в 1914 г., хлебную разверстку, введенную в ноябре 1916 г. по инициативе царского министра земледелия А. Риттиха, «солдатские команды» для принудительных сельхозработ и др.

Большевики, взяв власть, продолжали ориентироваться на мировую революцию, новую эру, где трудящиеся всех стран сольются в одно всечеловеческое государство-коммуну. С октября 1917 г. до марта 1918 г. Ленин и его окружение не торопились обозначить формы новой советской государственности и формы порядка. Это обернулось не просто «безвластием», а огромной стихией, которая была совершенно анархической по своим настроениям и взглядам. Возникла масса различных образований («трудовые коммуны», федерации «трудовых коммунн» и др. со своими совнаркомами), каждое из которых считало себя вправе заявить: мы власть на местах, мы приемлем декреты центральной власти постольку, поскольку они для нас приемлемы. Тот же лозунг об экспроприации экспроприаторов, поначалу объединявший всех трудящихся (отнятое «сосчитай и врозь его тянуть не давай»), мелкий собственник – «некий маленький чумазый, число ему миллион» — понял именно как «грабь награбленное», как призыв к тому, чтобы растащить национальное достояние по своим избам, чердакам и подвалам.

Все это можно было упредить. И тогда Н. Бердяеву не пришлось бы восхищаться «нечеловеческими усилиями» Ленина, который из крайне невыгодной позиции, спустя пять месяцев после захвата власти, начал наверстывать упущенное – призывать к элементарным вещам, труду и дисциплине, ответственности, положительному строительству, разоблачать революционное фразерство, анархические наклонности и даже совершать «настоящие заклинания над бездной». Да, действительно, весной 1918 г. была открыта безжалостная истина: выход из кризиса невозможен до тех пор, пока каждая губерния представляет из себя «самостоятельную республику», пока царят индивидуальный и групповой эгоизм в виде мешочничества, пока на рынке царит анархия. Только сильная центральная власть в состоянии была обеспечить восстановление разорванных экономических связей, наладить контакт с деревней, нормализовать финансовую систему, навести порядок и дисциплину. В своей практической деятельности большевики начинают прибегать (поначалу лишь на ограниченном пятачке наиболее критических участков работы – транспорт, продовольствие) к чрезвычайным методам, которые продолжали авторитарные тенденции военного периода. Однако с мая-июня 1918 г. — периода, связанного с угрозой реставрации и контрреволюционного подъема, большевики открыто становятся на путь защиты советской «крепости» всеми доступными способами.

Понятно, что постепенному втягиванию в чрезвычайную политику, причем не только революционеров, но и их противников, предшествует длительная цепочка событий. Вопрос о том, кто начал первым, как правило, тупиковый. Важно установить логику эскалации насилия, потому что только такое знание в состоянии хоть как-то предостеречь политиков в их конкретных решениях и действиях. Можно принять тезис «любое насилие — зло». Но все дело в том, что дошедшая до стадии гражданской войны социальная конфронтация раскалывает общество. Врагов и противников вообще выводят в такие моменты из сферы морали, воспринимают как «нелюдей», на которых не распространяются общечеловеческие нормы. Любые заявления о безнравственности насилия никого уже не останавливают.

⇐ Предыдущая123456Следующая ⇒

Поделиться: