Архитектура Аудит Военная наука Иностранные языки Медицина Металлургия Метрология
Образование Политология Производство Психология Стандартизация Технологии


Список сокращений и научных терминов 428



 

 

Когда надежда исцеляет  

 

 

Вы держите в руках первое русское издание книги Давида Серван-Шрейбера, которая уже переведена на множество языков и опубликована в десятках стран. Но читателям журнала Psychologies   имя, лицо и интонации Давида давно знакомы. Из номера в номер он делится с нами своими наблюдениями, знаниями, открытиями, помогает увидеть неповторимость каждой жизни, каждой встречи, каждого дня.

В одной из заметок Давид пишет: «Почти каждую неделю я слышу от пациентов о том, как онкологи выносят им приговор, не подлежащий обжалованию. Такие вердикты объявляются с полнейшей уверенностью — так, будто бы статистика имеет силу закона. Я думаю, врачи боятся дать пациенту ложную надежду больше, чем рассказать ему о возможности худшего исхода. Но чтобы защитить себя от этой современной версии вуду, людям необходимо знать, что именно они могут сделать., чтобы помочь себе. И для начала — научиться верить своему телу, надеяться на него больше, чем это готова позволить нынешняя медицина...»

Рак — это шок, неверие, страх, боль. Очень часто это еще и чувство беспомощности, обреченности. Поэтому книга Давида, возвращающая больным право и возможность бороться с болезнью, особенно нужна нам. Понимание бесконечной ценности каждой человеческой жизни до ее последнего дня, независимо от того, насколько она «нормальна», «перспективна», «полезна», пока еще не стало частью нашего взгляда на мир. Поэтому книга Давида очень нужна нам. У нас не принято говорить о смерти, о том, как важен этот итог жизни для самой жизни. У нас не принято вслух говорить об эпидемии рака, хотя Россия занимает первое место в мире по числу онкологических больных на душу населения, а их общее количество приближается к трем миллионам (по данным www.onconet.ru). В нашей культуре не принято говорить о себе — о своих желаниях и страхах, об уникальном смысле собственной жизни, о том, что мы хотим еще успеть сказать и почувствовать. В этой книге разговор о смертельной опасности, которую несет рак, становится разговором о том, как обрести себя, жить в полную силу, не откладывая ничего на потом, как сделать жизнь достойной того, чтобы за нее бороться.

Найти себя — понять, что для тебя действительно важно, что тебя вдохновляет и радует, ради чего ты хочешь жить. Восстановить связь — с другими людьми, природой, родителями и детьми, со своим телом и чувствами. Двигаться вперед — меняться, действовать, узнавать новое, преображать себя и свою жизнь. Эти три темы, которые очень близки нам, задают тон этой удивительной книги, где автор в буквальном смысле ручается за написанное своей жизнью. В ней вы встретите случаи из практики и диалоги с пациентами, захватывающие истории открытии и ссылки на научные издания, рецепты, таблицы и графики. Вы можете (и наверняка захотите) воспользоваться рекомендациями Давида, чтобы помочь себе и близким найти путь к здоровой жизни. Но самое пронзительное в этой книге — личная история ее автора. История ученого и клинического психолога, врача и пациента, сына и отца, европейца и американца, западного интеллектуала и человека, открытого для других культур и традиций. История болезни и выздоровления. Конечно, как неоднократно подчеркивает автор, один случай (или даже несколько) ничего не доказывает. Но у нас есть право Надеяться, что и мы сможем жить лучше, ярче, осмысленнее. Путь к новому образу жизни открыт для каждого...

Psychologies

 

 

Вступление  

 

Эта книга посвящается  

 

 

МОИМ КОЛЛЕГАМ-ВРАЧАМ,

которые неустанно противостоят страданию и страху, порой с таким же величайшим мужеством, как и их пациенты. Я очень надеюсь, что эта книга будет им полезна и что они вслед за мной захотят включить описанные здесь методы в свою повседневную практику.

 

МОЕМУ СЫНУ САШЕ,

родившемуся в это трудное время. Его любовь к жизни служит для меня ежедневным источником вдохновения.

 

 

Эта книга описывает естественные методы поддержания здоровья, которые препятствуют развитию рака или усиливают эффект от его лечения. Они призваны дополнить обычные методы лечения (такие, как хирургия, радиотерапия, химиотерапия). Содержание данной книги не может заменить врачебную консультацию. Ее не следует использовать для постановки диагноза или в качестве руководства для самолечения.

Все клинические случаи, к которым я обращаюсь на последующих страницах, взяты из моего собственного опыта (за исключением нескольких, описанных коллегами-врачами в медицинской литературе, — они обозначены особо). Имена пациентов и другие отличительные признаки по очевидным причинам изменены.

Я решил изложить современное понимание рака и природных механизмов защиты от него простым языком. В некоторых случаях это не позволило мне описать всю сложность биологических явлений и детали полемики вокруг существующих клинических исследований. Полагаю, я остался верен духу этих исследований, и все же хочу извиниться перед биологами и онкологами за упрощение того, что для многих из них представляет труд всей их жизни.

 

Предисловие  

 

 

«Я всегда чувствовал, что единственная проблема научной медицины состоит в том, что она не является достаточно научной. Современная медицина станет действительно научной только тогда, когда врачи и их пациенты научатся управлять силами тела и разума, действующими как vis medicatrix naturae (целительная сила природы).»  

Рене Дюбо (Rene Dubos), микробиолог,

профессор Рокфеллеровского института

медицинских исследований,

открывший первый антибиотик,

примененный в клинической практике (1939 г.),

инициатор первого саммита ООН

по проблемам окружающей среды (1972 г.)

 

 

Рак дремлет в каждом из нас. Наши тела, подобно телам всех живых организмов, постоянно производят дефектные (поврежденные) клетки. Из-за этого и образуются опухоли. Однако в наших телах есть и целый ряд механизмов, которые способны распознавать такие клетки и препятствовать их развитию. На Западе от рака умирает один человек из четырех, трое же продолжают жить. Срабатывают защитные механизмы, и умирают они по другим причинам (1, 2).

У меня рак. Впервые мне поставили такой диагноз пятнадцать лет назад. Я прошел обычный курс лечения, и рак на некоторое время отступил, но впоследствии снова вернулся. И тогда я решил изучить все, что можно, чтобы помочь своему телу защититься от этой болезни. Некоторое время я возглавлял Центр интегративной медицины Питсбургского университета. Как ученый и врач, я имел доступ к бесценной информации о естественных методах профилактики и лечения рака. На сегодняшний день мне удается сдерживать рост раковой опухоли вот уже в течение семи лет. В этой книге я хотел бы рассказать вам несколько историй — научных и личных, — раскрывающих мой опыт.

После хирургической операции и курса химиотерапии я спросил у своего онколога:

— Что я должен делать, чтобы жить полноценной жизнью? И какие меры предосторожности мне следует соблюдать, чтобы избежать рецидива?

— Не надо делать ничего особенного, — ответил он.

— Живите как жили. Мы будем периодически проводить магнитно-резонансную томографию, и, если ваша опухоль вернется, мы обнаружим ее на ранних стадиях.

— Но разве нет каких-то упражнений, которые я мог бы делать, какой-то диеты, которой нужно придерживаться или, наоборот, каких-то продуктов, которых следует избегать? Разве мне не нужно как-то работать над своим мировоззрением? — спросил я.

Ответ коллеги изумил меня:

— В том, что касается физической нагрузки и режима питания, поступайте так, как вам хочется. Хуже не будет. У нас нет научных доказательств, что подобные действия могут предотвратить повторение болезни.

Полагаю, он имел в виду, что онкология представляет собой необычайно сложную область, в которой многое изменяется с головокружительной быстротой. Врачам и так уже трудно поспевать за новейшими диагностическими и терапевтическими разработками. В борьбе с моей болезнью мы использовали все лекарства и все признанные медицинские методы, известные на тот момент. Что же касается взаимодействия разума и тела, тех или иных вариантов питания, то некоторым из моих коллег действительно не хватает времени (или желания) исследовать эти сферы.

Как врачу мне известна эта проблема. Каждый из нас специализируется в своей области, и мы редко что-то знаем о фундаментальных открытиях, отчеты о которых публикуются в престижных журналах вроде «Science» или «Nature». Мы замечаем их только тогда, когда предложенные методики становятся предметом широкомасштабных клинических испытаний. Однако достижения ученых порой могут защитить нас еще до того, как дальнейшие исследования приведут к созданию новых лекарств или процедур, направленных на профилактику или лечение болезни.

Мне потребовались месяцы разысканий, чтобы прийти к пониманию того, как я могу помочь своему телу защититься от рака. Что я сделал для этого? Я участвовал в конференциях, в Соединенных Штатах и в Европе, где слушал выступления ученых, работающих в той области медицины, которая не только лечит болезнь, но и работает с «образом жизни» пациента. Я штудировал медицинские базы данных и изучал научные публикации. Однако вскоре я понял, что доступная информация грешит разрозненностью, а полную картину можно получить, лишь собрав все крупицы воедино.

Весь массив имеющихся научных данных, если рассматривать их в совокупности, показывает ключевую роль наших природных защитных механизмов в битве против рака. Благодаря принципиально важным встречам с другими врачами и специалистами, уже работающими в этой области, мне удалось применить всю полученную информацию и к моему случаю. Вот что я выяснил: хотя все мы носим в себе дремлющий рак, каждый из нас наделен телом, рассчитанным на противодействие процессу разрастания раковой опухоли. Дело каждого из нас — использовать защитные механизмы нашего тела. Другие народы делают это намного лучше нас.

Виды рака, поражающие жителей западных стран— например, рак груди, толстой кишки или простаты, — в США и Европе встречаются в 7 – 60 раз чаще, чем в Азии (3). Однако статистические данные показывают, что количество предраковых микроопухолей в простате мужчин-азиатов, умирающих в возрасте до пятидесяти лет не от рака, а от других заболеваний, почти такое же, как и у западных мужчин (4). Значит, в образе жизни азиатов есть что-то такое, что препятствует дальнейшему развитию этих микрообразований. С другой стороны, уровень заболеваемости раком среди японцев, которые переселились в Америку, уже через одно – два поколения становится таким же, как и у американцев. (5). Значит, что-то в нашем образе жизни ослабляет защиту от этой напасти.

Все мы живем под влиянием мифов, подрывающих веру в нашу способность противостоять раку. Например, многие убеждены в том, что рак связан прежде всего с генетической предрасположенностью, а не с образом жизни. Но стоит взглянуть на результаты исследований, и становится очевидно, что верно как раз обратное.

Если бы рак передавался через гены, то заболеваемость среди усыновленных детей была бы такой же, как и среди их биологических — а не приемных — родителей. В Дании, где происхождение каждого человека внимательно отслеживается, исследователи выявили биологических родителей более тысячи детей, усыновленных при рождении. Выводы, опубликованные в престижном медицинском журнале «New England Journal of Medicine», заставляют нас изменить все представления о раке. Было установлено, что гены биологических родителей, умерших от рака в возрасте до пятидесяти лет, никак не влияют на риск развития рака у их детей, живущих в приемных семьях. В то же время смерть от рака в возрасте до пятидесяти лет одного из приемных родителей (которые передают по наследству привычки, но не гены) в пять раз увеличивает риск смерти от рака у усыновленных детей. (6). Это доказывает, что образ жизни имеет непосредственное отношение к раку[3].

В сущности, все исследования проблемы рака сходятся в одном: генетические факторы вызывают смерть от этого заболевания самое большее в 15% случаев. Иными словами, не существует никакой генетической обреченности, и мы можем научиться защищать самих себя. Но при этом необходимо уточнить: на сегодняшний день никаких альтернативных методов лечения рака не существует. Абсолютно неразумно пытаться лечить рак без высших достижений современной медицины: хирургии, химиотерапии, радиотерапии, иммунотерапии, к которым в скором времени прибавится и молекулярная генетика. Вместе с тем совершенно неразумно пренебрегать естественной способностью нашего тела защищаться от злокачественных опухолей! Мы можем использовать эту естественную защиту либо для предотвращения болезни, либо для улучшения результатов лечения.

На страницах этой книги я расскажу вам историю своего превращения из ученого – исследователя, ничего не знающего о естественных защитных механизмах своего тела, во врача, который в первую очередь полагается на эти естественные способности. Причиной подобной перемены послужил мой рак. В течение пятнадцати лет я яростно защищал тайну своей болезни. Я люблю свою работу психоневролога, и я ни за что не хотел, чтобы мои пациенты чувствовали себя так, словно это они должны заботиться обо мне, а не я о них. Кроме того, как ученый, я не хотел, чтобы мое мнение и мои идеи воспринимались другими людьми лишь как плоды моего личного опыта, а не научного подхода, которым я всегда руководствовался. А как обыкновенный человек – это знакомо всем, кто болеет раком, – я мечтал лишь об одном: продолжать жить полной жизнью среди живых людей. Признаюсь, я решил заговорить не без опаски. Но я убежден в том, что важно сделать информацию, которая принесла мне несомненную пользу, доступной для тех, кто пожелает ей воспользоваться.

Первая часть книги познакомит вас с новым взглядом на механизмы возникновения рака. Этот взгляд основан на фундаментальных, но все еще малоизвестных открытиях в области онкоиммунологии. В том числе на обнаружении воспалительных процессов, лежащих в основе роста опухолей, а также возможности блокирования их распространения путем предотвращения подпитки через новые кровеносные сосуды.

Из этого взгляда на болезнь вытекают четыре подхода к исцелению. Каждый может осуществить их на практике и задействовать тело и разум, чтобы создать свою антираковую терапию. Эти четыре подхода заключаются в следующем:

1. защита от неблагоприятных изменений окружающей среды, которые способствуют распространению эпидемии рака[4];

2. корректировка рациона питания таким образом, чтобы сократить потребление пищи, способствующей появлению рака, и увеличить количество фитосоединений, способных активно бороться с раковыми опухолями;

3. исцеление психологических ран, которые подпитывают биологические механизмы, вызывающие появление рака;

4. установление таких отношений со своим телом, которые стимулируют иммунную систему и уменьшают воспалительные процессы, провоцирующие рост злокачественных опухолей.

 

Но эта книга — не учебник биологии. Встреча лицом к лицу с болезнью оставляет неизгладимый отпечаток. Я бы не смог написать эту книгу, не обращаясь к радостям. и печалям, открытиям и неудачам, которые сделали меня намного более живым сегодня, чем я был пятнадцать лет назад. Надеюсь, что, рассказав о них, я помогу вам найти собственные способы и пути исцеления, необходимые для вашего жизненного странствия, и что странствие это будет прекрасно.

 

Предисловие ко второму изданию  

 

 

Семнадцать лет назад, проводя в экспериментальных целях сканирование мозга, я узнал, что у меня рак. Я вспоминаю, как из приемной на десятом этаже здания онкологического центра отстраненно и рассеянно смотрел на людей на улице, живущих своей привычной жизнью. Возможностью близкой смерти я был выброшен из этой жизни, отстранен как от радостей, которые она обещает; так и от ее целеустремленной деловитости. Не было больше комфортной мантии врача и ученого — я стал онкологическим бальным. Эта книга — история о том, что произошло дальше. как вернулись жизнь и здоровье, причем на уровень, которого у меня не было ранее, до моей болезни. О том, как я использовал свои знания врача и ученого, чтобы найти в медицинской литературе то, что помогло бы мне получить преимущество в борьбе с болезнью. Но самое главное, эта книга предлагает новый научно обоснованный взгляд на рак, дающий нам шанс лучше защитить себя от этого заболевания.

Издание два года назад книги «Антирак» открыло новую главу в моем жизненном путешествии. Я получил возможность рассказать всё, чему научился, всем тем, кто напуган, подавлен, потерял надежду. Я смог обсудить эти идеи с докторами, учеными, политиками и общественными деятелями и сравнить мои наблюдения с их результатами. Я знаю многих, кто изменил течение своей болезни с помощью приведенных в книге советов. После публикации книги на 35 языках примерно в 50 странах, когда продано более миллиона экземпляров, мое убеждение, что мы все можем значительно усилить естественную защиту нашего тела от рака, укрепилось. Я убежден, что такой подход должен являться частью превентивных или лечебных мер каждого в отношении рака. За последние два года наука выдвинула новые обоснования, объяснения и подходы, касающиеся того, как мы можем стимулировать создание противораковой биологии нашего тела. Нашли подтверждение важность внимания к эмоциям и их влиянию на течение онкологических заболеваний.

 

Так что же нового в этом издании?

В результате многочисленных дискуссий с моими коллегами-медиками — врачами, онкологами, психологами, — а также с читателями, я понял, что материал, касающийся питания, был воспринят намного легче, чем анализ отношений между разумом и телом и указание на решающую роль чувства беспомощности в возникновении рака. Если можно выделить одно-единственное, ясное и категоричное утверждение в этом исправленном издании, то оно состоит в том, что мы должны уделять пристальное внимание взаимодействию тела и разума, особенно негативному влиянию продолжительных ощущений беспомощности и отчаяния. Оставленные без внимания, эти чувства — не сам жизненный стресс — вносят свой вклад в способствующие росту опухоли воспалительные процессы. Есть надежные, эффективные и простые методы для работы с этими чувствами, которые позволяют чувствовать большее удовлетворение от жизни и одновременно уменьшить воспалительные процессы.

Я подтверждаю сказанное ссылками на новые работы, доказывающими важность освобождения от чувств беспомощности и отчаяния для успешной борьбы с раком. Недавние исследования показали также, что не только любовь близких людей обладает силой замедлять развитие рака, но и простое участие и забота окружающих.

Что касается питания, то в проведенных недавно исследованиях выявлен ряд новых противораковых продуктов. Косточковые фрукты, такие как сливы и персики, теперь тоже отнесены к этой категории. Получены новые данные, касающиеся уже рекомендованного в первом издании оливкового масла, которые делают его полноправной антираковой пищей, активно работающей против ряда опухолей.

Кроме того, в новых работах точно установлено, сколько чашек зеленого чая необходимо выпивать ежедневно, чтобы уменьшить более чем вдвое риск рецидива рака груди или простаты. Обнаружены новые натуральные сладости, аналогичные нектару агавы: обладающий низким гликемическим индексом мед акации и кокосовый сахар. О них говорится в главе 6.

Исследованиями подтверждена важная роль витамина D3 в профилактике рака, особенно в странах, бедных солнечными днями (это означает, что клетки кожи не могут синтезировать зимой достаточного количества витамина). В связи с этим я уделил больше внимания этому вопросу и дал новые, более конкретные рекомендации.

Наконец, появилась новая информация о том, как разные методы приготовления могут сохранять или наоборот уменьшать полезные свойства противораковой пищи.

Мне часто задают вопрос о том, может ли использование мобильного телефона вызывать рак. Чтобы ответить на него, в 2008 году я собрал группу специалистов: онкологов, токсикологов, эпидемиологов, физиков. Мы опубликовали обращение, в котором указали ряд мер предосторожности, делающих использование мобильного телефона, непременного атрибута современной повседневной жизни, более безопасным. В этом издании приведена научная литература по этому вопросу и повторены меры предосторожности, необходимые для более безопасного использования мобильных телефонов.

Проведенные на животных исследования ясно показывают связь между рядом химических продуктов, постоянно присутствующих в окружающей среде, и ростом уже возникшей опухоли. Они включают бифенол А (БФА), содержащийся в поликарбонатных пластмассах, присутствующих в многоразовых пластиковых бутылках и бутылочках для детского питания, пластиковых контейнерах для микроволновых печей, широком круге пластиковых внутренних покрытий, например в консервных банках. При нагревании это вещество диффундирует в жидкость. Если клетки рака груди, культивируемые in vitro (в пробирке), обработать БФА в количестве, часто находимом в крови людей, то раковые клетки перестают реагировать на химиотерапию. Похожие результаты были получены при изучении пищевых добавок на основе неорганических фосфатов (найдены в сладкой газированной воде, в готовых печеных изделиях и т. д.): они стимулируют рост опухоли при немелкоклеточном раке легких. Считаю, что эти новые данные важно знать людям, проходящим лечение.

В начале 2009 года в заявлении Французского национального института рака и работах Оксфордского университета прозвучало, что алкоголь в любых дозах увеличивает риск развития рака, даже если это стакан красного вина в день. Вместе с профессором Беливо (B& #233; liveau) из Монреаля и исследователем Мишелем де Лонжерилем (Michel de Longeril) — кардиологом, диетологом и специалистом по средиземноморской диете, я опубликовал несогласие с этим заключением, и эту позицию я детально излагаю здесь..

За время, прошедшее после первой публикации книги «Антирак. Новый образ жизни», появился ряд работ, подтвердивших важную роль нашего образа жизни в предотвращении или сдерживании рака. Я включил информацию об этих работах в разные главы этого издания. Например, в одной работе, опубликованной в журнале «Nature» в 2007 году, сделан вывод, что рак следует понимать как нарушение равновесия между уже имеющимися в организме «спящими» раковыми клетками и силами естественной защиты, которые в норме не дают им проснуться (см. главу 4).

В 2007 году Всемирный фонд исследования рака публиковал доклад на 517 страницах, обобщивший несколько тысяч исследовательских работ. Этот доклад подтверждает заключение, сделанное в настоящей книге: по крайней мере 40% заболеваний раком можно предотвратить простым изменением рациона и физической активности (без учета факторов окружающей среды) (1). Другой доклад, опубликованный в 2009 году Французским национальным институтом рака, приходит к тем же выводам (2).

После проведения двух крупных эпидемиологических исследований (одно, включившее 11 европейских стран и длившееся 12 лет (HALE study) (3); второе, проведенное в отдельном регионе Великобритании, где 20 000 человек наблюдали в течение 11 лет (4)), были опубликованы их результаты, оказавшиеся еще более впечатляющими: смертность от рака на протяжении всего периода наблюдения была на 60% ниже среди людей, ведущих здоровый образ жизни. Увеличение продолжительности жизни оказалось не единственным полезным результатом здорового образа жизни этих людей. Британские исследователи пришли к выводу, что люди, ведущие здоровый образ жизни, по своему биологическому возрасту оказались моложе остальных на 14 лет. Это выразилось в более энергичных рабочих и семейных отношениях, увеличении способности к концентрации, улучшении памяти, уменьшении физического дискомфорта. В своем заключении ученые из Кембриджа поясняют: «Есть неоспоримые данные о том, что влияние на здоровье. таких факторов, как питание, курение, физическая активность, огромно».

Важность ограничения потребления рафинированного сахара и пшеничной муки подтверждена результатами анализа, проведенного Американским институтом женского здоровья. Было показано, что связь между ожирением и раком груди зависит от уровня инсулина в крови и тем самым от количества потребляемого сахара. Исследование показало также, что вклад сахара в развитие рака груди более значителен, чем вклад гормонозаместительной терапии.

Помещенная в ноябрьском выпуске 2008 года журнала «Cancer» научная статья наглядно подтвердила обоснованность советов, присутствующих в книге. Проведенное в течение одиннадцати лет наблюдение за женщинами, у которых рак груди распространился на лимфатические узлы, показало, что те, кто постоянно, в дополнение к обычному лечению, участвовал в программе, включающей правильное питание, достаточную физическую активность и эффективное управление стрессом, на 68% снизили риск летального исхода по сравнению с теми, кто ограничился традиционным лечением (см. главу 9).

Другое исследование, тщательно проведенное в 2008 году профессором Дином Орнишем (Dean Ornish) в Калифорнийском университете в Сан-Франциско, показало, что изменение образа жизни — диеты, степени физической активности и уровня стресса, — действительно меняет экспрессию генов в раковых клетках (см. главу 2).

С тех пор как была опубликована книга «Антирак», я прочитал более 100 лекций в 15 разных странах. Общаясь с людьми, приходившими на мои выступления, я многое узнал о том чувстве страха, которое мы испытываем по отношению к раку. Я думаю, теперь мне понятно, что читатели считают самым полезным в этой книге. Попросту говоря, мы привыкли к тому, что обречены на отчаяние. Рак воспринимают как несчастливый билет в огромной генетической лотерее, как болезнь, плохо поддающуюся большинству видов лечения, при которой все надежды возлагаются на появление нового «чудо-лекарства: — такого, которое в принципе способны создать только самые большие в мире лаборатории. Я понимаю, что в такой ситуации любые подходы, не основанные на традиционном лечении, рискуют быть заклеймены как подающие ложную надежду». Но я знаю из опыта столкновения лицом к лицу с собственным раком, что такой ход мысли отнимает у больного необходимые для действия силы, а у него реально есть такие силы – и это не метафора и не иллюзия. Поощрение представлений о невозможности участвовать в своем исцелении унижает больного, опасно с медицинской точки зрения и, что наиболее важно, лишено оснований с научной точки зрения. За последние тридцать лет наука продвинулась вперед очень значительно и продемонстрировала, что мы все обладаем способностью защитить себя от рака и у нас есть способы внести свой вклад в свое исцеление. Отказаться от освещения этих способностей – означало бы укреплять ложное чувство безнадежности; многие отвергли эту ложную безнадежность и именно поэтому находят книгу «Антирак» привлекательной.

Меня очень воодушевило то, что многие маститые онкологи положительно откликнулись на главную мысль этой книги. В Европе профессор Жан-Мари Андриё (Jean-Marie Andrieu), руководитель отдела онкологии Европейской больницы Жоржа Помпиду, сказал в интервью газете «Le Monde»: «Я очень многому научился из этой книги. И знаете что? Я изменил свою диету. И уже похудел на 6 кг».

Итальянская лига борьбы с раком (Lega Italiana per la Lotta contro i Tumori) одобрила книгу, поместив свой логотип на ее обложку, и посвятила ей специальную пресс-конференцию в Риме в октябре 2008. Лига подчеркнула важность содержащейся в книге информации о том, какие меры могут лучше всего помочь предотвращению рака, упрочить результаты лечения и снизить риск рецидивов.

А в США профессор Джон Мендельсон (John Mendelsohn), президент онкологического Центра М. Д. Андерсона — самого большого в стране, — написал: «Я считаю книгу “Антирак” доступной для читателя и научно аргументированной. Она обеспечивает понимание, необходимое для принятия практических мер, основанных на фактах и направленных на предотвращение заболевания или его рецидива. Она также заполняет брешь в наших знаниях о том, какими образом сами пациенты могут способствовать успеху общепринятого лечения».

За время, прошедшее после первой публикации этой книги, ушли из жизни несколько моих друзей. Некоторые из них применили изложенные в ней принципы в своей жизни. К сожалению, описанные здесь методы не гарантируют стопроцентного успеха в противостоянии раку. Но я чувствовал глубокое волнение, когда они или их родственники говорили, что они никогда не сожалели о попытках исполнить все советы, данные в книге. Один из родственников писал мне: Поступая правильно до самого конца, она сохраняла ощущение, что все еще держит свою жизнь в своих собственных руках». Я испытал облегчение, узнав, что я не поощрял ложной надежды. И это подтверждает мое убеждение, что, даже если программа, изложенная в книге. не может претендовать (и не претендует) на то, чтобы удержать рак в «спящем» состоянии у каждого, она помогает жить при любом исходе.

Очень много больных и членов их семей присылали мне сообщения — лично, в виде электронных писем, или через мою страничку в Интернете, — свидетельствующие о пользе, которую они получили от чтения книги и использования содержащихся в ней советов. Пятидесятилетний коммерсант, у которого не было рака, сказал мне, что его жизнь изменилась с тех пор, как он начал пить зеленый чай, добавлять ежедневно к своей пище куркуму (с черным перцем) и управлять стрессом, используя кардиокогерентность. Больная лимфомой женщина написала мне, что она фрагментами читает и перечитывает «Антирак» перед сном, подобно книге, которую вы должны читать на ночь засыпающему ребенку. Больной раком простаты инженер прислал мне график изменения анализов своей мочи за три года: содержание в ней маркера активности рака простаты (СПА) постоянно снижалось, начиная со времени, когда он начал применять описанные в книге подходы, и его лечащий врач-онколог, видя такое улучшение, не советует ему делать операцию. Первоначально запланированный срок операции к тому времени прошел уже два года назад. Женщина 32 лет, получавшая химиотерапевтическое лечение в связи с рецидивом рака груди — такая молодая! — написала мне о позитивном действии аэробики, которой она начала заниматься, прочитав в книге историю Жаклин, занимавшейся карате во время прохождения курса химиотерапии (глава 11).

Последний и совершенно особый источник моего чувства удовлетворения — это два онколога, у которых я консультировался в течение многих лет по поводу лечения моего собственного рака. Они связались со мной после того, как прочитали эту книгу, и спросили меня, как лучше всего задержать развитие их собственных опухолей, изменив образ жизни. Мне было приятно воспользоваться плодами моих изысканий и ответить этим докторам состраданием, подобным тому, которое они проявили ко мне, когда я в этом больше всего нуждался.

Я счастлив и горд, представляя это второе издание. 3адача перечитать рукопись и внести правку была легкой. Несколько раз я с удивлением замечал, что забыл детали отдельных исследований и историй с тех пор, как написал о них. Перечитав их все заново, я укрепился в намерении придерживаться того курса, который и дальше позволит мне, надеюсь, оставаться совершенно здоровым. Того же я желаю и вам.

 

Глава 1. Одна история  

 

 

Более десяти лет я находился вдали от родных мест и в течение семи последних из них жил в Питсбурге. Я проходил одногодичную стажировку по психиатрии, продолжая при этом заниматься исследованием, которое начал для своей докторской диссертации по неврологии. Вместе со своим другом Джонатаном Коэном я руководил энцефалографической лабораторией, финансируемой Национальным институтом здоровья. Цель нашего исследования состояла в том, чтобы понять механизм мышления, связав его с работой мозга. Я и представить не мог, что выявит это исследование — мою собственную болезнь..

Мы с Джонатаном очень сблизились, потому что оба были врачами, специализирующимися на психиатрии. В Питсбурге мы вместе поступили в докторантуру. Он приехал сюда из Нью-Йорка, а я из Парижа, через Монреаль. Неожиданно для себя мы оказались в штате Пенсильвания, в отдаленном и незнакомом для нас районе Америки. Уже в докторантуре мы опубликовали работу в престижном журнале «Psychological Review» о роли предлобной коры, довольно неизведанной области мозга, которая помогает соединить осознание прошлого с осознанием будущего. Опираясь на компьютерное моделирование функции мозга, мы представили новую теорию в психологии. Статья не осталась незамеченной, что позволило нам получить правительственные гранты и организовать исследовательскую лабораторию.

По мнению Джонатана, для дальнейшего продвижения в этой области нам было недостаточно простого компьютерного моделирования. Мы должны были проверить свою теорию, наблюдая за функционированием мозга напрямую, используя самую современную технологию — магнитно-резонансную томографию (МРТ). В то время она только начинала применяться. Высокоточные сканеры имелись исключительно в передовых исследовательских центрах, а в обычных больницах использовали простые сканеры, возможности которых были ограниченными. В частности, на больничном сканере никому не удавалось измерить активность предлобной коры. В отличие от зрительной коры, изменения которой легко фиксируются, предлобную кору наблюдать в действии довольно трудно. От нас требовалось придумать сложные задания, чтобы «вынудить» ее показать себя (активность коры отражается на снимках). Однажды Дуг, молодой физик, специализирующийся на методах МРТ, придумал новый способ регистрации изображений, который мог помочь справиться с этой трудностью. Руководство больницы согласилось предоставить в наше распоряжение свой сканер с восьми до одиннадцати вечера, после обхода пациентов, чтобы мы могли проверить свои догадки.

Дуг настроил технику, а мы с Джонатаном занялись придумыванием заданий, которые бы максимально стимулировали интересующую нас область мозга. После нескольких неудачных попыток нам удалось наконец разглядеть на экране монитора ту самую предлобную кору в действии. Это был уникальный момент, кульминационная фаза напряженного исследования, еще более захватывающего оттого, что оно было и частью нашей дружбы.

Должен признать, что мы слегка зазнались. Нам троим было чуть за тридцать, мы только что получили докторские степени, и у нас уже была своя лаборатория. С нашей теорией, которая заинтересовала всех, и Джонатан, и я были восходящими звездами американской психиатрии. Мы освоили новейшие технологии, которые еще никто не использовал. Компьютерное моделирование нейронных сетей и функциональная энцефалограмма с помощью МРТ для университетских психиатров пока еще были малоизвестны. В том же году профессор Уидлошер, звезда французской психиатрии того времени, даже пригласил нас с Джонатаном в Париж провести семинар в больнице Рiti& #233; -Salp& #234; tri& #232; re, где Фрейд учился у Шарко. В течение двух дней мы объясняли французским психиатрам и неврологам, как компьютерное моделирование нейронных сетей помогает понять психологические и патологические механизмы. Согласитесь, в тридцать с небольшим это достаточный повод для гордости.

Я жил полной жизнью — жизнью, которая сейчас кажется мне немного странной. Я верил в успех и в чистую науку, и меня не особенно интересовали контакты с пациентами. Врачебная практика отвлекала меня от работы в научно-исследовательской лаборатории, но ей все равно приходилось заниматься. Как и большинство ординаторов, я не был энтузиастом. Объем работы у ординатора довольно большой, но так или иначе это не настоящая психиатрия. В рамках стажировки я провел полгода в обычной больнице, решая психологические проблемы пациентов, подвергшихся коронарному шунтированию, какой-либо другой операции, или болевших волчанкой, рассеянным склерозом, раком... Конечно, я понимал, что все эти люди нуждаются в медицинской помощи, но на самом деле я был далек от их проблем. Я хотел проводить исследования мозга, писать статьи, выступать на конференциях и способствовать приращению знания.

Годом ранее я ездил в Ирак волонтером организации «Врачи без границ». Я видел ужас, творившийся там, и в меру своих сил старался облегчить страдания огромного числа людей. Но иракский опыт не сподвиг меня заниматься подобным в больнице Питсбурга. Мне казалось, Ирак и питсбургская больница – это два совершенно разных, никак не пересекающихся мира. Оправданием может служить одно – я был молод и честолюбив.

В этот же период мне пришлось пережить болезненный развод, которому, несомненно, способствовала работа, занимавшая большую часть моего времени. Одной из причин развода стало то, что моя жена не могла смириться с необходимостью жить в Питсбурге ради моей карьеры. Она хотела возвратиться во Францию или, по крайней мере, переехать в более привлекательный город, такой как, скажем, Нью-Йорк. Но для меня Питсбург означал кратчайший путь к успеху, я не хотел покидать лабораторию и своих коллег. В конце концов мы оказались перед судьей, и потом я год жил один в своем крохотном доме, перемещаясь из спальни в кабинет и обратно.

Однажды, когда больница почти опустела — между Рождеством и Новым годом, — я увидел в кафе молодую женщину с томиком Бодлера в руках. Человек, читающий в обед французского поэта ХIХ века, — зрелище в США довольно редкое. Я подсел к ней за столик. Она оказалась русской — высокие скулы, большие темные глаза, сдержанная и исключительно проницательная одновременно. Время от времени она замолкала, чем обескураживала меня. Я спросил у нее, что это означает, и она ответила: «Проверяю, насколько искренне то, что вы только что сказали». Я рассмеялся, мне понравилось, что меня проверяют. Так начались наши отношения. На их развитие потребовалось некоторое время. Я не спешил, да и она тоже.

Шесть месяцев спустя я уехал в Калифорнийский университет Сан-Франциско, чтобы поработать летом в лаборатории психофармакологии. Руководитель лаборатории готовился к уходу на пенсию, и ему хотелось, чтобы его место занял я. Помню, я сказал тогда Анне, что, если в Сан-Франциско мне встретится кто-то еще, это будет означать конец наших отношении и что я отнесусь с пониманием, если подобное произойдет и с ней. Думаю, это опечалило ее, но мне хотелось быть предельно искренним.

Когда в сентябре я возвратился в Питсбург, Анна переехала ко мне и поселилась в моем игрушечном домике. Я чувствовал, что между нами что-то происходит, и был счастлив, хотя и не знал, в какую сторону движутся эти отношения. Я все еще относился к ним настороженно, помня о своем разводе. Тем не менее жизнь моя расцветала. В октябре мы пережили две сказочные недели. Стояло бабье лето. Я писал киносценарий, в котором меня попросили написать о моем опыте работы с «Врачами без границ». Анна сочиняла стихи. Я чувствовал, что влюбляюсь. А затем моя жизнь вдруг круто изменилась.

Помню, как в тот роскошный октябрьский вечер я не спеша ехал на мотоцикле по обрамленным яркими осенними листьями проспектам Питсбурга в лабораторию. Джонатан и Дуг ждали меня, чтобы провести один из наших экспериментов. За минимальную плату наши «подопытные кролики», обычно студенты, выполняли придуманные нами умственные задания. Сканер в это время фиксировал нервные импульсы. Студентам исследование было интересно, к тому же в конце сеанса они получали цифровое изображение своего мозга, которое могли привезти домой и разместить на экране компьютера.

Первый из испытуемых пришел примерно в восемь. Второй, которому было назначено на следующий час, так и не появился. Джонатан и Дуг спросили меня, не хочу ли я поработать вместо него. Естественно, я согласился. Из нас троих я был, как они говорили, «наименее технически подкованным». Я лег в сканер — узкую трубу, в которой нужно прижимать руки к телу, как в гробу. Многие люди не выносят пребывания там: 10& #8197; –& #8197; 15% пациентов настолько боятся закрытого пространства, что о МРТ не может быть и речи.

И вот я лежу в сканере. Мы начали, как всегда, с серии изображений, которые призваны определить структуру мозга испытуемого Мозги, как и лица, у всех разные. Прежде чем проводить любые измерения нужно сначала создать своего рода карту мозга в состоянии покоя (это называется анатомическое изображение). Затем оно сравнивается со снимками, сделанными в то время, когда испытуемый выполняет какие-либо мыслительные задачи (функциональное изображение). В ходе этого процесса сканер испускает громкие лязгающие звуки, напоминающие удар металлической штуковины по полу. Звуки соответствуют движениям электронного магнита, который быстро включается и выключается, чтобы вызвать изменения в магнитном поле мозга. Ритмичность звуков меняется в зависимости от того, делаются ли анатомические или функциональные изображения. По звуку я определил, что Джонатан и Дуг делают анатомические изображения моего мозга.

Через десять минут анатомическая фаза была завершена. Я стал ждать, когда на расположенных сверху мониторах появится запрограммированное заранее задание для моего мозга, призванное стимулировать деятельность в предлобной коре, которая и являлась объектом исследования. Каждый раз, когда в ряду быстро бегущих букв оказывались две одинаковые, нужно было нажимать кнопку (предлобная кора активизируется, запоминая буквы, исчезающие с экрана, чтобы сравнить их с последующими буквами).

Итак, я ждал, когда появятся буквы и за этим последует специфический пульсирующий звук сканера, регистрирующего функциональную деятельность моего мозга. Но пауза затягивалась. Я не понимал, что происходит. Джонатан и Дуг находились за стеклянной стеной в комнате управления; мы могли общаться только по селекторной связи. Затем я услышал в наушнике:

— Давид, у нас проблема. Что-то не так с изображениями. Мы должны переделать их.

— Хорошо, — соглашаюсь я.

Мы начинаем все сначала. Делаем анатомические изображения, на это уходит десять минут, и затем я снова жду мыслительной фазы. Но вместо этого слышится голос Джонатана:

— Слушай, тут что-то не так. Мы входим.

Они появляются в комнате, где стоит сканер, и выдвигают стол, на котором я лежу. Я вижу, что они как-то странно на меня смотрят. Джонатан кладет свою руку на мою:

— Давид, мы не можем проводить этот эксперимент. В твоем мозге что то есть.

Я прошу их показать изображение, которое они только что дважды записали с помощью компьютера.

Я не рентгенолог и не невролог, но мне приходилось видеть множество снимков мозга, это была наша ежедневная работа, и ошибиться я не мог — в правой области предлобной коры отчетливо просматривался круглый шар размером с грецкий орех.

Первая мысль — что это? В этом месте вряд ли могла находиться одна из тех доброкачественных опухолей, которые иногда фиксируются у испытуемых; менингиому или аденому гипофизарной железы я тоже отверг. Более вероятно, учитывая локализацию, — киста или инфекционный нарыв, вызываемый венерическими болезнями или СПИДом... Но у меня отличное здоровье. Я много занимался спортом и даже был капитаном команды по сквошу. Нет, дело совсем в другом...

Серьезность того, что мы только что обнаружили, отрицать было невозможно. На поздней стадии злокачественная опухоль головного мозга без лечения может убить человека за шесть недель... а с лечением – за шесть месяцев. Я не знал, на какой стадии была моя опухоль, но я знал статистику. Потрясенные, мы молчали. Джонатан отправил пленки рентгенологам, чтобы на следующий день их оценил специалист, после чего, пожелав друг другу спокойной ночи, мы разошлись.

Я сел на мотоцикл и отправился домой на другой конец города. Было одиннадцать часов вечера, на ярком небе очень красиво светила луна. Анна спала. Я лег и уставился в потолок. Странно осознавать, что твоя жизнь может закончиться именно так... Это было невообразимо.... Между тем, что я только что узнал, и тем, что я выстраивал столько лет, сразу образовалась гигантская пропасть. Занимаясь наукой, карьерой, в конце концов, я много вложил в свое будущее. Я чувствовал, что начинаю делать что-то полезное, нужное, что впереди у меня заманчивые перспективы... И вдруг я столкнулся с возможностью того, что никакого будущего у меня нет.

Кроме этого, я был один. Мои братья какое-то время учились в Питсбурге, но давно уже, получив дипломы, уехали. У меня больше не было жены. Мои отношения с Анной только начали складываться, и она, конечно, оставит меня, ведь кто в тридцать один год захочет жить с обреченным?... Я чувствовал себя бревном, плывшим вниз по реке и внезапно попавшем в омут. Вот оно — застряло в трясине, теперь ему уже никогда не достигнуть моря... Волею судьбы я оказался пленником в месте, где у меня не было никаких реальных связей. Мне предстояло умереть. Одному. В Питсбурге.

Я лежал и созерцал дым от своей индийской сигары, и тут произошло нечто необычное. Мне совсем не хотелось спать. Я был погружен в свои мысли и вдруг услышал собственный голос, звучавший в голове. Это был не я, и все же это был определенно мой голос. В нем слышались несвойственные мне мягкие интонации, но при этом голос звучал уверенно, отчетливо и убежденно. И вот, когда я сокрушался про себя: «Неужели это случилось со мной? Это невозможно! », внутренний голос сказал: «Знаешь что, Давид... Это очень даже возможно, и... с этим надо жить! »

В ту секунду произошло нечто поразительное и непостижимое. С этого момента я уже не был парализован случившимся. Было ясно: да, произошло именно то, что произошло. Это часть человеческого опыта. Многие проходили через подобное до меня, и я не стал исключением. И нет ничего неправильного в том, чтобы оставаться обычным человеком. Таким же, как все.

Вот так мой разум сам нашел путь хоть к какому-то облегчению. Позже, когда я снова почувствовал страх, я научился укрощать свои эмоции. Но той ночью я заснул и на следующий день смог пойти на работу и сделать шаги к тому, чтобы взглянуть в лицо болезни и... в лицо своей жизни.

 

Глава 2. Ускользнуть от статистики  

 

Стивен Джей Гульд (Stephen Jay Gould) был профессором зоологии Гарвардского университета и специалистом по теории эволюции. Он также был одним из самых влиятельных ученых своего поколения, и многие называли его «вторым Дарвином» за его более полное описание эволюции видов.

В июле 1982 года, в возрасте сорока лет, он узнал, что у него редкая и серьезная разновидность рака & #8213; мезотелиома брюшной полости, возникновение которой связывают с воздействием асбеста. После того как ему сделали операцию, он спросил своего врача:

— Какие самые лучшие работы по мезотелиоме вы могли бы мне порекомендовать?

Лечащий врач, прежде всегда откровенная с ним, на этот раз сказала, что медицинская литература по этому вопросу «на самом деле не содержит ничего стоящего». Но пытаться помешать академическому ученому прочитать литературу по предмету, который касается непосредственно его, — это то же самое, что, как позже написал сам Гульд, «рекомендовать целомудрие Homo sapiens — самому привязанному к сексу из всех приматов».

Покинув больницу, он пошел прямо в медицинскую библиотеку университетского городка и обложился грудой новейших медицинских журналов. Час спустя он в ужасе понял причину весьма туманного ответа своего врача. Научные исследования не оставляли места для сомнений: мезотелиома «неизлечима»; после постановки диагноза больные жили в среднем не более восьми месяцев. Подобно животному, внезапно оказавшемуся в когтях хищника, Гульд почувствовал, как его охватывает паника. Он был настолько ошеломлен, что ему потребовалось целых пятнадцать минут, чтобы прийти в себя.

Однако в конце концов в нем возобладал ученый, и это спасло его от отчаяния. Ведь всю свою жизнь он потратил на изучение и описание природных явлений. Если и был какой-то урок, который нужно было усвоить из всего этого, то он состоял в том, что в природе не существует некоего одного раз и навсегда установленного правила, которое в равной мере применимо ко всему. Ведь изменение является самой сутью природы. «Среднее значение» в природе — это абстракция, «закон», в рамки которого человеческий разум пытается вписать огромное разнообразие отдельных случаев. Для Гульда вопрос состоял в том, где в этом огромном диапазоне возможных и реально существующих изменений находится он сам.

Итак, средний период выживания составляет восемь месяцев, размышлял Гульд. Это значит, что половина людей с мезотелиомой не дотягивали и до восьми месяцев. Соответственно, другая половина могла прожить восемь месяцев и больше. И к какой же половине относится он сам? Гульд был молод, не курил, до обнаружения рака у него не было проблем со здоровьем, опухоль была диагностирована на ранней стадии, и он мог рассчитывать на самое лучшее лечение, имевшееся на тот день. Поэтому, заключил Гульд с облегчением, у него есть все основания полагать, что он находился в перспективной половине. Пока все хорошо.

Затем он осознал еще одну, очень важную для него вещь. Все кривые, показывающие время выживания индивидуумов — так называемые кривые выживаемости, — имеют одинаковую асимметричную форму. По определению, половина случаев расположена в левой части графика, между нулем и восемью месяцами. Однако другая половина выходит за рамки восьми месяцев, и у кривой образуется длинный хвост распределения, который может растягиваться на значительный отрезок времени (Рис. 1).

 

Рис. 1 . Кривая выживаемости больных мезотелиомой (как ее увидел Гульд).

Испытывая волнение, Гульд начал искать в журналах наиболее полную кривую выживаемости при мезотелиоме. Наконец он нашел такую, на которой хвост распределения растягивался более чем на несколько лет. Таким образом, он убедился в том, что, даже если средний период выживания при мезотелиоме равняется восьми месяцам, некоторые люди живут с этой болезнью в течение многих лет. Гульд не видел причины, почему бы и ему не оказаться в числе этих счастливчиков, и он вздохнул с облегчением.

Ободренный этими открытиями, он, как биолог, пришел к следующему выводу, не менее важному, чем сделанные ранее: кривая выживаемости, которую он видел, касалась людей, которых лечили десять — двадцать лет назад. Они проходили лечение, доступное в то время, в тех условиях, которые тогда существовали. Но в онкологии непрерывно изменяются две вещи: общепринятые методы лечения и наше личное умение предпринять что-то, чтобы увеличить их эффективность. Если изменяются обстоятельства, изменяется и кривая выживаемости. Следовательно, решил Гульд, использование новых методов лечения плюс небольшое количество удачи – и его случай будет частью новой кривой, с большим значением медианы и с более длинным хвостом, который будет тянуться очень далеко, до естественной смерти в старости!

Стивен Джей Гульд умер двадцать лет спустя совсем от другого заболевания. У него хватило времени, чтобы продолжить одну из самых ярких научных карьер своего времени. За два месяца до смерти он стал свидетелем публикации своего шедевра под названием «Структура теории эволюции». Гульд прожил в тридцать раз дольше, чем предсказали онкологи[5].

Урок, который преподал нам этот великий биолог, прост: статистические данные — всего лишь информация, а не приговор. Когда вы больны раком и хотите побороться с ним, ваша главная цель — попасть в длинный хвост кривой.

Никто не может точно предсказать течение онкологического заболевания. Профессор Давид Шпигель из Стэнфордского университета вот уже тридцать лет организует группы психологической поддержки для женщин с метастатическим раком молочной железы. Выступая в Гарварде с лекцией для онкологов (она опубликована в Журнале «Journal of the American Medical Association» ), он сказал так: «Рак — очень загадочная болезнь. У нас есть пациенты, у которых восемь лет назад были метастазы в мозг (это угрожающее развитие рака молочной железы), а сейчас у них все прекрасно. Почему? Никто не знает. Одна из величайших тайн химиотерапии состоит в том, что иногда удается уничтожить опухоль, но это очень мало влияет на продолжительность жизни. Связь между физической сопротивляемостью организма и прогрессированием болезни, даже с точки зрения чистой онкологии, невозможно не признавать» (1).

Мы все слышали о чудесных исцелениях, о людях, которым оставалось жить несколько месяцев и которые, однако, продержались много лет и даже десятилетий. «Не забывайте, — напоминают нам, — это были очень редкие случаи». Другие скажут, что, возможно, эти люди и не болели раком — скорее всего, им поставили ошибочный диагноз. В восьмидесятых годах, чтобы выяснить этот вопрос, два исследователя из Роттердамского университета внимательно изучили случаи самопроизвольного излечения от рака — случаи, когда диагноз не подлежал сомнению. К своему удивлению, через восемнадцать месяцев только в одном небольшом районе Нидерландов они насчитали семь таких случаев, столь же бесспорных, сколь и необъяснимых (2). Совершенно ясно, что истории со счастливым концом встречаются намного чаще, чем мы привыкли думать!

Участвуя в специально разработанных программах, таких, например, как программа Commonweal Center в Калифорнии (к которой мы еще вернемся), пациенты стараются «взять под контроль» свою болезнь, учатся жить в большей гармонии со своим телом и своим Прошлым, ищут душевное умиротворение через йогу и медитацию, выбирают продукты, которые помогают бороться с раком, и избегают тех, которые способствует его развитию. Их истории свидетельствуют о том, что они живут в два-три раза дольше, чем среднестатистический пациент, имеющий тот же тип рака на той же стадии развития, но ровным счетом ничего не предпринимающий[6].

Мой друг-онколог из Питсбургского университета, которому я рассказал об этой статистике, возразил: «Это не обычные пациенты. Они более образованны, более мотивированы, и до столкновения с болезнью у них было более крепкое здоровье. То, что они живут дольше, ничего не доказывает».

Но именно в этом и состоит суть дела: если пациенты лучше информированы о своей болезни, если они следят за состоянием тела и ума, и если они получают то, что нужно для улучшения их здоровья, тогда они могут мобилизовать жизненные силы своего организма для борьбы с раком. Такие пациенты живут лучше и дольше.

Уже после этого разговора доктором Дином Орнишем, основателем интегративной медицины, профессором Калифорнийского университета в Сан-Франциско, были предоставлены новые, на этот раз формальные, доказательства. В 2005 году он опубликовал результаты беспрецедентного онкологического исследования (4). Девяносто три мужчины с ранней стадией рака простаты, подтвержденного биопсией, предпочли не делать операцию, а просто держать опухоль под тщательным наблюдением онкологов. Это предполагало регулярный контроль уровня специфического белка-антигена (СПА), выделяемого опухолью простаты. Увеличение количества СПА в крови обозначало бы увеличение числа раковых клеток и, соответственно, рост злокачественного образования.

Тот факт, что в период наблюдения эти люди отказались от всех общепринятых методов лечения, позволил объективно оценить преимущества естественного лечения. С помощью жеребьевки пациентов разбили на две группы таким образом, что на начальном этапе состояние этих групп было сопоставимо. В одной группе за ними просто наблюдали, периодически измеряя уровень СПА в крови. Для пациентов другой группы доктор Орниш составил целую программу мероприятий по поддержанию физиического и психологического здоровья. В течение года они придерживались вегетарианской диеты с определенными добавками (витамины-антиоксиданты Е и С, микродозы селена и один грамм омега-3 жирных кислот в день), выполняли физические упражнения (тридцать минут ходьбы шесть дней в неделю), практиковали упражнения по снятию стресса (упражнения йоги, визуализация, дыхательные упражнения, постепенное расслабление) и еженедельные одночасовые занятия в группе психологической поддержки совместно с другими пациентами, выполнявшими ту же программу. Жизнь по программе доктора Орниша привела к радикальной перемене в образе жизни испытуемых, особенно среди подверженных стрессу руководителей и глав семейств, обремененных многочисленными обязанностями. Диета, физическая активность — эти методы принято считать нелепыми, неразумными, основанными на иррациональных предрассудках... Двенадцать месяцев спустя результаты не оставили места для скепсиса.

Из сорока девяти пациентов, которые ничего не изменили в своем образе жизни (первая группа), шестеро заметили, что их состояние ухудшилось, и им пришлось пойти на удаление простаты, за которым последовали курсы химио- и радиотерапии. Уровень СПА в группе в среднем увеличился на 6%, без учета данных тех мужчин, которым пришлось выйти из эксперимента из-за обострения болезни (иначе процент был бы значительно выше). Иными словами, рак у больных первой группы прогрессировал.

Что касается второй группы, где больные изменили свой образ жизни, то там уровень СПА уменьшился в среднем на 4%, что у большинства пациентов свидетельствует об уменьшении опухолей.

Но еще более поражали те перемены, которые произошли в организме испытуемых (я имею в виду мужчин из второй группы). Их кровь, при добавлении в нее типичных злокачественных клеток простаты (эти клетки используются для тестирования различных реагентов для химиотерапии), показала в семь раз более высокую способность к сдерживанию роста раковых клеток, чем кровь мужчин, которые не изменили своего образа жизни.

Лучшим доказательством взаимосвязи между переменами в образе жизни и сдерживанием роста раковых клеток стал тот факт, что чем усерднее пациенты усваивали советы доктора Орниша и применяли их в своей повседневной жизни, тем активнее их кровь противостояла раковым клеткам!

Это то, что на научном языке мы называем «эффектом влияния дозы» и что является лучшим аргументом в пользу существования причинной связи между образом жизни и раком.

Чтобы понять молекулярные механизмы, лежащие в основе полученных результатов, доктор Орниш решил изучить, какие изменения происходят в экспрессии генов клеток самой простаты. Он выделил образцы РНК (рибонуклеиновой кислоты) из клеток простаты пациентов перед началом изменения их образа жизни и через 3 месяца после. Опубликованные в 2008 году результаты этих опытов оправдали все ожидания: они показали, что выполнение программы, разработанной доктором Орнишем, приводит к изменению экспрессии более пятисот генов клеток простаты (5): стимулируется экспрессия генов, защищающих от рака, и подавляется экспрессия генов, способствующих развитию болезни. Одному из пациентов, Джеку Мак-Клеру, поставили диагноз «рак простаты» 6 лет назад.

После трех месяцев жизни по программе все симптомы болезни исчезли. «В последней биопсии не нашли ни одной раковой клетки. Я не готов сказать, что уже излечился от рака. Его просто не смогли обнаружить». Дин Орниш чувствует, что результаты этого исследования должны дать надежду тем, кто считает, что их генетическая предрасположенность является причиной их заболевания раком: «Часто люди говорят “У меня плохие гены, что я могу поделать? ” Изменившись, вы сможете сделать намного больше, чем предполагаете».

На самом деле гены рака могут и не быть дефектными винтиками нашей биологической машины, обрекающими нас на болезнь. В 2009 году две независимо работающие исследовательские группы (одна в Квебеке, другая & #8213; в Калифорнии) сильно поколебали наши представления о причинах возникновения рака груди и рака простаты, и в особенности идею о том, что наши гены создают условия для возникновения рака. Читая эти работы, мы вспоминаем представления о «предках», которые существовали в азиатских культурах или в Древнем Риме. В этих культурах было принято считать, что духи предков обитают там же, где эти предки жили. Если им не оказывали уважения в виде подношения пищи, то они могли причинить хозяину дома разного рода зло. Гены рака слегка напоминают этих «голодных духов», проявляясь и наказывая разрушением только тогда, когда мы забываем присматривать за ними.

В Монреальском университете группа ученых под руководством доктора Парвиза Гадириана (Parviz Ghadirian) вела наблюдения за женщинами — носителями аномалий (мутаций) в генах BRCA-1 и BRCA-2, внушающих ужас многим женщинам, поскольку около 80% их носительниц рискуют заболеть раком груди. Некоторые женщины, узнав об этом, предпочитают сразу ампутировать обе груди, чем жить, зная, что они почти наверняка заболеют. Однако Гадириан и его коллеги увидели, что риск развития рака резко снижается для некоторых женщин — носительниц аномальных BRCA -генов. В чем состояло их главное открытие? Чем больше фруктов и овощей ели эти женщины, тем меньше был для них риск заболеть раком. У женщин, потреблявших в неделю 27 различных видов фруктов и овощей (разнообразие здесь кажется важным), снизился риск заболеть на 73% (6).

В Университете Сан-Франциско, в лаборатории профессора Джона Витте (John Witte), подобные результаты получены в отношении рака простаты. (7). Определенные генетические механизмы (триггеры) чрезвычайно чувствительны к воспалениям и стимулируют трансформацию слаборастущих микроопухолей простаты в агрессивный и метастазирующий рак[7]. Однако если эти мужчины по крайней мере дважды в неделю потребляли жирную рыбу, богатую омега-3 жирными кислотами, то опасное действие этих генов оставалось под контролем. Рак у этих мужчин был в 5 раз менее агрессивен, чем у мужчин, совсем не потреблявших жирную рыбу.

Эти результаты поддерживают точку зрения, что «гены рака» могут быть не столь опасными, если их не «запускают» условия нашего нездорового образа жизни. Их поведение имеет некоторое сходство с поведением вспыльчивых духов предков, требующих постоянных подношений, чтобы оставаться в зародышевом состоянии. Фактически они просто могут быть генами, плохо приспособившимися к нашему переходу от способа питания наших предков к нашей современной, промышленно обработанной еде (см. главу 6). Это могло бы объяснить, например, почему для женщин — носителей аномальных BRCA-генов, родившихся до Второй мировой войны, риск заболеть раком груди в 3 раза ниже, чем для их дочерей и внучек, родившихся в эру фастфуда (8). Возможно, эти гены, которые всех так пугают, в конечном счете вообще не являются генами рака, скорее «генами непереносимости фастфуда». Помимо питания, это может быть верным и для других изменений в образе жизни людей, таких как физическая активность и контроль стресса.

Статистика выживаемости страдающих раком не делает различий между людьми, смирившимися с медицинским приговором, и теми, кто мобилизует защитную мощь своего организма. Одна и та же кривая, представленная в виде графика, включает разные судьбы. Среди больных раком немало таких, кто продолжает курить, дополнительно отравляя себя канцерогенными веществами, ест типично западную пищу — подпитку для рака, подрывает свою иммунную защиту слабым контролем над собственными эмоциями (стресс) и обкрадывает свое тело, лишая его физической активности. Другие меняют свой образ жизни, и именно они живут намного дольше. Они не отказываются от традиционного курса лечения и в то же время стимулируют свою естественную защиту. Они нашли гармонию в этом простом квартете:

& #9679; освобождение от канцерогенных веществ;

& #9679; антираковая диета;

& #9679; адекватная физическая активность;

& #9679; поиск внутреннего умиротворения.

 

Метода естественного лечения рака не существует. Но нет также и фатальной обреченности. Как и Стивен Джей Гульд, мы можем посмотреть на статистику в перспективе и устремиться к длинному хвосту на правой стороне кривой. Нет лучшего пути для достижения этой цели, чем умение использовать ресурсы собственного организма для более осмысленной и продолжительной жизни.

Сознательно этот путь выбирают далеко не все, иногда нас к нему подводит сама болезнь. На китайском языке понятие «кризис» изображается комбинацией иероглифов, обозначающих «опасность» и «возможность». Рак столь ужасен, что его последствия ослепляют, и нам невероятно трудно разглядеть в нем творческий потенциал. Во многих отношениях болезнь изменила мою жизнь к лучшему, способом, о котором я и не подозревал, когда считал себя приговоренным. Это началось вскоре после постановки диагноза...

 

Глава 3. Опасность и возможность  

 

Превращение в пациента  

 

 

Узнав, что у меня опухоль головного мозга, я внезапно открыл для себя мир, который, казалось бы, выглядел знакомым, но о котором я почти ничего не знал, — мир больного.

Меня немедленно направили к нейрохирургу. Мы с ним встречались и раньше — у нас были общие больные, и он интересовался моими исследованиями. Но после обнаружения опухоли наши разговоры совершенно изменились. В них уже не было ни намека на мои научные эксперименты. Чтобы подробнее описать симптомы, мне пришлось обнажить кое-какие интимные детали моей жизни. Мы с ним обсуждали мои головные боли, тошноту, просчитывали возможность возникновения приступов.

Присоединившись к рядам обычных пациентов, я чувствовал, как земля уходит у меня из-под ног.

Быть пациентом для меня непривычно, поэтому всеми силами я цеплялся за статус медика. Наверное, это было жалкое зрелище — идя на прием к врачу, я надевал свой белый халат с вышитыми на кармашке голубыми нитками именем и званием. В больнице, где иерархия выражена достаточно четко, медицинский персонал, осведомленный о вашем статусе, уважительно называет вас «доктор». Но стоит лечь на кушетку, уже без белого халата, и вы превращаетесь в «господина такого-то», а чаще — просто в «голубчика». Как и все остальные, вы будете томиться в коридоре, по которому еще вчера неслись как ветер, с высоко поднятой головой, избегая встречаться глазами с пациентами, чтобы они не остановили вас для разговора. Теперь же, как и всех остальных, вас доставляют в смотровой кабинет на кресле-каталке. И не имеет значения, что в другое время вы перемещаетесь по тем же самым коридорам чуть ли не бегом. «Таковы правила больницы», — говорит вам санитар. И вы миритесь с тем, что к вам относятся как к человеку, которому не полагается ходить самостоятельно.

Я вошел в мир, лишенный красок. Это был мир, в котором людям не позволено иметь никаких отличительных признаков, никакой профессии. Мир, в котором никого не интересуют ни ваши занятия, ни мысли, которые приходят вам в голову. Зачастую единственное, что в вас есть интересного, это результаты вашего последнего обследования.

Вскоре я обнаружил, что большинство лечащих меня врачей не знали, как ко мне относиться — как к пациенту или как к коллеге. Однажды на вечеринке я столкнулся с моим тогдашним онкологом, блестящим специалистом, которого я очень любил. Заметив меня, он побледнел, потом встал и, пробормотав какие-то туманные извинения, удалился. В тот вечер я почувствовал, что есть некий клуб живых и меня из него исключили — разве не это мне только что дали понять?...

Я стал бояться, что попал в какую-то обособленную категорию людей, в которых главное — это их болезнь. Я боялся стать невидимым. Мне казалось, что для других я уже не существую, еще не успев умереть. Возможно, мне и суждено было вскоре умереть, но я, тем не менее, хотел жить полной жизнью до самого конца.

Спустя несколько дней после того злополучного сеанса с Джонатаном и Дугом в Питсбурге был проездом мои брат Эдвард. До этого о болезни знала только Анна. Я попытался поговорить с братом как можно деликатнее, хотя в горле стоял комок. Я боялся причинить ему боль — и тем самым доставить неприятности самому себе. Его прекрасные голубые глаза наполнились слезами, но он не паниковал. Он просто обнял меня. Мы немного поплакали, а затем стали обсуждать варианты лечения, статистику и все, с чем мне придется столкнуться в дальнейшем. А потом он рассмешил меня, это у него всегда хорошо получалось. Он сказал, что с бритой головой я наконец-то стану похож на панка, ведь я так хотел походить на них, когда мне было восемнадцать, но тогда мне не хватило смелости. По крайней мере, с Эдвардом я был все еще жив.

На следующий день Анна, Эдвард и я решили пообедать в одном заведении недалеко от больницы. Покидали мы ресторан в приподнятом расположении духа. Старые воспоминания, захлестнувшие нас, заставили смеяться так сильно, что мне даже пришлось прислониться к фонарному столбу. В тот момент я увидел Дуга, переходящего улицу в нашем направлении. Он выглядел мрачным и озадаченным. В его глазах было заметно легкое неодобрение. Он, казалось, спрашивал: «Как ты можешь так смеяться, когда у тебя такие плохие новости? »

Мне стало не по себе. Большинство людей, очевидно, думают, что нельзя хохотать, когда у вас серьезная болезнь... Начиная с этого дня и на всю оставшуюся жизнь на мне стояло клеймо человека, обреченного на смерть.

 

Я умираю? Невозможно...  

 

 

И вот со всей неотвратимостью встал вопрос о смерти. Вообще, первая реакция на диагноз «рак» — невозможность в это поверить. Когда мы пытаемся вообразить нашу собственную смерть, разум восстает, как будто смерть может прийти только к другим. Толстой отлично описывает это в повести «Смерть Ивана Ильича». Как и многие до меня, я узнал себя в этой истории. Иван Ильич жил вполне размеренной жизнью до тех пор, пока однажды не заболел. Никто не говорит ему, насколько серьезно он болен. И когда в конце концов он понимает, что скоро умрет, все его существо восстает против этой мысли. Это невозможно!

В глубине души Иван Ильич знал, что он умирает, но он не только не привык к этому, но просто не понимал, никак не мог понять этого.

Тот пример силлогизма, которому он учился в логике Кизеветера: Кай — человек, люди смертны, потому Кай смертен, казался ему во всю его жизнь правильным только по отношению к Каю, но никак не к нему. То был Кай-человек, вообще человек, и это было совершенно справедливо; но он был не Кай и не вообще человек, а он всегда был совсем, совсем особенное от всех других существо; он был Ваня с мам& #225;, пап& #225;, с Митей и Володей, с игрушками, кучером, с няней, потом с Катенькой, со всеми радостями, горестями, восторгами детства, юности, молодости. Разве для Кая был тот запах кожаного полосками мячика, который так любил Ваня! Разве Кай целовал так руку матери и разве для Кая так шуршал шелк складок платья матери? Разве он бунтовал за пирожки в Правоведении? Разве Кай так был влюблен? Разве Кай так мог вести заседание?

И Кай точно смертен, и ему правильно умирать, но мне, Ване, Ивану Ильичу, со всеми моими чувствами, мыслями, — мне это другое дело. И не может быть, чтобы мне следовало умирать. Это было бы слишком ужасно.

 

С открытыми глазами  

 

 

Пока мы не вспоминаем о том, что человек смертен, жизнь кажется нам бесконечной, и мы хотим, чтобы она такой и оставалась. Мы полагаем, что всегда будет время, чтобы отправиться на поиски счастья. Сначала я должен защитить диссертацию, выплатить ссуду, вырастить детей, уйти на пенсию... Я буду беспокоиться о счастье позже, потом.

Но... откладывая на завтра поиск главного, мы можем вдруг обнаружить, что жизнь уходит сквозь пальцы, а мы еще даже не ощутили ее вкус.

Рак иногда излечивает эту странную близорукость, этот танец неуверенности. Высветив конечность жизни, диагноз «рак» может вернуть ей ее истинный аромат. Через несколько недель после того, как я узнал о своей болезни, у меня появилось странное ощущение, будто с моих глаз спала пелена, мешавшая мне ясно видеть.

Как-то воскресным днем, в освещенной ярким солнцем комнатке нашего крошечного дома, я смотрел на Анну. Сосредоточенная и спокойная, она сидела на полу около журнального столика и пробовала свои силы в переводе на английский французских стихов. Впервые я увидел ее такой, как она есть, не задаваясь вопросом, понравится ли мне другая женщина еще больше. Я просто увидел локон ее волос, изящно падавший вперед, когда она наклоняла голову над книгой, увидел ее тонкие пальцы, мягко обхватывавшие ручку. Я удивился тому, что никогда до этого не замечал, насколько трогательным может быть слабое шевеление ее губ, когда она подыскивала нужное слово. Никакие вопросы, никакие сомнения меня больше не мучили. Ее присутствие стало невероятно волнующим. Просто наблюдать за ней было для меня огромной удачей и привилегией. Почему я не смотрел на нее так раньше?

Ирвин Ялом (Irvin Yalom), выдающийся психолог из Стэнфордского университета, в своей книге о силе преображения, которой обладает приближающаяся смерть (1), цитирует письмо одного сенатора, написанное в начале шестидесятых. Это письмо появилось после того, как сенатору сообщили, что у него обнаружен очень опасный вид рака.

 

«Во мне произошло изменение, которое, я уверен, необратимо. Престиж, политический успех, финансовый статус — все это вдруг утратило свою значимость. В первые часы после того, как я понял, что у меня рак, я ни разу не подумал о моем месте в Сенате, о моем банковском счете или о судьбе свободного мира... С тех пор как был поставлен диагноз, мы с женой ни разу не поссорились. Я имел привычку ворчать на нее за то, что она выжимает пасту из верхушки тюбика, а не со дна, что недостаточно угождает моим прихотям в еде, что составляет списки гостей, не советуясь со мной, что слишком много тратит на одежду... Теперь подобные заботы либо вообще не существуют для меня, либо кажутся неуместными...

С другой стороны, я вновь стал ценить возможности, которые прежде воспринимал как само собой разумеющееся: позавтракать с другом, почесать ушки Маффета и послушать, как он мурлычет, побыть в обществе жены, вечером под мягким светом ночника почитать книгу или журнал, обшарить холодильник в поисках стакана апельсинового сока или ломтика кофейного торта. Мне кажется, я впервые по-настоящему наслаждаюсь жизнью. Наконец-то я понимаю, что не бессмертен. Я содрогаюсь, вспоминая все благоприятные шансы, отвергнутые мной именно тогда, когда я находился на вершине здоровья, — вследствие ложной гордости, надуманных ценностей и переживания мнимых оскорблений»[8].

 

Приближение смерти иногда приводит нас к своего рода освобождению. В ее тени жизнь внезапно приобретает интенсивность, звучание и вкус, о которых раньше мы, возможно, и не подозревали. Конечно, когда наше время истекает, мы чувствуем отчаяние от того, что уходим. Подобное отчаяние мы испытывали бы, прощаясь с теми, кого любили, зная, что никогда уже не увидимся с ними. Большинство из нас боится этой печали. Но в конце концов, разве не было бы хуже, если бы мы ушли, не вкусив в полной мере всю прелесть жизни? Разве не было бы намного хуже не иметь причины для грусти в момент расставания?

Признаюсь, тогда был только в начале долгого пути. Однажды, помогая Анне расставлять книги после ее переезда ко мне, я наткнулся на книгу «Чему учил Будда». Ошарашенный, я спросил ее:

— Зачем ты тратишь время на подобную ерунду?

Сейчас, по прошествии лет, мне трудно в это поверить. Тот случай ясно указывает мне, что мой рационализм граничил с тупостью. В моем представлении Будда и Христос были, в лучшем случае, устаревшими моралистами и проповедниками, а в худшем — агентами морального подавления на службе у буржуазии. Вот почему я был почти шокирован тем, что моя предполагаемая спутница жизни отравлена чушью, которую я привык считать «опиумом для народа».

Анна лишь искоса посмотрела на меня и, поставив книжку на полку, сказала:

— Я думаю, однажды ты поймешь.

 

Изменение пути  

 

 

Все это время я продолжал встречаться с врачами, обсуждал разные методы лечения, взвешивал все «за» и «против».

Наконец, я решился на операцию. Я искал хирурга, на которого можно было положиться. Тот, которого я выбрал, не был самым выдающимся и самым передовым по своей хирургической технике. Но мне показалось, что он лучше других понял, кто я такой и какой проделал путь. Я чувствовал, что он не бросит меня, если дела пойдут плохо.

Но он не мог оперировать меня немедленно. К счастью, в то время опухоль не росла. Я готов был подождать несколько недель, пока он освободится.

Это время я провел, изучая книги писателей, которые размышляли о том, что мы можем познать, столкнувшись со смертью. Иначе говоря, я посвятил себя чтению книг, которые несколькими неделями ранее я, вероятно, отложил бы в сторону, так и не раскрыв.

Я прочитал Толстого благодаря Анне, которая любила русских классиков, а также благодаря Ирвину Ялому, который часто цитировал Толстого в своей блестящей книге по экзистенциальной психотерапии (2). За «Смертью Ивана Ильича» последовала короткая повесть «Хозяин и работник», и она тоже произвела на меня глубокое впечатление.

Толстой рассказывает историю нравственного преображения хозяина. Главный герой, Василий Андреевич Брехунов, целиком поглощен собственными заботами. Решив совершить сделку за какие-то гроши, он, несмотря на отвратительную погоду, ночью отправляется в путь на санях. Его сопровождает слуга Никита. Из-за бурана они теряют дорогу. Когда Василий Андреевич понимает, что это, возможно, его последняя ночь, мировоззрение его меняется радикальным образом. Чтобы согреть слугу, он ложится на него сверху, передавая ему тепло своего тела. «Ему кажется, что он — Никита, а Никита — он, и что жизнь его не в нем самом, а в Никите». Ощущая себя одним целым с Никитой, Василий Андреевич приходит к выводу, что его собственная смерть больше не имеет значения. За рамками своего эгоизма он обнаруживает правду, содержащую истинный смысл жизни: «„Жив, Никита, значит, жив и я", — с торжеством говорит он себе». Таким образом, практичный делец познает чувство благодати, которое никогда не испытывал ранее. Впервые в жизни он живет в настоящем и в момент смерти видит свет — восхитительно белый свет в конце темного туннеля.

В это же время изменилась направленность моей работы. До тех пор большинство моих устремлений было посвящено науке, причем главным образом ради нее самой. Постепенно я отошел от этого. Как и большинство медицинских исследований, моя работа в лаборатории лишь отдаленно была связана с облегчением страданий больных. Многие исследователи, как и я, в начале своей карьеры наивно верят в то, что главным результатом их труда станет излечение от таких заболеваний, как болезнь Альцгеймера, шизофрения или рак. Но вот однажды они переключают все свое внимание на улучшение методов измерения клеточных рецепторов, на которые воздействуют лекарства, или еще на что-нибудь подобное. В процессе работы они собирают достаточно материала, чтобы публиковать статьи в научных журналах, получать гранты и продолжать дальнейшие исследования в своих лабораториях. Но они уже бесконечно далеко ушли от человеческого страдания.

Гипотеза, которую изучали я и Джонатан — роль предлобной коры головного мозга в развитии шизофрении, — теперь общепринятая концепция в неврологии, и множество лабораторий в мире продолжают исследования на эту тему. Безусловно, это была основательная научная работа. Но она не могла никого вылечить. Более того, она не могла даже просто улучшить чье-то состояние. И теперь, когда я ежедневно жил со страхом перед болезнью, перед страданием и смертью, оказалось, что мне хочется работать именно над этим: как изменить свою жизнь и жизнь других людей.

После операции я возвратился к научным исследованиям и консультациям в больнице. Но обнаружил, что теперь, вопреки прежним моим мыслям, именно работа в качестве практикующего врача интересовала меня больше всего. Казалось, что мое собственное страдание в какой-то мере уменьшалось всякий раз, когда я был в силах помочь пациенту, который не мог заснуть от боли или, измученный страданием, все чаще задумывался о самоубийстве. Как будто мы с ним стали одним целым. Под таким углом зрения работа врачом-консультантом больше не походила на обязаловку, но стала настоящей привилегией. В мою жизнь пришло ощущение милосердия.

 

Уязвимость  

 

 

Я припоминаю одно из тех мимолетных событий, которые вынуждают нас ощущать бренность жизни и чудесное родство с такими же смертными, как мы. Это была короткая встреча на автостоянке перед моей первой операцией. На первый взгляд — пустяковый случай, но для меня он имел особое значение.

Мы с Анной приехали в Нью-Йорк и припарковали машину у больницы. Я стоял, вдыхая свежий воздух и наслаждаясь последними минутами свободы перед приемным покоем, анализами и операционной. И тут я заметил пожилую женщину, которая, очевидно, только что выписалась из больницы. Ее никто не сопровождал, она шла на костылях, да еще несла сумку. Сесть в автомобиль ей было трудно. Я смотрел на нее, удивляясь, что ее отпустили в таком состоянии. Женщина заметила меня, и по ее взгляду я понял, что она не ждет помощи. В конце концов, мы были в Нью-Йорке, где каждый сам за себя. Но меня вдруг потянуло к ней, потянуло осознание того, что мы с ней находимся в одной лодке. Это не было состраданием, скорее это было чувство братства, человеческой солидарности. Мы с ней были из тех, кто нуждается в помощи, но не просит о ней. Я положил ее сумку в багажник, выкатил машину со стоянки и помог ей сесть за руль. Закрывая дверцу машины, я улыбался. В эти несколько минут она была не одна, и я был счастлив оказать эту крошечную услугу. Но на самом деле это она оказала мне услугу — тем, что именно сейчас ей понадобилась моя помощь. Это дало мне возможность ощутить, что мы вместе проходим общие человеческие испытания. Мы стали подарком друг для друга. Я все еще вижу ее глаза, в которых я пробудил искру веры в других; ощущение, что Жизни можно доверять, если она все-таки протягивает нам руку помощи именно в ту минуту, когда это нужнее всего. Мы обменялись ничего не значащими, дежурными фразами, но я уверен, что она разделила со мной драгоценное ощущение близости. Этот случай согрел мое сердце. Мы уязвимы, но мы можем поддержать друг друга, можем улыбнуться. Когда я входил в хирургическое отделение, в душе у меня был мир.

 

Спасать жизнь до ее последнего часа  

 

 

Мы все нуждаемся в ощущении своей полезности другим. Это бесценная пища для нашей души. Когда эта потребность не удовлетворяется, то возникает боль, особенно жгучая при приближении смерти. Большая часть того, что называется страхом смерти, происходит от сознания, что наша жизнь не имела никакого значения, что мы жили напрасно, что наше существование было безразличным для всех и для всего.

Однажды меня попросили посмотреть Джо, молодого человека, тело которого было сплошь покрыто татуировками. Джо давно злоупотреблял алкоголем и наркотиками и был, как говорится, без тормозов. Когда ему сказали, что у него рак мозга, он вышел из себя и начал громить все подряд в комнате. Испуганные медсестры не могли приблизиться к нему. Джо напоминал посаженного в клетку льва, и все же, узнав, что я психиатр, он согласился поговорить со мной. Я сел рядом и сказал:

— Мне известна новость, которую тебе только что сообщили. Я знаю, что ты очень расстроен. И я могу представить, насколько это страшно.

Он разразился длинной обличительной тирадой, содержание которой нетрудно представить, но спустя двадцать минут расплакался. Его отец был алкоголиком, а мать – апатичной, ушедшей в себя женщиной. У него не было друзей, а собутыльников его судьба не интересовала. Джо был потерян.

Я сказал:

— Не знаю, что я смогу сделать для тебя. Но, если это поможет, я могу видеться с тобой каждую неделю.

Это успокоило его, и он приходил ко мне каждую неделю в течение полугода до самой своей смерти.

Во время этих встреч я говорил мало, а лишь слушал. Некоторое время Джо работал электриком, но потом его уволили. В течение многих лет он не мог найти работу и жил на пособие. Со своими родителями он не общался и был ужасно одинок. Дни он коротал у телевизора с бутылкой пива в руках. С мыслью о смерти он не мог примириться еще и потому, что в своей жизни так ничего и не добился.

Я спросил, готов ли он в отпущенное ему время сделать что-то полезное для других. Какое-то время он обдумывал этот вопрос. Затем ответил:

— В моем районе есть церковь. Может, туда толкнуться? Им нужна система кондиционирования. Я знаю, как это сделать.

Я посоветовал ему встретиться с пастором, который с радостью принял его предложение.

Каждое утро Джо вставал, чтобы идти на свои кровельно-монтажные работы по установке кондиционеров. Работа продвигалась медленно. Из-за большой опухоли мозга ему было трудно сконцентрироваться. Но он мог не спешить. Прихожане привыкли видеть его на крыше своей церкви. Они разговаривали с ним, приносили ему в обед бутерброды и кофе. На его глаза наворачивались слезы, когда он рассказывал об этом. Впервые в жизни он делал нечто, что было действительно важным для других. Джо стал другим человеком и никогда больше не гневался. На самом деле под его грубой внешностью скрывалось благородное сердце.

Однажды Джо не смог пойти на работу. Мне позвонил его онколог и сообщил, что тот находится в больнице. Конец приближался, и Джо поместили в хоспис. Я пришел в его палату и обнаружил, что она залита солнцем. Джо лежал очень тихо, словно во сне. Я присел на кровать, чтобы попрощаться с ним, и он открыл глаза. У него не было сил говорить со мной, но, приподняв слабую руку, он подозвал меня ближе. Я наклонился к его губам и услышал, как он прошептал:

— Да благословит вас Господь за то, что вы спасли мою жизнь.

Я до сих пор несу с собой урок, которому он меня научил: на пороге смерти человек все еще способен спасти свою жизнь. Это придало мне уверенности, чтобы приступить к решению своей собственной задачи — быть готовым, когда мое время придет. В определенном смысле Джо спас мою жизнь.

Сейчас я уже отмечаю четырнадцатую годовщину с того дня, как у меня обнаружили рак. Я не могу вспомнить точную дату того сеанса с Джонатаном и Дугом. Помню лишь, что это было примерно 15 октября. Поэтому период между 15 и 20 октября является для меня особым временем, что-то вроде Иом-кипура, Страстной недели или мусульманского Рамадана.

У меня есть свой личный ритуал. Я нахожу время, чтобы побыть в одиночестве. Иногда я отправляюсь в личное паломничество» — иду в церковь, синагогу, в какое-нибудь святое место. Я думаю о том, что случилось со мной, о боли, о страхе, о кризисе... Я благодарю Бога за то, что изменился, потому что стал гораздо более счастливым человеком с момента своего второго рождения (3).

 

Глава 4. Слабые места рака  

 

 

Организм, захваченный раком, ведет настоящую войну. Раковые клетки ведут себя подобно вооруженным бандитам, попирая все законы. Они не поддаются разумным ограничениям, которые уважает здоровое тело. Они не подчиняются законам, управляющим здоровыми тканями. Например, раковые клетки не умирают после определенного числа делений — то есть становятся «бессмертными». Более того, они игнорируют сигналы от здоровых клеток, которые призывают их прекратить размножение. Параллельно они отравляют окружающие клетки ядовитыми веществами. Воздействие ядов вызывает местное воспаление, которое стимулирует рост злокачественного новообразования и его распространение на соседние территории. И наконец, как армия на марше, ищущая новые запасы, они реквизируют соседние кровеносные сосуды, вынуждая их разрастаться и снабжать питательными веществами и кислородом то, что очень быстро становится опухолью.

Есть, однако, некоторые обстоятельства, при которых эти необузданные захватчики теряют свою силу и разрушаются:

1) когда против них мобилизуется иммунная система;

2) когда окружающие ткани не затронуты воспалением, без которого они не могут ни расти, ни захватывать новые территории;

3) когда кровеносные сосуды отказываются разрастаться и обеспечивать пораженные клетки тем, что необходимо для их роста.

Чтобы помешать развитию болезни, все эти обстоятельства могут быть искусственно усилены. Конечно, как только опухоль даст о себе знать, ни одно из этих природных защитных средств не сможет заменить химиотерапию или радиотерапию. Но они могут быть использованы в качестве дополнения к общепринятому лечению для полной мобилизации противораковой защиты организма.

 

 


Поделиться:



Последнее изменение этой страницы: 2019-04-09; Просмотров: 288; Нарушение авторского права страницы


lektsia.com 2007 - 2024 год. Все материалы представленные на сайте исключительно с целью ознакомления читателями и не преследуют коммерческих целей или нарушение авторских прав! (0.313 с.)
Главная | Случайная страница | Обратная связь