ИСТОРИЯ ПРИНЦА ХЛАДНОКРОВА И ПРИНЦЕССЫ СЕРЕБРЯНОЕ МОЛОЧКО

— Там, где в потемках часто слышатся безутешные стоны, — начал Гарра Мидгард с театральной интонацией, — где тени корчат злобные гримасы, стоит лишь отвернуться, а в клубах тумана видятся чьи-то фигуры — там уж до Большого леса рукой подать. Дважды каркнет ворон, ухнет сова, и вот впереди виден частокол черных мрачных деревьев, сухие ветви застят небо. Путник дрожит от страха. Никто не решается вступить в лес, ведь каждому известно, что в чаще живет стопалая мума, вечноголодный всеяд, фигура без лица, злой-презлой волк и ведьма-паучиха. Так и оставался жуткий лес неизведанным много-много лет…

Гарра уселся на подоконник и оглядел класс.

— Однажды в этих краях очутилась принцесса Серебряное молочко, юная косуля. Ей уже приходилось столкнуться со злом: в детстве она была человеком, но коварная ореховая ведьма превратила девочку в косулю и оставила на опушке Большого леса.

Девочки в классе вздохнули. Мальчишки ухмыльнулись. Скоро эта косуля попадет в большие неприятности.

— Принцесса Серебряное молочко никогда не слыхала про стопалую муму, вечноголодного всеяда, фигуру без лица, злого-презлого волка или ведьму-паучиху. Ни о чем не подозревая, вошла она в темную чащу. Лес окутывал косулю черными тенями, на землю опускалась ночь, и принцесса очень обрадовалась, когда в потемках забрезжил тусклый огонек. Подойдя ближе, она увидела, что свет горит в маленьком домике на поляне.

Гарра слез с подоконника, подошел к первой парте, оперся на нее и уставился на учеников.

— Не станут те, у кого намерения добрые, селиться в маленьких домиках на полянках в Большом лесу, верно? — Ученики, словно завороженные, кивнули.

— Но наша маленькая косуля, невинное дитя, разумеется, ни о чем таком не подозревала. И она робко постучала передним копытцем в дверь домика.

Повернувшись, Гарра легонько постучал по классной доске. Затем осторожно открыл одну из половинок, словно дверь, и петли тихонько скрипнули.

— Дверь Серебряному молочку открыло не какое-нибудь там страшное чудовище — нет, это оказалась милая старушка, она ласково пригласила принцессу войти. Пожилая тетушка обрадовалась неожиданной гостье и предложила той вкуснейший гуляш, кипевший в котелке над огнем. Принцесса Серебряное молочко вежливо отказалась, ведь косули — вегетарианки, однако с удовольствием устроилась у камина. Не страшно — молвила старушка, подходя к плите, — она в два счета приготовит чудесные овощные фрикадельки. Принцесса согрелась у огня, вытянула уставшие ноги, глядя, как пламя играет в камине. Убаюканная пением старушки, она едва не уснула.

Гарра говорил все тише, наконец перешел на шепот.

— Едва! — рявкнул он так, что весь класс вздрогнул. — Вдруг — бах! — дверь распахнулась, и в дом ворвался вихрь. Будто дервиш, облетел он всю комнату, а когда снова вылетел в дверь, принцесса Серебряное молочко осталась одна. Там, где стояла старушка, пол и плита оказались залиты кровью, вокруг были разбросаны сто оторванных пальцев с длинными острыми когтями. Пальцы еще шевелились. А в котелке на печи варилась оторванная голова злой мумы.

— Точно, — мрачно буркнул Рольф.

Гарра подозрительно взглянул на него.

— У плиты стояла вовсе не милая старушка, — продолжал учитель, — а стопалая мума.

По классу прокатился шепот.

— На следующий день принцесса Серебряное молочко повстречала в лесу ужасно худого человека. Тот сидел на камне под дубом. — Голос учителя вновь зазвучал тихо и степенно.

— Я аскет, — заявил худой человек, — почти ничего не ем. Разве что камень и немного песка раз в пару недель задают работу желудку. Таким способом я надеюсь достичь духовного просветления, оставив позади все житейские заботы. Хочешь — посидим на диете вместе, милое дитя?

Принцесса Серебряное молочко не поняла ни слова, кроме приглашения «посидеть». Против короткого отдыха она не возражала, и уселась на траву у ног худого человека. Тот продолжал разговор о голодании, голос его звучал, будто звон колокольчика, фразы убаюкивали, как шум моря, и принцесса почти задремала.

— Почти! — воскликнул Гарра. — Но тут поднялся вихрь, закружил среди берез, поднял в воздух осеннюю листву, осыпав ею принцессу. Когда же ветер утих, оказалось, что худой человек слился с дубом воедино. Его, словно канат, намотало на дерево. Ни одной косточки не уцелело. Разумеется, человек был мертв. Принцесса решила оглядеть кровавое месиво со всех сторон и, зайдя за дуб, обнаружила там аккуратную горку черепов разных лесных зверей, от лисы до белки. Валялась там и обглоданная голова косули: худой человек оказался вовсе не приверженцем скудной диеты, а вечноголодным всеядом. Еще чуть-чуть, и он сожрал бы принцессу Серебряное молочко.

Повисла театральная пауза.

— А принцесса, — продолжал Гарра, — пошла дальше. На лес опустились сумерки, и принцесса решила искать ночлег в зарослях кустов: маленьких домиков и огромных деревьев она теперь опасалась. Ночной ветерок шелестел листвой, веки принцессы отяжелели, и она в третий раз чуть-чуть не уснула. — Гарра умолк.

— Чуть-чуть! — голос Гарры прогремел так громко, что Румо едва со стула не свалился. — Кто-то сопел ей прямо в ухо. Принцесса Серебряное молочко очень испугалась, увидев, что над ней склонилась черная тень. На косулю повеяло леденящим холодом, и в свете луны она разглядела фигуру без лица. Принцесса совсем ослабела и не могла пошевелиться: фигура высосала у нее через ухо все жизненные силы. Но тут по лесу пронесся ураган, и фигура без лица отступила. Раздался грохот, фигуру без лица подняло в воздух и закружило вместе с палой листвой. Когда ветер утих, фигура без лица неподвижно лежала на земле, странно искривившись, будто ей сломали хребет.

— Точно, — прошептал Румо, и Гарра Мидгард недоверчиво на него взглянул.

Затем стал перечислять, загибая пальцы:

— Стопалая мума — убита. Вечноголодный всеяд — убит. Фигура без лица — убита. Кто у нас еще остался в Большом лесу?

— Злой-презлой волк и ведьма-паучиха, — прокричало разом полкласса.

— Верно, и вот один из них уже стоит на задних лапах рядом с мертвой фигурой без лица, глядя на принцессу Серебряное молочко: огромный черный волк.

Ученики вздохнули.

Гарра вальяжно подбоченился.

— Здравствуй, — проговорил злой-презлой волк.

— Добрый день, — робко ответила принцесса. — Чего ты хочешь?

— Хочу тебя съесть, — заявил волк.

Принцесса Серебряное молочко горько заплакала, а волк подбежал к ней на всех четырех лапах и стал утешать:

— Ну что ты, я же пошутил, перестань реветь! У тебя что, совсем нет чувства юмора? Не стану я тебя есть! — Позже в разговоре выяснилось, что волк — вовсе не волк, а заколдованный человек, принц Хладнокров. Оказывается, принц Хладнокров влюбился в принцессу Серебряное молочко, едва та вступила в Большой лес, шел за ней по пятам, оберегая от опасностей. Он и есть тот вихрь, что налетел на стопалую муму, вечноголодного всеяда и фигуру без лица. И, так уж случилось, в волка его превратила та же самая ведьма, что заколдовала принцессу Серебряное молочко. Принцесса Серебряное молочко тоже влюбилась в принца Хладнокрова, они зашли в самую чащу Большого леса, и там случилось чудо любви.

Румо и другие мальчишки навострили уши.

— Кхм, а через какое-то время, — торопливо продолжил Гарра, — принцесса Серебряное молочко родила детеныша: не волка и не косулю, а щенка с двумя маленькими рожками. По легенде, именно так на свет появился первый вольпертингер.

Сложив передние лапы, Гарра принял озабоченный вид.

— Вот такая цамонийская история, ну, а поскольку цамонийские истории всегда кончались плохо, вот вам печальный финал: однажды принцесса Серебряное молочко и принц Хладнокров попались в сети коварной ведьмы-паучихи. Она выпила у них кровь прямо на глазах у щенка, и тот остался сиротой.

Гарра вздохнул.

Девочки всхлипывали, а мальчики толкали друг друга и ухмылялись: дескать, их-то не проймешь.

— Вот такая легенда, — подытожил Гарра. — Как и во всякой легенде, в ней есть доля правды. Например, фигура без лица в легенде — это первое упоминание о существах, которые мы называем лунными тенями, а ведьма-паучиха…

— А что там насчет чуда любви? — перебил Румо и сам смутился.

Гарра уставился на Румо. Весь класс уставился на Румо. А Румо уставился на Гарру.

— Э-э-э… — промямлил учитель.

Кто-то уронил карандаш. Прозвенел звонок.

— Так, урок окончен! — громко сказал Гарра. — На сегодня хватит. Перемена! Все во двор! Скорей, скорей!

Никогда еще Гарра Мидгард так резко не обрывал занятие. Обернувшись, Рала одарила Румо долгим загадочным взглядом. Гарра Мидгард пулей вылетел из класса, ученики вылетели следом.

Румо снова почувствовал, что сделал какую-то ошибку, но какую — не понял. Во двор ему не хотелось, и он решил дожидаться следующего урока в классе.

— Какой у нас следующий урок? — спросил он одноклассника, сидевшего впереди.

— Фехтование, — ответил тот. — Ведет Ушан Делукка.

Румо словно током ударило. Фехтование! Опасное оружие! Наконец-то! Но ведь у него нет оружия! Может, на уроке выдадут?

Ога Железград

— Румо Цамониец? — В дверях стояла маленькая толстая учительница из породы бульдогов. — Это ты?

Румо встал.

— За мной! — тявкнула она. — Меня зовут Ога Железград, — представилась учительница, волоча Румо за собой по коридору. — Твое имя звучит как название карточной игры.

— Да, — подтвердил Румо. — Куда мы идем?

— Буду учить тебя читать и писать.

— Но у нас сейчас фехтование.

— Это у других — фехтование. А у тебя — чтение.

Они прошли по коридору, спустились в подвал, миновали кладовки, стопки пожелтевших тетрадей и груды школьных скамеек, отслуживших свое. Наконец очутились в маленькой, скудно освещенной каморке, где уже сидели трое учеников. Вздохнув, Румо присел рядом. Ясно: отсюда не сбежишь. В каморке не было даже окон, куда можно посмотреть и отвлечься. Несколько толстых свечей наполняли комнатку неровным гнетущим тусклым светом.

Потянулись нескончаемые часы. Учительница показывала таблички с разными животными и предметами: чашка, колесо, кошка, утка, шляпа, мышь. Затем писала на доске буквы, а ученики срисовывали их в тетради. Все это учительница проделывала с невозмутимым упорством: картинка за картинкой, буква за буквой, и опять все сначала, час за часом. Кажется, Румо и его сокамерники сумели бы теперь писать даже во сне.

Под конец занятия Ога заявила ученикам, что те попадут на уроки борьбы не раньше, чем научатся читать и писать, хотя бы немного. На ропот учеников она ответила замечанием, что таковы правила, и ни для кого не секрет, что правила установлены для того, чтобы ученики скорее осваивали основы цамонийского правописания.

— Даже осел бежит быстрее, — добавила она, — если подвесить у него перед носом морковку.

Выйдя из школы, Румо не сразу привык к яркому свету вечернего солнца. Его ждал Урс с гирляндой свежих сосисок на шее.

— Побывал в склепе? — усмехнулся он. — Они специально преподают чтение и правописание в темном подвале — так скорее учишься. Это работает. Хочется поскорее выйти оттуда, вот и зубришь как проклятый. Я научился читать и писать за полтора месяца.

— Полтора месяца! По-твоему, это недолго?

— Завалишь контрольную — будешь учиться еще три. Хочешь сосиску?

СКЛЕП

Следующие несколько недель Румо почти целиком провел в склепе с тремя товарищами по несчастью и Огой Железград. Он почти не видел одноклассников. Его отпускали на занятия по уходу за зубами или на общие сведения о вольпертингерах, но как только весь класс отправлялся на урок борьбы, Румо запирали в склепе и заставляли писать «мыло», «мяч», «куст» или «печь».

С каждым днем слова становились длиннее, а вскоре Румо научился обходиться без табличек с картинками. Удивительно: рисуя буквы на бумаге, будто гоняешься за предметами. Сравнение с охотой помогало Румо в учебе. Сидя в мрачном подземелье, мыслями он уносился далеко-далеко, в солнечную степь, а стрелы-карандаши настигали добычу на бумаге.

Труднее всего — подолгу не видеть Ралу. Тем временем Ушан Делукка тренировал ее, Рольфа и других учеников разрубать противника саблей пополам.

Вечерами Румо корпел в своей комнате над алфавитом. Он дал себе слово хорошо написать контрольную, чтобы поскорее попасть на урок борьбы. Ночью ему снились буквы и Рала.

ОБЯЗАННОСТИ

В школу Румо отправлялся, как на войну: тут и коварные враги (Рольф), и внезапный риск (Рала), и бесконечные муки (шахматы), и бесславный плен (склеп), и жестокие пытки (арифметика). В самом же Вольпертинге царил мир, и здесь Румо мог показать, на что способен. Молодой вольпертингер преуспевал во всем, что касалось городских обязанностей. Дай ему мастерок — за несколько часов возведет прочную стену. Дай лопату — выроет котлован для нового дома. Румо с удивлением заметил: когда дело касается физического труда, все дается ему невероятно легко. За несколько недель Румо овладел гончарным ремеслом, кузнец научил его ковать железо, еще он теперь умел обжечь кирпич и вырыть колодец. Румо не чурался никакой работы: так он готовился к урокам борьбы. В каждой работе задействованы разные мышцы: лепишь горшки — напрягаешь передние лапы, спешишь по поручению — тренируешь задние лапы и выдержку, копаешь — укрепляешь позвоночник, на стройке растут бицепсы, а в кузнице — плечи. Стоя у раскаленной плиты в пекарне, учишься не чувствовать боли, а когда удишь рыбу в бурном Вольпере, улучшаешь реакцию.

Столярная Орнта ла Окро

Однажды Царузо, торговец древесиной, поручил Румо доставить бревно столяру. Едва Румо вошел в мастерскую, его окатило волной приятных ощущений. Большинство вольпертингеров осталось бы равнодушным к этим запахам и звукам, кому-то они даже показались бы неприятными, но в ушах Румо скрежет циркулярной пилы с ножным приводом звучал музыкой, а столярный клей и морилка пахли приятнее, чем праздничное жаркое. Свежая древесина. Смола. Льняное масло. Пчелиный воск. Румо с упоением вдыхал эти ароматы. Падая сквозь маленькое окошко, солнечный луч подсвечивал летавшие в воздухе пылинки, и казалось, будто волшебные огоньки пляшут в мастерской. Посередине стояли два потемневших массивных верстака, засыпанных стружками. На них лежали всевозможные рубанки, стамески, лобзики, угольники. К каждому верстаку крепились мощные тиски.

Сбросив бревно с плеча, Румо приблизился к одному из верстаков. Столяр, стоя у циркулярной пилы, механически давил на педаль и распиливал бревно. Он не заметил Румо. Тот поднял с пола дощечку, зажал ее в тисках и принялся орудовать рубанком.

Столяр Орнт ла Окро убрал ногу с педали и обернулся. У него в мастерской за его верстаком стоит юный вольпертингер и строгает дощечку. Дело не просто необычное — неслыханное! Во всем Вольпертинге только ему позволено выбирать подмастерьев и обучать их столярному ремеслу. И только сам Орнт дает подмастерьям задания.

Орнт решил, что кто-то из соседей подшутил над ним, подослав этого парня в мастерскую. Выглянул за дверь — никого. Вернувшись, он увидел, что наглец стоит за токарным станком и вытачивает ножку для стула.

Сперва Орнт хотел хорошенько отделать Румо и, схватив за шиворот, вышвырнуть из мастерской, но остановился, прислонясь к бревну. Никогда еще он не видывал, чтобы кто-то так проворно вытачивал ножку для стула. Румо вынул готовую ножку из станка, оглядел ее, отложил и стал вытачивать вторую.

Орнт закурил трубку.

Выточив все четыре ножки — за такое время сам Орнт успевал сделать всего одну, — Румо достал со стеллажа большую доску и тут же выстрогал сиденье, тоже весьма искусно. Соорудил спинку из трех продольных перекладин и одной поперечной. Принюхавшись, Румо уверенно выбрал из двадцати баночек с клеем нужную — сам Орнт отдавал предпочтение именно этому клею. Просверлил отверстия для перекладин спинки, подобрал шурупы, прикрутил ножки к сиденью, приклеил спинку и отшлифовал края наждачкой.

Румо поставил стул посреди мастерской и уселся на него. Стул скрипнул — шурупы, дерево и клей понемногу привыкали друг к другу. Только теперь Румо бросил на Орнта затуманенный взгляд, будто только что видел приятный сон и вдруг проснулся.

— Хочу стать столяром, — буркнул он.

— Ты и так столяр, — ответил Орнт.

 

Едва четверо узников склепа научились читать связные фразы, составлять из букв слова и записывать их, чтение и правописание сократили до двух уроков в день, и новички смогли больше учиться вместе с остальными.

Румо был рад чаще видеть Ралу, а так как умел читать и писать, воспринимал занятия по-новому. Теперь Румо понимал, что учитель пишет на доске, и даже сам мог нацарапать словечко-другое.

С огорчением он заметил, что Рольф то и дело трется возле Ралы. Хуже того: Рала, похоже, не возражает! На переменах Рольф так и увивался за ней, затевал у нее на глазах потасовки, а однажды даже отдал свое яблоко, и та — о, ужас — взяла. Сам Румо и помыслить не мог ни о чем таком: до сих пор он и словечком с ней не перекинулся. Самое большее, на что он отважился, — написать на бумажке имена «Румо» и «Рала» рядом другие другом. Но тут же изорвал бумажку в мелкие клочья.

ГЕРОИ

Румо по-прежнему не допускали до занятий борьбой, но он продолжал терпеливо ходить в школу, так как понял: само собой ничего не делается. Уроки игры в шахматы стали для него настоящей пыткой: едва ли он ненавидел что-нибудь сильнее. Когда соперник по игре загонял Румо в угол (а такое случалось постоянно), больше всего ему хотелось схватить доску и огреть того по башке. Но основные правила игры это запрещали.

Час от часу не легче: Рала оказалась чемпионкой школы по шахматам. Может тягаться даже с учителями и играть одновременно несколько партий — хоть десять. Но и это еще не все: единственный, кто хоть как-то дотягивает до нее, — это Рольф. Они то и дело устраивали состязания, и побеждала то Рала, то Рольф. Румо завидовал Рольфу: уж очень много времени тот проводит с ней.

Не лучше обстояли дела и с арифметикой. Не то чтобы Румо не умел считать — он не хотел! До глубины души его возмущала необходимость складывать, вычитать или делить абстрактные числа. Слова ему нравились, ведь они наполнены образами или ощущениями, они нужны в повседневной жизни, а от цифр — сплошная путаница. Считать — это все равно что щупать дым или жевать запах. Арифметика — это для зануд и канцелярских крыс. И впрямь, лучше всех по арифметике успевали самые скучные одноклассники Румо. Даже на переменах они собирались кучкой и решали математические головоломки, которые давал им учитель. На уроках арифметики Румо глядел в окно и надеялся, что его не вызовут к доске. Вскоре учитель махнул на него рукой, решив, что Румо совершенно безнадежен и не стоит понапрасну терять время.

А вот героеведение пришлось Румо по вкусу. Он с удовольствием запоминал звучавшие на уроке имена героев и их подвиги: Кондор Беровальт — задушил в розовом лесу трех медведей, пожиравших младенцев; Бефусаил Бальдо — в возрасте ста девяноста девяти лет заткнул дыру в плотине собственным телом, предотвратив наводнение; Андромека Кристалл — обратилась в статую изо льда во время бури в Северном краю, облившись водой, чтобы заслонить собой семью от ледяного ветра.

Но кое-что Румо не нравилось: героями всегда были другие. Динозавры из Драконгора одолели черных людей, клан скелетов и медных болванов. Принцессы Гральзунда защитили город от войска туманных ведьм. Окин Волкрик рухнул в ущелье Вотана вместе с мостом, чтобы задержать войско кровопийц, и при этом, заметьте, пел! Почти у всех народов Цамонии имелись свои герои, и только у вольпертингеров — никого. Ни один вольпертингер еще не совершил подвига. Ни один!

Даже Гот. Он заслужил всеобщий почет лишь тем, что вошел в пустой город. Но героем от этого не стал. Вольпертинг никто никогда не осаждал. Здесь не знали разрушительных ударов стихии, пожаров или налетов демонов, и у вольпертингеров просто не было возможности проявить героизм. Казалось, беда обходила город стороной, испугавшись воинственного вида его обитателей. Румо же считал, ему на роду написано стать героем. Подвиг на Чертовых скалах — вот о чем, несомненно, следовало бы рассказывать на уроках героеведения. Но некому было об этом поведать, а Смейк теперь очень далеко. Быть может, кто-нибудь из добротышек расскажет своим детям о подвиге Румо, но, кто знает, не перепутают ли они имя героя? Назовут его Рому или Умор — не все ли равно? Нет, ничего не попишешь: у Румо был шанс прослыть героем, и он его упустил. И уж скорее он обыграет Ралу в шахматы, чем отыщет опасные приключения в пределах города.

ЧЕРНЫЙ КУПОЛ

Урок общих сведений о вольпертингерах представлял собой странную смесь биологии, истории и правил поведения, немыслимую путаницу наставлений, фактов и легенд, прикладных данных и нелепых слухов — в общем, кашу из всего того, о чем не расскажут на других уроках. Учитель разглагольствовал то об особенном чутье вольпертингеров, то о системе общественных обязанностей, то о важности городских туалетов с точки зрения гигиены, то об опасности купания в водоемах — никто никогда не знал наверняка, о чем Гарра заговорит на следующем уроке. На сей раз речь пошла о черном куполе.

— Черный купол, — вещал Гарра, — существовал, когда нас еще и в помине не было, он существует сейчас и будет существовать еще долго-долго, когда про нас и думать забудут.

Выждав немного, пока ученики обдумают его слова, Гарра продолжал:

— Бытует мнение, что купол — на самом деле шар, попавший сюда из космоса: в Цамонии такого металла не сыщешь. Да, кое-кто полагает, что купол — это упавший на Землю метеорит. А вокруг него давным-давно кто-то выстроил город. В пользу этой теории говорит тот факт, что мы до сих пор не знаем, из чего состоит купол.

И Гарра записал на доске: «1. Теория метеорита».

— Согласно второй теории, купол возвели уже после строительства Вольпертинга, а секрет строительного материала утерян. Горе-строители забыли про дверь, замуровались изнутри и задохнулись. Если эта теория верна, то в самом центре города стоит здание, битком набитое скелетами.

И Гарра записал на доске: «2. Жуткая теория».

— Третья теория гласит: купол не падал с неба, и его никто не строил — он вырос сам. Каменное растение, металлический гриб или прыщ, вскочивший на лице Земли. Если это так, не хотел бы я очутиться поблизости, когда прыщ лопнет.

Ученики засмеялись, а Гарра записал на доске: «3. Теория прыща».

— Все эти теории — а я могу привести еще десятка два — говорят лишь о том, что точных сведений о черном куполе нет. Я же придерживаюсь такого, сугубо личного, мнения: не важно, существовал ли купол до Вольпертинга, или его построили горожане. Думаю, черный купол — это скульптура-символ. Огромная каменная загадка, знак вопроса, призванный напоминать: пока мы живы, вот здесь, — Гарра постучал лапой по лбу, — всегда найдется дело. Понимаю, не очень-то вам по душе труд без передышки, но уясните себе: работа мысли, тяга к знаниям, поиск ответов не должны прекращаться ни на миг.

Румо вдруг вспомнил загадку Смейка: «Что одновременно становится длиннее и короче?» Ответа он пока не нашел.

ЗАСАДА

Румо чувствовал некоторую гордость собой за то, что выучил алфавит. По вечерам, возвращаясь домой из школы вдвоем с Урсом, Румо читал вслух каждую вывеску, что попадались по дороге.

— Ну, как дела в склепе?

— «Городская пекарня».

— Хочешь колбасы?

— «Фонтан Гота».

— Думаю завязывать с колбасной лавкой и устроиться в пекарню. По горло сыт колбасой.

— «Царузо, торговля древесиной».

— А может, пойти работать в пищеблок? Там тебе и первое, и второе.

— «Пожалуйста, не сорите!»

— Свой ресторанчик — вот было бы здорово! У меня же целая пачка рецептов. Все сам придумал.

— «Чистите зубы пять раз в день!»

— В Вольпертинге определенно не хватает ресторана флоринтской кухни. Нет в местных харчах изысканности.

— «Кожаные изделия на любой вкус».

— Пусть на каждом столе будет по шахматной доске. Можно одновременно есть и играть в шахматы.

— «Будьте осторожны с огнем!»

— Можешь стать моим компаньоном. Я готовлю — ты моешь посуду и вышвыриваешь пьяных. Прибыль пополам. И если дело пойдет, откроем целую сеть ресторанов «Урс и Румо».

— «Мост Гота».

— Ладно, пусть будет «Румо и Урс». Флоринтская кухня — стопроцентное попадание. Легко и изысканно — вот что будет в моде!

— «Осторожно, бурный Вольпер! Купаться запрещено!»

— Эй, да ты слушаешь меня?

— «Прачечная».

— Как дела с чтением? Есть успехи?

Они по привычке срезали путь через Линялый переулок на задворках городской прачечной. Вольпертингеры старались обходить его стороной: резкий запах кислоты и стирального порошка так и шибал в нос. Румо и Урс шли, зажав носы, поэтому не почуяли, какая опасность поджидает за углом. Там, среди корзин, набитых грязным бельем, околачивался Рольф и его банда: Тсако Красенбор, Биала Бухтинг и Олек Дюнн.

— Засада! — выпалил Урс.

Все четверо вразвалочку вышли на середину переулка, преградив дорогу Урсу и Румо.

— Чего надо? — начал Урс.

— От тебя — ничего! — ответил Тсако. — Лучше не суйся.

— А вот это не ваше дело, — негромко, но злобно возразил Урс. Румо поразила его интонация.

— Да ладно тебе, Урс, — заговорил Биала. — Мы тоже не суемся. У Рольфа и Румо свои терки.

— Здесь тебя Рала не защитит, — ухмыльнулся Рольф. — Хочешь пройти — придется иметь дело со мной.

— Подержи-ка, — буркнул Румо, отдавая Урсу сумку с учебниками. Тсако, Биала и Олек отступили на тротуар, а Рольф приготовился к драке.

— Начинайте! — крикнул Олек. — Чур по-честному: без оружия и без зубов. Все остальное можно. Драться до победы. Вперед!

БИТВА В ЛИНЯЛОМ ПЕРЕУЛКЕ

Если бы кто-то вел секретную летопись Вольпертинга, хронику всех до единого событий — скрытых от посторонних глаз, — происходивших на задворках и в темных переулках, в подвалах и полуразрушенных зданиях, в ней наверняка нашлась бы целая глава о черном куполе. Читатель узнал бы, откуда взялась вмятина на голове у бургомистра и как удалось Готу заселить пустой город одними лишь вольпертингерами. Он прочел бы о драке на деревянных мечах между враждовавшими школьными бандами Красных и Черных — случилась она как раз неподалеку от Линялого переулка. Встретилось бы в летописи и подробное описание трехдневной дуэли на сырых яйцах, затеянной в детстве Орнтом ла Окро и неким Гахо Волкингом. А драка между Румо и Рольфом вошла бы в городские анналы как «Битва в Линялом переулке», но, к сожалению, подобной летописи никто не вел.

Это была именно битва, хотя бы потому, что всем присутствующим казалось, будто дерутся не двое вольпертингеров, а полдюжины. Та сила, выносливость и стойкость, какую проявили обе стороны, обратила бы в бегство целое войско вервольфов. В облаке химических испарений Линялого переулка сцепились не живые существа, а две природных стихии, два злобных духа, обладавших сверхъестественной силой.

Нужно признать, в начале битвы Рольф имел некоторое преимущество: приятели подбадривали его криками, да и сам он владел боевыми приемами, о которых Румо и понятия не имел. Рольф наносил сильные и меткие удары, не забывая и о самозащите. С необыкновенной ловкостью уворачивался он от Румо, и тот сыпал удары в пустоту.

Но Румо избежал обыкновенной в таких случаях ошибки и не впал в бешенство. Молча сносил удары, по возможности отражал и вскоре приноровился к тренированному сопернику, к его скорости, к его уловкам, оценил предел его возможностей. Превосходный боец от природы, Румо многое вынес из этой битвы.

Удары Рольфа попадали в цель все реже, Румо оборонялся все успешнее, да и сам стал наносить Рольфу недюжинные удары. Казалось, будто противники поменялись ролями, и вот Румо возвращает Рольфу каждый его выпад, великолепно переняв его движения и ухватки. Теперь Рольфу пришлось бороться с нараставшей яростью. Меткий удар — и у Рольфа опух левый глаз. Приятели его стушевались, зато Урс кричал все громче в знак одобрения.

Рольф решил изменить тактику и повалить Румо на землю, не подозревая, что дает противнику фору. Теперь все решали рефлексы, а не техника, и Румо стал хозяином положения. Он быстрее и крепче хватал соперника, был ловчее и сильнее, дольше задерживал дыхание. Они валялись в грязи, рыча и фыркая, опрокидывали корзины с бельем, кубарем скатились по лестнице в подвал, и каждый раз Румо, уложив врага на обе лопатки и усевшись у него на груди, молотил что есть мочи.

Вскоре Рольф заработал второй синяк и решил перейти к новой технике: ударам в прыжке и летучей борьбе. Уж тут-то ему во всей школе нет равных. Отряхнувшись от пыли, Рольф занял боевую позицию: задние лапы чуть согнуты, плечи выпрямлены, кулаки на уровне головы.

— Сейчас я тебя отделаю, — пригрозил он.

— Давай, — ответил Румо.

— Ну и получишь же ты! — не унимался Рольф.

— Давай же, — повторил Румо.

— В порошок сотру!

— Давай.

Оба вспотели и тяжело дышали. Они ходили кругами, продолжая перебранку, и собирались с силами.

— Я тебе покажу, чем цивилизованный вольпертингер отличается от дикого, — рычал Рольф. — Покажу, чему бы ты мог научиться в школе, будь ты повнимательнее.

Румо приготовился к новому граду неистовых ударов кулаками, однако враг стал бить его задними лапами. Рольф то становился прямо, то наклонялся назад, то падал на землю, то подпрыгивал, то вертелся вокруг своей оси, а кулаки лишь помогали удерживать равновесие. Удары огромной силы обрушивались на Румо, отдаваясь глухим эхом, а Урс сочувственно морщился. Его друга пинали, как футбольный мяч, тычки сыпались с такой скоростью, что Румо даже не успевал защищаться.

Рольф показал все, на что способен. Колотил Румо по спине, в живот, по ляжкам, бил как хотел, когда хотел и куда хотел, одного ему не удавалось: отправить соперника в нокаут. Румо кашлял, хрипел, но каждый раз поднимался. Урс только и ждал, чтобы Румо поскорее сдался и эта бойня кончилась.

Рольф снова стал орудовать кулаками, осыпая Румо градом ударов слева, справа, сверху и снизу. У Румо тоже появился синяк под глазом, он с трудом сопротивлялся, стараясь только не упасть и прикрывать голову, а Рольф молотил его, как боксерскую грушу.

Тсако, Биала и Олек снова стали подбадривать приятеля, и тот еще проворней замахал кулаками. Урс не мог больше на это смотреть, отвернулся и пропустил один из лучших ударов за всю драку: кулак Румо угодил Рольфу прямо в челюсть. Тот, шатаясь, отступил на три шага и остановился, стараясь не упасть в обморок.

Оба держались из последних сил. Рольф совсем выдохся — еще чуть-чуть, и он бы упал. Румо, хотя и берег силы, был сильно измотан бесчисленными ударами. Но соперники снова стали сходиться.

Тем временем стемнело, прачечные закрылись, а все, кто там работал, собрались в Линялом переулке поглазеть на дерущихся. Зажгли факелы, и в их свете гигантские тени Румо и Рольфа заплясали на белых стенах. Совершенно обессилев, противники продолжали бой на словах, но ни один из них не отличался особенной изобретательностью.

— Я тебе задам!

— Ну давай же!

— Ты давай!

— Нет, ты!

— Трус!

— Сам трус!

— Тряпка!

— Сам тряпка!

— Слабак!

— Сам слабак!

Урс устал смотреть. Он уже подумывал огреть обоих лопатой, чтобы все наконец успокоились и разошлись по домам. Впрочем, едва ли это понадобится: Румо и Рольф едва ползали, стараясь ухватить друг друга за шкирку. Многие зрители потеряли терпение и расходились, позевывая.

Наконец Румо удалось вцепиться Рольфу в глотку, а тот обхватил противника задними лапами. Какое-то время ни один не двигался. Наконец Урс, Биала, Тсако и Олек решили разнять дерущихся, пока один не изувечил другого. Но драка прекратилась: Румо и Рольф так и уснули, обнявшись.

Почти все зеваки разошлись, всем было ясно: битва в Линялом переулке закончилась. Олек и Биала потащили Рольфа домой, а Тсако вызвался помочь Урсу уложить в постель громко храпевшего Румо.

КОНТРОЛЬНАЯ

Проснувшись утром, Румо никак не мог понять, отчего у него все болит. Он уж вообразил себе какую-то ужасную болезнь, но Урс, появившись в дверях с кружкой кофе, освежил ему память.

— Кто победил? — спросил Румо.

— Пока непонятно. Тебе обязательно надо встать и идти в школу. Если не придешь, все решат, что победил Рольф.

— Кажется, я не могу идти.

— Я помогу. Глотни-ка сперва кофе.

Опираясь на Урса, Румо заковылял в школу. У входа они встретили Рольфа — Тсако и Биала тащили его на себе. Усевшись за парты, оба проспали первые два урока шахмат. Слух о битве в Линялом переулке разнесся по школе с быстротой молнии, разумеется, не без преувеличений.

Затем Румо поплелся на урок правописания. Он едва мог разлепить глаза, и все же от него не укрылось необычное поведение учительницы. С торжествующим видом Ога Железград молча раздала бумагу и карандаши, и все с ужасом поняли: будет решающая контрольная. Ога выбрала самое неподходящее время, особенно для Румо. Он с трудом помнил, как его звать.

Учительница диктовала короткий текст из простейших фраз: «Кошка пьет молоко. Птица высиживает яйца. Курица переходит улицу. Волк спит в лесу».

Водя карандашами по бумаге, ученики пыхтели и кряхтели, будто таскали тяжести. Ога Железград собрала работы и, встав за кафедру, стала молча их проверять. Минуты потянулись бесконечно, Ога противно скрипела пером по бумаге. Правильно ли Румо написал «молоко»? Или надо «малако»?

Наконец Ога Железград молча раздала проверенные работы, скорчив такую мину, будто весь класс провалился с треском.

— Все написали неплохо, — объявила учительница таким тоном, будто ученики отчебучили что-то совсем уж неприличное. — Только не вздумайте себе вообразить, будто умеете читать и писать! Вы получили только инструмент, ключ к каждому слову — он у вас в голове. Берегите его, ухаживайте, как за зубами! Прежде всего — читайте. Читайте как можно больше! Вывески, меню, объявления в ратуше, да хоть бульварные романы — главное, читайте! Читайте! Не то — вы пропали!

И Ога строго посмотрела на каждого ученика.

— С завтрашнего дня можете ходить на уроки борьбы. Тем из вас, кто ждет радости или удовольствия, скажу так: не будет ни того, ни другого. Многие с радостью вернулись бы ко мне читать коротенькие слова. Да пути назад нет.

УРОК БОРЬБЫ

И действительно, на следующий день Румо попал на урок борьбы, и опять в самый неподходящий момент. Тело болело при каждом движении, видел Румо только одним глазом, едва держался на лапах, но урок борьбы пропустить не мог. Через неделю синяки, заработанные в битве в Линялом переулке, начали бледнеть, уступив место новым, полученным на уроках.

Удары в прыжке, бокс, единоборства, летучая борьба, бой в четыре лапы, укусология — это что касается безоружного боя. Еще вольпертингеров учили обращаться с оружием: ночное фехтование, топор и моргенштерн, стрельба из арбалета и лука, слепое метание ножа. Очень скоро большинство учеников понимало, к каким искусствам у них есть способности, а к каким нет. Румо же считал, что предрасположен ко всем видам борьбы. Держать оружие позволялось лишь тем, кто уже овладел техниками безоружного боя. Самое главное — уметь управлять своим телом, ведь тот, кто не владеет собой, не сможет владеть оружием.

Румо и представить не мог, сколько всего ему предстоит изучить: захваты, удары передними и задними лапами, прыжки, локтевой рычаг, перекат, защита, тактика, комбинированная техника. Прежде он не был знаком с основными приемами, не тренировал выносливость, не делал растяжку. Его научили разминать сухожилия, разогревать мышцы, бегать часами, не сбивая дыхание. Часто уроки проходили на свежем воздухе. Во время долгих пробежек Румо и его одноклассники изучали окрестности Вольпертинга: леса, горы и поля, а еще — улицы, спуски, мосты и площади, и, главное, высокую стену, по которой можно обежать вокруг всего города. Ученики тренировались там, где было удобно. Так на огромной площади Гота молодых вольпертингеров учили искусству летучей борьбы, запуская в воздух из катапульты. Если, переходя мост, жители города натыкались на массовое побоище, никто не бежал жаловаться бургомистру: это школьники делали разминку. Боевой клич оглашал воздух, вольпертингеры гонялись друг за другом по узким улочкам, а учитель подначивал их криками. Уроки борьбы задавали ритм всему городу.

Румо учился управлять своим телом, как самым сложным и чувствительным прибором, требующим особого ухода. В школе рассказывали о функции костей, мышц и различных органов. Позиции, захваты, удары, прыжки и способы защиты ученики зубрили, как алфавит. Прежде чем овладеть теми или иными приемами на практике, полагалось запомнить причудливые названия, глядя на рисунки: «двойная рукавица», «быстрый удав», «вырубающий молот», «смертельная бабочка», «петушиный удар», «удар двумя пальцами и локтем».

Одним из важнейших школьных предметов считалась укусология. Укус считается у вольпертингеров самым изысканным и правильным боевым приемом, а челюсти — драгоценнейшим даром природы. Укусить можно по-разному: предупредить врага, схватить и задержать, порвать его в клочья и даже убить. Вот почему укусология стала любимым уроком Румо.

Румо заметил: не всем вольпертингерам уроки борьбы интересны так же, как ему. Те, кто происходил от добродушных и миролюбивых пород собак, вроде мопсов или такс, предпочитали встать в сторонке с шахматной доской под мышкой, перемывая косточки отъявленным драчунам.

Но были и те, кто, как и Румо, проявлял незаурядное честолюбие, всеми силами старался выделиться, пробиться в лидеры класса. Рала, к примеру, лучше всех стреляла из лука. Рольф так метко метал нож, что мог бы в цирке выступать. Биала был чемпионом по летучей борьбе, Тсако превосходно владел арбалетом, а Олек метко стрелял из пращи — редкому вольпертингеру это удавалось.

Очень нравился Румо бой в четыре лапы — эту технику придумали здесь же, в школе. Молодежь училась одинаково хорошо владеть всеми четырьмя лапами, как умели далекие предки. А в том, чтобы взобраться вверх по стене, как узнал Румо, нет никакого волшебства, это лишь дело практики.

Румо и Рольф часто оказывались соперниками на уроках борьбы, но отныне уважали друг друга. Друзьями после драки в Линялом переулке они, конечно, не стали, но и тщеславие свое, кажется, поумерили. По обоюдному молчаливому согласию они старались не становиться на пути друг у друга. А если в чем и соперничали, так только в том, чтобы преуспеть в учебе.

ФЕХТОВАНИЕ

— Кто желает со мной сразиться? — слова Ушана Делукки эхом отдавались в фехтовальном зале. Румо в первый раз попал на урок легендарного фехтовальщика и с удивлением заметил, что все ученики, сидевшие на скамейках в зале, потупили взгляд. Только бы не встретиться глазами с учителем!

— Ну что же? Вольпертингеры вы или ягнята? Прирожденные бойцы или трусы? — Прохаживаясь вдоль скамеек, Делукка со свистом рассекал шпагой воздух: — Вжик, вжик, вжик!

— Значит, ягнята? Смотрите сюда! Ну же! Смотрите в глаза, трусишки! — Ушан Делукка был в мрачном настроении, это знал весь класс. Кроме Румо.

— Чему я вас могу научить, если вы боитесь сражаться?

— Я готов! — воскликнул Румо, вскакивая с места. Ему не терпелось скрестить шпаги с Ушаном Делуккой. Он впервые держал оружие: шпагу. Эфес обжигал лапу, будто шпагу едва достали из горна.

Весь класс облегченно вздохнул. Простофиля сам напросился.

Ушан Делукка улыбнулся снисходительно, дружелюбно, почти по-отечески.

— Готов сразиться, Румо Цамониец? Жаждешь испытать оружие? Похвально. Ты не такой, как эти трусишки. Силен духом! Иди сюда, сынок!

Румо вышел вперед. Только теперь ученики решились взглянуть на учителя. Жертва выбрана.

ИСТОРИЯ УШАНА ДЕЛУККИ

Лучшим в Цамонии фехтовальщиком Ушан Делукка неожиданно для самого себя стал в худший период жизни. Случилось это в полуночный час на темных задворках самого бандитского района Бухтинга. Ушан был мертвецки пьян и вместе с шестью собутыльниками собирался обобрать какого-то незадачливого деревенского увальня.

Дикие родители оставили Ушана в лесу неподалеку от Бухтинга. Однажды он рылся на городской свалке в поисках съестного, и его сцапал собачник. Тот бросил вольпертингера в большую деревянную клетку, где уже сидело десятка два вшивых щенков. Ушану преподали несколько болезненных и унизительных уроков на тему «выживает сильнейший», пока тот не подрос и сам не стал вожаком в клетке. Заметив, что Ушан превращается в большого сильного вольпертингера и каждую ночь из клетки пропадает один-два пса, собачник его выпустил. Дротик со снотворным усыпил вольпертингера, собачник отвез его в бандитский район и бросил на мостовую неподалеку от пивной. Ушан проснулся лишь поздно вечером, голова гудела. Кабаки битком набиты пьяными, их бормотание, смех и крики околдовывали вольпертингера. Но больше всего поразило его то, что все передвигались на двух ногах. Ему тоже захотелось так ходить. Впервые встав на задние лапы, Ушан заковылял в ближайший трактир. Тот назывался «Конечная станция» и на ближайшие пять лет стал ему родным домом.

Хозяин трактира, полугном с Мертвых гор, сразу понял, что за пес перед ним: его дед торговал вольпертингерами. Если удастся приручить зверя, тому цены не будет. Трактирщик бросил вольпертингеру большой кусок мяса, отвел в крохотную каморку, дал теплые одеяла и бутылку водки. Утром голова Ушана гудела еще сильнее, чем накануне. Хозяин принес ему сперва рассолу, а потом еще бутылку водки. Через несколько дней Ушан уже столовался в трактире, а поев, тихо напивался, сидя в углу. Так прошло недели две. А когда Ушан так пристрастился к водке, что и жить без нее не мог, хозяин, поднося ему очередную бутылку, заявил:

— Вот что! Просто так в жизни ничего не дается, и уж тем более в трактире. Понимаешь, о чем я?

Ушан потянулся за бутылкой, но трактирщик отодвинул ее подальше.

— Да где тебе понимать, ведь ты безмозглый полудикий вольпертингер. Но скоро все будет по-другому. Научу тебя говорить, ты пей водку, сколько влезет, а я за это сдеру с тебя три шкуры. Ну, по рукам?

Ушан заскулил.

— Будем считать, что ты согласен, — трактирщик отдал Ушану бутылку, и тот стал жадно лакать. — Да известно ли тебе, какой благородный напиток ты пьешь? — спросил трактирщик. — Ведь это же изысканнейший 58-процентный «Ушан» из провинции Де-Лукка. Да, кстати, звать-то тебя как?

Поначалу Ушан выполнял в трактире самую грязную работу: опорожнял плевательницы, подметал пол, отскребал пятна крови, оставшиеся после драк, выкатывал бочонки с пивом да вышвыривал за дверь засидевшихся пьяниц. Заметив, что из всех потасовок Ушан выходит победителем, хозяин назначил его охранником и велел стеречь кассу. Отныне вольпертингеру не приходилось мыть тарелки, а только топтаться у стойки с кружкой пива, напустив на себя грозный вид, да вразумлять посетителей, не желавших платить.

Ушан не представлял себе жизни без спиртного, даже не думал, будто можно не пьянствовать с утра до вечера. «Конечная станция» и ее посетители — вот и весь его мир. Напиваясь с самого утра, к вечеру посетители падали замертво. Ушан не сомневался: так и должно быть. Само собой, никто из его знакомых не знал других занятий, кроме как целый день торчать в темном кабаке, убивая время, мух да беззащитных пьяниц на задворках. Его приятели носили имена вроде Гонко-Частокол, Одд-Забойщик, Хогу-Кот или Тим-Двенадцать-Пальцев — само собой, в такой компашке не розы нюхают. Негодяи научили Ушана воровать, вламываться в чужие дома, скрываться в толпе, прятаться в канализации, чеканить и сбывать фальшивые монеты, мошенничать и прятать награбленное добро — короче говоря, стал Ушан отпетым разбойником. Если бы в тот злополучный день судьба занесла его в пекарню или кузницу, из него вышел бы почтенный пекарь или кузнец, но в «Конечной станции» он мог стать только бандитом. Его уверяли, будто одни идиоты ходят в школу и осваивают профессию, когда легкие деньги так и просятся в руки. Нужно только чуток сноровки, крепкие нервы и немного грубой силы. То и дело кто-то из приятелей Ушана пропадал на несколько дней, а то и больше. Иные — навсегда. Ушана уверяли, будто у тех каникулы или они переехали туда, где подвернулось выгодное дельце.

Но бандит из Ушана, к огорчению его подельников, вышел плохой. Не то чтобы он ленился — совсем наоборот, просто ему недоставало воровского таланта. Стоило ему залезть в чужую сумку — та непременно принадлежала полицейскому в штатском, вломившись в чужой дом, он обязательно натыкался на спящего сторожевого пса, а фальшивые деньги пытался сбыть исключительно во время облав на фальшивомонетчиков. Бандиты уже привыкли вытаскивать Ушана из щекотливых историй. Головореза из него тоже не получилось: он не желал браться за оружие, полагая, что и так достаточно боеспособен. Ушан опускался все ниже в иерархии преступного мира Бухтинга. Наконец ему стали поручать самую немудреную работу: держать лестницу, стоять на стреме, быть подсадной уткой. Так Ушан Делукка стал факелоносцем.

В крупных городах Цамонии профессия факелоносца считалась довольно почетной. По ночам они провожали из трактиров домой пьяных или чужестранцев, особенно в слабоосвещенных кварталах. Встречались среди факелоносцев и разбойники: заманивали простофиль в засаду, где остальные члены шайки грабили их, а нередко и убивали. При этом факелоносец освещал место преступления.

Частенько Ушан напивался еще сильнее своих жертв, тем более что всегда носил при себе бутылку шнапса. Никто не учил его справедливости, но каждый раз, освещая факелом черные делишки мнимых приятелей, он чувствовал себя виноватым. И только крепкий «Ушан» помогал заглушить вину.

В ту ночь, когда его судьба круто изменилась, Ушан был пьян как никогда. С трудом отыскал он условленное место. Стоял и смотрел, пока банда шестерых псовичей, в чьи лапы то и дело попадался какой-нибудь недотепа из «Конечной станции», грабила очередную жертву. Ею оказался богатый крестьянин из окрестностей Бухтинга, пьяный толстый полугном, засидевшийся глубоко за полночь, отмечая удачную продажу скота. Заметив засаду, бедняга еле-еле вытащил шпагу из ножен, но тут же получил удар по руке, и оружие с лязгом грохнулось прямо под ноги Ушану. Тот инстинктивно поднял шпагу, как из вежливости поднимают уроненную кем-то вещь. Никогда прежде он не видал шпаги.

Едва Ушан Делукка схватил оружие, как с ним произошла разительная перемена: рассудок его впервые за пять лет прояснился. Весь дурман словно перетек в шпагу, и та заплясала в воздухе, как пьяная. Вырезав из тумана полумесяц, Ушан стер его острием шпаги. Затем пятиконечную звезду. Птицу в полете. Очертания бегущей лошади. Ушан рассмеялся.

— Эй, глядите-ка, что я умею!

— Отстань! — рявкнул один из псовичей.

— Заткни пасть! — подхватил другой.

Ушан будто сбросил бремя с плеч. Ему вдруг все стало ясно, как никогда в жизни: до сих пор он все делал неправильно. Ушан рассмеялся.

— Вжик, вжик, вжик! — подражал он свисту шпаги. — Шестеро на одного. Нечестно. А ну пустите его!

Псовичи недоуменно переглянулись. Крестьянин растерялся не меньше.

— Вжик, вжик, вжик, — Ушан размахивал шпагой. — Кажется, я ясно сказал. Пустите его!

Первым опомнился главарь шайки.

— Пошел вон, пьяница!

— Вжик, вжик, вжик! — свистел Ушан. — Как ты меня назвал, Тим-Двенадцать-Пальцев? Сейчас я трезв, как никогда. — Вжик, вжик, вжик!

— Идиот, ты сболтнул мое имя! Теперь придется укокошить этого! Совсем мозги слиплись от пьянства!

— Вжик, вжик, вжик! Да я всех вас выдам: Одд-Забойщик, Хогу-Кот, Гонко-Частокол, Томтом-Лягушка и Нарио, такой тупица, что даже прозвища не заслуживает. А я Ушан Делукка по прозвищу Бутылка.

— Ты спятил? — завопил крестьянин. — Они же теперь точно меня укокошат!

— Слыхал? — расхохотался Тим-Двенадцать-Пальцев. — Он с нами согласен. Заткнись, Ушан, убери эту чертову шпагу и катись отсюда! Без тебя справимся.

— Вжик, вжик, вжик! Знаете, что это? Это не шпага, нет! Это я сам. У меня выросла новая лапа. Вжик, вжик, вжик!

— Да убирайся же наконец, Ушан! — злобно прошипел Тим-Двенадцать-Пальцев. Теперь все вытащили шпаги.

— Вжик, вжик, вжик! — посвистывал Ушан. — Нет, это вы убирайтесь! Отстаньте от бедного карлика, а я отстану от вас. Баш на баш. Вжик, вжик, вжик!

С этими словами Ушан приблизился к бандитам. «Вжик!» — и распорол штаны Хогу-Коту; «вжик!» — и перерезал пояс Одду-Забойщику; «вжик!» — и оставил шрам на щеке Томтома-Лягушки.

— С дуба рухнул? — взвыл Томтом, хватаясь за окровавленную щеку. Однако Ушан не очень-то напугал бандитов. От слов они перешли к делу.

— Вжик, вжик, вжик! — тихонько засвистел Ушан. — Вжик, вжик, вжик! — Легко подпрыгивал на булыжной мостовой, размахивая шпагой. Пять взмахов — пять ран у врагов. У Гонко-Частокола потекла кровь из лапы.

Уцелел один Тим-Двенадцать-Пальцев. Он решительно двинулся на Ушана. Несколько небрежных взмахов шпагой — вжик, вжик, вжик — и атака отражена; молниеносный выпад — и Ушан вонзил шпагу прямо в сердце Тиму. Ушан выдернул шпагу, и Тим-Двенадцать-Пальцев замертво грохнулся на мостовую.

— Да уж, — сам себе сказал Ушан, — коль берешься за оружие, будь готов убить. — Вытащив из кармана платок, он обтер клинок. Потом обратился к раненым бандитам: — Перевяжи-ка рану, — он бросил Гонко окровавленный платок. — Началась новая эра. Старый Ушан Делукка умер. Умер вместе с беднягой Тимом-Двенадцать-Пальцев. Я больше не Ушан по прозвищу Бутылка. Отныне я Ушан со шпагой!

Пятеро бандитов отступали медленно и осторожно, шаг за шагом, пока их фигуры не растворились в потемках.

Ушан повернулся к крестьянину:

— Не возражаешь, если я возьму твою шпагу? Не подумай, будто я вор, но я с ней сроднился.

Крестьянин молча кивнул.

— А ты возьми мой факел.

Очертания Ушана исчезли в потемках, и только его свист еще долго разносился по окрестностям:

— Вжик, вжик, вжик! — свистел он. — Вжик, вжик, вжик…

Так Ушан Делукка нашел свое призвание.

УКОЛ В НОС

— Атакуй! — скомандовал Ушан.

Румо уже наметил стратегию. Едва ли Ушан Делукка особенно проворен. Сутулая спина, мешки под глазами, складки кожи, вялая речь, очки на носу — не похож он на выдающегося спортсмена. Вероятно, его сила — в тактике и опыте. Румо решил зайти снизу: ударить Ушана по задним лапам, заставив учителя подпрыгнуть, — к такому он точно не готов. А прорвав оборону Ушана, Румо приставит ему шпагу острием к горлу. Он бросился в атаку.

Румо никак не мог уследить за движениями Ушана. Сам учитель не шевелился, двигалась шпага. Раз за разом приседал Румо, пытаясь нанести удар по задним лапам противника, но клинок учителя легко и нежно отводил в сторону шпагу ученика. Отражая атаки Румо, Ушан даже сунул вторую лапу в карман. Ученики в зале захихикали.

— Вот, уже лучше, — проговорил Делукка откровенно издевательским тоном. — Только орудуй шпагой, а не задним местом. — И он помахал клинком перед носом у Румо, показывая, как легко мог бы выколоть ученику оба глаза.

Ушан сладко зевнул.

— Мальчик мой, маятник метронома — и тот дерется лучше.

Все засмеялись.

Румо вышел из себя. Между ним и Делуккой будто выросла стена из множества клинков, и он не в силах ее пробить. Главное не сила и выдержка, а опыт, ум и мастерство. Румо понял: он совершенно не умеет обращаться со шпагой. Он увидел искру в глазах Ушана, но поздно. Румо вдруг почувствовал сильную боль — почти как тогда, в пещере на Чертовых скалах, когда циклоп обжег его горящим факелом. Ушан уколол Румо острием шпаги в нос.

И Румо заплакал. Он не мог ничего с собой поделать: от боли слезы так и капали из глаз. Безудержно.

— Ага, — воскликнул Делукка. — Не трус, так плакса.

Никто не засмеялся. Даже Рольф. На месте Румо мог оказаться каждый.

— Ну что ж, — снова с теплотой проговорил Делукка, — садись на место, Румо. Слушай лекции и запоминай позиции. На следующем уроке попробуешь снова.

Румо сел. Из носа капала кровь.

Ушан Делукка как ни в чем не бывало продолжал урок. Сделав разминку, ученики заняли позиции и скрестили шпаги. Ушан отдавал команды одну за другой, голос его гулко разносился по залу:

— Исходная!

— Удар!

— Прыжок!

— Перевод!

— Выпад!

— Контрвыпад!

— Удар в голову!

— Исходная!

— Закончили!

Измученные ученики сложили шпаги и разошлись. Как раз к концу урока у Румо перестала идти кровь из носа.

РЕЗЬБА И ЧТЕНИЕ

В свободное от школы время Румо с удовольствием исполнял свои городские обязанности. Столяр Орнт взял его подмастерьем, хотя, если приглядеться, скорее Орнт был помощником Румо.

Из обыкновенного куска дерева Румо делал самые немыслимые предметы. Из-под его резака выходили простые ложки или гребенки, искусные скульптуры, изящные деревянные сабли и украшения для фасадов домов. Если Румо брался за березовый прут, тот, словно по волшебству, моментально превращался в элегантный хлыст. Как-то раз из обрезков древесины он вырезал птичку, такую легкую, что она парила в воздухе по нескольку минут. День ото дня Румо удивлял Орнта новыми поделками и сноровкой.

С громадным столом для ратуши Румо и Орнт управились за сутки. Еще несколько дней Румо вырезал на ножках стола барельефы, изображавшие четыре городские достопримечательности: мост через Вольпер, черный купол, мельницу Гота и фасад ратуши. Как-то в обеденный перерыв Румо принялся орудовать резаком по входной двери в мастерскую, изобразив сценки повседневной жизни столяра вплоть до мельчайших подробностей: себя и Орнта с двуручной пилой, столярный инструмент, верстак, портрет Орнта с трубкой — при каждом удобном случае Румо дополнял картину новой деталью. Сперва Орнт ворчал, дескать, Румо портит хорошую дверь, но вскоре даже стал гордиться тем, что вход в мастерскую так великолепно украшен. Горожане то и дело заглядывали в мастерскую полюбоваться на работу Румо, а Орнт, не теряя времени даром, сбывал им то стул, то табуретку.

Когда же у Румо выдавалась свободная минутка, он открывал какой-нибудь роман про принца Хладнокрова. В тот день, когда Румо сдал контрольную по правописанию, Аксель Родникс явился к нему в комнату с целой стопкой потрепанных фолиантов, бросил их на кровать и толкнул пламенную речь насчет уникальности этих книг. Мол, это самые гениальные, увлекательные и фантастические творения во всей цамонийской литературе, и по сравнению с ними произведения Хильдегунста Мифореза — просто чушь собачья. А если кто равнодушен к подобным восхитительным шедеврам, значит, у него нет сердца.

Так оно и оказалось. Первые страницы давались Румо с трудом, но дальше дело пошло быстрее, и вскоре вольпертингер уже не мог оторваться от приключений принца Хладнокрова. Принц вышел из-под пера популярного писателя графа Кланту Кайномаца, чьими напыщенными приключенческими романами восторгалась вся цамонийская молодежь. А имя главного героя граф Кланту позаимствовал из той самой легенды, что рассказывал в школе Гарра Мидгард.

Принц из книг был образцовым героем, что очень нравилось Румо. Из благороднейших побуждений принц Хладнокров сражался с отъявленными негодяями и ужасными чудовищами, спасая прекрасных принцесс одну за другой. Но к концу каждой книги Хладнокрову, к облегчению Румо, приходилось в одиночку отправляться в далекий путь, ведь его ждали новые, еще более страшные опасности.

Ога Железград научила Румо читать, принц Хладнокров — читать с упоением.

⇐ Предыдущая12131415161718192021Следующая ⇒

Поделиться: