Год 1258. Господин Великий Новгород.

Софийская площадь.

 Вече на Ярослава Дворище.

Натура. Зима. Вечер. Декорации.

      

     Пылают костры. Площадь всё также полна людьми, но теперь на ней почти тихо. Привязанные к столбам, полуобнажённые мятежники тоже молчат, понимая, что на этот раз князь не проявит своего обычного милосердия. Чаша терпения переполнилась.

 

    - Не супротив меня эти люди восстали. – Глухо произносит князь. – Супротив Руси поднялись, её под удар поставить хотели, на растерзание отдать. Я ведаю, кто за ними стоит, и кто им платит. Но раз они купились за грязные серебряники, то пускай и отвечают.

 

    Князь поворачивается к палачам:

 

   - Вы знаете, кому что назначено в наказание.

 

   Начинается страшная сцена расправы с бунтовщиками. Кому-то выкалывают глаза, кому-то рвут ноздри, кому-то выжигают клеймо на лбу.

   Слышатся страшные вопли.

   Александр стоит, опустив голову, шепча молитву,

 

   Последним у столба стоит его сын, в оковах, тоже обнажённый до пояса.

 

  - Отец! – Отчаянно кричит он. – Отец! Ты не сможешь! Ты этого не сделаешь!

   Александр смотрит на него, едва сдерживая стон. Потом выдыхает:

 

  - Не ты поднял бунт. И никого не убил. Посему зрячим останешься и ноздри сохранишь. Просто плетьми бит будешь. Княжения я тебя лишаю. Навсегда.

 

   Он уходит, а вслед ему летят отчаянные вопли и крики:

 

  - Нет! Нет! Нет!

 

                 240.

             Объект

Год 1258.. Владимиро-Суздальское княжество.                                                                                         Град Владимир.

Великокняжеский терем Александра.                                                                                                                                                              Натура. Лето. День. Декорации

  

       Княжеский терем. Темно. Князь Александр словно слепой, ощупью поднимается по лестнице. Ощупью входит в горницу.

 

   Вспыхивает язычок света, и напротив князя появляется Александра. Он стоит молча смотрит на неё.

 

   Она крестится:

 

   - Жив! Слава Тебе, Господи!

 

  Саша бросается к мужу, обнимает, прижимается к нему.

 

Он каменеет:

 

  - Ты… Знаешь?

 

- Да. Ты не мог поступить иначе.

 

  И тут силы в первый и в последний раз в жизни покидают князя Александра. Упав перед женой на колени, он рыдает у неё на плече.

 

  В дверях раздаётся шорох.

 

  Александр резко оборачивается, встаёт, делает шаг к двери. Перед ним мнутся несколько человек бояр.

 

   - Что вам надо?

  - Великий князь! Мы… Посольство из Новгорода…

 

  - Вон подите! Видеть не хочу вас!

 

  И тут бояре все, как по команде, падают перед князем на колени:

 

  - Смилуйся, светлый князь!

 

  - Защити, заступниче!

 

  - Что вам надо?!

 

  - Татары к городу идут… Рать несметная. Кроме тебя, нам помочь некому!

 

   Александр отворачивается и вновь встречается взглядом с глазами жены. Они уже сухие.

 

   - Велеть, чтоб седлали коней? – Спрашивает Саша.

 

   - Вели.

                

           241.

       Объект «А»

     Год 1263.

     Возвращение Александра из Орды.

     Натура. Ноябрь. Вечер.

                                                                                                             

Сцена № 23:

      Продолжение сцены с явлением Александру хана Сартака. Александр также сидит возле своего шатра и неподвижно смотрит в чашу с отваром. Но в ней уже ничто не отражается, только дрожат блики огня от горящего рядом костра.

      Князь отпивает отвара, опускает чашу, задумчиво смотрит на своих воинов, устроившихся возле костров. Закрывает глаза, и перед его мысленным взором появляется прекрасное лицо княгини Александры. В обращённых на него глазах стоят слёзы.

     - Сашенька! – Шепчет он. – Любимая! Прости… 

    Видение тает, но князь слышит отвечающие ему голос жены:

 

    - Ты не был виноват! Не был!

 

   - А как же?! – Он поднимает голову, обращая взгляд уже в ночную пустоту. – Стольких врагов одолел, столько битв выиграл, а сына, выходит, проиграл! Не уберёг, не отвратил от зла… А разве не за чад своих мы в первую очередь перед Богом отвечаем?!

 

   - Не ты виноват! – Вновь слышится ясный голос княгини. – Вся Русь ныне – чадо твоё. И ты её собой заступил и на себя удар принял. Не казнись: выбора у тебя не было.

 

  - Не было! – Шепчет князь, опуская голову, так, что навернувшиеся на глаза слёзы одна за другой капают в чашу с питьём. - Не было! Не было…         

     

  242.

Объект

 Год 1261.

 Град Владимир. Монастырская галерея.

 

Воспоминание Александра.

        По галерее идут рядом Митрополит Кирилл и князь Александр.   

 

        Владыка снизу вверх смотрит на князя, слегка улыбаясь, но Александр серьёзен.

 

        - Твоя исповедь меня не удивила. – Говорит Митрополит, поправляя панагию на груди. – Думаешь, за столько лет я не привык, что ты душу свою до дна выворачиваешь и словно за всю жизнь каждый раз заново каешься. Привык! Иначе тебе, наверное, души не облегчить. Только не надобно в вину себе ставить то, чего ты ни предугадать, ни предотвратить никак не мог. Ты всё о сыне своём вспоминаешь…

 

   - Вспоминаю! – Восклицает князь, дерзая даже перебить Владыку. – А что, разве не виноват я в том, что не воспитал его как надо? Разве за делами государственными не потерял его? Он, верно, больше нуждался в том, чтобы я рядом был!

 

    - Ты не мамка ему и не тиун! – Почти сердито возражает Митрополит Кирилл. – Сидел бы в тереме¸ чадушко взращивал, а на Руси бы злое творилось? Сказала ведь тебе княгиня твоя премудрая: чадо твоё – вся Русь. Мы все – твои чада! И воспитывал ты сына правильно: примером своим воспитывал делами учил, как князю поступать должно! И если он не внял и впал во искушение, так, значит, разумом слаб оказался… Видишь ли, князюшка: тебе Господь поручил великие дела вершить, и ты вершишь их. И всё верно управляешь. Оттого бесы и ярятся, неистовствуют. Потому как не по их выходит! Ну и мстят тебе, как только могут. Они ж, нечисти хвостатые, всегда находят то, что нас больнее всего ударит, что тяжелее всего покажется. Вот и норовят наших близких искусить да соблазнить. Жена твоя сердцем тверда и душою чище нашего родника монастырского – тут бесам не подобраться. Так они, вишь ты, через сына тебя уязвили! Но что ты себя мучаешь, а? Ты ж не казнил его! Велика печаль – отодрал да в ссылку отправил! За государственную измену, знаешь, не порка и ссылка полагаются…

 

     - Знаю! – Глухо произносит Александр. – Знаю, Владыко! А болит-то всё равно. Хоть и три года прошло.

 

    - Так и будет болеть! – голос Митрополита почти сердит. – А как ты хотел-то? От сердца ведь кусок оторвали, аспиды! Но ты мне вот что скажи: едем ли мы нынче в Орду? Согласен ли хан Берке, чтоб в его столице православный храм освятили?

 

    - Согласен! – Губы Александра трогает улыбка, его только что сумрачное лицо освещается. – Епископ Митрофан уж поехал, а завтра и нам с тобою, Ввладыко, отправляться можно. Будет в Орде Православная епархия!

 

     - Вот видишь! – Митрополит не скрывает ликования. – Как ты с ними умеешь-то… Уж на что хан Берке и зол, и упрям, и не любит нас, а тебя ведь слушает!

 

   Александр вздыхает:

 

   - Татары любят, чтоб везде их выгода была. Я ему и тут доказал, что выгоднее нашей Веры не трогать и этим русских не оскорблять. Объяснил, что мы можем многое вынести, но души нашей задевать и оскорблять нельзя! Тогда и бунты будут, и покорности ему не дождаться. А каковы русские, когда не покоряются, уж всякий татарин знает.

      

     Отвернувшись, князь хмурится, продолжает с досадой:

 

     - Вот так я его и убеждаю! Как с другом дорогим с ним говорю… А ведь это он брата моего названного, Сартака отравил! Он, я точно знаю… Потом погиб малолетний сын Сартака, потом – любимая жена Батыя… Берке – убийца! А я к нему словно всей душой! Вот ведь как приходится…

 

     Владыка Кирилл улыбается:

     - Государям много, чего приходится делать поперёк собственной души. Как иначе?

 

     Оба в это время останавливаются и смотрят с галереи вниз. Там несколько человек монахов, тихонько переговариваясь, со всей осторожностью катят на тележке кованный бронзовый крест.

 

     - Куда это? – Спрашивает князь.

 

     - Новый дом монастырский освящать будем. И часовню при нём. Туда и крест. А для ордынской церкви тоже уже выковали. С собой повезём. Вот ты говоришь: как тебе приходится с недругами дружбу заводить… Будто сетуешь. А я тебя всем в пример ставлю!

Как ты и гордыню смирять умеешь, и слова, для инородцев нужные находить. Вон, семь лет тому назад с норвегами сумел договор заключить, чтоб от них на нас набегов не было. И к чухонцам походом пошёл, не с войной, с миром! Сумел и с ними договориться.

 

     Александр тоже улыбается:

 

   - Так это нужно было сделать. Не то как бы наши струги мимо тех берегов ходили. А так ныне всё Поморье наше стало, русское!

 

   Митрополит кивает и, осенив крестом заметивших его снизу и склонившихся под благословение монахов, тех, что несли крест, вновь оборачивается к Александру:

 

    - Да, слава Богу! Но кое что, князь, всё-таки меня тревожит. Донесли мне, что ты грамоты стал рассылать по городам, чтоб там дань баскакам татарским удерживали да чтоб этих баскаков и ростовщиков хазарских гнали побивали. Точно ли так?

 

    - Именно так, владыко! – отвечает князь, чуть нахмурившись. – Терпеть помыкательство их народу уже и так невтерпёж. Я не призову, народ сам начнёт бунтовать. А так люди встанут против супостатов сразу и дружно.

 

     - Конечно. – Соглашается Кирилл, вновь направляясь в конец галереи, к лестнице. – А татары тут же пойдут набегом на непокорных. Ты же годами избегал этого, не допукал, Александре!

 

       - И теперь не допущу.

 

      - Но как?! – Митрополит изумлённо смотрит на князя.

 

      Александр смеётся:

 

     - Да вот, вернёмся из Орды, в новой православной церкви помолясь, я и соберусь вновь к хану Берке с поклоном. Может, с Божией Помощью и обращу смуту нам на пользу.

 

   - Зло благом не обернёшь! – Возражает Владыка.

    

- Так-то оно так. – Усмехается Александр. – Но народ говорит: «Всякое зло терпением одолеть можно». Я долго терпел. И ждал долго. А теперь пора, наконец, разрубить этот узел. Я знаю Берке. А ещё знаю, что сила и могущество Каракорума во многом держатся на огромной дани, которую Великий хан Каракорумский получает отсюда. А вот власть вся в руках хана Каракорумского. Берке это наверняка не очень нравится. Как думаешь, Владыко: если он ради власти и богатства не пожалел родного племянника, его маленького сына и вдову своего брата, то огорчит ли его вред, причинённый великому хану?  

 

   Митрополит останавливается, вновь пристально смотрит на князя.

 

  - Народ, значит, говорит? Народ говорит ещё: «Быть сильным хорошо, да быть умным вдвое лучше». Считают почему-то, что сила и ум редко в одном человеке вместе живут. А в тебе не поймёшь, чего и больше – силы либо ума. Ладно, я верю, что ты даже такую лису, как этот хан Берке перехитришь. А по правде умом одолеешь. Если благословения просишь, добро – благословлю.

 

      243.

   Объект

Год 1262.

Орда. Ставка хана Берке.

           

       К стоящим в охране воинам подъезжает князь Александр с несколькими воинами. Соскакивает с седла, разговаривает с охраной. Один из татар кивает, уходит.

    

Сцена - «а»:     

      Шатёр хана Берке. Хан сидит среди подушек, разбросанных по ковру. Рассматривает роскошной работы кинжал персидской работы. Когда в шатёр входит один из стражников, хан недовольно спрашивает:

 

    - Ты что пришёл? Что тебе надо? Когда я занят женщиной или оружием, нельзя отвлекать меня. Я этого не люблю!

 

    Воин кланяется:

 

    - Прости, великий хан! Но там приехал князь Искендер. Помнится, ты велел всегда докладывать о его появлении.

 

   - А-а-а! – Берке щурится, усмехается. – Князь, который ухитрился окрестить в свою веру моего племянника. Только вот бедняга Сартак умер сразу вслед за этим крещением. Верно, христианство вредно нам, татарам! Зови его, раз так. Мне есть, что у него спросить.

 

      Крупно лицо хана. Его усмешка становится шире.

       

Сцена- «б»:

    Так же крупным планом – лицо Александра. Он сидит напротив Берке и внимательно слушает пока тот говорит:

 

     - Я ждал, что ты приедешь, Искендер. Ты всегда приезжаешь просить прощения, когда твои подданные бунтуют. Я слышал это от Батыя, моего брата. И вот теперь русские взбунтовались в Ярославле, Костро… Костроме, так она называется? А ещё в Суз…

 

   - В Суздале. – Подсказывает Александр. – Кроме того, бунты и убийства баскаков и ростовщиков произошли в Переяславле, в Ростове, Великом Устюге… И будут в других городах русских, хан Берке! Неужто ты не понимаешь, почему?

 

   - Не понимаю! – Несмотря на смуглоту, видно, что лицо хана багровеет от ярости. - Я не понимаю, как смеют мои данники отказываться платить дань и убивать моих баскаков! Ты повинен в том, что русские поднимают бунт! Ты, князь!

 

   - Да! – Лицо Александра тоже вспыхивает краской. – Да, хан Берке, я повинен в том, что не могу заставить того, кого душат, не сопротивляться этому! Я просил твоего брата о праве самому осуществлять сбор дани с русских земель и получил такое право. Ты не отменял его! Но ныне татарские баскаки вновь бесчинствуют на наших землях и отбирают у русских последнее. А толкают их на это хазарские бессермены. Эти хитрые хазарские торгаши придумали целую систему вымогательства, чтобы получать в свою пользу огромные барыши. Под видом облегчения выплаты дани, они назначают различные сроки для уплаты, но с огромными долгами-недоимками. При задержки уплаты дани и долга-недоимки количество долга возрастает до таких размеров, что несчастные должники не имеют никакой возможности рассчитаться с «бесерменами». Тогда хазары, как лютые хищники начинают ходить по селам и городам, заби­рают должников и беспощадно бъют их палками на улицах, площадях и перекрестках, допытываясь, не спрятали ли они своего достатка. Видя, что у бедняков нечего больше взять, они забирают сыновей, до­черей или самих и уводят их в рабство, распродавая в разные страны с огромной выгодой для себя.

 

  Берке слушает, стискивая руками ножны своего кинжала, скрипя зубами от ярости. Он хотел бы прервать Александра, но устремлённый на него гневный взгляд почему-то заставляет хана молчать… Когда князь умолкает, Берке негромко произносит:

 

  - Хорошо… Я могу навести порядок и вновь оставить право сбора дани за тобой, Искендер. Но саму дань я не стану уменьшать. У меня – Большое войско, много подданных, и им нужно многое. Дань меньше не станет!

 

   - А и не нужно! – Усмехается Александр. – Ты бы хоть разузнал подробнее… Знаешь, сколько берут бессермены? В два с лишним больше назначенной дани! И весь излишек забирают себе. А хазары-ростовщики подбирают то, что остаётся и оставляют людей вообще ни с чем! И ты, великий хан, это терпишь? Равно, как и поборы Каракорума!

 

    Берке от неожиданности вздрагивает.

 

   - А… при чём здесь Каракорум?

 

   - Да, при том, что ты отдаёшь не меньше половины сбираемой здесь дани в столицу великого хана Кубилая. Но я не понимаю, за что? Они что, кормят тебя и твою армию? Защищают? Поддерживают в битвах? Всё, что по праву твоё, завоёванное твоим братом и оставшееся тебе по наследству, ты имеешь право себе и оставить. Скажи, что я неправ!

 

   Хан на несколько мгновений задумывается. Потом спрашивает, вновь сузив и без того узкие глаза:

 

   - Значит, если я позволю тебе выгнать хазар и баскаков, то вся дань будет моя? Ты не хочешь оставлять часть её себе?

 

   - Не хочу. – Спокойно отвечает Александр. – Это всё и так моё. Я такой же русский, как и мои подданные. Если станет легче им, то и мне тоже.

 

   Берке пристально смотрит на Александра. Потом тихо смеётся:

 

   - Правду говорят, что твой ум острее твоего меча, Искендер! Я сделаю то, о чём ты просишь – мне это выгодно. Думаю, мне выгодно будет и последовать твоему совету – не отсылать больше часть дани в Кара-Корум. Я не боюсь ссоры с великим ханом. Моя армия больше и сильнее. Но ты… Ты ведь хотел бы меня рассорить с Кубилаем?

   Александр тоже смеётся, хотя его глаза остаются серьёзны.

 

    - Я хочу всего, что будет хорошо для Руси и русских, хан Берке. Зачем мне два хана, которые будут делить нашу дань. Лучше, если будешь ты один. И потом… - Он скупо улыбается. – В Орду ближе ездить, чем в Каракорум.

 

    Берке заливается смехом. Так громко, что в шатёр даже заглядывают двое из его стражи – что так развеселило хана? Он машет им рукой и продолжает смеяться, не замечая, что Александр уже совершенно серьёзен.

     

                 244.

             Объект

⇐ Предыдущая61626364656667686970Следующая ⇒

Поделиться: