|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
|
|
Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии |
Глава семнадцатая. Дуэль и смерть
Но не хочу, о други, умирать; Я жить хочу, чтоб мыслить и страдать, И ведаю, мне будут наслажденья Меж горестей, забот и треволненья... " Элегия" Двадцать пятого января Пушкин отыскал свое еще в ноябре написанное, изорванное и неотправленное письмо, внес в него ряд поправок и послал Геккерну. Отдельные обрывки этого черновика были найдены после смерти Пушкина в корзине под столом. Он писал в нем: " Позвольте мне подвести итог тому, что произошло недавно. Поведение вашего сына было мне известно уже давно и не могло быть для меня безразличным. Я довольствовался ролью наблюдателя, готовый вмешаться, когда сочту это своевременным. Случай, который во всякое другое время был бы мне крайне неприятен, весьма кстати вывел меня из затруднения: я получил анонимные письма. Я увидел, что время пришло, и воспользовался этим. Остальное вы знаете: я заставил вашего сына играть роль столь жалкую, что моя жена, удивленная такой трусостью и пошлостью, не могла удержаться от смеха... Я вынужден признать, барон, что ваша собственная роль была не совсем прилична. Вы, представитель коронованной особы, вы отечески сводничали вашему сыну... Вы хорошо понимаете, барон, что после всего этого я не могу терпеть, чтобы моя семья имела какие бы то ни было сношения с вашей. Только на этом условии согласился я не давать хода этому грязному делу и не бесчестить вас в глазах дворов нашего и вашего, к чему я имел и возможность и намерение. Я не желаю, чтобы моя жена выслушивала впредь ваши отеческие увещания. Я не могу позволить, чтобы ваш сын, после своего мерзкого поведения, смел разговаривать с моей женой, и еще того менее - чтобы он отпускал ей казарменные каламбуры и разыгрывал преданность и несчастную любовь, тогда как он просто плут и подлец. Итак, я вынужден обратиться к вам, чтобы просить вас положить конец всем этим проискам, если вы хотите избежать нового скандала, перед которым, конечно, я не остановлюсь. Имею честь быть, барон, ваш нижайший и покорнейший слуга Александр Пушкин". В ответ на это письмо Пушкин получил 26 января через секунданта Дантеса, атташе французского посольства д'Аршиака, письмо, в котором Геккерн сообщал, что Дантес вызывает его на дуэль. В конце письма была приписка Дантеса: " Читано и одобрено мною". Пушкин не стал читать ответного письма. Он просто принял вызов. Дуэль должна была состояться на следующий день, 27 января 1837 года. Почти все утро 26 января Пушкин провел с Александром Тургеневым. Он был весел, полон жизни, шутил, смеялся и вместе со своим другом читал подготовленные для пятого тома " Современника" статьи, которые ему уже не дано было увидеть в печати. Александр Тургенев незадолго перед тем вернулся из Парижа, где работал в архивах, и познакомил в то утро Пушкина с подготовленной им для доклада царю выпиской из своих " парижских бумаг". Это были копии донесений французских послов при дворе Петра I и его преемников. В них описывались события, сопровождавшие смерть Петра I и борьбу за престол между сторонниками Екатерины и старой знатью, стремившейся возвести на трон малолетнего внука Петра I, сына царевича Алексея. Донесения эти произвели на Тургенева большое впечатление и, бесспорно, очень интересовали Пушкина, работавшего в то время над " Историей Петра". Расставаясь с Тургеневым, он просил его прийти к нему на следующий день, чтобы вместе почитать, причем назначил тот час, когда уже должен был стоять со своим противником перед барьером. Вечером Пушкин присутствовал на балу у графини Разумовской, был весел и оживлен, танцевал, просил Вяземского написать Козловскому и напомнить ему о его обещании прислать очередную статью для " Современника". И в то же время искал секунданта для своей завтрашней дуэли. Он приглашал советника британского посольства Меджениса, но тот отказался... * * * В день дуэли Пушкин поднялся рано, в восемь часов утра. В девять часов получил письмо от д'Аршиака, который сообщал, что считает необходимым встретиться с секундантом поэта. Он добавил, что будет ждать его до двенадцати часов утра. Пушкин ответил: " Виконт, я не имею ни малейшего желания посвящать петербургских зевак в мои семейные дела; поэтому я не согласен ни на какие переговоры между секундантами. Я привезу моего лишь на место встречи. Так как вызывает меня и является оскорбленным г-н Геккерн, то он может, если ему угодно, выбрать мне секунданта; я заранее его принимаю, будь то хотя бы его ливрейный лакей. Что же касается часа и места, то я всецело к его услугам. По нашим, по русским, обычаям этого достаточно. Прошу вас поверить, виконт, что это мое последнее слово и что более мне нечего ответить относительно этого дела; и что я тронусь из дому лишь для того, чтобы ехать на место. Благоволите принять уверение в моем совершенном уважении. А. Пушкин". В двенадцать часов дня к Пушкину приехал библиограф Ф. Ф. Цветаев и говорил о новом издании его сочинений. Пушкин был весел, и Цветаев был поражен, когда в тот же день к нему пришел вечером А. И. Тургенев и сообщил о дуэли и тяжелом состоянии Пушкина. В своем классическом труде " Дуэль и смерть Пушкина" П. Е. Щеголев впервые опубликовал сделанную Жуковским запись о том, как провел Пушкин утро рокового дня: " Встал весело в 8 часов - после чего много писал - часу до 11-го. С 11 обед, - ходил по комнате необыкновенно весело, пел песни - потом увидел в окно Данзаса, в дверях встретил радостно.- Вошли в кабинет, запер дверь.- Через несколько минут послал за пистолетами.- По отъезде Данзаса начал одеваться, вымылся весь, все чистое; велел подать бекешь; вышел на лестницу.- Возвратился.- Велел подать в кабинет большую шубу и пошел пешком до извозчика. Это было в 1 час". Эта краткая, предельно сжатая надпись опровергает установившуюся версию, будто, выехав из дома, Пушкин случайно встретил у Цепного моста, близ Летнего сада, своего лицейского товарища К. К. Данзаса и предложил ему быть его секундантом. Версия эта была придумана и поддерживалась на следствии самим Данзасом, чтобы смягчить его вину за участие в дуэли. Запись Жуковского дает основание полагать, что Данзас приехал к Пушкину по его вызову, и поэт ожидал его, стоя у окна, около двенадцати часов дня. Предложив Данзасу быть свидетелем одного разговора, Пушкин вышел с ним из дома, и они вместе направились в здание французского посольства к д'Аршиаку, секунданту Дантеса. Пушкин изложил существо дела и, после того как Данзас согласился быть его секундантом, добавил: - Теперь я вам могу сказать только одно: если дело это не закончится сегодня же, то в первый же раз, как я встречу Геккерна, - отца или сына, - я им плюну в физиономию. К сожалению, полковник Данзас, веселый человек, храбрый служака и остроумный каламбурист, мог только аккуратнейшим образом рассчитать шаги от барьера и зорко следить за соблюдением правил дуэли, но был совершенно неспособен расстроить ее. Пушкин уехал. Секунданты разработали условия дуэли, и Данзас вернулся с ними к Пушкину. Условия были очень тяжелые: " 1. Противники становятся на расстоянии двадцати шагов друг от друга, за пять шагов назад от двух барьеров, расстояние между которыми равняется десяти шагам. 2. Противники, вооруженные пистолетами, по данному сигналу, идя один на другого, но ни в коем случае не переступая барьера, могут пустить в дело свое оружие. 3. Сверх того принимается, что после первого выстрела противникам не дозволяется менять мест для того, чтобы выстреливший первым подвергся огню своего противника на том же расстоянии. 4. Когда обе стороны сделают по выстрелу, то, если не будет результата, поединок возобновляется на прежних условиях: противники ставятся на то же расстояние в двадцать шагов; сохраняются те же барьеры и те же правила. 5. Секунданты являются непременными посредниками во всяком объяснении между противниками на месте боя. 6. Нижеподписавшиеся секунданты этого поединка, облеченные всеми полномочиями, обеспечивают, каждый за свою сторону, своею честью строгое соблюдение изложенных здесь условий". С этим подписанным секундантами документом Данзас вернулся в квартиру Пушкина. Поэт принял предложенные ему условия дуэли, даже не ознакомившись с ними. На замечание Данзаса, что Пушкин, по существу, должен стреляться с Геккерном, а не с Дантесом, Пушкин ответил, что Геккерн как посланник драться не может... Пушкин продолжал сохранять полное спокойствие. За час перед тем как ехать стреляться, он написал молодой писательнице А. О. Ишимовой письмо: " Милостивая государыня Александра Осиповна. Крайне жалею, что мне невозможно будет сегодня явиться на Ваше приглашение. Покаместь честь имею препроводить к Вам Barry Cornwall. Вы найдете в конце книги пьесы, отмеченные карандашом, переведите их как умеете - уверяю Вас, что переведете как нельзя лучше. Сегодня я нечаянно открыл Вашу Историю в рассказах и поневоле зачитался. Вот как надобно писать! С глубочайшим почтением и совершенной преданностью честь имею быть, милостивая государыня, Вашим покорнейшим слугою 27 января 1837 А. Пушкин". Чтобы пояснить, о каком приглашении Ишимовой идет речь в этом письме Пушкина, необходимо сказать, что поэт посетил перед тем, 22 января, Ишимову. Не застав ее дома, он написал ей 25 января письмо, в котором просил перевести для " Современника" драматические очерки английского поэта и драматурга Барри Корнуолла. Ишимова ответила ему 26 января письмом, в котором выразила сожаление по поводу того, что он не застал ее, и давала согласие выполнить предложенный перевод. Зная, что Пушкин ежедневно совершает после работы прогулку, Ишимова предложила ему на другой день, 27 января, " направить прогулку" свою в сторону ее дома, чтобы встретиться и переговорить о характере перевода... Она понятия не имела о том, на грани какой катастрофы находился в тот день Пушкин... Возможно, что Ишимова даже встречала Пушкина, но он в тот час уже направлялся в кондитерскую Вольфа и Беранже, чтобы встретиться там с своим секундантом Данзасом и вместе с ним следовать к месту дуэли. Ишимова в это самое время встречала посланного, который вручил ей томик Барри Корнуолла и последнее, написанное Пушкиным в день дуэли письмо. Письмо это лежит сейчас под стеклом в кабинете, на письменном столе, рядом с книгой Ишимовой, о которой в письме идет речь, - " Историей России в рассказах для детей". Написанное ровным почерком, ясным слогом, в спокойном, деловом тоне, оно свидетельствует об огромном самообладании и удивительной силе духа Пушкина. Письмо написано так, будто ничто другое в то утро не занимало поэта. Рядом с этим письмом лежит под стеклом начало рукописи " Камчатские дела (от 1694 до 1740 года)" - единственная рукопись, помеченная 1837 годом... Данзас между тем отправился в оружейный магазин за пистолетами, которые Пушкин уже заранее выбрал. Уложив их в сани, он приехал в кондитерскую Вольфа и Беранже на Невском проспекте, где Пушкин, как заранее условились, уже ждал его, и они отправились к месту дуэли, за Черной речкой, близ так называемой Комендантской дачи. На Дворцовой набережной они встретили ехавшую в экипаже Н. Н. Пушкину. Она направлялась к Мещерской, дочери Карамзина, за находившимися там детьми. Встреча эта могла предотвратить дуэль, но жена Пушкина была близорука, а Пушкин смотрел в другую сторону. На место встречи прибыли в половине пятого. Было пятнадцать градусов мороза, много снега. Дул сильный ветер. Пока выбирали и утаптывали площадку для дуэли, Пушкин сидел на сугробе и равнодушно смотрел на эти приготовления. Как писал позже один яз современников, они дрались насмерть. Для них уже не могло быть примирения. Закутанный в медвежью шубу, Пушкин сидел молча. Когда Данзас спросил его, находит ли он удобным выбранное для дуэли место, Пушкин ответил: - Мне это решительно все равно, только, пожалуйста, делайте все это поскорее. Отмерили шаги. Данзас и д'Аршиак начали заряжать пистолеты. Пушкин выражал нетерпение и спросил своего секунданта: - Ну как? Уже готово? Противников поставили, дали им пистолеты, и по сигналу, который подал Данзас, махнув шляпой, они начали сходиться. В это время Дантес, не дойдя одного шага до барьера, выстрелил. Пушкин упал. - Кажется, у меня раздроблено бедро, - сказал он. Пушкин упал на служившую барьером шинель и, лежа лицом к земле, остался неподвижен. Секунданты бросились к нему, но, когда Дантес тоже хотел подойти, Пушкин остановил его: - Подождите! Я чувствую достаточно сил, чтобы сделать свой выстрел... Дантес стал на свое место боком, прикрыв грудь правой рукой. Пушкин, полулежа на земле, стал целиться. Он целился около двух минут и выстрелил. Пуля пробила Дантесу руку и, по свидетельству современника, ударившись о пуговицу, отскочила. Видя, что Дантес упал, Пушкин подбросил вверх пистолет, крикнул " Браво! ", и затем спросил д'Аршиака: - Убил я его? - Нет, - ответил тот, - вы его ранили. - Странно, - сказал Пушкин.- Я думал, что мне доставит удовольствие его убить, но я чувствую теперь, что нет... Впрочем, все равно. Как только мы поправимся, снова начнем... Пушкин был ранен в правую часть живота. Он испытывал жгучую боль, говорил отрывистыми фразами, его тошнило, обмороки довольно часто следовали один за другим. Карету трясло, когда его везли домой; приходилось не раз останавливаться. Несмотря на испытываемые боли, он беспокоился о том, чтобы по приезде домой не испугать жену, и давал Данзасу указания, как вести себя. Пушкин сказал Данзасу: - Кажется, это серьезно. Послушай: если Арндт найдет мою рану смертельной, ты мне это скажи. Меня не испугаешь. Я жить не хочу... В шесть часов вечера жена поэта сидела в своей комнате с сестрой Александрой. Был накрыт стол. Ждали хозяина. Уже в восьмом часу вечера в комнату неожиданно вошел без доклада Данзас и сообщил, что Пушкин дрался на дуэли и легко ранен. Он добавил, что это поручил ему передать от своего имени Пушкин. По выражению лица Данзаса было видно, что случилось нечто страшное и непоправимое. Наталья Николаевна побледнела и бросилась в прихожую. В это время камердинер Никита Козлов принял из кареты тяжело раненного Пушкина, взял его, как ребенка, на руки и нес по лестнице. - Грустно тебе нести меня? - спросил Пушкин. Увидев жену, Пушкин начал успокаивать ее, сказал, что ранен в ногу и рана не опасна. Просил не заходить к нему, пока не разденется и не приведет себя в порядок. В ту самую минуту, когда Пушкина выносили из кареты, к дому подъехал Плетнев. Он приехал, чтобы пригласить его на свою очередную среду... * * * Рядом с кабинетом, куда внесли смертельно раненного Пушкина, находилась детская. Дети только что вернулись от Карамзиных, где были в гостях. Они, все четверо, были еще слишком малы, чтобы понять, что случилось. Сегодня в этой бывшей детской комнате развернута большая экспозиция, которая дает возможность ознакомиться со всеми документами и материалами, раскрывающими обстоятельства дуэли и смерти поэта. На стене большое полотно А. Наумова, изображающее картину дуэли, его же этюд - тайный увоз тела Пушкина в Святогорский монастырь и картина В. Федорова - похороны Пушкина. На небольшом постаменте бронзовая статуэтка - раненый Пушкин, полулежа на земле,, целится в Дантеса. На столике, в ящике, два больших старинных пистолета. Именно такие были в обращении в пушкинскую пору. Пистолеты эти той же марки Лепажа, какие были у Пушкина и Дантеса во время дуэли. В небольшой закрытой витрине - черный жилет, в котором поэт был в день дуэли, на нем следы запекшейся крови. Рядом - погребальная свеча и принадлежавшая Вяземскому белая лайковая перчатка, вторую он положил в гроб своего друга. В витрине - написанная Вяземским памятка о происхождении этих вещей... * * * Когда Пушкина внесли в кабинет, он сам разделся и лег на диван. Жену впустили только тогда, когда его вымыли и одели в чистое белье. Увидев ее, он сказал: - Как я рад, что еще вижу тебя и могу обнять. Что бы ни случилось,, ты ни в чем не виновата и не должна упрекать себя, моя милая! Данзас поехал за врачами. Не застав дома никого из врачей, он случайно встретил у ворот Воспитательного дома доктора Шольца, который и оказал раненому первую помощь. Около больного в это время находились жена, Данзас и Плетнев. Пушкин попросил всех удалиться, подал доктору Шольцу руку и спросил после того, как тот осмотрел его рану: - Плохо со мною!.. Что вы думаете о моей ране - Не могу скрывать, что рана ваша опасная, - ответил Шольц. - Скажите мне - смертельная? - Считаю долгом не скрывать этого от вас. - Спасибо! Вы поступили со мною, как честный человек...- Пушкин потер себе лоб и добавил: - Нужно устроить свои денежные дела. Доктор Шольц спросил Пушкина: - Не желаете ли видеть кого-нибудь из близких друзей? - Разве вы думаете, что я и часа не проживу? - спросил Пушкин. - О нет, не потому... Но я полагал, что вам приятно будет кого-нибудь видеть, Плетнев здесь... - Да, но я бы желал видеть Жуковского. Дайте мне воды, меня тошнит... Стали съезжаться ближайшие друзья поэта - Жуковский, Вяземский с женой, А. Тургенев, Виельгорский, Загряжская. Прибыли врачи - Спасский, Задлер, Саломон. Приехал известный в то время доктор Арндт. - Скажите мне откровенно, - обратился к нему, медленно произнося слова, Пушкин, - каково мое положение. Каков бы ни был ваш ответ, он испугать меня не может. Но мне необходимо наверное знать мое положение: я должен успеть сделать некоторые нужные распоряжения. - Если так, - ответил Арндт, - то я должен вам сказать, что рана ваша очень опасна и что на выздоровление ваше я почти не имею надежды. Кивком головы Пушкин поблагодарил Арндта за откровенность и просил только не говорить об этом жене. К заявлению врача о безнадежности своего положения он отнесся с невозмутимым спокойствием. Но просил врача вместе с тем не подавать жене и больших надежд. Арндт, придворный врач, обязан был сообщить обо всем Николаю 1 и, уезжая, спросил Пушкина, не желает ли он передать что-либо царю. Беспокоясь о том, что Данзас может пострадать за участие в дуэли,. Пушкин ответил: - Просите за Данзаса, за Данзаса, он мне брат. Арндт пообещал и, уезжая, сказал провожавшим его в передней: - Штука скверная, он умрет... Положение Пушкина было тяжелое. С каждым часом страдания его становились все острее и мучительнее. У постели больного неотлучно находился писатель и врач В. И. Даль, с которым Пушкин сблизился во время поездки на места пугачевского восстания. - Терпеть надо, друг, делать нечего, - сказал ему Даль, - но не стыдись боли своей, стонай, тебе будет легче... - Нет, не от боли стону я, а от тоски...- прерывающимся голосом отвечал Пушкин.- Нет, не надо стонать, жена услышит; и смешно же, чтобы этот вздор меня пересилил; не хочу... Среди тяжелых своих страданий Пушкин вспомнил о полученном им утром в день дуэли пригласительном билете на похороны сына И. И. Греча. - Если увидите Греча, - сказал он доктору Спасскому, - поклонитесь ему и скажите, что я принимаю душевное участие в его потере. С начала до конца Пушкин был удивительно тверд, и доктор Арндт заметил: - Я был в тридцати сражениях, я видел много умирающих, но мало видел подобного. Можно ли было спасти Пушкина? На этот вопрос ответили известные советские хирурги. Через сто лет после смерти поэта, в 1937 году, академик Н. Н. Бурденко сообщил Академии наук, что меры, принятые врачами Пушкина, были бесполезны, а в наши дни даже хирург средней руки вылечил бы Пушкина. Интересно отметить, что научное исследование этого вопроса проводил ассистент профессора Бурденко, потомок лечившего Пушкина доктора Арндта, очень известный советский нейрохирург профессор А. А. Арндт. Недавно он принес в дар Музею имени А. С. Пушкина в Москве принадлежавший его прадеду небольшой деревянный походный сундучок красного дерева с хирургическими инструментами. С этим сундучком его прадед приехал 27 января 1837 года на квартиру Пушкина после его дуэли. Профессор С. С. Юдин, исследовавший вопрос вместе с Н. Н. Бурденко, нашел, что в наше время подобный раненый имел бы пятьдесят - шестьдесят процентов шансов на спасение. Но в те годы об операции не приходилось и думать. Лишь через десять лет после смерти Пушкина появился наркоз, а необходимая для брюшных операций асептика - лишь через полвека... Пушкину, по мнению современных врачей, в его очень тяжелом состоянии нужно было обеспечить максимальный покой и оберечь от лишних разговоров и волнений. Это значительно облегчило бы его муки.. * * * Несмотря на тяжкие страдания, Пушкин сохранял полное самообладание. Подозвав Данзаса, он попросил составить список его неоформленных долгов и довольно твердой рукой подписал этот документ. Доктора Спасского просил вынуть из стола и сжечь какую-то написанную его рукой бумагу. Пушкин попросил подать ему шкатулку, вынул из нее и подарил Данзасу кольцо - то самое, которое он получил, уезжая в последний раз из Москвы, от Нащокина. - Это от нашего общего друга, - сказал он Данзасу. На предложение Данзаса отомстить Дантесу Пушкин ответил, что не хочет, чтобы кто-нибудь мстил за него: - Нет, нет, мир, мир!.. Далю Пушкин подарил кольцо с бирюзой, а Жуковскому - кольцо, которое ему было особенно дорого: когда-то, в Одессе, Е. К. Воронцова, которой он увлекался, сняла со своей руки и подарила ему это старинное кольцо с восьмиугольным сердоликовым камнем и надписью на древнееврейском языке. " Талисман" - назвал Пушкин написанное им по этому поводу стихотворение: Там, где море вечно плещет На пустынные скалы... ........................... Там волшебница, ласкаясь, Мне вручила талисман.
И, ласкаясь, говорила: " Сохрани мой талисман: В нем таинственная сила! Он тебе любовью дан"... Кольцо это перешло впоследствии к И. С. Тургеневу. * * * Пушкин ясно сознавал, что умирает. Среди тяжких страданий он сказал доктору Далю: - Худо мне, брат... Даль, скажи мне правду, скоро ли я умру?.. - Мы все на тебя надеемся, Пушкин, право, надеемся, не отчаивайся и ты! - ответил Даль, которому показалось, что положение умирающего несколько улучшилось. - Нет! - ответил Пушкин.- Мне здесь не житье... Я умру, да, видно, уж так и надо... Пушкин не раз повторял при этом, что страдает не столько от боли, сколько от чрезмерной тоски. - Ах, какая тоска! - восклицал он, закладывая руки за голову.- Сердце изнывает! От времени до времени он просил доктора Даля поднять его, поворотить, поправить подушку. И тихо благодарил: - Ну, так, так, хорошо; вот и прекрасно, и довольно; теперь очень хорошо!.. Кто у жены моей? - спросил он Даля. - Около нее друзья. - Ну, спасибо. Однако же поди скажи жене, что все, славу богу, легко. А то ей там, пожалуй, наговорят... Долго ли мне так мучиться? Пожалуйста, поскорее!.. Скоро ли конец?.. Необыкновенное присутствие духа не оставляло больного. Временами он лишь на короткое время забывался. Утром 28 января после мучительно тяжелой ночи больной потребовал к себе детей. Их привели к нему и принесли полусонных. Он молча смотрел на каждого из них, клал на голову руку, трижды благословлял и прикладывал к их губам тыльную часть руки. Пушкин впускал к себе только самых близких своих друзей, хотя беспрестанно спрашивал, кто приходил к нему. - Мне было бы приятно, - сказал он, - видеть их всех, но у меня нет сил говорить... Некоторые из его лицейских товарищей так и не могли проститься с ним. К полудню 28 января Пушкину стало несколько легче, он развеселился, шутил и, приветливо встретив приехавшего Даля, сказал: - Мне приятно вас видеть не только как врача, но и как родного мне человека по общему нашему литературному ремеслу. Жену он часто призывал к себе, и она все твердила: - Он не умрет, я чувствую, что он не умрет... Между тем было ясно, что приближался конец, и Пушкин сказал жене: - Не упрекай себя моею смертью: это дело, которое касалось одного меня... На вопрос доктора Спасского, кого из друзей ему хотелось бы видеть, Пушкин тихо промолвил, обернувшись к книгам своей библиотеки: - Прощайте, друзья! Его спросили, не хочет ли он сделать какие-либо распоряжения. - Все жене и детям! - ответил он. Жене Пушкин сказал: - Отправляйся в деревню. Носи по мне траур два или три года. Постарайся, чтобы забыли про тебя. Потом выходи опять замуж, но не за пустозвона... Друзья не переставали волноваться. В. Одоевский прислал записку: " Карамзину, Плетневу или Далю. Напиши одно слово: лучше или хуже. Несколько часов назад Арндт надеялся". Когда состояние умирающего было совсем плохо, Вяземская послала записку Жуковскому: " Умоляю, приходите тотчас. Арндт говорит, что он едва ли переживет ночь". В течение всего дня 28 января Пушкин часто призывал жену, но разговаривать ему было трудно. Говорил лишь, что чувствует, как слабеют его силы. Пушкину хотелось видеть друзей. Они входили один за другим. С ними прощался он среди ужасных мучений и судорожных движений, но с духом бодрым и с нежностью. Вяземскому Пушкин крепко пожал руку и сказал: - Прости, будь счастлив... Жене его он пожал руку своею уже похолодевшею рукою и сказал: - Ну, прощайте! - Почему " прощайте"? - спросила Вяземская, пытаясь вселить В него надежду на выздоровление. - Прощайте, прощайте! - подчеркнул Пушкин и, боясь расчувствоваться, сделал знак, чтобы она удалилась. Через короткое время он сказал: - Как жаль, что нет теперь здесь ни Пущина, ни Малиновского, мне было бы легче умирать... А что же Карамзиной здесь нет? Послали за Екатериной Андреевной Карамзиной. Она приехала очень быстро. Слабым, но явственным голосом Пушкин попросил: - Благословите меня... Она благословила его издали. Но Пушкин сделал ей знак подойти и сам положил ее руку себе на лоб. В письме к сыну Андрею Е. А. Карамзина необычайно трогательно и сердечно описывала свое прощание с Пушкиным: "...пишу к тебе с глазами, наполненными слез, а сердце и душа тоскою и горестию; закатилась звезда светлая, Россия потеряла Пушкина! Он дрался в середу на дуэли с Дантесом, и он прострелил его насквозь; Пушкин бессмертный жил два дни, а вчерась, в пятницу, отлетел от нас; я имела горькую сладость проститься с ним в четверг; он сам этого пожелал. Ты можешь вообразить мои чувства в эту минуту, особливо, когда узнаешь, что Арндт с первой минуты сказал, что никакой надежды нет! Он протянул мне руку, я ее пожала, и он мне также, а потом махнул, чтобы я вышла. Я, уходя, осенила его издали крестом, он опять мне протянул руку и сказал тихо: перекрестите еще; тогда я опять, пожавши еще раз его руку, уже его перекрестила, прикладывая пальцы на лоб, и приложила руку к щеке; он ее тихонько поцеловал и опять махнул. Он был бледен, как полотно, но очень хорош; спокойствие выражалось на его прекрасном лице". * * * Это изумительное письмо Е. А. Карамзиной было найдено совсем недавно, в 1955 году, в Нижнем Тагиле. Его нашла в старом альбоме среди старых книг бухгалтер нижнетагильского рудоуправления О. Ф. Полякова, разбирая небольшую библиотеку своего умершего восьмидесятичетырехлетнего дяди, маркшейдера П. П. Шамарина, служившего еще на уральских заводах Демидовых. Местный краевед Н. С. Боташев сообщил о находке в Москву. В потертом сафьяновом альбоме с золотым тиснением и потрепанным корешком оказались аккуратно подклеенными сто тридцать четыре письма на трехстах сорока страницах - переписка семьи Карамзиных. Письма написаны были на тонкой пожелтевшей от времени бумаге, уже выцветшими чернилами, почти все на французском языке. Дом Карамзиных, у которых Пушкин часто бывал, являлся в ту пору наиболее значительным великосветским литературным салоном, где часто собирались писатели, поэты, художники, артисты и где, по словам современников, " выдавались дипломы на литературные таланты". Авторы найденных писем - вдова Карамзина, Екатерина Андреевна, ее сын Александр и дочь Софья Николаевна, дружившая с Жуковским, Пушкиным, Лермонтовым и другими замечательными людьми той эпохи. Письма эти писались в разные города Европы находившемуся там на излечении Андрею Карамзину, который позже женился на вдове рано умершего миллионера Демидова, известной красавице Авроре Шернваль. С нею он дважды приезжал в Нижний Тагил, в 1854 году уехал добровольцем в армию, был убит, и письма остались в Нижнем Тагиле. Такова история этой необычайной находки. Карамзины знали во всех подробностях семейную историю Пушкиных, у них бывали и Пушкин и Дантес, их посещали друзья поэта. Письма охватывают наиболее острый период тяжкой жизненной драмы Пушкина - с 27 мая 1836 года по 30 июля 1837 года, писались они под свежим впечатлением событий, для печати не предназначались, кровавого исхода никто не предвидел, они правдивы и искренни, и в этом их исключительная ценность. Все эти письма, так называемая " тагильская находка", - в высшей степени интересны, дополняют полную и обстоятельную экспозицию музея и расширяют наше представление о трагических обстоятельствах дуэли и смерти Пушкина. Из этой переписки Карамзиных выясняется, что поэт пал жертвою " легкомыслия, неосторожности и неразумия младой красавицы", " Ундины, в которую еще не вдохнули живую душу"; что ухаживание Дантеса за женою Пушкина началось много раньше получения пасквиля и роковой дуэли; что имя Екатерины Николаевны, сестры Пушкиной, связывали с именем Дантеса еще в начале 1836 года и что поведение ее было " компрометирующим"; что Дантес вел все время двойную игру с женою и свояченицею Пушкина. Письма Карамзиных помогают нам понять происхождение пасквиля и мотивы сватовства Дантеса; помогают уяснить себе обстановку и душевное состояние Пушкина в последние месяцы и дни его жизни; вновь опровергают сочиненную Жуковским легенду о верноподданических настроениях умиравшего Пушкина. " Тагильская находка" - это целая повесть о борьбе и гибели величайшего русского поэта, свидетельствующая о том, что 27 января 1837 года совершено было одно из самых страшных в мировой истории политических убийств, что убийство это подготовлено было петербургскими придворными кругами, что это был заговор, во главе которого стоял сам Николай I. * * * Набережная Мойки и все прилегающие к ней улицы вплоть до Дворцовой площади были заполнены толпами народа, приходившего справляться о состоянии поэта. По словам современников, такого скопления людей на улицах Петербурга не было с 14 декабря 1825 года - дня восстания декабристов. Чтобы поддерживать на улицах порядок, пришлось вызвать воинский наряд. В передней какой-то старичок сказал с простодушным удивлением: - Господи боже мой! Я помню, как умирал фельдмаршал, а этого не было! " Литературный талант есть власть", - писал поэт Языков, и это особенно внушительно выразилось в дни болезни и смерти Пушкина... В столовой толпилось много людей. Парадную дверь закрыли, и все входили и выходили через маленькую дверь швейцарской, на которой углем было написано: " Пушкин". На этой же двери Жуковский вывешивал бюллетени о ходе болезни. Около двенадцати часов дня 29 января Пушкин попросил зеркало, посмотрелся в него и махнул рукой. - Опустите шторы, я спать хочу...- сказал он. Позже пощупал себе пульс и тихо добавил: - Смерть идет! За полчаса до кончины ему захотелось моченой морошки. - Позовите жену, пусть она меня покормит... Вошла Наталья Николаевна, стала на колени у смертного ложа мужа, поднесла ему ложечку, другую и приникла лицом к изголовью. Пушкин погладил ее по голове и сказал: - Ну, ну, ничего, слава богу, все хорошо! - Вот вы увидите, что он будет жив! - сказала она, выходя из кабинета... * * * Прошло уже шесть лет совместной жизни Пушкина с женою, и на протяжении всех этих лет он относился к ней с трогательной нежностью. В августе 1833 года, направляясь из Петербурга в Ярополец, он в Торжке услышал восторженные отзывы о красоте своей жены и писал ей: " Гляделась ли ты в зеркало, и уверилась ли ты, что с твоим лицом ничего сравнить нельзя на свете, - душу твою люблю я еще более твоего лица. Прощай, мой ангел, целую тебя крепко". И на протяжении всех сорока шести часов своих смертных страданий Пушкин не переставал думать о том, чтобы как можно меньше волновать ее, и скрывал от нее свое тяжелое, безнадежное состояние. Он с удивительным мужеством переносил свои страдания и не хотел, чтобы она видела их. Лежа спиной к двери, он иногда чувствовал ее присутствие и говорил врачам: " Жена здесь, отведите ее..." Он часто призывал к себе на минутку жену и всячески старался утешить ее, повторял, что считает ее невинною в этом и что никогда, ни на одну минуту, не лишал ее своего доверия. - Ты будешь жить! - не переставала говорить она, хотя было ясно, что смерть неумолимо приближается... " Бодрый дух все еще сохранял могущество свое, - писал позже доктор Даль, - изредка только полудремотное забвение на несколько секунд туманило мысли и душу". Умирающий несколько раз подавал ему руку, сжимал и говорил: - Ну, подымай же меня, пойдем, да выше, выше, ну, пойдем!.. Придя в себя, он сказал: - Мне было пригрезилось, что я с тобой лезу по этим книгам и полкам, высоко - и голова закружилась. Немного погодя он опять, не раскрывая глаз, стал искать руку Даля и, потянув ее к себе, сказал: - Ну, пойдем же, пожалуйста, да вместе! Даль тихо шепнул стоявшему рядом Жуковскому: - Отходит! Пульс стал падать и скоро совсем не ощущался. Руки начали холодеть. Минут за пять до смерти Пушкин попросил поворотить его на правый бок и тихо сказал: - Жизнь кончена! - Да, кончено, - сказал Даль, - мы тебя поворотили... - Кончена жизнь!..- произнес Пушкин внятно.- Теснит дыхание... Это были последние слова Пушкина. Часы показывали два часа сорок пять минут дня. Дыхание прервалось. " Я не сводил с него глаз, - писал Жуковский, - и заметил что движение его груди, доселе тихое, сделалось прерывистым. Оно скоро прекратилось. Я смотрел внимательно, ждал последнего вздоха: но я его не приметил. Тишина, его объявшая, казалась мне успокоением. Все над ним молчали". Минуты через две Жуковский тихо спросил Даля: - Что он? - Кончилось! - ответил Даль. Прекрасная голова поэта склонилась. Руки опустились. Всех поразило величавое и торжественное выражение его лица. У ложа умирающего в это время находились: Жуковский, Вяземский с женой, А. Тургенев, Данзас, Загряжская, врачи Спасский и Андреевский. Они слышали последний вздох поэта. Доктор Андреевский закрыл ему глаза. За минуту перед кончиной в кабинет вошла жена. Теперь она уже видела мужа умершим. Она схватила Даля за руку и в отчаянии произнесла: - Я убила моего мужа, я причиною его смерти; но богом свидетельствую, - я чиста душою и сердцем! Жуковский послал за скульптором Гальбергом, который снял с мертвого маску... Пушкин умер через сорок шесть часов после дуэли. На месте дуэли сегодня высится гранитный обелиск.
Глава восемнадцатая. " Погиб поэт! " ...Младой певец Нашел безвременный конец! Дохнула буря, цвет прекрасный Увял на утренней заре, Потух огонь на алтаре!.. " Евгений Онегин" Пророчески для самого Пушкина, казалось, прозвучали эти давно написанные им строки о гибели на дуэли Ленского. Одну из этих строк - " Потух огонь на алтаре! " - художник А. Клюндер написал под нарисованным им портретом Пушкина, но цензура эту строку вычеркнула, и портрет вышел без нее. Пушкин писал: Но злобно мной играет счастье: Давно без крова я ношусь, Куда подует самовластье; Уснув, не знаю, где проснусь.- Всегда гоним... И даже тогда, когда он уже навсегда уснул, Николай I не оставил его в покое: через три четверти часа после смерти поэта кабинет его, по приказанию царя, был опечатан двумя печатями: Жуковского и начальника штаба шефа жандармов Дубельта. Самодержец всея Руси боялся Пушкина и опасался, что в кабинете автора " Деревни" будут найдены какие-либо компрометирующие царя и его правительство документы... Гроб с телом Пушкина выставили в переднюю. Здесь и лежал он в течение двух дней, в своем старом темно-коричневом сюртуке, а не в придворном камер-юнкерском мундире, как того хотел бы царь, и сюда приходили отдать последний долг поэту десятки тысяч русских людей. Между тем Пушкин, уже мертвый, был в это время под судом. На другой день после дуэли царь приказал, - этого требовала казенная форма, - предать Пушкина военному суду. Лишь 17 марта, через полтора месяца после его смерти, чрезвычайный военный трибунал постановил " преступный поступок камер-юнкера Пушкина, подлежавшего равному с подсудимым Геккерном наказанию... по случаю его смерти предать забвению". * * * Смерть Пушкина глубоко взволновала общественное мнение. В самую толщу народную проникли уже идеи декабристов и вольнолюбивые стихи Пушкина. Его знала вся Россия. Незадолго до смерти поэта вышло третье издание " Евгения Онегина", и в три дня было раскуплено более четырех тысяч экземпляров - факт исключительный, небывалый для того времени. На набережной Мойки не было ни прохода, ни проезда. Толпы народа и экипажи с утра до ночи осаждали квартиру поэта. Извозчиков нанимали, просто говоря: " К Пушкину! " Десятки тысяч людей всех состояний побывали у дома Пушкина во время его болезни. Молодые люди и старики, дети и учащиеся, простолюдины в тулупах, а иные даже в лохмотьях приходили поклониться любимому поэту. Не было только здесь представителей великосветской черни, которую Пушкин так презирал... У входа в квартиру Жуковский вывешивал бюллетени о состоянии Пушкина. Последний бюллетень гласил: " Больной находится в весьма опасном положении". Около трех часов дня 29 января (10 февраля) Жуковский вышел на набережную и со слезами на глазах объявил: - Пушкин умер! - Убит! - раздалось из огромной, стоявшей у дома толпы и, как эхо, отозвалось со всех сторон. Погиб поэт! - невольник чести - Пал, оклеветанный молвой, С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!.. Не вынесла душа поэта Позора мелочных обид, Восстал он против мнений света Один, как прежде... и убит! .................................... А вы, надменные потомки Известной подлостью прославленных отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов! Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы- Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сению закона, Пред вами суд и правда - все молчи!.. Но есть, есть божий суд, наперсники разврата! Есть грозный судия: он ждет; Он недоступен звону злата И мысли и дела он знает наперед. Тогда напрасно вы прибегнете к злословью; Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь! Это написанное двадцатитрехлетним М. Ю. Лермонтовым стихотворение - " Смерть поэта" - на другой день быстро распространилось по Петербургу, а затем и по всей России. " Навряд ли когда-нибудь еще в России стихи производили такое громадное и повсеместное впечатление, - вспоминал известный критик В. В. Стасов.- Разве... перед тем " Горе от ума"... Стихотворение " Смерть поэта" было первоначально написано Лермонтовым без последних шестнадцати строк, начинающихся словами: " А вы, надменные потомки..." Оно быстро распространилось по Петербургу. Когда к поэту как-то пришел его родственник, Н. А. Столыпин, и стал горячо защищать Дантеса, Лермонтов возмущенно прервал его словами: - Если над ними нет закона и суда земного, если они палачи Гения, так есть божий суд!.. Поэт дополнил после этого стихотворение новыми шестнадцатью строками, в которых нашли почти полное отражение слова, брошенные Лермонтовым Н. А. Столыпину. Николай I получил стихотворение Лермонтова в анонимной копии, в полном, уже законченном виде, с последними шестнадцатью строками. По его приказу Лермонтов был за них арестован, переведен из гвардии в Нижегородский армейский полк и выслан из Петербурга на Кавказ... * * * Квартира Пушкина стала быстро наполняться народом. Всех тронул и поразил какой-то старик, который с глубоким вниманием стоял у смертного ложа и долго вглядывался в лицо Пушкина. Он даже сел напротив и неподвижно просидел так с четверть часа, - слезы текли по его лицу, - потом встал и пошел к выходу. Жуковский пожелал узнать его имя. - Зачем вам? Пушкин меня не знал, и я его не видел никогда, но мне грустно за славу России! - ответил старик. Другой человек, пришедший поклониться праху Пушкина, сказал, обращаясь к окружавшим его: - Видите ли, Пушкин ошибался, когда думал, что потерял свою народность: она вся тут, но он ее искал не там, где сердца ему отвечали... Сохранился рассказ, что мальчик, служивший в известном трактире Палкина, все беспокоился и спрашивал, кто же будет теперь вместо Пушкина " назначен для стихов". И сам Пушкин прекрасно понимал свое великое назначение русского национального поэта. Встретившись как-то на улице с юным лицеистом, Пушкин расспрашивал его, как идет сейчас жизнь в лицее. Лицеист узнал поэта и, со своей стороны, задал ему вопрос, где он служит. - Я числюсь по России!..- ответил Пушкин. Знаменательны как выражение настроения и мнения народного два полученных в те дни анонимных письма, - они висят сейчас в бывшей детской комнате квартиры. В одном из них, адресованном Жуковскому, автор писал: " Убийство А. С. Пушкина, делавшего честь России своим именем, для каждого из россиян есть чувствительная потеря. Неужели после сего происшествия может быть терпим у нас не только Дантес, но и презренный Геккерн? Неужели правительство может равнодушно сносить поступок призренного им чужеземца и оставить безнаказанно дерзкого и ничтожного мальчика?.. Употребите все возможное старание к удалению отсюда людей, соделавшихся через таковой поступок ненавистными каждому соотечественнику нашему, осмелившихся оскорбить в лице покойного дух народный. Явное покровительство и предпочтение подобным пришельцам, нахалам и иностранцам может для нас быть гибельным". Другой неизвестный автор, видимо, был осведомлен, что царь собирается разжаловать Дантеса в солдаты, и писал графу А. Ф. Орлову, впоследствии сменившему Бенкендорфа на посту шефа жандармов: " Лишение всех званий, ссылка на вечные времена в гарнизоны солдатом Дантеса не может удовлетворить русских за умышленное, обдуманное убийство Пушкина; нет, скорее высылка отсюда презренного Геккерна, безусловное воспрещение вступать в российскую службу иностранцам, быть может, несколько успокоит, утушит скорбь соотечественников Ваших в такой невознаградимой потере. Открытое покровительство и предпочтение чужестранцам день ото дня делается для нас нестерпимее. Времена биронов миновались. Вы видели вчерашнее стечение публики, в ней не было любопытных русских". Это были подлинные голоса народа, о котором Пушкин как-то сказал Жуковскому: - Ах, какое мне дело до мнения графини такой-то о невинности или виновности моей жены! Единственное мнение, с которым я считаюсь, - это мнение того низшего класса, в наши дни единственно подлинно русского, который осудил бы жену Пушкина... Не остались в стороне и представители дипломатического корпуса - они вынуждены были донести своим правительствам об огромной популярности погибшего поэта. - Я только здесь в первый раз узнаю, что такое был Пушкин для России, - заметил один дипломат во время похорон.- До этого мы его встречали, разговаривали с ним, и никто из вас не сказал нам, что он - ваша национальная гордость. Прусский посланник при русском дворе, Либерман, доносил, что смерть поэта воспринимается Россией, как несравнимая потеря, как общественное бедствие, что с ним... исчезла одна из самых светлых национальных слав. Счел необходимым сообщить обо всем своему начальству и презренный Геккерн, закончивший свое донесение словами: " Общественное мнение высказалось при кончине г. Пушкина, с большей силой, чем предполагали. Но необходимо выяснить, что это мнение принадлежит не высшему классу... Чувства, о которых я говорю, принадлежат лицам из третьего сословия..." Действительно, так называемый высший класс, " свет", не только был на стороне Дантеса, но даже оправдывал его. Иначе отнесся к виновнику гибели Пушкина простой народ. - Где этот иностранец, которого мы готовы растерзать? - раздавались в толпе возгласы при отпевании Пушкина. * * * Отпевание Пушкина назначено было на 1 февраля в церкви при Адмиралтействе. Общественное мнение, однако, с такой огромной силой, с такой глубокой скорбью и негодованием отозвалось на события и обстоятельства убийства поэта, что, по приказанию царя, гроб с телом Пушкина ночью, тайком, перевезли для отпевания в Конюшенную церковь. На пригласительных билетах между тем была указана церковь при Адмиралтействе. В квартиру при выносе тела невозможно было попасть. Пропустили всего двенадцать человек родных и самых близких друзей поэта. Они собрались 31 января в гостиной, куда перенесли для прощания гроб с телом Пушкина, но сюда же явились и жандармы во главе с Дубельтом. Их было много, " целый корпус", и Вяземский писал впоследствии, что у гроба собрались в большом количестве не друзья, а жандармы. " Нас оцепили, - писал Жуковский Бенкендорфу, - и мы, так сказать, под стражей проводили тело до церкви". В день отпевания Пушкина министр народного просвещения Уваров послал в университет строгое предписание: профессорам в этот день не отлучаться от своих кафедр, студентам быть на лекциях. Министр даже приехал в университет, чтобы лично проверить, выполняется ли его распоряжение. " Русские, не могут оплакивать своего согражданина, сделавшего им честь своим существованием! - записал в своем дневнике цензор Л. В. Никитенко.- Иностранцы приходили поклониться поэту в гробу а профессорам университета и русскому юношеству это воспрещено. Они тайком, как воры, должны были прокрадываться к нему… Уваров и мертвому Пушкину не может простить..." Назначенный в день отпевания Пушкина в Александринском театре, ныне театре имени Пушкина, спектакль в бенефис знаменитого актера В. А Каратыгина был отменен. Под портретом Каратыгина мы читаем в экспозиции музея строки из письма Тургенева: " Еще прежде дуэли назначена... была для бенефиса Каратыгина пьеса Пушкина " Скупой рыцарь"... Каратыгин, по случаю отпевания, Пушкина, отложил бенефис до завтра, но пьесы этой играть не будут! - вероятно, опасаются излишнего энтузиазма". Вся площадь перед Конюшенной церковью была заполнена народом. Но в церковь пропускали только тех, кто был в мундире или с пригласительным билетом - высшую знать. " Ее-то зачем? - писал своей матери из Парижа Андрей Карамзин.- Разве Пушкин принадлежал к ней?.. С тех пор, как он попал в ее тлетворную атмосферу, его гению стало душно, он замолк... Выгнать бы их. и впустить рыдающую толпу и народная душа Пушкина улыбнулась бы свыше!.." Эта рыдающая толпа стояла на площади перед Конюшенной церковью и долго не расходилась. В церкви находились товарищи поэта по лицею. Среди них был и директор Царскосельского лицея Е. А. Энгельгардт. - Восемнадцатый из моих умирает!..- сказал он А. Тургеневу. Вместе с Крыловым, Жуковским, Вяземским товарищи по лицею вынесли гроб с телом Пушкина в подвал при церкви. Вяземский был настолько потрясен, что упал и долго лежал без памяти на паперти церкви. В ночь на 3 февраля гроб с останками величайшего русского поэта поставили на простые дроги, обернули рогожей, увязали веревками,, покрыли соломой и тайком увезли в Михайловское. Проводить Пушкина в его последний путь в Михайловское царь разрешил только одному А. И. Тургеневу. С ним выехал и дядька Пушкина, Никита Козлов. Обоих их сопровождал жандармский офицер. А. И. Тургенев писал своим друзьям через несколько дней после похорон: " 3 февраля, в полночь, мы отправились из Конюшенной церкви с телом Пушкина в путь, я с почтальоном в кибитке позади тела; жандармский офицер впереди оного. Дядька покойного желал также проводить останки... к последнему его жилищу, куда недавно возил он же и тело его матери; он стал на дрогах, кои везли ящик с телом, и не покидал его до самой могилы". " В полночь, - писал впоследствии Жуковский отцу Пушкина, - сани тронулись; при свете месяца я провожал их несколько времени глазами; скоро они поворотили за угол дома; и все, что было на земле Пушкин, навсегда пропало из глаз моих... Мертвый мчался к своему последнему жилищу, мимо своего опустевшего сельского домика, мимо трех любимых сосен, им давно воспетых..." В Пскове губернатор прочел Тургеневу царское распоряжение: воспретить при следовании тела Пушкина " всякое особенное изъявление, всякую встречу". Гроб с телом поэта отвезли в Михайловское без всяких проводов. Крестьяне вырыли могилу у стен древнего Успенского собора Святогорского монастыря, на Синичьей горе. " 6 февраля, в 6 часов утра, - писал Тургенев, - отправились мы - я и жандарм!! - опять в монастырь... мы отслужили панихиду в церкви, и вынесли на плечах крестьян и дядьки гроб в могилу..." " Я препровождал...- читаем мы рассказ этого жандарма, полковника Ракеева. - Назначен был шефом нашим препроводить тело Пушкина. Один я, можно сказать, и хоронил его. Человек у него был... что за преданный слуга! Смотреть даже было больно, как убивался..." Этот же Ракеев, кстати сказать, впоследствии " назначен был" арестовать Н. Г. Чернышевского. Тургенев бросил в могилу первую горсть земли, вторую завернул в белый носовой платок. Из Тригорского принесли цветы, собравшиеся крестьяне плакали... Пушкина похоронили рядом с матерью. " Они лежат теперь под одним камнем, гораздо ближе друг к другу после смерти, чем были в жизни", - записал в своем дневнике сын владелицы Тригорского А. Н. Вульф. После похорон Тургенев поехал в Тригорское. Его сопровождала дочь Осиповой. " Дорогой она, - записал Тургенев в дневнике, - объяснила мне Пушкина в деревенской жизни его, показывала урочища, любимые сосны, два озера, покрытые снегом, и мы вошли в домик поэта, где он прожил свою ссылку и написал лучшие стихи свои. Все пусто. Дворник, жена его плакали"... Так похоронили величайшего русского поэта. Писатели-москвичи хотели отслужить в Симоновом монастыре панихиду по почившем поэте, но какой-то агент донес об этом по начальству, и панихида не состоялась. Подлинная Россия восприняла смерть Пушкина, как большое национальное горе. Официальная царская Россия сделала все, чтобы погубить поэта. * * * О настроении умов в России и обстоятельствах смерти и погребения Пушкина Бенкендорф сообщил Николаю I в своем отчете о действиях корпуса жандармов: " В начале сего года умер, от полученной им на поединке раны, знаменитый наш стихотворец Пушкин. Пушкин соединял в себе два единых существа: он был великий поэт и великий либерал, ненавистник всякой власти. Осыпанный благодеяниями государя, он, однако же, до самого конца жизни не изменился в своих правилах, а только в последние годы жизни стал осторожнее в изъявлении оных. Сообразно сим двум свойствам Пушкина образовался и круг его приверженцев. Он состоял из литераторов и из всех либералов нашего общества. И те и другие приняли живейшее, самое пламенное участие в смерти Пушкина; собрание посетителей при теле было необыкновенное: отпевание намеревались сделать торжественное, многие располагали следовать за гробом до самого места погребения в Псковской губернии: наконец, дошли слухи, что будто в самом Пскове предполагалось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, приготовив к этому жителей Пскова. Мудрено было решить, не относились ли все эти почести более к Пушкину-либералу, нежели к Пушкину-поэту.- В сем недоумении и имея в виду отзывы многих благомыслящих людей, что подобное как бы народное изъявление скорби о смерти Пушкина представляет некоторым образом неприличную картину торжества либералов, - высшее наблюдение признало своею обязанностью мерами негласными устранить все сии почести, что и было исполнено". На этом жандармском документе Николай I собственноручно положил циничную резолюцию: " Весьма удовлетворительно и читал с большим удовольствием". Это был царский " венок" на могилу Пушкина... * * * В экспозиции бывшей детской комнаты мы знакомимся с теми, кто был свидетелем последних дней и часов Пушкина, с откликами печати и друзей на смерть поэта и документами, связанными с его смертью. На видном месте висит на стене маска Пушкина и под нею слова: " 29 января 1837 г., в 2 часа 45 минут, Пушкин умер". " Маска с мертвого так изящна по своим чертам и пластике, - писал по поводу посмертной маски Пушкина художник И. Е. Репин, - так красивы эти благородные кости, такой страстью полно было это в высшей степени подвижное лицо". Здесь же портреты Жуковского, Плетнева, Вяземского, Виельгорского, Данзаса, Карамзиных, Одоевского, Александра Тургенева, врачей Арндта, Шольца, Даля и других. Рядом - некролог в черной рамке из газеты " Русский инвалид", написанный В. Ф. Одоевским: " Солнце нашей поэзии закатилось! Пушкин скончался, скончался во цвете лет, в средине своего великого поприща!.. Более говорить о сем не имеем силы, да и не нужно; всякое русское сердце знает всю цену этой невозвратимой потери, и всякое русское сердце будет растерзано. Пушкин! наш поэт! наша радость, наша народная слава!.. Неужели в самом деле нет уже у нас Пушкина? К этой мысли нельзя привыкнуть! 29-го января 2 ч. 45 м. пополудни". Министр народного просвещения Уваров распорядился между тем " соблюсти в газетах надлежащую умеренность и тон приличия" при печатании каких-либо сообщений о смерти поэта и приказал все эти сообщения пропускать через цензуру. Прочитав некролог Одоевского в " Русском инвалиде", он вызвал редактора газеты Краевского: - Что это за черная рамка вокруг известия о кончине человека не чиновного, не занимавшего никакого положения на государственной службе?..- спросил его Уваров.- " Солнце поэзии"! Помилуйте, за что такая честь? " Пушкин скончался... в средине своего великого поприща"! Какое это такое поприще? Разве Пушкин был полководец, военачальник, министр, государственный муж? Писать стишки не значит еще проходить великое поприще!.. Так говорил Уваров - реакционный министр, когда-то, в молодости, член " Арзамаса"... Строгий выговор получил от Бенкендорфа и Н. И. Греч за строки, напечатанные в " Северной пчеле": " Россия обязана Пушкину благодарностью за двадцатидвухлетние заслуги его на поприще словесности". Цензор А. В. Никитенко вынужден был вымарать несколько таких же строк в статье, присланной в редакцию " Библиотеки для чтения". " И все это, - записал он в своем дневнике, - делалось среди всеобщего участия к умершему, среди всеобщего глубокого сожаления. Боялись, но чего? " " Наши журналы и друзья Пушкина не смеют ничего про него печатать, - писал Вяземский в марте 1837 года своим друзьям в Париж, - с ним точно то, что с Пугачевым, которого память велено было предать забвению"... * * * Отклики друзей на смерть Пушкина показывают, что они ценили в нем не только гениального поэта, но и человека, с которым связаны были большой и глубокой дружбой. Такими же настроениями пронизаны отклики людей, лично даже не знавших Пушкина. Первым страстно отозвался тогда молодой Лермонтов. Под его портретом в последней квартире - автограф стихотворения " Смерть поэта". Под портретом Кольцова - автограф " Леса", под портретом Тютчева - стихотворение " 29-е января 1837 года": Ты был богов орган живой, Но с кровью в жилах... знойной кровью, И сею кровью благородной Ты жажду чести утолил - И осененный опочил Хоругвью горести народной. Вражду твою пусть тот рассудит, Кто слышит пролитую кровь... Тебя ж, как первую любовь, России сердце не забудет. И. А. Гончаров писал: " И вдруг пришли и сказали, что он убит, что его более нет... Это было в департаменте. Я вышел из канцелярии в коридор и горько, горько, не владея собою, отвернувшись к стене и закрывая лицо руками, заплакал. Тоска ножом резала сердце, и слезы лились в то время, когда все еще не хотелось верить, что его уже нет, что Пушкина нет! Я не мог понять, чтобы тот, перед кем я склонял мысленно колени, лежал бездыханным... И я плакал горько и неутешно, как плачут по получении известия о смерти любимой женщины... Нет, это неверно, - по смерти матери - да, матери..." Брат Пушкина, Лев Сергеевич, находился в то время со своим отрядом на Кавказе. Он писал отцу: " Если бы у меня было сто жизней, я все бы их отдал, чтобы выкупить жизнь брата". " Плачь, мое бедное отечество! Не скоро родишь ты такого сына! На рождении Пушкина ты истощилась!.." - писал матери из Парижа Карамзин. Гоголь узнал о гибели Пушкина в Риме. Он был потрясен и писал Плетневу: "...никакой вести хуже нельзя было получить из России. Все наслаждение моей жизни, все мое высшее наслаждение исчезло вместе с ним. Ничего не предпринимал я без его совета. Ни одна строка не писалась без того, чтобы я не воображал его перед собою. Что скажет он, что заметит он, чему посмеется, чему изречет неразрушимое и вечное одобрение свое - вот что меня только занимало и одушевляло мои силы..." " Как странно, - писал Гоголь Плетневу позже, собираясь зимой 1839 года в Петербург.- Боже, как странно! Россия без Пушкина. Я приеду в Петербург, а Пушкина нет. Я увижу вас - и Пушкина нет..." Достоевскому было всего пятнадцать лет, когда умер Пушкин. Он писал: " Если бы в нашей семье не было траура по скончавшейся матери, я просил бы позволения отца носить траур по Пушкину". " Прострелено солнце! " - написал А. В. Кольцов. " Пушкин был в ту эпоху для меня, как и для многих моих сверстников, чем-то вроде полубога", - писал юный И. С. Тургенев. В далеком Тифлисе поэт Мирза Фатали Ахундов откликнулся стихотворением " На смерть поэта": Знал ты Пушкина и слыхал, что он - Всех поэтов земных глава? О речах его, что всегда остры, Многократно гремела молва. На смерть Пушкина отозвался и польский поэт Адам Мицкевич: " Пуля, поразившая Пушкина, нанесла интеллектуальной России страшнейший удар...- писал он.- Ни одной стране не дано, чтобы в ней больше, нежели один раз, мог появиться человек с такими выдающимися и такими разнообразными способностями". Лицейский товарищ Пушкина, Ф. Ф. Матюшкин, прислал лицейскому старосте, М. Л. Яковлеву, из Севастополя полные душевной скорби строки: " Пушкин убит! Яковлев! Как ты это допустил? У какого подлеца поднялась на него рука? Яковлев, Яковлев! Как ты мог это допустить? Наш круг редеет; пора и нам убираться..." У гробницы Александра Сергеевича Грибоедова в Тифлисе ссыльный декабрист Александр Бестужев (Марлинский) горько рыдал о погибших " Александре и Александре", и сам он, третий поэт Александр, тоже погиб три месяца спустя. Взволнованно восприняли весть о смерти Пушкина и его друзья-декабристы в казематах и рудниках далекой сибирской каторги. " Весть эта электрической искрой сообщилась в тюрьме - во всех кружках только и речи было, что о смерти Пушкина - об общей нашей потере..." - вспоминал Пущин. К нему в тюрьму, в камеру номер 14, пришел вернувшийся из Петербурга после отпуска плац-адъютант Розенберг. Ответив на все вопросы Пущина, он как-то нерешительно упомянул имя Пушкина. Находясь на каторге, Пущин часто вспоминал своего самого близкого и любимого лицейского товарища и друга... И странное совпадение: в Царскосельском лицее они жили в соседних " кельях": Пушкин занимал номер четырнадцатый, он, Пущин, номер тринадцатый... На каторге он, Пущин, - номер четырнадцатый... Пущин тотчас же схватился за дорогое ему имя: где Розенберг с Пушкиным встречался? Как Пушкин поживает? Плац-адъютант выслушал его и наконец сказал в раздумье: - Нечего от вас скрывать. Друга вашего нет! Он ранен на дуэли Дантесом и через двое суток умер; я был при отпевании его тела в Конюшенной церкви, накануне моего выезда из Петербурга... Пущин сразу даже не понял, о чем говорил его собеседник, - так далека была от него мысль, что Пушкин мог умереть в расцвете своих лет, среди живых на него надежд. " Это был, - писал он, - для меня громовой удар из безоблачного неба - ошеломило меня, а вся скорбь не вдруг сказалась на сердце". Из тюрьмы Пущин написал лицейскому товарищу, И. В. Малиновскому: Кажется, если бы при мне должна была случиться несчастная его история и если бы я был на месте К. Данзаса, то роковая пуля встретила бы мою грудь: я бы нашел средство сохранить поэта-товарища, достояние России". Когда-то, еще в лицее, шестнадцатилетний Пушкин писал Пущину в день именин: Дай бог, чтоб я, с друзьями Встречая сотый май, Покрытый сединами, Сказал тебе стихами: Вот кубок, наливай!.. Сейчас Пушкина уже не было, а он, Пущин, отбывал каторгу. " Покрытый сединами", вернулся он из Сибири. Узнав по возвращении, что Пушкин вспоминал о нем перед смертью, Пущин писал, что этот предсмертный голос друга дошел до него лишь через двадцать лет!.. Со смертью Пушкина прекратились ежегодные лицейские собрания первого выпуска. В последний раз товарищи Пушкина собрались 19 октября 1837 года уже без него. Это была торжественная и печальная тризна по великому поэту. Кюхельбекер прислал к этой лицейской годовщине из Сибири стихотворение: А я один средь чуждых мне людей, Стою в ночи, беспомощный и хилый, Над страшной всех надежд моих могилой, Над мрачным гробом всех моих друзей. В тот гроб бездонный, молнией сраженный, Последний пал родимый мне поэт... И вот опять Лицея день священный; Но уж и Пушкина меж вами нет! .................................... Он воспарил к заоблачным друзьям - Он ныне с нашим Дельвигом пирует, Он ныне с Грибоедовым моим; По них, по них душа моя тоскует; Я жадно руки простираю к ним.
Пора и мне!.. Ряды лицеистов первого выпуска поредели... В стихотворении " 19 октября", написанном к лицейской годовщине 1825 года, Пушкин писал: Невидимо склоняясь и хладея, Мы близимся к началу своему... Кому ж из нас под старость день лицея Торжествовать придется одному? Этим одним оказался А. М. Горчаков. Он умер последним из двадцати девяти лицеистов первого выпуска, через сорок шесть лет после Пушкина, в 1883 году...
Глава девятнадцатая. " Замогильная книга" Вздернув Россию на дыбы, Петр загадал ей великую загадку. И Россия через 100 лет ответила ему Пушкиным. А. И. Герцен Пятый том " Современника" вышел в свет в 1837 году, уже после смерти Пушкина. Издателями значились Вяземский, Жуковский, Краевский, Одоевский и Плетнев. В конце книги было объявлено об открытии в 1837 году подписки на четыре тома " Современника" и на новое шеститомное издание сочинений Пушкина в пользу его семьи. Поэт Ф. И. Тютчев, стихи которого впервые появились в пушкинском " Современнике", только что вернулся тогда из Мюнхена в Петербург и просил Вяземского принять и вручить кому следует двадцать пять рублей за подписку на четыре тома " Современника". " В первом из них есть вещи прекрасные и грустные, - писал он.- Это поистине замогильная книга, как говорил Шатобриан, и я могу добавить с полной искренностью, что то обстоятельство, что я получил ее из ваших рук, придает ей новую цену в моих глазах". Под " замогильной книгой" Тютчев имел в виду книгу Шатобриана " Memoires d'outre tombe" (" Замогильные записки" ), которая вышла тогда из печати. Первый том " Современника" за 1837 год Тютчев потому назвал " замогильной книгой", что в нем было посмертно напечатано большое количество произведений Пушкина. Достаточно взять в руки этот том и просмотреть его содержание, чтобы видеть, что это был подлинный венок друзей на могилу поэта. В этом томе помещены были последние произведения Пушкина: " Медный всадник", " Была пора: наш праздник молодой...", " Отцы пустынники и жены непорочны...", "...Вновь я посетил тот уголок земли...", " Герой", " Д. В. Давыдову", " Сцены из рыцарских времен", " Последний из свойственников Иоанны д'Арк", " О Мильтоне и Шатобриановом переводе " Потерянного рая". В книге были напечатаны, кроме того, " Осень" Баратынского, " Сильфида" В. Одоевского, " Отрывок из записной книжки путешественника" Александра Тургенева, " Смерть царя Бориса Годунова" М. П. Погодина. В стихотворении " На память" Вяземский скорбел о том, Что навсегда умолк любимый наш поэт, Что скорбь постигла нас, что Пушкина уж нет... В отделе " Новые книги" было помещено сообщение о выходе в свет третьего издания " Евгения Онегина". * * * Посмертный том " Современника" друзья Пушкина открыли большим письмом Жуковского к отцу поэта, Сергею Львовичу. Письмо это явилось результатом личных наблюдений и впечатлений Жуковского и опроса многочисленных свидетелей об обстоятельствах дуэли и смерти Пушкина. " Собираем теперь, - писал Вяземский, - что каждый из нас видел и слышал, чтобы составить полное описание, засвидетельствованное нами и документами". Письмо Жуковского предназначалось не только для отца поэта, но, напечатанное в " Современнике", и для широкого распространения. В этом письме, тепло и сердечно написанном, Жуковский сообщал отцу о последних днях, часах и минутах его сына и обстоятельствах, сопровождавших перевезение тела в Михайловское. Как выяснили позднейшие исследователи, Жуковский, однако, включил в это свое письмо патриотическую фразу, которая вовсе не была произнесена Пушкиным на смертном одре: " Скажи государю, что мне жаль умереть; был бы весь его. Скажи, что я ему желаю долгого, долгого царствования, что я ему желаю счастия в его сыне, счастия в его России". Пушкин ни на минуту не оставался перед смертью один, никто не слышал из его уст этих слов и, судя по анализу черновика письма Жуковского, они были сочинены и позже вписаны в окончательно опубликованный текст письма самим Жуковским. Старый поэт и придворный, не без участия Вяземского, хотел тем самым обеспечить помощь царя семье умиравшего Пушкина... Легенда об этих, якобы обращенных к царю словах умиравшего Пушкина, пущенная в оборот Жуковским, была впервые разоблачена в работе П. Е. Щеголева " Дуэль и смерть Пушкина", * * * Истинное отношение Пушкина к царю нашло бесспорно свое отражение в письме, отправленном поэтом б ноября 1836 года министру финансов Е. Ф. Канкрину. Анонимные письма были получены Пушкиным и его друзьями 4 ноября. В тот же день поэт послал Геккерну вызов на дуэль, и Геккерн поспешил явиться к Пушкину с просьбой об отсрочке. 6 ноября Геккерн снова посетил Пушкина. Позже приехал и Жуковский. Пушкин искал все эти дни авторов пасквиля, был возбужден, волновался. Он сразу заподозрил Геккерна в авторстве письма. Вопрос уже выходил за рамки личных, семейных отношений Пушкина с Дантесом и приобретал характер общественно-политический. И потому сразу же, 6 ноября, Пушкин счел необходимым послать Канкрину письмо с явным вызовом Николаю I. Дело сводилось к следующему. С разрешения царя Пушкин получил из казны заимообразно сорок пять тысяч рублей. Это была крупная сумма, и Пушкин имел право погасить ее в течение пяти лет. В своем письме к Канкрину Пушкин неожиданно сообщал, что желает уплатить свой долг " сполна и немедленно", отказываясь, в связи с этим, в пользу казны от принадлежащего ему болдинского имения. При этом Пушкин просил Канкрина " не доводить оного до сведения государя, который, вероятно, не захочет таковой уплаты (хотя она мне вовсе не тягостна), а может быть и прикажет простить мне мой долг, что поставило бы меня в весьма тяжелое и затруднительное положение: ибо я в таком случае был бы принужден отказаться от царской милости". Пушкин, как известно, очень нуждался все последние месяцы, был много должен по векселям и распискам, и лишь нежелание пользоваться " милостями" Николая I могло вынудить его написать такое письмо. При создавшихся условиях Пушкин считал невозможным оставаться обязанным царю... * * * 17 марта 1837 года генерал-аудиториат судил Дантеса-Геккерна. По букве закона он должен был быть приговорен к смертной казни, но суд постановил: " За вызов на дуэль и убийство на оной камер-юнкера Пушкина, лишив чинов и приобретенного им российского дворянского достоинства, написать в рядовые, с определением на службу по назначению инспекторского департамента". Данзасу как секунданту определили два месяца гауптвахты. Под влиянием бурно выразившегося общественного мнения и, очевидно опасаясь, что кто-нибудь станет мстить убийце Пушкина, царь положил на докладе о решении генерал-аудиториата резолюцию: " Быть по сему, но рядового Геккерна как не русского подданного выслать с жандармом за границу, отобрав офицерские патенты". Уже через два дня, 19 марта, Александр Тургенев видел на улице отъезжавшего из Петербурга Дантеса-Геккерна. Он сидел в придворных санях, рядом с ним был жандарм, позади еще один. Через короткое время выехал в Голландию и Геккерн. В архиве русской миссии в Гааге за 1837 год было, между прочим, найдено отправленное голландскому королю со специальным курьером письмо, в котором Николай I требовал отозвания Геккерна из России. Ему отказано было в обычной для отъезжающих послов прощальной аудиенции и заочно вручена была прощальная табакерка, хотя он и не представлял царю своих отзывных грамот... Дантес-Геккерн, уехав из России, жил сначала в безвестности, затем принял участие в политической жизни Франции, в 1851 году содействовал перевороту Наполеона III и был назначен за это в сенат, где заседал среди крайних правых, среди самых беззастенчивых слуг императорской Франции. Именно его заклеймил Виктор Гюго в речи, произнесенной 17 июня 1851 года во французском Национальном собрании. Жена Дантеса, Екатерина Гончарова, недолго прожила. Уехав с мужем за границу, она тяжело заболела и в 1843 году скончалась. Вдова Пушкина, Наталья Николаевна, 16 февраля 1837 года уехала из Петербурга с четырьмя детьми и сестрой Александрой в имение брата, Полотняный завод. Она прожила там безвыездно два года, вернулась затем в Петербург и в 1844 году вышла замуж за командира конногвардейского полка П. П. Ланского. Друзья не забывали Пушкина. Летом 1837 года поэт Языков просил Вульфа поклониться праху поэта в Святогорском монастыре. В 1842 году на могиле Пушкина побывал Вяземский и посетил проживавшую тогда в Михайловском вдову Пушкина. Она скончалась в 1863 году, на пятьдесят первом году жизни. * * * Прошло сорок два года со дня смерти Пушкина... В 1880 году в Москве открывался в торжественной обстановке памятник поэту. Деньги на сооружение его - 106 575 рублей - были собраны по рублям и копейкам по всероссийской подписке. Памятник предназначался для Петербурга, но на заседании комитета по сооружению памятника его председатель, академик А. К. Грот, доложил, что " в Петербурге, уже богатом памятниками царственных особ и знаменитых полководцев, мало надежды найти достойное поэта и достаточно открытое место для памятника Пушкину". В Петербурге не нашлось места для памятника национальному русскому поэту! Такое место нашлось в Москве, на Страстной площади, ныне площади Пушкина. В Москве, где поэт родился и куда он всегда уезжал, когда ему невыносимо и душно становилось в пышном и холодном Петербурге, был открыт, 6 июня 1880 года, созданный скульптором А. М. Опекушиным великолепный памятник поэту. Прошло после этого еще три четверти века. " Царственных особ" уже не было, родилась новая Россия, и в Петербурге, носящем сегодня имя Ленина, нашлось " достойное поэта и достаточно открытое место" на площади Искусств, где в наши дни встал изваянный скульптором М. И. Аникушиным новый бронзовый Пушкин... В июньские дни 1880 года в " Русской старине" были впервые опубликованы фотолитографические репродукции черновиков письма, отправленного Пушкиным 25 января 1837 года Геккерну. Черновики эти были написаны поэтом еще в ноябре 1836 года, на другой день после получения анонимного пасквиля. До поры до времени они лежали в ящике его письменного стола. Включив в письмо ряд поправок и дополнений, в связи с вновь выяснившимися обстоятельствами, и переписав его набело, Пушкин черновики разорвал и бросил в стоявшую под письменным столом корзину. Там обрывки эти и лежали во все дни, предшествовавшие дуэли. Когда 7 февраля 1837 года поэт Жуковский и жандармский генерал Дубельт сняли печати с дверей кабинета Пушкина и произвели опись всех находившихся в нем рукописей, документов и писем, обрывки писем, лежавшие в корзине под столом, ускользнули от их внимания. Их обнаружили, извлекли из корзины после ухода жандарма друзья поэта - Жуковский, Плетнев и В. Одоевский. Лишь в 1880 году было признано возможным опубликовать их. После опубликования они еще в течение полувека оставались у друзей поэта, и лишь в 1936 году, когда страна наша готовилась торжественно отметить столетие со дня гибели Пушкина, все эти разрозненные клочки пушкинских писем снова встретились и легли рядом в Пушкинском доме Академии наук СССР. Большой труд по тщательнейшему исследованию и сопоставлению этих разрозненных обрывков и изучению истории текста последних пушкинских писем провели советские ученые - главный хранитель рукописей поэта в Пушкинском доме Академии наук СССР Н. В. Измайлов и профессор Б. В. Казанский.
|
Последнее изменение этой страницы: 2019-03-30; Просмотров: 524; Нарушение авторского права страницы
