Из книги «О поэтах» ( De poetis )

Теренций

¹ Теренций. Сохранено Донатом в начале комментария к Теренцию.

(1) Публий Теренций Афр, уроженец Карфагена, был в Риме рабом у сенатора Теренция Лукана; за одаренность и красоту он получил у него образование как свободный человек, а вскоре и вовсе был отпущен на волю. Некоторые думают, что он был пленником, но Фенестелла указывает, что это невозможно, ибо он и родился и умер в промежутке между концом Второй пунической войны и началом Третьей²; не мог он также быть захвачен у нумидов или гетулов и попасть к римскому полководцу, потому что торговые сношения между италийцами и африканцами начались только после разрушения Карфагена.

Он был в дружбе со многими знатными людьми, особенно же со Сципионом Африканским и Гаем Лелием. Думают, что он привлек их своей красотой; впрочем, Фенестелла и это оспаривает, утверждая, что Теренций был старше их обоих, хотя и Непот считал их всех сверстниками, и Порций подозревал их в любовной связи, говоря об этом так:

 

Он, похвал развратной знати лживых домогавшийся,

Он, впивавший жадным слухом мненья Сципионовы,

Он, обедавший у Фила и красавца Лелия,

Он, чьей на Альбанской вилле наслаждались юностью, –

С высоты блаженства снова пав в пучину бедности,

С глаз долой скорее скрылся в Грецию далекую

И в Стимфале аркадийском умер, не дождавшися

Помощи от Сципиона, Лелия иль Фурия,

Между тем как эти трое жизнь вели привольную.

Даже домика не нажил он у них, куда бы раб

Принести бы мог известье о конце хозяина³.

 

(2) Он написал шесть комедий. Когда он предложил эдилам первую из них, «Девушку с Андроса»⁴, ему велели прочесть ее Цецилию. Говорят, что он явился к нему во время обеда, бедно одетый, и сидя на скамейке возле обеденного ложа, прочел ему начало пьесы; но после первых же строк Цецилий пригласил его возлечь и обедать с ним вместе, а потом выслушал все остальное с великим восторгом. Как эта, так и пять последующих комедий понравились также и публике, хотя Волкаций, перечисляя их, и пишет:

 

«Свекровь»⁵, шестая пьеса – исключение.

 

«Евнух» был даже поставлен два раза в один день и получил такую награду, какой никогда не получала ничья комедия – 8000 сестерциев, так что об этом сообщается и в подзаголовке⁶. А начало «Братьев» Варрон даже предпочитает началу Менандра.

(3) Небезызвестно мнение, будто Теренцию помогали писать Лелий и Сципион. Теренций и сам содействовал такой молве, почти не пытаясь этого отрицать, – например, в прологе «Братьев»⁷ он пишет:

 

                               ...А что твердят

Завистники о том, что люди знатные

Являются помощниками автору

И разделяют труд его писательский, –

Им это бранью самой сильной кажется,

А автору – хвалою величайшею:

Для тех людей он, значит, привлекателен,

 

Которые и вам всем привлекательны,

И городу всему, – ведь к их-то помощи

В войне ли, в мире, в важных ли делах каких,

Забывши гордость, всяк прибегнул в свой черед.

 

По-видимому, сам он защищался столь нерешительно только потому, что знал, что такая молва приятна Лелию и Сципиону; однако она распространялась все шире, и дошла до позднейшего времени. Гай Меммий в речи, произнесенной в свою защиту, говорит: «Публий Африканский, пользуясь личиной Теренция, ставил на сцене под его именем пьесы, которые писал дома для развлечения». Непот передает, ссылаясь на достоверный источник, рассказ о том, как однажды в Путеоланском поместье в мартовские календы⁸ жена Лелия попросила мужа не опаздывать к обеду, но он велел не мешать ему; а потом, войдя в столовую позже обычного, заявил, что редко случалось ему так хорошо писать; его попросили прочесть написанное, и он произнес стихи из «Самоистязателя»⁹:

 

Сир, обещав мне десять мин, завлек довольно дерзко

Меня сюда...

 

(4) Сантра полагает, что если бы Теренций и нуждался в помощниках при сочинении, то он обращался бы не к Сципиону и Лелию, которые были еще юношами, а скорее к Гаю Сульпицию Галлу, человеку ученому, в чье консульство он впервые выступил с комедией на Мегалесийских играх¹⁰, или к Квинту Фабию Лабеону или Марку Попилию, которые оба были консулярами и поэтами; потому-то он и указывает, что ему, по слухам, помогали не юноши, а зрелые люди, чью помощь народ испытал «в войне ли, в мире, в важных ли делах каких».

Издав эти комедии, в возрасте не более двадцати пяти лет, он уехал из Рима – то ли для развлечения, то ли избегая сплетен, будто он выдает чужие сочинения за свои, то ли для ознакомления с бытом и нравами греков, которые он описывал слишком неточно, – и более туда не воротился. Волкаций так сообщает о его кончине:

 

Поставив шесть комедий, Афр покинул Рим,

И с той поры, как он отчалил в Азию,

Его никто не видел: вот конец его.

 

(5) Квинт Косконий говорит, что он погиб в море¹¹, возвращаясь из Греции со ста восемью комедиями¹², переделанными из менандровых. Остальные сообщают, что он умер в аркадийском Стимфале или на Левкаде, в консульство Гнея Корнелия Долабеллы и Марка Фульвия Нобилиора, заболев от горя и уныния, когда погибли его вещи, посланные вперед с кораблем, и среди них его новые пьесы. Был он, говорят, среднего роста, стройный и смуглый. После него осталась дочь, которая потом вышла замуж за римского всадника, а также двадцать югеров сада по Аппиевой дороге возле храма Марса. Тем удивительней, что Порций пишет:

 

                                 ...не дождавшися

Помощи от Сципиона, Лелия иль Фурия, –

Даже домика не нажил он у них, куда бы раб

Принести бы мог известье о конце хозяина.

 

Афраний ставит Теренция выше всех остальных комиков, заявляя в комедии «Компиталии»:

 

Теренцию не назову подобного.

 

Волкаций¹³, напротив, считает его ниже не только Нения, Плавта и Цецилия, но и Лициния с Атилием. Цицерон в сочинении «Луг»¹⁴ так восхваляет Теренция:

 

Также и ты, о Теренций, который изысканным слогом

Преобразив и латинскою выразив речью, Менандра

К нам, сидящим вокруг, сдержав дыханье, выводишь,

Ты, который так часто изящен и всюду приятен.

 

А Гай Цезарь так:

 

Также и ты, о полу-Менандр, стоишь по заслугам

Выше всех остальных, любитель чистейшего слога.

Если бы к нежным твоим стихам прибавилась сила,

Чтобы полны они были таким же комическим духом,

Как и у греков, и ты не терялся бы, с ними равняясь!

Этого ты и лишен, и об этом я плачу, Теренций.

 

Вергилий

¹ Вергилий. Сохранено Донатом в начале комментария к Вергилию.

(1) Публий Вергилий Марон, мантуанец, происходил от самых скромных родителей. В частности, отца его некоторые считают ремесленником-горшечником; по мнению же большинства, он служил сперва поденщиком у рассыльного Магия, благодаря усердию вскоре стал его зятем и потом, скупая добротные леса и разводя пчел, сильно приумножил небольшое состояние.

(2) Вергилий родился в октябрьские иды², в первое консульство Гнея Помпея Великого и Марка Лициния Красса, в деревне, называемой Анды³, неподалеку от Мантуи. (3) Матери его во время беременности приснилось, будто она родила лавровую ветвь, которая, коснувшись земли, тут же пустила корни и выросла в зрелое дерево со множеством разных плодов и цветов. На следующий день, направляясь с мужем в ближнюю деревню, она свернула с пути и в придорожной канаве⁴ разрешилась от бремени. (4) Говорят, что ребенок, родившись, не плакал, и лицо его было спокойным и кротким: уже это было несомненным указанием на его счастливую судьбу. (5) Другим предзнаменованием было то, что ветка тополя, по местному обычаю сразу посаженная на месте рождения ребенка, разрослась так быстро, что сравнялась с тополями, посаженными намного раньше; это дерево было названо «деревом Вергилия» и чтилось как священное беременными и роженицами, благоговейно дававшими перед ним и выполнявшими свои обеты.

(6) Детство до самого совершеннолетия провел он в Кремоне. Мужскую тогу он надел пятнадцати лет отроду⁵, в год, когда вторично были консулами те, в чье первое консульство он родился; и случилось так, что в тот же самый день умер поэт Лукреций. (7) Из Кремоны Вергилий переехал в Медиолан, а вскоре затем в Рим.

(8) Он был большого роста, крупного телосложения, лицом смуглый, походил на крестьянина и не отличался крепким здоровьем; особенно страдал он животом, горлом, головной болью и часто пускал себе кровь. (9) Умеренный в пище и вине, он питал любовь к мальчикам, и особенно любил Цебета и Александра, которого ему подарил Азиний Поллион и который во второй эклоге «Буколик» назван Алексидом; оба были хорошо образованны, а Цебет даже писал стихи. Распространено мнение, что он был также в связи с Плотней Гиерией⁶. (10) Но Асконий Педиан утверждает, что она сама часто рассказывала, как Варий прямо предлагал Вергилию сожительство с нею, но тот решительно отказался. (11) В остальном он был всю жизнь так чист и речью и мыслью, что в Неаполе его обычно называли Парфением⁷; а когда он, приезжая изредка в Рим, показывался там на улице и люди начинали ходить за ним по пятам и показывать на него, он укрывался от них в ближайшем доме. (12) Он не решился даже принять по предложению Августа имущество одного изгнанника.

(13) Благодаря щедротам друзей его состояние достигало десяти миллионов сестерциев; кроме того, у него был дом на Эсквилине, около садов Мецената, хотя он и предпочитал проводить время в Кампании и Сицилии. (14) Уже в зрелом возрасте он лишился родных, и среди них – ослепшего отца и двух единокровных братьев, маленького Силона и взрослого Флакка, которого он оплакивает под именем Дафниса⁸. (15) В своих занятиях он уделял внимание медицине и, особенно, математике. Вел он также и судебное дело, но только одно и только один раз, (16) потому что, по словам Мелисса, речь его была слишком медлительна, и он даже казался невеждою.

(17) Обратился к поэзии он еще в детстве, когда сочинил двустишие про школьного учителя Баллисту, побитого камнями за то, что он слыл разбойником:

 

Здесь, под грудой камней, лежит погребенный Баллиста,

Путник, и ночью и днем стал безопасен твой путь.

 

Затем он сочинил «Смесь», «Приапеи», эпиграммы, «Проклятия»⁹ и, в возрасте шестнадцати лет¹⁰, «Скопу» и «Комара». (18) Содержание «Комара» таково. Пастух, утомленный зноем, заснул, и к нему подползла змея; но с болота прилетел комар и ужалил пастуха между висков. Пастух тут же раздавил комара, убил змею и поставил комару могильный памятник, написав на нем такое двустишие¹¹:

 

Малый комар, по заслугам тебе воздает погребенье

Пастырь, блюдущий стада, тебе обязанный жизнью.

 

(19) Написал он также «Этну», о чем, впрочем, существуют различные мнения.

Вскоре затем он начал описывать римские деяния¹², но, не решившись посягнуть на такой предмет, обратился к «Буколикам», желая, главным образом, прославить Азиния Поллиона, Альфена Вара и Корнелия Галла, которые спасли его от разорения, когда после битвы при Филиппах по приказу триумвиров производился раздел полей за Падом между ветеранами. (20) Затем он сочинил «Георгики» в честь Мецената, за то, что тот, еще мало его зная, помог ему защититься от насилий одного ветерана, который чуть не убил его, сражаясь за поле. (21) Наконец, он приступил к «Энеиде», которая по богатству и разнообразию содержания не уступает обеим поэмам Гомера, а кроме того, повествует о героях и делах как греческих, так и римских и, в частности, о начале города Рима и рода Августа, к чему он особенно стремился.

(22) Говорят, что когда он писал «Георгики», то обычно каждое утро сочинял по многу стихов и диктовал их, а потом в течение дня переделками сокращал их до очень немногих, остроумно говоря, что он рождает свою поэму, как медведица, облизывая строчки, пока они не примут должного вида¹³. (23) «Энеиду» он сперва изложил прозой и разделил на двенадцать книг, а затем стал сочинять ее по частям, когда что хотелось, не соблюдая никакого порядка. (24) А чтобы не мешать вдохновению, он иное оставлял недоделанным, иное лишь как бы намечал легко набросанными стихами, шутливо говоря, что ставит их вместо подпорок, чтобы поддержать свое произведение, пока не будут воздвигнуты крепкие колонны.

(25) «Буколики»¹⁴ он сочинял три года, «Георгики»¹⁵ – семь, «Энеиду»¹⁶ – одиннадцать лет. (26) «Буколики», явившись в свет, имели такой успех, что даже певцы нередко исполняли их со сцены. (27) «Георгики» он читал Августу четыре дня подряд, когда тот, возвращаясь после победы при Акции, задержался в Ателле, чтобы полечить горло; а когда у него уставал голос, его сменял Меценат. (28) Читал Вергилий приятно и с удивительным изяществом. (29) По словам Сенеки, поэт Юлий Монтан не раз говорил, что охотно похитил бы кое-что у Вергилия, если бы мог при этом похитить его голос, облик и жесты: ибо одни и те же стихи в его собственном произношении звучали прекрасно, а без него были пустыми и вялыми.

(30) Слава об «Энеиде», едва им начатой, была такова, что Секст Проперций¹⁷ без колебания предрекал:

 

Прочь отойдите, писатели римские, прочь вы и греки:

Нечто творится важней здесь «Илиады» самой.

 

(31) Сам Август, который в это время был в походе против кантабров, писал письма с просьбами и даже шутливыми угрозами, добиваясь, чтобы ему, по его собственным словам, «прислали бы хоть первый набросок, хоть какое-нибудь полустишие из «Энеиды»¹⁸. (32) Но даже много спустя, когда работа уже была завершена, Вергилий прочел ему только три книги, вторую, четвертую и шестую: эта последняя произвела сильнейшее впечатление на Октавию, присутствовавшую при чтении – говорят, что она, услышав стихи о своем сыне – «Ты бы Марцеллом был!»¹⁹ – лишилась чувств, и ее с трудом привели в сознание. (33) Читал он и более многочисленным слушателям, но лишь изредка и главным образом то, в чем не был уверен, чтобы лучше узнать, каково мнение людей. (34) Говорят, что Эрот, его книгохранитель и вольноотпущенник, уже на старости лет рассказывал, как однажды Вергилий во время чтения сразу дополнил два полустишия: читая «Сына Эола – Мисена»²⁰, он добавил: «умевшего лучше всех прочих», а далее, произнося «Медью мужей созывать», движимый тем же вдохновением, он продолжал: «возбуждая Марса напевом», и тут же приказал Эроту записать оба полустишия в текст.

(35) На пятьдесят втором году жизни, собираясь придать «Энеиде» окончательный вид, он решил уехать в Грецию и Азию, чтобы три года подряд заниматься только отделкой поэмы, а остаток жизни целиком посвятить философии. Однако, встретив по дороге в Афинах Августа, возвращавшегося с Востока в Рим, он решил не покидать его и даже воротиться вместе с ним, как вдруг, осматривая в сильную жару соседний город Мегары, он почувствовал слабость; во время морского переезда она усилилась, так что в Брундизий он прибыл с еще большим недомоганием и там через несколько дней скончался²¹, за одиннадцать дней до октябрьских календ, в консульство Гнея Сентия и Квинта Лукреция. (36) Прах его перенесли в Неаполь и похоронили возле второго камня по Путеоланской дороге; для своей гробницы он сочинил следующее двустишие:

 

В Мантуе был я рожден, у калабров²² умер, покоюсь

В Парфенопее²³; я пел пастбища, села, вождей²⁴.

 

(37) Половину имущества он завещал Валерию Прокулу, своему сводному брату, четверть – Августу, двенадцатую часть – Меценату, остальное – Луцию Варию и Плотию Тукке, которые после его смерти издали по приказу Цезаря «Энеиду». (38) Об этом есть такие стихи Сульпиция Карфагенянина²⁵:

 

Быстрое испепелить должно было пламя поэму –

Так Вергилий велел, певший фригийца-вождя.

Тукка и Варий противятся; ты, наконец, величайший

Цезарь, запретом своим повесть о Лации спас.

Чуть злополучный Пергам не погиб от второго пожара,

Чуть не познал Илион двух погребальных костров.

 

(39) Еще до отъезда из Италии Вергилий договаривался с Варием, что если с ним что-нибудь случится, тот сожжет «Энеиду»; но Варий отказался. Уже находясь при смерти, Вергилий настойчиво требовал свой книжный ларец, чтобы самому его сжечь; но когда никто ему не принес ларца, он больше не сделал никаких особых распоряжений на этот счет (40) и поручил свои сочинения Варию и Тукке с условием, чтобы они не издавали ничего, что не издано им самим. (41) По указанию Августа, издание осуществил Варий, внеся в него лишь незначительные исправления, так что даже незавершенные стихи он оставил, как они были. Многие потом пытались их дополнить, но безуспешно: трудность была в том, что почти все полустишия обладали у Вергилия совершенно законченным смыслом, за исключением одного: «Тот, кого в Трое тебе...»²⁶ (42) Грамматик Нис говорил, что, по рассказам стариков, Варий переменил порядок двух книг²⁷ и теперешнюю вторую поставил на третье место, а также исправил начало первой книги, отбросив следующие строки:

 

Тот я, который когда-то на нежной ладил свирели

Песнь и, покинув леса, побудил соседние нивы,

Да селянину они подчиняются, жадному даже

(Труд, земледелам любезный) – а ныне ужасную Марса

Брань и героя пою...²⁸.

 

(43) В хулителях²⁹ у Вергилия не было недостатка, и неудивительно: ведь были они даже и у Гомера. Когда появились «Буколики», некий Нумиторий сочинил в ответ «Антибуколики», представлявшие собой безвкуснейшие пародии только на две эклоги: первая из них начиналась:

 

Титир, ты в тогу одет: зачем же покров тебе бука?

 

А вторая:

 

Молви, Дамет: «кого это стадо» – ужель по-латыни?

Нет, ибо так говорят в деревне у братца Эгона³⁰.

 

Другой, когда Вергилий читал стих из «Георгик» – «Голым паши, голым сей...»³¹ – подхватил: «...простудишься, схватишь горячку!» (44) Против «Энеиды» также написана книга Карвилия Пиктора под названием «Бич Энея». Марк Випсаний обзывал Вергилия подкидышем Мецената, изобретателем новой манерности³², не напыщенной и не сухой, но слагающейся из повседневных слов и потому незаметной. Геренний собрал его погрешности, Переллий Фавст – его заимствования³³; (45) «Подобия» Квинта Октавия Авита в целых восьми книгах также содержат заимствованные Вергилием стихи с указанием их происхождения. (46) Асконий Педиан в своей книге против хулителей Вергилия излагает лишь некоторые обвинения против него – главным образом те, где речь идет об истории и о многочисленных заимствованиях у Гомера; но он говорит, что сам Вергилий обычно так защищался от этого обвинения: «почему они сами не попробуют совершить такое воровство? тогда они поймут, что легче у Геркулеса похитить палицу, чем у Гомера стих». Тем не менее, уехать он решил для того, чтобы все отделать в угоду зложелателям.

Гораций

¹ Гораций. Сохранено несколькими рукописями; авторство Светония засвидетельствовано ссылкой Порфириона, прим. к «Посланиям», II, 1.

(1) Квинт Гораций Флакк из Венузия был сыном вольноотпущенника, собиравшего деньги на аукционах, как сообщает сам Гораций; впрочем, многие считают, его торговцем соленою рыбою, и кто-то даже попрекал Горация в перебранке: «сколько раз видел я, как твой отец рукавом нос утирал!»² Будучи вызван во время филиппийской войны командующим Марком Брутом, Гораций дослужился в ней до звания военного трибуна; а когда его сторона была побеждена, он, добившись помилования, устроился на должность писца в казначействе. И войдя в доверие сперва к Меценату, а вскоре – и к Августу, он стал не последним другом обоих.

(2) Как любил его Меценат, достаточно свидетельствует такая эпиграмма:

 

Если пуще я собственного брюха

Не люблю тебя, друг Гораций, – пусть я

Окажусь худощавее, чем Нинний³, –

 

а еще больше – такой последний его завет, обращенный к Августу: «О Горации Флакке помни, как обо мне».

(3) Август также предлагал ему место своего письмоводителя, как это видно из следующего письма его к Меценату: «До сих пор я сам мог писать своим друзьям; но так как теперь я очень занят, а здоровье мое некрепко, то я хочу отнять у тебя нашего Горация. Поэтому пусть он перейдет от стола твоих нахлебников к нашему царскому столу и пусть поможет нам в сочинении писем». И даже когда Гораций отказался, он ничуть на него не рассердился и по-прежнему навязывал ему свою дружбу. (4) Сохранились письма, из которых я приведу в доказательство небольшие отрывки: «Располагай в моем доме всеми правами, как если бы это был твой дом: это будет не случайно, а только справедливо, потому что я хотел, чтобы между нами были именно такие отношения, если бы это допустило твое здоровье». И в другом месте: «Как я о тебе помню, можешь услышать и от нашего Септимия, ибо мне случилось при нем высказывать мое о тебе мнение. И хотя ты, гордец, относишься к нашей дружбе с презрением, мы со своей стороны не отплатим тебе надменностью». Кроме того, среди прочих шуток он часто называл Горация чистоплотнейшим распутником и милейшим человечком и не раз осыпал его своими щедротами.

(5) Сочинения же Горация так ему нравились, и он настолько был уверен в том, что они останутся в веках, что поручил ему не только сочинение столетнего гимна, но и прославление победы его пасынков Тиберия и Друза⁴ над винделиками, и для этого заставил его к трем книгам стихотворений после долгого перерыва прибавить четвертую. А прочитав некоторые его «Беседы»⁵, он таким образом жаловался на то, что он в них не упомянут: «Знай, что я на тебя сердит за то, что в стольких произведениях такого рода ты не беседуешь прежде всего со мной. Или ты боишься, что потомки, увидев твою к нам близость, сочтут ее позором для тебя?» И добился послания к себе, которое начинается так:

 

Множество, Цезарь, трудов тяжелых выносишь один ты:

Рима державу оружьем хранишь, добронравием красишь,

Лечишь законами ты: я принес бы народному благу

Вред, у тебя если б время я отнял беседою долгой⁶.

 

(6) С виду Гораций был невысок и тучен: таким он описывается в его собственных сатирах⁷ и в следующем письме от Августа: «Принес мне Онисий твою книжечку, которая словно сама извиняется, что так мала; но я ее принимаю с удовольствием. Кажется мне, что ты боишься, как бы твои книжки не оказались больше тебя самого. Но если рост у тебя и малый, то полнота немалая. Так что ты бы мог писать и по целому секстарию⁸, чтобы книжечка твоя была кругленькая, как и твое брюшко». В делах любовных, судя по рассказам, был он неумерен, и говорят, что со своими любовницами он располагался в спальне, разубранной зеркалами, с таким расчетом, чтобы везде, куда ни взглянуть, отражалось бы их соитие. (7) Жил он, главным образом, в уединении, в своей сабинской или тибуртинской деревне: дом его до сих пор показывают около тибуртинской рощи⁹.

В мои руки попали также и элегии под именем Горация, и послание в прозе¹⁰, где он как бы представляется Меценату; но и то и другое я считаю неподлинным, потому что слог в элегиях груб, а в послании даже темен; а этот недостаток меньше всего свойствен Горацию.

(8) Родился¹¹ он в шестой день до декабрьских ид, в консульство Луция Котты и Луция Торквата; умер¹² в пятый день до декабрьских календ, в консульство Гая Марция Цензорина и Гая Азиния Галла, в Риме, через пятьдесят девять дней после смерти Мецената¹³, на пятьдесят седьмом году жизни. Наследником своим он вслух объявил Августа, так как, мучимый приступом болезни, был не в силах подписать таблички завещания. Погребен и зарыт на окраине Эсквилина, подле гробницы Мецената.

Тибулл

«Вот и тебя, Тибулл, за Вергилием несправедливо в юных летах низвела смерть к Елисейским полям, чтоб было некому в песнях любви оплакивать нежность, или могучим стихом войны царей воспевать».

Альбий Тибулл, римский всадник, известный своей внешностью и заметной личной утонченностью, был очень близок к оратору Мессале Корвину. Он был его контуберналом во время войны в Аквитании и получил боевые награды. По мнению многих, он занимает первое место среди авторов элегий. Его любовные письма, хоть и короткие, очень похвальны. Он умер в юности, как указано в вышеприведенной эпиграмме.

Персий

¹ Персий. В рукописях это жизнеописание приписывается грамматику Пробу; Ростаньи с этим соглашается, но большинство издателей включают биографию Персия в сочинения Светония.

(1) Авл² Персии Флакк родился³ накануне декабрьских нон в консульство Фабия Персика и Луция Вителлия; умер⁴ за восемь дней до декабрьских календ в консульство Публия Мария и Афиния Галла. Родился он в Волатеррах, в Этрурии, был римским всадником, но родством и свойством был связан с высшим сословием. Умер в своем имении на восьмой миле по Аппиевой дороге.

(2) Отец его Флакк оставил его сиротою на шестом году от роду. Мать его Фульвия Сизенния вышла после этого за всадника Фузия, но и его похоронила через несколько лет. Учился Флакк до двенадцати лет в Волатеррах, а затем в Риме, у грамматика Реммия Палемона и ритора Вергиния Флава.

(3) В шестнадцать лет он подружился с Аннеем Корнутом⁵ так крепко, что нигде с ним не расставался. У него приобрел он некоторое философское образование. Друзьями его с отрочества были поэты Цезий Басе и Кальпурний Статура, который умер юношей еще при жизни Персия. Сервилия Нониана он почитал как отца. У Корнута он познакомился с другим его учеником – Аннеем Луканом, своим сверстником: дело в том, что Корнут, сочинитель философских книг, был в это время приверженцем поэзии и трагиком. Лукан был в восторге от сочинений Флакка, и на его чтениях едва удерживался от возгласов, что это – истинная поэзия, а его собственные стихи – пустая забава. (4) Впоследствии он познакомился и с Сенекой, но не стал поклонником его таланта. У Корнута он пользовался обществом двух ученейших и достойнейших тогдашних философов – врача Клавдия Агатурна из Лакедемона и Петрония Аристократа из Магнесии; ими он безмерно восхищался и подражал им, потому что они были сверстниками Корнута, а он – моложе их. Почти десять лет он был большим любимцем Фрасеи Пета, и они иногда даже путешествовали вместе; Пет был женат на его родственнице Аррии.

(5) Он отличался мягкостью нрава, девической стыдливостью, красивой наружностью и образцовым поведением по отношению к матери, сестре и тетке; был добродетелен и целомудрен. (6) Он оставил два миллиона сестерциев матери и сестре, хотя его завещание было обращено только к матери. Он просил ее отдать Корнуту, по одним сведениям, сто тысяч, по другим, вдобавок двадцать фунтов чеканного серебра и около семисот книг Хрисиппа, то есть всю свою библиотеку. Однако Корнут, приняв книги, оставил деньги его матери и сестре, которых Флакк сделал наследницами.

(7) Писал он редко и медленно. Эту книгу⁶ он оставил недоделанной. Некоторые стихи в последней сатире были исключены, чтобы она казалась законченной. Корнут сделал беглую проверку текста и по просьбе Цезия Басса передал книгу ему для издания. В детстве Флакк написал также претексту⁷, книгу путевых записок и маленькое стихотворение о теще⁸ Фрасеи, которая покончила самоубийством, опередив своего мужа; но Корнут посоветовал его матери уничтожить все это. Когда книга вышла в свет, все ею восхищались и раскупали ее.

Умер он от болезни желудка на тридцатом году⁹ жизни¹⁰.

Лукан

¹ Лукан. Сохранилось в нескольких рукописях Лукана.

(1) Марк Анней Лукан из Кордубы впервые доказал свое дарование похвалами Нерону на пятилетних состязаниях². Затем он выступил с «Гражданской войной Помпея и Цезаря». Ему еще не было 21 года³, так что в одном предисловии, сравнивая свой возраст и первые опыты с вергилиевыми, он решился сказать:

 

...Но как далеко мне

До «Комара»!...⁴

 

В ранней юности, узнав, что отец его из-за несчастливого брака живет так долго в деревне...⁵

(2) ...Нерон вызвал его из Афин, причислил к своим ближайшим друзьям и даже удостоил квестуры, но он недолго пользовался этими милостями. Обиженный тем, что как-то раз император во время его открытого чтения неожиданно назначил заседание сената и ушел только для того, чтобы освежиться, он с тех пор не стеснялся ни в словах, ни в резких поступках против него. Однажды в общественном отхожем месте, испустив ветры с громким звуком, он произнес полустишие Нерона:

 

Словно бы гром прогремел пол землей... –

 

чем вызвал великое смятение и бегство всех сидевших поблизости. Кроме того, он поносил в язвительных стихах как самого императора, так и его влиятельнейших друзей. (3) Наконец он стал как бы знаменосцем Пизонова заговора, часто открыто провозглашал славу тираноубийцам⁶, не скупился на угрозы и был настолько несдержан, что перед всяким приятелем хвастался головой императора.

Однако по раскрытии заговора он вовсе не обнаружил такой твердости духа: признавшись без сопротивления⁷, он дошел до самых униженных просьб и даже свою ни в чем не виновную мать назвал в числе заговорщиков, надеясь, что обвинение матери послужит ему на пользу в глазах императора-матереубийцы. Но, добившись права свободно выбирать смерть, он написал письмо к отцу с исправлениями к нескольким своим стихам, роскошно пообедал и дал свои руки врачу для вскрытия жил.

Я еще помню, как читались его стихи; издания же, выпущенные для продажи, не всегда сделаны добросовестно и заботливо, а иногда и небрежно.

⇐ Предыдущая12345Следующая ⇒

Поделиться: