К новой жизни там воскресни.

 

       В 1827г. семидесятивосьмилетний Гете в письме к своему секретарю Иоганну Эккерману подчеркивает: «Если мы, немцы, не выглядываем за узкие пределы того, что нас окружает, мы легко впадаем в педантическое самомнение. Поэтому я охотно знакомлюсь с тем, что создали другие народы, и советую каждому делать то же самое. Национальная литература сейчас мало что значит, на очереди эпоха мировой литературы, и каждый должен теперь содействовать ее скорейшему наступлению». Собственно, с этого признания великого немца понятие «Мировая литература» (или «Всемирная литература») постепенно и стало складываться в науку.

       К середине XIXв. в Европе появляются уже новые работы, касающиеся творчества Низами: в числе прочих – «Биографические заметки о персидских поэтах» и «История всемирной литературы» английских исследователей Аугли и Шерби. В семидесятых годах венгерский ученый раввин Вильгельм Бахер публикует в Лейпциге диссертацию по Низами (переведенную на английский С.Робинсоном), а французский ориенталист Барбье-де-Мейнар (заведующий кафедрой персидского языка в «CollègedeFrance») издает в Париже «Поэзию Персии».

       Разумеется, ни один из этих исследователей не допускал и мысли о принадлежности Низами к какой-либо другой культуре. Ареал средневековой персидской литературы был достаточно обширен, и если ее основоположник Рудаки мог появиться на свет в Панджрудаке, Хафиз – в Ширазе, Фирдоуси и Руми – в Хорасане, то почему Низами не мог родиться, например, в Куме или Гяндже. Право же, никто из европейских ориенталистов и предполагать не мог,

что зарождающаяся на окраинах Российской империи новая национальность

десятилетиями позже сделает поэта «своим» на том простом основании, что город, в котором тот жил, – отныне территория одной из советских республик.

       Впрочем, и в Российской империи мало кто мог предвидеть подобную

перспективу. В первой половине позапрошлого века в Казанском университете работал известный немецкий ориенталист Франц Эрдман аль-Мекленбурги, которого его коллеги в России всегда предпочитали называть много проще – Федор Иванович. На волжские берега Федор Иванович прибыл из Ростокского университета и вскоре был определен профессором восточных языков. Был деканом словесного отделения, возглавлял арабо-персидскую кафедру, позже стал даже заслуженным профессором Казанского университета. Тем не менее не все у него складывалось в России гладко: немца откровенно невзлюбили, причем в устах некоторых востоковедов его имя удостаивалось самых уничижительных оценок. К примеру, Н.Веселовский называл беднягу Эрдмана «архибездарной личностью», «надуто-педантичным и при гелертерской внешности малознающим и бестолковым». По И.Крачковскому же, «он писал

и печатал много по самым разнообразным сюжетам, поверхностно пользуясь материалами трех ближневосточных языков, и умел импонировать людям малосведущим или власть имущим, почему он и достиг степеней известных».

Писалось и пожестче…

       Можно, конечно, как угодно оценивать деятельность этого человека (насколько мне известно, русских востоковедов в большей степени раздражали его работы в области средневековой арабо-персидской нумизматики), однако в одном (это уж по крайней мере) ему необходимо отдать должное: именно Эрдман привил в России «европейский вкус» к классической персидской поэзии, чем, помимо прочего, оказал и определенное воздействие на становление в начале XIXв. русской школы «персидских подражаний». В 1826г. он опубликовал биографические сведения о Низами, а восемнадцатью годами позже представил русскому читателю сравнительно обширные сведения «о большом персидском поэте».

       Современник Эрдмана русский поэт и переводчик Дмитрий Ознобишин (ко всему прочему, талантливый собиратель фольклора; его мотив из «Черной бандуры» – «Гуляет по Дону казак молодой» – станет популярной песней) уже сам переведет отрывки из поэмы Низами «Искендер-наме» на русский язык и откликнется специальной статьей на издание Эрдмана с подробным рассуждением о проблемах перевода с восточных языков на европейские и русский. Немец действительно оказал воздействие на появление восточных мотивов в русской литературе.

       Говоря о «российском интересе» к Низами, невозможно не упомянуть и французского ориенталиста Франсуа-Бернара Шармуа – ученика известного востоковеда Сильвестра де Саси. Между прочим, при учреждении кафедр восточных (арабского и персидского) языков в Петербургском педагогическом институте именно де Саси посоветовал ректорату Шармуа и Деманжа. В 1817г.

Шармуа занял кафедру персидского языка и, кстати, тогда же был причислен к Государственной коллегии иностранных дел. В 1823г. Азиатский департамент МИД Российской империи учредил Учебное отделение восточных языков с целью «специального приготовления молодых людей, получивших уже общее образование, к драгоманской службе при миссиях и консульствах в Турции и Персии» (необходимость создания подобной структуры обусловливалась тем, что университетская подготовка в области лингвистики оказалась никчемной для работы во внешнеполитическом ведомстве, что особенно болезненно и явственно высветилось в ходе и после Русско-персидских и Русско-турецких войн начала XIXв). Так вот, план устройства новой, по сути, дипломатической школы восточных языков был разработан именно Шармуа и Деманжем.

       После Русско-персидской войны 1826-1828гг. Россия, помимо новых территорий, приобрела также знаменитую «Ардебильскую библиотеку» с ценнейшей коллекцией восточных рукописей. Шармуа развил весьма активную

деятельность по переводу персидских текстов и разных сочинений, в том числе

поэтических, имевших какое-то отношение к России. В частности, им (именно)

проделан перевод эпизода из поэмы Низами «Искендер-наме» о предполагаемом походе Александра Великого в земли славян.

       Если «в двух словах», то примерно так стартовал процесс ознакомления европейского и русского читателя с одним из наиболее ярких представителей персидской поэзии Низами Гянджеви. К концу XIXв. появилось немало новых тематических исследований (итальянца И.Пица «История персидской поэзии», немецкого востоковеда П.Горна «История персидской литературы», работы М.Хоутсма, Р.Леви, Г.Эте и других авторов). Во всех (без исключения!) трудах Низами представлен как персидский поэт.

       Естественно, возникает вопрос: как и почему произошла дальнейшая трансформация персидского поэта в поэта азербайджанского? Чтобы понять логику всего этого процесса, необходимо рассмотреть вопросы, касающиеся принципов становления азербайджанской социалистической нации. В любом другом случае адекватное восприятие «метаморфозы поэта Низами» обречено изначально.

 

I

 

       В 1883г. татарский публицист

Исмаил Гаспринский приступил к изданию

12345678910Следующая ⇒

Поделиться: