ПРИНЦИПЫ АНАЛИЗА ХУДОЖЕСТВЕННОГО ПРОИЗВЕДЕНИЯ И ПОСТРОЕНИЕ ЕДИНОЙ СИСТЕМЫ ЛИТЕРАТУРОВЕДЧЕСКИХ ПОНЯТИЙ

 

 

Читатель воспринимает литературное произведение в его целостности. Исследователь в ходе анализа произведения выделяет разные уровни, каждому из которых соответствует свой круг понятий. Это — процесс расчленения, естественны» и закономерный. Но столь же естественно и закономерно стремление интегрировать уровни и результаты анализа и приблизиться к целостно-исследовательскому пониманию литературного феномена — такому пониманию, в котором первоначальное читательское восприятие не только подтверждено, но и обогащено и скорректировано результатами предшествующего анализа.

Для того, чтобы такой синтез стал возможным, нужно, чтобы между понятиями, которыми оперирует исследователь, были установлены отношения, иными словами, чтобы совокупность их представляла собой систему.

В нашей работе предпринят опыт построения подобной системы. Речь идет о том, чтобы попытаться поставить в связь литературоведческие понятия, широко используемые как в теоретических построениях, так и в практике анализа.

Первоначальные (неопределяемые) понятия, которые будут положены в основу построения системы, должны удовлетворять по меньшей мере двум требованиям. Во-первых, они должны быть такими, чтобы с их помощью можно было достроить систему, включающую в себя наибольшее количество важнейших литературоведческих понятий; во-вторых,

215

они должны учитывать словесный характер литературного искусства.

Вопрос о том, в какой мере избранные нами первоначальные понятия будут удовлетворять этим требованиям, можно решить только практически — в ходе построения системы и дальнейшей проверки ее продуктивности.

В качестве первоначальных мы избираем понятия субъекта и объекта.

Предполагается, что субъект и объект обязательно присутствуют в любом художественном тексте, каковы бы ни были его характер и объем. Предполагается также, что субъект и объект всегда находятся в известном отношении между собой.

Понятие субъекта лежит в основе двух оппозиций, очень важных для последующего изложения: 1) субъект речи — субъект сознания; 2) первичный субъект речи — вторичный субъект речи.

Субъект речи — тот, кому приписана речь в данном отрывке текста. Под субъектом сознания понимается тот, чье сознание выражено в данном отрывке текста¹.

Такого субъекта речи, текст которого не вводится никаким другим субъектом речи, назовем первичным. Все остальные субъекты речи являются вторичными.

Всякое зафиксированное отношение между субъектом сознания и объектом создания обозначим как точку зрения ².

Такое отношение между субъектом и объектом, которое находит выражение в прямых оценках, направленных на объект, назовем прямо-оценочной точкой зрения. Следует иметь в виду, что оценка объекта скрыто характеризует и субъект.

Отношение между субъектом и объектом в пространстве образует (определяет) пространственную точку зрения, во времени — временную.

Отношение между субъектом и объектом в речевой сфере (то есть между речевыми манерами субъекта и объекта) назовем фразеологической точкой зрения ³.

Поскольку в произведении искусства пространственные, временные и фразеологические отношения всегда в какой-то мере оценочны, их можно объединить понятием косвенно-оценочной точки зрения.

Наконец, введем понятие субъектной организации. Речь здесь идет о соотнесенности всех отрывков текста, составляющих в совокупности данное произведение, с соответствующими им субъектами. Разграничиваются формально-субъект-

 

216

ная организация Произведения и его содержательно-субъектная организация.

Соотнесенность всех отрывков текста, образующих в совокупности данное произведение, с соответствующими им субъектами речи есть формально-субъектная организация произведения. Соотнесенность же всех отрывков текста, образующих в совокупности данное произведение, с соответствующими им субъектами сознания есть содержательно-субъектная организация произведения.

С помощью понятий, введенных и определенных выше, можно описать, охарактеризовать, дифференцировать и объединить многие явления разного уровня, с которыми традиционно имеет дело литературная наука. Речь идет и о характеристиках поэтики замкнутого в себе произведения, и о родовых отличиях литературных произведений, и об абстракциях типа «реализм» и «дореалистические методы».

Начнем с отдельного произведения, рассматриваемого в свете субъектно-объектных отношений. Между ним и точкой зрения как низшей и основной единицей субъектно-объектных отношений есть ряд промежуточных звеньев.

В литературе, как искусстве динамическом, отношения между субъектом И объектом лабильны. Они постоянно меняются, создавая все новые точки зрения. Однако возможность этих изменений не безгранична. Для каждого субъекта сознания есть в данном произведении определенный набор его сочетаний с объектами.

Поясним эту мысль. Допустим, есть некий субъект сознания, о котором мы можем сказать, что он в данный момент, на данном микроучастке текста находится на определенном, более или менее точно фиксируемом расстоянии от объекта. В другой момент развития действия, на другом микроучастке текста это расстояние будет иным. Так что, если последовательно изучать текст под этим углом зрения, можно в принципе описать (определить) все возможные для данного субъекта сознания расстояния от объекта. Иными словами, все доступные ему пространственные точки зрения. Их совокупность образует его пространственную зону.

Зона, следовательно, есть совокупность возможных для данного субъекта сознания однородных точек зрения. Так что субъекта сознания есть прямо-оценочная, пространственная, фразеологическая зоны.

Совокупность характерных для данного субъекта зон составляет его сферу.

 

217

Произведение в целом оказывается, таким образом, сочетанием субъектных сфер, за каждой из которых стоит некий субъект сознания. За всем же произведением стоит самое высокое, итоговое сознание, носителя (субъекта) которого мы определим как автора⁴.

Итак, автор есть носитель (субъект) сознания, выражением которого является все про из ведение.

Из предыдущего изложения с неизбежностью вытекает мысль об опосредованности автора. Какой бы участок текста нами ни рассматривался, мы не можем обнаружить в нем непосредственно автора. Речь может идти лишь о его субъектных опосредованиях, более или менее сложных. Чем больше отрывки текста, тем в принципе сложнее система субъектных опосредований автора. Когда же мы восходим к произведению как целому, то следует сказать, что автор здесь опосредован всей субъектной организацией.

То представление об авторе, литературном произведении и субъектной организации, которое было дано выше, может быть теперь уточнено и обогащено, если мы введем и определим понятие сюжета ⁵ и установим его соотношение с уже охарактеризованным понятийным аппаратом.

Сюжет есть последовательность отрывков текста, объединенных либо общим субъектом (тем, кто воспринимает, изображает), либо общим объектом (тем, что воспринимается, изображается). Простейшие случаи сюжетов, выделяемых по субъектному признаку: последовательность отрывков, приписанных одному субъекту речи или воспроизводящих позицию одного субъекта сознания. Простейшие случаи сюжетов, выделяемых по объектному признаку: последовательность описания действий, последовательность пейзажей, последовательность так называемых лирических отступлений. Оба эти принципа могут вступать в разные отношения между собой, создавая сложные сюжетные образования, в рассмотрение которых мы здесь входить не будем.

Литературное произведение, следовательно, представляет собой единство множества сюжетов разного уровня и объема, и в принципе нет ни одной единицы текста, которая не входила бы в один из сюжетов. Иными словами нет внесюжетных единиц. О них можно говорить лишь применительно к данному сюжету, но не к произведению в целом. То, что является внесюжетным элементом для данного сюжета, обязательно выступает как элемент другого сюжета.

При таком подходе естественно трактовать подтекст как разновидность объектного сюжета, единицы которого тяго-

 

218

теют к текстуальному совпадению, являясь лексическими или семантическими парадигмами.

Наконец, оказывается возможным интерпретировать композицию как сеть отношений между сюжетами, охватывающими в совокупности все произведение. Композиция, следовательно, выступает здесь как литературоведческая спецификация общенаучного понятия структуры.

Следует учитывать, что вне зависимости от того, по какому из двух признаков — субъектному или объектному — выделяются единицы сюжета, за последовательностью этих единиц всегда стоит некий субъект сознания. Иными словами, сюжет всегда субъектно значим. Субъектно значима и сеть отношений между сюжетами, то есть композиция.

Автор, следовательно, опосредован и всей совокупностью субъектов, выраженных непосредственно в тексте, и совокупностью субъектов, стоящих за сюжетами разного уровня.

Теперь мы можем предложить более широкое, чем прежде, понимание субъектной организации.

Субъектная организация как соотнесенность всех отрывков текста, образующих в совокупности данное произведение,. с субъектами речи и сознания может рассматриваться, с одной стороны, в плане парадигматики. Задачей изучения становится здесь выявление и описание субъектов речи и сознания и соответствующих им отрывков текста, безотносительно к вопросу об их последовательности, логике их сцепления, смены и т. д. С другой стороны, возможно рассмотрение субъектной организации в плане синтагматики. Здесь задачей изучения становится выявление и описание тех последовательностей, в которых находятся в произведении субъекты речи и сознания, последовательностей, определяющих смену, сцепление соответствующих отрывков текста, то есть сюжет.

Описание субъектной организации в плане парадигматики выступает, следовательно, как предпосылка и условие изучения сюжета, то есть описания субъектной организации на уровне синтагматики.

Субъектно-объектный подход может быть положен в основу описания литературных родов ⁶.

Каждый литературный род характеризуется устойчивым сочетанием определенных типов формально-субъектной организации и определенных типов субъектно-объектных отношений, то есть точки зрения.

Тип формально-субъектной организации определяется двумя моментами: во-первых, тем, используются ли в тексте первичные и вторичные субъекты речи — или только пер-

 

219

вичные; во-вторых, если используются и те и другие, То каково количественное соотношение текстов, им соответствующих. Практически возможны три типа формально-субъектной организации:

1а) в произведении используется только первичный субъект речи;

16) в произведении используются первичные и вторичные субъекты речи, причем большая часть текста принадлежит первичному субъекту речи;

1в) в произведении используются первичные и вторичные субъекты речи, причем большая часть текста принадлежит вторичным субъектам речи.

Тип субъектно-объектных отношений будет определяться также двумя моментами: во-первых, тем, какая точка зрения связывает субъект сознания и объект в тексте, принадлежащем первичному субъекту речи; во-вторых, тем, что субъект сознания и объект в тексте, принадлежащем вторичному субъекту речи, всегда связаны фразеологической точкой зрения. Первому из двух указанных моментов могут соответствовать следующие варианты: преобладает либо прямо-оценочная точка зрения, либо сочетание пространственной и временной точек зрения.

Возможны, следовательно, такие типы субъектно-объектных отношений:

2а) во всем тексте субъект и объект связаны прямо-оценочной точкой зрения;

26) в большей части текста субъект и объект связаны сочетанием пространственной и временной точек зрения, а в меньшей части — фразеологической.

2в) в меньшей части текста субъект и объект связаны сочетанием пространственной и временной точек зрения, а в большей — фразеологической.

Перейдем теперь непосредственно к описанию литературных родов с использованием системы понятий и обозначений, приведенных выше.

Произведение эпического рода есть такое произведение, в котором формально-субъектная организация представлена случаем 16, а тип субъектно-объектных отношений случаем 26. Иными словами, произведение эпического рода есть такое произведение, в котором текст распределен между первичным субъектом речи и вторичными субъектами речи. Большая часть текста принадлежит первичному субъекту речи (повествовательный текст), меньшая часть текста принадлежит

 

220

вторичным субъектам речи. Такова схема формально-субъектной организации эпического произведения.

Повествовательный текст принадлежит субъекту -сознания с обязательными пространственной и временной точками зрения. Прямая речь героев принадлежит субъектам сознания с обязательной фразеологической точкой зрения. Такова схема субъектно-объектных отношений эпического произведения.

Произведение лирического рода есть произведение, в котором формально-субъектная организация представлена случаем 1а, а тип субъектно-объектных отношений — случаем 2а. Иными словами, произведение лирического рода есть такое произведение, в котором весь текст принадлежит одному субъекту речи. Такова схема формально-субъектной организации лирического произведения.

Весь тексту лирического произведения организуется субъектом сознания с обязательной прямо-оценочной точкой зрения. Такова схема субъектно-объектных отношений лирического произведения.

Произведение драматического рода есть такое произведение, в котором формально-субъектная организация представлена случаем 1в, а тип субъектно-объектных отношений — случаем 2в. Иными словами, произведение драматического рода есть такое произведение, в котором, как и в эпическом произведении, текст распределен между первичным субъектом речи и вторичными субъектами речи. Но в отличие от эпического произведения лишь незначительная часть текста принадлежит здесь первичному субъекту речи (название произведения, перечень действующих лиц, а также «авторские» ремарки, и обозначения вторичных субъектов речи, предшествующие их репликам). Большая же часть текста распределена между вторичными субъектами речи: это реплики и монологи действующих лиц. Такова схема формально-субъектной организации драматического произведения.

Текст драмы, принадлежащий первичному субъекту речи, организуется субъектом сознания с обязательными временной и пространственной точками зрения. Что же касается реплик и монологов персонажей, то они, как правило, строятся на преимущественном использовании фразеологической точки зрения. Такова схема субъектно-объектных отношений драматического произведения.

Как явствует из предыдущего изложения, каждому литературному роду свойственны определенные субъекты созна-

 

221

ния. Не стремясь к их развернутой характеристике, сошлемся здесь лишь на более или менее принятые термины и укажем на основные признаки соответствующих явлений.

В эпическом произведении субъект сознания, связанный со своими объектами временными и пространственными отношениями, обозначается как повествователь.

В лирическом произведении субъекты сознания дифференцируются в зависимости от того, с какими объектами они связаны прямо-оценочными отношениями. Терминологическим словосочетанием лирический герой обозначается такой субъект сознания, который является и собственным объектом в прямо-оценочной точке зрения. Для субъектов сознания, чья прямая оценка направлена не на себя, а на другие объекты, в современной литературной науке нет общепринятых установившихся обозначений. В работах, ориентирующихся на теорию автора, принято говорить о собственно авторе и авторе-повествователе.

В практике литературного творчества литературные роды находятся в процессе непрерывного взаимодействия: практически почти не существует произведений, в которых нельзя было бы обнаружить признаки разных литературных родов. Но произведение не утрачивает при этом качественно-родовой определенности: одно родовое начало обычно является в нем господствующим, тогда как другие этому началу подчиняются, на него работают, с ним согласуются. Родовая принадлежность произведения зависит, таким образом, от преобладания признаков одного рода, их доминантного характера.

Сравнительно нетрудно выделить в отдельном произведении признаки разных родов и определить их иерархию, характер их субординированности. Серьезные трудности начинаются там, где мы стремимся в общем виде описать закон связи и сочетания разных родовых стихий в пределах одного произведения, принципы их взаимодействия.

Для каждого рода, как мы видели выше, есть своя формально-субъектная организация и преобладающий тип субъектно-объектных отношений, то есть преобладающая точка зрения. При взаимодействии родов более устойчивой оказывается формально-субъектная организация, а субъектно-объектные отношения выступают как область, в гораздо большей степени подверженная изменению. К точке зрения, обязательно присущей данному литературному роду, присоединяется другая, свойственная иному роду. Возможны разные соот-

 

222

ношения этих точек зрения — от гармонии и равновесия до одной ассимиляции и вытеснения.

Таким образом, взаимодействие родовых начал в пределах одного произведения может в принципе привести к тому, что формально-субъектной организацией одного рода совместится тип субъектно-объектных отношений, характерный для другого рода.

Разумеется, это идеальная схема, столь же мало реальная, как и схемы чистых (беспримесных) родов. Но с теоретической точки зрения выделение и описание подобных схем оправдано и необходимо.

Для обозначения шести возможных смешанных родовых форм, образуемых попарным соединением трех родовых начал, воспользуемся словосочетаниями типа «прилагательное+существительное», где существительное будет обозначать преобладающую формально-субъектную организацию, а прилагательное — преобладающий тип субъектно-объектных отношений (то есть, преобладающую точку зрения).

Лирический эпос. Соответствующие термину явления художественной литературы образуются сочетанием эпической формально-субъектной организации (случай 16) и преобладающий прямо-оценочной точкой зрения (случай 2а).

Драматический эпос. Соответствующие термину явления художественной литературы образуются сочетанием эпической формально-субъектной организации (случай 16) и Преобладающей фразеологической точки зрения (случай 2в).

Эпическая лирика. Соответствующие термину явления художественной литературы образуются сочетанием лирической формально-субъектной организации (случай 1а) и преобладающих пространственной и временной точек зрения (случай 26).

Драматическая лирика. Соответствующие термину явления художественной литературы образуются сочетанием лирической формально-субъектной организации (случай 1а) и преобладающей фразеологической точки зрения (случай 2в).

Эпическая драма. Соответствующие термину явления художественной литературы образуются сочетанием драматической формально-субъектной организации (случай 1в) и преобладающих пространственной и временной точек зрения (случай 26).

Лирическая драма. Соответствующие термину явления художественной литературы образуются сочетанием

 

223

драматической формально-субъектной организации (случай 1б) и преобладающей прямо-оценочной точки зрения (случай 2а).

Взаимодействие литературных родов приводит к возникновению особых, «гибридных» субъектов сознания. Одним из них является рассказчик, характерный для драматического эпоса. Он, как и повествователь, связан со своими объектами пространственными и временными отношениями. В то же время он сам выступает как объект во фразеологической точке зрений.

Приведенные выше схемы двуродовых образований в пределах одного произведения не бесполезны, как нам кажется, для конкретных литературоведческих исследований.

1. С их помощью придается терминологическое значение некоторым словосочетаниям, издавна имевшим распространение в практике историко-литературных исследований и критического анализа. Мы имеем в виду определения типа — эпическая драма, лирическая драма, лирическая проза (последнее должно рассматриваться как синоним лирического эпоса) ⁷.

2. Уточняется терминологический смысл других словосочетаний. Так, в частности, обнаруживается, что ролевую лирику следует понимать как драматическую лирик у, то есть лирику, где оценочная точка зрения выступает в форме фразеологической ⁸.

3. Обретают теоретико-литературное обоснование давние характеристики многих индивидуально-художественных систем. Так, например, эпический характер лирики Аполлона Майкова обнаруживается в резком ослаблении прямо-оценочной точки зрения и сведении до минимума оценочной функции пространственной и временной точек зрения. Получает подтверждение мысль о драматическом характере романов Достоевского (см. об этом ниже).

Коренные отличия реализма от дореалистических методов основательно изучены литературной наукой на ряде уровней: функционально-идеологическом (соотношение познавательного и нормативного начал), способа художественного обобщения (соотношение типизации и идеализации); родовых предпочтений (соотношение романа и эпоса). Естественно было бы ожидать, что их можно будет проследить и на непосредственно текстовом уровне. Но здесь литературная наука столкнулась с серьезными трудностями. Попытки выделить признаки так называемого реалистического стиля носили нормативный Характер и оказывались несостоятельными.

 

224

Анализируя их, современный исследователь пришел к мысли о том, что дореалистические методы выступают и как известные стили, тогда как в реалистической литературе развертывается богатство индивидуальных стилей: реализм — метод;  но не стиль ⁹.

По существу здесь было показано, что нельзя искать отличие реализма от дореалистических методов на непосредственно-языковом уровне, уровне слога, принципов отбора лексических и синтаксических средств.

Но проблема этим не снималась: оставалось несомненным, что специфика мироотношения не может не сказываться на литературе как словесном искусстве.

Субъектно-объектный подход вообще, понятие субъектной организации, в частности, позволяют, как нам кажется, зафиксировать и сформулировать специфику реалистического метода в отличие от методов дореалистических на текстовом уровне.

Изучение под этим углом зрения историко-литературного материала привело нас к следующим выводам.

1. Для дореалистической литературы характерна тенденция к преобладанию формально-субъектной организации над содержательно-субъектной: количество субъектов речи либо превосходит количество субъектов сознания ( типичный случай), либо равно ему. В отрывках текста, принадлежащих разным субъектам речи, может обнаруживаться одно и то же сознание.

2. Для реалистической литературы характерна тенденция к преобладанию содержательно-субъектной организации над формально-субъектной: количество субъектов сознания либо равно количеству субъектов речи, либо (типичный случай) превосходит его. В отрывках текста, принадлежащих одному субъекту речи, могут обнаруживаться разные сознания,

Важнейшими средствами, с помощью которых обеспечивается количественное преобладание субъектов сознания над субъектами речи в реалистической литературе, являются несобственно-прямая речь в современном эпосе (романе) и поэтическое многоголосье в лирике. В обоих случаях субъект речи зафиксирован, субъект же сознания не зафиксирован. Содержательно-субъектная характерность текста лабильна, подвижна, изменчива. В отрывке текста любого размера, вплоть до отдельного слова, формально принадлежащем одному субъекту, могут сменяться, сочетаться и взаимонакладываться разные сознания ¹⁰.

 

225

Эти способы субъектной организации текста могут быть описаны более строго и дифференцировано с помощью системы понятий, которые мы ввели в начале этой статьи. Такое описание предполагает сопоставление несобственно-прямой речи и поэтического многоголосья с собственно-прямой речью.

Общим для прямой речи, несобственно-прямой речи и поэтического многоголосья является сочетание отрывков, принадлежащих разным субъектам сознания. Отличие же между ними определяется разным соотношением субъектов сознания и субъектов речи.

Прямая речь есть результат включения текста, организованного преимущественно фразеологической точкой зрения, в текст, организованный преимущественно пространственной и временной точками зрения. Включение это сопровождается сменой субъекта речи: у текстов, организованных разными точками зрения, разные субъекты речи.

Несобственно-прямая речь отличается от прямой речи тем, что включение, о котором выше шла речь, не сопровождается сменой субъекта речи: у текстов, организованных разными субъектами сознания, разными точками зрения, — один субъект: речи.

Поэтическое многоголосье есть результат включения текста, организованного преимущественно фразеологической точкой зрения, в текст, организованный преимущественно прямо-оценочной точкой зрения. Включение это, как и в несобственно-прямой речи, не сопровождается сменой; субъекта речи: у текстов, организованных разными субъектами сознания и разными точками зрения, — один субъект речи.

Подведем некоторые итоги.

1. С помощью предложенной нами системы понятий и положений удалось описать, интерпретировать и поставить в связь широкий класс явлений разного уровня (например, «автор», «эпос» и «несобственно-прямая речь») и разной степени канонизированности (например, «лирика», «лирический герой» и «поэтическое многоголосье» )

2. Предложено понимание реализма, и дореалистических методов на текстовом уровне, благодаря этому намечена перспектива соответствующего истолкования важнейшего момента историко-литературного развития.

3. Открыта возможность нового истолкования индивидуальных художественных систем на материале русской лирической поэзии XVIII — XIX вв., русской повествовательной прозы XIX в. и советского периода, литературы, народов СССР (удмуртской) и зарубежной литературы

 

226

4: Укажем, наконец, на некоторые направления дальнейшей разработки научной проблематики, характеристике которой посвящена настоящая статья.

I. Описание литературных жанров.

II. Разграничение дореалистических методов.

III. Широкий анализ конкретного материала, в частности, почти не подвергавшихся исследованию произведений драматического рода.

В заключение покажем на одном примере, как наша система понятий может быть использована в практике конкретного историко-литературного исследования. Мы имеем в виду творчество Достоевского. Материал этот представляется тем белее интересным, что связан с некоторыми общими вопросами — историко-литературными (типология русского романа) и теоретико-литературными (проблема так называемого полифонического романа в его отношении к роману монологическому, поставленная М. М. Бахтиным).

В противоположность классицизму, растворявшему личность в универсуме, романтизм сделал идею суверенной личности центром своей художественной системы. Здесь важны были два момента: абсолютная свобода этой личности от мира и ее противопоставленность толпе — совокупности безличностей.

Идея детерминизма, играющая ключевую роль в реалистическом миропонимании, прежде всего устанавливала зависимость личности от мира. Поскольку эта идея распространялась на любую личность, она в принципе реабилитировала прежде безличную массу, которая оборачивалась теперь бесконечным разнообразием индивидуальностей. Так возникла проблема межличностных отношений, ненужная для классицизма и недопустимая для романтизма.

Реалистическая, концепция личности предполагала две оппозиции: человек и мир и — человек и человек. Конечно, это разграничение не носит абсолютного характера: ведь в первом случае, мир в конечном счете представлен людьми, а во втором случае другой человек, противостоящий «я», представляет собою мир. Но при учете этих оговорок указанное различие оправдано и существенно-полезно. В частности, оно может быть положено в основу типологии русского реалистического романа XIX века.

Это с одной стороны, роман, условно говоря, толстовского типа, а с другой, — роман Достоевского (говоря о романе толстовского типа, мы имеем в виду не специфически толстов-

 

227

ское, а только и именно то, что общо романам Толстого, Гончарова, Тургенева и отличает их от романов Достоевского).

У М. М. Бахтина, как известно, они противопоставлены соответственно как роман монологический и роман полифонический (к концепции Бахтина нам еще предстоит вернуться) ¹².

Различие между двумя разновидностями русского реалистического романа явственно ощутимо на субъектном уровне.

Мир и человек в толстовском романе выражались как текст повествователя (мир) и текст героев (прямая речь). У Достоевского мир представлен как множество «я» — и соответственно исчезает текст безличного повествователя. Последний в тенденции заменяется рассказчиком, который назван и открыто организует собою текст. Эта тенденция, наиболее полно реализовавшаяся в «Записках из подполья», «Кроткой», «Сне смешного человека», ощутима и в романах. Сущность и функции образа рассказчика у Достоевского были показаны на материале «Бесов» С. С. Борщевским в работе, до сих пор сохраняющей живое значение для достоевсковедения ¹³. Впрочем, даже в наиболее объективном и безличном по характеру повествовательного теиста романе «Преступление и наказание» В. А. Викторович обнаружил такие явления, которые нельзя истолковать иначе, как тенденцию (весьма неявную) перехода от повествователя к рассказчику ¹⁴,

За этим изменением строя повествования, за его субъективизацией стоит убеждение в том, что никто не может претендовать на монопольное владение всей истиной и что истина в каждом конкретном своем выражении есть чья-то, то есть субъектно ограничена.

Одновременно меняется текст, принадлежащий героям, Он. увеличивается количественно и меняется качественно, приобретая исповедально-философский характер.

Эта перестройка типа и функции прямой речи (монологической и диалогической) была вызвана к жизни убеждением в том, что познать человека, как показал М. М. Бахтин, можно только в том случае, если он из объекта превращается в субъекта, то есть становится равноправным участником акта общения.

Описанные выше изменения носят всеобщий характер и обнаруживаются на таком непосредственно наблюдаемом уровне текста, который фиксируется понятием точки зрения.

Общий смысл тех изменений, которые произошли в творчестве Достоевского сравнительно с творчеством его великих предшественников и современников, на уровне субъектной

 

228

структуры текста может быть определен как переход к господству фразеологической точки зрения, в оболочке которой выступают прямо-оценочная, пространственная и временная. Это и дает нам основания поддержать уже высказывавшийся в научной литературе взгляд на романы Достоевского как на романы драматические¹⁵. Противопоставление монологического и полифонического романов имеет, таким образом, своим реальным содержанием противопоставление романа как такового (с преобладанием эпического начала) и романа драматического. Резкая субъективизация всего текста у Достоевского, выразившаяся в господстве фразеологической точки зрения, сказалась и в выборе особого типа содержательной многосубъектности, которая вообще специфична для реалистического словесного искусства.

Выше мы писали о том, что важнейшими техническими средствами, с помощью которых в реалистической литературе обеспечивается преобладание содержательно-субъектной организации над формально-субъектной, являются поэтическое многоголосье в лирике и несобственно-прямая речь в эпосе. Теперь мы можем скорректировать эту мысль. Несобственно-прямая речь характерна преимущественно для романа толстовского типа. Для романа же Достоевского характерно явление, открытое и описанное Бахтиным и названное им отраженным чужим словом. Оно может быть описано в системе наших понятий и, таким образом, сопоставлено с поэтическим многоголосьем и несобственно-прямой речью. Сопоставление это мы проведем на двух уровнях: формально-структурном и содержательно-функциональном.

Общим для названных выше способов введения чужого сознания является прежде всего то, что текст, принадлежащий одному субъекту речи, выражает несколько сознаний, не отграниченных резко друг от друга: на основное-сознание накладывается дополнительное. Последнее характеризуется обязательной фразеологической точкой зрения. Различаются же они, в первую очередь, в зависимости от выбора основного сознания: для поэтического многоголосья оно характеризуется прямо-оценочной точкой зрения; для несобственно-прямой речи — временной и пространственной; для чужого отраженного слова — фразеологической. Различны и способы введения дополнительного сознания. В поэтическом многоголосье и несобственно-прямой речи у него есть свой материальный субстрат — тот микроучасток текста, в котором он локализован и который более или менее явно отличен от

 

229

окружения (контекста). В отраженном чужом слове, дополнительное сознание лишено такого материального субстрата: оно базируется на том же тексте, что и основное сознание. Если и поэтическом многоголосье и несобственно-прямой речи основное и дополнительное сознания связаны с разными точками зрения (прямо-оценочной и фразеологической в первом случае, пространственно-временной и фразеологической — во втором), то отраженное чужое слово совмещает взаимонакладывающиеся, но субъектно различные (связанные с разными сознаниями) варианты фразеологической точки зрения.

Все эти различия функционально мотивированы. В любом варианте поэтического многоголосья и несобственно-прямой речи акцентируются открытость, разомкнутость, взаимопроницаемость сознаний (при всем их различии). В отраженном же чужом слове у Достоевского акцентируется их контрастность, полемическая противопоставленность (три всей их взаимосвязанности), столь существенные для драматического художественного мышления.

Сказанное выше относится преимущественно к таким произведениям писателя, в которых основным носителем речи я сознания является герой-рассказчик: Макар Девушкин, подпольный парадоксалист, герой «Кроткой». В больших романах основной повествовательный текст субъектно драматизирован по-иному. Конечно, и здесь нередки случаи использования несобственно-прямой речи (и чем слабее выражено фразеологическое начало, то есть чем в меньшей степени повествователь превратился в рассказчика, тем чаще используется несобственно-прямая речь). Основное сознание осложняется здесь сознаниями героев, например Раскольникова в «Преступлении и наказании», — подобно тому, как в «Войне и мире» сознание повествователя осложняется сознаниями Пьера, Андрея, Наташи, Николая. Но не это специфично для романа Достоевского.

Я. О. Зунделович открыл в повествовательном тексте «Идиота» и «Братьев Карамазовых» столкновение, пересечение и, в конечном счете, драматическое взаимодействие таких сознаний, которые с сознаниями героев вовсе не совпадают ¹⁶. Можно не принимать терминологии исследователя, не соглашаться с предлагаемыми им частными трактовками; но самый принцип построения повествования нащупан здесь безусловно верно. Контакт сознаний определяет не только сюжетные и словесные (диалогически выраженные) отношения персонажей, но и духовные отношения тех, кто обнаруживает себя только в изложении событий и их оценке.

 

230

Литературной науке еще предстоят детальное изучение, описание и истолкование этого примечательного явления. Ограничимся лишь указанием на то, что здесь обнаруживается функциональная связь романов Достоевского и «Евгения Онегина» Пушкина ¹⁷.

Описание субъектной структуры обретает смысл только в том случае, если мы приходим к вопросу о соотношении ее компонентов с автором как высшей смысловой инстанцией.

В романе толстовского типа субъект сознания тем ближе к автору, чем в большей степени он растворен в тексте и незаметен в нем. По мере того, как субъект сознания становится и объектом сознания, он отдаляется от автора, то есть чем в большей степени субъект сознания становится определенной личностью со своим особым складом речи, характером, биографией, тем в меньшей степени он непосредственно выражает авторскую позицию. Естественно заключить, что повествователь ближе других субъектов сознания к автору, а рассказчик н сказовом произведении — дальше других субъектов сознания от автора.

Как основа эти положения сохраняют силу и для романа Достоевского. И в то же время они должны быть уточнены и приведены в соответствие с разработанной Достоевским субъектной структурой, в которой четкое разграничение повествователя и рассказчика, жесткая разграниченность повествователя и героев, сменяются более динамичными соотношениями.

В той мере, в какой герой выступает как носитель резко выраженной фразеологической точки зрения традиционного типа (Лужин или Федор Павлович Карамазов), он явно и определенно отделяется от автора и превращается в объект. Сложнее обстоит дело с идеологическими героями Достоевского. Мы уже писали выше, что для них важна исповедально-философская функция. Чем открыто идеологичней текст героя, в котором эта функция реализуется, тем в большей степени носитель текста становится объектом и отделяется от автора. Правда, фразеологическая точка зрения, которая в таких случаях служит показателем объективного начала, носит здесь особый характер. Важна не столько социально-бытовая, сколько философско-этическая и психологическая характерность.

Однако в ряде случаев у идеологических героев появляется, наряду с исповедально-философской, и повествовательная функция. Парадоксальность ситуации заключается именно в том, что повествователь, вытесняемый из основного текста одной из разновидностей рассказчика, переходит в текст,

 

231

приписанный герою. (Это дополнительный источник содержательной многосубъектности у Достоевского). Процесс осложнения роли персонажа функцией скрытого повествователя был отмечен В. В. Виноградовым уже в «Бедных людях» ¹⁸. В больших романах повествовательные отрывки встречаются и монологах Мышкина, и в тексте, приписанном Ивану Каамазову.

Явление это связано с коренными началами авторского мироотношения. Как ни оговаривает рассказчик в «Бесах» или «Братьях Карамазовых» неполноту и недостаточность своих знаний, он претендует (хотя не признается в этом) на всепонимание и всеобъяснение, и в этом своем качестве он рассматривается критически, то есть превращается в объект. Что се касается персонажа, который в ряде случаев скрыто выступает как повествователь, то он на всепонимаяие вовсе не претендует. Интенсивность критического взгляда на него в тих случаях ослаблена, и степень его близости к автору таким образом повышается. Если же писатель не дает идеологическому герою скрыто-повествовательной функции и в то же время хочет сохранить за ним нормативное начало, приблизив тем самым к автору, он резко ограничивает его исповедальные диалоги (Алеша сравнительно с Иваном и Дмитрием) или вообще лишает его текста (Христос в «Легенда о Великом инквизиторе»).

По М. М. Бахтину, повествователь в толстовском романе адекватен автору. Поскольку у Достоевского повествователь вытесняется рассказчиком, а рассказчик и герой сближены, то исследователь по-своему прав, когда он утверждает, что вромане Достоевского автор и герой уравнены в правах. Терминологической основой этого взгляда является зыбкость и незафиксированность значения слова «автор» вообще, подмена автора как носителя последней смысловой инстанции втором как носителем высказывания, в частности ¹⁹.

Однако мы не имеем права ограничиваться этим словесно-терминологическим уровнем в суждениях о концепции ученого, которая обрела до известной степени самостоятельное значение и стала важным фактором нравственной и интеллектуальной жизни современного человека.

Бахтин ответил на потребность читателя в таком мире, в котором личность свободна высказываться (самовыражаться) никто не вправе монополизировать истину. Эта картина мира создавалась ученым вовсе не в отвлечении от художественного построения Достоевского. Наоборот, именно Достоевским она была подсказана. Но ученый пошел дальше худож-

 

232

ника. Он лишил даже создателя художественного универсума права на окончательную истину. Творец, создал мир, затем он обернулся человеком и стал равен всем людям в отношении к истине: у него те же права на полное самовыражение, та же ограниченность другими сознаниями. Это — мир, в котором ничто окончательно не решено, и раскрыт он через смелую и глубоко оригинальную синтетическую концепцию истории словесного искусства, без которой нельзя теперь представить себе современную культуру.

 

 

ПРИМЕЧАНИЯ

 

Публикуется впервые. В основу положен доклад, прочитанный Б, О. Корманом в МГУ на научной конференции по теории литературы (М., 1979).

Содержание статьи свидетельствует, что она мыслилась автором как завершающая цикл исследований, предпринятых им после публикации статьи «Итоги и перспективы изучения проблемы автора».

Не видя близкой возможности издания важной для себя работы в полном объеме, Б. О. Корман разделил ее на 2 статьи. В журнал «Slavia» была предложена историко-литературная ее часть, в Куйбышевский сборник — «Словарь» (в наст. издании — с. 149 — 160; 172 — 198). Этим объясняются текстуальные совпадения.

1. Подробнее об этом см.: Корман Б. О. Практикум по изучению художественного произведения. Ижевск, 1977.

2. О разработке проблемы точки зрения в современном зарубежном литературоведении см.: Тодоров Ц. Поэтика // Структурализм: «за» и «против». М., 1975. С. 69 — 75. В советском литературоведении проблема точки зрения наиболее полно рассмотрена в кн.: Успенский Б. А. Поэтика композиции. М., 1970. См. нашу рецензию: Корман Б. 0. Размышления над «Поэтикой композиции» // Жанр и композиция литературного произведения. Калининград, 1974.

3. См.: Корман Б. О. Фразеологическая точка зрения // Жанр и композиция литературного произведения. Калининград, 1975.

4. См. нашу статью «Итоги и перспективы изучения проблемы автора» (в наст. издании — с. 59 — 67). Ср.: Цонева А. Проблемът за автора в съветского литературознание // Език и литература. София, 1975. № 1.

5. См. об этом подробнее: Корман Б. О. О целостности литературного произведения (в наст. издании — с. 119 — 128).

6. См. предложенное В. Е. Хализевым понимание литературного рода Как принципа формальной организации произведения, определяемого свойствами как предмета изображения, так и художественной речи (Хализев В. Е. Понятие литературного рода // Вестн. МГУ. Филология. 1976. №2. С. 9).

7. Ср.: Корман Б. О. Родовая природа рассказа К. Паустовского «Телеграмма» (к вопросу о взаимодействии литературных родов) // Жанр и композиция литературного произведения. Калининград, 1975.

8. См.: Корман Б. О. Лирика Некрасова. Ижевск, 1978.

9. См.: Днепров В. Д. Проблемы реализма. Л., 1960.

 

233

10. См. об этом подробнее: Корман Б. О. Чужое сознание в лирике и проблема субъектной организации реалистического произведения // Известия ОЛЯ АН СССР. 1973. № 3

11. См.: Проблема автора в художественной литературе (Воронеж. 1967 — 1974; Ижевск, 1974); Проблема автора в русской литературе 18 — 19 вв. Ижевск, 1978, Корман Б. О. Лирика Некрасова; Кормам Б. О. Практикум по изучению художественного произведения. Лирическая система. Ижевск, 1978; Поэтика русского реализма. Ижевск, 1978.

12. См.: Бахтин М. М. Проблемы творчества Достоевского. Л., 1929 (в последующих изданиях — Проблемы поэтики Достоевского).

13. См.: Борщевский С. Новое, лицо в «Бесах» Достоевского // Слово о культуре. М., 1918,

14. См.: Викторович В. А. Сюжетная оппозиция повествователя и героя в романе Ф. М. Достоевского «Преступление и наказанием» Русская литература XIX века. Вопросы сюжета и композиции. Горький, 1975.

15 См: Иванов Вяч. Достоевский и роман-трагедия // Борозды и межи. М., 1916

16. См: Зунделович Я. О. Роман Достоевского. Ташкент, 1963.

17. Содержательная многосубъектность «Евгения Онегина» обстоятельно изучена в кн.: Karia Hielscher. A. S. Puš kins Versepik. Autoren — Ich und Erzä hlstruktur. Verlag Otto Sagner, Mü nchen, 1966. См. также работы И. М. Семенко, С. Г. Бочарова, Ю. М, Лотмана.

18. См.: Виноградов В. В. О языке художественной литературы. М., 1959.

19. См.: Корман Б. О. Итоги и перспективы изучения проблемы автора (в наст. издании — с. 59 — 67); его же. Из наблюдений над терминологией М М. Бахтина (в наст. издании — а. 128 — 135); а также канд. дне. В В. Федорова «Диалог в романе. Структура и функции» (Донецк, 1975) и вступительную заметку В. В. Кожинова к публикации плана доработки кн. М. М. Бахтина «Проблемы поэтики Достоевского» (Контекст-1976: М., 1977),

 

234

⇐ Предыдущая10111213141516171819

Поделиться: