ИСТОРИЯ О КОСМИЧЕСКОЙ ЛЮБВИ

 СКИТАЛЕЦ:

«Всемирная сеть многообразна и неисчерпаема, как Космос. Но этот Космос уже вполне освоен. В разных его уголках одновременно происходят миллионы событий, разговоров, встреч и расставаний. Находят друг друга «Одноклассники», чатится офисный планктон, открываются и закрываются окна сайтов, на износ работают разные поисковики.

На просторах Нета в разных направлениях одновременно движутся тысячи, миллионы «космических кораблей» с самыми разнообразными названиями-никами, в каждом из которых – пилот. Какой-нибудь Иванов Иван Иванович, почесывая отвисшее пузице и сверкая обширной лысиной, летит по Космосу Интернета на посудине с гордым названием «Мачо-Мэн», и встречные «Кисуни» и «Конфетки» пищат от мужественных очертаний его корабля.

Иногда траектории кораблей пересекаются, и тогда происходит Нечто. Может быть, просто обмен информацией. Может быть, аннигиляция. А может, Большой Взрыв Сверхновой. И летит, летит в просторы Вселенной вечный призыв Аэлиты: «Где ты, где ты, где ты, Любовь???».

Она заворожено, несколько раз, прочитала эту запись.

Она и сама не могла сказать, как оказалась в блоге этого человека. Возможно, привлек его ник. Он называл себя Скиталец, и в этом имени было что-то тревожащее и притягательное. А может быть, их свела сама Сеть – кто знает, каковы возможности и причуды Космоса?

Когда она прочитала его размышления о Всемирной сети, сердце ее на миг замерло, потому что она думала точно так же. Это были и ее мысли.

А когда она увидела имя «Аэлита» — дыхание вообще перехватило, потому что в Сети ее маленький кораблик назывался именно так. «Аэлита» – вот кто она была в сети. Это не могло быть случайно. И она ему написала – послала направленный сигнал через холодное и бесстрастное космическое пространство. «Скиталец» ответил сразу.

Связь в пространстве Нета гораздо быстрее и надежнее, чем в реальном Космосе. И даже чем в реальной жизни. Через тысячи километров с непостижимой скоростью несется импульс, соединяющий людей. На миг, на какое-то время – или даже навсегда. Непостижимы пути Интернета.

Они не думали о том, на какое время установлена связь между их хрупкими скорлупками – «Аэлитой» и «Скитальцем». Им было просто хорошо вместе. Им было интересно разговаривать, обсуждать разные темы, спорить и соглашаться. Они рассказывали друг другу о разных интересных местах, которые попадались им на бескрайних трассах Интернета, и давали ссылки, чтобы потом можно было сравнить впечатления.

Он любил горы, море, походы и экстрим. Он рассказывал ей о дальних странах – о рафтинге в Непале, о дайвинге на Красном море, о виндсерфинге на Гавайях, и еще о прочих «…ингах», которые она знала только понаслышке. Он присылал ей чудесные картинки. От Скитальца она узнала о мире больше, чем за весь школьный курс географии.

Она посылала ему стихи, которые ей нравились, и всякие смешные истории из жизни. Он веселился и просил еще.

Постепенно у каждого складывался образ человека на другом конце связующего луча. Аэлита видела Скитальца: высокого, сильного, загорелого, с открытой улыбкой, выгоревшими на солнце волосами и рюкзаком за спиной. Скиталец видел Аэлиту – подвижную, веселую хохотушку со смеющимися глазами и невероятной способностью все подмечать, находить забавные истории и смешно переиначивать слова.

Наверное, они придумывали друг друга. Но придуманные образы становились все более зримыми и ощутимыми, они как бы обрастали плотью.

СКИТАЛЕЦ: А какие качества ты ценишь в мужчинах?

АЭЛИТА: Надежность. Ответственность. Силу. Решительность. И чувство юмора! А тебе что нравится в женщинах?

СКИТАЛЕЦ: Нежность. Доброта. Понимание. Романтичность. И тоже чувство юмора!

С чувством юмора у обоих и так было в порядке. А остальные качества хотелось немедленно начать развивать и усиливать – ведь они очень ценили мнение друг друга.

Иногда их общение прерывалось – и Скиталец, и Аэлита все-таки жили в Реале, который требовал от них участия и присутствия. Но после вынужденной разлуки их встречи в Нете были еще более радостными и горячими – им не хватало этих разговоров, и в Реале никто не понимал их так, как здесь.

Были вещи, о которых они не разговаривали по умолчанию. Возраст и семейное положение – это было лишнее. Это было бы уже слишком реально. И, наверное, испортило бы с такой любовью вылепленные образы Скитальца и Аэлиты.

Конечно, каждый из них в глубине души ждал, что рано или поздно прозвучит предложение о встрече в Реале. Ждал – и боялся. Потому что очень трудно, почти невозможно соответствовать Идеальному Образу. И потому что каждый из них знал, что ответит отказом. Однозначно. Каждый по своим причинам. Впрочем, шло время, а никто из них не делал этот шаг, и связь продолжалась.

СКИТАЛЕЦ: Как ты думаешь, зачем мы приходи в эту жизнь? Какова цель?

АЭЛИТА: Я думаю, чтобы любить. Не то чтобы найти любимого, хотя и это тоже, а вообще – любить. Каждый свой день. Каждый свой пальчик. Каждого человека, который приходит в нашу жизнь. И радугу после дождя, и гусеницу на ветке. Ты согласен со мной?

СКИТАЛЕЦ: А мне кажется, что жизнь – это такая игрушка-квест. Сначала попадаешь на самый простой уровень, осваиваешь правила игры. Если научился – переходишь на более сложный уровень. Там ищешь всякие артефакты, собираешь монетки, получаешь Силу, уничтожаешь Зло. Если хорошо сыграл – можешь получить дополнительную Жизнь. А если где-то прокололся – можешь потерять Жизнь. И с каждым уровнем все сложнее, пока не закончится Игра.

АЭЛИТА: Тогда почему же Игра для многих заканчивается так рано?

СКИТАЛЕЦ: Я же говорю – надо все время совершенствовать способы Игры. И изучать Правила. Запасные Жизни есть, но их количество конечно. Исчерпал все – Игра закончена. Начнешь в другое время. Впрочем, в Игре может появиться какой-нибудь Маг, который тебе поможет в самую трудную минуту. Подарит тебе еще одну Жизнь!

АЭЛИТА: Хорошо бы и в реале так! А то ждешь-ждешь, Зла полно, а Маги где-то заблудились.

СКИТАЛЕЦ: Если Мага нет – что ж, уничтожай Зло сам.

АЭЛИТА: Мне не нравится уничтожение в любом виде. Даже если это Зло в компьютерной игрушке. Это все равно разрушение! Скажи, что нет?

СКИТАЛЕЦ: Ты не понимаешь. Игра есть Игра, в ней есть и Добро, и Зло. Ты можешь играть даже на стороне Зла – если хочешь. Ведь что такое Зло? Это обратная сторона Добра.

АЭЛИТА: Ты меня запутал! Не хочу я никакого Зла. Я хочу Любви!

СКИТАЛЕЦ: А Любовь есть во всем. Даже в Зле.

АЭЛИТА: Нет, нет, нет! Ну тебя!

Они ссорились, а потом мирились. Потому что им не хотелось разрушать их отношения – даже во имя Добра.

Однажды ей пришлось прервать связь без предупреждения – ее присутствие требовалось в Реале. В больницу, где она работала хирургом-кардиологом, привезли подростка 15 лет со сложным пороком сердца. Оперировать было опасно, шансы на успех – приблизительно 20%. Назначили консервативное лечение, тянули время. Но, в общем, все понимали – парень обречен. Его мама сутками сидела в отделении, вернее, не сидела – выполняла обязанности санитарки. Не только для сына, для всех. Выносила утки, перестилала постели, подносила больным попить. Ни о чем не просила, только смотрела на врачей глазами, в который застыл немой вопрос. Врачи старались взглядом с ней не встречаться – чтобы она случайно не прочитала ответ. Ответ был отрицательным.

Вечером, придя домой, Аэлита включила компьютер. Ей срочно требовалось поговорить со Скитальцем. С умным, добрым и сильным мужчиной, который всегда знал ответы на все вопросы. Который умел ее поддержать. Который вносил ясность в любую путаницу. Но Скитальца в Сети не было. И сообщений никаких не было. Он иногда исчезал вот так, внезапно. Но сейчас – это было просто нечестно! В тот момент, когда он ей так нужен! Аэлита еще немного рассеянно побродила по Нету, но мысли ее были далеко – там, с умирающим мальчиком. Она вернулась к своей переписке со Скитальцем, почитала их спор про Игру. Да, она была согласна на 100% с тем, что говорил Скиталец. Количество Жизней не бесконечно, а монеток и артефактов у этого мальчика пока недостаточно. Запас его Жизней явно исчерпался, и ему предстояло закончить Игру. И в жизнь его матери придет Зло. И сделать с этим ничего невозможно. Практически ничего.

В ночь она дежурила в отделении. Зашла к мальчику – он спал под своей кислородной маской. Дышал спокойно, и ей показалось, даже вроде бы улыбался во сне, хотя вид у него был измученный, а кожа отливала синевой.

Возвращаясь в кабинет, она услышала сдавленные звуки с площадки запасного выхода. Заглянула туда – там мать мальчика, стоя на коленях, тихо плакала, раскачиваясь из стороны в сторону. Плакала горько и безнадежно, как несправедливо обиженный ребенок. Аэлита не стала раздумывать – она молча подняла женщину с колен и повела ее в ординаторскую, где усадила в кресло, накапала валерьянки, потом налила горячего чая с травами из термоса и приказала: «Рассказывайте». Мать и не посмела ослушаться: в отделении Аэлита считалась доктором жестким и волевым. Иначе бы она не была зав.отделением кардиохирургии и самым известным в городе хирургом.

- Пожалуйста, не сердитесь, я больше не буду шуметь, — попросила прощения мать. – Я просто никак не могу смириться. Я же понимаю, что это – все… Но я не понимаю – за что??? Он такой хороший мальчик! Он умница. Он умнее любого взрослого! И он у меня один!

- Муж есть? – сурово спросила Аэлита.

- Нет, он тоже хороший человек, но слабый, он не выдержал. У нас ведь с рождения порок… Мы и учились не в школе, а на дому, на одни пятерки. И всю библиотеку перечитали. Всех классиков цитирует наизусть! Он во всем разбирается. Электроприборы чинит, компьютер по книгам освоил, хочет быть программистом. С его болезнью это возможно, а то при движении мы задыхаться начинаем и синеть.

Аэлита сразу поверила в это «мы»: такая мамочка не могла не задыхаться, если сыну плохо.

- Вы же понимаете, что при операции шансы минимальные? – уточнила она у мамашки.

- Я понимаю! – горячо уверила та. – Но они все-таки есть! Целых 20%! А без операции – вообще никаких нет.

Аэлита молчала. Не знала она, что сказать.

- Мы все время по врачам. Нет, нас, конечно, лечат. Но за операцию никто не берется! Мне однажды прямо сказали: «Мы не можем портить показатели летальными исходами». Я все понимаю… Показатели… Да и доктору тоже как потом жить, если не спас? Я все понимаю… Я пойду. Не сердитесь на меня.

Мамочка, уже взявшись за ручку двери, повернулась и страстно сказала:

- Господи! Если бы я была магом! Я дала бы ему силу… Или хотя бы могла подарить ему свою жизнь! Если бы это было возможно!!!

Она ушла, а Аэлита осталась. Последние слова мамашки воскресили в ее памяти кусочек из переписки со Скитальцем. «Впрочем, в Игре может появиться какой-нибудь Маг, который тебе поможет в самую трудную минуту. Подарит тебе еще одну Жизнь!», — кажется, так сказал он. «Хорошо бы и в реале так! А то ждешь-ждешь, Зла полно, а Маги где-то заблудились», — кажется, так ответила она.

Она правда заблудилась. Но уже нашлась. И плевать ей было на показатели!

Утром она спокойно и властно распорядилась готовить мальчика к операции. Спорить никто не стал, хотя, наверное, некоторым и хотелось. Она ощущала себя тем самым Магом, который появляется, когда все средства уже исчерпаны, все монетки растрачены, а артефакты потеряны.

Операция прошла успешно. Потом она войдет в учебники как уникальная по сложности и продолжительности. Но это потом. А пока Аэлита, ставшая на время самым магическим Магом, просто спасала мальчика, исчерпавшего все свои Жизни. Она не могла дать ему закончить Игру, не хотела! Рано ему было заканчивать Игру…

В день выписки она приняла букет и конфеты из рук помолодевшей лет на 10 мамашки, выслушала все положенные благодарности, дала свои рекомендации по дальнейшему лечению и реабилитации, методично выполнила все дела, намеченные на день, и пошла домой. Дома она приготовила ужин, накормила семейство. Проверила уроки у детей, погладила мужу свежую рубашку на завтра. А когда все домашние расползлись по кроватям, первые за долгое время села за компьютер. И, выйдя в их Пространство, сразу увидела его.

АЭЛИТА: Где ты скитался столько времени, Скиталец?

СКИТАЛЕЦ: В очень дальних краях. У пределов Вселенной.

АЭЛИТА: Как там, Скиталец?

СКИТАЛЕЦ: Там страшно. Там темно. Там ничего нет. Но потом пришла одна женщина, которая вывела меня оттуда. Она была похожа на тебя, только намного старше. Но от нее шло твое тепло. И я смог вернуться. Я все время думал о тебе. Хорошо, что ты меня дождалась.

АЭЛИТА: Ты и не представляешь себе, как хорошо. Я тоже думала о тебе. Ну, здравствуй, Скиталец!

 

 

КЛИНИКА «ИДЕАЛ»

 Корреспондент шел по просторному белому коридору в сопровождении ангелоподобной девушки из пресс-центра, в белом халате и белом колпачке. И коридор, и девушка сияли стерильным белым светом.

- Меня зовут Анжелика, я буду вашим сопровождающим. Вы можете задавать мне любые вопросы, в рамках разумного, конечно, — говорила девушка, поправляя форменный белый колпачок с эмблемой «Идеал» на золотистых волосах. Колпачок ей очень шел, и надпись «Идеал» — тоже.

- Понял. Спасибо. Буду задавать. А что значит «в рамках разумного»?

- Нашу клинику не случайно решено было расположить здесь, в горах, в уединенном месте, — рассказывала девушка. – Вы сами понимаете, что наши клиенты предпочитают сохранение инкогнито и не нуждаются в любопытных носах.

- А почему ваша клиника называется «Идеал»?

- Здесь приводят людей в божеский вид. После разных катастроф.

- То есть у вас тут не обычная пластическая хирургия?

- Нет, далеко не обычная. Ради того, чтобы просто увеличить грудь или поправить нос, не стоит забираться так высоко, поверьте.

- А на сколько пациентов рассчитана клиника?

- Извините, это закрытая информация. У нас здесь много закрытой информации.

- Но как же реклама?

- Мы не нуждаемся в дополнительной рекламе. Нас и так хорошо знают. Все, кому нужно попасть, к нам попадают.

- Вот как… А вот скажите…

Внезапно на стенах коридора замигали лампы, раздался звук зуммера, где-то захлопали двери.

- Прошу прощения, давайте посторонимся. Похоже, срочная операция.

По коридору загрохотала каталка, на которой лежало нечто бесформенное, вокруг суетились сотрудники, делая что-то прямо на ходу.

- Готовьте большую операционную! – говорил в телефон один.

- Доктор, мы его теряем! – обеспокоенно сообщал другой.

В конце коридора распахнулись двери. Каталка промчалась мимо корреспондента, то, что он успел увидеть, неприятно поразило его. Там, под простыней, ворочалась и корчилась какая-то невнятная масса, и было видно, что ей больно.

- Это был человек? – осторожно спросил он. – Или то, что от него осталось?

- Это не важно. Важно то, что все еще можно поправить. Пойдемте на смотровую галерею, оттуда можно наблюдать весь процесс. И слышно все, что происходит в операционной.

- Ага, — сглотнул корреспондент. Ему было очень не по себе: хотя он разные виды видывал и даже в зоне военных действий побывал, тут почему-то казалось гораздо страшнее.

Смотровая галерея и вправду была расположена высоко и удобно, и корреспондент увидел, что пострадавший уже на столе, а бригада врачей поспешно занимает свои места. В операционную стремительно вошел (показалось – влетел!) высокий кряжистый старик. Полы белого халата развевались, как крылья, со свистом разрезая воздух.

- Слава тебе, Господи! – с чувством сказала девушка из Пресс-центра. – Главный будет оперировать. Значит, вытянет!

- А что, бывает, и не вытягивают? – уцепился корреспондент.

- Всяко бывает, — уклончиво ответила девушка. – Если случай запущенный – сами понимаете…

Внизу между тем уже началась операция. С человека сняли простыню. Корреспондент охнул.

- Это кто же его так? – содрогнувшись, спросил он у своей сопровождающей.

- Любимые… Чаще всего это дело рук любимых.

- Любимых??? Он что, маньяка любил? Или маньячку? Хотя, по-моему, женщин-маньяков в природе не бывает?

- Почему же не бывает? – удивленно глянула на него Анжелика. – Женщины тоже бывают одержимы маниакальными идеями. Ничуть не реже, чем мужчины. Просто мужчины маниакально пытаются переделать мир, а женщины – мужчин.

- Вот как? – опешил корреспондент. Он не знал, как реагировать на сообщение своей прекрасной спутницы. А она, не замечая его смущения, продолжала:

- Вообще-то мир настолько изобилен, что в нем есть все, всегда и для всех. Даже странно, почему люди не стремятся использовать то, что уже создано, причем для них же? Почему все обязательно надо перекроить на свой вкус???

- Но как же! – запротестовал корреспондент. – Ведь в этом и заключается суть прогресса! Преобразовать природу… Поставить ее на службу человеку…

- Но она и так служит человеку, — мягко возразила Анжелика. – Зачем же ее преобразовывать? Может, лучше научиться ее рационально использовать?

Внизу тем временем тело, лежащее на столе, отмыли, протерли, расправили, как могли, и стало видно, что все не так уж плохо, как казалось на первый взгляд. Хотя все равно страшненько. Местами виднелись глубокие раны, кое-где были просто отхвачены изрядные куски, кое-где – наоборот, наблюдались какие-то уродливые наплывы.

- Что с ним случилось? – спросил корреспондент. – Впечатление, что его дикий зверь растерзать пытался.

- Это «дикий зверь» еще называют иногда «любовью», — заметила Анжелика. – Разумеется, ошибочно – просто подменяют одно понятие другим.

- Вы хотите сказать, что вот эта жертва дикой мясорубки ранена любовью? – недоверчиво переспросил корреспондент. – По-моему, персонаж из фильма «Техасская резня бензопилой».

- Очень образно, — похвалила сопровождающая. – Знаете ли, люди часто превращают любовь в дикую мясорубку. И в резню бензопилой – тоже. Разве вы ни разу не наблюдали?

Корреспонденту очень хотелось возразить, но память услужливо воскресила несколько случаев из его богатой журналистской практики, да и собственный опыт имелся, и он предпочел промолчать.

- А что это они сейчас делают? – перевел он разговор на действо в операционной. Там как раз направили на лежащее тело небольшой аппарат, который залил весь операционный стол мягким золотистым светом невыразимо приятного оттенка.

- Лечат душу, — просто объяснила Анжелика. – Это Свет Любви. Он очень целебный. Он позволит душе расслабиться, расправиться, принять естественные очертания.

- А почему они стали неестественными? – сразу прицепился корреспондент.

- Кто-то долго пытался его изменить, перекроить «под себя», — вздохнула его прекрасная спутница. – А он, видимо, далеко не сразу сбежал. Любил, наверное…

- А как это – «перекроить под себя»?

- Ну как это обычно делается? Что-то запретить, что-то навязать, в чем-то ущемить, что-то заставить… А кое-что вообще искоренить, как вредное! Одно отрезать, другое нарастить… В общем, скроить по-другому. Но душа не брюки, ее не перекроишь! Она снова и снова будет стремиться вернуться в первоначальное состояние. Стать собой.

- Вы вот уже который раз говорите о душе. Но она ведь субстанция неощутимая и невидимая?

- Ну как неощутимая? Разве у вас никогда душа не болела? Или не пела? Не разрывалась? Не рвалась ввысь?

- Рвалась, — с удивлением вспомнил корреспондент. – И от боли, и ввысь.

- Ну вот, а говорите, «неощутимая»… А насчет «невидимой» — так вон же она, на столе лежит! Сами видите.

- Так это… душа? – поразился корреспондент.

- Душа, — кивнула Анжелика. – Мы телами и не занимаемся, только душами. Тело прочнее, а душа очень ранима. Очень. Ранима и уязвима.

Корреспондент замолчал. Смотрел, слушал – что там, внизу. Золотой свет рассеялся, поредел. Зато хирурги активизировались. Шел очень интересный разговор.

- Чувство собственного достоинства сильно повреждено, — говорил один из хирургов.

- Ничего, сейчас подтянем, вот тут и тут, и закрепите, пожалуйста. Надо будет, конечно, потом мощную реабилитацию запланировать, но ничего, ничего, все поправимо…

- Вот здесь дыра просто… Как пробило! Что это она с ним делала?

- Посмотрите там, в истории болезни!

- Это она ему гордыню пыталась извести. Била в одну точку, долго. Вот и продолбила.

- Гордыню! Неужели она не понимала, что его гордыня просто отражение ее несогласия с реальностью?

- Нет, конечно. Вот тут отмечено: она пыталась заставить любимого забыть про его образ жизни.

- А, теперь понятно, почему такая деформация черепа! Видимо, постоянно капала на мозги.

- Ничего, сейчас пластину поставим, будет как новенький.

- А зачем ей надо, чтобы он менял образ жизни?

- Ну, как обычно: ее кое-что не устраивало, хотелось там подправить, там подрихтовать… Как всегда!

- Ну, не понимаю: не лучше ли поискать подходящий вариант, чтобы все устраивало?

- Да у них там, внизу, чаще всего так: боятся, что если не сейчас, то уже и никогда, вот и хватают первое, что под руку попадется, а потом начинают его «под себя» переделывать.

- Но это же опасно! Так ведь души-то и калечат! А потом – к нам, на операционный стол.

- А кто об этом думает? Каждый, понимаешь ли, мнит себя пластическим хирургом…

- Но неужели она не чувствовала, что ему больно? Неужели ни разу не захотелось оставить его таким, каким он создан? Это как же надо ближнего ненавидеть?

- В истории болезни записано – «очень любила».

- Там, внизу, «любить» очень часто означает «воспитывать». Или, чаще, «перевоспитывать», — меланхолично произнес Главный. – Кончайте базар, давайте все сюда – будем ауру чинить.

- Ой, блин, да тут чинить-не перечинить, горестно воскликнул кто-то.

- Ничего, не такие пробои латали, — подбодрил Главный. – Ну, давайте, создаем поле – и с богом помолясь.

Хирурги сгрудились вокруг стола, прикрыв ладонями тело.

- Ничего себе… Наперевоспитывалась… Ведь так можно человека до смерти довести, — задумчиво сказал корреспондент.

- Бывает, и доводят, — подтвердила Анжелика. – Но чаще – спасаем. Клиника «Идеал», к вашим услугам.

- Значит, у вас тут пластическая хирургия для истерзанных душ? – уточнил корреспондент. – Я то полагал, вы тут что-то улучшаете. Ну, как носы! Или груди.

- Зачем улучшать то, что и так совершенно? – пожала плечами Анжелика. – Люди такие смешные… Им все время кажется, что они какие-то не такие. Хотя задумывали их изначально совершенными.

- Человеку свойственно стремиться к идеалу, — почесал кончик носа корреспондент.

- Идеал – это то, что было в начале, — улыбнулась девушка. – Получается, что человек стремится от идеала – к какому-то выдуманному образу. А мы как раз восстанавливаем его согласно замыслу Творца.

- Спасаете души, стало быть?

- Спасаем, кого можем. На то мы и существуем. Прилететь вовремя – и спасти.

- Да вы, похоже, просто ангелы… — напряженно пошутил корреспондент.

- Да, мы ангелы, — очень серьезно кивнула Анжелика.

- Кстати, а откуда вы знаете, какой у Творца был первоначальный замысел? Где это написано?

- Так он сам и говорит, — изумленно воззрилась на корреспондента Анжелика. – Вон же он, бригадой руководит. Вы что, до сих пор не поняли?

Корреспондент уставился на нее, а потом ошарашенно спросил:

- А что тогда тут я делаю???

… Налево – двери в реанимацию, они были наглухо закрыты, направо — другая дверь – в операционную, и над ней сияла мягким белым светом надпись: «Тихо! Идет операция!».

По коридорчику между дверями мерно ходила женщина – 15 шагов в одну сторону, 15 шагов в другую. Руки стиснуты у груди, взгляд устремлен в далекую точку, а губы исступленно шепчут раз за разом не то молитву, не то заклинание: «Господи, пожалуйста! Пусть он только будет жив! Пожалуйста, сделай так, чтобы его сердце снова забилось! Честное слово, я больше никогда не буду его доставать своими дурацкими претензиями! И пусть он целыми сутками сидит за компьютером и кропает свои статьи, и пусть ездит в свои командировки, и пусть вечно забывает выключать свет в коридоре и разбрасывает повсюду свои блокноты, и пусть вредничает и временами уходит в себя, только бы он жил, жил, жил!».

Двери распахнулись, в коридор шагнул пожилой доктор – высокий, кряжистый, седой.

- Вы все еще здесь, голубушка? Вот и хорошо. Жив ваш красавчик, жив. Только сердечко вот изношено… Ну да ничего – будете больше беречь. В идеале – покой, понимание и любовь. Конечно, идеала в природе не существует, но стремиться к нему – надо. Запомнили, милая моя? Покой, понимание и любовь. И будете вы жить вместе еще долго-долго!

- Пойдемте, я вам валерьянки накапаю, — участливо сказала бог весть откуда возникшая ангелоподобная медсестра в белоснежной униформе. – Вы не сомневайтесь. Его Главный оперировал – значит, у вас есть все шансы! Все у вас будет хорошо. У нас очень хорошая клиника. Вы просто верьте!

 

 

КОРНИ

Старая Анна в Емелиной Слободке – местная достопримечательность. Когда она здесь поселилась, никто не помнит, потому что никого старше ее там нет, а сама она не говорит – усмехается только. Да и какая, в принципе разница? Потому как слава от возраста не зависит, а слава Старой Анны давно уже по свету разнеслась.

И народ к ней тянулся со всего города, и даже из области приезжали, тропинка к ее дому натоптана была, как проезжий тракт, а очередь еще по темноте занимали. Слободские мужики даже лавки вдоль ее забора поставили, чтоб народ на проезжей части не толпился да ноги себе не отстоял.

Анна ничего такого особенного не делала: не колдовала, не лечила, рук не накладывала и боль не заговаривала. Просто слушала человека да советы давала. Но советы эти были такие – словно вглубь она смотрела, туда, где у человека душа. Болтали про Старую Анну, что после визита к ней судьба у многих круто меняется, и даже прозвище у нее в народе такое – Старуха-Судьба.

В общем, без клиентов Анна не оставалась никогда. Еще только солнце взошло, а на лавке уже человек 10 сидит, на прием к Старой Анне. Все напряженные, серьезные, ведь каждый со своей проблемой явился. И среди них – женщина молодая, явно не из местных. Видать, издалека приехала. Подошла она позднее всех, наверное, с первой маршруткой добралась.

Стукнула калитка, вышла Анна, оглянула очередь орлиным взором.

- Ты и ты – не сидите, не приму! С глупостями пришли. Сами все решить можете, да только пошевелиться лень. Ты вот, парень – встань и иди, никакой хвори в тебе нет, это твоя мамаша не хочет, чтобы ты в армию шел. А ты иди, не бойся, там и выздоровеешь, и судьбу свою найдешь.

- Спасибо, бабушка! – облегченно кивнул молодой человек. – Я и сам думал…

- А и молодец, гвардеец, — одобрила Старуха-Судьба. – Остальных приму.

Тут ее взгляд упал на неместную женщину.

- Тебя первой приму, — решила Анна. – Проходи, девка.

Очередь перечить не посмела, только завистливыми взглядами проводила счастливицу.

- Случай у тебя непростой, — пристально вгляделась в ее лицо Анна. – Ох, непростой… Но ничего, разберемся. Не с таким разбирались! Рассказывай давай.

- Я про мужа. У нас проблемы! Вернее, не у нас, а у него. То есть из-за него и у нас проблемы… Ой, я, наверное, путано рассказываю?

- Еще как путано! Сама не знаешь, чего хочешь. В голове у тебя полный кавардак.

- Да, правда. Кавардак такой, что просто не знаю, с чего начать.

- Дык с чего началось, с того и начни.

- Ну, тогда так… Полтора года назад мы переехали в другую страну, мы так хотели, мечтали, планировали. И устроились мы в новом городе хорошо, бытовая сторона урегулирована, сын с удовольствием в школу ходит, нравится ему все. Но у мужа душа не на месте, переезд не оправдал его ожидания, и все блага, которые его окружают, не милы — ни море, ни теплый климат, ничего его не радует.

- А чем занимается?

- Да ничем и не занимается. Не может он себя здесь реализовать, да и не стремится к этому, никаких шагов не предпринимает. Просто сидит и жалеет о сделанном шаге, говорит, своими руками свою жизнь сломал. Знаков кучу навспоминал, которые тормозили его переезд. А у меня с детьми, наоборот, все шло как по маслу. Разочарование полное у него и выхода не видит. Все, что я ему предлагаю, соглашается, но ничего не делает.

- Ну, и?..

- И все… Вот за этим я к вам и пришла! Помогите, пожалуйста!

- В чем помочь-то?

- Ну как в чем? Я ж рассказала?

- Ага, рассказала. С событиями мне все ясно. А хочешь-то что?

- Ну, чтобы как-то все изменилось!

- «Как-то»? – прищурилась Старая Анна. – Ну давай! Например, ты заболеешь, ребенок свяжется с плохой компанией, а муж уйдет к другой. И все как-то изменится! Хочешь?

- Нет! Нет! Что вы! – замахала руками женщина. – Нет, я совсем не то имела в виду!

- А раз имела, так говори четко и ясно, — строго сказала Анна. – Тут твое «как-то» не прокатывает. Судьбу-то изменить не проблема, а вот будет ли от этого счастья больше – это еще вопрос…

- Я хотела вас попросить, чтобы вы как-то помогли моему мужу, — объяснила женщина.

- Аааа… Ну понятно. А чего он хочет?

- Он? – и женщина надолго задумалась. – Не знаю. По-моему, ничего.

- Ну так «ничего» он и так имеет, — усмехнулась Старая Анна. – И доволен при этом.

- Нет! Ну, мне кажется, что он и сам не рад, — торопливо заговорила женщина. – Сидит, ничего не делает, тоскует…

- Раз сидит – значит, нравится, — безжалостно отрезала Анна. – Иначе бы давно что-нибудь делать начал.

- Да я не могу смотреть спокойно, как он в диван врастает! Уже корни скоро пустит! Прямо в растение превращается! – отчаянно сказала женщина.

- О… Корни! Это ты, голубушка, в точку попала! Вот тебе и причина…

- Причина чего?

- Причина всего.

- Ой, я не понимаю. Вы мне объясните, пожалуйста!

Старая Анна осуждающе покачала головой.

- Что ж ты, сама не понимаешь? Корней он лишился. И почва новая для него неподходящая оказалась. Вот и чахнет твое растение…

- Корней? – растерялась женщина. – Как так – «корней»? Он же все-таки не гладиолус какой-нибудь, а человек…

- Человек-то человек… А только и человек без корней жить не может! Питаться ему нечем, понимаешь?

- Ну как же нечем? Да мы питаемся в 100 раз лучше, чем на старом месте! Все свеженькое, вкусненькое! – возмущенно замотала головой женщина.

- Да не про то я… Это для тела вашего питание, а когда через корни – для души. Сила земная через них вливается!

- Это что же получается, моему мужу для души питания не хватает?

- Так и получается, — кивнула Анна.

- Но нам-то, нам всем хорошо! Я – как на крыльях летаю. Детки счастливы, как будто тут с рождения жили! И никаких проблем с корнями!

- Значит, почва для вас плодородной оказалась, — объяснила Старая Анна. – Сразу укоренились, зацепились за место, прирастать начали, побеги пустили. А он – нет. Так бывает…

- И что ж теперь делать? – запечалилась женщина. – Помогите нам, пожалуйста!

- Да пожалуйста! Вернуться ему надо на родную землю. Там опять расцветет.

- Как – вернуться??? Мы только что устроились, и нам назад вовсе не хочется!

- А вас-то кто гонит? Оставайтесь, раз нравится!

- Ну нет, мы без него не хотим. Мы хотим вместе жить! Но вот возвращаться… А по-другому нельзя?

- Можно и по-другому. Что хочешь-то? – пожала плечами Анна.

- Чтобы папочка наш тоже на новом месте прижился, корни пустил! Может, вы какой-то особенный рецепт знаете? Ну, что в таких случаях помогает?

- Удобрение, вестимо. Попробуй новую почву удобрить – глядишь, корни и приниматься начнут.

- А каким удобрением пользоваться? Органикой удобрять? Или химией какой?

- Не органикой, и не химией. Тут особенный рецепт нужен! Бумага-ручка есть? Ну, записывай! Значит, так: берешь Любовь. Наполняешь ею душу. Не бойся переборщить, Любви много не бывает. Потом добавляешь Нежности, это по вкусу. Потом Благодарность – полной мерой. Поблагодари его, что поехал с вами, хоть и чувствовал душой, что тяжко ему будет. Значит, любит вас… Дальше приправь это все Терпением. Оно обязательно надо: времени может много уйти на укоренение. Вот ты все это перемешай, да не забудь окрасить все Смирением. Это очень важный компонент!

- Бабушка Анна, я про все почти поняла, зачем оно, а вот для нужно Смирение?

- А это самое важное… Ведь может случиться так, что корни у него так и не приживутся, не найдут себе опоры под ногами, да? Так вот затем и нужно Смирение, чтобы заранее принять и такой результат. Записала?

- Записала! А дальше что? Как это все применять?

- Дык как удобрение применяют? Поливай его каждый день, с ног до головы, от всей души, и пусть он будет купаться в Любви и Благодарности, ничего еще мир не придумал лучше этого удобрения!

- Ой, я, кажется, поняла! Раз у него питание через корни пока не поступает, надо сверху усилить, да? Листовая подкормка, я знаю!

- Ну, можно и так сказать. В общем, пробуй! Да помни: человек предполагает, а Бог располагает. Если не получится – не вини ни себя, ни его. Значит, судьба…

Анна встала, распахнула дверь, пошла гостью проводить до калитки.

- А вот я спросить хочу… Вы знаете, что вас в народе называют Старуха-Судьба?

- Знаю, конечно. Пусть болтают, мне не жаль.

- А вы и правда судьбу насквозь видите?

- Я-то? Я тебе вот что скажу: никому судьбу целиком видеть не дано. Это потому что она из разных нитей состоит, еще несотканных. Кто ж заранее скажет, какую ты нитку через час выберешь? Может, красную, а может, желтую, а то и вовсе черную. Так что не верь, если кто тебе скажет: «вот такая твоя судьба, и ничего не поделаешь». Всегда можно выбрать, какой ее сотворить.

- Вы такая мудрая! Кажется, что про все на свете знаете!

- А так и есть. Только и ты про все на свете знаешь. Просто я себя слышу, а ты пока нет. Ну ничего, поживешь с мое – научишься.

- Вам бы в Москву перебраться, или хоть в областной центр! А то живете здесь, на отшибе, кое-как вас нашла! Знаете, сколько у вас клиентов было бы?

- Нет… Клиенты – вон они, с утра до вечера лавку полируют. Кому надо, сам доберется. А кто не добрался – тому и не надо, стало быть. И на что мне твоя Москва?

- Там все-таки и культура, и наука, и образование…

- Ну, мож, для вас, молодых, это и подходит. А я здесь, в Емелиной слободке, всю жизнь прожила, и науку прошла, и культуру постигла, и образование получила. А главное – корни у меня здесь, понимаешь? Корни! От них и Сила моя…

Гостья вышла за калитку, обернулась еще раз «спасибо сказать», а Старая Анна уже вроде и забыла про нее, окинула взглядом сильно увеличившуюся очередь и указала:

- Вот ты, ты и те двое! И не ждите, не приму! Что за народ такой, все норовят в рай на халяву въехать! А ты, красавчик, зря меня уговаривать пришел – я в твой оздоровительный центр работать не пойду, и не проси. Тем более что он долго не протянет, потому как до денег ты дюже жадный, а вдаль глядеть не умеешь.

- Старуха-Судьба зря не скажет, — с уважением шептались в очереди, замирая в ожидании: на кого в этот раз упадет Перст Судьбы.

 

 

ЛУННАЯ ДОРОЖКА

С утра Адам был задумчив, рассеян и отвечал на вопросы невпопад. За обедом ел невнимательно, роняя крошки; чуть позже, мастеря табурет, порезал палец и даже не заметил этого. Дети то и дело дергали его, но сегодня он уделял им мало внимания.

Ева, занимаясь домашними делами, не выпускала мужа из поля зрения. Сейчас он нуждался в ней как никогда – хотя сам и не подозревал об этом. Но чуткая Ева всегда замечала малейшие перепады его настроения. Особенно теперь, когда наступало полнолуние.

— Все в порядке, милый? – осторожно спросила она, когда Адам застыл, сидя над гончарным кругом, и горшок пошел вкось.

— Что? А, да, в порядке, — очнулся он. – И не говори мне под руку – ты меня сбиваешь с мысли! Видишь, из-за тебя вся работа насмарку.

— Хорошо, не буду, извини, — кротко ответила Ева и отошла, продолжила хлопоты по хозяйству.

Ближе к вечеру Адам стал беспокоен и раздражителен. Ева увела детей под навес и заняла их игрой. Но сама продолжала исподтишка наблюдать за мужем. Вот он вновь замер посреди двора, словно забыв, куда шел, и глаза его были устремлены ввысь – словно он силился отыскать на небе какой-то неведомый знак. Ева знала, чем это кончится – каждое полнолуние бывало так, и она уже привыкла.

Так было и сегодня. Лишь только край солнца коснулся линии горизонта, Адам решительно встряхнулся и стал собираться.

- Пойду проверю сетки, — сообщил он. – Может, есть улов.

- Темнеет уже, может, лучше завтра? – подала голос Ева.

- Займись делом, женщина, я не спрашивал твоего совета.

Адам громко хлопнул калиткой, словно точку поставил. Ева только вздохнула. Адам был мужчина, а мужчины всегда все решают сами. А женщинам остается только терпеть и ждать…

***

Море тихонько лизало прибрежный песок. В нем отражались ночное небо, звезды и огромная круглая золотая полная луна. Адам сидел на берегу, жег костер и неотрывно смотрел на мечущиеся языки пламени. Ждал. Она явится, когда темнота сгустится, а лунная дорожка достигнет берега неподалеку от его костра. Адам раскачивался вместе с пламенем, и ему казалось, что где-то далеко начинает звучать музыка. Она становилась все громче и громче, языки пламени сплетались с лунным светом в безумном танце, и в какой-то момент – он никогда не мог уловить этот миг – сложились в фигуру женщины, что танцующей походкой шла к нему по лунной дорожке. Золотистая кожа, смеющееся лицо, разметанные в разные стороны длинные пряди рыжих волос. Это была она. Лилит.

- Подкарауливаешь? – сверкнула улыбкой рыжеволосая красавица. – Чего тебе дома, с женой не сидится?

- Лилит, — хрипло выдохнул он, не в силах отвести от нее глаз. – Мы не виделись целый месяц…

- Ну да, всего месяц, — тряхнула рыжей гривой она. – Но я не соскучилась. А ты?

- Не смейся, демон! – мрачно сказал он.

- А то что? – подначила его она и в притворном испуге сморщила носик.

Она никогда не боялась выглядеть смешно. Она вообще ничего не боялась. Она была естественной, как огонь, как вода, как воздух. Как земля, из которой была сотворена. И поэтому все, что она делала, было совершенным. Адам и сейчас, через много лет после ее бегства из их райского сада, любовался каждым ее движением, каждым изгибом, как нежным перламутровым рассветом, росой на траве или струями водопада.

- Почему ты сбежала, Лилит? – задал он вопрос, который мучил его всегда, до сих пор. – Разве тебе было плохо со мной, там, в Эдемском саду?

- Хорошо, — порадовала его она. – Ты ведь был моим первым мужчиной. А я – твоей первой женщиной. И это было чудесно, правда.

- Тогда почему? – с болью выдохнул Адам. – Ведь Творец создал нас для того, чтобы мы были мужем и женой. Парой. И создал нам все условия, чтобы наслаждаться жизнью, не зная хлопот. Чего тебе не хватало?

- Себя. Мне не хватало себя, — серьезно ответила она. – Ты всегда хотел быть первым и надо мной, а я так не могу. Я же тебе уже говорила. Каждый раз я пытаюсь тебе объяснить, но ты меня не слышишь.

- Да слышу я все! – с досадой дернул плечом Адам. – Но это же глупо! Кто-то ведь должен быть лидером? Я был создан первым, я сильнее, я быстрее, значит, я – командую, и это разумно!

- А я не хочу, как разумно, — тут же возразила строптивая Лилит. – Мне так скучно. Разве разумен дождь? Или ветер? Или солнечный луч? Разве они командуют друг другом? Они просто есть, и никто не стремится быть первым!

- Ты должна была мне уступить, — упрямо сказал Адам. – Я – мужчина.

- Ну и что? – засмеялась она. – А я – женщина. И заметь: я тебе претензий не предъявляю. А я – я никому ничего не должна. С чего бы вдруг?

- Лилит, — теперь его голос стал почти просительным. – Давай не будем разбираться, кто прав, кто виноват. Я просто хочу, чтобы ты была со мной.

- Ты хочешь, чтобы я вернулась? – уточнила Лилит. – Чтобы мы опять жили вместе?

- Да, — с трудом сказал Адам. – Мне плохо без тебя, Лилит.

- Разве тебя не устраивает Ева? – спросила она. – Мне кажется, она хорошая жена.

- Хорошая, — кивнул Адам. – Очень. Она замечательная хозяйка и мать, она никогда мне не перечит и знает свое место, она всегда уступает мне первенство. Я чувствую себя с ней сильным и мужественным. Но каждый раз, когда близится полнолуние, я начинаю тосковать. Мне не хватает твоего бушующего пламени, и шторма, и схватки, и соленых брызг в лицо, и звезд, которые вспыхивают и гаснут. Тебя, Лилит. В Еве этого нет. Она другая – тихая, нежная и спокойная.

- Она такая, какую ты попросил у Творца, — заметила Лилит. – Видимо, это все, на что ты способен. Легко казаться сильным рядом со слабой женщиной, и напрягаться не надо. Да, Адам?

- Хочешь сказать, что я оказался слабаком?

- Есть другое мнение? – широко усмехнулась она.

- Ты порождение Тьмы! – взревел Адам, вскакивая с места. – Ненавижу тебя, рыжая дьяволица! Я уничтожу тебя!

- Погибнем вместе, — медленно сказала Лилит, и глаза ее вспыхнули серебряным лунным светом. – Если не испугаешься Тьмы…

И случилось то, чего Адам боялся и ждал каждый раз, приходя на этот берег. Огонь костра, нестерпимый лунный свет, сияющие глаза Лилит, разметавшиеся языками пламени рыжие волосы – все это смешалось, взорвалось и затопило его мозг сладостным безумием.

Он никогда не мог внятно вспомнить, что бывало потом. Только мечущиеся тени, блики и звезды и лунный свет. Только ощущение ее тела, горячих губ и разметавшихся рыжих волос. Только прилив невероятной, запредельной, нездешней силы. Они умирали и возрождались всю ночь, много раз, и каждый раз ему казалось, что они уже не вернутся оттуда, где летают их тела – среди света и звезд, в неведомых мирах.

Но рано или поздно наступал миг, когда неукротимое пламя переставало бушевать, успокаивалось, входило в берега. Демон отпускал его, и Адам постепенно возвращался в привычный мир.

Они лежали, рука в руке, и смотрели в небо.

- Ты уйдешь? – безнадежно спросил Адам, глядя, как тает и бледнеет предрассветная тьма.

- Конечно, — отозвалась Лилит. – До следующего полнолуния.

- Почему ты все же приходишь ко мне? – спросил Адам.

- Потому что я люблю тебя, глупый, — нежно улыбнулась Лилит. – Я всегда буду любить тебя, ведь ты же первый мужчина на земле.

- Почему, ну почему нельзя, чтобы в одной женщине были и лед, и пламя? Чтобы она была независимой и покладистой одновременно? Чтобы была и сильной, и слабой? Чтобы в ней были и нежность Евы, и твоя страсть, Лилит?

- Ну почему же нельзя? – удивилась Лилит. – Все можно. Наши дети… Они будут взрослеть, населять Землю и создавать пары. У них тоже будут рождаться девочки, и в каждой из них проявится частичка Евы, созданной из твоего ребра, и Лилит, порождения вольных стихий. Это будет Истинная Женщина, в которой сольются внутренняя свобода и способность подчиняться. Так будет, я знаю.

- Счастлив будет тот мужчина, кому доведется испить из этой чаши, — тихо сказал Адам. – Жаль, что это предстоит уже не мне.

- Жаль…

- Я скучаю по тебе, — мучительно выговорил Адам. – Мне хочется, чтобы ты была моей всегда, каждую секунду. Когда ты рядом, я наполняюсь силой. Я не хочу тебя отпускать.

- Вот поэтому мы и не можем быть вместе. Если не давать свободы моему пламени, оно начинает буйствовать и становится опасным, ты же знаешь.

- Я знаю. Я ненавижу тебя за то, что ты свободна. За то, что так красива. Ненавижу себя за то, что каждый раз так жду полнолуния. Зато, что жажду тебя, демон. И за то, что не могу тебя подчинить.

- Слишком много ненависти, Адам. Зря ты тогда съел тот плод… Там, где нет Добра и Зла, нет и ненависти. Только чистая энергия Любви.

Адам смотрел, как, не оглядываясь, уходит по бледной лунной дорожке золотая Лилит – его первая женщина, строптивая подруга, так и не ставшая женой. Только рыжие волосы мечутся на ветру, напоминая о погасшем ночном костре.

***

Адам вернулся рано утром, неся сетку с рыбой. Ева из-под руки смотрела, как он подходит к их жилищу, и ей казалось, что он стал выше ростом и шире в плечах, и был спокоен и умиротворен. Как всегда после полнолуния.

Она ни о чем его не спросила, забрала рыбу, потом накормила мужа, и день покатился как обычно – в делах и хлопотах. Адам был сегодня мягок и ласков с женой, возился с детьми и учил их работать с глиной, и это было хорошо, уютно, по-семейному.

И только поздно вечером, когда Адам уже уснул, Ева вышла из дома и подняла лицо к полной луне. От луны струился неверный серебряный свет, и Еве казалось, что в нем угадываются очертания женской фигуры.

- Лилит, демон Тьмы, прошу тебя, дай мне твоего огня, научи меня, как быть желанной и страстной, как сделать так, чтобы Адаму было хорошо со мной, пожалуйста, подскажи, ведь он тебе не нужен, а я его люблю, и он мой муж, отец моих детей, ну пожалуйста, Лилит, — едва слышно шептала Ева, обращаясь к луне.

В это же время другая женщина, завернувшись в длинные рыжие волосы, как в плащ, сидела на берегу моря и шептала:

- Ева, дай мне хоть чуточку твоего терпения, твоего равновесия и умения понимать и прощать. Я хочу научиться уступать – ну хотя бы немного, чтобы Адам перестал меня бояться и наконец-то понял, что я не демон Тьмы, а живая женщина, ты слышишь, Ева?

- И да хранит его Создатель, — завершили свою молитву обе женщины, и спящий Адам улыбнулся во сне, словно услышал их слова, двух своих любимых женщины – Евы и Лилит.

 

ОХОТНИК

 

Охотник был молодым и удачливым. Он редко возвращался без добычи. Он хорошо знал лес, его законы, ему было интересно изучать привычки и повадки разных зверей. Он не признавал «охоты для ленивых», когда зверя лупят из оптических винтовок с вертолетов, расстреливают из армейского автомата или гонят с помощью орды орущих и шумящих загонщиков. Нет, ему нравилось охотиться самому, когда он был со зверем один на один, и нужно было придумывать всякие хитрости, премудрости и нестандартные ходы, чтобы перехитрить зверя и сделать его своей добычей. Ему нравился драйв погони, нравилось мчаться за зверем, устраивать ему хитроумные ловушки, бросаться наперерез, спрямляя путь, или часами сидеть в засаде. Тогда он и сам казался себе диким зверем – сильным, свободным и хитрым. Он любил в компании охотников демонстрировать свои трофеи, которые всегда вызывали восхищение и одобрение. Он был настоящим мужчиной, этот Охотник. И набор его «игрушек» был очень мужественным: ружье, капканы, разные инструменты, гитара, лыжи, и все в этом же роде.

Однажды он увидел в лесу Рысь. Она поразила его в самое сердце – раз и навсегда. Рысь была хороша! Сильное гибкое тело было упаковано в солнечно-золотистую шкуру с густым блестящим мехом. Острые когти казались кинжалами, выточенными из янтаря. Раскосые зеленые глаза смотрели отстраненно и загадочно, и было похоже, что они впитали в себя всю зелень леса, пронизанную лучами солнца. В движении Рыси читались грация и мощь, и это было пьянящее сочетание. Он влюбился мгновенно. «Она будет моей добычей», — решил он.

Рысь вовсе не собиралась становиться чьей-то добычей. Она была рождена свободной, и у нее были свои планы на эту жизнь. Ей нравился лес, нравилось собственное тело, нравилось прыгать и бегать, и просто лежать на ветке. Она чувствовала свою силу, и это было приятно. Она еще не знала, что кто-то намерен на нее охотиться.

Охотник не торопился. На этот раз он особенно тщательно продумывал стратегию. Ему не нужна была мертвая Рысь – он хотел взять ее живой. У мертвой Рыси погасли бы ее мистические глаза, а они более всего поразили воображение Охотника. Он еще не знал, как будет действовать, но его изощренный мозг Охотника уже просчитывал все возможные варианты, искал пути воплощения своей невероятной идеи.

И началась охота по всем правилам. Охотник преследовал. Рысь ускользала. Она прекрасно ориентировалась в лесу – это ведь был его дом. А домом Охотника было зимовье – довольно благоустроенная избушка, в которой он все любовно сделал своими руками. Охотник сразу отверг привычные способы охоты. Капканы не годились – он не хотел калечить трофей. Ружье тоже – даже если стрелять по лапам, это испортило бы великолепную шкуру. Яма – нет, Рысь легко бы выбралась из любой ямы. В крови Охотника бурлил адреналин, он чувствовал необычайный прилив сил. Он любил трудные задачи – они придавали вкус и остроту жизни, они увеличивали радость победы.

Сначала он стал изучать Рысь — излюбленные места отдыха, маршруты, повадки. Важным было все. Иногда они видели друг друга, но он сознательно не приближался, чтобы не спугнуть. Он знал, что Рысь – осторожна и недоверчива, нужно было приучить ее к своему присутствию, преодолеть ее врожденное свободолюбие, и это добавляло азарта.

Постепенно Рысь перестала немедленно исчезать при его появлении. Наверное, ей тоже стало интересно, что это за новый зверь появился в их лесу. От него не пахло металлом и порохом, не пахло опасностью, и Рысь позволила себе приблизиться к нему чуть больше.

Вскоре он стал приносить ей подарки и оставлять там, где она любила бывать. Это были очень вкусные подарки, и вскоре Рысь стала их принимать.

Однажды он пришел в лес с какой-то непонятной замысловатой корягой – Рысь немедленно растворилась в листве, но так, чтобы можно было наблюдать за ним. Он снял с плеча корягу, уселся на пенек, приладил ее на колено – и запел. Рысь сразу поняла, что это песня, потому что она была мелодичной, плавной и очень красивой, как у птиц, только лучше. Его голос завораживал, а еще больше завораживали звуки его коряги. Рысь еще не знала, что это была гитара, но ощущала, что и сам инструмент, и голос Охотника сейчас единое целое, и от них исходила первозданная искренность и естественность – то, что было присуще и самой Рыси. В тот раз она подобралась очень близко, совсем забыв об осторожности. Так близко, что он мог бы погладить ее. Но он не воспользовался этим – после того, как песни кончились, он просто встал и ушел.

С этого дня Рысь стала ждать его. Ей хотелось снова и снова слушать его голос, эти песни, веселые и тоскливые, от которых щемило сердце, а по золотистой шкуре пробегали непроизвольные волны. Рыси уже не хватало того, что составляло ее жизнь от самого рождения. В ней просыпались какие-то смутные, непонятные желания, которые она пока не могла осознать.

Теперь Рысь уже не могла полностью отдаваться процессу своей охоты – ее мысли не были сконцентрированы, какая-то ее часть была занята Охотником. Наверное, ей бы пришлось голодать – но его вкусные подарки заменяли ей упущенную добычу.

Рысь, дитя Природы, и не подозревала, что на нее охотятся. С каждым разом Охотник садился петь свои песни все ближе и ближе к зимовью. Рысь продвигалась к его жилищу вместе с ним. Теперь он с ней разговаривал, и Рысь незаметно для себя стала понимать его язык – сначала интонации, потом отдельные слова, а потом и все, что он говорил. Теперь она уже не дичилась, подходила совсем близко и не пряталась в ветвях. Без него она была все той же – сильной, опасной, свободной и непреклонной. С ним она становилась мягкой, открытой, восторженной и наивной. Почти как домашняя кошка.

И наступил день, когда он сел с гитарой на крылечко зимовья. Рядом не было деревьев, и Рысь чувствовала себя неуютно. Она пыталась пристроиться то тут, то там, но все было не так. Она не любила открытые пространства, там она чувствовала себя незащищенной. Он словно бы догадался об ее метаниях. И пригласил ее туда – внутрь зимовья. Этого Рысь уже не вынесла, и молнией, одним длинным прыжком, скрылась в лесу. Неделю она охотилась, гоняла по лесу из конца в конец, и старалась не думать об Охотнике вообще. Он тоже не появлялся в лесу все это время. Это входило в его стратегию. Он знал, что рано или поздно любопытство возьмет верх – и Рысь придет. Каждый вечер он выходил на крылечко, но не пел, а просто сидел и смотрел на заходящее солнце. Он улыбался. Он знал, что все идет, как задумано. И в один из этих вечеров перед ним буквально из ничего материализовалась его Рыжая Бестия. Она тяжело дышала, вид у нее был независимый, а тело напряжено, словно она готовилась в любой миг снова совершить прыжок в чащу. Ему очень хотелось, чтобы Охота завершилась прямо сейчас, и он еле сдерживал свое желание. О, Охотник умел ждать! И он знал, что на Охоте любое неверное движение может стать роковым – добыча уйдет навсегда. На этот раз он просто заговорил. Он говорил негромко, размеренно, ласково, и Рысь постепенно расслабилась, не отрывая от него мерцающих глаз, и непонятно уже было, кто кого гипнотизирует – он ее своим голосом или она его своими глазами. Но в этот день ничего не произошло. Спустилась ночь – и Рысь снова ушла в свою жизнь.

На следующий день она впервые решилась войти в его зимовье. Осторожно и недоверчиво обошла все уголки, потрогала лапой мягкую ткань на широкой лежанке, с восторженным ужасом рассмотрела укрощенный огонь в печке. Ей все было ново, непонятно, интересно. Охотник внутренне ликовал. Охота близилась к концу.

И когда Рысь впервые осталась в зимовье на ночь, он испытал восторг, счастье, гордость. Он сделал это! Он приручил дикую кошку, которую в лесу побаиваются все. Он – Великий Охотник. Теперь у него есть то, чего ни у кого нет – ручная Рысь.

Нет, она еще долго не становилась совсем ручной. Прошло много времени, прежде чем она впервые взяла пищу прямо у него из рук. И еще больше, прежде чем она научилась спать на его лежанке, рядом с ним. Он чувствовал рядом ее дыхание, ее тепло, ее шелковистый мех, ее диковатый пряный запах – и голова его кружилась от счастья. Такая Охота! Столько времени, сил, ухищрений. Но результат того стоил! Теперь Рысь ему доверяла, она запрыгивала к нему на колени и позволяла себя гладить. Это было чудо. Это была полная, безоговорочная победа. Это был фантастический, уникальный, невероятный трофей!

Но в глубине души Охотника уже извивалась маленьким червячком мысль: «А что дальше? На кого я буду охотиться теперь?». Не охотиться он не мог – ведь он был Охотник.

Шли дни, Охотник и Рысь привыкали и приспосабливались друг к другу. У них еще было много недосказанного и непознанного, и это придавало их жизни смысл и остроту. Рысь научилась ловить мышей (а что еще делать в зимовье дикой кошке?), подтачивать когти и не распускать их без нужды, делать зимовье уютным, обращаться с огнем и еще многим человеческим вещам.

Тем временем червячок рос, крепчал, наливался силой, и однажды Охотник вдруг почувствовал тоску. Он тосковал по широким заснеженным просторам, и по непроходимым буреломам, и по искрящимся извивам реки. И по Охоте. По выслеживанию, погоне, поимке добычи. Но новым острым ощущениям. По драйву и адреналину. Тоска заставляла доставать флягу с остро пахнущей прозрачной жидкостью, и тогда он снова брал в руки гитару, пел свои песни, а потом гладил Рысь, прижавшуюся к его ноге. Но действие жидкости проходило, а тоска – нет. И однажды Охотник достал из кладовки свои широкие лыжи, рюкзак и ружье, и ушел, тщательно заперев дверь. Он очень не хотел, чтобы его Добыча ускользнула. Она ведь была его, и только его – ни у кого такой не было.

Рысь осталась ждать. Ей тоже было тоскливо, но она думала, что так надо. Откуда ей знать – может, у людей все так и устроено? Охотники уходят, а Рыси сидят в зимовье и ждут их возвращения. Рысь пыталась успокоиться, но природный инстинкт подсказывал ей: что-то не так. Что-то в этом было неправильное. Противное ее природе.

Охотник уходил все чаще и не приходил все дольше. Он приносил добычу – но мертвую, убитую, не представляющую опасности. Такую Рысь и сама могла бы добыть, даже лучше, потому что без выстрелов. Иногда от него странно пахло – эти запахи будоражили и злили, от них исходила опасность. Непонятная, и от этого еще более ненавистная. Рысь пыталась привыкнуть, но как-то не привыкалось. Теперь Охотник все реже брал в руки гитару и все реже разговаривал с ней.

Рысь все больше нервничала и пыталась обратить на себя внимание. То ласкалась, то огрызалась. Иногда она так сердилась, что царапала мебель, скалилась и шипела, не давала к себе подходить и днями лежала, забравшись под лежанку. Охотника, казалось, это уже не очень трогало. Он просто все чаще уходил и вновь возвращался все более отдаленным, с этими чужими запахами. Только когда он напивался своей огненной воды из фляжки, он разговаривал с Рысью, но это были плохие разговоры.

- Ты понимаешь, я не могу без Охоты, — втолковывал он. – Охота – это моя сущность. Мне скучно, когда добыча уже в рюкзаке. Понимаешь? Мне сам процесс важен, только в нем я живу. А если за добычей не надо охотиться, она мне неинтересна – мне интересна погоня, борьба, схватка. Ну а ты жди меня дома, тебя я уже заполучил. Кто-то же должен ждать меня дома? Как ты думаешь?

Рысь думала по-другому. У нее тоже была своя сущность – Свобода, и она не рождена была сидеть в зимовье. И ей тоже интересно было гнаться за добычей, прыгать с дерева на дерево, купаться в утренней росе и жмуриться, греясь на летнем солнышке. Но Охотник приручил ее – и она, незаметно сама для себя, потеряла свою Свободу. Она бы могла сказать ему – но он ее не слышал. Все-таки он был Охотником, а она – Рысью, и они разговаривали на разных языках.

Однажды, когда Охотника особенно долго не было дома, Рысь подошла к зеркалу. Она не любила зеркало – это изобретение человека, потому что зачем смотреть в зеркало, если и так знаешь, что прекрасна? Но зеркало не отразило красоты. Из зеркала на нее смотрела просто крупная кошка с потухшим взглядом. Погасли солнечные искорки, и выцвела зелень в глазах. И ничего мистического в них уже не было. Шерсть тоже была тусклой и клочковатой, а некогда сильное тело – вялым и некрасивым. Рысь смотрела – и чувствовала, как в ней поднимается что-то полузабытое, но родное. Наверное, инстинкт Свободы. Она и не заметила, как начала все сильнее и сильнее раскачиваться на пружинящих лапах. А потом взревела. Ее рев был полон отчаяния и страсти, в нем сплелось все: и тоска по зеленым ветвям, и досада на себя, и злость на Охотника, и желание перегрызть толстые доски закрытой двери, чтобы ее больше не было, чтобы солнце снова брызнуло в ее глаза. Это все ширилось, увеличивалось и вливало силу в ее тело, и оно становилось прежним – диким и мощным.

Конечно, можно было дождаться возвращения Охотника, но она не могла больше ждать. И решение пришло: собрав все свои силы, она совершила свой лучший прыжок – ее тело, вытянувшись в струну, пробило насквозь маленькое стеклянное окно зимовья и покатилось клубком по траве, оставляя на ней пятна крови и клочья шерсти. Они тянулись до самого леса – ее дома, ее пристанища, где она еще могла спастись.

Конечно, она спаслась. Инстинкты подсказывали ей, как это сделать. Она ела целебные травки, грызла кору, слизывала муравьев и пила много чистой, хрустальной воды из лесных родников. Природа все предусмотрела. Ее раны от острых осколков стекла быстро заживали. Она стала снова охотиться – сначала на лесных мышей, а потом и на более крупную дичь. Она быстро обретала былую форму, ее тело наливалось силой и грацией. Ее глаза снова обрели изумрудный цвет, и в них заиграли янтарные искорки. Взгляд снова стал загадочным и вызывающим, только теперь в нем сквозила еще и мудрость. Она размышляла: о себе, об Охотнике и о том, что случилось с ними. Только теперь она отводила для этих мыслей специальное время – совсем немного. Остальное время она просто наслаждалась ощущением леса, своей силы и счастья от существования.

Охотнику было плохо. Не найдя ее в доме, увидев следы крови, он обезумел. Он искал ее, он облазил весь лес, он видел ее следы – но ни разу не встретился с ней. Но она была хотя бы жива – и это уже грело ему душу. Он и не представлял себе, насколько привык к ней. Ему не хотелось петь, ему было холодно спать, и вообще в зимовье без нее было холодно и пусто. Он стал слишком часто открывать свою фляжку, но это не приносило ему облегчения. Его Лучшая Добыча, его Уникальный Трофей теперь потерян, и некому жаловаться, некого обвинять, потому что он сам забыл, что Рысь – дитя Свободы, и никогда ей не стать домашней кошкой. Он забыл, что Охота – это и ее Сущность. Он упустил самое лучшее и чудесное, что у него было в жизни. И что-то исправлять было поздно, безнадежно поздно. Иногда он подходил к зеркалу. Из зеркала на него смотрел старый, угрюмый человек с потухшим взглядом. Он. Охотник. Охотиться почему-то не хотелось. Вообще ничего не хотелось.

Да нет, конечно, он время от времени охотился. И трофеи были. Но они не радовали его — все они были какими-то слишком мелкими, или слишком крупными, в общем, НЕ ТАКИМИ. Обычными. И он забывал их сразу после Охоты.

…Однажды в начале осени он просто заставил себя взять ружье и пойти в лес. Он шел – и не чувствовал ни драйва ни азарта, ни силы в ногах. Просто надо было что-то есть, вот и шел. И даже разноцветная красота ранней осени не трогала его. Он и не заметил, как в какой-то момент на тропе, преградив ему путь, появилась она. Рысь. Зрелая, сильная, прекрасная. Сияющая золотом шкуры и зеленью глаз.

- Если ты хочешь меня убить, — сказал он, — то ты имеешь на это полное право. Я не буду защищаться. Я открыт. Ты видишь, я кладу ружье. Я рад, что еще раз увидел тебя.

Рысь переступила с лапы на лапу и перетекла в сидячее положение. Она пристально смотрела на него, и у нее были совсем человеческие глаза. Она смотрела на него, куда-то вглубь, гораздо глубже, чем умел он сам. И он услышал голос – там, внутри. Это был ее голос, уж ему ли не знать.

- Я не хочу уничтожать тебя. Да, ты отобрал у меня Свободу – но ведь я ее сама отдала. Я прошла сквозь Боль – и обрела Силу, гораздо большую, чем раньше. Я думала обо всем этом – и получила Мудрость. Так что я не в претензии.

- Я рад, — облегченно вздохнул Охотник. – Я чувствовал себя виноватым. И…мне тебя очень не хватает. Хочу, чтоб ты знала.

- Что ж, и мне тебя не хватает. Я предлагаю тебе попробовать еще раз, — предложила Рысь. — Только теперь я не буду твоей домашней кошкой. Я буду приходить и уходить из Леса, чтобы побыть с тобой. А ты будешь помнить, что я рождена свободной, и никогда не станешь закрывать дверь зимовья. И еще, про Охоту. Или мы охотимся друг на друга, или вообще по отдельности. Идет?

Охотник стоял и слушал музыку ее голоса. Жизнь возвращалась. Мир обретал краски.

- И, если ты не возражаешь, сегодня вечером я пришла бы послушать гитару. Мне ее не хватает здесь, в лесу.

Он не возражал. Он, может быть впервые в жизни, ощущал и драйв, и азарт, и счастье, и все вместе настолько остро – и Охота тут была вовсе ни при чем.

 

 

⇐ Предыдущая57585960616263646566Следующая ⇒

Поделиться: