Глава 32. НЕХОРОШАЯ ПЯТНИЦА

 

          Арган. А это не опасно-

          представляться мертвым?

          Туанетта. Нет, нет. Какая же

          в этом опасность? Протягивайтесь

                            здесь скорей!

                            "Мнимый больной"

 

Был серенький февральский день. Во втором этаже дома, помещавшегося на

улице Ришелье, вдоль кабинета по вытертому ковру расхаживал, кашляя и

кряхтя, человек в халате изумрудного цвета, надетом поверх белья. Голова

человека была повязана по-бабьи шелковым ночным платком. В камине очень

весело горели дрова, и на огонь приятно было смотреть, отвращая взор от

февральской мути за окнами.

Человек мерил кабинет, останавливаясь по временам и рассматривая

эстамп, прибитый у окна. На этом эстампе был изображен лицом похожий на

боевого охотничьего сокола, в парике с тугими, крупными кольцами волос,

спускающимися на мужественные плечи, человек с выпуклыми, суровыми и умными

глазами. Под изображением человека помещался герб-щит с тремя цветками в его

поле.

Человек в халате разговаривал сам с собою тихо, изредка едко ухмылялся

своим мыслям. Когда он подходил к портрету, он смягчался, козырьком руки

накрывал глаза, прищуривался и любовался изображением.

- Хороший эстамп, - задумчиво сказал себе человек в халате, - очень, я

бы сказал, хороший эстамп... Великий Конде! - произнес он значительно, а

потом повторил бессмысленно несколько раз:-Великий Конде... Великий Конде...

- И еще пробормотал:-Эстамп... эстамп... я доволен, что приобрел этот

эстамп...

Затем он пересек комнату и в кресле у камина посидел некоторое время,

освободив из ночных туфель босые ноги и протягивая их к живительному огню.

- Побриться надо, - сказал он задумчиво и потер шершавую щеку. - Нет,

не надо, - сам себе ответил он, - слишком утомительно бриться каждый день.

Согрев ноги, он надел туфли и направился к книжным шкафам и остановился

возле того, в котором на полках грудами лежали рукописи. Край одного из

листов свесился с полки. Человек выдернул рукопись за угол и прочел на ней

заголовок "Коридон". Злобно усмехнувшись, он хотел разорвать рукопись, но

руки изменили ему, он сломал ноготь и с проклятием всадил рукопись между

поленьями дров в камине. Через несколько секунд комнату залило светом, а

затем "Коридон" распался на черные плотные куски.

В то время как человек в халате наверху занимался сожжением "Коридона",

в нижних покоях разговаривали Арманда и Барон, пришедший навестить Мольера.

- В церковь не пошел, говорит, нездоровится, - рассказывала Арманда.

- Зачем в церковь? - спросил Барон"

- Да ведь сегодня семнадцатое, годовщина смерти Мадлены, - пояснила

Арманда, - я слушала мессу.

- Ах да, да, - вежливо сказал Барон. - Кашляет? Арманда поглядывала на

собеседника. Светлый парик его двумя потоками ниспадал на плечи. На Бароне

был новый шелковый кафтан, на коленях штанов драгоценные кружева колпаками,

шпага висела на широкой перевязи, а на груди висела мохнатая муфта. И Барон

изредка косился на муфту, потому что она ему очень нравилась.

- Как вы разодеты сегодня!.. - сказала Арманда и добавила:-Кашляет и

целое утро кричал на прислугу. Я уж заметила, пятница-это самый скверный

день. Впрочем, я слишком много пятниц перевидала за одиннадцать лет. Но вот

что, ступайте к нему наверх, не сидите у меня, а то опять прислуга распустит

по Парижу бог знает что!

И Арманда с Бароном направились к внутренней лестнице. Но не успели они

подняться, как за дверями наверху нетерпеливо зазвенел колокольчик.

- Вот опять дрелен, дрелен, - сказала Арманда. Тут дверь наверху

отворилась, и человек в халате вышел на верхнюю площадку лестницы.

- Эй, кто тут есть? - брюзгливо спросил он. - Почему черт всегда

уносит... Ах, это вы? Здравствуйте, Барон.

- Здравствуйте, мастер, - ответил Барон, глядя вверх.

- Да, да, да, добрый день, - сказал человек в халате, - мне хотелось бы

поговорить...

Тут он положил локти на перила, ладонями подпер щеки и стал похож на

смешную обезьяну в колпаке, которая выглядывает из окна. Арманда и Барон с

изумлением поняли, что он желает разговаривать тут же, на лестнице, и

остались внизу. Человек помолчал, потом заговорил так:

- Я хотел сказать вот что: если бы жизнь моя... Если бы в жизни моей

чередовались бы поровну несчастия с удовольствиями, я, право, считал бы себя

счастливым, господа!

Арманда, напряженно сморщившись, глядела вверх. У нее пропала всякая

охота подниматься. "Пятница, пятница... - подумала она. - Опять начинается

эта ипохондрия!"

- Вы подумайте сами! - патетически продолжал человек. - Если никогда

нет ни одной минуты ни удовлетворения, ни радости, то что же тогда? И я

хорошо вижу, что мне надо выйти из игры! Я, дорогие мои, - задушевно

прибавил человек, - уверяю вас, больше не могу бороться с неприятностями.

Ведь у меня нет отдыха! А? - спросил он. - И вообще я полагаю, что я  скоро

кончусь. Что вы на это скажете. Барон? - И тут человек совсем свесил голову

на перила.

На лестнице наступило молчание. Барон почувствовал, что слова человека

ему крайне не нравятся. Он нахмурился, бросил беглый взгляд на Арманду, а

потом сказал:

- Я полагаю, мэтр, что вам сегодня не нужно играть.

- Да, - подтвердила Арманда, - не играй сегодня, ты себя плохо

чувствуешь.

Ворчание послышалось наверху.

- Ну что вы такое говорите? Как можно отменить спектакль? Я вовсе не

желаю, чтобы рабочие меня кляли потом за то, что я лишил их вечеровой платы.

- Но ведь ты себя плохо чувствуешь? - сказала Арманда неприятным

голосом.

- Я себя чувствую превосходно, - из упрямства ответил человек, - но

меня интересует другое: почему какие-то монашки бродят у нас по квартире?

- Не обращай внимания, они из монастыря Святой Клары, пришли просить

подаяния в Париж. Ну, пусть побудут до завтрашнего дня, они тебя ничем не

будут раздражать, посидят внизу.

- Святой Клары? - почему-то изумился человек в колпаке и

повторил:-Святой Клары? Ну что ж, что Святой Клары? Если Святой Клары, то

пусть они сидят в кухне! А то кажется, что в доме сто монашек!.. И дай им

пять ливров.

И тут человек неожиданно шмыгнул к себе и закрыл за собою дверь.

- Я вам говорю, что это пятница, - сказала Арманда, - с этим уж ничего

не поделаешь.

- Я поднимусь к нему, - нерешительно отозвался Барон.

- Не советую, - сказала Арманда, - идемте обедать. Вечером на

пале-рояльской сцене смешные доктора в черных колпаках и аптекари с

клистирами посвящали во врачи бакалавра Аргана:

 

     Если хворый еле дышит

     И не может говорить?..

 

Бакалавр-Мольер весело кричал в ответ:

 

     Умный врач тотчас предпишет

     Кровь бедняге отворить!

 

Два раза клялся бакалавр в верности медицинскому факультету, а когда

президент потребовал третьей клятвы, бакалавр, ничего не ответив, неожиданно

застонал и повалился в кресло. Актеры на сцене дрогнули и замялись: этого

трюка не ждали, да и стон показался натуральным. Но тут бакалавр поднялся,

рассмеялся и крикнул по-латыни:

- Клянусь!

В партере ничего не заметили, и только некоторые актеры увидели, что

лицо бакалавра изменилось в цвете, а на лбу у него выступил пот. Тут хирурги

и аптекари оттанцевали свои балетные выходы, и спектакль закончился.

- Что с вами было, мэтр? - тревожно спросил Лагранж, игравший Клеанта,

у Мольера.

- Да вздор! - ответил тот. - Просто кольнуло в груди и сейчас же

прошло.

Лагранж тогда отправился считать кассу и сводить какие-то дела в

театре, а Барон, не занятый в спектакле, пришел к Мольеру, когда тот

переодевался.

- Вы почувствовали себя плохо? - спросил Барон.

- Как публика принимала спектакль? - ответил Мольер.

- Великолепно. Но у вас скверный вид, мастер?

- У меня прекрасный вид, - отозвался Мольер, - но почему-то мне вдруг

стало холодно.

И тут он застучал зубами.

Барон глянул испытующе на Мольера, побледнел и засуетился. Он открыл

дверь уборной и крикнул:

- Эй, кто там есть? Скажите, чтобы живей подавали мой портшез!

Он снял свою муфту и велел Мольеру засунуть в нее руки. Тот почему-то

присмирел, молча повиновался и опять застучал зубами. Через минуту Мольера

закутали, носильщики подняли его, посадили в портшез и понесли домой.

В доме еще было темно, потому что Арманда только что вернулась со

спектакля: она играла Анжелику. Барон шепнул Арманде, что Мольер чувствует

себя неладно, в доме забегали со свечами и Мольера повели по деревянной

лестнице наверх. Арманда стала отдавать какие-то приказания внизу и одного

из слуг послала искать врача.

Барон в это время со служанкой раздел Мольера и уложил его в постель. С

каждой минутой Барон становился почему-то все тревожней.

- Мастер, не хотите ли вы чего-нибудь? Быть может, вам дать бульону?

Тут Мольер оскалился и сказал, почему-то злобно улыбаясь:

- Бульон? О нет! Я знаю, из чего варит моя супруга бульон, он для меня

крепче кислоты.

- Налить вам ваше лекарство? Мольер ответил:

- Нет, нет. Я боюсь лекарств, которые нужно принимать внутрь. Сделайте

так, чтобы я заснул.

Барон повернулся к служанке и шепотом приказал:

- Подушку с хмелем, живо!

Служанка вернулась через минуту с подушкой, набитой хмелем, и ее

положили Мольеру под голову. Тут он закашлялся, и на платке выступила кровь.

Барон всмотрелся, поднеся к лицу свечу, и увидел, что нос у Мольера

заострился, под глазами показались тени, а лоб покрылся мельчайшим потом.

- Подожди здесь, - шепнул Барон служанке, кинулся вниз и столкнулся с

Жаном Обри, сыном того самого Леонара  Обри, который строил мостовую для

блестящих карет, Жан Обри был мужем Женевьевы Бежар.

- Господин Обри, - зашептал Барон, - он очень плох, бегите за

священником!

Обри охнул, надвинул шляпу на глаза и выбежал из дому. У лестницы

показалась Арманда со свечой в руке.

- Госпожа Мольер, - сказал Барон, - посылайте еще кого-нибудь за

священником, но скорей!

Арманда уронила свечу и исчезла в темноте, а Барон, прошипев на

лестнице недоуменно: "Что же, черт возьми, не идет никто из докторов?" -

побежал наверх.

- Чего вам дать, мастер? - спросил Барон и вытер платком лоб Мольера.

- Свету! - ответил Мольер. - И сыру пармезану.

- Сыру! - сказал Барон служанке, и та, потоптавшись, поставила свечку

на кресло и выбежала вон.

- Жене скажите, чтобы поднялась ко мне, - приказал Мольер.

Барон побежал по лестнице вниз и позвал:

- Кто там? Дайте свету больше! Госпожа Мольер! Внизу одна за другой

загорались свечи в чьих-то трясущихся руках. В это время там, наверху,

Мольер напрягся всем телом, вздрогнул, и кровь хлынула у него из горла,

заливая белье. В первый момент он испугался, но тотчас же почувствовал

чрезвычайное облегчение и даже подумал: "Вот хорошо..." А затем его поразило

изумление: его спальня превратилась в опушку леса, и какой-то черный

кавалер, вытирая кровь с головы, стал рвать повод, стараясь вылезти из-под

лошади, раненной в ногу. Лошадь билась и давила кавалера. Послышались

совершенно непонятные в спальне голоса:

- Кавалеры! Ко мне! Суассон убит!..

"Это бой под Марфе... - подумал Мольер, - а кавалер, которого давит

лошадь, это сьер де Моден, первый любовник Мадлены... У меня льется из горла

кровь, как река, значит, во мне лопнула какая-то жила..." Он стал давиться

кровью и двигать нижней челюстью. Де Моден исчез из глаз, и в ту же секунду

Мольер увидел Рону, но в момент светопреставления, солнце, в виде багрового

шара, стало погружаться в воду, при звуках лютни "императора" д'Ассуси. "Это

глупо, - подумал Мольер, - и Рона и лютня не вовремя... Просто я умираю..."

Он успел подумать с любопытством: "А как выглядит смерть?" - и увидел ее

немедленно. Она вбежала в комнату в монашеском головном уборе и сразу

размашисто перекрестила Мольера. Он с величайшим любопытством хотел ее

внимательно рассмотреть, но ничего уже более не рассмотрел.

В это время Барон с двумя шандалами в руках, заливая лестницу светом,

поднимался вверх, а за ним, волоча и подбирая шлейф, бежала Арманда. Она

тянула за руку девчонку с пухлыми щеками и шептала ей:

- Ничего, ничего, не бойся, Эспри, идем к отцу! Сверху послышалось

гнусавое печальное пение монашки. Арманда и Барон, вбежав, увидели эту

монашку со сложенными молитвенно ладонями.

"Святая Клара..." - подумала Арманда и разглядела, что вся кровать и

сам Мольер залиты кровью. Девчонка испугалась и заплакала.

- Мольер! - сказала дрогнувшим голосом, как никогда не говорила,

Арманда, но ответа не получила.

Барон же, с размаху поставив шандалы на стел, прыгая через ступеньку,

скатился с лестницы и, вцепившись в грудь слуге, зарычал:

- Где ты шлялся?! Где доктор, болван!! И слуга отчаянно ответил:

- Господин де Барон, что же я сделаю? Ни один не хочет идти к господину

де Мольеру! Ни один!

 

 

Глава 33. ТЫ ЕСТЬ ЗЕМЛЯ

 

Весь дом находился в тягостном недоумении. Оно передалось и нищим

монашкам. Почитав некоторое время над обмытым, укрытым и лежащим на смертном

ложе Мольером, они решительно не знали, что им дальше делать. Дело в том,

что земля не желала принимать тело господина Мольера.

Жан Обри накануне напрасно умолял священников прихода Святого Евстафия,

Ланфана и Леша, явиться к умирающему. Оба наотрез отказались. Третий,

фамилия которого была Пейзан, сжалившись над приходящим в отчаяние Обри,

явился в дом комедианта, но слишком поздно, когда тот уже умер, и тотчас

поспешил уйти. А о том, чтобы Мольера хоронить по церковному обряду, не

могло быть и речи. Грешный комедиант умер без покаяния и не отрекшись от

своей осуждаемой церковью профессии и не дав письменного обещания, что в

случае, если господь по бесконечной своей благости возвратит ему здоровье,

он никогда более в жизни не будет играть в комедии.

Формула эта подписана не была, и ни один священник в Париже не взялся

бы проводить господина де Мольера на кладбище, да, впрочем, ни одно кладбище

и не приняло бы его.

Арманда стала уже приходить в отчаяние, как приехал из Отейля тамошний

кюре, Франсуа Луазо, подружившийся с Мольером в то время, когда тот проживал

в Отейле. Кюре не только научил Арманду, как составить прошение на имя

парижского архиепископа, но, несомненно рискуя сильнейшими неприятностями

для себя лично, вместе с Армандой поехал к парижскому архиепископу.

Вдову и кюре после недолгого ожидания в тихой приемной ввели в

архиепископский кабинет, и Арманда увидела перед собой Арле де Шанваллона,

архиепископа Парижского.

- Я пришла, ваше высокопреосвященство, - заговорила вдова, просить

вашего разрешения похоронить моего покойного мужа согласно церковному

обряду.

Де Шанваллон прочел прошение и сказал вдове, но глядя не на нее, а на

Луазо тяжкими и очень внимательными глазами:

- Ваш муж, сударыня, был комедиантом?

- Да, - волнуясь, ответила Арманда, - но он умер как добрый христианин.

Это могут засвидетельствовать две монахини монастыря Святой Клары д'Аннесси,

бывшие у нас в доме. Кроме того, во время прошлой Пасхи он исповедовался и

причащался.

- Мне очень жаль, - ответил архиепископ, - но сделать ничего нельзя. Я

не могу выдать разрешение на погребение.

- Куда же мне девать его тело? - спросила Арманда и заплакала.

- Я жалею его, - повторил архиепископ, - но, поймите, сударыня, я не

могу оскорбить закон.

И Луазо, провожаемый в спину взглядом архиепископа, увел рыдающую

Арманду.

- Значит, - уткнувшись в плечо кюре, плача, говорила Арманда, - мне

придется вывезти его за город и зарыть у большой дороги...

Но верный кюре не покинул ее, и они оказались в Сен-Жермене, в

королевском дворце. Тут Арманду ждала удача. Король принял ее. Арманду ввели

в зал, где он, стоя у стола, дожидался ее. Арманда не стала ничего говорить,

а сразу стала на колени и заплакала. Король помог ей подняться и спросил:

- Я прошу вас успокоиться, сударыня. Что я могу для вас сделать?

- Ваше величество, - сказала Арманда, - мне не разрешают хоронить моего

мужа, де Мольера! Заступитесь, ваше величество!

Король ответил:

- Для вашего покойного мужа все будет сделано. Прошу вас, поезжайте

домой и позаботьтесь о его теле.

Арманда, рыдая и произнося слова благодарности, удалилась, а через

несколько минут королевский гонец, поскакал за де Шанваллоном.

Когда Шанваллон явился к королю, тот спросил его:

- Что происходит там по поводу смерти Мольера?

- Государь, - ответил Шанваллон, - закон запрещает хоронить его на

освященной земле.

- А на сколько вглубь простирается освященная земля? - спросил король.

- На четыре фута, ваше величество, - ответил архиепископ.

- Благоволите, архиепископ, похоронить его на глубине пятого фута, -

сказал Людовик, - но похороните непременно, избежав как торжества, так и

скандала.

В канцелярии архиепископа писали бумагу:

"Приняв во внимание обстоятельства, обнаруженные в следствии,

произведенном согласно нашему приказанию, мы позволяем священнику церкви

Святого Евстафия похоронить по церковному обряду тело покойного Мольера, с

тем, однако, условием, чтобы это погребение было совершено без всякой

торжественности, не более как двумя священниками, и не днем, и чтобы за

упокой души его не было совершаемо торжественное богослужение ни в

вышеуказанной церкви Святого Евстафия и ни в какой другой".

Лишь только по цеху парижских обойщиков распространился слух, что

скончался сын покойного почтенного Жана-Батиста Поклена комедиант де Мольер,

носящий наследственное звание обойщика, представители цеха явились на улицу

Ришелье и положили на тело комедианта расшитое цеховое знамя, возвратив

Мольера в то состояние, из которого он самовольно вышел: обойщиком был и к

обойщикам вернулся.

И в то же время один оборотистый человек, знавший, что Великий Конде

относился к Мольеру с симпатией, явился к Конде со словами:

- Ваше высочество, разрешите вам вручить эпитафию, которую я написал

для Мольера.

Конде взял эпитафию и, глянув на автора, ответил:

- Благодарю вас! Но я предпочел бы, чтобы он написал вашу эпитафию.

Двадцать первого февраля к девяти часам вечера, когда должны были

выносить Мольера, толпа человек в полтораста собралась у дома покойного

комедианта, и из кого состояла эта толпа, неизвестно. Но почему-то она вела

себя возбужденно, слышались громкие выкрики и даже свист. Вдова сьера де

Мольера взволновалась при виде неизвестных. По совету близких она раскрыла

окно и обратилась к собравшимся с такими словами:

- Господа! Зачем же вы хотите потревожить моего покойного мужа? Я вас

могу уверить, что он был добрым человеком и умер как христианин. Быть может,

вы сделаете честь проводить его на кладбище?

Тут чья-то рука вложила ей в руку кожаный кошель, и она стала раздавать

деньги. После некоторого шума из-за денег все пришло в порядок, и у дома

появились факелы. В девять часов из дому вынесли деревянный гроб. Впереди

шли два безмолвных священника. Рядом с гробом шли мальчики в стихарях и

несли громадные восковые свечи. А за гробом потек целый лес огней, ц в толпе

провожавших видели следующих знаменитых людей: художника Пьера Миньяра,

баснописца Лафонтена и поэтов Буало и Шапеля. Все они несли факелы в руках,

а за ними строем шли с факелами комедианты труппы Пале-Рояля и, наконец, эта

разросшаяся толпа человек в двести. Когда прошли одну улицу, открылось окно

в доме и высунувшаяся женщина звонко спросила:

- Кого это хоронят?

- Какого-то Мольера, - ответила другая женщина. Этого Мольера принесли

на кладбище Святого Жозефа и похоронили в том отделе, где хоронят самоубийц

и некрещеных детей. А в церкви Святого Евстафия священнослужитель отметил

кратко, что 21 февраля 1673 года, во вторник, был погребен на кладбище

Святого Жозефа обойщик и королевский камердинер Жан-Батист Поклен.

 

Эпилог

ПРОЩАНИЕ С БРОНЗОВЫМ КОМЕДИАНТОМ

 

На его могилу жена положила каменную плиту и велела привезти на

кладбище сто вязанок дров, чтобы бездомные могли согреваться. В первую же

суровую зиму на этой плите разожгли громадный костер. От жара плита треснула

и развалилась. Время разметало ее куски, и когда через сто девятнадцать лет,

во время Великой революции, явились комиссары для того, чтобы отрыть тело

Жана-Батиста Мольера и перенести в мавзолей, никто место его погребения с

точностью указать не мог. И хотя чьи-то останки и вырыли и заключили в

мавзолей, никто не может сказать с уверенностью, что это останки Мольера.

По-видимому, почести воздали неизвестному человеку.

Итак, мой герой ушел в парижскую землю и в ней сгинул. А затем, с

течением времени, колдовским образом сгинули все до единой его рукописи и

письма. Говорили, что рукописи погибли во время пожара, а письма будто бы,

тщательно собрав, уничтожил какой-то фанатик. Словом, пропало все, кроме

двух клочков бумаги, на которых когда-то бродячий комедиант расписался в

получении денег для своей труппы.

Но даже лишенный и рукописей и писем, он покинул однажды землю, в

которой остались лежать самоубийцы и мертворожденные дети, и поместился над

высохшей чашей фонтана. Вот он! Это он-королевский комедиант с бронзовыми

бантами на башмаках! И я, которому никогда не суждено его увидеть, посылаю

ему свой прощальный привет! Москва, 1932-1933 гг.

 

КОММЕНТАРИИ

 

 

ИСТОРИЯ СОЗДАНИЯ И ПУБЛИКАЦИИ

 

Летом 1932 года Булгаков получил предложение написать для задуманной

Горьким серии "Жизнь замечательных людей" книгу о Мольере. 11 июля 1932 года

был подписан договор. Хотя у Булгакова к этому времени уже была закончена и

после долгих мытарств принята к постановке МХАТом пьеса "Кабала святош"

("Мольер") и он успел основательно изучить необходимый исторический и

литературный материал, работа над биографической повестью потребовала новых

углубленных занятий и разысканий. Об этом он писал в письме к П. С. Попову

от 4 августа 1932 года. Параллельно он сделал для Театра-студии Ю.

Завадского обработку мольеровского "Мещанина во дворянстве" с использованием

мотивов из других комедий Мольера ("Полоумный Журден"). Работая над книгой о

Мольере, Булгаков обращался к русским и французским историко-литературным

трудам, книгам по культуре XVII века. Он хотел зримо представить себе своего

героя и его окружение, вжиться в него. 14 января 1933 года в письме к брату

Николаю в Париж он просил как можно подробнее описать памятник Мольеру,

указав расположение фигур, цвет материала и т. д. Н. А. Булгаков не только

скрупулезно выполнил эту просьбу, но и прислал фотографию памятника. Его

описание стало своеобразной рамкой книги-оно замыкает Пролог и Эпилог и

задает общий тон повествования, личное интимное видение героя, к которому

протянулась ниточка авторского "я".

Но именно это личное начало, которым окрашена книга, встретило резко

отрицательную оценку редакции. В марте 1933 года Булгаков закончил работу

над рукописью и сдал ее в издательство (тогда - "Жургаз"), а уже  9 апреля

последовала отрицательная рецензия редактора А. Н. Тихонова. Его претензии к

автору были сформулированы в духе господствовавшего тогда

вульгарно-социологического подхода: книга написана с немарксистских позиций,

из нее не видно, "интересы какого класса обслуживал театр Мольера".

Освещение исторических событий ведется с устаревших позиций и т. д. Особенно

насторожило редактора то, что за замечаниями рассказчика прозрачно

проступает "наша советская действительность". Да и сам рассказчик

представляется ему "развязным молодым человеком". Автору предлагалось

переделать рукопись в духе исторического повествования, от чего Булгаков

решительно отказался. Рукопись была послана М. Горькому в Сорренто, который

также отозвался о ней отрицательно. Попытки Булгакова встретиться с ним в

Москве после его приезда остались безуспешными. Книга о Мольере была

отклонена и увидела свет лишь тридцать лет спустя.

В 1955-1956 годах по инициативе В. А. Каверина проектировалась ее

публикация в альманахе "Литературная Москва", и Е. С. Булгакову просили

произвести некоторые сокращения для этого издания. Однако после второго

выпуска альманах свое существование прекратил, и "Жизнь господина де

Мольера" появилась только в 1962 году в той же серии "Жизнь замечательных

людей", для которой она первоначально предназначалась.

Такова внешняя история книги. Если попытаться осмыслить ее, станет

очевидным, что кроме стереотипных обвинений, которыми отягощена вся

творческая биография Булгакова, здесь сыграли свою роль и общие установки

серии, рассчитанной на то, чтобы дать читателям познавательную информацию в

бесспорной (на данный момент) идеологической упаковке ("Серия рассчитана на

широкие круги советской молодежи, преследует воспитательные и

образовательные цели". - Кратк. лит. энциклопедия, т. 2). Первые выпуски

были осуществлены учеными, владевшими искусством популяризации (А. К.

Дживелегов, Е. В. Тарле), но отнюдь не претендовавшими на художественную

подачу материала.

Иначе понимал свою задачу Булгаков. Для него жизнь и личность Мольера

были выстраданной и глубоко личной темой, и вместе с тем она приобретала

более общее социальное и нравственное значение. "Кабала святош" - своего

рода драма" притча о трагедии художника в столкновении с властью- воплотила

эту тему в концентрированном, "спрессованном" виде. Отсюда и специфическое

наполнение художественного времени в пьесе с ее внутренними паузами и

хронологическими сдвигами реальных фактор. Драматический жанр сам по себе

предрасполагал к более свободной трактовке событий и персонажей, к большей

художественной условности. Другое дело - жанр эпический, повествовательный,

который сам Булгаков избегал точно обозначить. "Жизнь господина де Мольера"

- не роман, не повесть. Мы бы скорее причислили ее к жанру "романизованной

биографии", который получил широкое распространение в первые десятилетия

нашего века (на Западе - книги А. Моруа, Ст. Цвейга, у нас - Анатолия

Виноградова и др.).

Придерживаясь общеизвестных фактов из жизни своего героя, Булгаков как

бы инсценировал их, облек в живую плоть, поместил в конкретные условия

времени и места, насытил мимикой, пантомимой, звучащими интонациями, зримыми

мизансценами и-что немаловажно-реминисценциями из пьес. Повествование о

Мольере густо населено его окружением- родными, друзьями и недругами,

актерами и вельможами, литераторами, церковниками, сильными мира сего. Но

кроме действующих лиц-главных, второстепенных или просто статистов-в книге

неизменно присутствует рассказчик с его комментариями-сокрушенным

недоумением, тревогой за героя и попытками предостеречь или поддержать его в

минуты сомнений. Тот самый рассказчик, который показался столь неуместным (а

может быть, и опасным) бдительным редакторам из ЖЗЛ.

Между тем его введение в Текст было неизбежным продолжением, только в

формах иного литературного жанра, той линии, которую Булгаков начал в

"Кабале святош". Там личность автора, в соответствии с законами

драматического жанра, вобрал в себя герой. Здесь автор говорит от своего

имени-и не только о Мольере, но и о себе.

Свободные рамки "романизованной биографии" предполагают известную

вольность в отборе и интерпретации фактов. Нужно сразу сказать, что Булгаков

не злоупотреблял этой свободой. Он ничего не придумывал. Более того, в

Прологе он весьма иронически говорит о драмах Жорж Санд и В. Р. Зотова с их

анахронизмами и мелодраматическими эффектами, как бы заранее отмежевываясь

от такого подхода к биографическому материалу. Все, о чем он пишет в своей

книге, содержится в источниках, которые для своего времени считались вполне

авторитетными и надежными. Это, прежде всего, первая биография Мольера,

написанная Жаном-Леонором Галлуа де Грима-ре в 1705 году (Булгаков

пользовался современным изданием 1930 года), книги Эжена Ригаля (1908), Э.

Депуа (1874), Карла Манциуса (1905; русский перевод-1922 г.), Ю. Патуйе

"Моль-633 ер в России" (русский перевод-1924 г.) и некоторые другие, а также

французское издание сочинений Мольера конца прошлого века. Список этот можно

было бы продолжить. Он отражает состояние науки на пороге столетий.

Несколько позднее в научный обиход были введены вновь найденные

архивные документы, которые использовал Гюстав Мишо в книгах "Юность

Мольера", "Дебюты Мольера", "Сражения Мольера" (1922-1925). Работы эти

остались неизвестны Булгакову. Между тем Мишо сумел убедительно опровергнуть

те версии и домыслы, касавшиеся женитьбы Мольера, которые в течение двух с

лишним веков кочевали из воспоминаний современников (порою явно

тенденциозных) в биографические труды ученых. После работ Мишо версия о том,

что Арманда была не сестрой, а дочерью Мадлены Бежар, была отвергнута. Его

аргументы подтверждены и дополнены в вышедшем в 1963 году собрании

документов, касающихся Мольера, его семьи и ближайшего окружения. В

примечаниях к главе 18 приводятся соответствующие данные, восстанавливающие

историческую истину. Это представляется важным и для уяснения творческих

установок самого Булгакова, помогает понять и оценить угол отклонения от

фактов.

В "Кабале святош" Булгаков очень серьезно отнесся к версии о браке

Мольера с собственной дочерью, и хотя окончательно не ставил точек над;, все

же сделал этот мотив главным опорным пунктом интриги, затеянной церковниками

против Мольера. С другой стороны, этот мотив обладал большими

драматургическими преимуществами-он создавал психологический конфликт в

отношениях между главными персонажами, служил осью, на которой строилось

драматическое напряжение пьесы. В "Жизни господина де Мольера" эта тема

играет существенно иную роль, ее композиционная функция значительно слабее.

И все же Булгаков явно не хотел и здесь полностью отмести ее, хотя занял в

этом вопросе более осторожную позицию (см. главу 18). Таким образом,

интерпретации одного и того же биографического материала в драме и в

повествовательном произведении заметно различаются.

Кроме комментариев, уточняющих или корректирующих некоторые факты, в

примечаниях приводятся традиционно принятые переводы названий пьес Мольера,

которые у Булгакова переведены по-другому. То же касается и транслитерации

имен, названий театров и т. п. Н. Жирмунская

 

⇐ Предыдущая11121314151617181920Следующая ⇒

Поделиться: