АПОФТЕГМЫ (или изречения) отцов–пустынников

Анонимное собрание «слов» и «деяний» великих отшельников пустыни Египетской, первых abbas (отцов). Происходит, несомненно, от коптской устной традиции, записанной по–гречески в V и VI веках, в алфавитном порядке, начиная с аввы Антония и кончая аввой Ором (имя которого начинается с омеги — последней буквы греческого алфавита).

О первоначальном монашестве

Когда в IV веке, с обращением императоров, Церковь подверглась риску обмирщения, стремление к Царству «не от мира сего» было сохранено в монашеском движении. В момент, когда мученичеству, казалось, пришел конец, оно подверглось интериоризации монахами в аскезе: «Отдай твою кровь и прими Духа». В противоположность старой магии эроса и силы, анахорет (букв, «тот, кто удаляется») являет в себе суть человека как не сводимого ни к чему образа Божия. В своем устремлении к личному Богу, исторгающему его из любой обусловленности мира сего, он становится поистине личностью и тем самым — видимо или невидимо — «ближним» всякого человека.

Прежде всего, монашество представляет собой христианскую форму того, что является требованием самого человеческого состояния. В самом деле, монашеская жизнь существовала и существует во всех религиях. С точки зрения «традиционных» обществ, социум и космос существуют благодаря нескольким «отшельникам», прозрачным для божественных сил. Монах — исследователь внутренних пространств. Мудр он или безумен, его присутствие исторгает из глубин девственную энергию. Помимо цивилизации (возможной именно благодаря ему), он связан и с ангелами, и с животными, и с детьми, и со старцами: старец–дитя, порождающий самого себя в вечности.

В то же время христианское монашество имеет и собственно библейские корни. Оно духовно интериоризирует и по–своему выражает IB пространстве Исход еврейского народа через пустыню к Земле Обетованной. Таинство монашества совпадает, таким образом, с таинством пустыни: средоточием экстремальных, отчаянных ситуаций, спасти в которых может лишь вмешательство трансцендентного. Пустыня — символ смерти–воскресения. Именно туда Божественный Супруг влечет неверную супругу, чтобы обратиться к сердцу ее (Осия 2, 16 и 21—23); там Бог открывается Илии в легком ветерке, на грани безмолвия (3 Царств, 19, 11—17). Пустыня — это и Великий сорокадневный пост, и сорок дней, проведенных Моисеем на Синае, а Илией — на Хориве. Эти же сорок дней — те, что проводит в пустыне Иисус, куда Дух влечет Его навстречу Искушению; это уже схождение во ад и пасхальная заря. В свою очередь, Церковь подвергается опасности укорениться в мире, потерять себя, и потому необходимо, чтобы некоторые из ее сынов возвратились в пустыню, сделавшись во Христе и со Христом победителями сил небытия, а значит — пророками Царства.

Уже в этой жизни, пасхально восставая из Смерти, куда он добровольно погружается, монах осознает свое воскресение в Воскресшем. Дух рождает в нем тело славы. «Всякое тело преображается и оказывается во власти Духа Святого; и я думаю, что с Ним согласна всякая часть того духовного тела, каким станет оно после воскресения праведных» (Антоний Великий, Письмо 1, 4). Преображенный монах становится священником мира, вновь обретающего вокруг него изначальную прозрачность. Чудо являет эту метаморфозу, это преодоление искаженной грехом модальности времени, пространства, материи. Но главное для христианскою монаха — не чудо; главное — любовь. Монах, воссоединяя себя (гаков, по–видимому, изначальный смысл слова monachos: воссоединенный), открывается троичной Божественной полноте и обнаруживает свое онтологическое единство со всеми людьми. Молитва его заключает в себе все человечество. Само его присутствие защищает и умиротворяет весь мир. В Апофтегмах величайшими духовными дарами совершенного монаха названы Rhema kai Dynamis: «слово», различающее духов и пробуждающее сердца, и «сила» исцеления. Здесь ощущается атмосфера самого Евангелия: и толпы людей стекались к наделенному даром освобождающей любви монаху, подобно тому, как стекались они к Иисусу.

⇐ Предыдущая13141516171819202122Следующая ⇒

Поделиться: