ВТОРОЙ ФЕХТОВАЛЬЩИК ВОЛЬПЕРТИНГА

— Они уже начали готовиться к ярмарке, — сказал Урс как-то вечером. — Видал?

Разумеется, работа, кипевшая за городскими воротами, не укрылась от глаз Румо. Вдоль рва выстроились палатки и ларьки, толпы приезжих осаждали Вольпертинг. Ему объяснили, что осада эта мирная, с позволения бургомистра.

— Вот будет веселуха! Паровое пиво! Праздник обжорства!

Румо равнодушно хмыкнул.

— Ты что, совсем не любишь поесть? — Урс приготовил для Румо превосходный ужин: ножку молочного поросенка со сладкой репой и картофельное пюре с шафраном. Тот, как обычно, молча и поспешно проглотил половину, оставив — тоже как обычно — другую половину на тарелке.

— Предпочитаю голодать, — отрезал Румо, не вдаваясь в подробности.

— Голодать? Ну-ну. Еще бы сказал, что любишь, когда зубы болят.

Румо задумался. Вспомнил, как у него резались зубы.

— Ну и пусть болят, — ответил он.

— Городской друг бывает один и на всю жизнь, — вздохнул Урс, — мне достался именно ты. За что мне такое наказание?

— А почему ты так зациклен на еде?

— Хочу стать лучшим поваром Вольпертинга.

— Зачем?

— Ну, ты же знаешь, у каждого вольпертингера — свое призвание. Первым фехтовальщиком Вольпертинга мне не стать, вторым быть не хочется, вот я и подумал, что повар…

— Ты второй фехтовальщик Вольпертинга?

— Ну да.

— Понятно, — рассмеялся Румо.

— По крайней мере, был им. Может, уже и не второй, а четвертый или пятый. Целую вечность не брал в лапы ничего длиннее кухонного ножа. Но уж в первую пятерку точно попадаю, я уверен.

— Уверен?

— Несколько лет назад я был лучшим фехтовальщиком. Официально признанным. Можешь заглянуть в ратушу. Там до сих пор висит грамота.

— Да брось ты!

— Ну, так сходи в ратушу, коли не веришь!

Возмущение Урса показалось Румо совершенно искренним.

— Значит, ты был лучшим фехтовальщиком Вольпертинга, потом занял второе место, а теперь — никакое? Как же так вышло? И почему я никогда не видел тебя со шпагой?

— Не люблю оружие, — буркнул Урс, потупив взгляд. Похоже, ему не нравился этот разговор.

Румо опешил.

— Ты был лучшим фехтовальщиком Вольпертинга и не любишь оружие? Отдам тебе свой недельный хлебный паек, если растолкуешь!

Урс оживился.

— Разве я тебе не рассказывал?

— Нет.

— А ты мне тоже никогда ничего не рассказывал.

— Неважный из меня рассказчик.

— Это точно.

— Ну же, говори! — скомандовал Румо.

ИСТОРИЯ СНЕЖНОГО УРСА

Урс вздохнул.

— Ну так вот. Сам я, конечно, ничего не помню — приемный отец рассказывал. Как-то зимой в лесах Северного края он нашел продрогшего щенка. Отца звали Корам Марок, он был псович, а по профессии — дуэлянт.

— Кто такой дуэлянт?

— В дуэлянты идут, если нечего терять, или если не боишься смерти, или если крыша поехала. Корама подтолкнуло и то, и другое, и третье. Профессиональные дуэлянты участвуют в дуэли вместо того, кто платит, понимаешь? Дерутся за другого. И получают деньги.

— Увлекательная работа!

— Можно и так сказать. Скучать не приходилось. Вот уйдет отец, а ты не знаешь, вернется он вечером или нет. То придет со стрелой в ухе, то с обломком сабли в спине. И не сказать, чтоб он много зарабатывал. Кто угодно мог позволить себе нанять дуэлянта, иной раз сторговавшись за кусок хлеба с маслом. Частенько на дуэли дрались два наемника, пока сами забияки делали ставки. А вызывали друг друга на дуэль в те времена из-за всякой ерунды. Не реже, чем раз в неделю, мне выпадал шанс второй раз осиротеть.

— Счастливое детство, ничего не скажешь!

Урс рассмеялся:

— Ну, было не так уж плохо. Зато весело. Ребенок несчастен, только если ему скучно. Что расстраивало — так это еда. Корам разбирался в еде и готовке примерно как… ты!

— Ну, спасибо.

— Серьезно говорю, это был ужас. Он клал сахар в суп, и все такое, понимаешь? Те еще помои. Как только я чуть подрос, начал сам готовить, и, знаешь, мне нравилось. Я стал поваром.

— Ясно.

— Но что еще хуже — дуэлянт из Корама был так себе. Немного умел фехтовать, чуток — стрелять из лука, самую малость — метать ножи. Всего по чуть-чуть. Выручало его упорство. Подумаешь, стрела в ухо попала — не бежать же домой! Получив глубокую рану, он не падал на землю, не стонал и не звал доктора — его и десяток ранений не останавливал. Как-то вечером заявляется папаша домой, бледный как полотно. Испугался я до жути! Соперник перебил ему две артерии, а отец продолжал дуэль и победил! А потом сам забинтовал рану. Две недели питался сырой телячьей печенью и пил свиную кровь, пока снова не встал на ноги. На дуэлях ему откромсали и прострелили все, что только можно: три пальца на передних лапах и два на задних, один глаз, пол-уха — кусок тут, кусок там. Если собрать все вместе — вышел бы целый гном. Вот почему я выучился фехтованию. Подумал: однажды от него отрежут последний кусок, и ничего не останется.

— Не хочешь больше? — Урс кивнул на недоеденную поросячью ножку.

Румо помотал головой. Урс укусил ножку и продолжал с набитым ртом:

— Кораму бы и в голову не пришло заставить меня работать — это была моя идея. Подобрав меня в снегу, он решил, что из меня выйдет отличный сторожевой пес. Когда щенки превращаются в больших и сильных вольпертингеров, многие пугаются, а он нет, он обращался со мной, как с собственным сыном. — Урс отложил ножку. — Ну вот, я попросил научить меня фехтованию — больше для самозащиты, ведь я подолгу оставался один, когда отец отправлялся на дуэль. Мы упражнялись, тренировались, сражались, и скоро я заметил, как плохо он фехтует — гораздо хуже меня. Мне ужасно хотелось превзойти отца, и скоро это удалось. Я не дал ему этого заметить, поддавался, позволял ему побеждать, а сам совершенствовался и мог бы уложить его хоть кочергой. И вот однажды его наняли для дуэли с Хогом Хонне, огромным диким свинотом, самым знаменитым и опасным соперником Северного края. На его счету — больше четырех сотен дуэлей, и ни одной он не проиграл. Выступить против него было бы для Корама самоубийством, я же был в отличной форме и очень хотел попробовать силы в настоящем бою. И я придумал простенький план. Нужно убедить Корама отправить меня на дуэль вместо себя. И я убедил его лопатой для угля — треснул по черепушке, да так, что чуть не убил. Взял две лучшие сабли и двинул на дуэль. Сказал всем, что я Корам Марок. Хог его раньше не видел, так что поверил. Этот Хог Хонне и впрямь кое-что умел, пару минут продержался, но потом я порвал его на куски. Не убил — я ни разу никого не убил в бою, — но искромсал так, чтоб больше о дуэлях и не помышлял. Отлично помню, о чем думал тогда по дороге домой: «Эге, да я кое-что умею!» Вот только я ничуть не обрадовался. Ну да ладно. Когда я вернулся домой, Корам как раз очнулся. Я сказал: «Ну и отделал же ты этого Хога, папаша! Уложил на обе лопатки. Но и тебе досталось на орехи!» — «Ничего не помню», — ответил Корам. Я приготовил ужин: седло барашка, обжаренное в тимьяновых сухарях, и салат из помидоров черри.

Урс откусил еще кусочек поросячьей ножки.

— Вот только Хог Хонне стал всем показывать свои раны и трезвонить повсюду, какой тертый калач этот Корам Марок, непобедимый фехтовальщик, и все такое. И, конечно, очень скоро во всей Цамонии не осталось такого головореза, кто не желал бы помериться силами с этим самым Корамом.

Урс вздохнул.

— На меня будто лавина обрушилась: Йогур-Палач, Эрскин с Утеса, Гахийя-Три-Клинка, Рускин-Сабля, Зденек-Троя, Шериф Йоули, Хоку-Беззубый — чуть ли не каждую неделю к нам в дверь колотил очередной сорвиголова и требовал Корама. Выручала лопата для угля. Потом я выходил во двор и показывал болванам где раки зимуют. Когда же Корам приходил в себя, я рассказывал ему одно и то же: дескать, Корам изрешетил этого типа, но в последнюю секунду и сам схлопотал. Корам едва успевал приходить в себя в промежутках между дуэлей. Я смекнул: если так пойдет и дальше, у папаши окончательно поедет крыша, но ничего умнее придумать не мог.

Урс сделал глубокий вдох.

Эвел Многолапый

— И вот однажды в дверь забарабанил Эвел Многолапый, самый страшный дуэлянт во всей Цамонии. На самом деле лап у него столько же, сколько у тебя и у меня, но те, кому случалось с ним драться, уверяли, будто их целая дюжина. Я потянулся за лопатой, но ее на месте не оказалось. И в ту же секунду — бах! — сокрушительный удар по башке той самой лопатой, и в глазах потемнело. Долго я водил Корама за нос, но все же он меня раскусил и отплатил мне той же монетой. А когда я очнулся, отец лежал на снегу в красной лужице.

Урс всхлипнул, слеза скатилась по щеке и впиталась в шерсть.

— Взяв оружие, я пустился странствовать по Цамонии в поисках Эвела Многолапого. Я твердо решил: на сей раз противник не отделается парой царапин — единственный раз я готов был убить. Да, готов! Но Эвел Многолапый как сквозь землю провалился. Тогда-то я понял, что бывает, когда берешься за оружие, даже с благими намерениями. В конечном счете всегда побеждает оружие. Проклятые клинки, как вампиры, пьют кровь, и все им мало! И однажды понимаешь: это не ты держишь в лапах оружие, а оно тебя.

— Да уж, — Румо махнул лапой. — Знаю. Как же ты попал в Вольпертинг?

— Как и все остальные. Однажды учуял серебряную нить. Она привела меня к Сине Ледяной, но это совсем другая история. В Вольпертинге я пошел в школу, так же как ты, а на уроках фехтования — Ушана Делукки тогда не было — выяснилось, что я лучший фехтовальщик в городе. Никто не мог тягаться со мной. Мне даже предложили возглавить школу фехтования, да не захотелось возиться. Но провести несколько уроков все же пришлось: так они меня донимали — дескать, лучший фехтовальщик города несет ответственность, и все такое. А через пару лет в городе появился Ушан Делукка, и я перестал быть лучшим. Ушан — прирожденный фехтовальщик, у него талант от природы. Не представляешь, как я был счастлив, что от меня наконец отстали. Молодежь даже не знает, что я умею обращаться со шпагой.

— А меня научишь?

— Чему?

— Фехтованию, конечно!

— Фехтованию? Да я и сам разучился.

— Сам же говорил: ты второй, после Ушана.

— В лучшем случае пятый.

— Годится. Так научишь?

— Может, не стоит?

— Поздно! Нечего было болтать.

Вздохнув, Урс откусил от ножки последний кусочек мяса.

— Эх, надо было застрелить тебя из арбалета тогда, у городских ворот, — проворчал он. — Так и знал: от тебя одни неприятности.

 

С тех пор Урс и Румо ежедневно, ближе к вечеру, уходили за городские ворота, шли на север и исчезали в лесу. Под мышкой Румо нес длинный тряпичный сверток. Одноклассники, видевшие это, ломали головы: чем же они там занимаются?

А дело все в том, что каждый вечер, до захода солнца, Урс обучал Румо фехтованию. Иногда они упражнялись даже в потемках, при свете факела. В свертке лежали две сабли, два меча и два кинжала, которые Румо выстрогал из твердого дерева.

Урс быстро вспомнил основные приемы, только иногда обучал им Румо не в том порядке: сперва сложные позиции и выпады, потом — простые, порой путался в терминах, но в целом его уроки оказались для Румо полезнее, чем обстоятельные и дотошные лекции Ушана Делукки. Выяснилось еще кое-что: Урс ненавидел фехтование. Занятия не просто нагоняли на него скуку — ему все осточертело: механические движения, концентрация внимания, выправка, постоянные повторения. Он придумал множество лазеек, чтобы обходить правила, и научил этому Румо. Но сам он остался при своем мнении: дескать, фехтование — никакое не искусство, а утомительный, скучный, бессмысленный и коварный вид спорта.

Урс тренировал Румо только по большой дружбе. Будь его воля — научил бы того готовить!

И все же лучшего ученика, чем Румо, Урс и пожелать не мог. Тот буквально фанател от фехтования. Как губка, впитывал он теорию, во время практики не знал устали, до полного изнеможения оттачивая каждую мелочь. Ни за что не позволил бы он Урсу сократить или вовсе пропустить урок. Дома, когда Урс как убитый засыпал от усталости, Румо брался за книжки по фехтованию, взятые в библиотеке, и читал, пока сам не начинал клевать носом. Среди книг попалась и брошюрка Ушана Делукки под лаконичным названием «О фехтовании». Ее Румо штудировал особенно внимательно.

ЗАЩИТА И УЛОВКИ

В лесу Румо постигал азы фехтования. Исходная позиция. Приветствие. Прыжок назад. Прыжок вперед. Выпад. Бросок. Прямой выпад. Перевод. Скользящий укол. Приемы защиты: первая защита, вторая защита, контрвыпады и обманные маневры. Рипост или ответный удар. Уловки: финт уколом, ложный перевод, двойной перевод. Финт Делукки, ложный финт, финт Эйзенграта, двойной финт Эйзенграта с ответным ударом. Двойной ложный перевод. Четырехкратное ложное круазе. Ложное круазе Делукки и фирменное ложное круазе Урса — последние особенно действенны, так что прочие круазе можно и не запоминать.

Румо научился выполнять захват (прямой выпад, затем — финт), батман (сильный удар в середину шпаги соперника сбивает с ног), вертикальные, горизонтальные, спиралевидные удары, радикальное обезоруживание (его придумал Урс). А есть еще прием с двумя шпагами крест-накрест, защита спины (удар шпагой из-за спины), «удар тореадора» (удар в сердце через шею) и «бешеный торнадо», требующий особой подготовки. Румо учился не только делать выпады, но и отражать их. То и дело друзья тренировали удар из положения лежа, который особенно любил Урс. Он научил Румо орудовать клинком в этом положении, защищаться, даже если тебя привязали за лапу к дереву, закопали в землю по пояс или ты увяз в болоте. Румо овладел приемом «кинжал и шпага», а также безоружным боем, состоящим из прыжков, сальто и перекатов — на случай, если лишишься шпаги. Урс и Румо сражались в кронах деревьев, будто обезьяны перепрыгивая с ветки на ветку, фехтовали в густых зарослях, на скользких поваленных деревьях. Учились фехтовать, стоя в болоте или в реке. Урс говорил: «Никогда не знаешь, где на тебя нападут. А вдруг зимой, когда увязаешь в снегу, или на обмерзшей мостовой, ночью на шаткой лестнице, в кромешной темноте? В реальной жизни все не так, как на схемах в учебнике. Скорее, окажешься на краю утеса, над бушующим морем, да еще под градом». Поэтому тренировались они при любой погоде. «Любая погода хороша», — говаривал Урс.

ДВА СНА И ОДНА ЗАГАДКА

По ночам Румо попеременно видел два любимых сна: в первом он — принц Хладнокров, спасающий принцессу Ралу из когтей разнообразных чудовищ и злодеев. В другом — новый чемпион Вольпертинга по фехтованию, свергающий с пьедестала Ушана Делукку, постаревшую легенду, — разумеется, на глазах Ралы и всего класса. Подобно тому, как на Чертовых скалах он раз за разом видел во сне план Смейка, теперь Румо представлял себе, как расквитается с Делуккой за унижение и укол в нос. Сперва прикинется простачком, сделает несколько неуклюжих выпадов — пусть учитель потеряет бдительность. Тут-то Румо покажет все, на что он способен, задаст Ушану Делукке так, что клочки полетят. Тот еще будет умолять Румо занять его место.

Жажда мести по отношению к Ушану отличалась от той, что Румо испытывал к циклопам. Он не хотел кровопролития: ему довольно обезоружить противника изящным взмахом шпаги, тем самым унизив его. Фольцотану Смейку понравился бы этот сон.

Румо вспоминал Смейка: как там поживает его толстый учитель? Вольпертинг наверняка пришелся бы ему по вкусу, попади он сюда, ведь боевые искусства в этом городе изучают еще в школе. Из него бы даже вышел отличный преподаватель стратегии и цамонийской истории войн. Румо скучал, но особенно за Смейка не волновался: выжил на Чертовых скалах — выйдет сухим из воды.

Зевнув, Румо вспомнил последнюю загадку Смейка: «Что одновременно становится длиннее и короче?» Свечка? Нет, свечка становится лишь короче, но не длиннее. Может, это что-то абстрактное? Так и не найдя ответа, Румо погрузился в сон.

IV.
ДОРОГА СМЕЙКА

Смейк очень скоро пожалел, что оставил Румо. Обзывал себя полным идиотом, по первой прихоти отказавшимся от всех удобств, которые обеспечивало его общество. Теперь приходилось самому добывать пищу, разводить огонь и готовить. И ведь это еще далеко не все, на что способен закаленный в бою вольпертингер. Но ничего не поделаешь: Смейк разыграл свою карту и теперь должен мириться со своим положением.

Он стал убеждать сам себя, как здорово, что Румо его больше не подгоняет и он волен делать привал при всяком удобном случае. Однако пришлось провести несколько по большей части холодных и бессонных ночей: развести самый обыкновенный костер у него не вышло, а странные звуки, доносившиеся из леса, не давали глаз сомкнуть.

Так прошла неделя. Совсем обессилев, Смейк вдруг наткнулся на караван гномов из Мидгарда. Переходя от виноградника к винограднику, те нанимались собирать ягоды. Смейку пришлось применить все свое красноречие, чтобы гномы уступили ему одну из повозок. Едва ли доводы Смейка о том, что он превосходный сборщик винограда, прозвучали убедительно, но добродушные гномы пожалели червякула и взяли с собой.

Виноградники понравились Смейку куда больше, чем дикие леса Цамонии. К собственному удивлению, он и впрямь вскоре наловчился собирать виноград быстрее гномов — не зря же у него четырнадцать лапок.

От виноградника к винограднику караван неспешно продвигался на северо-запад. Сегодня гномы собирали урожай, а завтра шли дальше. Из Орна в Тентиселлу, из Вестшпица в Грюбецаль, из Нижнего Пакунта в Верхний, из Веллинга в Муменштадт, из Цанталфигоры в Эббинг. Физический труд и кочевой образ жизни оказались новым испытанием для Смейка.

Через несколько недель караван, наконец, оказался неподалеку от Черепа Боллога, населенного горгульями, — огромной скалы, которую считали окаменевшим черепом великана. Здесь начиналась цивилизация. Эту местность прозвали Винной долиной, раем для любителей вина: когда-то тут поселилось множество виноделов. Многочисленные трактиры, кабаки, давильни и виноградники приносили хозяевам сказочную прибыль. Путешественников принимали охотно — воистину рай на земле, по меркам Смейка, почти как в большом городе.

Смейк распрощался с гномами и легкой жизнью и дальше отправился один. Жил на свои скудные сбережения, время от времени играя в карты. Найти партнера было нетрудно: путешественники любили сорить деньгами, и от партии-другой никто не отказывался.

На выигранные деньги Смейк наконец-то в мельчайших деталях воплотил в жизнь все те кулинарные мечты, что поддерживали в нем жизнь на дне ямы со слизью. Лучшие повара Цамонии держали трактиры в этой местности, и он заглянул в каждый. Перепробовал все блюда, какие были в меню, пока подкожный жир окончательно не вытеснил воспоминания о лишениях. Вот теперь-то Смейк и впрямь добрался до цивилизации.

Разумеется, Смейк делал вылазки и к Черепу Боллога. Его крутые склоны поросли диким виноградом. Ягоды могли собирать только летающие горгульи, гнездившиеся внутри гигантской головы. Поговаривали, будто давным-давно в Череп Боллога упал ледяной метеорит. Там он растаял, наполнив череп странной черной водой. Именно воде местность обязана своим знаменитым вином.

ВИНО ПРАВДЫ

Вино «Череп Боллога», или «Горгульское», как его называли виноделы, отличалось совершенно черным цветом и вязкой консистенцией. Оно не обладало обычными свойствами вина: не освежало, не успокаивало, не сочеталось ни с каким блюдом, не имело вкуса и запаха и даже не опьяняло. Ценилось вино вот за какое свойство: кто его выпьет — узнает правду о себе самом. Вино не продавалось в бутылках или бочонках. Его наливали за бешеные деньги в одном-единственном винном погребке у подножья Черепа Боллога — он так и назывался: «У Черепа Боллога».

Смейк слыхал, как гномы из Мидгарда тайком шептались о вине, но здесь, в Винной долине, любой разговор сводился к этой теме. Местные говорили загадками, дескать, вино не каждому по нутру. Любопытство Смейка росло с каждым днем, и вот, накопив денег, он отправился в тот самый винный погребок.

Возле кабака у подножья Черепа Смейку вдруг стало не по себе. Кое-кто наотрез отговаривал его пробовать это вино, а один картежник уверял, что после дегустации «Черепа Боллога» жизнь уже никогда не станет прежней.

И все же любопытство победило, и Смейк вошел в кабачок. Хозяином заведения оказался зеленый лесной карлик, чей жуткий вид нагонял еще больше страху, однако Смейк не испугался и громко потребовал стакан легендарного напитка. Низкорослый официант усадил его за столик, покрытый грязной скатертью, и тут же исчез.

Устроившись поудобнее, Смейк огляделся. Посетители кабачка сидели за столиками по одному, перед каждым стоял стакан, наполненный черной жидкостью. Одни молча пялились в одну точку, другие тихонько разговаривали сами с собой, третьи корчились, будто в судорогах. Кое-кто даже плакал. Смейку показалось, будто он попал в сумасшедший дом, а не в уютный кабачок. Карлик вернулся со стаканом черного вина, поставил его перед Смейком и молча исчез.

Смейк осторожно отхлебнул.

Похоже, его надули. Вино оказалось совершенно безвкусным. А какое же удовольствие пить то, что не имеет вкуса? Поверил в бабьи сказки, как дурак купился на обыкновенную приманку для туристов. За что только такие деньги дерут? Смейк решил устроить скандал, когда официант вернется, — может, и платить не придется. Оторвав взгляд от стакана, Смейк от испуга расплескал остатки вина на грязную скатерть. Напротив него за столиком сидел он сам.

Двойник

— Нет, глаза тебя не подводят, — заговорил его визави. — Это ты. Ты — это я. Я — это ты. Ты видишь себя самого.

— Батюшки мои, — пробормотал Смейк, — такого я точно не ожидал. — Нет, это не отражение в зеркале. И впрямь, двойник.

— А никто не ожидает, даже удивительно. Ведь если хорошенько задуматься, можно и догадаться. От кого еще узнаешь правду о самом себе, как не от себя же?

— Боже, боже, — причитал Смейк, размахивая лапками. — Ну и дела! Поверить не могу. А ты как настоящий!

— Я и есть настоящий. Как и ты. Пей же!

— Нет уж, спасибо, мне довольно. Не хватало еще третьего!

— Не будет. Сильнее уже не захмелеешь. И ничего другого не увидишь.

— С тем же успехом я мог бы поглядеть в зеркало. Дешевле бы обошлось, — разочаровался Смейк.

— Действительно, здесь ты увидишь все то, что мог бы увидеть в зеркале, но гораздо быстрее!

— Что значит «гораздо быстрее»?

— Погоди же. Смотри на меня! Внимательно смотри!

— Что ты хочешь мне показать?

— Уже показываю. Приглядись.

Смейк пристально уставился на своего двойника. Ну да, это он, его отражение. Выглядит немного уставшим, но ничего удивительного — после недавних приключений. Неужели он так постарел? Да, вот как он стал выглядеть. Но… минуточку! Откуда эти крохотные морщинки под глазами? Еще утром их не было! Или были? Да точно не было! Не очень-то ему по вкусу такое отражение! Будто неудачная восковая фигура.

Так вот о какой правде идет речь!

Смейк глазам не верил. Между тем морщин становилось все больше. И еще больше. Под глазами двойника появились огромные мешки.

— Погоди-ка… — пробормотал Смейк.

— Теперь усек? — ухмыльнулся двойник. — Невеселая картина, верно?

Смейк все понял. Никакая это не восковая фигура. Это он сам через десять или двадцать лет. Вот как он состарится.

Кожа двойника становилась суше, серела, все больше покрывалась морщинами, пятнами и бородавками.

Смейк содрогнулся от ужаса. Двойник ухмыльнулся, оскалив зубы. Они пожелтели и казались длиннее: десны воспалились, оголив коричневатые корни. Из побелевшей десны на стол вывалился гнилой почерневший обломок зуба.

— Опля! — усмехнулся двойник.

Двойник перегибает палку, — подумал Смейк. Он видел, как постарел, а теперь ему показали собственную смерть.

— Хватит! — взмолился Смейк, не в силах оторвать взгляд от страшной картины. Кожа двойника сморщилась и стала рассыпаться, будто истлевшая ткань. От лапок остались только кожа да кости. Вот и они начали отрываться и падать кусками. Смейк видел собственный скелет и сухожилия.

— Перестань же! — Смейка душили слезы.

— Не выйдет, — возразил жуткий двойник. — От правды не убежишь. Рад был с тобой посидеть. Запомни главное, братец…

Двойник наклонился вперед, страшно оскалив гнилые зубы, и прошептал:

— Они придут, чтобы забрать тебя.

Раздался жуткий хохот. Двойник хохотал, пока не проглотил голосовые связки, а нижняя челюсть не шлепнулась на стол. Из дыры в горле вывалился серый язык, упал на стол и рассыпался в пыль. Смейк отчаянно закричал.

— Господин прикажет подать еще чего-нибудь? — услышал Смейк. Он обернулся. Сзади, ехидно уставившись на него, стоял карлик-официант.

— Что?

— Я спрашиваю, подать вам еще чего-нибудь? Не прикажете ли сыру?

— Нет, спасибо, — выпалил Смейк и вновь оглянулся на двойника. Но на соседнем стуле уже никого не было, а на столе не оказалось ни зубов, ни челюсти. Видение исчезло.

— Да, правду бывает трудно принять, — снова заговорил официант. — Ложь куда приятней. Это известно каждому, но, когда вся жизнь вот так пронесется перед глазами, начинаешь думать по-другому. Принести счет?

— Да! — рявкнул Смейк. — И побыстрее!

Смейк задыхался, пот катился с него градом. Наконец карлик вернулся и проводил Смейка к выходу, когда тот расплатился.

— Потерпите немного, скоро полегчает. А потом и вовсе почувствуете, будто заново родились. — Карлик зловеще усмехнулся. — Отныне ваша жизнь изменится, уж поверьте! — крикнул он вдогонку Смейку, едва тот скрылся в потемках. — Прощайте! Дважды сюда еще никто не приходил.

НА ТРОПЕ ВОЙНЫ

Наутро Смейк поспешил покинуть Винную долину. Ночью он почти не сомкнул глаз. Если же это ему удавалось, он снова и снова видел перед собой внезапно постаревшего двойника, который шептал: «Они придут, чтобы забрать тебя».

Времени терять нельзя. Сколько его уже прошло даром на Чертовых скалах, будь они неладны! Пока он тут потягивает вино, дурит путешественников карточными трюками да проедает деньги в трактирах, жизнь проходит мимо.

Той ночью ему явился еще кое-кто: доктор Оцтафан Колибриль. Этот сон вселял в него надежду: теперь он понял, что невольно двинулся в ту же сторону, куда ушел доктор после встречи в лесу. Когда Колибриль заразил Смейка знаниями, он умолчал об одном побочном эффекте: Смейк жаждал все новых знаний. Его обуревала тяга к науке: находя ответы на одни вопросы, он тут же задавался новыми, и ответить на них мог только доктор.

«Если готовность цамонийских пчеломаток к тактильному контакту имеет взаимосвязь с передачей информации через растения, то нельзя ли изобрести особый язык для пчеловодов, который позволил бы уговорами стимулировать производство меда?»

«Если инструменты подкровной лодки исчезнувших крох способны заставить биться мертвое сердце, где именно находятся контакты, к которым их следует прикладывать?»

«И если можно заставить биться мертвое сердце, не это ли первый шаг в борьбе против безжалостной судьбы, так наглядно продемонстрированной жутким двойником?»

Следовать за Колибрилем — это значит бросить вызов судьбе, объявить войну смерти. А уж к войне ему не привыкать: недаром же он был военным министром князя Хусайна Йенадепура! И вот, вызвав в памяти образ тщедушного ученого, Смейк твердо решил: хилому гному срочно требуется внушительный союзник для борьбы с могущественной смертью. Смейк желает — нет, он просто обязан как можно скорее отправиться следом за доктором в Туман-город.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: