ЭТО НАЗЫВАЮТ «ХИМИЧЕСКИМ СРОДСТВОМ»
«Химическое сродство» – одно из тех слов, которые неизменно вызывало у меня некоторые подозрения. Мне всегда казалось, что это вежливый эвфемизм, пристойное обозначение чего-то другого, чего-то, может быть, слишком ужасного, чтобы назвать это своим настоящим именем.
Да, мне приходилось слышать всякие деликатные определения, например: «Это эмоциональная связь, возникающая между выступающим и публикой и характеризующая степень взаимопонимания». Все это очень хорошо. Но я по-прежнему продолжал избегать этого слова – до тех пор, пока мне не довелось иметь дело с человеком, который сидел где-то примерно в десятом ряду в конференц-зале, где я вел семинар.
Он просидел там весь день, спокойно слушая выступления, и я вдруг сообразил, что он сидит так уже почти пять часов, не принимая никакого участия в работе семинара и не произнеся ни единого слова.
Поэтому я предложил ему выступить перед нами – примерно тридцатью пятью деловыми людьми – рассчитывая, что мы сможем высказать ему кое-какие дружеские критические замечания.
«Просто расскажите нам что-нибудь такое, что представляется вам интересным, попробуйте сделать это интересным для нас, помогите нам сделать первый шаг к тому, чтобы этим заинтересоваться», – сказал я ему.
Он с готовностью вышел вперед, остановился посередине сцены и начал.
Я никогда этого не забуду.
Хотя все тело у него оставалось неподвижным, голова его двигалась, как антенна кругового радиолокатора на поле боя. Она поворачивалась из стороны в сторону с неумолимостью вращающегося вентилятора, не останавливаясь ни на секунду и охватывая с каждым поворотом угол ровно в 180 градусов. А глаза его неизменно смотрели чуть выше голов слушателей.
Его голос разносился над нами, как голос радиодиктора в транзитном аэропорту Атланты. (Довольно приятный, деловитый голос, только при звуках его приходит в голову, не компьютер ли это говорит.)
Не скажу, чтобы этого типа неприятно было видеть – или слушать. Он выглядел вполне прилично. Лет под сорок, немного полноватый, слегка лысеющий, в скромном темно-сером костюме и белой рубашке с галстуком в полоску.
Он говорил о работе мозга, и говорил с таким видом, словно обращался к кому-то вне этого небольшого зала. «Не существует „правого“ и „левого“ мозга, – сказал он, – нет там никаких полушарий». «Мозг похож на лоскутное одеяло, – сказал он, – где есть небольшие лоскутки, которые отвечают за секс, память, совесть и все важнейшие жизненные эмоции».
Предмет его выступления показался мне довольно интересным (при всем том, что звучало оно словно с другой планеты). Но голова его без малейшего перерыва поворачивалась из стороны в сторону, голос был ровным и бесстрастным, глаза неизменно смотрели вперед, поверх голов слушателей. Он был как будто запрограммирован.
Подведя итог своему выступлению («Я не могу согласиться со всем тем, что говорилось здесь о работе мозга»), он вернулся на место. В зале послышались вежливые аплодисменты.
Дав ему секунду-другую на то, чтобы прийти в себя, я попросил слушателей высказаться о его выступлении.
Наступило молчание. Никто не издал ни звука.
Я еще раз предложил высказываться – напомнив слушателям, что все замечания будут выслушаны с благодарностью, как дружеская критика.
По-прежнему – ничего. В зале слышалось только беспокойное перешептывание.
Потом откуда-то из задних рядов раздался голос – мужской, взволнованный, осторожный, но явственный.
– Все ничего, только что-то я неуверен, захочу ли снова видеть его завтра.
Вот и все. Никто не засмеялся. Никто не ахнул. Никто ничего такого не сделал. Но я вдруг понял, что означает «химическое сродство».
Оно означает: «Хотели бы вы снова увидеть этого человека завтра? »
В ту же секунду, когда я услышал эту смелую попытку дружеской критики, мне вспомнилось, как несколько лет назад у меня зазвонил телефон, и голос в трубке сказал: «Вы знаете того, кто выступал у вас сегодня утром третьим по счету? » «Конечно», – ответил я, узнав голос потенциального клиента. «Так вот, – сказал голос, – мы не хотели бы больше его видеть». Вот вам и все «химическое сродство».
После такой лабораторной работы на таинственную тему «химического сродства» я почувствовал, что мы просто обязаны сделать этому человеку, который рассказывал нам про мозг, несколько откровенных замечаний. Вот они в том виде, как я набросал их в тот день:
? Старайтесь встречаться взглядом с отдельными слушателями в зале. Переводя глаза с одного на другого, привлекайте их на свою сторону. Как только вы поймали чей-то взгляд и уловили признаки того, что он с вами согласен, улыбнитесь и переходите к следующему.
? Ваши движения должны определяться реакцией тех, кто сидит в зале. Вы должны откликаться на ощущения каждого из них, а не превращаться в движущийся механизм. Выступающий должен чувствовать тягу к публике, а не парить где-то высоко над ней.
? Некоторые ораторы, сами того не зная, наводят слушателей на мысль: «Да ну, бросьте вы! ». Это обычно означает, что их слова выше понимания публики – они пребывают на другом, более высоком интеллектуальном уровне.
СОВЕТ: во время выступления поглядывайте на какого-нибудь одного человека из публики и спрашивайте себя: «О чем он на самом Деле думает? » Если вы заметите признаки отчуждения или сопротивления, это и значит, что он (или она), возможно, думает про себя: «Да ну, бросьте вы! ». Действуйте мягче. Говорите проще. Старайтесь не быть слишком категоричны. Задавайте публике вопросы. Покажите, что вы откликаетесь на их реакцию. Что вы их уважаете.
? Ваше поведение должно свидетельствовать о том, что вы увлечены своей темой и интересуетесь реакцией публики. Двигайтесь. Если вы говорите о мозгах, нарисуйте нам картину нашего мозга. Что делает мой мозг, когда я вас слушаю? Покажите нам, как работает ваша «лоскутная» теория. Добивайтесь, чтобы ваша тема стала нам близка. Устройте нам тест на запоминание или какое-нибудь другое упражнение, чтобы мы могли проверить ваши утверждения. Ведь мы пока еще не знаем, какой нам может быть толк от того, о чем вы рассказываете, – каким бы заманчивым это ни казалось.
? Постарайтесь выступить еще раз, как можно скорее – не больше чем через неделю. Привыкайте увлекать публику и заинтересовывать ее своей темой. Старайтесь излагать свои знания вдохновенно, волнующе, заманчиво, а не в форме высокомерного несогласия.
Вполне возможно, что «химическое сродство» – самая деликатная (и наименее изученная) сторона публичного выступления. Но при этом не исключено, что она – одна из самых важных.
Что такое обаяние (и как им обзавестись)?
? Ораторы, которых считают «обаятельными», обычно движутся быстро и целеустремленно, хорошо умеют держаться перед публикой. Они обращены вовне, а не внутрь себя, отдают себе отчет в том, что происходит вокруг. Когда они говорят, они думают о вас, а не о себе.
? Они говорят уверенно, не суетясь по мелочам. Они не мекают и не хмыкают. Своей решительностью и подготовленностью они доказывают важность своей миссии.
? Их всегда окружает некая искусно создаваемая атмосфера волшебных чар. Когда Барбару Буш прозвали «Серебристой лисой», она сразу стала обаятельной. Ораторы, которые считаются «обаятельными», могут и сами оказывать гипнотическое действие на слушателей, но эти чары обычно доведены до наивысшей степени прессой.
? Они устремлены к публике. Можете вы вообразить, чтобы кто-нибудь из знаменитых шоуменов начинал свое выступление, пятясь от зрителей?
? Они излучают уверенность в своих способностях, которое может даже граничить с нахальством, но это никогда не смущает публику. «Обаяние» оратора гарантирует, что ему все нипочем.
? Они хорошо смотрятся. Обычно они принаряжены – это свидетельствует не только о том, что они о себе высокого мнения, но и о том, что они уважают публику (см. главу 32).
? «Обаяние» – это нечто такое, что публика чувствует нередко еще до появления оратора. В этом смысле она сама создает ореол, который оратору остается только заполнить своей персоной.
