Интересные и поучительные приключения перса в подвалах Оперы

Перс сам написал отчет о том, как до этой ночи он тщетно пытался проникнуть в дом у озера со стороны самого озера, как он обнаружил вход в третьем подвале театра и, наконец, как он и виконт де Шаньи оказались пленниками призрака Оперы в камере пыток. Я пересказываю здесь историю, оставленную нам персом (при обстоятельствах, которые будут описаны позже), не изменив в ней ни одного слова. Я передаю ее такой, какая она есть, ибо чувствую, что не должен оставлять без внимания приключения дароги < Дарога (перс.) - начальник правительственной полиции.>, связанные с домом у озера, прежде чем тот попал туда с Раулем. Если это интересное начало на короткое время и отвлечет нас от камеры пыток, то только для того, чтобы вскоре вернуть нас обратно, вернуть после объяснения важных вещей, некоторых позиций перса и способов действия, которые, возможно, покажутся кому-то довольно необычными.

История перса

Я впервые попал в дом у озера. Напрасно я просил любителя люков - так называли в моей стране Эрика - открыть мне таинственные двери. Он всегда отказывался. Я, которому платили за то, чтобы я выведал его секреты и трюки, безуспешно пытался проникнуть в дом посредством хитрости. Найдя Эрика в Опере, где он, кажется, поселился, я часто следил за ним, иногда в надземных коридорах, иногда в подземных, а иногда на берегу озера, когда он, думая, что один, садился в маленькую лодку и греб к стене на противоположном берегу. Но всегда темнота не позволяла мне разглядеть, где он открывал дверь в стене.

Однажды, когда я тоже думал, что один, любопытство и ужасная мысль, пришедшая мне в голову, пока я размышлял над некоторыми вещами, о которых говорил мне монстр, побудили меня сесть в маленькую лодку и грести к той части стены, где обычно исчезал Эрик. Вот тогда-то я и обнаружил сирену, которая охраняла подходы к этому месту и чье очарование чуть не стало роковым для меня.

Едва я отчалил от берега, тишину вокруг нарушило какое-то странное пение. Оно казалось одновременно музыкой и звуком дыхания, нежно неслось из вод озера и окутывало меня каким-то непонятным образом. Звуки следовали за мной и были такими сладостными, что не пугали меня. Напротив, желая приблизиться к источнику этой мягкой, пленительной гармонии, я наклонился за борт лодки к воде, поскольку не сомневался, что пение шло оттуда. Я был уже на середине озера. Голос - теперь я это отчетливо слышал - был рядом со мной, в воде. Я склонился еще ниже... Озеро было совершенно спокойным. Луна, которая освещала его через вентиляционное отверстие на улице Скриба, абсолютно ничего не высвечивала на гладкой черной поверхности озера. Я покрутил головой, чтобы отделаться от возможного звона в ушах, но мне пришлось признать очевидный факт, что никакой звон в ушах не может быть таким гармоничным, как шелестящее пение, которое следовало за мной и притягивало меня.

Если бы я был суеверным или восприимчивым к фантастическим выдумкам, то определенно бы подумал, что имею дело с сиреной, посаженной в воду, чтобы запугать любого путешественника, достаточно смелого, чтобы пуститься в плавание к дому у озера. Но, слава Богу, я вырос в стране, где люди слишком любят фантастическое и знают его основательно, и я сам изучал его достаточно глубоко. С помощью самого простого трюка любой фокусник, который знает свое ремесло, может заставить лихорадочно работать бедное человеческое воображение.

Итак, я не сомневался, что столкнулся с каким-то новым изобретением Эрика, но это изобретение было таким совершенным, что, когда я склонялся за борт лодки, мною меньше двигало желание обнаружить искусную проделку, чем насладиться ее очарованием.

Я перегибался через борт все больше и больше, пока наконец не оказался на грани того, что чуть не перевернул лодку. Неожиданно две чудовищные руки появились из воды, схватили меня за шею и потащила вниз с непреодолимой силой. Я наверняка проиграл бы эту схватку, если бы не успел издать крик, по которому Эрик узнал меня.

Ибо это был Эрик и, вместо того чтобы утопить меня, как он, несомненно, намеревался сделать, он подплыл и вытащил меня на берег. - Это было опрометчиво с вашей стороны, - сказал он, стоя передо мной, в то время как адская вода стекала с его тела. - Зачем вы пытаетесь попасть в мой дом? Я не приглашал вас. Я не хочу видеть в своем доме ни вас, ни кого-либо еще в мире. Неужели вы спасли мою жизнь только для того, чтобы сделать ее невыносимой? Неважно, какую услугу вы оказали Эрику, Эрик может забыть ее в конце концов, и вы знаете, что тогда ничто не удержит его, даже он сам.

Эрик продолжал говорить, но теперь моим единственным желанием было узнать суть трюка, который я назвал «трюком сирены». Он был готов удовлетворить мое любопытство, ведь, хотя он и настоящий монстр (так я оцениваю его после того, как имел, к сожалению, возможность наблюдать за ним в Персии), в некоторых отношениях он дерзкий, тщеславный ребенок, - изумляя людей, он ничего не любит больше, чем продемонстрировать удивительную изобретательность своего ума.

Эрик засмеялся и показал мне длинный тростник.

- Это смехотворно простая штука, - сказал он, - но очень полезная для того, чтобы дышать и петь под водой. Этому трюку я научился у тонкинских пиратов. С помощью тростниковых палочек они скрываются на дне реки, иногда просиживая там часами.

- Этот трюк чуть не убил меня, - проговорил я сурово, - и он может стать роковым для других.

Эрик подошел ко мне с выражением детской угрозы, которое я часто видел на его лице. Не позволяя ему запугать себя, я говорил с ним резко.

- Вы помните, что обещали мне, Эрик, - больше никаких убийств!

- Разве я когда-нибудь убивал? - спросил он добродушно.

- Негодяй! - воскликнул я. - Вы забыли «розовые часы» в Мазендеране?

- Да, - ответил он, внезапно опечалившись. - Я предпочел забыть их, хотя тогда, помнится, я заставлял смеяться маленькую султаншу.

- Все это в прошлом, - сказал я. - Но есть настоящее. И вы отвечаете передо мной за настоящее, поскольку его не существовало бы для вас, если бы я не захотел этого. Помните, Эрик, я спас вам жизнь! - И я воспользовался поворотом в разговоре, чтобы поговорить с ним о том, что уже некоторое мучило меня.

- Эрик, - начал я, - поклянитесь мне...

- Зачем? - прервал он. - Вы же знаете, я никогда не выполняю своих клятв. Клятвы существуют для дураков!

- Скажите мне... Вы можете сказать...

- Сказать что?

- Хорошо, люстра- Люстра, Эрик...

- Что же именно?

- Вы знаете, что я имею в виду.

- Ax да, люстра, - засмеялся он. - Я могу сказать вам. Я не делал ничего для того, чтобы она упала. Просто крепления износились.

Смеясь, Эрик выглядел еще более устрашающе, чем обычно. Он прыгнул в лодку с таким зловещим смехом, что я не мог сдержать дрожи.

- Крепления износились, мой дорогой дарога, - продолжал он. - Крепления люстры совершенно износились. Она упала сама по себе и разбилась. А теперь позвольте дать вам совет: пойдите и обсохните, если не хотите простудиться. Никогда больше не садитесь в мою лодку, но в особенности запомните вот что: не пытайтесь попасть в мой дом. Я не всегда бываю там, дарога, и глубоко опечалюсь, если мне придется посвятить вам свой реквием.

Эрик опять зловеще засмеялся, стоя на корме лодки и раскачиваясь взад и вперед, как обезьяна. Если бы не золотые глаза, его можно было принять за скромного перевозчика на Лете. Скоро я уже не видел ничего, кроме его глаз, и в конце концов он полностью растворился в темноте.

С этого дня я оставил все надежды попасть в его дом через озеро. Этот вход, совершенно очевидно, хорошо охранялся, особенно теперь, когда Эрик знал, что мне известно о нем. Но я не сомневался, что есть еще один вход, поскольку не один раз видел, как Эрик исчезал в третьем подвале. Я следил за ним и не мог понять, как он это делал.

Я не буду слишком часто повторять, что с того времени, как я нашел Эрика в Опере, я постоянно испытывал ужас от его страшных проделок. Я не боялся за себя, но чувствовал, что он способен на что угодно в отношении других. Когда происходил какой-то несчастный случай, какие-либо пагубные события любого рода, я говорил себе: «Может быть, это Эрик», так же, как другие вокруг меня говорили: «Это был призрак! » Как часто я слышал, что эти слова произносились с улыбкой. Если бы эти бедные люди знали, что призрак существует во плоти и крови и его надо бояться намного больше, чем воображаемую тень, о которой они говорили, могу уверить, что они перестали бы шутить по этому поводу. Если бы они знали, на что способен Эрик, особенно в таком месте, как Опера! И если бы они знали о моих ужасных мыслях...

Что же касается меня, я был преисполнен тревоги. Хотя Эрик торжественно проинформировал меня, что изменился и превратился в самого добродетельнейшего из мужчин, особенно теперь, когда стал нравиться самому себе, - эти слова привели меня в недоумение, - я не мог не вздрагивать, когда думал о нем. Ужасное, уникальное, отталкивающее уродство поставило Эрика за пределы общества, и я полагал, что именно по этой причине он больше не чувствует никаких обязательств перед родом человеческим. То, как он говорил со мной о своих любовных делах, - в хвастливом тоне, который мне был хорошо знаком, - заставило меня взглянуть на это, как на причину новых трагедий, худших, чем все остальные, и еще больше усиливало мой страх. Я знал, как его горе может обернуться грандиозным, разрушительным отчаянием, и вещи, которые он рассказывал мне, туманно намекая на некую ужасную катастрофу, были частью пугающих меня мыслей.

Кроме того, я узнал о странных отношениях, которые установились между монстром и Кристиной Доэ. Прячась в кладовой, расположенной рядом с ее артистической комнатой, я слушал превосходные музыкальные представления, которые, очевидно, захватили ее, но не мог поверить, что голос Эрика, то оглушительный, как гром, то мягкий, как голос ангела, способен был заставить девушку забыть о его уродстве. Я все понял, когда узнал, что она никогда не видела монстра!

У меня был шанс попасть в артистическую комнату Кристины. Помня об уроках, которые Эрик преподал мне в прошлом, я без труда нашел устройство, с помощью которого стена, поддерживающая зеркало, могла стать точкой вращения; я видел устройство из полых кирпичей, которые функционировали как говорящие трубки - с их помощью Эрик делал так, что Кристина слышала его, как будто он стоял рядом с ней. Я также обнаружил проход, ведущий к подземной тюрьме коммунаров, и фонтан, а также люк, который, вероятно, давал Эрику возможность уходить прямо в подвалы под сценой.

Несколькими днями позже я был поражен, увидев своими собственными глазами Эрика с Кристиной. Я видел, как он склонился над маленьким фонтаном в проходе коммунаров (в самом конце, под землей) и смачивал холодной водой лоб девушки, которая была без сознания, очевидно, после обморока. Белая лошадь, лошадь из «Пророка», которая исчезла из подземной конюшни Оперы, спокойно стояла рядом с ними. Я нечаянно выдал себя. Это было ужасно. Я видел, как искры летели из его золотых глаз, и, прежде чем успел сказать слово, меня оглушили ударом по голове.

Когда я пришел в себя, Эрика, Кристины и белой лошади уже не было. У меня не оставалось сомнений, что бедная девушка стала затворницей в доме у озера. Без колебаний я решил идти к озеру, несмотря на опасность, связанную с этим. Двадцать четыре часа, прячась на темном берегу, я ждал, когда появится монстр, надеясь, что Эрик должен отправиться за продуктами. Должен сказать, что выходя в город или осмеливаясь показаться на публике в театре, Эрик надевал нос из папье-маше с приделанными к нему усами, чтобы скрыть отвратительную дыру вместо собственного носа. Хотя это полностью не меняло его ужасного облика, поскольку люди, видя Эрика, называли его живой смертью, но, по крайней мере, делало его наружность почти - я подчеркиваю слово «почти» - сносной.

Ожидая его на берегу озера Аверне, как Эрик называл его несколько раз с безрадостным смехом в разговоре со мной, - я наконец стал уставать от своего долготерпения и сказал себе, что он, очевидно, ушел через какую-то другую дверь, ту, что в третьем подвале. Затем я услышал в темноте слабый всплеск и увидел два золотых глаза, светящихся, подобно бакену, и вскоре его лодка причалила к берегу. Выпрыгнув из нее, - Эрик подошел ко мне.

- Вы находились здесь двадцать четыре часа, - сказал он. - Вы беспокоите меня, и предупреждаю: это закончится плохо. Вы сами навлекаете на себя беду, хотя я невероятно терпелив по отношению к вам. Вы думаете, что следите за мной, безмерный простак, но я сам следил за вами и знаю все, что знаете вы обо мне. Я пощадил вас вчера в проходе коммунаров, но слушайте меня внимательно. Не давайте мне возможности опять встретить вас там! Вы ведете себя очень опрометчиво, и мне интересно, можете ли вы понимать намек с полуслова!

Эрик был так зол, что я не рискнул прервать его. Громко фыркнув, он выразил свои страшные мысли, которые совпадали с самыми ужасными моими мыслями:

- Вы должны научиться раз и навсегда - да, раз и навсегда! - понимать намек с полуслова. Из-за вашего безрассудства вас уже дважды останавливал мужчина в войлочной шляпе. Он не знал, что вы делаете в подвалах, и отвел к директорам. К счастью, они подумали, что вы только эксцентричный перс, интересующийся сценическими эффектами, и любите бывать за кулисами (я был там, да, был в кабинете, вы знаете, я повсюду). Из-за вашего безрассудства люди в конце концов заинтересуются, что вы ищите здесь, узнают, что вы ищите Эрика, и тоже начнут искать Эрика и обнаружат дом у озера. Затем может произойти нечто ужасное, мой друг! И я тогда не буду ни за что отвечать! - Он фыркнул опять. - Нет, ни за что! Если секреты Эрика не останутся секретами Эрика, это может очень плохо кончиться для многих представителей рода человеческого. Это все, что я хочу сказать вам, и этого должно быть достаточно, если вы, безмерный простак, и не научились понимать намек с полуслова.

Он сел на корму лодки и стал бить по ней каблуками, ожидая моего ответа. Я же просто сказал:

- Эрик, вы не единственный, кого я разыскиваю здесь.

- Кто же это тогда?

- Вы хорошо знаете: это Кристина Доэ.

- Я имею право встречаться с ней в моем доме. Я любим таким, какой есть.

- Это неправда, - возразил я. - Вы похитили ее, и теперь она ваша пленница.

- Послушайте. Обещайте никогда не вмешиваться в мои дела, если я докажу, что любим.

- Обещаю, - ответил я без колебаний, потому что был уверен, что подобное доказательство невозможно для такого монстра.

- Хорошо, это совсем просто. Кристина покинет дом, когда сама захочет, и вернется обратно! Да, она вернется обратно по собственной воле! Вернется, потому что любит меня таким, какой я есть.

- О, я сомневаюсь, что она вернется... Но ваш долг - отпустить ее.

- Мой долг, вы, безмерный простак, это моя воля. Моя воля - позволить ей уйти, но она вернется обратно, потому что любит меня. Все закончится свадьбой, свадьбой в церкви Мадлен, вы, безмерный простак! Вы мне поверите, если я скажу, что моя свадебная месса уже написана? Когда услышите «Кирие»Он опять стукнул каблуками по лодке, на этот раз ритмично, и пропел мягко: «Кирие, кирие. Подождите, скоро вы услышите мессу! » - Послушайте, - сказал я. - Я поверю вам, лишь увидев, как Кристина Доэ покидает дом у озера и возвращается в него по своей собственной, свободной воле.

- И вы никогда больше не станете вмешиваться в мои дела? Очень хорошо, вы увидите это сегодня ночью. Приходите на маскарад. Кристина и я будем там некоторое время. Затем вы можете спрятаться в кладовой и убедиться, что Кристина опять готова пойти за мной проходом коммунаров. - Я буду там.

Если я увижу это, то вынужден буду признать правоту Эрика, потому что красивая женщина имеет право любить самого уродливого монстра, особенно если монстр умеет очаровывать музыкой так, как этот, а красивая женщина оказывается выдающейся певицей.

- А теперь уходите, - сказал Эрик - Мне нужно сделать кое-какие покупки.

И я ушел. Я все еще беспокоился о Кристине Доз, но теперь был поглощен ужасными мыслями и о себе, особенно после того, что Эрик сказал о моем безрассудстве.

«Чем все это закончится? » - спрашивал я себя. И хотя я фаталист, я не мог отделаться от преследующей меня тревоги, громадной ответственности, которую однажды принял на себя, после того как спас жизнь монстра, угрожающего теперь «многим представителям рода человеческого».

***

К моему изумлению, все произошло так, как предсказал Эрик. Несколько раз я видел, как Кристина Доз покидала дом у озера и возвращалась обратно в него без каких-либо признаков того, что ее заставляли делать это. Я попытался выбросить из головы эту любовную тайну, но мне было очень трудно (особенно из-за, моих ужасных мыслей) не думать об Эрике. Однако, соблюдая осторожность, я больше не сделал ошибки и не приходил к озеру или в проход коммунаров. Но поскольку меня все еще преследовала мысль о секретном входе в третьем подвале, я неоднократно спускался туда, зная, что днем там обычно никого не бывает. Я провел там бесконечное количество часов, прощупывая стены большим пальцем, прячась за комплектом декораций из «Короля Лахора», оставленных там не знаю почему, поскольку «Короля Лахора» представляли нечасто.

И мое терпение было вознаграждено. Однажды я наконец увидел монстра. Он направлялся ко мне. Он полз на четвереньках! Я был уверен, что он не заметил меня. Он прополз между декорациями и задниками, подошел к стене и в месте, которое я запомнил, нажал на пружину. Пружина отодвинула камень назад, открывая проход. Эрик исчез в нем, и камень опять сдвинулся за ним. Теперь я знал секрет монстра и мог попасть в дом у озера, когда захочу!

Чтобы убедиться в этом, я подождал примерно час и затем нажал на пружину. Механизм сработал. Но, зная, что Эрик дома, я не полез в проход. Более того, мысль о том, что он может застать меня там врасплох, неожиданно напомнила мне о смерти Жозефа Бюке, и, не желая утратить преимущества открытия, которое может быть полезным для многих людей, для «многих представителей рода человеческого», я покинул на этот раз подвалы Оперы.

Как вы можете себе представить, меня все еще интересовали отношения Эрика и Кристины Доэ, но не из-за нездорового любопытства, а из-за ужасных мыслей, которые, как я уже говорил, никогда не покидали меня. «Если Эрик обнаружит, что он нелюбим, - говорил я себе, - от него можно ожидать всего».

Я продолжал осторожно бродить по зданию Оперы и вскоре узнал правду о печальной любовной истории монстра. Эрик завладел умом Кристины насильно, но сердце ее целиком принадлежало Раулю де Шаньи. Играя в верхней части здания Оперы роль невинной помолвленной пары, они не сознавали, что кто-то наблюдал за ними. Я решил не останавливаться ни перед чем: я бы убил монстра, если бы потребовалось, и после этого сдался полиции. Эрик не показывался, но меня не успокоило его отсутствие.

Я должен рассказать вам о своем плане. Я верил, что монстр, возможно, будет изгнан из своего дома ревностью, и тогда я смогу войти туда, не опасаясь, через проход в третьем подвале. Мне было важно в общих интересах точно знать, что находится в этом доме.

Однажды, устав от ожиданий, я отодвинул камень и тут же услышал мощную музыку - монстр работал над «Торжествующим Дон Жуаном». Я знал: это труд его жизни. Я предусмотрительно остался в темной дыре и не двигался. Эрик на некоторое время перестал играть и расхаживал по дому взад и вперед как сумасшедший, говоря гремящим повсюду голосом: «Юн должен быть закончен до этого! Полностью закончен! » Эти слова меня тоже не успокоили. Едва он опять начал играть, я осторожно закрыл камнем отверстие. И даже когда оно было закрыто, я все еще мог слышать отдаленное, неясное пение, идущее из глубины земли, так же как я слышал песню сирены, поднимающуюся из глубины озера. Я вспомнил, что говорили рабочие сцены, которые нашли тело Жозефа Бюке, и над чем люди скептически посмеивались: рабочие утверждали, будто слышали около тела «звук, похожий на пение мертвых».

В тот вечер, когда была похищена Кристина Доэ, я прибыл в Оперу довольно поздно, боясь услышать плохие новости. Я провел ужасный день, ибо прочитал в утренней газете, что Кристина и виконт де Шаньи собираются пожениться, постоянно думал над тем, не надо ли мне в конце концов сообщить в полицию о существовании монстра. Но благоразумие наконец вернулось ко мне, и я понял, что это может только ускорить катастрофу.

Выйдя из кэба перед Оперой, я посмотрел на здание так, будто был удивлен тем, что оно еще стоит. Но, как у всех восточных людей, во мне есть что до от фаталиста, и я вошел внутрь, готовый ко всему.

Похищение Кристины во время сцены в тюрьме, естественно, потрясло всех, но не меня. Я ни на минуту не усомнился в том, что ее исчезновение организовал Эрик - подлинный король фокусников. И я думал, что на этот раз это был конец для нее и, возможно, для всех нас.

Я даже хотел попытаться убедить всех этих людей, задержавшихся в Опере, уйти. Но меня остановило то, что они наверняка сочли бы меня ненормальным. К тому же я знал, что попытайся я заставить их покинуть зал, закричав, например: «Пожар! », я мог бы вызвать катастрофу - люди душили бы, топтали друг друга до смерти в давке, дикой драке, даже худшей, чем та, которой я страшился.

Однако я решил, что действовать надо без задержки. Вероятно, Эрик теперь думал только о своей пленнице, и я должен воспользоваться этим, чтобы войти в его дом через проход в третьем подвале. Я попросил отчаявшегося виконта Рауля де Шаньи помочь мне, и он немедленно согласился, с доверием, которое меня глубоко тронуло. Я послал Дариуса за пистолетами. Он принес их нам в артистическую комнату Кристины. Я дал один Раулю и посоветовал ему быть готовым стрелять, как был готов я, поскольку Эрик мог ожидать нас по другую сторону стены. Мы должны были идти проходом коммунаров и через люк.

Увидев пистолеты, Рауль спросил меня, собираемся ли мы драться на дуэли. Мы, определенно, собирались. «И какая дуэль! » - сказал я, но, конечно, у меня не было времени объяснить все ему. Он смел, однако почти ничего не знает о своем противнике.

Что значит дуэль с самым горячим бойцом по сравнению с единоборством с самым блестящим фокусником? Мне самому казалась сомнительной перспектива поединка с человеком, которого можно видеть только тогда, когда он этого хочет, и который сам видит все, когда другие - ничего, человеком, чьи странные познания, хитрость, воображение позволяют ему использовать все естественные силы и соединить их, чтобы создать иллюзию вида и звука, способную привести его оппонентов к мысли об обреченности. И теперь он действует в подвалах Оперы - то есть в стране фантасмагории! Может ли кто-нибудь подумать об этом без содрогания?! Может ли кто-нибудь представить себе, что, возможно, случится в Опере, если в ее пяти подвалах и двадцати пяти помещениях верхних уровней властвует жестокий и игривый Роберт Худен, который иногда шутит, а иногда ненавидит, иногда опустошает карманы, а иногда убивает? Подумайте только о схватке с любителем люков, который в моей стране сделал так много люков, лучших в своем роде, подумайте о борьбе с любителем люков в стране люков!

Мне оставалось надеяться только на то, что Врик все еще был с Кристиной, которая, без сомнения, опять упала в обморок в доме у озера, куда монстр должен был привести ее, но я боялся, что он находится где-то рядом, готовый применить пенджабское лассо.

Никто не мог бросать пенджабское лассо лучше Эрика - он являлся принцем душителей, также как и королем фокусников. Однажды, когда он закончил развлекать маленькую султаншу во время «розовых часов» Мазендерана, она попросила его придумать что-то такое, что заставит ее вздрогнуть. И монстр не нашел лучшего способа, чем применить пенджабское лассо. Он научился невероятному искусству удушения в Индии и часто дрался с бойцами, обычно со смертниками, вооруженными длинным копьем и палашом. У Эрика было только лассо, и как раз тогда, когда противник думал, что убьет его мощным ударом, лассо взвивалось в воздух. Ловким Движением запястья Эрик затягивал его вокруг шеи несчастного и затем тащил того к маленькой султанше и ее приближенным, наблюдавшим за поединком из окна. Маленькая султанша тоже научилась бросать пенджабское лассо и даже задушила им несколько человек.

Но я предпочитаю оставить ужасную тему «розовых часов» Мазендерана. Я говорил о них только потому, что, спустившись в подвалы Оперы с виконтом Раулем де Шаньи, я должен был предостеречь его от постоянной угрозы быть задушенным. Конечно, в подвалах мои пистолеты не могли нам пригодиться, поскольку я был уверен:

Эрик, ничего не сделавший, чтобы помешать нам войти в проход коммунаров, сам не появится. Но он, возможно, попытается задушить нас. У меня не было времени объяснить все это Раулю, но даже если бы оно и было, не знаю, использовал бы я его, чтобы рассказать, что где-то в темноте в любой момент к нему может полететь пенджабское лассо. Было бы бесполезно осложнять ситуацию. Я только попросил Рауля держать руку на уровне глаз и согнуть руку в положении дуэлянта, ждущего приказа стрелять. Это положение исключает возможность быть задушенным с помощью пенджабского лассо, даже если оно искусно брошено. Лассо обвивает вашу руку и тем самым становится безвредным, потому что вы легко можете избавиться от него.

После того как нам удалось избежать встречи с полицейским комиссаром, несколькими стариками, закрывающими двери, и пожарными, а также после встречи с убийцей крыс и человеком в войлочной шляпе, который не заметил нас, Рауль и я без труда попали в третий подвал. Там между задником и комплектом декораций из «Короля Лахора» я отодвинул камень, и мы спрыгнули вниз, в дом, который Эрик построил в «двойном конверте» фундаментальных стен Оперы (что он сделал без затруднений, поскольку был одним из самых выдающихся строителей-подрядчиков Шарля Гарнье, архитектора театра, и продолжал работать тайно и в одиночку, когда строительные работы официально были прекращены во время войны, осады Парижа и коммуны).

Я знал Эрика достаточно хорошо и полагал, что смогу раскрыть все его трюки. Однако мне стало не по себе, когда я попал в его дом, ибо был в курсе того, что он сделал с мазендеранским дворцом: он превратил его в дом дьявола, где никто не мог сказать слова без того, чтобы его не подслушали и эхо его не повторило. Сколько бурных семейных сцен и кровавых трагедий оставил монстр после себя со своими люками. Во дворце, который Эрик «перестроил», вы никогда не знали точно, где находитесь. У него были поистине страшные изобретения, но наиболее ужасным из всех являлась камера пыток. За редким исключением, когда маленькая султанша развлекалась, заставляя страдать некоторых представителей среднего класса - своих подданных, в камеру помещали только заключенных, осужденных на смерть. По моему мнению, это была наиболее жестоко задуманная часть «розовых часов» Мазендерана. Правда, когда кто-либо в камере пыток «получал достаточно», ему всегда разрешали прекратить свои страдания пенджабским лассо.

Представьте мое состояние, когда я увидел, что эта комната в доме монстра, в которую мы с Раулем попали, была точной копией камеры пыток «розовых часов» Мазендерана.

У наших ног я нашел пенджабское лассо, которого так опасался весь вечер. Я был убежден, что его уже использовали для Жозефа Бюке, главного рабочего сцены. Он, вероятно, подобно мне, однажды заметил, как Эрик передвигал камень в третьем подвале. Из любопытства Жозеф Бюке тоже исследовал проход, но попал в камеру пыток и уже не вышел оттуда, удушенный монстром. Я могу легко представить, как Эрик, желая отделаться от тела, перетащил его в декорации из «Короля Лахора» и повесил на лассо как пример или для устрашения. Но, подумав, он вернулся, чтобы забрать обратно свое пенджабское лассо, которое сделано из струн и могло вызвать любопытство мирового судьи.

И вот теперь я видел лассо в камере пыток! Я не труслив, но холодный пот выступил на моем лице.

Фонарь дрожал в моей руке, когда я освещал им стены этой пакостной камеры.

Рауль заметил это и спросил:

- В чем дело?

Я энергично показал ему, чтобы он молчал. Я все еще надеялся, что монстр не знает, что мы находимся в камере пыток. Однако, даже если он и не знал, это еще не гарантировало нам безопасность. Мне казалось вполне вероятным, что камера пыток предназначалась для охраны дома монстра со стороны третьего подвала, и возможно, это делалось автоматически.

Да, пытки, скорее всего, начинались автоматически. Но кто мог сказать, какие движения с нашей стороны приведут механизмы пыток в действие?

Я настаивал, чтобы Рауль не двигался. Гнетущее безмолвие давило на нас. Красный свет моего фонаря продолжал скользить по стенам камеры пыток. Я узнал ее, узнал»

Глава 23

В камере пыток

(Продолжение истории перса)

Мы находились в середине маленькой шестиугольной комнаты. Все шесть ее стен от потолка до пола были покрыты зеркалами. По углам я отчетливо увидел сегменты зеркал, прикрепленные к барабанам, которые могли вращаться! Да, я узнал их, узнал и железное дерево в одном углу, железное дерево с железной веткой - виселицу!

Я схватил руку Рауля. Он трясся мелкой дрожью, готовый закричать своей невесте, что пришел спасти ее. Я боялся, что он может не сдержаться.

Вдруг мы услышали слева какой-то звук. Сначала он показался нам звуком открывающейся и закрывающейся двери в соседней комнате на фоне приглушенного стона. Я еще крепче схватил руку Рауля. В конце концов мы ясно услышали слова: «Возьмите это или уходите! Свадебный марш или похоронный марш». Я узнал голос монстра. Затем мы опять услышали стон, за которым последовало долгое молчание. Теперь я был убежден, что монстр не знал о нашем присутствии в его доме, ибо в противном случае принял бы меры, чтобы мы не слышали его. Ему надо было только закрыть невидимое маленькое окно, через которое любители пыток смотрели в камеру. И я не сомневался - знай он, что мы там, пытки начались бы немедленно.

Поэтому у нас появилось большое преимущество перед ним - мы были рядом, но он не знал об этом. Сейчас самым важным для нас было не выдать себя, и я страшился импульсивности Рауля больше, чем чего-либо другого. Он был на грани того, чтобы прорваться через стены, отделявшие его от Кристины Доэ, чьи стоны, нам казалось, мы слышали.

- Похоронный марш недостаточно бодрый, - продолжал голос Эрика, - но свадебный... Он великолепен! Вы должны принять решение, определиться, чего вы хотите! Что касается меня, то я не могу больше жить вот так, под землей, в дыре, как крот! «Торжествующий Дон Жуан» завершен, и теперь я хочу жить, как все. Хочу, чтобы у меня была жена, как у всех, и чтобы я выходил с ней на прогулки по воскресеньям. Я изобрел маску, которая позволяет мне выглядеть, как обычный человек. Станете самой счастливой женщиной. И мы будем петь для самих себя, одни, мы будем петь, пока не умрем от удовольствия... Вы плачете! Вы боитесь меня! Но ведь я не плохой человек. Полюбите меня, и вы увидите! Чтобы быть добрым, все, что мне необходимо, это любовь. Если вы полюбите меня, я буду нежен, как ягненок, и вы сможете делать со мной все что хотите.

Стоны, которые сопровождали этот молебен любви, становились все громче. Я никогда не слышал ничего подобного. Рауль и я поняли, что эти отчаянные стоны исходили от самого Эрика. Что же касается Кристины, то она, вероятно, стояла с другой стороны, безмолвная от ужаса, не имевшая больше сил кричать, видя перед собой монстра.

Рыдания Эрика были такими же громкими, как рев, и такими же мрачными, как ропот океана. Наконец три раза вопль вырвался из его горла:

- Вы не любите меня! Вы не любите меня! Вы не любите меня! - Затем его голос стал мягче, и он спросил: - Почему вы плачете? Вы знаете, что причиняете мне боль.

Молчание.

Нам это молчание давало надежду. Мы думали только о том, как дать знать Кристине о нашем присутствии. Ведь теперь мы могли покинуть камеру пыток лишь в том случае, если она откроет нам дверь, и только при этом условии мы могли помочь ей.

Вдруг тишину в соседней комнате нарушил звук электрического звонка. Мы услышали, как Эрик вскочил, а затем его громовой голос: «Кто-то звонит! Пожалуйста, входите! » - Зловещий смех. - «Кто это беспокоит нас? Подождите меня здесь, я пойду и прикажу сирене открыть дверь».

Шаги удалились, дверь закрылась. У меня не было времени думать о новом ужасе, который вот-вот мог произойти, я забыл, что монстр, возможно, вышел, чтобы совершить новое преступление; я понял только одно: Кристина одна в соседней комнате.

Рауль уже звал ее:

- Кристина! Кристина!

Раз мы слышали, что говорилось в другой комнате, то и нас, естественно, должны были услышать там. И все же Раулю пришлось повторить свой призыв несколько раз. Наконец слабый голос достиг нас:

- Мне снится - Кристина! Кристина! Это я, Рауль! - Молчание. - Ответьте мне, Кристина! Если вы одна, во имя неба, ответьте мне!

Затем голос Кристины прошептал имя Рауля.

- Да! Да! - закричал он. - Это я! Это не сон! Доверьтесь мне, Кристина! Мы здесь, чтобы спасти вас. Будьте осторожны! Как только вы услышите монстра, дайте нам знать.

- Рауль! Рауль!

Кристина заставила его несколько раз повторить ей, что это не сон и что он смог прийти к ней в сопровождении надежного человека, который знает секреты Эрика.

Но за радостью, которую мы принесли ей, вскоре последовал новый удар. Она хотела, чтобы Рауль немедленно ушел. Она боялась, что Эрик обнаружит его и убьет без колебаний. Она сказала нам в нескольких поспешных словах, что Эрик совершенно сошел с ума от любви и решил убить любого и себя в том числе, если она не согласится стать его женой в глазах гражданских властей и перед священником церкви Мадлен. Он дал ей время до одиннадцати часов следующей ночи все обдумать. Это последний срок. После этого она должна будет сделать выбор, как он сказал, между свадебным и похоронным маршем. И Эрик сказал слова, которые Кристина не полностью поняла: «Да или нет, если нет, все будут мертвы и похоронены». Но я понял эти слова очень хорошо, потому что они с устрашающей точностью соответствовали моим ужасным мыслям.

- Можете вы сказать нам, где Эрик? - спросил я. Она ответила, что он, должно быть, покинул дом.

- Вы можете это проверить?

- Нет. Я связана и не в состоянии двигаться. Услышав это, Рауль и я не смогли сдержать крик гнева. Наша судьба, всех троих, зависела сейчас от Кристины. Нам надо было во что бы то ни стало спасти ее.

- Но где же вы? - спросила она. - В моей спальне всего две двери, - это та спальня, обставленная мебелью в стиле Луи-Филиппа, о которой я вам говорила, Рауль, - Эрик пользуется только одной дверью, но никогда не открывает другую, которая сейчас передо мной. Он запретил, мне даже подходить к ней, потому что, по его словам, это самая опасная из всех дверей: дверь в камеру пыток.

- Кристина, мы как раз и находимся по другую сторону этой двери.

- Тогда вы в камере пыток?

- Да, но мы не видим никакой двери.

- О, если бы я могла дотянуться до нее. Но я постучу по ней, и тогда вы поймете, где эта дверь.

- У нее есть замок? - спросил я.

- Да.

«Она открывается ключом с той стороны, как обычная дверь, но, чтобы открыть ее с нашей стороны, нужно, видимо, найти пружину и противовес, а сделать это нелегко», - подумал я.

- Мадемуазель, - сказал я, - нам совершенно необходимо открыть эту дверь.

- Но как? - спросил плачущий голос молодой женщины.

Мы слышали, как она пытается освободиться от своих пут.

- Нам надо действовать только хитростью, - сказал я. - Мы должны найти ключ к этой двери.

- Я знаю, где он, - произнесла Кристина, которая, казалось, устала от предпринимаемых ею усилий. - Но я очень крепко привязана- О! Негодяй! - Она зарыдала.

- Где же ключ? - спросил я после того, как попросил Рауля предоставить все дело мне - ведь мы не могли терять ни одной секунды.

- В спальне, возле органа, вместе с другим бронзовым ключом, к которому он также приказал не прикасаться. Оба ключа находятся в маленьком кожаном мешочке, который он называет «маленьким мешком жизни и смерти». Рауль! Рауль! Вы должны уйти! Здесь все непонятно и ужасно, и Эрик на грани сумасшествия, а вы в камере пыток! Уходите тем же путем, каким пришли! Почему, почему эта комната так называется?

- Кристина, - произнес Рауль, - мы или вместе уйдем, или умрем вместе.

- Это зависит от того, выберемся ли мы отсюда целыми и невредимыми, - сказал я. - Но нужно сохранять хладнокровие. Почему он связал вас, мадемуазель? Вы же не можете убежать из дома, и он знает это.

- Я пыталась покончить с собой. В тот вечер, принеся меня сюда без сознания, он ушел повидаться, как он сказал, со своим банкиром и оставил меня на время одну. Вернувшись, он нашел меня в крови» - я хотела убить себя, разбив голову о стену.

- Кристина! - застонал Рауль и зарыдал.

- Потом он связал меня. Мне не разрешено умереть до одиннадцати часов завтрашней ночи.

Весь этот разговор через стену был более осторожным и прерывистым, чем я способен передать, воспроизводя его здесь. Мы часто замолкали, думая, что слышим скрип деревянных полов, шаги». И Кристина пыталась успокоить нас, говоря: «Нет, это не Эрик. Он ушел. Он действительно ушел. Я слышала, как он открыл и закрыл проход через стену к озеру».

- Мадемуазель, - сказал я, - монстр связал вас, и он же вас развяжет. Вы сможете заставить его сделать это, если будете действовать правильно. Не забывайте, что он любит вас.

- О, если бы я только могла забыть это!

- Улыбайтесь ему. Просите его, скажите, что веревки причиняют вам боль.» Но она прервала меня:

- Ш-ш, я слышу какие-то шаги! Это Эрик! Уходите! Уходите!

- Мы не можем уйти, даже если бы захотели, - сказал я с ударением, чтобы произвести на нее впечатление. - Мы не можем покинуть комнату! И мы в камере пыток!

- Тише!

Мы замолчали.

Тяжелые шаги медленно приблизились к стене, затем остановились, и пол опять заскрипел. Затем раздался тяжелый вздох, за которым последовал ужасный крик Кристины, и мы услышали голос Эрика:

- Простите, что я показываю вам такое лицо... Я прекрасно чувствую себя, как видите! Этот человек сам виноват. Зачем он звонил? Иногда, когда люди проходят мимо, они спрашивают, который час. Но этот человек никогда не спросит больше, который час. Виновата сирена... Всего лишь один вздох, глубокий, ужасный, идущий из бездны души... Почему вы закричали, Кристина?

- Потому что мне больно, Эрик.

- Я думал, что напугал вас.

- Пожалуйста, развяжите меня. Я все равно останусь вашей пленницей.

- Но вы опять попытаетесь убить себя.

- Вы же мне дали время до одиннадцати часов ночи, Эрик.

Шаги опять медленно двинулись по полу.

- В конце концов, поскольку мы умрем вместе и поскольку я тоже спешу, как и вы Да, с меня достаточно этой жизни, вы понимаете? Подождите, не двигайтесь, я развяжу вас... Вы только должны сказать одно слово:

«Нет» - и все закончится немедленно, для всех. Вы правы! Вы правы! Зачем ждать до завтра? Ах да, потому что так благороднее.. Я всегда был в плену у внешних приличий - какое ребячество! Мы должны думать только о себе в этой жизни, о нашей собственной смерти. Все остальное - неважно. Вы смотрите на меня, потому что я мокрый? Ах, дорогая, мне не надо было выходить. Идет проливной дождь. Вы знаете, Кристина, мне кажется, у меня галлюцинации. Человек, который только что звонил в дверь сирены, - я сомневаюсь, что он будет звонить на дне озера, - он выглядел, как так, повернитесь. Вы удовлетворены? Вы развязаны... Боже мой! Ваши руки, Кристина! Я причинил вам боль? Этого одного достаточно, чтобы я заслужил смерть. Говоря о смерти, я должен пропеть реквием в память о Нем. Когда я услышал эти слова, у меня появилось ужасное предчувствие. Я тоже однажды нечаянно позвонил в дверь монстра, конечно, - не зная этого. Вероятно, я привел тогда в действие какую-то систему предупреждения. Мне вспомнились две руки, появившиеся из-под черной воды. Кто был тот бедняга, который смог пробиться к этому берегу? Мысль о нем почти помешала мне порадоваться хитрости Кристины, даже когда Рауль прошептал мне на ухо эти волшебные слова; «Она развязана! » Кто? Кто этот «другой мужчина», ради которого теперь исполнялся реквием?

Ах, какое величественное и неистовое пение! Оно сотрясало весь дом у озера и заставляло дрожать землю. Мы приложили ухо к стене-зеркалу, чтобы лучше слышать, удалась ли хитрость Кристины, хитрость, на которую она пошла ради нашего освобождения, но сейчас мы слышали только реквием. Это была, скорее, служба по осужденным. Там, глубоко под землей, эта музыка вызывала танцы демонов в кругах ада.

Я вспоминаю, что «Dies Jrae», которое пел Эрик, обволакивало нас, как гроза. Да, мы слышали гром и видели молнии вокруг нас. Конечно, Я слышал его пение раньше. Он доходил даже до того, что заставлял петь каменных быков с человеческими головами во дворце Мазендерана. Но я никогда- не слышал, чтобы он пел так, никогда! Он пел, как бог грома.

Затем орган и голос замолкли так внезапно, что Рауль и я отступили от стены. И голос, вдруг резко изменившийся, раздраженно проскрипел по слогам:

- Что вы сделали с моим мешком?

Глава 24

Пытки начинаются

(Продолжение истории перса)

- Что вы сделали с моим мешком? - повторил голос взбешенно, и Кристина, должно быть, задрожала не меньше, чем мы сами. - Вот почему вы хотели, чтобы я развязал вас! Чтобы взять мой мешок!

Мы услышали быстрые шаги - Кристина поспешила обратно в спальню Луи-Филиппа, чтобы найти прибежище перед нашей стеной.

- Почему вы убегаете? - сказал зло голос Эрика, который следовал за ней. - Верните мой мешок! Разве вы не знаете, что это мешок жизни и смерти?

- Послушайте меня, Эрик, - услышали мы печальный голос Кристины. - Поскольку мы собираемся жить вместе, что из того, если я возьму этот мешок? Ведь все ваше теперь принадлежит мне.

Она сказала это так трогательно, что мне стало жаль ее. Бедная девушка должна была собрать последние силы, чтобы преодолеть этот ужас. Но на монстра такие детские, наивные слова не могли произвести впечатления» - Вы хорошо знаете, что в этом мешке два ключа, - сказал он. - Что вы хотели сделать с ними?

- Я хотела посмотреть эту комнату, которую никогда не видела, - ответила она, - комнату, которую вы всегда скрывали от меня. Это женское любопытство! - добавила она, как ей казалось, игриво, но слова ее прозвучали так фальшиво, что, вероятно, лишь усилил» подозрения Эрика.

- Мне не нравятся любопытные женщины, - резко возразил он. - Вы лучше вспомните сказку о Синей бороде и следите за своими шагами. Верните мне мой мешок. Верните его обратно! Оставьте этот ключ, моя любознательная девочка! - И он засмеялся, когда Кристина вскрикнула от боли.

На ее крик бедный Рауль, не способный больше контролировать себя, ответил криком беспомощной ярости. Я попытался заставить его замолчать, закрыв ему рот рукой, но мне это не удалось.

- Что это было? - спросил монстр. - Вы слышали, Кристина?

- Нет, нет, я ничего не слышала.

- Мне показалось, что кто-то закричал.

- Закричал? Вы теряете рассудок, Эрик? Кто может кричать здесь, в этом доме? Я сама только что вскрикнула, потому что вы сделали мне больно, и больше ничего не слышала.

- Вы говорите это таким... Вы дрожите, вы в ужасном состоянии. Вы лжете! Кто-то кричал. Я слышал это! Кто-то есть в камере пыток. А, теперь я понимаю!

- Там никого нет, Эрик!

- Я понимаю!

- Никого!

- Может быть, ваш жених?

- У меня нет жениха! Вы знаете это!

Мы опять услышали отвратительный смех.

- Это легко узнать. Моя дорогая маленькая Кристина, моя любовь, нет никакой необходимости открывать дверь, чтобы увидеть, что происходит в камере пыток. Хотите посмотреть? Хотите? Послушайте, если кто-то действительно есть в камере, вы увидите свет от потайного окна, там наверху, около потолка. Все, что мне надо сделать, это отодвинуть черный занавес и убрать свет здесь... Так, занавес убран. Теперь уберем свет. Вы ведь не боитесь темноты, когда вы со своим возлюбленным, не так ли?

- Нет, я боюсь! - воскликнула Кристина так, будто она умирает. - Я боюсь темноты! Меня не интересует больше эта комната, совсем не интересует. Вы всегда пугали меня, как будто я ребенок, этой камерой пыток. Я была любопытна, это правда, но теперь она не интересует меня больше, нисколько!

И то, чего я больше всего боялся, началось. Вдруг всю комнату залило светом. Казалось, будто все на нашей стороне стены охватило пламя. Рауль, который не ожидал этого, был ошеломлен.

Злой голос опять загремел в соседней комнате:

- Я же сказал вам, кто-то есть там! Видите окно, вон то освещенное окно? Там, наверху! Человек за стеной не видит его, но вам надо вскарабкаться вверх по лестнице, и вы все увидите. Вы часто спрашивали меня, для чего она? Теперь вы знаете! Она используется для того, чтобы смотреть через окно в камеру пыток, моя любознательная девочка!

- Какие пытки.., какие пытки? Эрик! Эрик! Скажите, вы только пытаетесь напугать меня! Скажите мне это, если любите меня. Ведь это неправда, не так ли? Это только сказка для маленьких детей!

- Поднимитесь к этому окну и посмотрите, моя дорогая.

Я не знаю, слышал ли Рауль, стоящий рядом со мной, дрожащий голос Кристины, поскольку он еще не пришел в себя от всего происходящего. Что же касается меня, то я видел подобное слишком часто через маленькое окно во дворце Мазендерана и сейчас сосредоточил свое внимание на том, что говорилось в соседней комнате, я надеялся, что это даст мне повод действовать или поможет принять какое-то решение.

- Поднимитесь и посмотрите, посмотрите через это окно. Вы скажете мне... После этого вы скажете, как выглядит его нос.

Я слышал, как лестница приставляется к стене.

- Полезайте, - сказал Эрик. - Хотя нет, я сделаю это сам, моя дорогая.

- Нет, нет, позвольте мне!

- Ах, моя дорогая, вы такая милая. Это очень трогательно, что вы бережете меня в моем возрасте. Вы мне скажете, как выглядит его нос. Если люди понимают, как им повезло, что у них есть нос, собственный нос, они никогда не забредут в камеру пыток!

Секунду спустя мы ясно услышали слова, сказанные сверху:

- В камере никого нет, мой дорогой Эрик!

- Никого? Вы уверены?

- Да, вполне уверена. Никого.

- Хорошо, тем лучше... Что с вами, Кристина? Пойдемте, пойдемте, вы не упадете в обморок, не правда ли? Поскольку никого нет... Но как вам поправила пейзаж?

- О, мне он очень нравится!

- Прекрасно. Вы чувствуете себя лучше, не так ли? Это очень хорошо. Вы не должны слишком возбуждаться. Но не странный ли это дом, если в нем можно увидеть пейзаж, подобный этому?

- Да, это как восковые фигуры в музее Гревена. Но скажите мне, Эрик, там нет орудий пыток? Вы в самом деле напугали меня.

- Почему, если там нет никого?

- Это вы украсили эту комнату, Эрик? Она действительно очень красива! Вы великий художник!

- Да, я великий художник в своем роде.

- Но скажите, почему вы называете эту комнату камерой пыток?

- Все очень просто. Во-первых, что вы видели?

- Лес.

- И что в этом лесу?

- Деревья!

- И что на деревьях?

- Птицы.

- Вы разве видели каких-нибудь птиц?

- Нет, не видела.

- Тогда что же вы видели? Подумайте! Вы видели ветки. И что на одной из веток? Виселицу. Вот почему я называю мой лес камерой пыток. Вы поняли, это только фигуральное выражение. Шутка. Я никогда не выражаюсь так, как другие люди. Я ничего не делаю, как другие. Но я устал, очень устал... С меня довольно, слышите? Довольно леса в моем доме и камеры пыток! Довольно быть шарлатаном с ящиком с двойным дном! С меня довольно, довольно! Я хочу иметь тихую квартиру с обычными дверями и окнами и хорошую жену. Вам следует понять это, Кристина. Почему я должен повторять вам это? Жену, как у всех. Я буду любить ее, ходить с ней на прогулки по воскресеньям и развлекать ее всю неделю. Ах, вам не будет скучно со мной. У меня наготове множество разных трюков, не считая карточных фокусов. Хотите, я покажу вам некоторые карточные фокусы? Это поможет нам убить время. Моя маленькая Кристина, моя маленькая Кристина... Вы слушаете меня? Вы не будете больше отвергать меня? Вы любите меня? Нет, вы не любите меня. Но это не имеет значения: вы полюбите. Раньше вы не могли смотреть на мою маску, потому что знали, чего скрывается за ней; теперь вы не возражаете смотреть на нее и забываете, что за ней, и вы не будете отвергать меня больше! Люди могут привыкнуть ко всему, когда сами хотят этого, когда готовы попытаться. Многие женятся не любя, но потом просто обожают друг друга. О, я не знаю, что говорю... Но вам будет весело со мной! Другого такого человека, как я, больше нет, клянусь перед Богом, который соединит нас в браке, если вы разумны; мне нет равных, например, когда речь идет о чревовещании. Я - самый великий чревовещатель в мире! Вы смеетесь? Не верите мне? Слушайте!

Я понял, что монстр (который действительно был самым великим чревовещателем в мире) потоков слов пытается отвлечь внимание Кристины от камеры пыток. Это было глупо, потому что Кристина думала только о нас.

Она повторила несколько раз самым нежным, самым умоляющим тоном, на который только была способна:

- Уберите свет в маленьком окне. Пожалуйста, Эрик, уберите свет.

Услышав, что монстр с угрозой говорит о свете, который неожиданно появился в окне, Кристина поняла, что для этого есть какая-то причина. Одно должно было успокоить ее: она видела нас живыми и здоровыми по другую сторону стены, стоящими в великолепном сиянии света. Но она чувствовала бы себя более уверенно, если бы свет был убран.

Эрик начал демонстрировать свое искусство чревовещания.

- Посмотрите, - сказал он. - Я приподниму немного маску - совсем немного. Вы видите мои губы - они не двигаются. Мой рот, то, что сходит за рот, закрыт, и все же вы слышите мой голос. Я говорю животом, и это называется чревовещанием. Этот прием хорошо известен. Слушайте мой голос. Где вы хотите его слышать? В левом ухе? В правом? В столе? В маленьких ящиках из черного дерева на камине? Ах, это удивляет вас? Мой голос в маленьких ящиках на камине! Вы хотите, чтобы он был вдалеке? Близко? Звучал громко, пронзительно? Гнусаво? Мой голос движется повсюду, повсюду! Слушайте, моя дорогая, Он в маленьком ящике справа. Слушайте, что он говорит:

«Повернуть скорпиона? » А теперь, быстро! Слушайте, что он говорит в маленьком ящике слева: «Повернуть кузнечика? » А теперь, быстро! Он в маленьком кожаном мешке. Что он говорит? «Я в маленьком мешке жизни и смерти». А теперь, быстро! Он в горле Карлотты, глубоко, в золотом, хрустальном горле Карлотты! Что он говорит? Он говорит:

«Я - мсье жаба, и я пою, я чувствую без - ква - тревоги мелодию - ква! А теперь, быстро! Он в кресле в ложе призрака и говорит: «Так, как она поет сегодня, она свалит люстру! » А теперь, быстро! Где же голос Эрика? Слушайте, Кристина, моя дорогая, слушайте. Он за дверью камеры пыток! И что я говорю? Я говорю: «Горе тому, кому повезло иметь нос, настоящий нос, и кто забрел в камеру пыток». Ах, ах, ах!

Ужасный, проклятый голос чревовещателя был повсюду, повсюду! Он проходил через маленькое невидимое окно и через стены. Он витал вокруг нас, между нами. Мы сделали непроизвольное движение, как будто хотели броситься на Эрика, но его голос, более подвижный и более неуловимый, уже отскочил к другой стороне стены.

Однако вскоре мы уже не могли слышать ничего больше, потому что случилось следующее.

Голос Кристины:

- Эрик! Эрик! Вы утомили меня. Остановитесь! Не думаете ли вы, что здесь жарко?

- О да, - ответил голос Эрика, - жара становится невыносимой.

И опять голос Кристины, задыхающийся от тревоги:

- Что это? Стена горячая! Стена горит!

- Я скажу вам, Кристина, моя дорогая, это из-за леса в соседней комнате.

- Что вы имеете в виду? Лес...

- Разве вы не видели. Это лес в Конго. - И страшный смех монстра потопил мольбу Кристины.

Рауль кричал и колотил по стенам как сумасшедший. Я не мог сдержать его. Но мы слышали только хохот монстра, и сам монстр, должно быть, слышал только себя. Затем стали слышны звуки борьбы, упавшего на пол тела, которое оттаскивали прочь, и звук захлопнувшейся двери. После этого не было ничего, ничего, кроме знойного молчания полудня в сердце африканских джунглей.

Глава 25

Бочки! Бочки! Есть бочки на продажу?

(Продолжение истории перса)

Как я уже говорил, комната, в которой находились Рауль и я, была правильной шестиугольной формы и ее стены полностью покрыты зеркалами. С той поры на выставках часто демонстрировались такие же и назывались они «домами миражей» или «дворцами иллюзий». Но изобретение принадлежит только Эрику, Он построил первую комнату такого типа на моих глазах во время «розовых часов» Мазендерана. Декоративный объект, такой, например, как колонна, размещался по углам, и это создавало иллюзию дворцов с бесчисленными колоннами, потому что эффектом зеркал реальная комната увеличивалась до шестиугольных комнат, каждая из которых множилась на неограниченное число раз. Чтобы развлечь маленькую султаншу, Эрик вначале построил комнату, которая могла стать «бесчисленным храмом», но маленькой султанше скоро надоели такие детские фокусы, и тогда он преобразовал свое изобретение в камеру пыток. Он заменил колонны по углам железным деревом, на котором красками были написаны листья, совершенно неотличимые от живых. Почему дерево было сделано из железа? Потому что оно должно быть достаточно прочным, чтобы выдерживать все приступы жертвы, заключенной в камеру пыток. Мы увидим, как полученная таким образом сцена была дважды трансформирована в две другие последовательные сцены посредством автоматического вращения барабанов в углах. Эти барабаны были разделены на три части. Они соответствовали углам зеркал, и каждый из них отвечал определенному замыслу.

Стены камеры пыток не давали жертве возможности ухватиться за что-либо, там не было точки опоры. Стены, не считая прочного материала декоративного объекта, были покрыты зеркалами, причем такими толстыми, что им нечего было бояться ярости бедняги, которого бросали в комнату босым и с пустыми руками.

Никакой мебели. Потолок был светлый. Простая система электрического отопления, примененная впервые, позволяла регулировать температуру стен (и тем самым температуру воздуха) в комнате по своему желанию.

Я так подробно описал конструктивные особенности этого необычного изобретения, которое создавало сверхъестественную иллюзию экваториального леса под палящим полуденным солнцем, чтобы никто не мог бросить тень сомнения на мое настоящее умственное состояние или сказать: «Этот человек сошел с ума», «Этот человек лжет» или «Этот человек принимает нас за дураков».

Если бы я просто написал: «Оказавшись в подвале, мы попали в экваториальный лес под палящее полуденное солнце», я добился бы глупого эффекта неожиданности, но я не стремлюсь к каким-либо эффектам: моя цель при написании этих строк состоит в том, чтобы точно передать, что случилось с виконтом Раулем де Шаньи и мной в ходе ужасного происшествия, которое некоторое время было в центре внимания французского правосудия.

Теперь я возобновляю свое повествование там, где прервал его.

Когда потолок и лес вокруг нас осветились, Рауль был ошеломлен. Появление этого непроницаемого леса, бесчисленные стволы и ветви которого, казалось, протянулись бесконечно во всех направлениях, погрузило его в ужасное оцепенение. Он обхватил руками лоб, словно пытаясь прогнать кошмарное видение, вид у него был такой, будто он только что проснулся и с трудом возвращается к реальности. На мгновение он даже перестал слушать, что происходит за стеной.

Меня, как я уже сказал, появление леса нисколько не удивило, и я слушал за двоих. В конце концов мое внимание привлекла не картина леса, на которой мой разум не концентрировался, а зеркала, производившие этот эффект. Зеркала были поцарапаны в некоторых местах, имели трещины. Ведь кто-то смог сделать эти царапины, похожие на звездочки. Это доказывало, что камера пыток уже использовалась до того, как мы попали в нее.

Какой-то бедняга, видимо, не босой и не с пустыми руками, как осужденные «розовых часов» Мазендерана, вероятно, в плену этой «смертельной иллюзии» в бешенстве бросился на зеркала, которые продолжали отражать его нападение, несмотря на нанесенные им легкие «ранения». И ветка дерева, на которой бедняга закончил свои мучения, была поставлена таким образом, что перед смертью он имел последнее утешение в том, что видел множество повешенных людей, конвульсивно дергающихся вместе с ним.

Да, Жозеф Бюке побывал там!

Умрем ли мы так же, как умер он? Я так не думал, потому что знал: у нас есть еще несколько часов, которые я мог провести с большей пользой, чем Жозеф Бюке. Мне были досконально известны большинство трюков Эрика, и сейчас пришло самое подходящее время использовать это знание.

Мне пришлось отказаться от мысли возвращаться обратно через проход, который привел нас в эту проклятую комнату, или сдвинуть внутренний камень, который закрывал проход. Причина проста: мы не могли сделать это. Мы спрыгнули в камеру пыток со слишком большой высоты: мебели здесь никакой не было, ветка железного дерева была бесполезна для нас, и мы ничего не добились бы, если бы один встал на плечи другого.

Оставался только один выход: дверь, которая открывалась в спальню, где находились Эрик и Кристина. И хотя с той стороны это была самая обычная дверь, нам она была абсолютно невидима. Поэтому нам предстояло открыть ее, даже не зная, где она, что было необычной задачей.

Поняв, что надежды на помощь Кристины больше нет, я решил безотлагательно начать поиски способа открыть дверь. Но вначале я должен был успокоить Рауля, который метался по комнате в иллюзорном прояснении как сумасшедший, издавая нечленораздельные крики. Обрывки разговора между Кристиной и монстром, которые он подслушал, несмотря на волнение, вызвали у него сильное раздражение. Если добавить к этому волшебный лес в жару, от которой потоки пота стекали с висков молодого человека, вы легко представите, как он был возбужден.

Несмотря на мои требования, он отбросил всякие предосторожности. Он бесцельно расхаживал взад и вперед, иногда спеша к несуществующему месту, думая, что вступает на линию, которая приведет его к горизонту, и затем, сделав несколько шагов, ударялся лбом об отражение иллюзорного леса. Затем он звал: «Кристина! Кристина! » размахивал своим пистолетом, во все легкие выкрикивал имя монстра, вызывая Ангела музыки на дуэль и отгораживая для этого барьеры в лесу.

Пытка начинала действовать на разум, не подготовленный к этому. Я пытался бороться, насколько это было возможно. Я заставлял бедного Рауля прикасаться к зеркалам, железному дереву и веткам на барабанах, я объяснял ему происходящее в соответствии с законами оптики, сказал, что мы не станем жертвой светящихся частиц, которые окружали нас, как обычные несведущие люди.

- Мы находимся в комнате, маленькой комнате вот что вы должны повторять. Мы выберемся из этой комнаты, когда найдем дверь, так давайте искать ее!

Я обещал ему, что, если он позволит мне действовать, не отвлекая своими выкриками и безумным хождением, я раскрою секрет двери в течение часа. Наконец Рауль лег на пол и сказал, что будет ждать, пока я не найду дверь в лесу, поскольку ничего лучшего ему не оставалось делать. И добавил, что с того места, где он лежит, открывается «прекрасный вид». Пытка действовала на него, несмотря на все мои разъяснения.

Забывая о лесе, я начал ощупывать все зеркальные панели, пытаясь найти место, на которое нужно было надавить, чтобы дверь повернулась в соответствии с придуманной Эриком системой вращающихся дверей и люков. Я знал: в некоторых случаях это было место на зеркале размером с горошину, позади которого находилась пружина. Я продолжал искать. Эрик был примерно такого же роста, как и я, поэтому я думал, что он не должен поместить пружину выше своего роста; это была только гипотеза, но в ней я видел свою единственную надежду. Я решил тщательно исследовать все шесть зеркальных панелей и пол.

Я старался не потерять ни единой минуты, потому что жара все больше и больше действовала на меня - мы буквально пеклись в этом горячем лесу.

Я работал таким образом полчаса и уже закончил осматривать три панели, когда вдруг услышал голос Рауля.

- Я задыхаюсь! - вскрикнул он. - Все эти зеркала отражают адскую жару! Скоро вы найдете вашу пружину? Если вам понадобится больше времени, мы здесь зажаримся!

Я был рад, что услышал именно эти слова. Молодой человек не сказал ни одного слова о лесе, и я надеялся, что его разум выдержит пытку немного дольше. Но он добавил:

- Меня утешает только то, что монстр дал Кристине время до одиннадцати часов завтра ночью: если мы не сможем выбраться отсюда и спасти ее, то, по крайней мере, умрем ради нее. Реквием Эрика будет похоронной мессой для всех нас! - И Рауль глубоко вдохнул горячий воздух, что чуть было не привело его к обмороку.

Поскольку у меня отсутствовали такие же отчаянные причины принять смерть, какие были у него, я опять повернулся к исследуемой мною панели, сказав несколько слов ободрения, но, к несчастью, пока я говорил, я сделал несколько шагов, в результате чего в путанице иллюзорного леса потерял уверенность в том, что вернулся к той же самой панели. Я не смог не выказать своего уныния, и Рауль понял, что мне нужно начинать все сначала. Это нанесло ему еще один удар.

- Мы никогда не выберемся из этого леса, - простонал он.

Его отчаяние становилось сильнее, и чем быстрее оно росло, тем больше он забывал, что имеет дело с зеркалами, и все больше убеждал себя в том, что находится в настоящем лесу.

Что же касается меня, я возобновил свои поиски. Меня тоже охватывала лихорадка, потому что я ничего не находил, абсолютно ничего. В соседней комнате по-прежнему царило молчание. Мы потерялись в лесу, не зная выхода, без компаса и проводника, без всего. Я знал, что ждет нас, если никто не придет нам на помощь или если я не найду пружину. Но искал я напрасно. Вокруг меня были только ветви, красивые ветви, которые поднимались, грациозно изгибаясь, над моей головой. Но они не давали тени! Однако это было естественно, поскольку мы находились в экваториальном лесу, тропическом лесу в Конго.

Несколько раз Рауль и я снимали наши фраки и надевали их вновь, чувствуя иногда, что в них нам еще жарче, а иногда, что они защищают нас от жары.

Мой разум все еще сопротивлялся, но рассудок Рауля полностью «удалился». Он утверждал, что уже три дня и три ночи ходит без остановки в этом лесу в поисках Кристины. Время от времени он думал, что видел ее за стволом дерева или проскользнувшей через ветви. Тогда он взывал к ней умоляющим тоном, от которого у меня наворачивались слезы:

- Кристина! Кристина! Почему вы убегаете от меня? Вы не любите меня? Разве мы не помолвлены? Кристина, остановитесь! Вы видите, как я истощен? Кристина, пожалейте меня! Я умру в этом лесу, вдалеке от вас... Наконец он сказал вне всякой связи: «О, я хочу пить! » Я тоже хотел пить. Мое горло пересохло. Но, сидя на корточках на полу, я продолжал искать пружину невидимой двери, я спешил, поскольку наше пребывание в лесу становилось опасным по мере приближения вечера. Тени ночи уже начали окутывать нас. Это случилось очень быстро, так как темнота в тропиках наступает внезапно, почти без сумерек.

Ночь в экваториальном лесу всегда опасна, особенно когда, подобно нам, у вас нет огня, чтобы отогнать диких зверей. На несколько мгновений я прервал свой поиск и попытался отломать пару веток, намереваясь осветить их своим затемненным фонарем, но я тоже ударился о зеркало, и это вовремя напомнило мне, что я видел только отражение ветвей.

Жара не спадала. Наоборот, теперь в голубом сиянии луны стало даже еще жарче. Я попросил Рауля держать пистолеты наготове и не отходить от нашего лагеря, пока я ищу дружину.

Вдруг всего в нескольких шагах от нас мы услышали рычание льва. Звук был почти оглушающим» - Он недалеко, - сказал Рауль тихо. - Видите? Там, между деревьями, в этой чаще» Если он опять зарычит, я выстрелю!

Рычание повторилось опять, даже громче, чем раньше. Рауль выстрелил, но не думаю, что он попал во льва: он просто разбил зеркало, как я увидел на рассвете. Мы, очевидно, прошли за ночь большое расстояние, потому что неожиданно оказались на краю пустыни, громадной пустыни из песка и камней. Конечно, не стоило переживаний, чтобы, выйдя из леса, оказаться & пустыне. Я сдался и лег рядом с Раулем, устав от тщетных поисков. Я сказал ему, что очень удивлен отсутствием более неприятных столкновений. После льва обычно следовал леопард, а иногда - муха цеце. Производить эти эффекты было легко. Пока мы отдыхали, перед тем как пересечь пустыню, я объяснил Раулю, что Эрик имитировал рычание льва посредством длинного, узкого барабана, одна сторона которого была открыта, а другую покрывал туго натянутый кусок кожи осла. Над этой кожей находилась струна, приделанная в центре к другой струне такого же типа. Эрику надо было только потереть эту струну перчаткой, натертой канифолью, и в зависимости от того, как он тер, он мог совершенно точно имитировать голос льва, леопарда или жужжание мухи цеце.

Мысль, что Эрик, возможно, находится в соседней комнате со своими нехитрыми устройствами, заставила меня предпринять попытку провести с ним переговоры. Ведь теперь монстр точно знал, кто был в камере пыток, и нам придется отказаться от идеи застать его врасплох; Я позвал:

- Эрик! Эрик!

Я прокричал так громко, как мог в пустыне, но ответом было только молчание. Что станет с нами в этом страшном уединении?

Мы фактически начинали умирать от жары, голода и жажды, особенно жажды. Наконец я увидел, как Рауль поднялся на одном локте и указал на горизонт. Он обнаружил оазис.

Да, пустыня уступала место оазису, оазису с водой, водой ясной, как зеркало; водой, в которой отражалось железное дерево. Это был мираж, я понял это сразу. Свершилось самое худшее. Никто не был в состоянии противостоять сцене миража, никто. Я пытался обращаться к разуму и не ждать воды, потому что знал: если жертва камеры пыток ждала воду, воду, в которой отражалось железное дерево, и если после этого она подходила к зеркалу, ей оставалось только одно - повеситься на железной ветке.

- Это мираж, - сказал я Раулю. - Только мираж! Не думайте, что вода настоящая! Это еще один трюк с зеркалами!

Он сердито попросил меня оставить его в покое с моими зеркальными трюками, пружинами, вращающимися деревьями и дворцом миражей. Я был бы либо слепым, либо помешанный, сказал он, если бы думал, что вода, которая льется там, между этими красивыми деревьями, не настоящая. И пустыня настоящая! И лес тоже! Нет никакой необходимости пытаться увести его оттуда; ведь он путешествует вокруг света.

Виконт тянулся к источнику шепча: «Вода! Вода! » Его рот был открыт, как будто он пил. И я тоже непроизвольно сделал это, поскольку мы не только видели воду, но и слышали ее. Мы слышали, как она журчит и плещется. Вы понимаете слово «плещется»? Это слово, которое ощущается языком. Язык высовывается изо рта, чтобы лучше прочувствовать это слово. Затем пришла очередь самой невыносимой пытки: мы слышали дождь, а дождя не было. Дьявольское изобретение. Я знал, как Эрик добивался этого эффекта. Он заполнял маленькими камушками очень длинный и узкий ящик, частично закупоренный внутри плоскими кусочками дерева и металла, которые располагались через интервалы по его длине. Падая, камушки сталкивались с перегородками и отскакивали один от другого, и в результате этого звука создавалась иллюзия сильного дождя.

Вам надо было видеть нас, когда с вытянутыми языками мы ползли к воде, плещущейся у берега реки. Наши глаза и уши были полны воды, но языки были сухими, как пыль.

Достигнув зеркала, Рауль лизнул его, то же самое сделал я. Оно было горячим.

Мы катались по полу с хриплыми криками отчаяния. Рауль схватил единственный пистолет, который все еще был заряжен, и приставил его к своей головы. Я посмотрел на пенджабское лассо у моих ног. Я знал, почему железное дерево опять появилось в этой третьей сцене. Оно ждало меня! Но когда я взглянул на пенджабское лассо, я увидел нечто, что заставило меня вздрогнуть так сильно, что Рауль, который уже шептал:

«Прощайте, Кристина! », остановился в своем намерении убить себя.

Я схватил его за руку и забрал пистолет, потом подполз к тому, что увидел.

Рядом с пенджабским лассо, в желобке пола, я только что обнаружил гвоздь с черной головкой, применение которому я знал.

Наконец-то я нашел пружину! Пружину, которая откроет дверь и освободит нас!

Я прикоснулся к гвоздю и повернулся к Раулю, широко улыбаясь. Гвоздь с черной головкой поддался моему давлению. И затем... Затем открылась не дверь в стене, а люк в полу.

Из отверстия немедленно хлынул холодный воздух. Мы наклонились над этим квадратом темноты, как будто это был чистый родник. Мы буквально пили эту холодную тень.

Что могло быть в этой дыре, в этом подвале, дверь которого только что загадочно открылась в полу? Может быть, там была вода, настоящая вода.

Я протянул руку в тень и нащупал камень, затем еще один: лестница, темная лестница, ведущая вниз. Рауль был готов броситься в дыру. Даже если бы мы не нашли там воды, мы могли, по крайней мере, избежать сияющего объятия этих отвратительных зеркал. Но я остановил молодого человека, потому что опасался нового трюка монстра. Я стал спускаться вниз первым.

Винтовая лестница вела в еще более глубокую темноту. Какими чудесно прохладными казались мне лестница и подвал! Эта прохлада, должно быть, шла не от вентиляционной системы, которую Эрик построил как предмет первой необходимости, а от самой земли, без сомнения, насыщавшейся водой на уровне, которого мы достигли. И озеро, вероятно, было неподалеку.

Скоро мы опустились до последней ступеньки. Наши глаза начинали приспосабливаться к темноте и различать очертания вокруг нас. Круглые очертания. Я направил на них свет фонаря.

Бочки! Мы оказались, очевидно, в погребе, где Эрик хранил вино и, может быть, питьевую воду. Я знал, что он большой любитель хорошего вина. А здесь было много того, что можно пить.

Рауль гладил крутые бока, неустанно повторяя: «Бочки! Бочки! Как много бочек! » Их действительно было довольно много, они выстроились в два равных ряда. Бочки оказались небольшими, и я предположил, что Эрик выбрал такие для того, чтобы легче было приносить их в свой дом у озера.

Мы исследовали их все по порядку, пытаясь найти хотя, бы одну распечатанную. Но все бочки были хорошо закрыты.

Приподняв немного одну из них, чтобы убедиться, что она полна, мы встали на колени, и острием небольшого ножа, который был у меня, я хотел уже устранить пробку.

Но в это время мы вдруг услышали подобие монотонного песнопения, доносившегося издалека, ритм которого я хорошо знал, потому что часто слышал его на улицах Парижа:

- Бочки! Бочки! Есть бочки на продажу? Моя рука замерла.

- Это странно! - сказав Рауль. - Кажется, будто поют бочки!

Песнопение возобновилось, но на этот раз слышалось менее отчетливо.

- Ох! - воскликнул Рауль. - Могу, поклясться, что пение удаляется внутрь бочки. Мы встали и обошли бочку.

- Это внутри! - повторил Рауль. - Внутри! Но мы ничего больше не услышали и были склонны предположить, что наши чувства обманывают нас.

Мы опять стали пытаться открыть бочку. Наконец с помощью Рауля я извлек пробку.

- Что это? - закричал молодой человек. - Это не вода!

Он поднес руки к фонарю. Я склонился над ними и немедленно он бросил в сторону фонарь так, что он разбился и погас.

В руках Рауля я увидел порох!

Глава 26

Скорпион или кузнечик?

(Конец истории перса)

И так, спустившись в погреб Эрика, я убедился в справедливости самых своих ужасных догадок. Монстр не шутил, запугивая меня своими неопределенными угрозами против «многих представителей рода человеческого». Чувствуя себя отрезанным от других людей, он построил себе подземную берлогу и был полон решимости взорвать все, включая себя, если кто-нибудь попытается загнать его в убежище, в котором он останется одев на один со своим чудовищным уродством.

Сделанное открытие заставило нас забыть прошлые страдания. Хотя только недавно мы были на грани самоубийства, но лишь теперь нам открылась полная, ужасающая правда о нашем положении. Теперь мы понимали, что Эрик сказал Кристине и что он имел в виду под этими отвратительными словами: «Да или нет; если нет, все будут мертвы и похоронены». Да, похоронены под обломками театра - великой парижской Оперы! Более страшное преступление трудно себе представить кому-либо, кто хотел бы сделать свой уход из мира высшей точкой ужаса.

В тишине своего убежища Эрик хорошо подготовился к катастрофе. Она должна была служить отмщением людям за любовные неудачи самого отвратительного монстра, который когда-либо ходил по земле. Он сказал Кристине, что она должна решить к одиннадцати часам следующей ночи, и выбрал это время не случайно. На спектакле в блестящей верхней части Оперы будет много людей, много «представителей рода человеческого». Разве мог он желать более утонченного собрания по случаю своей смерти? Он сойдет в могилу с самыми прекрасными и самыми богато украшенными ювелирными изделиями плечами в мире. Одиннадцать часов! Мы все взорвались бы в середине представления, если бы Кристина сказала «нет». Одиннадцать часов завтра ночью! И как она может не сказать «нет»? Конечно, она лучше выйдет замуж за саму смерть, чем за этот живой труп, и она может не знать, что ее отказ приведет к немедленному уничтожению «многих представителей рода человеческого». Одиннадцать часов завтра ночью!

И пока мы на ощупь пробирались в темноте, убегая от пороха и пытаясь найти каменные ступени, потому что отверстие люка в камеру пыток над нами стало тоже темным, мы повторяли одно: «Одиннадцать часов! » Наконец я нашел лестницу, но неожиданно остановился, пронзенный ужасной мыслью: «Который час? » Который теперь час? Который час? Может быть, уже одиннадцать; или это время наступит через несколько мгновений? Кто мог бы сказать нам? Мне казалось, мы были заключенными ада многие дни, годы, с сотворения мира... Может быть, все вот-вот взлетит на воздух. Ад, шум, трескающийся звук!

- Вы слышали это? - спросил я Рауля. - Там, вот там в углу! Боже мой! Это похоже на какой-то механизм! Вот опять! Ах, если бы у нас был свет! А что если это механизм, который должен все взорвать! Неужели вы не слышите этот потрескивающий звук? Уж не оглохли ли вы?

Рауль и я начали кричать как безумные. Пришпоренные страхом, мы устремились наверх по ступеням, натыкаясь на что-то в темноте. Может быть, люк над нами закрылся и поэтому стало так темно? Нам любой ценой хотелось выбраться из этой темноты, даже если это означало возвращение к смертоносному свету камеры пыток.

Поднявшись на самый верх лестницы, мы обнаружили, что люк открыт, но в камере пыток было так же темно, как и в погребе Эрика. Мы пролезли через люк и поползли по полу камеры пыток, полу, который отделял нас от этого порохового склада. Который все-таки час? Мы кричали, мы звали. Рауль кричал что было мочи: «Кристина! Кристина! » А я звал Эрика, умолял его, напоминал, что спас ему жизнь. Но ничто не отвечало нам, ничто, кроме нашего собственного отчаяния и безумия.

Который час? «Одиннадцать часов завтра ночью! » Мы обсуждали время, пытаясь определить, как долго находились здесь, но не смогли прийти ни к какому заключению. Мои часы давно остановились, но часы Рауля все еще шли. Он сказал мне, что завел их вечером, перед тем как пойти в Оперу. Из этого мы пытались сделать вывод, который позволил бы нам надеяться, что мы еще не достигли роковой минуты.

Я тщетно старался закрыть люк. Малейший звук, который доходил в комнату через него, вызывал у нас болезненное беспокойство. Который час? Ни у кого из нас не было спичек. Но мы должны знать... У Рауля возникла идея разбить стекло на своих часах и пощупать стрелки. Воцарилось молчание, пока он ощупывал стрелки кончиками своих пальцев, по кругу часов определив, где была верхушка циферблата. По расположению стрелок он решил, что сейчас точно одиннадцать часов. Но, может быть, это были не те одиннадцать часов, которых мы боялись. Может быть, у нас еще двенадцать часов впереди.

- Тихо! - сказал я. Мне послышались шаги в соседней комнате.

Я не ошибся. Скрипнула дверь, потом последовали шаги. Кто-то постучал по стене, и мы узнали голос Кристины:

- Рауль! Рауль!

Мы начали говорить через стену. Кристина рыдала. Она не знала, найдет ли еще Рауля в живых Монстр был страшен. Он неистовствовал в ожидании, что Кристина ответит «да», но напрасно. Однако она пообещала сказать, если Эрик отведет ее в камеру пыток. Но он упрямо отказывался, постоянно угрожая всем представителям рода человеческого. Наконец, после долгих часов этого ада, он ушел, оставив ее одну обдумать свое решение в последний раз.

Долгих часов? Который же теперь час?

- Который час, Кристина?

- Одиннадцать часов, точнее без пяти минут одиннадцать.

- Но каких одиннадцать часов?

- Одиннадцать часов, которые решают - жизнь или смерть, - ответила Кристина хриплым от волнения голосом. - Эрик сказал мне это опять, уходя. Он ужасен! Он был подобен маньяку, он снял маску, но огонь горел в его золотых глазах! И он продолжал смеяться. Он хохотал, как пьяный демон, когда произнес эти слова: «Пять минут! Я оставляю вас одну из-за вашей хорошо известной скромности. Я не хочу заставлять вас краснеть передо мной, как застенчивую невесту, когда вы произнесете «да». Это то, чего джентльмен не сделает! » Да, он был подобен пьяному демону! Он отпустил руку в свой «мешок жизни и смерти» и сказал: «Вот маленький бронзовый ключ, открывающий черные ящики на камине в спальне Луи-Филиппа. В одном ящике вы найдете скорпиона, в другом - кузнечика, оба прекрасно выполнены в японской бронзе. Эти животные помогут вам сделать выбор. Если вы повернете скорпиона, чтобы он смотрел в противоположном направлении, то, когда я вернусь в комнату, комнату помолвки, я буду знать, что ваш ответ «да». Если же вы повернете кузнечика, то, вернувшись сюда, в комнату смерти, я буду знать, что ваш ответ «нет». И Эрик опять засмеялся, как пьяный демон. Я на коленях просила его дать мне ключ от камеры пыток и обещала, что, если он сделает это, я буду его женой навечно. Но он ответил, что ключ не понадобится больше никогда и он выбросит его в озеро. Затем, все еще смеясь, демон ушел, сказав, что оставляет меня одну на пять минут, потому что он джентльмен и знает, как уберечь женскую скромность. О да, он также сказал: «Кузнечик! Будьте осторожны с кузнечиком! Кузнечики прыгают, и прыгают очень высоко! » Я здесь своими словами попытался воспроизвести смысл путаной, почти бессвязной речи Кристины. Она тоже, очевидно, достигла за эти двадцать четыре часа предела человеческих страданий и, возможно, страдала даже больше, чем мы. Она продолжала прерывать себя и нас криками: «Рауль! Вам больно? », ощупывала стену, которая теперь была холодной, и спрашивала, почему она такая горячая.

Пять минут проходили, и скорпион и кузнечик не давали покоя моему бедному истощенному разуму. Но мне все еще хватило ясности, чтобы понять, что, если кузнечик будет повернут, он прыгнет - то есть взорвет Оперу и всех «представителей рода человеческого» внутри нее. У меня не было сомнения, что кузнечик каким-то образом связан с зарядом, который мог взорвать пороховой погреб.

Теперь, когда Рауль опять слышал голос Кристины, его разум, казалось, вновь приобрел силу и ясность. Молодой человек быстро рассказал об опасности, грозящей всем нам. Она должна повернуть скорпиона немедленно. Поскольку это совпадало с «да», которого так страстно желал Эрик, то удастся предотвратить катастрофу.

- Идите, моя дорогая, идите, - просил Рауль, Молчание.

- Кристина, - позвал я, - где вы?

- Перед скорпионом.

- Не прикасайтесь к нему!

Мне пришло в голову, так как я знал Эрика, что он, возможно, опять обманул Кристину: может быть, именно скорпион взорвет Оперу. Почему монстра до сих пор нет в комнате? Пять минут давно уже прошли, а он все еще не вернулся. Вероятно, ушел в надежное место и теперь ждет мощного взрыва. Больше ждать ему было нечего, поскольку он не мог в действительности надеяться на то, что Кристина когда-либо добровольно согласится стать его добычей. Почему он не вернулся обратно?

- Не прикасайтесь к скорпиону!

- Он идет! - закричала Кристина. - Я слышу его! Он в самом деле возвращался. Мы слышали его шаги, затем они затихли. Эрик подошел к Кристине, не говоря ни слова.

- Эрик! - позвал я громко. - Это я! Вы узнаете меня?

- Вы оба еще живы? - ответил он чрезвычайно мирным тоном. - Хорошо, только не вздумайте причинить мне какие-либо неприятности.

Я попытался прервать монстра, но он сказал так холодно, что я застыл за своей стеной:

- Ни одного слова, дорога, или я все взорву. - Затем он продолжал: - Честь принадлежит мадемуазель Доэ. Она не прикоснулась к скорпиону, - как спокойно он говорил! - но она не прикоснулась и к кузнечику, - с таким пугающим самообладанием! - однако еще не поздно. Сейчас я открою маленькие ящики из черного дерева, без ключа, потому что я любитель люков и открываю и закрываю все, что хочу. Посмотрите сюда, мадемуазель, и вы увидите этих маленьких животных. Они сделаны реалистично, не правда ли? И выглядят так безобидно? Но нельзя судить о книге по ее обложке. - Все это было сказано твердым, равнодушным голосом. - Если вы повернете кузнечика, мадемуазель, мы все взорвемся. Под нами достаточно пороха, чтобы разрушить все близлежащие кварталы Парижа. Если вы повернете скорпиона, весь порох будет затоплен. В честь нашей свадьбы, мадемуазель, вы сделаете прекрасный подарок нескольким сотням парижан, которые сейчас аплодируют бедному шедевру Мейербера. Вы подарите им, жизнь, когда вашими красивыми руками - каким утомленным был его голос! - вы повернете скорпиона. И для нас зазвонят свадебные колокола! - Молчание, затем он снова произнес: - Если через две минуты вы не повернете скорпиона (у меня часы, которые идут прекрасно), я поверну кузнечика. И помните, что кузнечики прыгают очень высоко.

Молчание возобновилось, тревожное молчание. Я знал, что, когда Эрик говорил таким спокойным, мирным, утомленным голосом, это означало, что он на конце своего каната, способный иди на самое колоссальное преступление или на самую пылкую преданность, и что в таком состоянии, из-за одного неосторожного слова, он может вызвать бурю.

Поняв, что ему ничего не остается делать, кроме как молиться, Рауль упал на колени. Что касается меня, мое сердце колотилось так бешено, что я положил руку на грудь, напуганный тем, что оно может взорваться. Мы оба с ужасом сознавали, что происходит в охваченном паникой разуме Кристины в это время, мы понимали, почему она не решалась повернуть скорпиона. Что если скорпион взорвет все, если Эрик решил заставить всех нас умереть вместе с ним?

Наконец мы услышали его голос, теперь ангельски мягкий:

- Две минуты прошли. Прощайте, мадемуазель. Прыгай, кузнечик!

- Эрик! - закричала Кристина, которая, должно быть, схватила его за руку. - Поклянитесь мне, монстр, поклянитесь своей адской любовью, что скорпион как раз то, что надо повернуть?

- Да, это то, что пошлет нас на небо.

- О, вы имеете в виду, что это убьет нас?

- Конечно, нет, невинное дитя! Я имею в виду, что это пошлет нас на небо нашей женитьбы. Скорпион открывает бал.. Довольно! Вы не хотите скорпиона? Тогда я поверну кузнечика.

- Эрик.

- Довольно!

Я присоединил свой крик к крику Кристины. Рауль, все еще на коленях, продолжал молиться.

- Эрик, я повернула скорпиона!

Что за секунду мы пережили! Ожидание! Ожидание взрыва, который разорвет всех на кусочки в середине грома и руин! Мы чувствовали, как что-то трещит в бездне под нашими ногами, и это, возможно, является началом высшей точки ужаса. Через люк, открытый в темноту (черная бездна в черной ночи), мы слышали беспокойное шипение - первый звук горящего фитиля, вначале слабый, затем все сильнее, сильнее.

Но слушайте, слушайте! И держите обе руки на вашем колотящемся сердце, готовым разорваться вместе с сердцами других «представителей рода человеческого»!

Это не было шипением огня. Больше похоже на стремительную воду...

В люк! Слушайте! Слушайте!

Теперь звук стал булькающим.

В люк! В люк! Какая прохлада! Холодная вода! , Чувство жажды, которое отступило, когда пришел ужас, со звуком струящейся воды вернулось еще более сильным, чем прежде. Вода! Вода!

Вода поднималась в погребе Эрика над бочками, всеми бочками с порохом. (Бочки! Бочки! Есть бочки для продажи? ) Вода! Мы спустились вниз встретить ее нашими пересохшими глотками. Она поднималась к нашим подбородкам, к нашим ртам. И мы пили в погребе, пили из погреба, как из стакана.

Мы спустились вниз встретить воду и теперь поднимались вверх вместе с ней.

Весь этот порох теперь не нужен, затоплен! Хорошо сделанная работа! Недостатка воды в доме у озера не было! Если бы так продолжалось и дальше, все озеро вылилось бы в погреб.

Мы не знали, где остановится вода Она все еще поднималась.

Выйдя из погреба, вода стала растекаться по полу камеры пыток. Ведь так весь дом у озера может быть затоплен! Пол в камере стал сам небольшим озером, в котором шлепали наши ноги. Воды уже было более чем достаточно. Эрику пора закрыть ее.

- Эрик! Эрик! Достаточно воды для пороха! Закройте ее. Поверните скорпиона! - кричали мы.

Но Эрик не отвечал. Мы не слышали ничего, кроме звука поднимающейся воды. Она уже доходила до середины наших икр.

- Кристина! Кристина! - закричал Рауль. - Вода поднимается! Она уже достигла наших коленей!

Но Кристина тоже не отвечала. Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Там никого не было! Никого, кто закрыл бы воду! Никого, кто повернул бы скорпиона!

Мы были одни в темноте, в воде, окружающей нас, поднимающейся, охлаждающей нас.

- Эрик! Эрик! Кристина! Кристина!

Мы потеряли опору, и вода закружила нас в мощном водовороте. Нас бросало к темным зеркалам, но они, казалось, отталкивали нас, и наши глотки вопили над вспенившейся стихией.

Должны ли мы умереть здесь, затопленные в камере пыток? Я никогда не видел, чтобы такое случалось раньше с кем-нибудь из жертв. Эрик никогда не показывал мне подобную смерть через то маленькое окно во время «розовых часов» Мазендерана.

- Эрик! Эрик! Я спас вам жизнь! Помните? Вы были обречены? Вы должны были умереть! Я открыл для вас ворота жизни! Эрик!

Мы кружились н воде, как обломки корабля после крушения.

Внезапно мои руки ухватились за ствол железного дерева. Я позвал Рауля, и вскоре мы оба уже держались за ветку железного дерева.

Вода все еще поднималась...

- Попытайтесь вспомнить! Каково пространство между веткой железного дерева и куполообразным потолком камеры пыток? Попытайтесь вспомнить! В конце концов, может быть, вода остановится. Она должна найти свой собственный уровень. Да, я думаю, она останавливается... Нет! Нет! Это ужасно! Мы должны плыть! Плывите!

Мы поплыли, задыхаясь, борясь с темной водой, нам было трудно дышать этим черным воздухом над черной водой. Воздух уходил из комнаты. Мы слышали, как он утекает через какую-то вентиляционную систему. Мы продолжали кружиться до тех пор, пока не нашли воздушную отдушину и не прижались к ней ртами. Но силы покидали меня. Я хватался за стены, стеклянные стены, и мои отчаявшиеся пальцы скользили по ним. Мы начинали тонуть. Последнее усилие! Последний крик:

- Эрик! Кристина!

Булькающий звук в ушах, под поверхностью темной воды, бульканье в ушах. И перед тем как потерять сознание, мне показалось, что я услышал сквозь это кошмарное «Бочки! Бочки! Есть бочки для продажи? »

Глава 27

⇐ Предыдущая12345678910Следующая ⇒

Поделиться: