Второстепенные виды искусства и предметы роскоши Александрии
Цивилизация проявляла себя не только в крупных произведениях изобразительного искусства, но столь те ярко и в изделиях декоративно-прикладного искусства.
140
Эллинистический период в этой области выделяется совершенно особенным образом.
Керамическое производство находилось в упадке. Сосуды украшались чаще растительным орнаментом, реже — изображениями человеческих фигур. Рисунок делался иногда на светлом (как погребальные гидрии10 Александрии), иногда на темном, имитирующем металл фоне. Настоящей расписной посуде в повседневной жизни уже не отводилось столь почетное место, как это было в классическую эпоху. Наметилась конкуренция расписной керамики с посудой, украшенной рельефным орнаментом, редко встречавшимся ранее. Это производство быстро развилось в эллинистический период. Дешевые, «мегарские», как их раньше называли, чаши (сейчас известно, что их изготовляли во всем Восточном Средиземноморье) воспроизводят лучшие образцы торевтики. Они появились в Афинах около 250 г. до н. э. Сначала их украшали чисто растительным орнаментом, а затем (начиная с последней четверти века) и изображением фигур. «Мегарские» чаши в большом количестве производились в Афинах примерно до 100 г. до н. э. Уже начиная с III в. до н. э. число центров их производства увеличилось (Пергам, Коринф, Аргос), а с конца II в. до н. э. мастерские возникали даже в Италии, что способствовало появлению terra sigillata (рельефная краснолаковая керамика римского времени).
Металлические вазы пользовались, как никогда раньше, большой популярностью. И в Александрии, и в Пергаме торевты работали по золоту, серебру, бронзе. Большинство вещей из знаменитого клада Бертувиль-Берне (в Нормандии) относятся как раз к эллинистической, а, не к римской эпохе. На самых лучших из них изображены печаль и смерть Ахилла и трагическая судьба Гектора, тело которого протащили вокруг крепостной стены, а затем повесили. Вазы с подобными патетическими и поучительными сценами были, по всей вероятности, сделаны в Пергаме.
С этими вазами можно сопоставить бронзовые парадные ложа с чеканными спинками, на которых часто изображались дионисийские сцены (мулы, увенчанные виноградными лозами, иногда сам Дионис). Независимо от происхождения их называют «ложами с Делоса» — по крупнейшему центру производства или «ложами Боэта» — по самому знаменитому мастеру, работавшему в Халкедоне.
141
Многочисленными стали монетные серии, так как каждый правитель желал иметь собственную монету, украшенную собственным изображением. Этот обычай, существовавший уже у некоторых сатрапов и представителей династий Персидской империи, распространился не только в больших и малых царствах эллинистического Востока, но и на Сицилии при Гиероне II, в самой Спарте при Клеомене и Набисе, в Бактрийском и индийских царствах. Эллинистические монеты ценны прежде всего как великолепная галерея портретов, среди которых выделяется толстый евнух Филетер или Тигран Армянский с классическим профилем и богато украшенной диадемой, или правители Понта — Митридат III и особенно Митридат VI Эвпатор, изображенный крайне реалистично. Оставшиеся независимыми полисы также продолжали чеканить свою монету. Монеты Афин все еще многочисленны, но гравировка их небрежна, композиция лишена продуманности.
Терракотовые статуэтки — самый нежный отзвук мира изящества и гармонии. Коропласты Александрии наделили их легким колоритом пастельных тонов. Самый известный центр их производства находился в царстве Атталидов в Мирине. Фигурки, которые там производили, возможно, не столь изысканны, как танагрские статуэтки IV в. до н. э., но разнообразие их неисчерпаемо.
Остается только упомянуть изящные предметы мелкой пластики — изделия из стекла, медальоны из бронзы или гипса, камеи, украшения из золота, горного хрусталя или порфира — словом, «александрийскую роскошь», так как, по всей видимости, именно столица царства Птолемеев была центром изготовления этих маленьких шедевров, наделенных тонким вкусом, пышно украшенных и выполненных иногда с мягким, иногда с карикатурным реализмом. Раскопки в Беграме показали, что эти вещи · ценились и вдали от средиземноморского мира. Их в изобилии находят даже в Центральном Афганистане.
Что бы там ни говорили, а греческое искусство в эпоху эллинизма отнюдь не возрождается, ибо оно не умирало вовсе. Оно постоянно возобновлялось, развиваясь самыми различными путями. Его характерная черта — выражение сущности человека с его горестями и радостями. Мало найдется чувств, которые бы оно не отразило от пылающей страсти до нежной идиллии. Почти нет сюжетов, к которым оно не обращалось бы: греки и варвары, старики и дети, идеальная красота и уродство.
142
И, несмотря на то что искусство это было предназначено прежде всего для элиты, часто свое вдохновение оно черпало в мире бедности. Нет стилей, которым бы оно не следовало: от пергамского романтизма до барокко некоторых александрийских рельефов. И всегда оно оставалось греческим, и ничто человеческое ему не было чуждо.
РЕЛИГИОЗНОЕ БРОЖЕНИЕ
Как и в IV в. до н. э., в период эллинизма традиционная религия не исчезла. Панафинейские процессии, как и прежде, поднимались к Акрополю, атлеты мерялись силами на олимпийском ристалище, прорицательницы в Дельфах выдавали туманные предсказания, участники мистерий наводняли притворы храмов Элевсина. Все эти святилища будут посещаться и в период, последующий за эллинистическим, до самого конца античности. Новые постройки добавятся к постройкам предшествующих эпох: в Дельфах — театр (III в. до н. э.), в Олимпии — новые спортивные сооружения (палестра, гимнасий), перестроят стадион. Но истинной веры уже не было, и общественные жертвоприношения стали поводом для пиршеств среди всеобщего ликования.
Скептицизм и религиозное рвение
Полисная религия, угасавшая с внутренним разложением полисов, распадалась с их политическим крушением. Человек уже не мог удовлетворить свои религиозные устремления в рамках полиса, благочестие не могло выражаться в образцовом исполнении гражданского долга. Религия коллектива сменилась религией индивидуальной, что естественно в эпоху индивидуализма.
Этот глубокий кризис породил два противоположных отношения к миру. Многие впадали в скептицизм, который не только развился в некоторых философских школах, но и, судя по всему, получил распространение в народе. Действительно, как было афинянину не усомниться в Афине после того, как Деметрий Полиоркет объявил себя братом богини и разместил свой гарем в Парфеноне? Евгемер (конец IV в. до н. э.) учил: боги — великие люди древности, обожествленные за оказанные челове-
143
честву услуги. Эта теория была благосклонно встречена и в самой Греции, и особенно в республиканском Риме.
Новый культ Тюхе (Фортуны) был скрытой формой скептицизма. В сущности, эта богиня представляет собой отрицание божественного провидения и олицетворение беспорядка и тщетности усилий человека, которые, как казалось отныне, направляли человеческие поступки среди хаоса случайных событий. Один из героев комедии Менандра упрекает в легковерии своего собеседника: «Не думаешь ли ты, что боги заняты тем, что карают или спасают по одному миллионы людей? Вот это занятие! »
Мы уже отмечали важность понятия судьбы в «Истории» Полибия, которое, кстати, плохо согласуется с попытками рационального объяснения событий. Любопытно отметить появление настоящей почитаемой богини, влияние которой было широко распространено. Fortuna из италийского святилища в Пренесте не избежала сильного эллинистического влияния. Даже метрополии имели свою Тюхе. Тюхе Антиохийская сохранилась такой, какой вышла из-под резца Евтихида, ученика Лисиппа: величественная и гибкая фигура, нога попирает усмиренный Оронт; голова увенчана короной в виде башен, выражение лица спокойно-серьезное, даже благожелательное, но непроницаемое.
Однако в целом религиозное рвение было значительно сильнее скептицизма. Его можно обнаружить и в некоторых философских системах, таких, как, например, стоицизм. Свидетельство этому — замечательный «Гимн Зевсу» Клеанта из Ассоса. Его хотелось бы процитировать полностью, но приведем здесь хотя бы последние строки: «Зевс, дающий нам все блага, бог черных туч и сверкающей молнии, спаси людей от пагубного невежества. О Отец, освободи от него их души, позволь им обрести мудрость, которой подчиняешься ты и благодаря которой ты правишь всем так мудро».
Рвение это еще сильнее проявлялось в массах, раздавленных социальным кризисом, превратностями бурной истории, оторванных от традиционных верований и не нашедших успокоения на вершинах мудрости. Жажда спасения становилась мучительной. Ее можно было насытить только эмоциональными (экстатическими) культами, которые обеспечивали верующему прямой и личный контакт с избранным божеством.
144
